Глава XXIII
РУБИКОН

Фабиола вздрогнула и придвинулась ближе к огню. Ничто не помогало ей согреться — ни горячее вино, ни плотная одежда, ни пол с подогревом, ни толстые одеяла. Землю покрывал глубокий снег, колючий северный ветер уже неделю без устали теребил красную черепицу на крыше. Фабиола сжала губы. Может быть, новый год и начался, но погода ни капли не улучшилась. Как и ее настроение.

Естественно, причиной тому был не только холод. Фабиола понимала, что ей следует благодарить судьбу. Она здесь, рядом с одним из тех людей, которые определяют будущее Рима. Но в душе она чувствовала пустоту.

Фабиола думала о двух годах, прошедших после ее воссоединения с Брутом. Память о том, как она упала в его объятия, всегда отравляло то, что она сказала на пиру спустя несколько часов. Допустила чудовищный промах, который оскорбил Цезаря, подорвал ее уверенность в себе и сильно разгневал ее возлюбленного. Брут был чрезвычайно предан своему полководцу, и Фабиоле понадобилась целая вечность, чтобы исправить зло, которое она причинила. Но уговоры, лесть и кокетство сделали свое дело, и в конце концов Брут снова уступил ее чарам. А Фабиола решила больше никогда не повторять своей ошибки. После прозрачной угрозы Цезаря она держалась тише воды ниже травы и на неопределенный срок отложила намерение выяснить, кто ее отец. Здесь, на вилле Брута, она могла не бояться ни Цезаря, ни Сцеволы, ни кого-либо другого. Сбитая с толку и сгорающая от стыда, она спрятала голову в песок. По крайней мере, на время.

Однако за стенами ее убежища события развивались быстро. После оглушительной победы, одержанной Цезарем, Сенат объявил двадцатидневное торжество. Кроме того, ему была оказана редкая честь: Цезаря решили выбрать консулом заочно, не требуя его возвращения из Галлии в Рим. Новый закон, принятый по инициативе союзников Цезаря, чрезвычайно взволновал Катона и оптиматов. Если Цезарь легко сменит свою нынешнюю должность проконсула Галлии на должность консула Республики, он перестанет быть рядовым гражданином и будет недоступен для судебного преследования. Больше всего врагов Цезаря злило то, что народу не было до этого никакого дела. Но они-то помнили, как Цезарь нарушил закон во время своего первого консульского срока, запугивая и применяя насилие против второго консула и других политиков, и ждали удобного момента, чтобы нанести удар. Интриги усиливались. Дела были забыты, заговоры множились, звучали страстные речи. Ясным казалось только одно: Катон этого так не оставит. Даже если требование будет стоить ему жизни, он добьется, чтобы Цезарь предстал перед судом Рима.

Сам же Цезарь, стоявший лагерем в Галлии, знал все, что происходило в столице, злился, но ничего не мог поделать. Война продолжалась. Несмотря на сокрушительное поражение Верцингеторикса в Алезии, некоторые племена отказывались подчиняться Риму. На преодоление их сопротивления ушло еще двенадцать месяцев. Фабиола, сопровождавшая Брута и его командира, знала, как бесили Цезаря попытки оптиматов сместить и наказать его. Ее любопытство возрастало после ежевечерних разговоров с любовником. Доводы Брута были не слишком серьезными, но убеждать он умел, и его слова поднимали Фабиоле настроение.

— Неужели Сенат не понимает, что сделал Цезарь для Рима?! — восклицал Брут. — Сколько опасностей вынес ради него? Какую славу завоевал для своего народа? Неужели он должен сложить с себя командование и сам прийти в логово льва, в то время как Помпей сохранил все свои легионы?

Неудивительно, что Цезарь отказывается подчиняться требованиям оптиматов, думала Фабиола. Она на его месте тоже не подчинилась бы. Как и Помпей, его соперник.

