Глава XVII
ПОСЛЕДНЕЕ СРАЖЕНИЕ
Берег Гидаспа, Индия, весна 52 г. до н. э.
Перед восходом солнца небо на востоке окрасилось в багрово-красный цвет. Кровавая кайма как нельзя лучше соответствовала настроению невыспавшихся, раздраженных легионеров. Раз уж на небе выступила кровь, значит, и Гадес должен быть где-то неподалеку. В то утро богам возносились особенно горячие молитвы. Как всегда, воины просили ниспослать благополучие своим женам, детям и прочим родным. Хотя вряд ли кто-нибудь во всей Италии сомневался в гибели солдат Забытого легиона, они все же были живы, и не в последнюю очередь благодаря тому, что постоянно помнили о доме. Теперь они в последний раз просили богов защитить тех, кого любили. А им самим уже мало что требовалось.
Те немногие, кто мог совладать с волнением, завтракали. Но куда важнее было наполнить водой фляги и заплечные бурдюки. Во время боя жажда всегда становилась особенно нестерпимой.
Почти сразу же после рассвета Пакор приказал занять позиции, приготовленные возле берега реки. Оставшийся в полумиле походный лагерь попросту бросили — со всеми палатками, запасным снаряжением и прочим. Защищать его не было смысла. Если бы Забытому легиону удалось каким-то чудом одержать победу, то уцелевшие нашли бы все имущество там, где оставили. При ином исходе было совершенно неважно, что случится с тюками, рогульками, на которых легионеры их носили, запасной одеждой и скудными ценностями.
Первую когорту, укомплектованную самыми опытными ветеранами, поставили в центре. Справа и слева от нее поместили по пять когорт, еще семь и остатки кавалерии Пакора образовали резерв. Свой личный отряд командир легиона расположил позади первой когорты. Там же находилась группа барабанщиков-парфян и римских трубачей, готовых в любое мгновение передать команду Пакора. А рядом с ними стоял аквилифер: на достаточном удалении от передней линии, чтобы серебряному орлу не угрожала непосредственная опасность, но в то же время достаточно близко для того, чтобы каждый легионер мог, повернув голову, увидеть священную эмблему.
Необходимо было использовать любое, даже самое крошечное преимущество, каким только обладал легион.
Стоявшие в первых пяти шеренгах были вооружены длинными копьями; почти две трети держали щиты, обтянутые шелком. Драгоценной ткани, купленной у Исаака, торговца из Иудеи, с которым легион встретился на пути в Маргиану, достало лишь на пять тысяч щитов, может, чуть больше или чуть меньше. Но и этого должно было хватить. На флангах и в тылу солдаты, обслуживавшие баллисты, осматривали свои машины, удостоверяясь, что механизмы хорошо смазаны, крепления не разболтались, а тетивы из кишок туго натянуты. Цели пристреляли заранее, камни сложили аккуратными кучами. Самые опытные артиллеристы уже измерили поле предстоящей битвы и отметили каждую сотню шагов приметным валуном или глубоко вбитым в землю колом. Таким образом точно определяли дальность выстрелов, что делало их еще смертоноснее.
Затем дополнительный отряд отправили выкопать несколько дополнительных траншей у реки, чтобы пустить на поле как можно больше воды и переполнить все выкопанные накануне канавы. Их замаскировали, воткнув в мокрую землю нарубленные ветки; этот «лес» скрывал от посторонних глаз и продолжавшиеся земляные работы. Между прочим, их результат оказался столь внушительным, что настроение легионеров немного поднялось.
А далее оставалось только ждать.
Утро выдалось красивым и ясным. Зловещая краснота посветлела и исчезла. На небо вернулась привычная голубизна. Разбросанные тут и там небольшие, четко очерченные облака слегка приглушали яркий солнечный свет, и потому сильной жары пока что не было. Воздух казался почти неподвижным, в кустах у реки распевало множество птиц. Поодаль в густой траве паслись, отмахиваясь хвостами от мух, дикие ослы-куланы.
Ромул увидел Тарквиния. Тот стоял рядом с Пакором, оба размахивали руками, несомненно обсуждая стратегию сражения. Поговорить с гаруспиком не было никакой возможности, и Ромулу оставалось лишь надеяться на то, что им с Бренном все же удастся отыскать его и вместе встретить неизбежный конец.
Когда он наступит, угрюмо думал Ромул. Чтобы узнать, какая участь их ждет, вовсе не требовалось пророческих способностей — войско, с которым предстояло сразиться, было громадным.
Первой появилась индийская конница. Сидевшие на низкорослых проворных лошадках воины с тюрбанами на голове были вооружены по-разному — у кого несколько дротиков, у кого лук. Для защиты имелись круглые или полукруглые щиты. Зато доспехов не было почти ни на ком, одежду большинства всадников составляла простая набедренная повязка. Держась на расстоянии большем, чем полет стрелы, они внимательно следили за римлянами непроницаемыми темными глазами. Это были разведчики, легкая кавалерия, выполнявшая примерно те же обязанности, что и галльская конница, входившая в армию Красса. Но их было так много, что они вполне могли повлиять на ход сражения — не менее пяти тысяч против двух с половиной сотен конников, оставшихся у Пакора. Индийцы хорошо понимали свою силу, настолько хорошо, что часть из них отправились к реке поить лошадей прямо на виду у противника.
