Часть вторая

Карл

1

На протяжении многих миль дорога шла по плоской сухой поверхности, южному краю обширной Йоркской долины, которая тянется от болот Хамбера. Но даже по такой дороге Великая Армия продвигалась с трудом: восемь тысяч человек, столько же лошадей, сотни слуг, проституток, рабов на продажу – все должны были пройти этой дорогой. За Армией даже большие каменные дороги, построенные еще римлянами, превращались в грязные тропы, куда лошади погружались по брюхо. А когда Армия проходила по аллеям и окольным дорогам Англии, за ней оставалось только болото.

Бранд поднял свою по-прежнему перевязанную руку, и люди за ним – три экипажа, всего длинная сотня и еще пять человек – натянули поводья. Самые задние, последние воины Великой Армии, немедленно повернулись и стали всматриваться назад, в уже начинавшую тускнеть в вечерних сумерках осеннюю английскую местность.

Двое находившихся впереди внимательно всматривались в то, что лежит перед ними: грязная дорога шириной в четыре размаха рук уходит за поворот, вероятно, еще к одному ручью. Дальше, еще через несколько сотен ярдов, местность снова поднимается, по ней проходит дорога без живых изгородей по сторонам. Но вот перед ней, вдоль ручья, тянется пояс смешанного леса, большие дубы и каштаны качают пожелтевшей листвой на ветру, они подходят к самой дороге.

– Что думаешь, молодой маршал? – спросил Бранд, левой рукой потянув себя за бороду. – Возможно, ты своим одним глазом видишь дальше, чем другие двумя.

– Даже половиной глаза я кое-что могу увидеть, леворукий старик, – ответил Шеф. – Я вижу, что лошадиный помет на краю дороги уже перестал парить. Главная масса армии все дальше от нас. Мы движемся слишком медленно. Людям из Йоркшира вполне достаточно времени, чтобы зайти к нам за спину и оказаться и перед нами.

– И как ты бы поступил в этом случае, молодой оскорбитель Айвара?

– Приказал бы всем сойти с дороги и отойти вправо. Вправо, потому что от нас ожидают, что мы двинемся влево, прикрывая щитами бок, обращенный к деревьям и к возможной засаде. Спуститься к ручью. Когда спустимся, трубить в рога и скакать вперед, словно на приступ ограды. Если там никого нет, мы будем выглядеть глупо. Но если там засада, мы ее раздавим. И если делать это, то делать немедленно.

Бранд раздраженно покачал массивной головой.

– Ты не дурак, молодой человек. Это верное решение. Но такое решение принимает последователь твоего одноглазого покровителя, Отина, Предателя Воинов. Но это не решение карла Великой Армии. Мы здесь для того, чтобы подбирать отставших, следить, чтобы никто не попал в руки англичан. Змееглазый не хочет, чтобы в наш лагерь каждое утро подбрасывали головы. Люди начинают из-за этого волноваться. Им хочется думать, что каждый из них важен, что каждый убитый убит из-за основательной причины и его товарищи рано или поздно будут его разыскивать. Нам придется рискнуть и спускаться прямо по дороге.

Шеф кивнул и снял со спины щит, просунув руку в него, чтобы удобней держать за ручку с внутренней стороны. За ним слышался звон: сто двадцать человек готовили оружие и посылали лошадей вперед. Шеф понимал, что Бранд завел этот разговор, чтобы потренировать его, научить думать как предводитель. И не сердился, что его совет был отвергнут.

Но в глубине души он не мог подавить уверенность, что эти мудрые люди, эти искусные и опытные воины – витязь Бранд, Айвар Бескостный, сам несравненный Змееглазый – все они ошибаются. Ведут дело неверно. Они громили все царства, с которыми сталкивались, не только крошечные королевства восточных англов. И все равно он, Шеф, бывший тролл, убивший всего двух человек, никогда не стоявший в боевой линии, уверен, что есть способ лучшей организации армии и боевых действий.

Видел ли он его в своих видениях? Послано ли ему это знание богом-отцом из Валгаллы – Отином Изменником, Богом Повешенных, Предателем Воинов, как косвенно продолжает намекать Бранд?

