Глава XVI
ЛАБИЕН И ПЕТРЕЙ
Цезарь прекрасно видел происходящее, и вскоре по всему войску уже сновали глашатаи с вестью о том, что всякий легионер, выступивший из когорты больше чем на четыре шага, будет казнен. Ромул вздохнул с облегчением. Цезарь даже прошел по рядам, лично ободряя легионеров, и, когда дрогнувший сигнифер одной из когорт повернул было прочь и попытался сбежать, схватил его и развернул лицом к нумидийцам со словами: «Приглядись, враг в той стороне!» Слышавшие это солдаты пристыженно рассмеялись; история вмиг облетела все войско, поднимая боевой дух.
Если приказ Цезаря убедил легионеров держать строй, то вражеская пехота и конница словам Цезаря не подчинялись: войско Помпея продолжало беспощадно атаковать римлян. Через час каждая когорта насчитывала десятки раненых, их стоны и крики никак не прибавляли мужества остальным воинам — и Ромул понял, что если ход битвы не переломить, то поражение будет неминуемым. Тряхнув головой, он попытался отогнать черные мысли. Однако силы были на исходе, нумидийцы казались чуть ли не демонами смерти, терзающими римский строй.
Отчаянное положение усугублялось тем, что войском Помпея командовал не Метелл Сципион, а Лабиен. В галльскую кампанию он был одним из самых доверенных легатов Цезаря, а после перехода Рубикона переметнулся к врагам. Как многие из республиканцев и сторонников Помпея, Лабиен участвовал в битве при Фарсале, однако после победы Цезаря предпочел не сдаться, а отойти в Африку — и теперь командовал собственным войском, натравливая его на изрядно потрепанные когорты Цезаря.
Разъезжая с непокрытой головой по полю между армиями, он временами задирал легионеров Цезаря едкими издевками над их неопытностью.
— Здорово, новобранцы! Пытаетесь меня запугать? Цезарь вас совсем одурачил своими речами? Поглядите на себя! — Лабиен с ухмылкой кивнул на раненых легионеров и потрепанные шеренги войска. — На большую опасность он вас толкнул! Мне вас жаль!
Измотанные легионеры, взглянув друг на друга, не нашли ни возражений, ни оправданий: бывший полководец Цезаря, чья армия грозила уничтожить остатки их войска, откровенно измывался над слабым врагом, неспособным достойно ему ответить.
У Ромула, правда, чесались руки запустить в мерзавца дротиком, однако Лабиен, к великому сожалению юноши, гарцевал далековато для копейного броска.
Ободренный молчанием легионеров, Лабиен не прекращал насмешек.
— Вы жалкие трусы! — возгласил он, приближаясь на десяток шагов. — И еще считаете себя римлянами? Да из любого местного крестьянина выйдет новобранец получше вас! — Он подступил еще ближе.
Не успел Ромул стиснуть копье, как Атилий уже протолкался вперед.
— Я не новобранец, Лабиен! — крикнул он. — Я ветеран Десятого легиона!
Лабиен растерялся лишь на миг. Кивнув на сигнифера, он усмехнулся.
— Не вижу здесь знамен Десятого!
Атилий, сдернув с головы гребенчатый шлем, кинул его под ноги и выпрямился, словно для того, чтобы враг запомнил его в лицо. Протянув руку назад, он тихо скомандовал:
— Пилум! Живо!
Ромул, рванувшись через шеренгу, вложил ему в ладонь свой последний дротик.
— Ты еще узнаешь, подонок, что я за воин! — рявкнул старший центурион и, рванувшись вперед, изо всех сил метнул копье в Лабиена.
Ромул затаил дыхание.
Пилум, со свистом пронзив воздух, ударил точно в грудь коню, и смертельно раненное животное, рухнув наземь, забилось в конвульсиях. Лабиена выбросило из седла, он неловко растянулся на земле и не сразу нашел в себе силы подняться. Глядя на стонущего врага, с трудом вставшего на ноги, Атилий крикнул:
— Помни, Лабиен, в тебя целил ветеран Десятого легиона!
Ромул с товарищами разразились ликующими возгласами.