Но они не попытались напасть на Забытый легион. По всей видимости, не видели в этом смысла.
Пакор выжидал, не желая зря терять людей и расходовать приготовленные для баллист камни. И люди, и камни сейчас были на вес золота, а то и дороже.
Следом прибыли боевые колесницы. Таких больших Ромул никогда еще не видел. На каждой из деревянных двуконных повозок с крепкими сплошными колесами, богато украшенных серебром и золотом, помещались помимо возницы двое или трое воинов, вооруженных копьями и луками.
Ромул насчитал почти триста колесниц.
Как только колесницы присоединились к кавалерии, поднялся крик. Индийцы смеялись, тыча пальцами в сторону римлян. К нестройному хору присоединялось все больше и больше голосов, которые в конце концов слились в невнятный гул. Конечно, никто из римлян не понимал слов, но было ясно, что это издевательства и оскорбления.
Легионеры, как подобает римлянам, хранили полное молчание. Вскоре это подействовало на индийцев, они понемногу умолкли, и наступило странное подобие перемирия, во время которого противники настороженно рассматривали друг друга. А потом послышался отдаленный басовитый гром.
Легионеры всматривались в небо, но там не было никаких туч. И тут до них дошло, что они слышат шаги приближающейся пехоты. Через некоторое время южный горизонт заслонило людское полчище. Войско приближалось, и Ромул начал различать лучников, пращников и обычных пехотинцев. Разнообразие их вооружения поражало: казалось, что там не найти двоих человек, вооруженных одинаково. Можно было разглядеть секиры, короткие мечи, копья, даже двуручные мечи вроде того, каким сражался Бренн. Воины несли пики, зубастые палицы и мечи с сильно изогнутыми клинками, похожими на те, какие использовали гладиаторы-фракийцы. Подобно кавалеристам, у большинства пеших индийцев не было доспехов. Кое у кого имелись кожаные куртки, шлемы и маленькие круглые щиты. Лишь немногим хватило средств на кольчугу или кирасу, но даже и у них доспехи были заметно легче, чем прикрывавшие бедра кольчуги и тяжелые скутумы легионеров. Впрочем, это ничего не значило. Врагов насчитывалось не менее тридцати тысяч.
Численность вражеского войска сама по себе внушала страх, но не из-за этого римские солдаты начали тревожно переглядываться. Странный гром производили не только бесчисленные воины. Его издавали и животные. Над полчищами противника возвышались серые громады.
Слоны.
Их было множество, десятки. Управляли ими махауты с помощью палок с укрепленным на конце острым крюком. Спину каждого слона прикрывала толстая попона из красной ткани, укрепленная пропущенным под широкой грудью животного кожаным ремнем. На этом ковре, крепко обхватив ногами бока великана, сидели двое или трое копейщиков или лучников. Каждый десятый слон вез только одного пассажира и груз в виде пары больших барабанов — эти люди должны были передавать в бою приказы командиров. Огромные уши животных на ходу развевались, придавая им обманчиво кроткий вид, никак не вязавшийся с накидками из толстой, испещренной складками кожи, прикрывавшими их головы и плечи. Махаута защищало нечто вроде веера из того же материала, торчавшего вверх над загривком слона. Когда животные приблизились, стало видно, что у многих из них на бивни были надеты острые и длинные металлические наконечники, а некоторым вдобавок привязали цепями к хоботам утыканные шипами железные шары.
Они казались неуязвимыми. Непобедимыми. Сердце Ромула екнуло, и даже Бренн встревожился, а многие находившиеся рядом с ними легионеры явно испугались. Младшие офицеры и парфяне-центурионы растерянно переминались с ноги на ногу.
Жителям Рима случалось видеть слонов на арене. Там они убивали или калечили, как хотели, всех, кого выпускали против них. Но даже те римляне, которые не видели, как это происходит, знали, что громадные животные способны разбросать людей, как сухой хворост. Нубийский царь Югурта использовал их в своей долгой борьбе против Рима; тем более все помнили о войнах с царем Пирром и с Карфагеном. Эти противники, используя слонов в сражениях, наносили легионам сокрушительные поражения. Все названные события вошли в легенды. И хотя римские союзники уже много лет выводили громадных животных на поле боя рядом с легионерами, никто из римлян, пришедших в Маргиану, не только не имел опыта борьбы со слонами, но и не слышал, как это делается.
Слоны были могучим оружием, способным разнести едва ли не любого противника, — и индийцы это знали.
Наблюдая за смеющимися, переговаривавшимися между собой смуглыми мужчинами на той стороне поля, Ромул почти явственно ощущал их уверенность. Они радовались тому, что не нужно начинать битву до прибытия всех сил.