И все равно, думал Шеф, если бы я был действительно маршалом армии, я приказывал бы по шесть раз в день останавливаться и дуть в трубы, чтобы все ушедшие вперед и отставшие знали, где я нахожусь. И не двинулся бы дальше, пока не услышал бы ответные трубы.

А еще лучше, чтобы все знали, в какое время ждать труб. Но как это сделать, когда отряды не видят друг друга? А как черные монахи в своих монастырях знают, когда начинать службу? Шеф размышлял над этой проблемой, пока лошадь спускалась между деревьями и тень начала закрывать дорогу. Снова и снова в эти дни голова его начинала кружиться от мыслей, идей, трудностей, решения которых, кажется, не знает мудрость его времени. У Шефа чесались пальцы от желания снова взять молот, поработать у горна. Ему казалось, что он смог бы выковать решение на наковальне, вместо того чтобы снова и снова напрягать свой мозг.

Впереди на дороге показалась фигура. Она повернулась, услышав топот лошадей, но тут же вернула меч на место, узнав появившихся.

– Я Стуф, – сказал человек, – из отряда Хумли, с Райба.

Бранд кивнул. Маленький отряд и не очень хорошо организованный. В таком отряде человеку позволят отстать, отколоться и не подумают спросить, что с ним, пока не будет уже поздно.

– Моя лошадь захромала, и я отстал. Потом решил отпустить лошадь и идти своим ходом.

Бранд снова кивнул.

– У нас есть запасные лошади. Я тебе дам одну. Это будет тебе стоить марку серебра.

Стуф открыл рот, собираясь торговаться, как всегда торгуются при покупке лошади, потом закрыл его, видя, что Бранд сделал свои людям знак двигаться дальше. Схватил повод лошади, которую вел Бранд.

– Твоя цена высока, – сказал он. – Но, наверно, сейчас не время спорить. Вокруг англичане. Я чую их запах.

И когда он сказал это, Шеф краем зрения уловил движение. Ветка шевельнулась. Нет, все дерево изогнулось дугой, стали видны веревки, привязанные к его вершине, когда их натянули. И чуть позже движение вдоль всей линии отряда.

Шеф поднял щит. Удар, острие стрелы вонзилось в мягкую древесину липы в дюйме от его руки. Сзади крики, ржут и лягаются лошади. Сам Шеф уже соскочил с лошади и укрылся за ее шеей, теперь тело животного между ним и засадой. Мгновенно, гораздо быстрее, чем можно описать словами, мозг его регистрировал сразу десяток событий.

Это дерево подрублено после того, как прошла Великая Армия. Арьергард отстал даже больше, чем они считали. Нападение происходит слева: нападающие хотят оттеснить их в лес справа. Вперед через упавшее дерево нельзя, назад, где кричат люди и бьются лошади, нельзя. Делать нужно то, чего меньше всего ожидают!

Шеф прикрылся щитом, обогнул свою лошадь спереди и побежал прямо по крутому склону слева от дороги, держа в руке копье. Один прыжок, два, три – не останавливаться, чтобы не соскользнуть вниз. Наспех устроенная баррикада из ветвей и лицо над ней, англичанин достает стрелу из колчана. Шеф пробил копьем баррикаду на уровне паха и увидел, как лицо исказилось от боли. Поворот, рывок назад, вытащить противника из-за баррикады. Шеф вогнал острие копья в землю и перемахнул через тело и ветви. Сразу развернулся и ударил других сидящих в засаде, сначала с одной стороны, потом с другой.

Неожиданно он понял, что горло у него саднит от крика. Кто-то ревел гораздо более громко: Бранд внизу на тропе, он не может сражаться одной рукой, но направляет ошеломленных викингов на откос и в брешь, проделанную Шефом. Только что десяток фигур теснил Шефа, и он отбивался, яростно махая мечом во все стороны. В следующее мгновение его подтолкнули локтем, он споткнулся, по обе стороны оказались воины в кольчугах, и англичане стали торопливо пятиться, потом повернулись и откровенно побежали.

