ЧАСТЬ VI
СЕНТЯБРЬ 77 г. до P. X. – ЗИМА 72/71 г. до Р. X
Не оказалось рядом никого, с кем Помпей мог бы поделиться новостью, когда в Мутину прибыло письмо от Филиппа и когда в иды секстилия пришло известие о декрете Сената. Помпей все еще пытался убедить Варрона в том, что экспедиция в Испанию будет интересной и весьма полезной для писателя, интересующегося природными и искусственными явлениями. Однако реакция Варрона на многочисленные послания восторженного Помпея оставалась неопределенной. Дети Варрона были уже в том возрасте, когда ему стало интересно с ними, и он не хотел отлучаться из Рима надолго.
Новый проконсул, который никогда не был консулом, очень хорошо подготовился и точно знал, что делать дальше. Во-первых, он написал в Сенат и сообщил, что возьмет три из четырех легионов, принадлежавших сначала Катулу, потом Мамерку, и три легиона своих ветеранов. Война, писал он, которую Метелл Пий вел в Дальней Испании, не была наступательной, и с самого начала внимание Метелла Пия переключилось с Дальней на Ближнюю Испанию. Поэтому Помпей просил Сенат рекомендовать Метеллу Пию отдать ему один из его семи легионов. Свояк сего достойного человека, Гай Меммий, был теперь военным трибуном у Метелла Пия, но на будущий год он уже может по возрасту быть квестором. Реально ли сделать так, чтобы Гаю Меммию позволили выдвинуть свою кандидатуру на выборы in absentia, с тем чтобы потом он был зачислен в штат Помпея квестором в Нижней Испании?
Согласие Сената (ставшего глиной в руках Филиппа) было получено до ухода Помпея из Мутины. Теперь Помпей был убежден: отныне он получит все, чего бы ни захотел. Будучи отцом двухлетнего сына и дочери, родившейся в начале этого года, Помпей оставил Муцию Терцию в своей крепости в Пицене и строго наказал, чтобы в его отсутствие она не ездила в Рим. Он предвидел длительную кампанию и не находил ничего хорошего в том, чтобы его красивая жена подвергала себя искушению.
Помпей собрал тысячу всадников из своей старой кавалерии и намеревался прибавить к ним навербованных в Заальпийской Галлии – одна из причин, почему он предпочел идти в Испанию по суше. К тому же он был плохим моряком, боялся моря и не доверял водной стихии, хотя зимние ветры благоприятствовали плаванию.
Помпей изучил все карты, поговорил с торговцами и другими людьми, часто бывавшими на дорогах в Испанию. Домициева дорога была очень трудной, и Помпей это знал. Отправляясь с остатками армии Лепида из Сардинии в Лигурию и оттуда в Испанию, Марк Перперна Вейентон с большим удовольствием причинил Риму на всем своем пути наибольший вред. В результате все основные племена Заальпийской Галлии подняли мятеж – гельвии, воконтии, саллувии, вольки-арекомики.
Хуже всего было то, что волнения в дальней галльской провинции задерживали продвижение Помпея в Испанию. Ему приходилось преодолевать сопротивление враждебно настроенных и страшно воинственных племен. В конечном успехе он не сомневался, но ему отчаянно хотелось прибыть в Ближнюю Испанию до наступления зимы. Если он хотел сделать так, чтобы не Метелл Пий, а он сам одержал победу над Серторием, он не может потратить целый год на то, чтобы попасть в Испанию. А при наличии волнений в Заальпийской Галлии это казалось вполне вероятным. Все перевалы через Альпы находились под пристальным вниманием того или иного племени, в данный момент мятежного. Саллувии, охотники за головами, контролировали высокие отроги Приморских Альп. Воконтии занимали долину реки Друенции и горный перевал Генава. Гельвии охраняли средние подступы к долине Родана, а вольки-арекомики блокировали Домициеву дорогу в Испанию ниже центрального массива Цевеннского хребта.
[Карта 11 – "Путь Помпея через Альпы"]
Если бы Помпей попутно подавил восстания варваров, это добавило бы ему лавров, конечно, – но лавров не слишком высокого качества. Они находились на территории Сертория. Как избежать длительного и опасного прохода в Заальпийскую Галлию?
Ответ пришел Помпею в голову еще до того, как он вышел из Мутины в начале сентября: он избежит обычных дорог, проложив новую. Самым большим из северных притоков реки Пад была Большая Дурия, которая с ревом низвергалась с горных вершин, возвышавшихся между ложбиной, в которой лежала западная Италийская Галлия, и озерами и реками, питавшими восточную часть Длинноволосой Галлии: Леманским озером, верховьями реки Родан и мощной рекой Рен, которая была естественной границей между землями галлов и германцев. Живописная расщелина в горах, пробитая Большой Дурией, получила название долины Салассов, потому что была населена галльским племенем салассов. Когда поколение назад в речных отложениях было обнаружено золото и римские старатели начали добывать его, салассы так яростно противились их вторжению, что никто больше не предпринимал подобных попыток дальше города Эпоредия вверх по долине.
Но в самой верхней части долины Салассов, говорят, имелись два перевала через Пеннинские Альпы. Один представлял собой буквально козью тропу, которая вела через высокие горы в поселение верагров под названием Октодур и затем – к истоку Родана из западной оконечности Леманского озера. Из-за высоты в десять тысяч футов этот перевал был открыт только летом и ранней осенью и представлялся слишком ненадежным для армии. Второй перевал находился на высоте около семи тысяч футов и был достаточно широк для повозок, хотя здесь не имелось мощеной дороги. Путь вел к северному истоку реки Изара и землям аллоброгов, а затем к среднему течению Родана и Средиземному морю. Кимбры бежали через этот перевал после поражения от Гая Мария и Катула Цезаря при Верцеллах, но их продвижение было медленным, и большая их часть погибла далее к западу от рук аллоброгов и амбарров.
В результате первой беседы, которую Помпей провел с группой замиренных салассов, он отказался от мысли о высоком перевале. Его теперь сильно интересовал нижний. Какой бы неровной и опасной ни была эта тропа, она была достаточно широкой для повозок, а значит, он мог пройти по ней со своими легионами и, как надеялся Помпей, с кавалерией. Сезон отставал от календаря примерно на месяц, поэтому он пройдет Грайские Альпы в середине лета, если выступит к началу сентября. Шансы, что на высоте семь тысяч футов выпадет снег, представлялись минимальными. Помпей решил не везти багаж в повозках, надеясь, что он сможет найти провизию и фураж в окрестностях Нарбона в дальней галльской провинции. Там же он реквизирует всех мулов, которых сможет найти, чтобы использовать их как вьючных животных.
– Мы пойдем быстро, как бы трудна ни была дорога, – объявил Помпей Магн своей армии на рассвете намеченного дня. – Чем меньше аллоброги будут знать о нашем продвижении, тем выше шанс не застрять в нежелательной войне с ними. Ничто не должно помешать нам дойти до Пиренеев прежде, чем нижний перевал в Испанию будет закрыт! Заальпийская Галлия фактически принадлежит Домициям Агенобарбам. Пусть так и остается! Мы хотим быть в Ближней Испании к зиме. И мы будем в Ближней Испании к зиме!
В конце сентября армия перешла нижний из двух перевалов в верхней части долины Салассов и, что удивительно, не встретила серьезного сопротивления ни со стороны дороги, ни со стороны людей, которые жили вдоль этой дороги. Когда Помпей спустился в долину реки Изара, на земли свирепых аллоброгов, он застал их врасплох, так что пики варваров полетели лишь в пыль, клубившуюся за римскими войсками, не причинив никому вреда. И только после того как Помпей дошел до Родана, он встретился с организованным сопротивлением. Против него выступили гельвии, жившие на западном берегу большой реки и частично за Цевеннским хребтом. Но с ними Помпей справился легко. Он разбил несколько отрядов, затем взял заложников как гарантию хорошего поведения гельвиев в будущем. Воконтиев и саллувиев, смело выступивших против него в долинах Родана, а также вольков-арекомиков постигла та же участь. Армия Помпея пересекла мощеную дорогу через болота между городами Арелат и Немауз. Преодолев последнюю опасность, Помпей собрал всех заложников – семьсот детей – и послал их в Массилию, где им предстояло жить под надзором.
До наступления зимы Помпей с армией перешел Пиренеи и нашел отличное место для лагеря среди цивилизованных индигетов под городом Эмпории. Помпей находился уже почти в Ближней Испании. Проконсул, который никогда не был ни консулом, ни сенатором, уселся писать в Сенат. Помпей подробно Доложил почтенным отцам о своей храбрости и сметливости: он проложил новый путь через Альпы и с легкостью подавил сопротивление галлов.
В отсутствие Варрона, который всегда редактировал его убогую прозу, Помпей строчил другому проконсулу, Метеллу Пию Поросенку, в Дальнюю Испанию:
Я прибыл в Эмпории и стал лагерем на зиму. Зимой я намерен тренировать войска для предстоящей кампании. Я думаю, Сенат уже приказал тебе дать мне один из твоих легионов. К настоящему времени мой зять Гай Меммий уже должен быть избран квестором. Он будет моим квестором и сможет привести ко мне твой легион.
Очевидно, лучший способ победить Квинта Сертория – держаться нам вместе. Вот почему Сенат не назначил одного из нас старшим над другим. Нам нужно объединиться и действовать сообща.
Я много разговаривал с людьми, которые знают Испанию, и разработал для нас великолепную стратегию на следующий год. Серторий не пойдет в Дальнюю провинцию восточнее реки Бетис, потому что она плотно заселена и романизирована. Там недостаточно дикарей, чтобы Серторий мог ею заинтересоваться.
Тебе, Квинт Цецилий, надлежит смотреть за твоей Дальней провинцией и не делать ничего, что может спровоцировать Сертория войти в твои земли восточнее реки Бетис. Я вышвырну его из прибрежной Ближней Испании в этом году. Для конницы эта кампания не будет трудной, так как в прибрежной полосе растут отличные корма для лошадей. Весной я пойду на юг, пересеку реку Ибер и направлюсь в Новый Карфаген, до которого я должен благополучно добраться к середине лета. Гай Меммий возьмет один из тех легионов, что ты должен мне, и двинется от Бетиса через Ад Фраксин и Элеокроку в Новый Карфаген. Этот город, разумеется, все еще наш, только изолирован от остальной части Ближней провинции войсками Сертория. После того как я соединюсь с Гаем Меммием в Новом Карфагене, мы вернемся к зиме в Эмпории, укрепляя по пути прибрежные города.
В будущем году я вышвырну Сертория из материковой Ближней Испании и погоню его к югу и западу в земли Лузитании. На третий год, Квинт Цецилий, мы соединим наши две армии и сокрушим его на реке Таг.
Получив это послание в середине января, Метелл Пий удалился в свой кабинет в доме, который занимал в городе Гиспалис, чтобы прочесть его без помех. Он не засмеялся. Содержание письма было слишком серьезно. Но все-таки великий понтифик кисло улыбнулся, не зная о том, что Сулла как-то раз тоже получал подобное заносчивое письмо, полное ненужных сведений о стране, которую Сулла знал куда лучше Помпея. Боги, Крошка Мясничок такой самоуверенный! И такой покровительственный тон!
Три года прошло с тех пор, как Метелл Пий и его восемь легионов прибыли в Дальнюю Испанию, и все три года Серторий превосходил его в военном искусстве и разгадывал все его планы. Никто не уважал Квинта Сертория и его легата Луция Гиртулея так, как уважал их Метелл Пий Поросенок. И никто не знал лучше, чем он, как тяжело будет – даже для Помпея – победить Сертория и Гиртулея. Что касалось Метелла, трагедия заключалась в том, что Рим не давал ему времени. Согласно Эзопу, побеждает не торопливый, но упорный. А Метелл Пий как раз и был воплощением не торопливого, но упорного человека. Он зализывал раны, перестраивал свои силы, чтобы компенсировать потерю одного легиона, и потом скрывался в своей провинции, не провоцируя Сертория. Он действовал очень осторожно. Ибо пока Метелл Пий ждал и собирал данные разведки о передвижении Сертория, он размышлял. Он верил, что Сертория можно побить. Просто он считал, что Сертория нельзя побить обычным способом. Метелл был убежден: решение проблемы, по крайней мере частичное, заключается в организации более хитрой разведывательной сети – вроде той, которая сделает для Сертория невозможным предвидеть передвижение его войска. Поначалу кажется, что это трудная задача, поскольку аборигены служили источником информации как для Метелла, так и для Сертория. Но эту задачу можно выполнить! Метелл Пий неспешно придумывал способ.
