11

Как и предвидел король Эдмунд, Великая Армия была встревожена и не уверена в себе. На нее напали на ее собственной базе, напал король крохотного государства, о котором никто и не слышал, и хотя они знали, что дело закончилось успешно, слишком многие в глубине души понимали, что на этот раз их победили. Мертвых похоронили, корабли, не подлежавшие ремонту, вытащили на берег, о раненых позаботились. Заключены были договоры между вождями о продаже и обмене кораблей, о переводе лишних воинов с одного корабля на другой. Но воины, рядовые гребцы и топорники, по-прежнему нуждались в каком-нибудь подбадривании. В чем-то таком, что показало бы им, что их предводители по-прежнему уверены в себе. Нужен был ритуал, показавший бы всем, что они все еще Великая Армия, непобедимые воины севера.

С самого утра люди собирались на специально обозначенное место за пределами лагеря, здесь состоится сбор и суд; здесь все смогут высказать свое одобрение vapna takr, звоном оружия, ударами меча о щит. Или в редких случаях, когда ими руководят неудачливые вожди, – свое неудовольствие. И с самого утра до середины дня предводители викингов строили планы, обдумывали соотношение сил, чувства, которые могут повернуть их опасных и непредсказуемых последователей на тот или иной путь.

Когда за ним пришли, Шеф был готов, по крайней мере физически. Он испытывал голод, от жажды снова пересохли язык и губы, но он не спал, он был насторожен и обостренно воспринимал окружающее. Он знал, что Эдмунд тоже не спит, но король никак этого не проявлял. Шефу стыдно было беспокоить его.

С той же решительностью, как и накануне, явились люди Змееглазого. Один из них железными клещами достал заклепку из ошейника Шефа. Ошейник сняли, и сильные руки вывели Шефа в холодный сумрак раннего осеннего утра. Над рекой все еще висел туман, он собирался каплями на крыше навеса. Шеф посмотрел на эти капли, думая, сможет ли лизнуть их.

– Вы разговаривали вчера. Что он тебе сказал?

Шеф покачал головой и связанными руками указал на кожаную бутылку на поясе спрашивающего. Тот молча протянул ему бутылку. Она была полна пива, мутного, полного ячменной шелухи, очевидно, набрано со дна бочки. Шеф выпил его большими глотками, запрокинул голову и выдавил последние капли. Кончил, вытер рот рукой, чувствуя, как пиво распирает его, словно пустую оболочку, вернул бутылку. Пираты с интересом наблюдали за его лицом.

– Хорошо, а? Пиво хорошо. Жизнь хороша. Если еще хочешь того и другого, рассказывай. Расскажи все, что он тебе говорил.

Викинг – его звали Дольгфинн – смотрел Шефу в лицо своим внимательным немигающим взглядом. Видел сомнение, но не видел страх. И еще упрямство, знание. Парень попробует договориться, решил он. Он повернулся, сделал рукой заранее обусловленный знак. От группы, стоявшей неподалеку, отделился рослый человек, подошел, на шее золотое кольцо, левая рука на серебряной рукояти меча. Шеф сразу узнал его. С этим большим человеком он сразился в стычке на дороге. Сигварт, ярл Малых островов. Его отец.

Он подошел, а остальные отступили на несколько шагов, оставив их наедине. Несколько секунд Шеф и Сигварт смотрели друг на друга, разглядывали сверху донизу, старший рассматривал фигуру юноши, младший внимательно смотрел отцу в лицо. Он смотрит на меня так же, как я на него, подумал Шеф. Пытается понять, узнает ли он меня, как и я его. Он знает.

– Мы встречались, – заметил Сигварт. – На дороге в болоте. Мюртач сказал мне, что молодой англичанин хвастает, что сражался со мной. Теперь мне говорят, что ты мой сын. Помощник лекаря, парень, который пришел с тобой. Это он сказал. Это правда?

Шеф кивнул.

– Хорошо. Ты крепкий парень и хорошо сражался в тот день. Послушай, сын. – Сигварт сделал шаг вперед, потрогал бицепсы Шефа, слегка нажал. – Ты не на той стороне. Я знаю, что твоя мать англичанка. Но это справедливо для половины солдат Армии. Англичанки, ирландки, женщины франков или лаппов – кому какое дело? Кровь передается от отца. Я знаю, что тебя воспитал англичанин – тот дурак, которого ты пытался спасти. Но что они для тебя сделали? Если они знали, что ты мой сын, думаю, у тебя была тяжелая жизнь. А?

Он посмотрел в глаза Шефа, понимая, что заработал очко.

– Ты можешь подумать, что я просто бросил тебя, и так оно и есть. Но я ведь не знал о тебе. Не знал, как ты растешь. А теперь ты здесь, и я вижу, каким ты вырос. Ты меня не посрамишь. И всю нашу родню.