Но Катон не унимался, как пес, треплющий дохлую крысу. Шел месяц за месяцем, а Сенат все обсуждал дела Цезаря: сколько легионов должно находиться под его началом, сколько легатов ему можно оставить и когда именно он должен сложить свои полномочия. Многих сенаторов убеждали доводы оптиматов, но галльское золото приводило к тому, что число сторонников Цезаря не уменьшалось. Красноречивый трибун Курион, подкупленный Цезарем, накладывал вето на любую попытку вызвать полководца в Сенат. А Сенат раскололся на два непримиримых лагеря, и с этим ничего нельзя было поделать. Как сохранять нейтралитет в условиях, когда оптиматы усиливали кампанию против Цезаря! Какие-то тайные причины заставляли Помпея лавировать, по очереди примыкая то к сторонникам Цезаря, то к его противникам. Но в конце концов яростные уговоры Катона и его союзников сделали свое дело, и Помпей сдался. Сначала в его речах звучали лишь завуалированные угрозы, но со временем они стали более решительными.

Фабиола смотрела на хлопья снега, летящие за окном, и ощущала холодок под ложечкой. Она представляла себе этот день, но в глубине души не верила, что он наступит.

Месяц назад Сенат по наущению Куриона принял декрет, согласно которому Помпей не мог без совета с Цезарем принимать решения, касающиеся Италии и Испании. Это было образцом искусной дипломатии перед лицом грозившего конфликта. Решение справедливое, думала Фабиола. Но недовольные экстремисты взяли реванш, уговорив Помпея настоять на своих правах. На следующий день Помпея посетил один из консулов, вручил ему обнаженный меч и попросил выступить против Цезаря ради спасения Республики. Вряд ли осознавая последствия своих действий, оптиматы решили воспользоваться услугами единственного человека в Италии, у которого была огромная личная армия. И он принял предложение.

— Если другого способа не найдется, я сделаю это, — после минутного колебания ответил Помпей. И немедленно приказал привести в готовность свои легионы.

Как всегда, ответ Цезаря на эти незаконные действия не заставил себя ждать. Два легиона были отправлены из Галлии в Равенну, находившуюся в сорока километрах от границы, к реке Рубикон.

Впервые за два поколения Республика оказалась на грани гражданской войны.

Фабиола была решительной сторонницей Цезаря. Для любовницы Брута в этом не было ничего странного. Ее старые подозрения и недавний страх перед Цезарем уступили место неохотному восхищению. Прирожденный военный вождь, он умело действовал в условиях разразившейся политической бури. Даже теперь, в последний час, Цезарь пытался договориться с зашедшим в тупик Сенатом. Но оптиматы уперлись. Они отвергли как предложение Цезаря сразу после избрания передать Трансальпийскую Галлию второму консулу, так и предложение разоружить армию одновременно с армией Помпея. Не помогло даже то, что переговоры взял на себя Цицерон. Три дня назад Сенат потребовал, чтобы к марту Цезарь распустил свои легионы, иначе его объявят изменником. Но на это решение наложили вето новые трибуны Марк Антоний и Кассий Лонгин, старые и верные сторонники Цезаря.

Как говорил Брут, Цезаря обложили со всех сторон. Ставить в такое положение искусного полководца не следовало.

Фабиола сделала единственное, что было в ее силах. Днем она помолилась Митре, прося защитить ее и Брута. Хотя она считала себя сторонницей Цезаря, но за него молиться не стала. Часть ее души сопротивлялась этому. Может быть, причина заключалась в предупреждении друида, то и дело звучавшем в ее мозгу? Фабиола не была в этом уверена. Цезарь вел себя так, словно игнорировал мнение богов. Он сам выбрал свою судьбу. Какой она будет, покажет время.

В коридоре послышался стук подошв, подбитых гвоздями, после чего дверь открылась, пропустив в комнату холодный воздух. И Брута. Его обычно веселое лицо было мрачным.

— Милый! — торопясь к нему навстречу, воскликнула Фабиола. — Что случилось?

— Проклятые оптиматы снова обратились к Сенату с требованием, чтобы Цезарь распустил свои легионы к марту! — злобно ответил Брут.

Фабиола взяла его за руку.

— Но у Антония и Лонгина есть право вето.

Брут испустил гневный смешок.