В рядах Забытого легиона поднялся испуганный ропот. Молитвы чередовались с проклятиями. Воины поминали весь пантеон — Юпитера, Марса, Минерву, Фортуну, Орка, Нептуна, Эскулапа и Митру. Прозвучало даже имя Бахуса, поскольку в таких обстоятельствах никто из богов не был бы лишним. Но тщетно. Никто не приходил им на помощь.
Стройные ряды легионеров заколебались, как тростник под ветром.
— Мы погибли! — крикнул кто-то.
Этот крик словно прорвал плотину.
— Перебьют, как под Каррами!
Страх стремительно перерастал в панику.
Ромул глядел на испуганные лица тех, кто находился рядом. Несмотря на прохладу, легионеры обливались потом. Если никто ничего не предпримет, причем немедленно, они кинутся бежать. В таком случае индийцы их попросту перебьют. И эта равнина поистине станет вторыми Каррами.
Он видел, что Бренн думает то же самое, но не знает, что сказать товарищам.
— Выше головы! — прозвучал вдруг знакомый голос.
Все удивленно повернулись.
Тарквиний, протиснувшись через строй, оказался перед напуганными солдатами и, демонстративно повернувшись спиной к врагам, воздел руки, призывая к тишине.
И Забытый легион умолк.
— Мы проделали долгий путь из Италии, — начал гаруспик. — Прошли весь мир.
Воины откликнулись на его слова возбужденным смехом.
— Но это не значит, что можно забыть, кто вы такие. Оглянитесь! — призвал он. — Посмотрите на серебряного орла.
Легионеры как один повернули головы.
— Он следит за каждым вашим движением, — громко провозгласил Тарквиний.
Почувствовав значение момента, аквилифер высоко поднял шест. Лучи солнца озарили металлическую птицу, и золотые молнии в его когтях ярко сверкнули. Никто не останется равнодушным под его властным взглядом, думал Ромул, чувствуя, как к нему возвращается смелость. Даже слонам не под силу испугать орла.
Слова гаруспика и сверкающий на солнце серебряный орел вновь пробудили в солдатах гордость, теперь они оглядывали друг друга, надеясь увидеть в соседях то же самое чувство.
— Вы — римские легионеры! — кричал Тарквиний. — А легионеры не бегут!
В ответ раздались нестройные одобрительные крики, но многих его слова все же не убедили.
— Но что мы можем сделать с этими чудовищами? — крикнул кто-то неподалеку от Ромула.
— От проклятых парфян толку не будет, — подхватил другой. — Их лошади взбесятся от страха.
Последние слова вновь вызвали тревожный ропот. Многие легионеры знали, что мускусный запах слонов до полусмерти пугает лошадей. Без специального обучения они не выдерживали соседства с этими странными созданиями.
— И свиней у нас нет, чтобы поджечь и пустить на них, — язвительно заметил Эмилий.
Услышавшие эту шутку невесело рассмеялись. Имелся в виду эффектный тактический прием, который римляне применили против слонов карфагенского войска. Тогда военачальник приказал обмазать свиней жиром, поджечь их и выпустить отчаянно визжащих от боли тварей навстречу вражескому войску.
Эх, были бы у нас топоры, думал Ромул. Еще один способ борьбы с этими чудовищами, известный из истории, состоял в том, чтобы подбегать к ним сзади и подсекать сухожилия на ногах. Но во всем Забытом легионе была одна-единственная секира — у Тарквиния.
— Верно, нет, — сухо улыбнулся Тарквиний. — Но гоплиты Александра давным-давно побеждали слонов. Совсем неподалеку отсюда.
И вновь на некоторых лицах появилась надежда. Несмотря на всю свою древнюю славу, Греция пребывала теперь под властью Рима, ее непобедимые на протяжении многих веков фаланги не смогли противостоять легионам. Неужели, думали легионеры, то, что смогли сделать их побежденные противники, не окажется по силам им самим?
— А потом, — продолжал Тарквиний, — римские легионеры сами научились бороться со слонами Карфагена и побеждать их. Без свиней.
— Так скажи, как это сделать, — крикнул Эмилий.
— Да! Да! — взревели Ромул и Бренн.
К римским воинам определенно возвращалась решимость.
Тарквиния обрадовала их реакция.
— Используйте длинные копья, — сказал он. — Не разводите их широко в стороны. Старайтесь поразить болезненные места слонов: хоботы и глаза. Если они несколько раз почувствуют боль, то не пойдут вперед.
Легионеры из первой шеренги закивали.
— А тем, у кого есть пилумы, — кричал гаруспик, — предстоит самая главная работа.
Солдаты навострили уши.
— Этими животными управляют погонщики-махауты. Они сидят на плечах, сразу за головой, и не вооружены. Их защищает только кожаный щиток, — объяснил Тарквиний. — Убейте махаута, и слон повернется и убежит.
Место страха постепенно занимала решимость.
— А потом нам придется разобраться со всеми остальными! — усмехнулся Эмилий. — Ну а это совсем ерунда, правда?