– Итак, скажи слово. Я признаю тебя своим подлинным сыном. У тебя будут такие же права, как если бы ты родился в Фальстере. Оставь англичан. Оставь христианство. Забудь свою мать.

– И тогда я поговорю о тебе с Айваром как о моем сыне. И меня поддержит Змееглазый. Тебе грозит беда. Я тебе помогу.

Шеф посмотрел через плечо отца, думая. Он вспомнил корыто в конюшне и избиения. Вспомнил проклятие, наложенное на него приемным отцом, и обвинения в трусости. Вспомнил неумелость, колебания английских танов, раздражение Эдрича из-за того, как они неторопливо прихорашиваются. И заколебался. Как можно быть на одной стороне с такими людьми? Через плечо отца он видел в группе, оставленной Сигвартом, молодого человека, тот смотрел на них – молодой человек с разукрашенным оружием, с бледным лицом и выступающими вперед, как у лошади, передними зубами. Он тоже сын Сигварта, подумал Шеф. Еще один мой сводный брат. И ему не понравится происходящее.

Шеф вспомнил смех Альфгара в зарослях.

– Что я должен сделать? – спросил он.

– Расскажи, что сказал тебе король Ятмунд. Или узнай у него то, что нам нужно.

Шеф тщательно прицелился, благословляя пиво, смочившее рот, и плюнул на кожаные сапоги отца.

– Ты отрубил Вульфгару руки и ноги, пока другие держали его. Ты позволил своим людям насиловать мою мать, после того как она родила тебе сына. Ты не drengr. Ты ничтожество. Я проклинаю кровь, полученную от тебя.

Через мгновение люди Змееглазого оказались между ними, отвели Сигварта, держали его за руки, не давая вытащить меч. Не очень-то он старается, подумал Шеф. И когда его уводили, Сигварт продолжал смотреть на сына с каким-то тоскливым выражением. Он думает, что еще есть что сказать, подумал Шеф. Глупец.

– Ну что ж, ты решил, – заметил Дольгфинн, посыльный Змееглазого, дергая пленника за кожаную веревку, связывающую руки. – Хорошо. Отведите его на суд. И выведите королька. Посмотрим, будет ли он разумен, прежде чем его увидит армия.

– Да нет, – сказал один из его помощников. – Эти англичане не умеют сражаться, но им не хватает ума сдаться. Теперь он принадлежит Айвару, а до наступления ночи перейдет к Отину.

Армия расположилась за восточной частью ограды, недалеко от того места, где всего три дня назад Шеф перебрался через нее, чтобы увидеть Годиву и сразиться с гадгедларом Фланном. Она заполняла три стороны пустого квадрата. Четвертую сторону, ближайшую к ограде, занимали только ярлы, вожди, Рагнарсоны и их ближайшие последователи. Везде люди собирались за своими капитанами и кормчими, разговаривали друг с другом, выкликали товарищей из других экипажей, обменивались мнениями и советами. Армия по-своему демократична: статус и происхождение важны, особенно когда доходит до дележа добычи. Но никого нельзя заставить замолчать, если он рискнет высказать свое мнение.

Когда Шеф появился в квадрате, стоял громкий шум, грохот металла о металл. К площадке в углу квадрата викинги вели высокого человека, чье лицо выделялось в толпе даже на расстоянии тридцати ярдов. У всех остальных обветренные лица людей, которые все время проводят на открытом воздухе, даже английским летом. Высокий человек был смертельно бледен. Без церемонии его бросили на помост, один из викингов схватил его за волосы и потянул за них. Блеск металла, глухой удар, и голова откатилась. Шеф мгновение смотрел на нее. Он видел несколько трупов в Эмнете и много – за последние дни. Но ни одного при ярком свете дня. И так быстро. Когда они примут решение, времени не останется, подумал он. Я должен быть готов, когда они загремят оружием.

– Что это было? – спросил он, кивая на голову, которую насаживали на кол.

– Один из английских воинов. Говорили, что он хорошо сражался за своего господина и мы должны потребовать за него выкуп. Но Рагнарсоны ответили, что сейчас не время для выкупа, а время дать урок. Теперь твоя очередь.

Воины провели его вперед и оставили стоять в десяти шагах от предводителей.

– Кто будет представлять этот случай? – выкрикнул один из вождей голосом, который способен был перекрыть северную бурю. Медленно шум стих. Из рядов предводителей вперед вышел Айвар Рагнарсон. Правая рука висела у него на перевязи. Сломанная ключица, подумал Шеф, заметив неестественный угол, под каким висит рука. Поэтому он не мог сопротивляться воинам Эдмунда.