— Их там не было.

Фабиола наморщила лоб.

— Не понимаю…

— Негодяи оптиматы предупредили обоих трибунов, чтобы они не приходили в Сенат. «Ради их собственного блага». Антоний и Лонгин были вынуждены бежать из города вместе с Курионом, переодевшись рабами! После этого голосование прошло как по маслу. — Брут кипел от гнева. — И эти люди смеют обвинять Цезаря в беззакониях! — Он умолк и начал расхаживать по комнате, как тигр в клетке.

Какое-то время Фабиола следила за ним молча.

— Что сделает Цезарь? — наконец спросила она, заранее зная ответ.

— А ты как думаешь? — бросил Брут.

Фабиола едва не отпрянула.

Его лицо тут же смягчилось.

— Извини, милая. Но Цезарь объявлен врагом Республики. Ему приказано сдаться Сенату и заранее согласиться со всеми последствиями.

— Конечно, он этого не сделает? — спросила она.

Брут с жаром замотал головой.

— Значит, он перейдет Рубикон? — еле слышно промолвила Фабиола.

— Да! — воскликнул Брут. — Сегодня же! Тринадцатый легион уже стоит на берегу и начнет переправу, как только прибудет Цезарь.

— Так быстро? — Фабиола с испугом посмотрела на своего возлюбленного и убедилась, что он не шутит. — А где же силы Помпея?

Брут по-волчьи улыбнулся.

— У этого болвана здесь никого нет, а гарнизоны Арминиума и других ближайших городов получили щедрую взятку.

Фабиола ощутила облегчение. В ближайшее время кровопролития не будет.

— Каковы его планы?

— Ты же знаешь Цезаря, — подмигнув, ответил Брут. — Он на полдороге не останавливается.

— Рим? — побледнела Фабиола.

Брут только улыбнулся в ответ.

Она чуть не потеряла сознание. Такого никто не ожидал. Хотя здесь, в Равенне, находились не все силы Цезаря, его закаленная в боях армия была самой сильной в истории Республики. Но когда Помпей соберет свои легионы, его армия будет намного больше. Неминуемое столкновение двух лидеров, каждый из которых стремился к неограниченной власти, должно было губительно сказаться на демократии и правах простых граждан. Почему дела приняли такой оборот?

— А мы? — спросила она.

— Теперь Цезарь нуждается в поддержке, как никогда раньше. — Улыбка Брута вновь стала гневной. — Мы идем с ним.

У Фабиолы гулко забилось сердце. К страху примешивалось странное возбуждение. Она станет свидетельницей того, как римский полководец совершит неслыханную государственную измену.

Перейдет Рубикон с оружием в руках.

Фабиола ощутила священный ужас. Друид был прав. Если бы старик успел рассказать о судьбе Ромула, с болью в сердце подумала она.

— Скоро ты все услышишь сама, — сказал Брут.

Фабиола бросила на него вопросительный взгляд.

— Цезарь устраивает пир. Мы приглашены.

— А разве он не станет встречаться со своими офицерами? — спросила сбитая с толку молодая женщина.

— Совсем наоборот. Пир перед битвой — лучшая политика. — Брут засмеялся. — Только не вздумай спрашивать его про Герговию!

Фабиола хихикнула, но тут же стала серьезной.

— Не беспокойся, милый. Я больше никогда не подведу тебя.

— Знаю. — Брут подошел вплотную и посмотрел ей в глаза. — Я доверяю тебе, как никому другому.

Его слова согрели Фабиоле душу. Это означало, что Брут предан ей больше, чем Цезарю. Одна важная битва была уже выиграна.

Для Фабиолы она значила больше, чем все предстоящие.

Фабиола давно перестала стесняться, когда ее представляли аристократам. Тем более что практически всем коллегам Брута теперь стала известна ее история. Брут об этом не знал, но кое-кто из них был клиентом Лупанария. Впрочем, римляне терпимо относились к вольноотпущенникам, что сильно облегчало Фабиоле жизнь. Для офицеров, с которыми встречалась Фабиола, она была красивой и умной молодой женщиной, которую очень ценил Брут. Она подозревала, что некоторые из них ему завидовали и хотели бы, чтобы Фабиола принадлежала им.