Лабиен не ответил. Держась за левый бок, он неверными шагами двинулся к своему строю, оставив лежащего коня истекать кровью. Вслед ему неслись издевки легионеров.
— Знатный бросок, — кивнул Ромул Атилию, припомнив, как однажды с такого же расстояния сразил парфянского лучника. — Долго не забудется.
— Невелика радость, — тихо заметил Атилий. — Я не раз бился под его началом. Лабиен — умелый полководец.
— Но ведь теперь он против Цезаря, — уверенно заявил Ромул, полный преданности к командующему, который даровал ему свободу. — Знал, на что шел.
Атилий, прищурившись, глянул на юношу, и морщинистое лицо прорезала улыбка.
— Точно, парень. Знал.
* * *
Поднять боевой настрой легионеров старшему центуриону удалось лишь ненадолго: хоть Двадцать восьмому решимости и прибавилось, зато окружающие когорты явно пали духом. Нумидийцы налетали все яростнее, конные отряды шли на римлян вместе с пехотой, забрасывая строй копьями. Неопытные легионеры, сбивающиеся в тесные кучки в попытке увернуться от дротиков, становились легкой мишенью для врага и не могли толком обороняться. Атаки шли одна за другой — из-за численного превосходства помпеянцы налетали на окруженное войско Цезаря почти беспрерывно.
Почти как при Каррах, подумал Ромул. Разве что стрелы, пущенные из гнутых парфянских луков, были куда смертоноснее дротиков и жар месопотамской пустыни опалял тело намного безжалостнее. Правда, и здесь жажда делала свое дело: битва шла целый день, бурдюки успели опустеть, да и еды легионеры не видели с самого рассвета.
Цезарь Ромула не разочаровал: растянув фронт, он развернул каждую вторую когорту так, чтобы теснить наступающую с тыла нумидийскую конницу, а остальные когорты по-прежнему отбивали пехотинцев, волнами накатывающих на римский строй. Старшие центурионы, включая Атилия, еще раз прошли по рядам, подбадривая бойцов, и затем обе части войска одновременно налетели на врага, осыпая его оставшимися пилумами. Нумидийцы, к радости римлян, не устояли перед яростной атакой и отступили.
— Наконец-то мы задали им жару! — крикнул Сабин, услышав сигнал к возвращению на позиции.
— Ненадолго, — заметил Ромул. — Как только остановимся, они вновь нападут. Если уходить, то сейчас.
Букцины повторили команду, и в легионерах проснулась надежда: может, им все-таки удастся выскочить из западни, в которой их держат целый день? Перестраиваясь на ходу, когорты начали отступать к Руспине под прикрытием галльской конницы на флангах. Однако далеко они не ушли — с юга показалось вражеское подкрепление. Свежая кавалерия и пехота, не теряя времени, тут же пустились преследовать легионы Цезаря, приободрившаяся армия Помпея от них не отставала.
При виде новой опасности Цезарь, остановив войско, велел ему вновь повернуться. Чуть погодя Атилия нашел запыхавшийся гонец.
— Цезарю нужно шесть когорт для контратаки, — выпалил он. — Три из Пятого легиона и три из Двадцать восьмого. Командующий сказал, вы заслужили.
— Слыхали, ребята? — гордо объявил Атилий. — Цезарь заметил вашу храбрость!
Легионеры ликующе взревели. Крик, правда, вышел хриплым: горло давно пересохло от жажды.
— Каков приказ Цезаря? — спросил Атилий.
— Ему нужен отряд шириной в три когорты и глубиной в две, — доложил гонец. — Оттеснить свежее войско врага. Задать им жару, чтоб помнили. Остальные легионеры за это время отступят к Руспине.
Вскинув руку в приветствии, гонец поспешил к следующей когорте.
Атилий повернулся к солдатам.
— Я знаю, вы устали. Но теперь — одно последнее усилие. И тогда можно вернуться. — Старший центурион скользнул глазом по новоприбывшим отрядам Помпея, спускающимся с юго-восточного склона. — Загнать их обратно за холм. Сумеем?
Из рядов донеслось нестройное «да».
— Не слышу! — рявкнул Атилий.
— Да!!! — взревели бойцы, окрыленные доверием Цезаря.