Крестьяне, подумал Шеф. Кожаные куртки, охотничьи луки и садовые ножи. Привыкли гнать борова, а не сражаться с людьми. Если бы викинги отступили в лес, как ожидали крестьяне, они оказались бы во власти сетей и ям-западней, там они беспомощно ждали бы, пока их добьют копьем. Но эти англичане не воины, они не умеют стоять на месте и обмениваться ударами.

Нет смысла преследовать их в лесу. Викинги осмотрелись, прикончили тех, кого успели захватить, проверили, чтобы никто не смог выжить и рассказать об этом дне. Шеф почувствовал, как жесткая рука ударила его по спине.

– Ты правильно поступил, парень. Никогда не стой неподвижно, когда попадешь в засаду. Всегда беги от нее – или наоборот, прямо навстречу. Но откуда ты об этом знаешь? Может, Торвин и прав относительно тебя.

Бранд потрогал подвеску у себя на шее и снова начал выкрикивать приказы, торопить своих людей. Они сняли упряжь с мертвых или раненых лошадей, торопливо осмотрели десять-двенадцать раненых, перебрались через упавшее дерево.

– На таком удалении, – сказал Бранд, – их короткий лук может пробить кольчугу. Но только кольчугу. Войти в тело стрела уже не может. Луки и стрелы еще никогда не выигрывали схватку.

Отряд поднялся по склону с другой стороны маленького ручья и вышел из леса на свет ясного осеннего дня.

Что-то лежит на дороге перед ними. Какие-то существа. Отряд подошел ближе, и Шеф понял, что это воины Армии – двое, отставшие, как Стуф, одеты в потрепанное домотканое шерстяное грубое сукно, как большинство солдат. Но что-то еще было в них, что-то такое, что он уже видел…

С тем же самым шоком узнавания, что он испытал в Эмнете, Шеф понял, что эти люди слишком маленькие. Руки у них отрублены по локти, ноги по колено. Запах горелого мяса показывал, почему они еще живы. Ибо они живы. Один из них приподнял голову с земли, когда всадники приблизились, увидел гневные пораженные лица.

– Берси, – сказал он. – И Скули из отряда Лысого. Fraendir, vinir, сделайте то, что должны. Дайте нам смерть, достойную воина.

Бранд развернул лошадь, лицо его посерело, левой рукой он извлек кинжал. Осторожно потрепал лицо живого мертвеца правой перевязанной рукой, выпрямил его, одним ударом вогнал кинжал за ухом. Сделал то же со вторым, который лежал в милосердном беспамятстве.

– Оттащите их с дороги, – приказал он, – и поехали дальше. Хеймнары, – добавил он, обращаясь к Шефу. – Интересно, кто их научил этому.

Шеф не ответил. Далеко впереди, освещенные последними лучами солнца, которое теперь светило почти горизонтально сквозь разрыв в облаках, он увидел желтые каменные стены, множество домов на небольшом холме, дым, поднимающийся из тысяч труб. Он уже видел это раньше. Еще один момент узнавания.

– Эофорвич, – сказал он.

– Йоврвик, – повторил стоявший рядом викинг, пытаясь справиться с непривычными звуками.

– В ад все это! – сказал Бранд. – Зови просто Йорк.

После наступления темноты жители города со стен смотрели на бесчисленные мерцающие огни костров Великой Армии. Они стояли на круглом бастионе в юго-восточном углу старого внушительного квадрата римской крепости; когда-то здесь размещался шестой легион, державший в страхе весь север. За ними, в пределах трехсотдвадцатиакрового защищенного пространства, возвышался собор святого Петра, когда-то самое известное сосредоточение ученых всего северного мира. За стенами располагались также помещения короля, дома сотни вельмож, тесные казармы их танов и наемников. А также кузницы, арсеналы, оружейные мастерские, кожевенные мастерские – вся опора власти. За пределами стен большой город со складами и причалами на берегу Узы. Но он неважен. Все, что важно, внутри стен. Старая крепость, некогда римская колония, а также вторая стена, ограждавшая площадь за рекой, где селились отставные легионеры. Они тоже огородили себя стеной – по обычаю и чтобы уберечься от мятежей местных жителей.