В тот вечер старая выучка очень ей пригодилась. Когда Фабиолу представляли Лонгину, одному из новых трибунов, она так нервничала, что ощутила приступ тошноты, но сумела сдержаться. Лонгин, прибывший вместе с Антонием и Курием всего несколько часов назад, принес вести о том, что собирается делать Сенат. Но Фабиолу больше интересовало другое. Этот офицер сражался при Каррах, но сохранил честь и сумел увести с поля боя своих уцелевших легионеров. Именно он принес в Рим весть о страшном поражении. Это значило бередить старую рану, но Фабиоле хотелось расспросить Лонгина не о предстоящей гражданской войне, а о том, что случилось в Парфии. Как только он появился, в ней воскресла надежда на то, что Ромул жив.

Лонгин удивился.

— Почему тебя интересует это огненное пекло? — Его покрытое шрамами лицо омрачилось. — Я стараюсь не вспоминать о нем.

Фабиола быстро оглянулась, убедилась, что Брут за ней не следит, и решила прибегнуть к лести, которая действовала на мужчин безотказно.

— Лонгин, к чему эта излишняя скромность? — промурлыкала она. — Мне говорили, что если бы при Каррах командовал ты, исход битвы был бы совершенно другим.

Грубоватое лицо Лонгина слегка смягчилось.

— Не уверен, — возразил он. — Но в тот день Красс действительно не послушался моего совета.

Она понимающе кивнула.

— Это действительно было так ужасно?

— Госпожа, ты и представить себе не можешь, что там творилось, — нахмурился Лонгин. — От горизонта до горизонта один песок. Жарче, чем в Гадесе. Еды мало, а воды вообще нет. — Он вздохнул. — А еще эти проклятые парфяне. По большей части малорослые, но, клянусь богами, ездят верхом и стреляют из луков они отменно. Простые легионеры не могут с ними сражаться. — Его лицо потемнело. — А благодаря предательству наших так называемых союзников-набатеев мы остались почти без кавалерии.

— Говорят, это самая большая ошибка Красса, — выпалила Фабиола, — то, что у него не было надежной кавалерии!

Лонгин посмотрел на нее с уважением, и это обрадовало Фабиолу. Конечно, он не догадывался, что она повторила слова Брута.

— Верно, — согласился Лонгин. — Часть нашей галльской конницы погибла вместе с сыном Красса Публием, а остальные просто бежали. Мы оказались на выжженной солнцем равнине: тридцать тысяч пехотинцев против десяти тысяч всадников, вооруженных луками и неограниченным запасом стрел. Нетрудно представить, что было дальше… — Он угрюмо умолк.

Фабиола слышала о Каррах много вымыслов и сплетен, но то, что рассказал Лонгин, было еще ужаснее. При мысли о том, что там находился Ромул, у нее в горле встал ком. Она сглотнула, пытаясь утешиться видением, которое посетило ее в митреуме. Чтобы участвовать в сражении, которое ей привиделось, брат должен был пережить истребление армии Красса. Наверное, Ромула спасли сами боги, подумала Фабиола, отчаянно надеясь на это. И будут продолжать хранить его.

— Госпожа, что с тобой?

Фабиола поняла, что выдала себя. Она хотела солгать, но подумала, что это бессмысленно: Лонгин знал ее происхождение.

— Там был мой брат, — просто сказала она.

— Понимаю. Он тоже был… — Лонгин смущенно умолк.

— Рабом? Да, был. И гладиатором тоже, — не моргнув глазом, ответила Фабиола. — Думаю, он вступил в когорту наемников и служил там простым воином.

Лонгин не смог скрыть удивление.

— Требования к наемникам, конечно, не такие жесткие, как к легионерам. Но большинство их сражались отлично. Во время битвы двадцать храбрых наемников, попавших в окружение вместе с Публием, сумели прорваться и вернулись в наши ряды невредимыми. Правда, вряд ли это им помогло. В тот день Рим потерял много хороших воинов. — Лонгин посмотрел ей в глаза. — Кое-кто из наемников отступил к Евфрату с моим легионом. Может быть, твой брат среди них?