Ромула приказ изрядно взбудоражил. Пускаться на такое без прикрытия конницы — значит отчаянно рисковать: в случае неудачи отряд останется сам по себе, без поддержки. Правда, просил об этом не кто иной, как Цезарь, — и просил ради того, чтобы прикрыть отход остального войска. Чтобы сделать то, что Ромул порывался — и не сумел — исполнить при Каррах.
— Вот и хорошо, — улыбнулся старший центурион.
Выведя когорту из общего строя, он дождался, пока к ней присоединятся две другие когорты Двадцать восьмого. Пятый легион располагался ближе к арьергарду, и три его когорты, отобранные для задания, уже встали поодаль от отступающего войска. Старшие центурионы перекинулись словом, и когорта Атилия заняла место на правом фланге, к ней присоединились две из Пятого легиона, остальные три выстроились за ними — и отряд двинулся вперед.
— Как так вышло? — не сдержал любопытства Ромул, когда Атилий вернулся на свое место. — Правый фланг — место для самой опытной когорты! Я думал, тут будет кто-то из Пятого.
Атилий улыбнулся.
— Мне уступили эту честь за меткий удар дротиком. Теперь у всей когорты есть шанс покрыть себя славой.
Ромул расплылся в улыбке: Атилий все больше напоминал ему Бассия. За таким командиром — решительным, бесстрашным, подставляющим себя под вражеские удары наравне с солдатами — легко идти в бой. Вот и Цезарь такой же. Поддерживать боевой дух легионеров, не оставлять их одних — для него главное. Даже сейчас, при отступлении, Цезарь кружил в задних рядах войска, подбадривая отстающих. Словно ему не за пятьдесят, а вдвое меньше.
Чего еще желать солдату под началом такого командующего?
Ромул исполнился решимостью: или выполнить приказ, или погибнуть. Его командиры и товарищи меньшего не заслуживают.
Атилий огляделся и поднял руку.
— Сдвинуть ряды, — приказал он. — Поднять щиты. Меч к бою.
Послышался лязг гладиусов, вынимаемых из ножен. Пилумов почти ни у кого не осталось. После целого дня сражений часть пришла в негодность, часть затерялась на обширном поле, где шла битва. Нынешняя атака, как надеялся Ромул, закончится ближним боем. Впервые за день враг изведает, что такое удар легионерским мечом или железным умбоном щита. Утомленные боями солдаты явно жаждали поквитаться с противником за целый день мучительных поражений.
— За мной! — крикнул Атилий, и шесть когорт пустились вперед легким бегом.
Вскоре они разглядели, что свежие отряды врага состоят в основном из пехоты, с флангов их поддерживает конница. И хотя пешие легионеры обычно избегают биться со всадниками, все войско уже знало тактику Цезаря в битве при Фарсале, принесшую победу римской армии. Прошло шестнадцать месяцев, нужной науке обучили каждого легионера. И даже при отсутствии пилумов, которыми можно целить в лицо врагам, каждый знал, что атаку конницы удавалось остановить нападением на всадников. Всадники уязвимы. По крайней мере, так учили легионеров.
Вражеское подкрепление подходило все ближе. Всадники придерживали коней, чтобы не обгонять пехоту, от войска доносился нарастающий гул — бойцы, пропустившие целый день боев, наверняка предвкушали обещанную им победную славу.
— Скорее! — скомандовал Атилий и пустился бежать в полную силу, словно и не дрался целый день в изматывающей битве. Сигнифер, вырвавшийся вперед, от него не отставал.
В легионерах впервые за день проснулась боевая ярость. Она единственная наполняла сейчас обессиленные тела, на которые свинцовым грузом давили кольчуги, шлемы и скутумы. И пусть здесь не было серебряного орла — их вел за собой знак когорты, заставляя забыть об усталости: воинский символ не должен достаться врагу, иначе позор падет на голову каждого солдата.
Остальные когорты подстроились под шаг Атилия: от их слаженности зависит судьба остального войска, на них смотрит сам Цезарь.