Король Элла мрачно смотрел на бесчисленные огни. Рядом с ним стоял могучий Гутред, капитан его гвардии. Чуть дальше архиепископ Йорка Вульфхир в своей пурпурно-белой мантии, около него черная фигура дьякона Эркенберта.

– Не удалось их задержать, – сказал Элла. – Я думал, они застрянут в болотах Хамбера, но они прошли. Я надеялся, им не хватит припасов, но, похоже, они и с этим справились.

Он мог бы добавить, что надеялся на то, что их остановит отчаянное нападение короля Эдмунда и восточных англов, о котором уже так много рассказывают. Но эта мысль вызывала холодок у него в сердце. Все рассказы заканчивались описанием мучительной смерти короля. И Элла знал – знал с того самого момента, как Рагнарсоны высадились в Англии, – что то же самое или еще худшее они припасли для него. Эти восемь тысяч людей, сидящих у костров, пришли за ним. Если он убежит, они пойдут за ним. Если спрячется, они предложат награду за его тело. Вульфхир, даже Гутред могут надеяться пережить поражение. Элла знал, что должен победить Армию или умереть.

– Они потеряли много людей, – сказал дьякон Эркенберт. – Даже крестьяне пытались их задержать, отрезали арьергард и отряды, направленные для грабежа. Они уже потеряли сотни солдат, может, тысячи. Все наши люди поднялись на защиту.

– Верно, – согласился Гутред. – Но вы знаете, чему мы этим обязаны.

Все повернулись и посмотрели на странное сооружение в нескольких ярдах от них. Это был плоский ящик, с длинными ручками, так что его можно было переносить как носилки. Между одной парой ручек проходила деревянная ось, и на нее насажены колеса. Ящик можно и перевозить по земле. В ящике тело человека. Сейчас ящик поставлен вертикально, и этот человек, как и все остальные, может заглянуть за стену. Большую часть его веса принимает на себя широкий ремень, проходящий по груди и под мышками. Человек упирается перевязанными остатками ног.

– Я послужил предупреждением, – сказал Вульфгар. Его низкий гулкий голос поразительно не соответствовал укороченному телу. – И когда-нибудь послужу и мщением. За все, что эти язычники сделали со мной.

Ему никто не ответил. Все знали, какое впечатление производило появление изувеченного тана, как он почти триумфально проехал перед Армией, останавливался в каждой деревне, рассказывал крестьянам, что ждет их и их женщин.

– Ну и что хорошего нам принесли все их набеги? – горько спросил король Элла.

Гутред задумчиво сморщился.

– Это их не замедлило. И не принесло большие потери. Заставило держаться теснее. Может, даже укрепило их. Их все еще восемь тысяч.

– Мы можем выставить в полтора раза больше в поле, – сказал архидьякон Эркенберт. – Мы не восточные англы. Две тысячи мужчин воинского возраста в одном Эофорвиче. И мы сильны поддержкой Небесного Воинства.

– Не думаю, чтобы этого было достаточно, – медленно ответил Гутред. – Не говоря, конечно, о Небесном Воинстве. Легко сказать, что у нас соотношение три к двум. Но в схватке на ровном месте всегда один на один. У нас есть витязи, не хуже их, но их недостаточно. Если мы выйдем против них, проиграем.

– Значит, мы не выйдем против них?

– Мы остаемся здесь. Они должны прийти к нам. Пусть попробуют подняться на стены.

– Они уничтожат нашу собственность! – воскликнул Эркенберт. – Перебьют скот, уведут молодежь, срубят фруктовые деревья. Сожгут урожай. И еще хуже. Церковные налоги не выплачиваются с Михайлова дня и теперь уже не будут выплачены. У крестьян деньги есть – в кошельках или зарытые в землю, но если они увидят, что их господа заперлись за стенами, разве станут они платить?

Он театрально поднял руки.

– Это будет катастрофой! По всей Нортумбрии дома Господа разрушатся, слуги Господа умрут с голоду.

– Из-за потери годового налога не умрут, – сказал Гутред. – Сколько у вас есть добра в соборе?