Он нашел верные слова. Воины усмехались, поглядывая на своих товарищей, вспоминая, что им уже доводилось вместе проходить через ад. Кое-кто даже смеялся, хлопая при этом друг друга по плечу. Они смирились с тем, что, скорее всего, погибнут, но твердо решили, что не побегут. Так поступают только трусы.
В вышине прокаркал ворон. Это было хорошим предзнаменованием, и все взгляды устремились в небо.
Вместе с остальными Ромул наблюдал за черной птицей, вылетевшей из-за спин готовых к бою легионеров. А ворон крутил головой, рассматривая выстроившееся внизу войско. Молодой воин не мог отделаться от странной мысли: птица изучает поле боя.
Поймав взгляд Ромула, Тарквиний также задрал голову. Ворон между тем оказался над полосой, разделявшей две армии. Тут уже на него обратили внимание и некоторые из индийцев.
Приближаясь к расположению противника, птица снова закаркала; над полем разнесся хриплый сердитый крик. Можно было подумать, что появление индийцев как-то оскорбило божественную птицу. Затем ворон сложил крылья и, набирая с каждым мгновением скорость, устремился на передового слона. Как черный камень, он мчался по нисходящей прямой, нацелив сильный клюв прямо в голову животного.
Бренн тоже увидел это.
— Что он делает?
Ромул, преисполненный благоговения перед самоубийственной отвагой птицы, ничего не ответил.
Легионеры показывали на птицу, размахивали руками и возбужденно кричали.
— Ворон помогает нам, — крикнул Тарквиний. — Это божественное знамение!
На сей раз его словам ответил многоголосый восторженный рев.
Даже Пакор и воины его личного отряда с тревогой наблюдали за полетом птицы.
— Митра! — кричали многие воины. — Он послал своего ворона нам на помощь!
Эти слова донеслись до Ромула, и он, обрадованный откровением, поспешно взмолился о помощи, обращаясь к своему пусть новому, но уже любимому божеству.
Тут махаут, сидевший на переднем слоне, понял, что происходит неладное. А увидев, что прямо на него стремительно мчится ворон, даже закричал от страха. Этого хватило, чтобы напугать могучее животное, оно задрало хобот и протрубило тревогу. Тут же откликнулись все его сородичи. Слоны растерянно и испуганно трубили, а махауты изо всех сил пытались привести их к повиновению. Но всего приятнее для римлян оказалось то, как отреагировали на происходившее пехотинцы — они явно перепугались.
— Видите?! — кричал, надрываясь, Тарквиний. — Они боятся собственных слонов! Если нам удастся испугать их, они повернутся и кинутся бежать.
Теперь уже почти все легионеры восторженно заорали.
Не долетев до слона шагов двадцать, ворон внезапно расправил крылья и снова взмыл в небо. Множество индийских лучников принялись стрелять в него, но тщетно. Стрелы взлетали плотными тучами, но падали на землю впустую. Взмахивая сильными крыльями, ворон быстро поднялся выше, оказавшись вне досягаемости стрел. А потом описал в небе полукруг и не спеша полетел на запад, оставив оба войска гадать, что же означало это невиданное знамение.
Он летит в Италию, печально думал Ромул. Почему-то в мыслях у него возник образ Фабиолы, придав ему храбрости.
Он не заметил устремленного на него взгляда темных глаз Тарквиния.
Черная птица улетела, а на земле остались взбудораженные слоны, сердитые махауты и растерявшие часть своей самоуверенности индийские воины. Передний слон не на шутку испугался и, не подчиняясь погонщику, развернулся и быстро зашагал назад. Судя по страшным крикам, донесшимся до римлян, при этом он насмерть растоптал несколько пехотинцев.
— Если один ворон смог так напугать слона, то представьте себе, что сделает дюжина копий, вонзившихся ему в морду! — Тарквиний вскинул стиснутый кулак. — Забытый легион!
Бренн, до сих пор гордившийся тем, что придумал это название, эхом откликнулся на крик.
А потом его подхватил весь легион, яростный рев покатился по когортам. Страсть, наполнявшая этот крик, была порождена в равной степени храбростью и отчаянием. Как и при Каррах, бежать было некуда. И укрыться негде. Оставалось биться, твердо держаться и победить или погибнуть.
Неважно, что именно воодушевляет людей, думал Ромул. Еще с тех пор, когда ему приходилось сражаться на арене, он усвоил, что доблесть — это сплав из множества составляющих. По-настоящему имела значение лишь вера в то, что шанс выжить, пусть совсем маленький, все же есть. Он крепко стиснул древко копья и, сосредоточившись на светившейся в сердце крошечной искре надежды, настроился на жестокую битву. «Митра, пребудь с нами!» — думал он.
Индийский военачальник решил не откладывать атаку. Для промедления не было никаких причин. Тем более что странный ворон своими действиями уже дал его противникам некоторое преимущество. Пусть маленькое, но все же… Чем скорее их удастся сокрушить, тем лучше.
Первая ошибка индийца состояла в том, что он отправил вперед колесницы.