От стремительного натиска римлян подступающим нумидийцам стало не по себе: им говорили, что враг за целый день измотан битвой и вот-вот рухнет без сил — однако на них, как стая мстительных волков, бесстрашно неслись шесть когорт легионеров, готовых разорвать противника в клочья. Пехота против конницы? Римляне обезумели?
Нумидийские всадники придержали коней; пехота, глядя на них, сбавила шаг.
Атилий тут же воспользовался замешательством врага.
— Сомкнуть ряды! Щиты вверх! — крикнул он на бегу, высоко вздымая гладиус. — Целить в лицо!
Придвинувшись теснее к Сабину и второму соседнему легионеру, Ромул сжал рукоять гладиуса так, что побелели костяшки пальцев. Легионеры рядом с ним тоже вскинули мечи, не замедляя бега. До нумидийской конницы оставалось шагов тридцать. Ромул уже видел, как лошади раздувают ноздри при виде надвигающейся на них стены скутумов, различал лица всадников и рисунки на вражеских щитах. Лететь на несущийся навстречу конный строй было страшно, юноша до хруста сжал зубы. Если их атака не удастся, то остальное войско Цезаря оттеснят обратно к Руспине и мало кто выживет. Судьба армии сейчас зависит от шести когорт.
Командиры Помпея промедлили — и нумидийцы, в нерешительности сбавившие шаг, почти остановились перед бегущей на них толпой легионеров. Крича как можно громче, чтобы напугать лошадей, Атилий с соратниками налетели на нумидийскую конницу — всадники по инерции еще врезались кое-где в ряды римлян, опрокидывая солдат наземь, однако напора нумидийцам уже не хватало. Римские скутумы ударяли в грудь лошадям, гладиусы вонзались снизу в тела всадников. Как и любые легковооруженные конники, нумидийцы не носили доспехов и защищались лишь небольшим круглым щитом — обычно их отрядам не приходилось сталкиваться лицом к лицу с тяжелой пехотой, их дротики даже не пробивали скутум. Зато железные клинки римлян вонзались всадникам в ноги, в живот, в грудь — так, что нумидийцы гибли десятками. Кони, которых били мечом в шею или под ребра, прядали назад, разбрызгивая вокруг себя фонтаны крови. Словно не замечая бьющих копыт, легионеры сновали между конями, перерезая им сухожилия и вонзая мечи в брюхо. Второй ряд конницы, перед которым то и дело мелькали оскаленные лица легионеров, вздевающих над головой окровавленные гладиусы, заметался в ужасе — всадники пытались придержать коней или даже повернуть обратно. Видя откровенный страх врагов, легионеры удвоили усилия.
Сердце отстучало лишь сотню ударов, а вражеская атака на Двадцать восьмой уже бесславно захлебнулась. Ромул видел, что сигниферы остальных когорт стоят примерно наравне — значит, Пятый легион тоже вершит дело успешно. Ромула охватила радость: после всех сегодняшних неудач мужество римлян все-таки вознаграждено. Многие всадники уже поглядывали назад, и легионерам оставалось лишь не ослаблять напора — тогда нумидийцы неминуемо дрогнут и пустятся бежать.
Конечно, не обошлось и без попыток отыграться. Вражеский командир в римской военной форме, восседающий на великолепном белом жеребце, грозными окриками сумел увести задние ряды конницы раньше, чем до них добрался Двадцать восьмой. Отъехав шагов на триста назад, он собрал обезумевших от страха нумидийцев в единый отряд и повел их в атаку на когорту Атилия. Налетев с фланга, конники обрушили на римлян шквал копий и отскочили обратно — тем же маневром, что изматывал римское войско целый день.
Копейный залп вывел из строя сразу многих — когорта не была готова к фланговой атаке, щиты ограждали солдат лишь от прямого нападения. Нумидийцы немедленно повторили маневр, затем еще и еще. Раненые и убитые легионеры падали десятками, остальных мало-помалу охватывал ужас: ход битвы менялся на глазах. В очередной раз проследив глазами за командиром нумидийцев — римлянином в алом плаще, Ромул выругался. Если так пойдет и дальше, все усилия окажутся напрасными.
— Я его знаю, — крикнул Сабин. — Это Марк Петрей. Один из лучших полководцев Помпея.