Теперь в Испанию вступил Помпей, наделенный Сенатом (или, точнее, Филиппом) равными полномочиями и уверенный в своих талантах, намного превосходящих таланты Сертория, Гиртулея и Метелла Пия, вместе взятых. Ну что ж, время научить Помпея тому, о чем Помпей, как очень хорошо знал Метелл Пий, и слышать не хотел. Время и несколько поражений. О, нет сомнения, что молодой человек храбр, как лев. Но Поросенок знал Сертория, когда ему было еще восемнадцать лет, и знал, что Серторий тоже храбр, как лев. Что еще важнее, Серторий был военным преемником Гая Мария. Он понимал искусство войны так, как мало кто за всю историю Рима. Однако Метелл Пий уже начал разнюхивать слабые стороны Сертория и был почти уверен, что слабость Сертория заключалась в его представлении о самом себе. Если разрушить представление Сертория о его собственных великих и необыкновенных способностях, то Серторий будет уязвим.
Но Серторий не станет уязвим только потому, что какой-то Гней Помпей Магн окажет ему сопротивление на поле боя.
В кабинет Метелла Пия вошел его сын, предварительно постучав и получив разрешение войти. Метелл Пий строго соблюдал правила этикета. Сын великого понтифика был всем известен как Метелл Сципион (наедине отец звал его Квинт). Полное его имя звучало величественно: Квинт Цецилий Метелл Пий Корнелиан Сципион Назика. Сейчас ему было девятнадцать лет. Целый год он путешествовал, прежде чем войти в штат отца в качестве контубернала. Метелл Сципион был очень доволен тем, что он – как и его отец до него – мог проходить военную службу под руководством своего отца. Родительская связь не была кровной, ибо Метелл Пий усыновил старшего сына сестры своей жены Лицинии, которая вышла замуж за Сципиона Назику. Почему старшая Лициния была так плодовита и родила много детей, а младшая Лициния оказалась бесплодной, Поросенок не знал. Такие вещи случаются. В подобных случаях муж либо разводился со своей бесплодной женой, либо – если он любил ее, как Поросенок любил свою Лицинию, – усыновлял кого-нибудь.
В целом Поросенок был доволен результатом этого усыновления, хотя, может быть, и хотел бы, чтобы мальчик был более умным и менее заносчивым. Но последнего следовало ожидать. Да, Сципион Назика был очень заносчив. Высокий и хорошо сложенный, Метелл Сципион всегда расхаживал с надменным выражением лица, которое должно было возместить отсутствие привлекательности. Его глаза были серо-голубыми, волосы очень светлыми – он совсем не походил на своего приемного отца. И если кто-то из его современников (например, молодой Катон) и говорил, что Метелл Сципион всегда выглядит так, словно у него под носом что-то плохо пахнет, все соглашались: действительно, он постоянно воротит нос. С десяти лет он был обручен с дочерью Мамерка и его первой жены Клавдии Пульхры, и хотя молодые люди очень часто ссорились, Метелл Сципион был искренне привязан к Эмилии Лепиде, равно как и она к нему.
– Послание от Гнея Помпея Магна из Эмпорий, – сказал Метелл Пий, помахав письмом в воздухе, но не желая, чтобы сын прочел его.
Выражение лица Метелла Сципиона сделалось еще более высокомерным. Он презрительно фыркнул.
– Это оскорбление, отец, – сказал он.
– В определенном смысле – да, Квинт. Но содержание его письма очень позабавило меня. Наше блестящее молодое военное чудо явно считает Сертория тупицей в военном деле! Никто не смеет сравниться с Помпеем Магном!
– Понимаю, – молвил Метелл Сципион, садясь. – Помпей воображает, будто способен справиться с Серторием за одну короткую кампанию, да?
– Нет, нет, сынок! За три кампании, – кротко ответил Поросенок.
* * *
Серторий провел зиму в своей новой столице Оске вместе с легатом Луцием Гиртулеем – самым способным из своих людей, с весьма одаренным Гаем Гереннием и новичком Марком Перперной Вейентоном.
Когда Перперна прибыл, сначала дела обстояли не очень хорошо, ибо Перперна автоматически решил, что его подарок – двадцать тысяч пехоты и полторы тысячи кавалерии – оставят под его личным командованием. Но Серторий возразил:
– Я не могу этого позволить.
Перперна возмутился:
– Но они – мои люди, Квинт Серторий! Это мое право решать, что с ними будет и как следует их использовать! И я говорю, что они будут принадлежать мне!
– Почему ты пытаешься подражать Цепиону Консулу, который требовал того же самого перед боем при Аравсионе? – осведомился Серторий. – Даже не думай об этом, Вейентон! В Испании есть только один главнокомандующий и один консул – я!
Этим дело не кончилось. Перперна продолжать говорить всем и каждому, что Серторий не имеет права отказывать ему в равном статусе и отбирать у него армию.
Тогда Серторий вынес этот вопрос на обсуждение в своем сенате.
– Марк Перперна Вейентон желает воевать с римлянами в Испании во главе отдельной армии, со статусом, равным моему, – сказал он. – Он отказывается выполнять мои приказы и не будет следовать моей стратегии. Я прошу вас, почтенные отцы, сообщить этому человеку, что он должен либо подчиниться мне, либо покинуть Испанию.
Сенат Сертория был счастлив сообщить об этом Перперне, но Перперна отказался признать свое поражение. Уверенный в том, что право и обычай на его стороне, он обратился к своей армии. И его люди твердо ответили ему, что Серторий прав. Они будут служить под началом Квинта Сертория, а не Перперны.
Тогда Перперна наконец успокоился. Всем казалось (включая Сертория), что он сдался добровольно и ни на кого не затаил злобы. Но за спокойным фасадом Перперна все еще бездымно тлел, поддерживая угли своего гнева в горящем состоянии. Он до сих пор считал, что статус его равен статусу Сертория: оба они побывали преторами, но никто не был избран консулом.
Не зная о том, что Перперна не унялся, Серторий сообщил: нынешней зимой Помпей прибыл в Испанию и составляет план предстоящей кампании.
[Карта 12 – "Испания"]
– Я не знаю Помпея, – равнодушно сказал главнокомандующий. – Но, ознакомившись с его карьерой, я не думаю, что его трудно будет победить. Если бы я считал Карбона способным одержать верх над Суллой, я остался бы в Италии. У него были хорошие люди, например Карринат, Цензорин и Брут Дамасипп, но к тому времени, как он сам дезертировал – и это показывает его истинное лицо, – он оставил полностью деморализованных солдат. Даже если посмотреть на ранние сражения Помпея, становится очевидным: он никогда не встречался с настоящим талантливым военачальником или армией, дух которой нерушим.
– Все это изменится! – ухмыльнулся Гиртулей.
– Конечно, изменится. Как его называют? Крошка Мясничок? Не думаю, что я прославлю его до такой степени, – я буду звать его просто «Крошка». Он самоуверенный и бессовестный человек и не уважает римских порядков. Если бы он уважал их, он не был бы здесь с полномочиями, равными полномочиям старикашки, который сидит в Дальней Испании. Политическими манипуляциями он заставил Сенат поручить ему это командование. Однако Помпей не имеет на это никакого права, какой бы пункт Сулла ни ввел в свои законы. Так что я должен указать Крошке на его место, которое не так высоко, как он думает.
– И что он сделает? Есть какие-нибудь предположения? – поинтересовался Геренний.
– Согласно логике, – весело отозвался Серторий, – он явится на восточное побережье, чтобы отобрать его у нас.
– А что со старикашкой? – спросил Перперна, с удовольствием приняв это прозвище, данное Серторием Метеллу Пию.
– До сих пор он ничем себя не проявил, не так ли? Если приход Помпея придаст ему смелости, мы заставим его остаться в своей провинции. На его западных границах я сосредоточу лузитанов. Это заставит его покинуть Бетис и передвинуться к реке Ана – еще сотня дополнительных миль до побережья Ближней Испании, в случае если он захочет помочь Помпею. Но я не думаю, что он захочет это сделать. Старикашка не слишком предприимчив и чрезвычайно осторожен. И с чего бы Пию закусывать удила и рваться на помощь Крошке, которому удалось выудить у Сената такие же полномочия? Старикашка – сторонник Рима, Перперна. Он выполнит свой долг перед Римом, кому бы ни дали такие же полномочия. Ни на йоту больше. Имея на дальней стороне Аны лузитанов, Пий своим первым долгом посчитает необходимость сдержать их.
Совещание закончилось, и Серторий пошел покормить свою белую олениху. Это существо, таинственное благодаря своей необычной окраске, приобрело огромное значение в глазах его испанских сторонников, которые относились к животному как к доказательству божественной силы Сертория. За прошедшие годы Квинт Серторий не потерял умения обращаться с животными, а к тому времени, как он прибыл в Испанию во второй раз, он хорошо знал, что его способность щелканьем пальцев подзывать к себе диких зверей производит на местных жителей сильное впечатление. Белая олениха, потерявшая мать, пришла к нему два года назад с гор в Центральной Испании. Она была чудесная – маленькая и робкая. Очарованный ее красотой, Серторий упал на колени, даже не подумав о том, что он делает, только желая обнять ее и успокоить. Но испанцы перешептывались и смотрели на своего командира совсем по-другому, не так, как прежде. Потому что они были убеждены: белая олениха – не кто иная, как олицетворение их главной богини, Дианы, которая всегда была особенно благосклонна к Серторию и возносила его над прочими людьми. И значит, Серторий тоже знал, кто была белая олениха, потому что он упал перед нею на колени в благоговении.
С тех пор белая олениха оставалась всегда с ним и следовала за ним, как собака. Она никого не подпускала к себе, ни мужчину, ни женщину, только Сертория. И – что еще более удивительно! – она так и не выросла. Она навсегда осталась грациозным крошечным существом с рубиновыми глазами, которое преданно прыгало вокруг Сертория, прося обнять и поцеловать ее. Она спала на овечьей шкуре возле постели Сертория. Даже когда Серторий находился на поле боя, олениха оставалась с ним. На время сражения Серторий привязывал ее к столбу в каком-нибудь безопасном месте, потому что, если он оставлял ее на свободе, она беспокоилась и рвалась к нему, а он не мог допустить, чтобы олениха погибла. Если она умрет, испанцы решат, что богиня покинула его.
Правду сказать, Серторий и сам начал думать, что белая олениха являлась знаком божественного благословения. И верил в это все больше и больше. Конечно, он назвал ее Дианой, а себя называл папой, когда разговаривал с ней.
– Папа здесь, Диана! – позвал он.
И Диана с радостью подбежала к нему, словно просила, чтобы ее поцеловали. Серторий наклонился и обнял ее дрожащее тельце, поцеловал мягкую, лоснящуюся шерсть, нежно потянул ее за ухо, как она любила. Он всегда удалял ее из дома, когда совещался со своими легатами, и она тосковала, уверенная, что каким-то образом обидела его. Неистовство, с которым она признавала свою вину и раскаивалась, встречаясь после этого, требовалось вознаградить объятием и словами любви. Только после этого она соглашалась поесть. Понятно, командующий думал больше о Диане, чем о своей германской жене и сыне – в них не было ничего от богов. Больше, чем Диану, он любил только свою мать, но ее он не видел уже семь лет.
Белая олениха удовлетворенно уткнула нос в душистое сено (ибо зима в Оске означала снег и лед, а не зеленое пастбище). Серторий сел на огромный валун у задней двери и постарался поставить себя на место Помпея. Крошка! Неужели Рим действительно верит, что Крошка из Пицена способен победить его, Квинта Сертория? Прежде чем подняться с камня, Серторий уже сделал вывод, что Рим и Сенат пали жертвами скрытой игры Филиппа.