Громко скрипя колесами, они со скоростью спешащего пешехода покатились к позициям римлян. Сопровождали их сотни пехотинцев; заполнив промежутки между колесницами, они создали подобие ощетинившейся оружием живой стены. Музыканты били в барабаны и тарелки, звенели колокольчики, солдаты пели на ходу. Шум стоял невероятный. Индийцы, привыкшие без труда прорывать строй войска любого противника подобной атакой, были полностью уверены в себе.
А потом колесницы выехали туда, где накануне римляне выкопали множество каналов.
Превратив поле в трясину.
В ней-то и застряли одновременно все колесницы первой шеренги. Тяжелые, практически лишенные возможности маневрировать боевые платформы предназначались для передвижения лишь по ровной и твердой земле. Взбешенные возничие принялись хлестать лошадей. Кони поднатужились, протянули колесницы еще несколько шагов, и там они окончательно увязли по самые оси. Атака захлебнулась, не добравшись даже до фронта стоявших наготове легионеров.
Пакор не заставил врагов ждать ответа.
— Стреляй! — приказал он солдатам, которые обслуживали баллисты, нацеленные вперед.
Седой оптион давно уже ждал этой команды и успел прикинуть расстояние от своих метательных машин до вязнувших в грязи индийцев. Их разделяло менее двухсот шагов, отличная дистанция для выстрела. Он выкрикнул приказ, и шесть механизмов сработали как один, метнув над легионерами камни больше человеческой головы каждый.
Ромул благоговейно проводил взглядом летевшие камни. Последний раз он видел баллисты в действии еще под Каррами. Сражения, в которых приходилось участвовать Забытому легиону, были слишком незначительными, для того чтобы пускать в действие метательные машины. Ну а сегодня каждый летевший во врага камень ценился на вес золота. И, что важнее всего, каждый камень укладывал сразу несколько человек. А ведь у легионеров имелся лишь один путь к победе — перебить как можно больше врагов.
Залп баллист положил хорошее начало бою.
Глазомер оптиона оказался верным. Один из камней просто разбил переднее колесо колесницы, а остальные нашли живые цели. Камни разбивали воинам головы, дробили руки и ноги. Испуганные противники были залиты кровью убитых, струившейся из разорванных вен и артерий. А булыжники, словно не насытившись одним попаданием, ломали доски колесниц, калечили еще несколько человек и лишь потом падали наземь, поднимая фонтаны воды и грязи.
Не успели ошеломленные индийцы опомниться, как баллисты дали новый залп, разрушивший еще несколько колесниц и уничтоживший их экипажи. Для следующего выстрела оптион распорядился взять камни поменьше и целиться по пехоте. Так сильный град выбивает поле спелой пшеницы, думал Ромул. Этот залп оказался намного эффективнее предыдущих. В стене наступающих образовались зияющие бреши.
— Заставить их увязнуть в грязи, а потом перебить, — сказал, скорчив недовольную гримасу, Бренн. — Очень разумно. Очень по-римски.
— Они поступили бы с нами так же, — парировал Ромул.
— Верно, — кивнул галл. — К тому же их все равно осталось немало.
Пакор дал оптиону сигнал прекратить стрельбу. Приходилось беречь камни — запас их стремительно таял. Но уже первые залпы баллист остановили наступление индийцев. Пехота противника в панике бежала к главным силам.
Букцины пропели новый сигнал, означавший, что первая и третья когорты должны перейти в контратаку. Оставив тяжелые копья, они кинулись вперед, увязая калигами в грязи. Ромул заскрипел зубами — их цель состояла в том, чтобы перебить уцелевших и замешкавшихся врагов.
Времени на это ужасное дело потребовалось не много. Без подобной работы в бою не обойтись — таким образом удается несколько подсократить численность врагов и припугнуть воинов, которым только предстояло вступить в бой. В испуге и смятении могучее индийское войско смотрело, как легионеры убивали их неудачливых товарищей. Очень скоро в болоте не осталось ни одного живого индийца. Они валялись кучами в жидкой грязи, трупы перевешивались через края колесниц, будто люди пытались убежать.
Прозвучал сигнал к отходу.
Ромул задержался — он принялся обрубать кожаную сбрую коней, которые тащили застрявшие в грязи колесницы. Так он избегал необходимости добивать раненых, беспомощных людей. Он освободил уже несколько упряжек, но тут Бренн схватил его за руку.
— Идем! — крикнул галл. — Все равно всем не поможешь.
Ромул оглянулся на товарищей, которые находились уже на полпути к своей позиции. А на другой стороне поля индийский полководец в ярости дал сигнал своим махаутам вступить в бой. Успокоившиеся к тому времени слоны тяжелыми шагами двинулись вперед.
— Нам вовсе ни к чему дожидаться их тут, — сказал Бренн.
Чувствуя, как всегда в начале сражения, легкость в теле и бодрость духа из-за выплеснувшегося в кровь адреналина, оба друга расхохотались при мысли о том, как они вдвоем остались бы сражаться со всеми слонами индийской армии, повернулись и догнали когорту.