Ромул видел, что тот уже скачет к дальнему флангу, явно намереваясь повторить там свой успех.
— Остановить бы мерзавца, — выдохнул Ромул. — Иначе ведь одолеют.
— Что мы можем? — бросил Сабин. — Он посреди поля, да еще на коне. А мы пешие.
Ромул, обдумывая рискованный план, не ответил. Выскочив из шеренги, он подбежал к Атилию, который тем временем отдавал команды легионерам.
— Есть идея, — выпалил юноша.
Старший центурион удивленно обернулся.
— Только быстро.
— Атаку на правый фланг видел?
— Еще бы. Теперь он соберет побольше конницы и налетит снова.
— Дай мне двоих в помощь, — попросил Ромул. — Я его убью.
Атилий мгновенно сосредоточился.
— Как?
— Пробраться в суматохе, по пути набрать вражеских дротиков. Как-нибудь подойти на копейный бросок. Убить.
— И навести панику на нумидийцев, — пробормотал старший центурион. — Может, даже повернуть их вспять.
— Точно, — улыбнулся Ромул.
Атилий оглядел открытое пространство справа от строя — никакого прикрытия, кроме низкорослых кустов, через которые при каждой атаке сновала нумидийская конница.
— Самоубийство, — заметил центурион.
— Может, и так. Но если эту сволочь не остановить, нас оттеснят.
— Верно. — Атилий на миг задумался. — Трое лишних бойцов в когорте тоже погоды не сделают. Бери людей и ступай.
Ромул едва поверил собственным ушам.
— Слушаюсь! — Он взметнул руку в приветствии и скользнул обратно к своему месту.
— Ты Фортуне-то молился? — язвительно поинтересовался Сабин, когда Ромул выложил ему план. — Если она не охранит каждый наш шаг — в живых не останемся.
— Ты со мной или нет? — выпалил Ромул. — Не забывай, мы тут не сами по себе — мы прикрываем остальное войско.
Сабин, пробормотав проклятие, кивнул.
— Ладно.
— Я все слышал. Я с вами, — встрял в разговор кряжистый легионер в бронзовом шлеме с отсеченным гребнем. Он протянул Ромулу правую руку. — Гай Паул.
Ромул, улыбнувшись, ответил на рукопожатие.
— Тогда пошли.
Протиснувшись сквозь тесно сплетенные, колышущиеся шеренги легионеров, троица вышла к крайнему ряду. Здесь, у кромки строя, землю устилали тела раненых. Одним вражеское копье угодило в руку или ногу; рядом с ними, бессильно распластавшись, лежали другие — с пронзенной шеи или разбитым лицом. Ромулу с товарищами порой приходилось через них переступать, и тогда юноша мысленно просил у раненых прощения. Легче от этого не становилось.
Выбравшись к краю когорты, Ромул огляделся. Ни оптионов, ни центурионов. Должно быть, убиты. Да и фланг когорты изрядно потрепан врагом, долго легионерам не продержаться: либо погибнут, либо пустятся бежать с поля боя. Каждый миг становился все дороже, однако друзьям надо было дождаться, пока Петрей вернется с левого фланга.
Прикрываясь скутумами, троица переждала очередной набег. Отбиваться не было смысла, оставалось лишь позорно прятаться от вражеских копий за щитом. Впрочем, вскоре на поле вновь появился белый жеребец вместе с отрядом конницы, на ходу перестраивающей ряды.
— Вот он, — кивнул Ромул.
— Шагов триста, — пробормотал Сабин.
— Далековато, — добавил Паул.
Ромулом овладело странное спокойствие.
— Оставьте тут щиты. И шлемы, — приказал он. Вытерев окровавленный клинок о тунику, он вложил меч в ножны. — Снимайте кольчуги.
Двое остальных глянули на него, как на помешанного.
— В доспехах за милю видно, что мы чужие, — объяснил Ромул. — Да и тяжесть лишняя. А без доспеха нумидийцы нас примут за своих, как если бы под нами убили коней.
Друзья, с облегчением кивнув, принялись стаскивать с себя железо под ошалелыми взглядами стоящих рядом легионеров, которые не сводили глаз с придурков, кидающих на землю все снаряжение.