Конечно, Серторий сохранял контакт с определенными людьми в Риме. И это были смелые, известные люди. Среди окружения Суллы имелось много скрытых оппозиционеров, и некоторые из них информировали испанского изгнанника. Со времени назначения Помпея содержание их сообщений немного изменилось. Несколько важных людей стали намекать, что, если Квинт Серторий сможет победить нового героя, Рим будет рад приветствовать его как диктатора.
Но Серторий подумал еще кое о чем и призвал к себе Луция Гиртулея.
– Мы должны быть абсолютно уверены в том, что старикашка останется в Дальней Испании, – сказал он Гиртулею, – потому что лузитанов может окажется недостаточно. Я хочу, чтобы весной ты и твой брат привели испанскую армию в Ламиний и обосновались там. Если старикашка решит помочь Крошке, ты задержишь его. Если он попытается вырваться из своей провинции через верховья Аны и Бетиса, ты преградишь ему путь.
Испанская армия состояла из сорока тысяч лузитанов и кельтиберов, которых Серторий и Гиртулей с трудом, но успешно обучили сражаться в стиле римских легионов. У Сертория имелась еще испанская армия, которую он оставил как есть. Она великолепно умела устраивать ловушки и вести партизанскую войну. Но с самого начала он знал: если он хочет побить Рим в Испании, ему необходимо также иметь в своем распоряжении правильно обученные римские легионы. Много римлян или италиков записались в его армию со времени последнего поражения Карбона. Много, но недостаточно. Поэтому Серторий создал свою испанскую армию.
– Ты сможешь справиться с Помпеем без нас? – спросил Гиртулей.
– Вместе с людьми Перперны – легко.
– Тогда не беспокойся о старикашке. Мы с братом сделаем так, что он останется в Дальней Испании.
* * *
– Помни, – сказал Метелл Пий Гаю Меммию, когда тот готов уже был отправиться в Новый Карфаген, – что твои войска более драгоценны, чем твоя собственная шкура. Если дела повернутся к худшему, то есть если Помпей не добьется успеха, в котором он так уверен, – укрой своих людей в надежном месте, чтобы уберечь их от нападения. Ты хороший, надежный человек, Меммий, и я не хочу потерять тебя. Но не забывай о своих людях.
С торжественным выражением на красивом лице новый квестор Помпея, к тому же его зять, повел свой единственный легион на восток через страну, считавшуюся самой богатой и самой плодородной на земле, – богаче, чем Кампания, чем Египет, чем провинция Азия. При благоприятном климате, щедрой влаге рек, питаемых постоянным снегом, с аллювиальными землями, Дальняя Испания была житницей, зеленая весной и ранним летом, золотая в период щедрого урожая. Ее звери были жирными и плодовитыми, ее воды изобиловали рыбой.
С Гаем Меммием путешествовали два человека – не римляне и не испанцы. Дядя и племянник почти одного возраста, оба по имени Кинаху Гадашт Библос. По крови они были финикийцами, гражданами большого портового города Гадеса, основанного как финикийская колония почти тысячу лет назад и все еще сохранившего свои финикийские корни и обычаи. Принять правила карфагенян им было нетрудно, поскольку у карфагенян тоже финикийские корни. Потом пришли римляне, и люди Гадеса приняли их тоже. Гадес процветал, и постепенно знатные гадитанцы поняли, что их город неразрывно связан с Римом. Вожди варварских племен стремились укрепить свое влияние на цивилизованное население, жившее по берегам Средиземного моря, и жители Гадеса очень боялись, что в конце концов римляне посчитают, что не стоит сохранять за собой Испанию, и уйдут. Именно по этой причине дядя и племянник путешествовали с Гаем Меммием и его единственным легионом. Они хотели быть полезными Риму и помогать ему, чем могут. Меммий с радостью поручил им отвечать за снабжение и использовал их также как переводчиков. Поскольку ему трудно было произносить их финикийское имя и поскольку оба говорили на латыни, немного шепелявя, новый квестор Помпея прозвал их «Бальб», что означало «затрудненная речь». Хотя Меммий не мог понять почему, но дядя и племянник остались очень довольны своим латинским прозвищем.
– Гней Помпей велел мне идти через Ад Фраксин и Элиокроку, – сказал Меммий старшему Бальбу. – Нам действительно следует пойти этим путем?
– Я думаю, да, Гай Меммий, – ответил Бальб, чей крючковатый нос, высокие скулы и очень большие черные глаза выдавали его еврейскую кровь. – Это значит, что мы будем идти по течению Бетиса до его западных истоков, затем через горы Ороспеда, где они самые узкие. Это территория бассейна реки, но если мы пойдем из Ад Фраксина в Басти, мы выйдем на дорогу, ведущую через речной бассейн в Элиокроку с той стороны. Из Элиокроки мы быстро спустимся на Ковыльное поле, то есть то, что римляне называют равниной контестанов вокруг Нового Карфагена. Другие пути не лучше этого.
– И какое сопротивление мы можем встретить?
– Никакого, пока не перейдем горы Ороспеда. А за ними – кто знает?
– А контестаны за нас или против нас?
Бальб пожал плечами в своей странной манере:
– Разве можно быть уверенным в испанском племени? Контестаны всегда жили вблизи цивилизованных людей. Что-нибудь это да значит. Но Серторий тоже цивилизованный человек, и все испанцы весьма восхищаются им.
– Тогда – что увидим, то увидим, – сказал Меммий и больше об этом не думал: сначала надо дойти до Элиокроки.
Пока Гай Марий не открыл рудники в горах между Бетисом и Аной (впоследствии их назвали Мариевыми горами), горы Ороспеда были главным источником свинца и серебра, эксплуатируемым Римом. Южная часть хребта была покрыта редким лесом. Здесь пролегал путь Меммия. В общей сложности ему предстояло преодолеть триста миль, на двести миль меньше, чем Помпею, но, поскольку дорога была труднее, Меммий вышел немного раньше Помпея, в середине марта. В конце апреля, не торопясь, он спустился с гор Ороспеда к небольшому городу Элиокрока на южной ветви реки Тадер. И перед ним открылось Ковыльное поле.
Пробыв в Испании слишком долго, чтобы доверять аборигенам, Меммий заставил легион подтянуться и осторожно направился к Новому Карфагену, который располагался в тридцати милях юго-западнее. И мудро сделал, как он вскоре обнаружил. Пройдя немного по хорошей рудниковой дороге от Элиокроки, он наткнулся на контестанов. Меммий пообещал Юпитеру Величайшему пожертвовать теленка, если ему удастся сохранить свой легион, достигнув безопасного места. Таким местом явно был Новый Карфаген. Гай Меммий не стал тратить времени на поиски безопасного места где-нибудь вне этого полуострова.
Это были очень длинные двадцать пять миль. Он послал двести имевшихся у него всадников-галлов вперед – охранять подступы к мосту между материком и городом, считая свое положение безнадежным, если контестаны отрежут его в этом самом узком месте. На рассвете он на большой скорости вышел из Элиокроки и, не пройдя и пяти миль, наткнулся на дикарей. Построив легион в квадрат, он двинулся по дороге. Люди, идущие внутри квадрата, менялись местами с теми, кто шагал по краям. Будучи пехотинцами, не приученными к генеральным сражениям, контестаны не смогли разбить такой строй. Когда Меммий дошел до моста, он увидел его свободным и благополучно перебрался на противоположную сторону, сохранив свой легион.
Старшего Бальба он послал в Гадес на корабле, пропахшем острой рыбной пастой гарум, столь высоко ценимой поварами во всем мире. Письмо, которое Бальб вез для Метелла Пия, тоже попахивало, но было важным. В нем Меммий объяснял ситуацию, просил о помощи и предупреждал Метелла Пия, что Новый Карфаген не сможет продержаться до зимы, если не будет продовольствия. Младшего Бальба он послал с более опасным поручением – проникнуть в охваченные волнением племена к северу от Нового Карфагена и попытаться добраться до Помпея.
* * *
Помпей покинул окрестности Эмпории в самом начале апреля. Местные консультанты сообщили ему, что к концу апреля вода в реке Ибер спадет и он сможет спокойно перейти ее вброд.
Проблему своих легатов он успешно решил, назначив только пиценов и других италиков, а двумя старшими легатами – Луция Афрания и Марка Петрея. Оба – заслуженные военные, родом из Пицена, они уже много лет служили под штандартами Помпеев. Товарищ Цезаря по Митилене Авл Габиний также был родом из Пицена; Гай Корнелий – не из Корнелиев-патрициев; Децим Лелий не был родственником Лелиев, которые выдвинулись при Сципионе Африканском и Сципионе Эмилиане. В военном отношении все уже доказали свою состоятельность или же подавали надежды. Но в социальном отношении никто из них, кроме разве что Авла Габиния (чей отец и дядя были сенаторами), не мог надеяться на продвижение в Риме без значительной поддержки Помпея.
Все шло очень хорошо. Быстро дойдя до побережья, Помпей и его шесть легионов и полторы тысячи кавалерии фактически достигли Дертозы на северном берегу Ибера, не встретив никакого сопротивления. Но когда Помпей начал переходить Ибер, около двух легионов под командованием Геренния попытались преградить им путь. Они были легко побиты. Грудь Помпея распирало от гордости, и он продолжил путь на юг в хорошем настроении. Не прошел он и нескольких миль, как Геренний вновь появился, на этот раз усиленный двумя легионами Перперны. Но когда солдаты в их авангарде стали падать, они спешно подались на юг.
Разведчики Помпея сработали отлично. Когда он, не останавливаясь, отошел далеко от Ибера, ему сообщили, что Геренний и Перперна укрылись в большом вражеском городе Валентия, почти в ста милях южнее позиций Помпея. Поскольку Валентия находилась на реке Турис, а широкие наносные равнины Туриса были плодородны и интенсивно возделывались, Помпей прибавил шагу. Когда он достиг Сагунта – города возле устья мелководной короткой речки, протекавшей по очень бедной местности, – то узнал от своих верных разведчиков, что сам Серторий находится очень далеко и не может помочь Гереннию и Перперне удержать Валентию. Очевидно, боясь, что Метелл Пий собирается войти в Северную Испанию со стороны истоков Тага, Серторий поставил свою армию в верховьях реки Салон в Сегонтии, где он сможет перехватить Поросенка, когда тот появится из узкой перемычки, отделяющей Таг от Ибера. «Ловко, – самодовольно подумал Помпей, – но тебе, Серторий, лучше бы быть близко от Геренния и Перперны, чтобы прийти к ним на помощь!»
Была середина мая, и Помпей почувствовал, каким невыносимо жарким может быть длинное лето в Испании. Он также узнал, сколько воды могут выпить его люди за один короткий день и как быстро они могут уничтожить продовольственные запасы. Поскольку до урожая оставалось еще несколько месяцев, города, через которые он проходил, покинув Ибер, не могли снабдить их зерном в достаточном количестве. Эта местность, которая выглядела такой богатой на картах и со слов консультантов, не была Италией. Помпей всегда считал Адриатическое побережье бедным и малонаселенным, но те края были куда красивее и многолюднее по сравнению с побережьем Восточной Испании.
Считая себя лояльным к Риму, Сагунт тем не менее не смог дать ему зерна. Пираты опустошили его зернохранилища, горожане голодали. Таким образом, Валентия и равнины Туриса помахали Помпею ручкой. Помпей снял лагерь и ушел.
Вид страшных скал вдали от берега говорил о том, что любой армии будет трудно пройти по Центральной Испании. Серторий, сидя в Сегонтии в начале мая, не сможет выручить Валентию до конца июня – так уверяли Помпея разведчики. Разве что Серторий научился летать! Неспособный поверить в то, что какой-либо полководец сумеет провести свою армию быстрее, чем он, Помпей верил своим разведчикам, которые искренне так считали. (Или, что более вероятно, тайно работали на Сертория.) Как бы то ни было, после дня пути к югу от Сагунта Помпей узнал, что Серторий и его армия уже между ним и Валентной. Сейчас Серторий штурмует город Лаврон, преданный Риму.