Фабиола покачала головой.

— Не думаю.

Он потрепал ее по руке.

— Но Ромул выжил, — решительно сказала она. Лонгин смерил ее недоверчивым взглядом. — Я в этом уверена.

— Ясно. Но если так, он… — Лонгин заставил себя улыбнуться. — Кто знает?

Фабиола благодарно ответила на его улыбку. Седой трибун пытался защитить ее от жестокой реальности. Выживших римских легионеров ждала незавидная судьба. Но он не видел того, что видела она, выпив хому. Не слышал слов умиравшего друида. Они были краткими, но вселяли надежду. Пока ей везло. Следовало верить, что и Ромулу везет тоже. Иначе можно было сойти с ума.

— Фабиола, — окликнул ее Брут, — Цезарь приглашает нас к себе.

Лонгин поклонился и сделал шаг в сторону.

Поблагодарив его, Фабиола пошла следом за Брутом, который выглядел довольным.

— Чего он хочет? — тревожно спросила она. После Алезии молодая женщина больше не встречалась с Цезарем лицом к лицу. Только в присутствии других людей.

— Он уже поговорил с Антонием и парой других людей, — ответил Брут. — Думаю, Цезарь хочет выпить за нашу грядущую удачу.

У входа в боковое помещение стояли пятеро суровых ветеранов. Увидев приближавшуюся пару, воины вытянулись, а возглавлявший их оптион прижал кулак к кольчуге и отдал салют.

Брут небрежно ответил на приветствие, и они прошли внутрь, в личные покои Цезаря. Он в одиночестве склонился над картой Италии, разложенной на письменном столе. Не сознавая их присутствия, Цезарь ткнул пальцем в пергамент и пробормотал:

— Рим…

Брут улыбнулся.

Уже не в первый раз Фабиолу удивило сходство Цезаря и Ромула. У нее самой были такие же волосы, орлиный нос и пронизывающий взгляд. Пусть их разделяла пропасть, но Фабиола испытывала то же жгучее стремление к успеху, которое видела в Цезаре. Он не боялся выступить против всех органов власти в Республике. Та же смелость и то же упрямство пылали в душе Ромула. И в ее душе тоже. Может быть, задача, стоявшая перед ней, была менее амбициозной, но Фабиола знала, что не остановится, пока не найдет того, кто изнасиловал ее мать. И не отомстит этому человеку. Даже если это сам Цезарь, злобно подумала она. Это мой долг перед матерью. И перед Ромулом. Но тут ее снова одолели сомнения. Неужели он действительно мой отец? О боги, как же мне узнать правду?

Наконец Цезарь почувствовал их присутствие. Он выпрямился и тепло улыбнулся обоим.

— Спасибо, что пришли.

— Цезарь, мне никогда не пришло бы в голову отказаться от твоего приглашения, — ответил Брут.

— И мне тоже. — Фабиола низко поклонилась.

Хозяин угостил их мулсумом.

— За скорую победу, — сказал Цезарь, поднимая бокал. — И за то, чтобы Сенат наконец опомнился. — Они улыбнулись и выпили.

— Это печальный день для Республики, — продолжил Цезарь. — Но мне не оставили выбора. С самым победоносным полководцем в нашей истории нельзя обращаться как с собакой.

— Конечно нет! — с негодованием воскликнул Брут. — Помпей не желает отказаться от власти и распустить свои легионы — с какой стати это должен делать ты?

Фабиола кивнула и пробормотала что-то неразборчивое.

— Но Помпей — не зеленый новичок, — предупредил Цезарь. — Надеюсь, нам удастся столковаться с ним и оптиматами, иначе борьба будет долгой.

— В Галлии мы сражались семь лет, — с улыбкой ответил Брут. — Что для нас значит еще год-другой?

Цезарь откинул голову, рассмеялся, а потом внимательно посмотрел на Брута.