– Я представляю случай, – сказал Айвар. – Это не враг, а предатель, нарушитель правды. Он не был человеком Ятмунда, а одним из моих людей. Я взял его в свой отряд, кормил его, дал ему убежище. Когда пришли англичане, он не сражался за меня. Он убежал, пока воины сражались, и взял с собой девушку из моей палатки. Украл ее, и она не вернулась. Она для меня потеряна, хотя по закону принадлежала мне, ее мне дал ярл Сигварт на виду у всех.

– Я требую выкуп за эту девушку, но он не может заплатить. Но даже если бы он заплатил, я все равно убил бы его за нанесенное оскорбление. Больше того: вся Армия обвиняет его в предательстве. Кто поддерживает меня?

– Я поддерживаю тебя, – послышался другой голос; мощный поседевший человек, стоящий рядом с Айваром. Может быть, Убби? Или Халвдан? Во всяком случае один из Рагнарсонов, но не главный, не Сигурт, который по-прежнему стоит несколько в стороне среди своих людей. – Я поддерживаю тебя. У него была возможность проявить истинную верность, но он не воспользовался ею. Он явился в наш лагерь как шпион, вор и похититель женщин.

– Какое наказание он заслужил? – спросил герольд.

– Смерть – слишком легкое наказание для него, – воскликнул Айвар. – Я требую его глаза за нанесенное мне оскорбление. Я требую его яйца в компенсацию за свою женщину. Я требую его руки, которые предательски обернулись против Армии. А после этого он может сохранить жизнь.

Шеф почувствовал, как по его телу пробежала дрожь. Спина у него словно заледенела. На мгновение ему показалось, что сейчас послышится крик, звон оружия, и через десять ударов сердца он окажется на помосте под ножом.

Из рядов медленно вышел вперед человек – массивный бородатый человек в кожаной одежде. На руке у него была толстая белая повязка, на ней видны были кровавые пятна.

– Я Бранд. Меня многие знают. – Послышались крики одобрения и согласия.

– Я хочу сказать две вещи. Во-первых, Айвар, где ты взял эту девушку? Вернее, где взял ее Сигварт? Если Сигварт ее украл, а парень вернул, то в чем его вина? Нужно было убить его, когда он делал это. Но ты его не убил, а сейчас поздно призывать к мести.

– Но есть еще одно, Айвар. Я пришел на помощь к тебе, когда тебя окружили люди Ятмунда, я, витязь из Галланда. Я двадцать лет провел в битвах. Кто может сказать, что я хоть раз повернулся спиной во время битвы? Я получил эту рану здесь, рядом с тобой, когда тебя самого ранили. А теперь попробуй обвинить меня во лжи: когда битва почти закончилась и английский король прорвал строй, он со своими людьми двинулся прямо к тебе. Ты был ранен и не мог поднять меч. Твои люди были мертвы, а у меня оставалась только левая рука. И больше никого рядом с тобой не было. Кто встал перед тобой с мечом? Этот юноша. Он сдержал англичан, пока не подбежали я и Арнкетил с отрядом и схватили короля. Скажи мне, Арнкетил, правду ли я говорю?

Голос с другой стороны квадрата:

– Все было, как ты говоришь, Бранд. Я видел тебя, видел англичан, видел этого парня. Я думал, что его убили в схватке, и мне было жаль его. Он храбро сражался.

– Итак, Айвар, месть за женщину отпадает. Обвинение в предательстве не подтверждается. Ты обязан ему жизнью. Не знаю, что он имеет к Ятмунду, но скажу так: если он хорошо крадет женщин, у меня для него найдется место в экипаже. Нам нужны новые воины. А если ты не можешь уследить за своими женщинами, Айвар, – что ж, какое дело Армии до этого?

Шеф видел, как Айвар сделал шаг в сторону Бранда, бледный язык дрожал меж его губ, как у змеи. В толпе поднялся гул интереса, совсем не враждебный шум. Воины Армии любят развлечения, а тут как будто все к этому идет.

Бранд не пошевелился, но сунул левую руку за широкий пояс. Когда Айвар сделал к нему три шага, Бранд высоко, чтобы все могли видеть, поднял перевязанную руку.

– Когда твоя рука залечится, я припомню твои слова, Бранд, – сказал Айвар.

– А когда твое плечо зарастет, я припомню твои.

Из-за них послышался голос, холодный, как камень. Голос Сигурта Рагнарсона, Змееглазого.

– У Армии есть более важные дела, чем разговор о мальчишках. Я скажу так: мой брат Айвар не имеет права требовать уплату за украденную женщину. В уплату за свою жизнь он должен отдать жизнь парню, он не должен калечить его. Но парень был в лагере одним из нас. Он не вел себя, как настоящий товарищ, когда на нас напали, прежде всего он думал о своей выгоде. Если он вступит в экипаж Убийцы-Бранда, мы должны дать ему урок. Не рука, чтобы он мог сражаться. Не яйца, потому что в краже женщины его не обвиняют. Но Армия заберет у него глаз.