Помпей не мог взять в толк, что Серторий знает каждый изгиб дороги, каждую долину, каждый перевал и каждую тропу между Средиземным морем и горами Западной Испании. Серторий может передвигаться с невероятной скоростью, потому что любое селение, которое он встречает на пути, если Серторий попросит продовольствия, отдаст ему что угодно и проводит с любовью, граничащей с лестью. Ни один кельтибер или лузитан не приветствовал присутствие римлян в Испании. Они понимали, что Рим находится в Испании только для того, чтобы эксплуатировать ее богатства. То, что эта яркая, белая надежда, Серторий, сам был римлянином, исконные жители Испании воспринимали как особый дар богов. Ибо кто лучше знает, как драться с римлянами, как не римлянин?
Когда разведчики доложили, что Серторий ведет только два малочисленных легиона, Помпей ахнул. Какая наглость! Какое нахальство! Осадить римский город вблизи шести первоклассных римских легионов и полутора тысяч всадников! Это не поддается описанию! И Помпей рванулся в Лаврон, заранее торжествуя, потому что Фортуна отдает ему Сертория уже в самом начале войны.
С командного пункта, расположенного севернее небольшой равнины, Помпей бросил холодный, равнодушный взгляд на Лаврон и строй солдат Сертория. Этого было более чем достаточно, чтобы укрепить уверенность Помпея. В миле на восток от стен Лаврона расстилалось море, а к западу виднелся высокий холм с плоской вершиной. С точки зрения Помпея, этот холм мог быть идеальным опорным пунктом для проведения операции. А Серторий проигнорировал его! Приняв решение, Помпей поспешно повел свою армию на запад от городских стен с намерением занять холм – и уже считая его своим. На белом, ярко украшенном коне двадцатидевятилетний полководец лично возглавлял свои войска и кавалерию. Он двигался ускоренным шагом, гарцуя впереди всех, чтобы те, кто находился на стенах Лаврона, могли видеть его воочию.
Хотя Помпей смотрел на холм всю дорогу до его подножия, фактически только прибыв туда, он увидел его плоскую вершину, ощетинившуюся пиками. И вдруг воздух взорвался свистом, язвительными замечаниями, мяуканьем: Серторий и его люди кричали Помпею, что ему следует идти быстрее, если он хочет отобрать холм у Квинта Сертория!
– Ты думал, я не догадаюсь, что ты захочешь захватить холм, Крошка? – послышался сверху одинокий голос. – Ты слишком медлителен! Ты думаешь, что ты такой же умный, как Сципион Африканский, и такой же храбрый, как Гораций Коклес, да, Крошка? Квинт Серторий говорит тебе, что ты дилетант! Ты не знаешь, что такое быть солдатом! Но не уходи, Крошка! Позволь показать тебе, что такое настоящий профессионализм!
Не настолько глупый, чтобы пытаться атаковать Сертория на неприступной позиции, Помпей решил отступить. Глядя прямо перед собой и чувствуя, что заливается густой краской, он развернул коня и поскакал прямо сквозь ряды своих солдат. Помпей не остановился, пока снова не оказался на своем прежнем наблюдательном пункте. К этому времени солнце уже миновало зенит, но день был достаточно длинным, чтобы успеть совершить еще один маневр. И гордость требовала, чтобы Помпей совершил его.
С трудом подавляя эмоции, он снова осмотрел панораму. Солдаты пока отдыхали, с жадностью глотая остатки воды из бурдюков, свисавших со спин ослов, разговаривали друг с другом, подставляя свои потные головы под палящие лучи солнца, опираясь на пики или щиты. Говоря о своем симпатичном молодом военачальнике и его унижении, гадали: может, это будет первая кампания, в которой их молодой военачальник не сможет разбить врага? Без сомнения, многие жалели о том, что не успели составить завещания.
Раньше Помпей не хотел видеть ни Афрания, ни Петрея. Даже мысль о более молодых, особенно Авле Габинии, была ему невыносима. Но теперь он знаками подозвал Афрания и Петрея, чтобы они ехали рядом с ним. И когда они пристроились по бокам его общественной лошади, Помпей показал жезлом на панораму, расстилавшуюся вдали. Старшие легаты не проронили ни слова. Они просто ждали, когда Помпей им скажет, что делать дальше.
– Видите, где Серторий? – спросил Помпей. Вопрос был риторическим, он не ждал ответа. – Он сейчас занимается стенами. Думаю, делает подкопы. Его лагерь как раз там. Он спустился с холма, я вижу! Холм ему не нужен, он хочет взять город. Но я на этот крючок уже не клюну.
Все это он проговорил сквозь сжатые зубы.
– Мы должны пройти расстояние в одну милю, чтобы напасть на него. Длина его линии составляет половину мили – он очень растянул свои силы, что для нас выгодно. Если у него вообще есть шанс, он вынужден будет сжаться, когда увидит, что мы подходим. Допустим, он считает, что этот шанс у него есть, – иначе он не был бы здесь. Он может рассеяться на запад или на восток или сразу в обоих направлениях. Лично я думаю, он пойдет в обе стороны, – я бы так и поступил.
Это вырвалось неожиданно. Помпей покраснел, но спокойно продолжал:
– Мы подойдем к нему вогнутой дугой. Кавалерию поставим поровну на обоих концах крыльев дуги, пехоту – по одному легиону на крылья ближе к центру. Когда армия подходит по ровной поверхности, трудно сказать, как далеко от центра расположены фланги. А мы их растянем тем больше, чем ближе будем подходить. Если он не принимает меня всерьез – а он, кажется, не принимает меня всерьез! – он не поверит, что я способен на такую военную хитрость, пока крылья дуги не охватят его с обеих сторон, помешав ему убежать на запад или на восток. Мы прижмем его к стенам – и ему некуда будет деваться.
Афраний осмелился заметить:
– Это сработает.
Петрей кивнул:
– Это сработает.
Это было все, что требовалось Помпею. У подножия своего наблюдательного пункта он велел трубачам протрубить сигнал «стройся в ряд» и оставил Афрания и Петрея, чтобы те передали его приказы остальным легатам и старшим центурионам. Сам он вызвал к себе шестерых конных глашатаев.
В результате к тому времени, как Афраний и Петрей вернулись к Помпею, было уже слишком поздно и слишком людно, чтобы попытаться отговорить его от того, что он уже сделал. В изумлении Афраний и Петрей смотрели на удалявшихся глашатаев, отчаянно надеясь, ради Помпея, что новый его маневр удастся.
Пока армия выходила на марш, глашатаи под флагом перемирия выехали прямо к внешним оборонительным укреплениям лагеря Сертория. Там они огласили свои сообщения обитателям Лаврона, стоявшим на стенах.
– Выходите, все люди Лаврона! – кричали они. – Выходите! Стройтесь вдоль ваших стен и смотрите, как Гней Помпей Магн покажет этому ренегату, который называет себя римлянином, что такое настоящий римлянин! Выходите и смотрите, как Гней Помпей Магн нанесет сокрушительное поражение Квинту Серторию!
«У меня все получится!» – думал Помпей, опять ехавший впереди своей армии. Крылья дуги вытягивались все больше и больше при приближении легионов к стене, но Серторий не спешил отдавать своим войскам приказ бежать на восток и на запад. «Мы их захватим! Серторий и все его солдаты умрут, умрут, умрут! О, Серторий узнает, наконец-то узнает, что значит сердить Гнея Помпея Магна!»
Шесть тысяч солдат, которых Серторий держал в резерве, спрятав их от разведчиков Помпея, напали на незащищенные задние ряды Помпея и раскидали их, прежде чем Помпей узнал об этом, находясь в авангарде своей армии. Когда ему доложили о бойне, он ничего не смог сделать, чтобы избежать поражения. Крылья его дуги ушли так далеко вперед, что он был бессилен вернуть их. А тем временем они уже завернули внутрь, стараясь охватить людей Сертория под стенами Лаврона. Эти стены стали теперь черными от зрителей разгрома, так разрекламированного глашатаями Помпея. Когда все попытки захватить солдат Сертория в клещи окончились неудачей, самое большее, что могли сделать Помпей и его легаты, – это отчаянно пытаться построить в каре четыре легиона, которые стояли в центре дуги. Положение ухудшилось тем, что кавалерия Сертория появилась из-за стен Лаврона и напала на конников Помпея. Неудача за неудачей.
Но все-таки у Помпея были хорошие солдаты и хорошие центурионы – римские ветераны. Они храбро отбивались от противника, хотя их мучила жажда. Они готовы были поддаться отчаянию, потому что кто-то превзошел в военном искусстве их симпатичного юношу, а ведь они до сих пор не верили, что существует человек, который может это сделать. В конце концов Помпею и его легатам удалось создать каре и даже разбить лагерь.
С наступлением сумерек Серторий отошел, оставив их наспех сооружать укрепления среди массы убитых, под свист и насмешки, которые теперь доносились не только от солдат Сертория, но и от жителей Лаврона. Помпей не мог даже убежать куда-нибудь, чтобы поплакать в одиночестве. Он был слишком унижен, чтобы уткнуться в свой ярко-красный плащ командующего и реветь. Вместо этого он заставил себя ходить туда-сюда, улыбаться, произносить ободряющие слова, воодушевлять умирающих от жажды людей, одновременно с тем пытаясь думать, где найти воду, и не в силах понять, как избежать позора.
На рассвете он послал к Серторию и попросил у него передышки, чтобы собрать убитых. Помпей получил это разрешение. Полученного срока оказалось достаточно даже для того, чтобы перенести лагерь за пределы поля битвы, на участок с годной для питья водой. Но потом Помпея охватила глубокая депрессия. Он поручил своим легатам подсчитать и похоронить убитых в глубоких ямах и траншеях. Леса, чтобы сжечь тела, поблизости не было. Пока похоронные команды трудились, Помпей Магн удалился в свою палатку. Уцелевшие – ужасно, ужасно мало их осталось! – соорудили прочный лагерь, чтобы держать Сертория на расстоянии, когда перемирие закончится. И только после захода солнца, когда уже наступил новый день, Афраний осмелился попросить аудиенции. Он явился один.
– Понадобится неделя на похороны, – сухо сообщил старший легат.
– Сколько убитых, Афраний? – так же сухо спросил командующий.
– Семь тысяч пехоты и семьсот всадников.
– Раненых?
– Пять тысяч тяжелых. Почти все остальные с порезами, синяками, царапинами. Кавалерия практически лишилась лошадей. Серторий предпочел убивать их.
– Это значит, у меня осталось четыре легиона пехоты, причем один сплошь из серьезно раненных, и восемьсот всадников без лошадей.
– Да.
– Он выпорол меня, как дворнягу.
Афраний ничего не сказал, только бесстрастно посмотрел на кожаную стенку палатки.
– Он – близкий родственник Гая Мария, да?
– Да.
– Думаю, этим все объясняется.
– Я тоже так думаю.
Оба долго молчали. Помпей заговорил первым.
– Как я объясню это Сенату? – не то шепнул, не то проскулил он.
Афраний перевел взгляд на лицо командира и увидел столетнего старика. Сердце у него быстро забилось: он искренне любил Помпея, как друга и как господина своего. Больше, чем естественное горе за друга и господина, было его внезапное убеждение в том, что, если Помпея не поддержать, не вернуть ему прирожденную самонадеянность, он попросту зачахнет и умрет. Этого старика с серым лицом Афраний никогда прежде не видел. Поэтому он сказал:
– На твоем месте я обвинил бы в этом Метелла Пия. Скажи, что он отказался выйти из своей провинции, чтобы поддержать тебя. И еще я бы утроил количество солдат у Сертория.
Помпей в ужасе отшатнулся:
– Нет, Афраний! Нет! Я не могу этого сделать!
– Почему? – удивленно спросил Афраний.
Этот новый Гней Помпей Магн, мучимый вопросами морали, был ему совершенно незнаком.
– Потому что, – терпеливо стал объяснять Помпей, – если мне суждено спасти хоть что-то в этой испанской кампании, мне потребуется Метелл Пий. Я потерял почти треть армии. Я не могу просить Сенат о пополнении, пока не одержу хоть одну победу. Не исключено, что кто-нибудь из жителей Лаврона доберется до Рима. Его рассказу поверят все. И хоть я не мудрец, я все же верю, что в самый худший момент истина выйдет наружу.
– Понимаю! – воскликнул Афраний, чувствуя огромное облегчение: Помпей отнюдь не мучился соображениями морали, он просто видел факты такими, какие они есть. – Тогда ты уже знаешь, что должен сказать Сенату, – озадаченно добавил он.