Когда они вновь заняли свои места в строю, центурион-парфянин бросил на них яростный взгляд. Но сейчас было неподходящее время и место для того, чтобы наказывать солдат за мелкие проступки. Достаточно было и того, что уже погибло несколько сот индийцев, а среди парфян не было ни одной жертвы.
Легионеры, ободренные тем, как удачно сработал план с канавами, которые они с таким трудом, впопыхах, выкопали вчера, и тем, как метко стреляли катапульты, уже без прежнего страха наблюдали за приближением слонов. Индийским командирам наконец-то удалось собрать своих пехотинцев, и теперь те шли между серыми животными, не боясь нападения.
Ромул сразу понял тактику индийцев. Слоны должны были проломить стену римских щитов, и сразу же в бреши хлынула бы пехота. В случае успеха они моментально разделались бы с Забытым легионом. Он поморщился. Теперь все зависело от того, сумеют ли они воспользоваться длинными копьями так, как учил Тарквиний.
Индийская конница с громкими криками покидала расположение главных сил. Не было никакого смысла пытаться атаковать по болоту, ставшему из-за увязших колесниц и множества трупов почти непроходимым, и командующий приказал обойти противника. Такой ход событий Ромула не тревожил. Защитные рвы не позволили бы нанести Забытому легиону удар с фланга. К тому же легковооруженные всадники вряд ли смогут прорваться через когорты, стоявшие во втором эшелоне. Именно на этот случай им было оставлено не менее тысячи длинных копий.
Ромул переминался с ноги на ногу. Он верил в солдат, стоявших у него за спиной, ну а их жизнь зависела от него и Бренна. Возможно, если они уцелеют, их положение беглых рабов уже не будет вызывать такой ненависти у прочих легионеров. Но Ромул сомневался в этом. Похоже было, что для граждан и просто свободных подданных Римской республики рабство ставило на человеке несмываемое клеймо. Новое знание оставляло во рту юноши жестокую оскомину. Он-то стремился, чтобы его считали тем, кто он есть, — хорошим солдатом.
Махауты, орудуя своими жезлами, заставляли слонов маневрировать между увязшими колесницами, на которых лежали трупы. Препятствия замедляли продвижение животных и заставляли их сбиваться вместе. И потому они, при своих размерах, представляли собой прекрасные мишени.
— Пускай! — прогремел оптион, командовавший баллистами.
Новая порция камней взвилась в воздух и обрушилась на головы и спины слонов. Некоторые из воинов, ехавших верхом на животных, свалились наземь. Снаряды не могли нанести слонам серьезных ран, но обстрел дал больше — многие животные испугались, начали метаться, а потом, не обращая внимания на выбивавшихся из сил махаутов, повернулись и ударились в паническое бегство, топча без разбора попадавшихся им под ноги воинов.
Два слона столкнулись и принялись драться, нанося друг дружке раны бивнями со смертоносными железными остриями. Баллисты снова выстрелили; одному животному камень попал в глаз, и оно тоже кинулось бежать, трубя от боли. Но остальные, по-видимому лучше обученные, продолжали двигаться вперед.
В конце концов индийские пехотинцы подошли настолько близко, что римляне получили возможность как следует разглядеть их. Головы многих прикрывали тюрбаны, а одеты воины были кто во что: большинство в одних набедренных повязках, лишь на некоторых были толстые кожаные куртки и даже кольчуги. Одни несли круглые щиты, а другие — продолговатые; похоже, все щиты были сделаны из шкур. Ромул разглядел и полукруглые щиты, похожие на те, которыми пользовались скифы, и даже треугольные со скругленными углами. Вооружение пехотинцев составляли копья, длинные и короткие мечи, топоры и ножи. Некоторые воины шли с трезубцами, подобно гладиаторам-ретиариям. Некоторого оружия Ромул никогда прежде не видел — сдвоенные клинки листовидной формы с короткой рукоятью посередине и длинные толстые палки, обвитые железными полосами.
Но никто не вселял в сердце Ромула такого страха, как слоны. Они теперь были рядом. На конце хобота самого ближнего из них грозно раскачивался на цепи шипастый железный шар. Ромул без труда представил себе его разрушительную силу. Внезапно длинное копье из маргианского железа, которое он держал в руках и не раз успешно применял против кавалеристов, показалось ему игрушкой.
Раздались приказы, и половина легионеров забросили щиты за спины — для этого к скутумам были специально приторочены длинные ремни. Держать тяжелое копье одной рукой было бессмысленно. А прочие — вторая половина — продолжали стоять со щитами и обнаженными мечами. Им предстояло встретить пехотинцев.
Вот уже можно было почувствовать исходивший от слона мускусный запах — сильный, но приятный. Ромул решил, что он улавливает также запах алкоголя. Глаза зверя были обведены кольцами разноцветной краски, а завершала его экзотическое и пугающее убранство затейливо изготовленная серебряная шапочка. Было видно, как раздувались улавливавшие незнакомый, чужеземный запах римлян ноздри на конце могучего хобота, размахивавшего смертоносным шаром. Махаут кричал, тыкал слона крюком и наконец заставил его перейти на неторопливую рысь. Воины, сидевшие на спине животного, приготовили луки и копья. Поспешно выпущенные стрелы просвистели мимо Ромула, одна из них вонзилась в глаз стоявшего рядом легионера.