– Есть другое решение, – сказал Элла. – Я предлагал его раньше. Мы можем заключить с ними мир. Предложим им дань – назовем это вирой за их отца. Дань должна быть большой, чтобы привлечь их. Но на каждого человека в Армии приходится по десять хозяйств в Нортумбрии. Десять хозяйств крестьян могут подкупить карла. Десять хозяйств танов подкупят их командиров. Некоторые могут не согласиться, но если мы сделаем предложение публично, остальные заставят их подчиниться. Мы попросим у них год мира. И за этот год – потому что они придут снова – мы выучим каждого мужчину воинского возраста в королевстве так, что он сможет встать против Айвара Бескостного или самого дьявола. И тогда мы выйдем сражаться с ними три против двух. А, Гутред? Или один на один, если придется.

Могучий капитан заинтересованно хмыкнул.

– Храбрые слова, господин, и хороший план. Мне это нравится. Трудность в том… – Он вытащил из-за пояса длинный кошелек и высыпал содержимое на ладонь. – Посмотри на это. Несколько добрых серебряных шиллингов, которые я получил за проданную на юге лошадь. Остальное подделка чеканки нашего архиепископа – в основном свинец, если не медь. Не знаю, куда делось все серебро, у нас его было много. Но уже двадцать лет как на севере его становится все меньше и меньше. Мы пользуемся монетами архиепископа, но южане их не принимают; на них ничего нельзя купить. И можете быть уверены, что Армия их тоже не примет. А предлагать им зерно или мед нет смысла.

– Но они здесь, – ответил Элла. – Мы должны найти то, что они захотят взять. У церкви должны быть запасы золота и серебра…

– Ты хочешь отдать церковные сокровища язычникам, откупиться от них! – воскликнул Эркенберт. – Вместо того чтобы сразиться с ними, как требует твой христиански долг? Это святотатство, осквернение церкви! Если крестьянин крадет ничтожную серебряную пластинку в самом бедном из божьих домов, с него живьем сдирают кожу и прибивают к воротам церкви. А то, что ты предлагаешь, в тысячу раз хуже!

– При одной мысли об этом твоя бессмертная душа в опасности! – подхватил архиепископ.

Эркенберт шипел, как гадюка:

– Не для этого мы сделали тебя королем.

Голос хеймнара Вульфгара перекрыл их.

– И ты забываешь, с кем имеешь дело. Это не люди. Это порождение ада – все они. Мы не можем договариваться с ними. Не можем терпеть, чтобы они стояли тут месяцами, мы должны их уничтожить… – Пена показалась на его бледных губах, он поднял обрубок руки, чтобы вытереть ее. – Господин король, язычники не люди. У них нет души.

Шесть месяцев назад, подумал Элла, я повел бы войско нортумбрийцев в бой. Они и сейчас ждут от меня этого. Если я отдам другой приказ, меня назовут трусом. Никто не пойдет за трусом. Эркенберт ясно дал понять: если я не буду сражаться, они вернут на престол этого придурка Осберта. Он все еще скрывается где-то на севере. И пойдет в бой, храбрый дурак.

Но Эдмунд показал, что происходит, когда вступаешь с ними в открытую схватку, даже если захватишь их врасплох. Если мы будем действовать в старом стиле, я знаю, мы проиграем. Мы проиграем, и я умру. Я должен сделать что-то другое. Что-то такое, что примет Эркенберт. Но открытое предложение дани он не примет.

Элла заговорил решительно, властным королевским тоном.

– Мы останемся в осаде и постараемся ослабить их. Гутред, проверь оборону и продовольствие, отошли все бесполезные рты. Господин архиепископ, мне говорили, что в твоей библиотеке есть книги, написанные римлянами об искусстве ведения войны, особенно об осадах. Поищи в них, что может нам помочь уничтожить викингов.

Он повернулся, сошел со стены, за ним Гутред и свита; ящик Вульфгара повернули и унесли два крепких тролла.

– Восточноанглский тан прав, – прошептал Эркенберт архиепископу. – Мы должны убрать этих варваров, прежде чем они помешают нам собрать налоги и соблазнят наших троллов. И даже дворян. Я уже знаю, кто соблазнится первым и решит, что может обойтись без нас.