– Да, да, я знаю! – резко ответил Помпей, задетый его словами. – Я просто не знаю, как это выразить! Я имею в виду – выразить словами! Варрона здесь нет, а кто еще умеет хорошо высказывать мысли на письме?
– Я считаю, – осторожно начал Афраний, – что для таких новостей твои собственные слова будут именно теми, которые нужны. Знатоки литературного языка в Сенате сочтут, что ты специально выбрал такой стиль, дабы поведать голую правду, – так они решат, по моему мнению. А остальные – они не знатоки, поэтому они не увидят ничего плохого в стиле твоего доклада.
Столь логичный и прагматичный совет очень ободрил Помпея, по крайней мере с виду. Более глубокие слои его души получили почти смертельную рану – те слои, где обитали гордость, dignitas, самоуверенность. Их трудно будет залечить. Что-то в душе Помпея останется покалеченным, а кое-что так и будет кровоточить всю жизнь.
Итак, Помпей сел писать доклад Сенату, постоянно чувствуя запах гниющей плоти. Он не щадил себя. Он даже не умолчал о том, что поторопился послать глашатаев, не говоря уже об ошибочной тактике, проявленной им на самом поле боя. Затем, после многократного переписывания, он отправил черновик, написанный на восковой дощечке, своему секретарю, чтобы перебелил все хорошим почерком (без орфографических и грамматических ошибок) чернилами.
Прошло шестнадцать дней. Серторий продолжал осаждать Лаврон, а Помпей не покидал лагеря. Помпей хорошо знал, что так долго продолжаться не может. Еда быстро заканчивалась. Мулы и лошади худели на глазах. Но он не мог отступить, оставив Лаврон в осаде и предоставив Серторию возможность делать, что он хочет. У Помпея не оставалось выбора. Надо было достать фураж. Под страхом пыток разведчики клялись ему, что поля на севере Серторий не контролировал. И Помпей приказал большой и хорошо вооруженной группе всадников идти за фуражом в направлении к Сагунту.
Не прошло и двух часов, как долетел отчаянный призыв о помощи: люди Сертория были везде, убивая римских всадников по одному. Помпей послал на помощь полный легион, а потом все ходил вдоль вала, окружающего его лагерь, нетерпеливо глядя на север.
На закате появились глашатаи Сертория:
– Уходи домой, Крошка! Возвращайся в Пицен, Крошка! Вот теперь ты сражаешься с настоящими солдатами! Ты – дилетант! Каково выступать против профессионала? Хочешь знать, где сейчас твой фуражный отряд, Крошка? Они мертвы, Крошка! Все до последнего! Но ты не беспокойся об их похоронах на этот раз. Крошка! Квинт Серторий похоронит их за тебя – бесплатно! В уплату за услуги он берет их оружие и доспехи, Крошка! Иди домой! Иди домой!
Это был кошмар. Такого не могло случиться! Откуда свалились солдаты Сертория, когда никто из тех, кто сражался под Лавроном, даже кавалерия, не покидали осадных работ?
– Это не были его легионы или его регулярная кавалерия, Гней Помпей, – доложил старший разведчик, дрожа от страха. – Это были его партизаны. Они появляются ниоткуда, строят ловушки, убивают – и опять исчезают.
Разочарованный в своих испанских разведчиках, Помпей приказал их всех казнить и поклялся, что в будущем будет использовать только своих пиценов. Лучше направлять в разведку людей, которым доверяешь, пусть они даже не знают местности! Это был первый урок ведения войны в Испании, который он усвоил, но не последний. Потому что Крошка Мясничок не собирался домой, в Пицен! Он останется в Испании, пока не разберется с Серторием, пусть даже ценой собственной жизни! С огнем он будет бороться огнем, с камнем – камнем, со льдом – льдом. Сколько бы ошибок он ни совершил, сколько бы раз это блестящее воплощение антиримского зла ни возводило вокруг него тактических кругов, – он не отступит. Шестнадцать тысяч его солдат погибли. Полегла почти вся кавалерия. Но Помпей не отступит, пока не погибнут последний солдат, последняя лошадь.
Тот Гней Помпей Магн, который медленно отошел от Лаврона в конце августа под крики умирающего города, эхом отдающиеся в его ушах, был совсем другим человеком. Не тем, кто с самодовольным видом ехал весной на юг, полный осознания собственной важности, такой уверенный, такой беззаботный. Новый Гней Помпей мог даже слушать с видом явного интереса громкие голоса серториевых глашатаев, которые преследовали его по пятам, расписывая ужасную судьбу, ожидавшую женщин Лаврона, когда те попадут к своим новым хозяевам в дальней Западной Лузитании. Никто из людей Сертория больше не преследовал его, когда он спешил на север мимо Сагунта, мимо Себелакия, мимо Интибилия, через Ибер. Не прошло и тридцати дней, как Помпей привел свои измученные, голодные войска в зимний лагерь в Эмпории и больше уже в этот ужасный год никуда не ходил. Особенно когда услышал, что Метелл Пий победил в единственном сражении, которое ему навязали, – и победил блестяще.
* * *
После того как Метелл Пий встретился со старшим Бальбом и прочитал письмо Меммия, он стал думать, как ему вызволить Меммия из его заключения в Новом Карфагене. Этот человек, которого Серторий называл не иначе как «старикашка», сильно изменился. Изменение было вызвано сокрушительным ударом, нанесенным его гордости, когда Сенат наделил равными с ним полномочиями Крошку Мясничка – из всех именно его! Вероятно, только такое монументальное оскорбление могло пробить защитную броню Поросенка, чтобы обнажился металл, который таился внутри. Поросенок получил проклятие – или благословение, это как посмотреть – в лице своего диктатора-отца, человека великолепной храбрости, невероятной надменности и колоссального упрямства, иногда доходившего до интеллектуального тупоумия. Гай Марий лишил Метелла Нумидийского возможности вести войну с Югуртой. Снова и снова его опережал этот «новый человек». И в свою очередь Метелл Нумидийский во всем опережал своего сына. Но сыновняя преданность прощала все. Сын восхищался своим отцом. Он очень хотел, чтобы отец вернулся из ссылки, куда тот попал благодаря Гаю Марию. Затем, когда сын уже готов был поздравить себя с тем, что Сулла его ценит, появился двадцатидвухлетний Помпей и смог предложить диктатору свою армию, которая была больше и лучше.
Педантичное отношение Метелла Пия к тому, как правильно должен поступать знатный римлянин, мешало ему попытаться любым закулисным способом сделать так, чтобы его мучитель Помпей выглядел незначительным. Теперь же, не сознавая этого, Помпей собственными руками выпестовал нового Пия, одаренного полководца; самодовольный выскочка из Пицена освобождал Метелла Пия из усталой, старой шкуры Поросенка-заики. Чтобы Помпей выглядел маленьким, необходимо одержать как можно больше побед, быть более решительным. Вот что станет безупречным мщением. Это покажет, каков истинно римский аристократ, когда его толкнет на это пиценский выскочка. Или выскочка из Арпина, если уж на то пошло!
Уже давно усвоив урок, великий понтифик выбрал себе разведчиков из римлян и жителей финикийского Гадеса, которые боялись испанских дикарей куда больше, чем римлян. Так Метелл Пий выяснил, где находился Луций Гиртулей и его младший брат вскоре после того, как те осели с испанской армией в окрестностях Ламиния, на юге Центральной Испании. С новой, кислой улыбкой на лице Поросенок откинулся на спинку кресла. Он внимательно рассмотрел свою стратегию со всех сторон. Потом мысленно сделал неприличный жест в сторону Ламиния и поклялся, что не будет дураком и не отправится к бассейну Аны или Бетиса. Пусть Гиртулей сгниет от бездействия!
Он устроился на реке Ана вблизи ее устья, считая, что будет умнее позволить лузитанам увидеть, как хорошо он подготовлен к встрече с ними. Он ждал до июня, когда почувствовал, что оборона его провинции в достаточно хорошем состоянии, чтобы оказывать достойное сопротивление напирающим лузитанам без его личного присутствия на реке Ана. Он забрал два из шести легионов, оставленных охранять его фортификации.
К этому времени «старикашка из Дальней Испании» очень хорошо знал, кто был информаторами Сертория. Продолжая претворять в жизнь свои новые идеи относительно разведки, Метелл Пий с самым невинным видом поведал этим людям новость: он уйдет со своих позиций в низовьях Аны. Не в верховья Аны или Бетиса, то есть не в руки Луция Гиртулея в Ламинии, – нет, его цель – освободить Гая Меммия в Новом Карфагене. Он перейдет Бетис (как сообщили информаторы Гиртулею позднее) из Италики в Гиспалис, потом двинется вверх по течению реки Сингилис к горному массиву Солории, перейдет его с северо-западной стороны у Акки, откуда – к Басти и наконец спустится на Ковыльное поле через Элиокроку.
Фактически это был путь, которым действительно мог уйти Метелл Пий. Но для него было важно, чтобы Гиртулей поверил этому. Поросенок очень хорошо знал: Геренний, Перперна и сам Серторий жаждут преподать Помпею необходимый урок. Серторий полностью верит в способность Гиртулея и испанской армии запереть Поросенка в его провинциальном свинарнике. Но Новый Карфаген был превосходным выходом из этого свинарника. Не исключено, что через Новый Карфаген Метелл Пий двинется на север, чтобы оказать помощь Помпею у Лаврона. Пять легионов, которые будут у Поросенка, возможно, склонят чашу весов в пользу Помпея. Поэтому нельзя допустить этого маневра со стороны Метелла Пия.
Метелл Пий надеялся, что Гиртулей решит покинуть Ламиний и явится на ровную местность между Аной и Бетисом. Вдали от скал, в которых мог победить любой из военачальников Сертория, Гиртулея будет легче одолеть. Ни один из военачальников Сертория не доверял жителям Дальней Испании к востоку от Бетиса, поэтому Серторий никогда не пытался вторгнуться в ту землю. Следовательно, когда Гиртулей услышит о планируемом марше Метелла Пия, он должен будет перехватить его, прежде чем тот перейдет Бетис и вступит на безопасную для себя территорию. Конечно, самым разумным для Гиртулея было идти на север Дальней Испании и ждать Метелла Пия на самом Ковыльном поле, в местности, определенно преданной Серторию. Но Гиртулей был слишком осторожным, чтобы сделать этот логичный шаг. Если он удалится на такое большое расстояние от Центральной Испании, Поросенку останется только быстро повернуть назад и легко пройти перевал у Ламиния, а потом выбрать кратчайший путь, чтобы соединиться с Помпеем у Лаврона.
Гиртулей мог сделать лишь одно: двинуться к ровной местности между Аной и Бетисом и остановить Метелла Пия до того, как он перейдет Бетис. Но Метелл Пий перемещался куда быстрее, чем предполагал Гиртулей. Он уже был близко от Италики и Бетиса, а Гиртулей и испанская армия все еще оставались на расстоянии одного дня тяжелого марша. Гиртулей торопился, не желая позволить жертве форсировать широкую и глубокую реку.
Был квинктилий, и в Южной Испании жара стояла невероятная. Солнце всходило из-за горного хребта Солорий с твердым намерением терзать землю, еще не оправившуюся от атаки предыдущего дня и чуть-чуть передохнувшую душной, влажной ночью. Заботясь о своих солдатах, Метелл Пий поместил их в большие, просторные палатки. Он посоветовал им смачивать тряпки в холодной родниковой воде и прикладывать ко лбу и затылку. Он лично проверил, чтобы они сами напились этой родниковой воды, потом снабдил каждого солдата еще одной необходимой в бою вещью – бурдючком, полным воды, привязываемым к поясу.
Даже когда немилосердное солнце уже блеснуло на пиках Гиртулея, быстро приближавшегося по дороге с севера, Метелл Пий продолжал держать своих солдат в тени палаток. Он проследил, чтобы было достаточно кадок с холодной водой для компрессов. В самый последний момент он выступил. Солдаты были отдохнувшими, внимательными. Направляясь на новые позиции, они весело обсуждали, как смогут помочь друг другу глотнуть воды в разгар боя.