— Своим успехом я обязан таким храбрецам, как ты, — сказал он. — Я таких вещей не забываю.

— Спасибо, Цезарь, — ответил Брут.

Фабиолу обрадовало это проявление взаимной симпатии.

Непринужденная беседа продолжалась еще несколько минут, а потом Цезарь выдвинул ящик письменного стола.

— Хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня, — тоном заговорщика сказал он Бруту. — Это не займет много времени.

— Цезарь, я выполню любой твой приказ! — пылко ответил Брут.

В руке Цезаря очутился пергаментный свиток.

— Это новые приказы для отрядов, находящихся в Арминиуме. — Увидев недоумение Фабиолы, он объяснил: — Я послал их туда еще вчера. Переодетых в гражданское.

— Я должен съездить туда лично?

— Нет. Просто отдай свиток оптиону, который ждет у моей повозки. Он знает, куда ехать.

Брут взял свиток и быстро вышел из помещения.

Оставшись наедине с Цезарем, Фабиола неловко улыбнулась. Неужели это было запланировано? Но вскоре ее тревога улеглась; Цезарь учтиво поинтересовался ее здоровьем и планами на будущее.

— Ты будешь рожать ему детей? — спросил он.

Фабиола покраснела.

— Да, если на то будет воля богов.

До сих пор она избегала беременности, пользуясь знанием трав, полученным в Лупанарии. Укрепиться в своем новом положении было куда важнее. Естественно, Брут об этом не догадывался. Пытаясь справиться с нервами, она начала теребить золотые серьги с сердоликами.

Удовлетворенный ответом, Цезарь провел ее в смежную комнату и жестом показал на позолоченную кирасу и алый плащ полководца.

— Я надену их позже, — сказал он. — У Рубикона.

— Ты будешь чудесно выглядеть, — выпалила Фабиола, с тревогой ожидая возвращения Брута. Почему его так долго нет? — Как настоящий герой-завоеватель.

— Ты умеешь польстить мужчине, — наклонившись ближе, сказал Цезарь. — Бруту очень повезло, что у него есть такая женщина, как ты.

— Спасибо, Цезарь.

Раздалось еле слышное звяканье, и Фабиола опустила глаза. На ковре что-то блестело. Это была серьга, выпавшая из ее уха. Фабиола наклонилась за ней, и ее грудь обнажилась сильнее, чем следовало. Поднявшись, она заметила жадный взгляд Цезаря и окаменела.

— Такая молодая… — пробормотал он. — Само совершенство…

Хищный блеск в глазах Цезаря заставил Фабиолу почувствовать себя еще неуютнее. Она попятилась и стиснула серьгу с такой силой, что заболела ладонь.

Он молча пошел за ней.

Испуганная Фабиола отступала до тех пор, пока не уперлась спиной в стену. Двигаться дальше было некуда. Она пыталась не поддаться панике. Где же Брут?

Цезарь сделал шаг вперед, и Фабиола ощутила запах вина.

— Ты — настоящая красавица.

Фабиола опустила глаза, мечтая, чтобы он ушел. Однако вместо этого Цезарь сжал в ладонях ее груди, а потом лизнул в шею. Помертвевшая от страха Фабиола и пикнуть не смела. Перед ней стоял один из двух самых могущественных людей в Республике, а она была содержанкой знатного вельможи. То есть никем.

Наконец Цезарь оторвался от нее.

— Раньше ты была рабыней. — (Она кивнула.) — Если так, то ты к этому привычна, — прошипел Цезарь, задирая ей подол.

По щекам разгневанной Фабиолы побежали слезы. Тяжело дыша, он возился с ее лициумом, отодвигая его в сторону. Митра и Юпитер, помогите мне, взмолилась она. Но боги не спешили вмешиваться. А Брута все не было. Попытки Цезаря становились все более яростными. Когда его напрягшийся член коснулся бедра Фабиолы, она крикнула:

— Нет! Пожалуйста!

Один из стоявших снаружи легионеров засмеялся, и у Фабиолы тут же возникло подозрение, что Цезарь проделывает такое не впервые.