– Посмотри книгу Вегеция, – ответил архиепископ. – Она называется «De Re Militari», «О военном искусстве». Я не знал, что наш господин так образован.

– Он четыре дня не отходит от горна, – заметил Бранд. Он, вместе с Торвином, Хундом и Ингульфом, стоял на небольшом холме в нескольких ярдах от горящего в кузнице огня. Викинги нашли эту кузницу с большим запасом древесного угля в деревне Осбалдвич, в нескольких милях от Йорка. Шеф сразу занял ее, потребовал людей, железа и топлива. Четверо смотрели на него через широко раскрытые двери.

– Четыре дня, – повторил Бранд. – Почти не ест. И не стал бы спать, если бы его помощники не сказали ему, что им-то спать нужно, и потребовали, чтобы на ночь прекращались удары молота.

– Ему это как будто не принесло вреда, – сказал Хунд.

Действительно, его друг, который по-прежнему думал о себе как о мальчике, юноше, решительно изменился за прошедшее лето. По стандартам Армии, в которой было множество гигантов, он не стал массивен. Но в нем не осталось никакой лишней плоти. Шеф разделся по пояс на холодном ветру английского октября. Он расхаживал вокруг горна, наносил точные удары по чему-то маленькому и тонкому, переворачивал клещами раскаленный металл, покрикивал на своих помощников с ошейниками рабов, чтобы они сильнее раздували меха, и мышцы двигались в его теле так, словно они расположены сразу под кожей, без капли жира или других прослоек. Быстрый рывок, металл шипит в бадье, другой кусок выхвачен из огня. Каждый раз как он шевелился, разные мышцы гладко скользили одна рядом с другой. В красном огне горна он казался бронзовой статуей древности.

Но красоты древних статуй у него не было. Даже при свете огня горна виден был пустой запавший правый глаз. На спине отчетливо выделялись следы бича. Мало кто в Армии решился бы так беззаботно показывать эти метки.

– Может, не принесло вреда телу, – ответил Торвин. – О мозге не могу говорить. Вы знаете, что сказано в предании о Волунде:

– Не знаю, какую хитроумную штуку придумал наш друг. И для кого он ее делает. Надеюсь, ему повезет больше, чем Волунду, он больше преуспеет в достижении желания своего сердца.

Ингульф обратился к другой теме.

– А что он сделал за эти четыре дня?

– Прежде всего это. – Торвин показал остальным шлем.

То, что он держал в руке, не было похоже на виденные ими шлемы. Слишком велик, с выпуклостями, как голова гигантского насекомого. Вокруг кромка, заостренная впереди, как бритва. В передней части забрало, от него отходят металлические прутья, защищающие щеки. Шею закрывает сплошная металлическая пластина.

Еще белее удивительная внутренность. Внутри кожаная прокладка, подвешенная на полосах. Когда надеваешь шлем, голова покрыта кожей, но металл ее не касается. Под подбородком широкая лента с пряжкой прочно держит шлем на голове.

– Никогда такого не видел, – сказал Бранд. – Удар по металлу не дойдет до черепа. Но все же я скажу, что лучше вообще не получать удар.

Пока они разговаривали, гром в кузнице прекратился. Шеф начал осторожно соединять мелкие куски металла. Потом вышел наружу, улыбающийся и вспотевший.

Бранд возвысил голос.

– Я говорю, молодой человек, не вовремя будящий воинов, что если ты избежишь удара, то шлем вообще не понадобится. И что, во имя Тора, такое ты держишь?

Шеф снова улыбнулся и поднял странное орудие. Держал его горизонтально, на ладони, в том месте, где дерево соединяется с металлом.

– И как это называется? – спросил Торвин. – Копье, которое рубит? Топор с древком копья?

– Ублюдок от топора с плугом, – предположил Бранд. – Не вижу, как им можно пользоваться. Шеф взял все еще забинтованную руку Бранда и осторожно завернул рукав. Приложил свою руку к руке друга.

– Хороший ли я мечник? – спросил он.

– Плохой. Никакой подготовки. Талант есть.