Испанская армия уже прошла десять трудных миль под палящими лучами солнца. Хотя она имела достаточно ослов, нагруженных водой, у нее не оставалось времени, чтобы остановиться и попить перед боем. Люди устали. У Гиртулея попросту не было шанса победить. В какой-то момент он и Метелл Пий схватились врукопашную – редкий случай в любом крупном военном конфликте со дней Гомера. И хотя Гиртулей был моложе и сильнее, его противник, не мучимый жаждой, в сухой одежде, находился в лучшем состоянии. Результат был предрешен еще до конца сражения. Гиртулей получил рану в бедро, а Метелл Пий покрыл себя славой. За час все было кончено. Испанская армия дрогнула и бежала на запад, оставив на поле боя убитых и обессиленных людей. Только после того как армия перешла Ану и вошла в Лузитанию, Гиртулей позволил себе остановиться.
– Неплохо, правда? – спросил Метелл Пий своего сына, когда они глядели, как оседает пыль к западу от Италики.
– Папа, ты удивительный! – воскликнул юноша, забыв о том, что он уже слишком повзрослел, чтобы обращаться к отцу как в детстве.
Поросенок словно вырос от этой похвалы. Сердце его было переполнено.
– А теперь нам надо искупаться в реке и хорошо выспаться, прежде чем утром выступить на Гадес! – весело сказал он, мысленно уже сочиняя письма в Сенат и Помпею.
Метелл Сципион удивленно посмотрел на отца:
– Гадес? Почему Гадес?
– Конечно, Гадес! – Метелл Пий подтолкнул сына в спину. – Пошли, юноша, в тень! Я не хочу, чтобы кого-нибудь хватил солнечный удар. Мне нужны все вы, до единого. Ты ведь не против длительной морской прогулки?
– Морской прогулки? Куда?
– В Новый Карфаген, конечно. Чтобы вызволить Гая Меммия.
– Отец, у тебя, без сомнения, выдающийся ум!
«И слышать это, – думал Поросенок, прячась с сыном в тень командирской палатки, – не менее приятно, чем шквал оваций и крики „Победитель!“, которыми армия приветствовала меня по окончании боя. Я это сделал! Я нанес сокрушительное поражение лучшему военачальнику Квинта Сертория».
* * *
Флот, который вышел из Гадеса, был очень большим и тщательно охранялся всеми военными кораблями, какие только смог выделить для этого губернатор. Транспорты были нагружены пшеницей, маслом, соленой рыбой, сушеным мясом, нутом, вином, даже солью – все это для того, чтобы Новый Карфаген не голодал из-за блокады контестанов с суши и осады пиратов с моря.
Снабдив продовольствием Новый Карфаген, Метелл Пий погрузил легион Гая Меммия на опустевшие транспорты и, не торопясь, отплыл к восточному побережью Ближней Испании, с удовольствием заметив, как повстречавшийся им на пути пиратский корабль поспешил уйти с дороги. Пираты могли победить Гая Котту в морском бою в этих же водах несколько лет назад, но они не хотели есть соленую поросятину.
Поросенок собирался, конечно, – как примерный римский аристократ – доставить Гая Меммия и его легион Помпею в Эмпории. И если он хотел немного поторжествовать и преувеличенно посочувствовать военным неудачам юного пиценца, – что ж… Поросенок считал, что Помпей задолжал это ему за то, что пытался украсть его славу.
Как только флот прошел мимо основной базы пиратов Дианий, он вошел в уединенную небольшую бухту, чтобы бросить якорь на ночь. Из Диания тайно вышла небольшая лодка и направилась к римским кораблям. В лодке сидел молодой Бальб, полный новостей.
– Как хорошо опять оказаться среди друзей! – обратился он на своей шепелявой латыни к Метеллу Пию, Метеллу Сципиону и Гаю Меммию (не говоря уже о дяде, Бальбе-старшем, который очень обрадовался, увидев племянника живым и здоровым).
– Я так понимаю, что тебе не удалось встретиться с моим коллегой Гнеем Помпеем, – сказал Метелл Пий.
– Нет, Квинт Цецилий. Мне удалось добраться только до Диания. Все побережье от устья реки Сукрон до Тадера кишит людьми Сертория, а я чересчур похож на гадитанца – меня поймали бы и, конечно, стали бы пытать. В Диании очень много финикийцев, поэтому я подумал, что лучше залечь там и слушать все подряд.
– И что же ты услышал, младший Бальб?
– Я не только услышал! Я видел! Кое-что очень интересное, – сказал Бальб-племянник с сияющими глазами. – Недели две назад вошел флот. Он пришел из Понта и принадлежит царю Митридату.
Римляне напряглись, подались вперед.
– Продолжай, – тихо сказал Метелл Пий.
– На борту флагмана находились два посла от царя, оба римские дезертиры. Кажется, они были легатами, командовавшими частью войск Фимбрии. Луций Магий и Луций Фанний.
– Я видел их имена в проскрипционных списках Суллы, – сказал Метелл Пий.
– Они прибыли предложить Квинту Серторию – он лично явился на переговоры через четыре дня после них – три тысячи талантов золотом и сорок больших военных кораблей.
– В обмен на что? – недовольно спросил Гай Меммий.
– Когда Квинт Серторий станет диктатором Рима, он утвердит Митридата во всех владениях, которые тот уже имеет, и позволит ему расширить свое царство.
– Когда Квинт Серторий станет диктатором Рима? – ахнул Метелл Сципион, пораженный. – Этого никогда не будет!
– Успокойся, сын! Позволь продолжить младшему Бальбу, – сказал отец, скрывая свое возмущение.
– Квинт Серторий согласился на условия царя с одной оговоркой: провинция Азия и Киликия остаются за Римом.
– И как это приняли Магий и Фанний?
– Очень хорошо, согласно моему источнику. Думаю, они ожидали этого, поскольку Рим не собирается терять ни одну из своих провинций. От имени царя они согласились, но сказали, что царь должен будет услышать о результатах переговоров от них лично, прежде чем подтвердить это официально.
– Понтийский флот все еще в Диании?
– Нет, Квинт Цецилий. Он оставался там только девять дней, потом отплыл.
– Были ли золото и корабли переданы?
– Еще нет. Весной. Но Квинт Серторий послал царю свидетельство своего согласия.
– В какой форме?
– Он подарил царю полную центурию великолепных испанских партизан под командованием Марка Мария, молодого человека, которого он очень высоко ценит.
Поросенок нахмурился:
– Марк Марий? Кто он?
– Незаконный сын Гая Мария от женщины из Бетурии. Эта связь имела место, когда он был губернатором с полномочиями пропретора в Дальней Испании сорок восемь лет назад.
– Тогда этот Марк Марий не такой молодой, – сказал Гай Меммий.
– Да. Извини, я ввел тебя в заблуждение, – униженно сказал Бальб.
– О боги, человек, это не такое оскорбление, за которое подают в суд! – сказал Поросенок, которого это даже позабавило. – Продолжай, продолжай!
– Марк Марий никогда не покидал Испанию, хотя он хорошо говорит на латыни и получил неплохое образование. Гай Марий знал о нем и вполне его обеспечил. Он интересуется жизнью испанских племен. Фактически он самый способный командир партизан Квинта Сертория. Специализируется на тактике ведения партизанской войны.
– Значит, Серторий послал его учить Митридата ставить ловушки и проводить рейды, – подытожил Метелл Сципион. – Спасибо, Серторий!
– А деньги и корабли будут доставлены в Дианий? – спросил Метелл Пий.
– Да. Весной, как мне сказали.
Эта поразительная новость дала пищу уму Метелла Пия на протяжении всего пути до Эмпории. Он никогда не думал, что амбиции Сертория простираются дальше, чем сделать себя романизированным царем всей Испании. Его представление о жизни казалось неотделимо от испанских аборигенов.
– Думаю, пора присмотреться к Квинту Серторию попристальнее, – сказал он Помпею, когда приехал в Эмпории. – Завоевание Испании – это только первый его шаг. Если мы с тобой не остановим его, он явится к воротам Рима со своей прелестной белой диадемой, готовый повязать ее на голову. Царь Рима! И союзник Митридата и Тиграна.
После долгого заманчивого предвкушения оказалось, что Метелл Пий не в силах повернуть нож в открытых ранах Помпея. Он лишь раз взглянул на пустое лицо, пустые глаза прежнего Крошки Мясничка и понял: вместо того, чтобы напоминать Помпею о его недостатках, он, Метелл Пий, должен постараться восстановить его душевное и психическое равновесие. Метелл Нумидийский сказал бы, что собственная честь Метелла Пия требует, чтобы нож был повернут несмотря ни на что. Но Пий-сын слишком долго жил в тени своего сурового отца, чтобы иметь столь высокое представление о своей чести.
Желая восстановить пошатнувшееся представление Помпея о самом себе, Поросенок умело послал своего бестактного и самодовольного сына в Нарбонскую Галлию с Авлом Габинием – набрать там кавалерию и лошадей. Он разговаривал с Гаем Меммием, чтобы иметь его союзником, и послал Афрания и Петрея реорганизовать сильно поредевшую армию Помпея. Несколько дней он не думал о кампаниях последнего сезона, радуясь тому, что новости из Диания дали новую пищу для разговоров и размышлений.
Наконец в преддверии декабря, когда предстояло срочно возвращаться в свою провинцию, «старикашка из Дальней Испании» перешел к делу.
– Не вижу необходимости останавливаться на событиях, которые уже в прошлом, – решительно заявил Метелл Пий. – Мы должны думать о кампаниях будущего года.
Помпею всегда нравился Метелл Пий. Но сейчас он понял, что лучше бы тот посыпал солью его раны, стал бы торжествовать. Тогда можно было бы не обращать внимания на его мнение и возненавидеть этого человека. Искренняя доброта и внимание только еще больше убедили Помпея в собственной несостоятельности. Ясно, Поросенок не считал его достаточно важным, чтобы презирать его. Он, Гней Помпей Магн, был для Метелла Пия просто еще одним младшим военным трибуном, который потерпел неудачу, не выполнил первого же поручения. Такого младшего офицера нужно поднять, смахнуть с него пыль и снова посадить на коня.
Однако, по крайней мере, это отношение означало, что они могут мирно сидеть рядом. В былые, «досерториевы» времена Помпей взял бы в свои руки ведение этого разговора, который явно превращался в военный совет. «Послесерториевый» Помпей просто сидел и ждал, когда Метелл Пий изложит свой план.
– На этот раз, – начал Поросенок, – мы оба пойдем к реке Сукрон. Ни у одного из нас нет достаточно большой армии, чтобы выполнить задачу без поддержки другого. Но я не могу идти через Ламиний, потому что Гиртулей и испанская армия будут ждать меня там. Значит, мне надлежит идти в обход и как можно незаметнее. Не то чтобы в таком случае известие о моем приходе не дойдет до Сертория и Гиртулея. Однако Гиртулею придется выступить из Ламиния, чтобы задержать меня. Он этого не сделает без приказа Сертория. Серторий – законченный автократ в военных вопросах.
– Так каким же путем ты пойдешь? – спросил Помпей.
– Далеко на запад, через Лузитанию! – весело ответил Поросенок. – И в конце я прибуду в Сеговию.
– В Сеговию! Но это на конце света!
– Правильно. Серторий клюнет, и это поможет избежать Гиртулея. Серторий подумает, что я собираюсь идти к верховью Ибера и попытаюсь отобрать у него эту местность, пока он занимается тобой. Он пошлет Гиртулея остановить меня, потому что Гиртулей в Ламиний по сравнению с ним ближе к Сеговии более чем на сотню миль.
– А мне что делать? – спросил этот новый и значительно присмиревший Помпей.
– Оставайся в лагере здесь, в Эмпориях, до мая. Мне понадобятся два месяца, чтобы добраться до Сеговии, поэтому я выйду задолго до тебя. Когда выступишь ты, действуй очень осторожно. Самое важное во всей нашей стратегии – чтобы ты выглядел так, словно идешь сам по себе, совершенно независимо от меня, и дойдешь до реки Турис и до Валентин лишь к концу июня.
– Разве Серторий не попытается остановить меня в Сагунте или Лавроне?
– Сомневаюсь. Он не воюет на одной территории дважды. Ты теперь хорошо знаешь Сагунт и Лаврон.