С большими усилиями Шеф заставил себя стоять прямо, услышав крики одобрения.

– Не оба глаза. Один. Что скажет Армия?

Гром одобрения. Звон оружия. Его схватили руки и потащили, но не на помост, а в противоположную сторону. Люди расступились, расталкивая друг друга, и открыли жаровню, в ней красные угли, Торвин раздувает меха. Со скамьи встал Хунд, с бледным от сильного потрясения лицом.

– Держись, – прошептал он по-английски, когда ноги Шефа пинком отбросили назад и приподняли голову. Шеф смутно сознавал, что сильные руки, которые держат его, принадлежат Торвину. Он пытался сопротивляться, крикнуть, обвинить их в предательстве. В рот ему сунули тряпку, отодвинули язык подальше от зубов. Все ближе и ближе раскаленная игла, палец отвел ему веко, а он пытался крикнуть, отвернуть голову, закрыть глаза.

Непреодолимое сжатие. Жгучая точка все ближе и ближе к правому глазу. Боль, страшная боль, белое пламя от глаза устремляется в мозг, слезы и кровь текут по лицу. И сквозь все звук шипения, раскаленную сталь опустили в воду.

Он висит в воздухе. В его глазу острие, боль заставляет его морщить лицо и напрягать мышцы. Но боль не уходит и не слабеет: она присутствует все время. Однако боль кажется неважной. Мозг не затронут, Шеф продолжает думать, размышлять, не отвлекаясь на эту кричащую боль.

Другой глаз не пострадал. Все время он остается открытым, даже не мигает. Этим глазом со своего места Шеф видит обширную панораму. Он находится высоко, очень высоко. Под собой видит горы, равнины, реки и тут и там в морях маленькие группы разноцветных парусов – флоты викингов. На равнинах видны тучи пыли – это движутся огромные армии, христианские короли Европы и кочевники-язычники из степей попеременно обмениваются ударами. Шеф чувствует, что если сузит глаза – глаз – определенным образом, вот так, сможет разглядеть все, что угодно: прочесть по губам слова командиров и кавалеристов, услышать слова греческого императора или татарского хана в тот момент, как они их произносят.

Он видит, что между ним и миром внизу плавают птицы, огромные птицы, они висят неподвижно, только изредка вздрагивают концы их крыльев. Мимо пролетают две таких птицы, смотрят на него яркими умными желтыми точками глаз. Перья у них черные и блестят, клювы угрожают, они запятнаны. Это вороны. Вороны, которые прилетают, чтобы выклевать глаза у повешенных. Он смотрит на них так же не мигая, как они на него; они торопливо изменяют наклон крыльев и отлетают.

Игла в его глазу. Она его удерживает? Кажется, да. Но тогда он мертв. Живой не может выдержать иглу, проходящую через мозг и череп, воткнувшуюся в дерево сзади. Он ощущает кожей кору, чувствует, как в дереве струится сок, он поднимается от невообразимо далеких корней внизу к ветвям над ним, таким высоким, что ни одному человеку до них не подняться.

Глаз болит, Шеф дергается, руки его по-прежнему свисают, как у мертвеца. Снова вороны – любопытные, жадные, трусливые, умные, ждущие любого признака слабости. Они подлетают к нему, хлопают крыльями, тяжело садятся ему на плечи. Но он знает, что на этот раз ему не нужно бояться их клювов. Они жмутся к нему в поисках уверенности. Идет король.

Перед ним появляется фигура, она приближается с того места на земле, откуда он отводит взгляд. Ужасная фигура, обнаженная, кровь течет вниз, в промежность, выражение нестерпимой боли на лице. За плечами и фигуры какая-то пародия на крылья ворона; грудь запала; какая-то губчатая материя свисает с сосков. В руках человек несет свой позвоночник.

На мгновение они повисают, глядя в глаза друг другу. Существо узнало его, думает повешенный. Оно жалеет его. Но теперь оно ушло за пределы девяти миров, к какой-то далекой судьбе, неведомой никому. Его почерневший рот дергается.

– Помни, – говорит король. – Помни стихи, которым я научил тебя.

Боль в глазу удвоилась, Шеф громко закричал, забился, его удержали мягкие сильные руки. Он открыл глаз и увидел – не панораму с древа мира, а лицо Хунда. Хунд с иглой. Шеф снова закричал и попытался рукой отбить его руку, сжал с отчаянной силой.

– Спокойней, спокойней, – сказал Хунд. – Все кончено. Никто тебя не тронет. Ты теперь рядовой армии – Карл, из экипажа Бранда, витязя Галланда. Прошлое забыто.

– Но я должен помнить! – воскликнул Шеф.

– Что помнить?

Слезы заполнили глаза, здоровый и пустой.

– Не помню, – прошептал он. – Я забыл, что сказал мне король.