Он завопил от боли, и его крики сразу же подорвали обретенную было решимость солдат. Многие стояли с потерянным видом. Кто-то потирал на удачу свои фаллические амулеты, кто-то нервно покашливал и сплевывал наземь, кто-то возносил молитвы самому почитаемому божеству. Кого-то, совсем сломившегося от напряжения, начало рвать, и резкая вонь желчи смешалась с запахами мужского пота и мускуса слона.
Ромул глянул на Бренна. Галл смотрел на него с какой-то необычной гордостью, и юноша смущенно потупил взгляд. Тревожное ощущение пробудилось в подсознании юноши. Когда-то, давным-давно, Тарквиний говорил что-то такое… Вдруг этот момент наступил?
— Копья выше! — прогремел Эмилий, все еще не потерявший самообладания. — Вторая шеренга, приготовить пилумы!
Громыхнули древки. Ряды за спинами передовых воинов ощетинились остриями дротиков. Вновь засвистели в воздухе индийские стрелы, но легионеры их словно не замечали. Часть стрел нашла свои жертвы, пробив узкие бреши в шеренге. Тут же последовал новый залп, сопровождающийся градом камней пращников.
Нападающих и обороняющихся разделяло лишь двадцать шагов.
Загремел оглушительный боевой клич индийских пехотинцев, и они бегом устремились вперед.
Ромула прошиб холодный пот, но наконечник копья, которое он стискивал в руках, не дрогнул. А Бренн, на удивление всем, рассмеялся странным утробным смехом, вырвавшимся из самой глубины груди. Синие глаза его пылали боевым азартом; он был страшен. Ромул в который раз порадовался тому, что галл был его союзником, а не противником.
— Парни, не поддавайтесь! — выкрикнул Эмилий.
И легионеры, к их чести, не поддались.
Разъярившийся, громко ревущий от ударов махаута передний слон добрался до леса копий. Они гнулись, как прутики, ломались пополам.
Ромул не видел ничего, кроме окованных блестящим металлом бивней, мотавшегося хобота и широко раскрытой пасти. По морде слона стекала густыми потоками какая-то остро пахнущая пена, но Ромул не понимал почему. Лишь много позже он узнал, что подобные выделения указывают на то, что слон пребывает в крайней ярости; обычно такое случается во время брачных периодов у слоних, когда самцы дерутся друг с другом. Но в тот момент Ромул мог только обороняться своим копьем.
— Цельтесь в голову! — надрывался Эмилий. — Бросайте пилумы!
Дротики полетели в слона. Махаут был ранен в правую руку. Двое воинов свалились со спины животного, но последний продолжал стрелять из лука в легионеров. Взревев от ярости, громадное животное мотнуло головой и отбросило шипастым шаром несколько копий, как хворостинки. Обратным движением громадный кистень смахнул сразу троих солдат, раздробив одному череп и страшно поранив двоих.
Махаут, склонившись к уху зверя, что-то кричал.
И снова шар просвистел в воздухе, выкашивая передние ряды легионеров.
Рядом с Ромулом легионеру скользящим ударом шара раздробило плечо, вбив в превратившуюся в фарш плоть обрывки кольчуги. Громко заорав, раненый рухнул на землю.
Успев мельком порадоваться, что досталось не ему, Ромул ткнул копьем в голову слона. Тот, похоже, вовсе не заметил удара. Неодолимая мощь животного еще больше усиливалась ужасом, который он внушал. Римляне ничего не могли поделать, им казалось, что перед ними бессмертное мифическое чудовище. Даже мощные удары Бренна, судя по всему, не действовали на слона. Ромул уже был близок к отчаянию, когда ловко брошенный откуда-то сзади пилум пробил махауту грудь. Погонщик рухнул наземь.
— Вот он, шанс! — заорал Ромул, крепко державший в голове наставления Тарквиния. — Колите его!
Солдаты вновь воспрянули духом, сразу дюжина копий уткнулась в шею и плечи слона, наконец-то пробив его кожаные доспехи. Из многочисленных ран тут же брызнула кровь. Заревев от боли, утративший своего вожатого слон повернулся и побежал назад сквозь толпы индийских пехотинцев, топча попадавшихся на его пути, как спелые фрукты.
Но не успели легионеры криками отметить свою победу, как на них обрушился противник.
Бренн рванулся вперед и широким взмахом гладиуса напрочь снес голову первому из подвернувшихся индийцев.
Ромул поспешно бросил копье и схватился за скутум. Все вокруг повторяли его движения, но для того, чтобы выстроить нормальную стену из щитов, уже не было времени.
Низкорослые, щуплые темнокожие воины прорывались в бреши, нанося удары направо и налево.
Ткнув шипом щита в лицо бородатого индийца, Ромул почувствовал, как у того треснула скула. Индиец отшатнулся, и Ромул вонзил меч в его незащищенный живот. Такое ранение надежно выводило из строя, и потому, освободив клинок, Ромул сразу забыл об этом противнике. Думай о следующем враге, напоминал себе он. Не распыляй внимание.