— Легко-то как, — усмехнулся Паул, скинув с себя кольчугу и оставшись в насквозь пропотевшей стеганой куртке.
Над головой просвистел очередной залп дротиков, и улыбка тут же сошла с лица Паула. Подхватив щиты, друзья переждали атаку и затем, осторожно высунувшись, подобрали каждый по нескольку копий, застрявших в земле между телами.
— Пора! — бросил Ромул, дождавшись, пока враги развернутся и поскачут обратно. — За ними!
Троица рванула за конниками, словно греческие бегуны на играх. Нумидийцы не оборачивались, а их кони, как и надеялся Ромул, скрывали друзей от остального вражеского войска, стоящего наготове. Главное — не пропустить миг, когда оба отряда встретятся и на римлян полетит вторая волна врагов.
На середине поля Ромул заметил, что в просветах между всадниками мелькают головы коней, скачущих навстречу.
— Ложись! На живот! — скомандовал он.
Теперь Сабин и Паул поняли замысел.
Все трое бросились на землю ничком и застыли как мертвые. Вскоре поле под ними задрожало от ударов копыт. Сердце Ромула неистово билось, он с трудом сдерживался, чтобы не поднять голову и не глянуть вокруг.
Через миг десятки нумидийцев проскакали мимо них галопом, на ходу выкрикивая что-то на своем гортанном языке, и даже не глянули на лежащих солдат — мало ли тут мертвых тел.
Сабин дернулся было встать, Ромул удержал его за руку.
— Лежи, — шепнул он. — Второй отряд увидит. Дождемся, пока первый поскачет обратно, и повторим.
Решительное лицо Сабина исказилось испугом.
— А потом?
— Затесаться между лошадьми — и бежать прямиком к Петрею.
— И по дороге молиться, — пробормотал Паул.
— Если выйдет — тогда что? — не отставал Сабин.
— Возвращаться к своим, — произнес Ромул как мог уверенно.
Удастся ли затея? Надежда таяла на глазах, однако отступать было поздно: от них зависит судьба соратников.
Об успехе нумидийской атаки, как обычно, возвестили вопли раненых легионеров, и вскоре землю вновь сотряс топот копыт — лошади летели обратно. Дождавшись, когда мимо пронесется последний всадник, Ромул скомандовал:
— Бегом! Со всех ног!
Друзья что есть мочи кинулись за нумидийцами. На сей раз они бежали вплотную за всадниками, никто из второго отряда не сумел бы их заметить. Ромул считал шаги: три десятка, четыре, пять, шесть… Никто не окликнул, не бросил копье. Отчаянно вертя головой по сторонам, юноша высматривал в толпе алый плащ Петрея.
— Там! — крикнул Паул, указывая вправо.
Глянув на скопище коней и всадников, Ромул в первый миг ничего не заметил, однако тут же зрение прояснилось. Римский полководец стоял от них в сотне шагов, окруженный толпой командиров, и, совсем как Цезарь на другой стороне поля, указывал рукой на участки вражеской армии. Вокруг гарцевали телохранители с копьями.
— Митра, помоги! Не ради меня, ради товарищей! — взмолился Ромул и, глянув на Сабина с Паулом, бросил: — Готовы?
Оба решительно кивнули.
— Если окликнут — ни слова, — предостерег их Ромул. — Не останавливаться, идти вперед.
Повернувшись прямо к Петрею, юноша припустил что было мочи. Через двадцать шагов друзья уже догнали нумидийскую конницу — образец сумбура по сравнению с римской когортой. Новоприбывшие всадники пробирались в первые ряды, то и дело обмениваясь тычками и шутками с теми, кто только что вернулся. Кто-то осматривал копыта коня, кто-то мочился, отовсюду неслись крики и приветствия, ходили по рукам бурдюки с водой. Легионеров никто не замечал.
— Шагом, — прошипел Ромул. — Смешаться с толпой.
Вся троица тут же замедлила бег, перешла на шаг. Загорелые, потные и окровавленные, в туниках, похожих на нумидийские, друзья почти не отличались от прочих. Вдруг Ромул опустил глаза — гладиусы! Мечи выдают их с головой! Его сковал страх, однако юноша велел себе не останавливаться. Никто не смотрит. Никто не заметит.