Помпей густо покраснел, но промолчал. Поросенок продолжал, словно ничего не заметил:
– Нет. На этот раз он позволит тебе дойти до Туриса и Валентин. Видишь ли, эти области для тебя новые. Геренний и предатель Перперна все еще занимают Валентию, но не думаю, что они останутся там, чтобы позволить тебе осадить их: Серторий не любит останавливаться в прибрежных городах, он предпочитает свои горные стоянки. Их невозможно взять.
Метелл Пий замолчал, глядя в лицо Помпея, постепенно приобретавшее новую, непривычную белизну. Он был рад увидеть, что в глазах его появился интерес. Хорошо! Он усваивает уроки.
– Из Сеговии я направлюсь к Сукрону, где, как мне мыслится, Серторий навяжет тебе бой.
Нахмурясь, Помпей обдумывал услышанное. Насколько понял Поросенок, ум выскочки из Пицена функционировал по-прежнему исправно. Просто Помпей потерял былую уверенность в себе и не мог составлять свои собственные планы. Ну что ж, пара побед – и все вернется! Характер Помпея уже сформирован, и его нельзя сломать. В нем можно только пробить брешь.
– Но путь из Сеговии к Сукрону – это самая засушливая часть Испании! – возразил Помпей. – Это же настоящая пустыня! Тебе придется пересекать хребет за хребтом вместо того, чтобы шагать по ровным долинам. Ужасный марш!
– Поэтому я и выбрал его, – сказал Метелл Пий. – Никто прежде не решался добровольно идти по этому пути, и Серторий определенно не ожидает, что я направлюсь туда. Я надеюсь достигнуть Сукрона прежде, чем его разведчики разнюхают, где я нахожусь. – Его карие глаза не без озорства смотрели на Помпея. – Ты внимательно изучил свои карты и отчеты, Помпей, и потому хорошо знаешь местность.
– Да, я изучил карты, Квинт Цецилий. Карта не может заменить визуального наблюдения, но это лучшее, что можно сделать, пока не накопишь опыта, – сказал Помпей, довольный этой похвалой.
– Ты уже приобретаешь опыт, об этом не беспокойся, – сердечно сказал Метелл Пий.
– Отрицательный опыт, – пробормотал Помпей.
– Никакой опыт не бывает отрицательным, Гней Помпей, если он ведет к конечному успеху.
Помпей вздохнул, пожал плечами.
– Наверное, так. – Он посмотрел на свои руки. – Где мне находиться, когда ты дойдешь до Сукрона? И когда, ты думаешь, это произойдет?
– Сам Серторий не пойдет севернее Сукрона к Турису, – твердо сказал Метелл Пий. – Геренний и Перперна могут попытаться задержать тебя в Валентин или где-нибудь на Турисе, но я думаю, им прикажут вернуться к Серторию у Сукрона. Я планирую быть поблизости от Сертория в конце квинктилия. Это значит, что если ты дойдешь до Туриса к концу июня, тебе придется найти хороший предлог, чтобы задержаться там на месяц. Что бы ни случилось, не иди на юг и не ищи самого Сертория до конца квинктилия! Если ты это сделаешь, я не смогу помочь тебе. Цель Сертория – чтобы ты и твои легионы вообще не участвовали в войне. Это даст ему желанное преимущество передо мной. И он меня побьет.
– В прошлом году ты одержал победу, Квинт Цецилий.
– Это могло быть простой случайностью, и я надеюсь, что именно так назовет мою победу и Серторий. Будь уверен: если я встречу Гиртулея и снова одержу победу, я должен буду скрывать от Сертория свой успех, пока не соединю свои силы с твоими.
– Говорят, в Испании трудно что-либо скрыть. Серторий слышит обо всем.
– Во всяком случае, здесь поддерживается такое мнение. Но я тоже долго пробыл в Испании, и у Сертория нет преимущества. Выше нос, Помпей! Мы обязательно победим!
* * *
Наверное, было бы небольшим преувеличением сказать, что у Помпея поднялось настроение после того, как «старикашка из Дальней Испании» уехал, чтобы вернуть флот в Гадес. Но определенно он на что-то решился. Помпей не стал отсиживаться в своей палатке, а присоединился к Афранию, Петрею и младшим легатам, чтобы завершить реорганизацию своей армии. Очень хорошо, что он настоял на том, чтобы Поросенок отдал ему свой легион! Без этого легиона Помпею было бы трудно воевать. С новыми солдатами у Гнея Помпея появились две альтернативы: пять неполных легионов или четыре легиона в полном составе. Поскольку Помпей не был совершенным тупицей в военном деле, он выбрал пять неполных легионов, потому что с пятью легионами лучше маневрировать, нежели с четырьмя. Ему тяжело было смотреть в глаза своим уцелевшим солдатам. Впервые он делал это после поражения, но, к его удивлению, никто не винил его в гибели такого огромного количества товарищей. Наоборот, казалось, легионеры твердо решили, что Серторию придет конец, и, как всегда, готовы были сделать все, что прикажет их симпатичный молодой полководец.
Поскольку зима в низинах была мягкой и необычно сухой, Помпей объединил свои новые отряды, провел их немного к верховью Ибера и подавил несколько городов, а Бискаргис и Кельсу разбили в пух и прах. Так как был только конец марта, Помпей опять вернулся в Эмпории и стал готовиться к походу вниз по побережью.
В письме Метелл Пий сообщал, что после доставки в Дианий сорока военных кораблей и трех тысяч талантов золотом Серторий сам отбыл в Лузитанию с Перперной, чтобы помочь Гиртулею тренировать пополнение поредевшей испанской армии. Геренния он оставил старшим в Оске.
Разведывательная сеть Помпея значительно улучшилась благодаря усилиям дяди и племянника Бальбов (теперь находящихся у него на службе), а его пиценские разведчики оказались намного лучше, чем он ожидал.
И только когда наступил май, Помпей выступил. Он двигался с большой осторожностью. Будучи сам человеком, выросшим на земле, он автоматически отметил, переходя Ибер у Дертозы, что эта богатая, хорошо возделываемая долина выглядит слишком сухой для этого времени года и что пшеница, посеянная на полях, взошла редко и еще не созрела.
Признаков присутствия противника не наблюдалось, но этот факт не понравился Помпею. Он стал еще осторожнее, его колонна – более внимательной. Мимо Сагунта и Лаврона Помпей прошел быстро, стараясь не смотреть в их сторону. Сагунт стоял, как и раньше, но вместо Лаврона дымились лишь черные руины без признаков жизни. В конце июня, послав письмо, которое, он надеялся, достигнет Метелла Пия в Сеговии, Помпей дошагал до более широкой и более плодородной долины реки Турис, на другом берегу которой стоял большой, укрепленный город Валентия.
Здесь, оказавшись на узких низинах между рекой и городом, Помпей обнаружил Геренния и Перперну, ждавших его в засаде.
Количеством, как сообщили ему его разведчики-пицены, они превосходили отряды Помпея, однако у них тоже были пять легионов – около тридцати тысяч против двадцати тысяч Помпея. Их самое большое преимущество заключалось в кавалерии, которую разведчики оценили в тысячу галльских конников. Хотя Метелл Сципион и Авл Габиний очень старались в начале зимы набрать кавалерию в Нарбонской Галлии, они завербовали только четыреста человек.
По крайней мере, Помпей без страха верил всему, что говорили ему его пицены. И когда они убедили его, что разведка в Италии мало чем отличается от разведки в Испании, он доверился им вполне. Так, зная о том, что когорты Сертория не крадутся за ним, готовые окружить или напасть на арьергард, Помпей со своей армией перешел Турис, чтобы принять бой на южном берегу.
Берега реки были отлогими, поэтому они не представляли препятствия, даже когда начался бой. Русло было каменистым, воды – по колено. Особого тактического преимущества у противника не имелось. Обычное столкновение, в котором выиграет та армия, у которой воинственный дух выше. Единственное нововведение, которое использовал Помпей, было вызвано дефицитом кавалерии. Правильно предположив, что Перперна и Геренний используют свое превосходство в кавалерии, чтобы охватить его фланги, Помпей поставил солдат с устаревшими уже фаланговыми копьями с внешней стороны флангов и приказал солдатам использовать страшные пятнадцатифутовые орудия против лошадей.
Сражение шло с переменным успехом и очень долго. Геренний слишком поздно понял, что проигрывает. Перперна, расположившийся западнее его, игнорировал любой его приказ. Они оба не смогли, пока не началось сражение, прийти к соглашению, как будут вести бой. В результате они сражались как две самостоятельные группировки, хотя Помпей не понял этого и узнал об этом позже.
Результатом стало тяжелое поражение Геренния, чего удалось избежать Перперне. Решив, что лучше умереть, если Серторий будет настаивать на совместных действиях с этим гнусным предателем Перперной, Геренний не пощадил своей жизни и был убит вместе с тремя легионами и кавалерией, которыми командовал. Двенадцать тысяч солдат погибли, оставив Перперну и восемнадцать тысяч уцелевших отступать к Серторию к реке Сукрон.
Помня о предупреждении Метелла Пия – не подходить к Сукрону до конца квинктилия, – Помпей не пытался преследовать Перперну. Победа, такая важная и полная, очень способствовала выздоровлению его раненого «эго». Приятно было слышать, как его ветераны снова ему аплодируют, и обвить штандарты заслуженными лаврами!
Конечно, Валентия теперь была фактически беззащитна, отгороженная от римлян лишь стенами. Помпей засел перед стенами и подверг их тщательной инспекции, обнаружив более чем достаточно слабых мест. Сделали несколько подкопов, подожгли деревянные секции стены, нашли и отрубили водовод – и Валентия сдалась. Уже научившись кое-чему, Помпей забрал из города все продовольствие и большую часть спрятал в заброшенной каменоломне, прикрыв дерном. Затем послал все население Валентин на невольничий рынок в Новый Карфаген на корабле, воспользовавшись тем, что римский флот Дальней Испании (благодаря предусмотрительности одного римского поросенка) курсировал в тех водах и никто не видел никаких признаков сорока понтийских трирем, которыми теперь владел Серторий. За шесть дней до конца квинктилия Помпей отправился к Сукрону, где обнаружил Сертория и Перперну, расположившихся в двух отдельных лагерях на равнине между ним и рекой.
Теперь Помпей должен был решить мучительную дилемму. О Метелле Пие ничего не было слышно, поэтому он не мог рассчитывать на близкую помощь. Как и в ситуации на Турисе, местность не давала Серторию тактического преимущества. Даже вдали не имелось никаких холмов, никакого густого леса, рощи или оврага. А это значило, что Серторию негде спрятать кавалерию и партизан. Ближайший город – небольшой Сетабис в пяти милях к югу от реки, которая была шире Туриса и изобиловала плывунами.
Если Помпей отложит бой до прихода Метелла Пия – при условии, что Метелл Пий уже на подходе, – тогда Серторий может отойти на территорию, более удобную для него, или догадается, что Помпей медлит в ожидании подкрепления. С другой стороны, у Помпея значительно меньше людей, чем у Сертория: двадцать тысяч против почти сорока. Ни у одной из сторон не было достаточно лошадей из-за потерь Геренния.
Наконец, имелся еще страх: вдруг Метелл Пий не придет? И Помпей решил, что вынужден один вступить в бой. По крайней мере, так он внушил себе, отказываясь признать, что его старое, жадное «я» нашептывает ему: если он сразится сейчас, ему не придется делить лавры с Поросенком. Схватка с Гереннием и Перперной – лишь прелюдия к этому столкновению с Серторием. Помпей горел желанием изгладить из памяти ядовитые насмешки Сертория. Да, былая уверенность вернулась! Итак, на рассвете предпоследнего дня квинктилия, соорудив неприступный лагерь у себя в тылу, Гней Помпей Магн вывел свои пять легионов и четыреста всадников на равнину напротив Сертория и Перперны и развернул их для боя.
* * *
В календы апреля Квинт Цецилий Метелл Пий Поросенок оставил свою удобную стоянку под стенами Италики на западном берегу Бетиса и направился к реке Ана. С ним пошли все его шесть легионов – всего тридцать пять тысяч солдат и тысяча нумидийской легкой кавалерии. Поскольку аристократическая кровь в его венах не была разбавлена доброй сельской кровью, он не заметил по пути, что возделанные земли, по которым он идет, не выглядят зелеными, а взошедшие посевы – не такие спелые, как в минувшие годы. В обозе у него имелось немало зерна и другого продовольствия, необходимого, чтобы разнообразить питание своих людей и поддерживать их здоровье.