– А если бы у меня была подготовка, я смог бы выстоять против такого, как ты? Никогда. Посмотри на наши руки, твоя вдвое толще моей. А я ведь не слабый человек. Но у меня другая фигура, твоя фигура подходит для мечника и еще больше для топорника. Ты взмахиваешь оружием, как мальчишка, сражающийся с тростником палкой. Я этого не могу сделать. Поэтому если мне придется стоять против такого бойца, как ты… А однажды придется. Против Мюртача, может быть. Или кого похуже.

Все молча кивнули.

– Я должен уравнять шансы. С помощью этого… – Шеф начал медленно вращать оружие. – Я могу бить вперед. Я могу рубить справа. Могу ударить слева, не переворачивая оружие. Могу перевернуть другим концом. Могу использовать обе руки. Мне не нужен щит. И что прежде всего, удар этим оружием по силе равен удару Бранда, а после такого мало кто выживет. – Но у тебя открыты руки, – сказал Бранд.

Шеф сделал знак, и нервно приблизился англичанин от горна. Он держал два металлических предмета. Шеф взял их и передал.

Это были металлические перчатки, прокладка из кожи, на ладонях кожа, а сверху длинные металлические пластины, закрывающие руку до локтя. Но самое поразительное в них, заметили зрители, когда пригляделись, это то, как двигался металл. На каждом пальце пять пластинок, каждая соединяется с другими маленькими заклепками. Более массивные пластины прикрывали обратную сторону ладони, но они тоже двигались. Шеф надел перчатки и медленно согнул пальцы, обхватил ими древко оружия.

– Они похожи на чешую дракона Фафнира, – сказал Торвин.

– Фафнир был поражен снизу, в брюхо. Я надеюсь, меня будет труднее убить. – Шеф отвернулся. – У меня есть еще дела. Я бы и половины не сделал, если бы не Халфи. Он хороший мастер по коже, хотя за мехами работает медленно.

Сделав знак англичанину встать на колени, Шеф принялся возиться с его ошейником.

– Вы скажете, что нет смысла освобождать его, потому что кто-нибудь тут же снова его поработит. Но я ночью проведу его за сигнальные огни Армии, а его хозяин закрыт в Йорке. Если у него есть здравый смысл и удача, он убежит, убежит далеко и никогда не будет пойман.

Англичанин смотрел, как Шеф осторожно разгибает ошейник.

– Вы язычники, – сказал он, не понимая. – Священник сказал, что вы не знаете милосердия. Вы обрубили руки и ноги тану – я его видел! Как ты можешь освободить меня, если церковь держала меня в рабстве?

Шеф поднял его. Ответил по-английски, а не по-норвежски, как говорил раньше.

– Люди, искалечившие тана, не должны были этого делать. Но я не буду говорить о христианах и язычниках. Скажу только, что злые люди есть везде. Могу дать тебе только один совет. Если не знаешь, кому доверять, верь человеку, который носит такое. – Он указал на четверых наблюдателей, которые, следя за его словами, молча показали свои подвески: молот у Бранда и Торвина, яблоко Идунн у двух лекарей, Хунда и Ингульфа. – Или другие похожие. Может быть лодка Ньорта, молот Тора, пенис Фрея. Не могу пообещать, что они тебе помогут. Но они будут обращаться с тобой, как с человеком, а не как с лошадью или телкой.

– Но ты такого не носишь, – сказал Халфи.

– Еще не знаю, какой мне носить.

Вокруг нормальный шум лагеря сменился гулом, распространялась новость, слышались крики, воины перекрикивались друг с другом. Появился один из людей Бранда с широкой улыбкой на бородатом лице.

– Кончаем! – закричал он. – Ярлы, и Рагнарсоны, и Змееглазый прекращают грабежи окрестностей, перестают размышлять и почесывать задницы. Завтра мы идем на стену! Пусть берегутся женщины и девушки!

Шеф мрачно посмотрел на него, не находя в его словах ничего веселого.

– Мою девушку звали Годива, – сказал он. – Это значит «Божий дар». – Он натянул перчатки, задумчиво взвесил в руке алебарду. – Назову это «Местью тролла», местью раба. Однажды она отомстит за Годиву. И за других девушек.