Он оказался прав. Пока они пробирались сквозь бестолковое сборище людей и коней, никто не заступил им путь. Кто-то из нумидийцев даже кивнул Ромулу. Тот что-то бормотнул и, не оглядываясь, пошел дальше, не дожидаясь вопросов. Через миг троица уже подходила к задним рядам, где вокруг Петрея теснились верхом командиры и стражники. Здесь все было по-иному.
— К нему не по добраться, — процедил Ромул углом рта. — Телохранители начеку. Копье на таком расстоянии добросите?
Сабин молча покачал головой.
— Только не я, — мрачно отозвался Паул.
Ромул судорожно вздохнул.
— Значит, дело за тобой, — решил Паул. — Стражников мы берем на себя. Успеешь прицелиться.
Ромул пересчитал дротики: у них с Паулом по два, у Сабина три. Всего семь. Мало, но что поделаешь. Юноша перевел взгляд на всадников вокруг Петрея, и его решимость едва не поколебалась.
— Не раскисать, велел он себе, выбираясь на открытое место и стараясь не поддаться страху.
Сабин с Паулом, маячившие за плечом каждый со своей стороны, приготовили дротики.
Петрей стоял так близко, что Ромул почти слышал его слова. Отведя правую руку, юноша прицелился командующему в грудь: золоченый панцирь на таком расстоянии не помеха, железный наконечник пробьет его без труда.
Стражник, стоящий в десяти шагах, скользнул по троице небрежным взглядом и вдруг насторожился: что-то в этих ребятах не так. Глянув внимательнее, он тут же раскрыл рот, однако выкрикнуть не успел: копье Паула пронзило ему грудь, телохранитель без звука свалился с лошади. Его сосед удивленно оглянулся, тут же заметил торчащий из груди товарища дротик и троих оборванцев и, разразившись громким кличем, занес копье для удара.
— Скорее! — крикнул Сабин.
События замелькали с удвоенной быстротой.
Первый дротик Ромул метнул в одного из командиров рядом с Петреем. Нумидиец, попытавшийся было направить коня на Ромула, через миг уже был на земле с копьем в животе. Петрей обернулся, вмиг оценил положение и с искаженным от страха и ярости лицом поворотил коня прочь. Ромул выругался: командующему армией Помпея собственная шкура была явно дороже, чем схватка с врагом.
Занеся для удара второй дротик, Ромул услышал удивленный выдох Паула и, глянув назад, в ужасе увидел копье, торчащее из правого бока легионера. Не встретив на своем пути кольчуги, наконечник скользнул по ребрам и пронзил легкое. Рана была явно смертельной: с губ Паула уже стекала пенная струйка крови.
Солдат еще нашел в себе силы кивнуть на Петрея — и тут же рухнул наземь.
Ромул обернулся. Петрей в сопровождении двух стражников уже скакал прочь. Бить по движущейся мишени, да еще в окружении снующих рядом нумидийцев? Ромул вдохнул поглубже. Надо бить, иначе все их усилия ни к чему и Паул погиб зря. Занеся руку, юноша метнул копье ввысь, поверх голов командиров и стражников. Стремительное, как пущенная из лука стрела, оно описало в воздухе дугу и на излете ударило Петрея в левое плечо. Командующего отбросило влево, однако он удержался в седле; его тут же подхватил телохранитель, и кони галопом умчались прочь.
Ромул бессильно выдохнул. Ничего не вышло. От такой раны Петрей не умрет.
Где-то рядом свистнул меч, раздался окрик:
— Римское дерьмо!
Ромул пригнулся: меч едва не задел его шею. Отступив на шаг, юноша выхватил из ножен гладиус, отбил следующий удар и еще один, однако противник бил с седла, защищаться было трудно. Нумидиец вновь замахнулся — и Ромул, метнувшись вбок, вонзил меч нумидийцу в бедро. Тот глухо взвыл и рухнул на землю.
Ромул огляделся. Со всех сторон его окружали оскаленные рты и искаженные яростью лица.
Куда подевался Сабин?