На реке Ана не оказалось стены ожидавших его лузитанов, когда Метелл Пий достиг места, отстоявшего от ее устья на сто пятьдесят миль. Это ему понравилось, ибо означало, что враги еще не знают о его местонахождении, что они все еще ждут его приезда морем. Хотя больших поселений в верховье реки не было – там встречались только небольшие деревушки, – но земля речной долины возделывалась. Слух о его прибытии, конечно, достигнет племен, живущих в низовье реки. Однако к тому времени, как они придут сюда, Пий уже будет далеко от Аны. Они могут преследовать его, но не поймают!
Римская колонна быстрой змеей вилась по горной местности, направляясь теперь к Тагу в Турмулах. Время от времени случались стычки чисто локального характера, но противника отбрасывали, как мух с крупа лошади. Поскольку Сеговия была предпоследним пунктом назначения, Поросенок не пытался следовать вдоль Тага дальше, к верховью, а продолжал шагать прямиком по стране, направляясь на северо-северо-запад.
Дорога, по которой он передвигался, была всего лишь колеей, оставленной колесами повозок, но в подобных случаях это значило выбрать линию наименьшего сопротивления. Высота западного плато изменялась только в пределах сотни футов и никогда не превышала двух с половиной тысяч. Поскольку Поросенок не знал этого района, он в восхищении смотрел по сторонам, заставляя свою команду картографов и географов наносить на карту все до мельчайших подробностей и записывать увиденное. Народу встречалось мало. Всех, кто попадался римлянам на пути, немедленно убивали.
Они шли дальше, через красивые смешанные леса дуба, бука, вяза и березы, укрытые от растущей жары. Победа над Гиртулеем в прошлом году воодушевила людей и заставила их военачальника относиться к их удобствам по-новому. Решив, что солдаты не должны страдать больше, чем это необходимо, и зная также о том, что поспевает вовремя, «старикашка из Дальней Испании» проследил, чтобы скорость марша не слишком утомляла легионеров. Хорошая еда и ночной отдых должны полностью восстанавливать их силы.
Римская колонна прошла между двумя очень большими хребтами и вышла к реке Дурий. Из всех главных рек Испании эта была наименее известна римлянам. Если бы Метелл Пий продолжал идти с прежней скоростью, он добрался бы до большой и процветающей Саламантики. Но Метелл Пий повернул на северо-восток и стал подниматься по склонам гор, не желая провоцировать племя веттонов, золото которых заставило Ганнибала разграбить Саламантику сто сорок пять лет назад. Первого июня Квинт Цецилий Метелл Пий привел свою армию к стенам Сеговии.
Тем не менее Гиртулей пришел к Сеговии раньше его, и неудивительно. Ламиний находился в двухстах милях отсюда, в то время как Метеллу Пию пришлось проделать шестьсот миль. Вероятно, кто-то в Турмулах на Таге послал сообщение Серторию, что римляне выступили в поход, но не к верховью Тага. Серторий предположил (как и думал «старикашка»), что целью римлян был верхний Ибер – уловка, чтобы отвлечь Сертория от восточного побережья и от Помпея или же попытка ударить по самым преданным Серторию центральным землям. Гиртулею было приказано перехватить «старикашку», прежде чем он сможет достичь Серториевых центральных районов. В одном Метелл Пий был уверен: они не догадываются о том, куда он направлялся в действительности. Если бы Серторий сообразил, он бы стал думать о способностях «старикашки» намного лучше, чем раньше.
Первое, что необходимо сделать, – поместить армию в очень хорошо укрепленный лагерь. Как всегда предусмотрительный, Метелл Пий заставил своих людей копать и строить, не снимая доспехов, – лишний груз, которому никто не был рад. Но, как сказали солдатам их центурионы, Гиртулей поблизости. Они рыли, как безумные, выбрасывая землю огромными насыпями; они трудились, словно большая колония муравьев. Повозки, быки, мулы и лошади находились уже в лагере, вымощенном красным плитняком. Потом все это было оставлено под присмотром небольшой команды, потому что нестроевые солдаты тоже были привлечены. Тридцать пять тысяч человек трудились так организованно, с такой энергией, что лагерь был построен за один день, хотя каждая сторона тянулась на милю в длину, укрепленные бревнами валы имели двадцать пять футов в высоту, через каждые двести шагов были поставлены башни, а траншея перед стенами достигала глубины двадцать футов. Только когда были готовы четверо ворот из цельных бревен и поставлены часовые, военачальник вздохнул с облегчением: его армия защищена от атаки.
Однако день не прошел без инцидента. Луций Гиртулей нашел идею «старикашки из Дальней Испании» удобно укрыться за траншеями, стенами и частоколами слишком дерзкой, чтобы смириться с этим, поэтому он предпринял кавалерийскую вылазку из своего лагеря. Он намеревался заставить «старикашку» прекратить свое строительство. Но Метелл Пий недаром пробыл в Испании три с половиной года. Он научился думать, как его противник. Нарочно оставив шестьсот нумидийских легких кавалеристов из своей колонны за много миль от Сеговии, он приказал им следовать за ними с большой осторожностью, а затем остановиться там, где потенциальный противник не мог их видеть. Не успела вражеская кавалерия выступить, как из-за ближайших деревьев выскочили нумидийцы и вынудили Гиртулея вернуться в лагерь.
Целых восемь дней больше ничего не происходило. Люди должны были отдохнуть, почувствовать себя так, словно никакие вражеские силы не смеют их побеспокоить и они могут спать ночами и проводить дни в тренировках и отдыхе. Палатка их командира стояла на перекрестке двух главных улиц лагеря. На территории нашлось небольшое возвышение, поэтому полководец мог обозревать верхушки строений со всех четырех сторон. Метелл Пий расхаживал по обеим главным улицам, по боковым дорожкам, по сторонам которых стояли палатки из промасленных воловьих шкур или хижины из горбылей, и разговаривал со своими людьми. Он подробно рассказывал им о том, что собирается делать дальше, чтобы они видели: командующий уверен в успехе.
Великий понтифик вовсе не был сердечным человеком. Ему нелегко было иметь дело с подчиненными. Но и холодным его не назовешь. Метеллу Пию было приятно чувствовать явное расположение людей. Со времени сражения на реке Бетис, когда он так тщательно позаботился о своих солдатах, они начали смотреть на него по-другому. Сначала робко, потом все более и более открыто они глядели на своего командующего с любовью и выражали ему благодарность за то, что своей предусмотрительностью он дал им шанс одержать победу. Побуждения для проявления такой заботы со стороны Метелла Пия были им безразличны. Неважно, что поступок военачальника основан не на любви к рядовому солдату, но лишь на желании побить Гиртулея. Они это превосходно понимали. Он так смешно суетился и кудахтал – совершенно в соответствии с прозвищем, данным ему Серторием. Разумеется, этим Метелл Пий выдал свой личный интерес, извлекаемый из их благополучия.
С тех пор они плавали с ним из Гадеса в Эмпории и обратно, они прошли шестьсот миль по незнакомой стране, населенной дикарями. И всегда он умел сохранить им жизнь. Поэтому когда Квинт Цецилий Метелл Пий бродил по улицам своего лагеря в Сеговии, он грелся в лучах чрезвычайной любви солдат. Великий понтифик понимал: время, его собственный ум и истинно римское отношение к мелочам подарили ему армию, расставаться с которой не хотелось бы до слез. Это были его солдаты. Но с чем он не мог смириться, – это с тем, что они считали его своим. Его сын никогда не соглашался с этим. Молодому Метеллу было непросто сопровождать отца в этих прогулках по лагерю. Метелл Сципион представлял собою скорее сноба, нежели приверженца старых правил, по своей природе неспособного принять любовь тех, кто не был ему ровней, и даже можно сказать, тех, кто не состоял с ним в родстве.
К тому времени как военачальник вывел солдат, чтобы спровоцировать Луция Гиртулея и вынудить его дать бой, люди Метелла Пия уже знали, почему он загнал шесть полных легионов и тысячу всадников в лагерь значительно меньших размеров, чем полагалось. Он хотел, чтобы Гиртулей решил, будто у него только пять неполных легионов и что он построил свой лагерь таким прочным потому, что римская армия вынуждена передвигаться налегке, без необходимого. Кто-то из нумидийских конников говорил что-то по этому поводу, преследуя кавалерию Гиртулея во время вылазки.
По примеру Сципиона Африканского Метелл Пий выбрал для сражения именно такую местность, которую выбрал бы военачальник, командующий плохо вооруженным войском с низким боевым настроем: изрезанную мелкими ручьями, неровную, поросшую кустами и низкими деревьями. И Гиртулею сделалось ясно: чтобы охватить фронт сорока тысяч великолепно вооруженных боевых испанских солдат, Метелл Пий будет вынужден растянуть свой центр. Желая компенсировать это, он выдвинет фланги слишком далеко вперед, а нумидийская кавалерия вообще поведет себя бесконтрольно. Гиртулей, еще не приняв решение, сражаться ли в этот день, выслушал донесение разведчиков о том, что армия «старикашки» выходит из лагеря, осмотрел местность, презрительно фыркнул и решил в конце концов дать бой.
Фланги «старикашки» напали на Гиртулея в первую очередь – этого он и хотел. Он устремился к центру Метелла Пия с намерением пробить брешь, через которую он быстро проведет свои три легиона, а затем повернет и нападет с тыла. Но как только испанская армия оказалась между флангами, Метелл Пий захлопнул ловушку. Его лучшие солдаты были спрятаны как раз на флангах. Некоторые внезапно перешли в центр для его усиления. Прежде чем Луций Гиртулей сумел выпутаться, он уже оказался в беспорядочно толкущейся массе сбитых с толку людей – и проиграл. Он и его младший брат были убиты, а солдаты Метелла Пия, распевая победный гимн, изрубили испанскую армию Сертория на куски. Уцелевших оказалось очень мало. Они бежали в Лузитанию с ужасной вестью о поражении и больше никогда не дрались за Квинта Сертория. Их соплеменники, которых лишили добычи у устья Аны, сначала преследовали римлян, а потом решили вторгнуться в Дальнюю Испанию и даже перейти Бетис. Но когда они услышали о судьбе испанской армии, то пожалели об утраченной возможности и скрылись в лесах.
Сеговия – маленький городок, чуть больше деревни – ни одного дня не могла выстоять против Метелла Пия. Ее жители были убиты, жилища сожжены. Метелл Пий не хотел оставлять в живых никого, кто мог бежать на восток и предупредить Сертория о том, что у него больше нет испанской армии.
Как только центурионы сообщили, что солдаты достаточно отдохнули и могут идти дальше, Метелл Пий начал свой марш к устью реки Сукрон. Время требовало, чтобы он перешел внушительный горный массив позади Сеговии, не пытаясь обойти его. Горы Карпетанов (так его называли) оказались доступными даже для повозок, запряженных волами. К тому же переход был коротким, около двадцати пяти миль. За Сеговией находился Миакк, за Миакком – Сертобрига. Метелл Пий и его армия прошли далеко к югу от них, создавая у их обитателей впечатление, будто они видят Гиртулея и испанскую армию, возвращающихся в Ламиний.
После этого предстоял изнурительный переход через местность, такую сухую, что даже овцы, казалось, избегали ее. Но и здесь регулярно попадались русла рек, питаемые грунтовыми водами. И расстояние до верхнего Сукрона оказалось не таким большим, чтобы армии Метелла что-то угрожало. Жара, конечно, стояла чудовищная, не было никакой тени. Но Метелл Пий шагал только ночами, при лунном свете, а днем заставлял людей спать в тени палаток.
Какой инстинкт заставил его перейти Сукрон и выбраться на северный берег, как только он подошел к реке, – этого Метелл Пий так и не понял. Ниже по течению была трясина песчаного галечника, и понадобилось бы значительно больше времени, чтобы перейти реку вброд. Легионы находились уже на северной стороне потока, когда, готовясь к маршу перед заходом солнца, Метелл и его люди услышали вдали звуки боя. Был предпоследний день квинктилия.