Когда снаружи раздался шум, он на мгновение остановился и прислушался.

Она перевела дух, но тревога оказалась ложной. Вместо того чтобы отпустить Фабиолу, он вывернул ей руку, заставил встать на колени и опустился рядом. Она застонала от страха.

— Молчи, иначе будет плохо!

Фабиола сама не знала причины, но эти слова задели в ее душе чувствительную струну. Внезапно она поняла. Поняла все. Цезарь действительно был насильником. И ее отцом.

— Снимай платье, — приказал он. — Я трахну тебя на полу.

Перед ее мысленным взором предстала Вельвинна. Обнаженная. Беспомощная. Одинокая. Двадцать один год назад этот человек сделал то же самое с ее матерью. Фабиолой овладел жгучий гнев.

— Нет! — зарычала она. — Не выйдет!

Цезарь занес руку для удара. Она была готова защищаться изо всех сил.

— Фабиола! — раздался за дверью голос Брута. — Цезарь! Где они?

Последовало неловкое молчание.

— Отвечайте! — крикнул Брут.

— Они в другой комнате, — неохотно пробормотал один из часовых.

— Отойди в сторону.

Цезарь выругался себе под нос, поправил одежду и встал.

Фабиола быстро сделала то же самое. Брут не должен был ничего заподозрить. Она знала его характер. Он бросился бы на всякого, кто попытался бы силой овладеть Фабиолой. Даже на Цезаря, своего командира. О последствиях такого шага было страшно подумать. Последствиях для них обоих. Нужно вести себя так, словно ничего не случилось. И тут на нее снизошло вдохновение. Фабиола раскрыла саднившую ладонь правой руки, на которой лежала сломанная золотая серьга с сердоликом. Охваченная ужасом, до этого момента Фабиола не отдавала себе отчета, что она делает.

В дверях появился Брут.

— Вот вы где, — с облегчением сказал он. При виде Цезаря и своей возлюбленной, стоявших близко друг от друга, он наморщил лоб. — Что случилось?

Цезарь смущенно откашлялся.

— Ничего, милый. Цезарь показывал мне свои доспехи. А потом я уронила серьгу, — бодро ответила Фабиола, протягивая руку. Сломанное украшение отразило свет лампы, и Фабиола взмолилась, чтобы Брут не слишком внимательно его рассматривал. — И мы начали ее искать.

— Понятно, — сказал Брут, в голосе которого слышалось подозрение. — Цезарь, оптион отбыл.

— Отлично. А теперь я должен извиниться перед гостями, — лаконично ответил Цезарь. — И ты тоже. Нам нужно к рассвету достичь Рубикона. Не позже.

— Конечно, — ответил Брут.

— До следующего раза.

Цезарь поклонился Фабиоле и дерзко улыбнулся; двойной смысл этой фразы был понятен только им обоим. Он не боялся огласки. Бывшая рабыня не посмеет и рта открыть. А если и посмеет, он скажет, что ничего подобного не было.

Фабиола изящно поклонилась в ответ, но думала только о кровавой мести.

Брут вывел ее наружу.

— Милая, у тебя усталый вид, — погладив ее по руке, сказал он. — Можешь подремать по дороге. Когда доберемся до брода, я тебя разбужу.

Фабиола, с трудом скрывавшая гнев, только кивнула в ответ.

— Рим ждет нас, — прозвучал сзади голос Цезаря. — Кости брошены.

— Надеюсь, Фортуна сделает так, что нам выпадут две шестерки, — с улыбкой ответил Брут.

Но Фабиола их не слушала. Ты готов был изнасиловать собственную дочь, злобно думала она. Негодяй. Кипевший в ней гнев добавил Фабиоле сил. Она не успокоится, пока Цезарь не заплатит за свое преступление. А орудием мести станет Брут, пусть даже против своей воли. Фабиола раздует мелькнувшую в его глазах искру подозрения в пламя ненависти. Но всему свое время.

Митра, отчаянно взмолилась она. И Юпитер, Всеблагой и Великий. Больше я ни о чем вас не попрошу. Подарите мне только одно.

Смерть моего отца.