Убив следующего противника, Ромул понял, что атака индийцев слишком мощна. Но продолжал сражаться, хотя надежды почти не осталось. А что еще было делать? Как машина, он рубил и колол своим гладиусом, ни на миг не упуская из виду приближавшихся врагов. Рядом с ним сражался Бренн; рыча как безумный, он крошил всех индийцев, оказывавшихся в пределах досягаемости его меча.
Понемногу, благодаря твердой дисциплине, на их участке стена щитов восстановилась. Без мощной поддержки слонов легковооруженные индийские пехотинцы не могли расстроить боевой порядок первой когорты. Но, бросив беглый взгляд по сторонам, Ромул увидел, что несокрушимо держался только центр, а порядки когорт по обеим сторонам от первой понемногу прогибались под вражеским напором.
А потом левый фланг дрогнул.
Победоносно и гневно трубя, три слона ломились вперед, а за ними с лающими криками следовали сотни воинов.
Увидев это, Ромул понял, что надежды нет. Приближался неотвратимый конец. Индийцев было попросту слишком много. Остановить их не могли бы даже оставленные в резерве когорты.
Они с Бренном переглянулись. Взгляды их говорили о многом. О любви. Об уважении. О чести. О гордости. А вот сказать все это вслух они уже не успевали.
Предвкушая победу, индийцы, атаковавшие первую когорту, удвоили напор. Ромул и Бренн уложили полдюжины. Потом убитых стало десять, но враги уже не думали об опасности. Их ноздри явственно улавливали запах победы. С бессвязными криками они рвались вперед, совершенно не думая о том, что многих ждет верная смерть.
Ромул выдернул гладиус из груди худого мужчины с выпиравшими из-под кожи ребрами, и тут шум сражения внезапно сделался тише.
— Пора уходить, — донесся до него голос.
Пока умирающий противник медленно оседал на землю, а следующий еще не подбежал, у Ромула имелось несколько безопасных мгновений. Он оглянулся.
В двух шагах позади него стоял, держа обеими руками свою секиру, гаруспик. Как ни странно, в нем словно бы пробудились новые силы. Куда делись согбенная фигура, изнеможение, из-за которого он казался на много лет старше. Перед Ромулом стоял прежний Тарквиний.
Ромул изумился. Новый облик Тарквиния вызывал в нем и радость, и растерянность.
— Бросить товарищей? — пробормотал он.
— Нельзя нам бежать, — сердито буркнул Бренн, оглянувшись через плечо. — Сам же говорил, что будет бой, который никто, кроме меня, не сможет выиграть. Наверняка этот самый.
— Он еще не закончился, — ответил гаруспик, пристально посмотрев на него.
Галл ответил таким же взглядом, потом коротко кивнул.
Лицо Ромула исказилось гримасой страдания. Судя по всему, его собственное видение было верным и он не мог перенести этого.
Но прежде чем он успел что-то сказать, Тарквиний заговорил снова:
— Нужно уходить немедленно, или пропустим свой шанс. Спасение на том берегу реки.
Тарквиний поднял руку и указал на дальний берег, где не было ни одного человека. Чтобы попасть туда, нужно было прорваться там, где на левом фланге обреченные легионеры яростно отбивались от индийцев и нескольких слонов.
— А если мы останемся? — спросил Ромул.
— Верная смерть. Выбирайте. — Взгляд гаруспика был совершенно непроницаем. — Но дорога в Рим проходит именно там. Я видел это в храме Митры.
Митра не покинул меня! Горе и радость рвали Ромула надвое. Он хотел вернуться домой, но не такой ценой.
Бренн сильно толкнул его в спину.
— Идем. Решено.
Ромул еще не решил, как следует поступить, а ноги сами понесли его вперед. Ему же казалось, что он окаменел.
С большим трудом им удалось повернуться и протиснуться сквозь тесно сплотившиеся ряды, не обращая внимания на сердитые замечания. На этом пути нельзя было не услышать злобные замечания.
— Куда отправились? — возмущенно спросил один.
— Трусы! — крикнул другой.
— Сволочь, рабы, — добавил кто-то справа.
Ромул зарделся от стыда, услышав знакомое оскорбление.
Много еще злобных выкриков раздалось, но вдруг самый громкоголосый солдат умолк на полуслове, словно захлебнулся.
Бренн железной рукой держал его за горло.
— Гаруспик сказал, что мы должны следовать за нашей судьбой на левый фланг, — прорычал он. — Хочешь пойти с нами?
Легионер лишь мотнул головой.
Бренн, довольный результатом, выпустил его.
Никто больше не посмел сказать ни слова, и трое друзей, склонив головы, поспешили дальше. Когда они добрались до края расположения первой когорты, идти стало легче. Узкий просвет между нею и соседним строем, оставленный для маневрирования во время боя, все еще существовал. Тарквиний устремился по нему прочь от передовой линии. Ромул и Бренн следовали за ним.
Менее чем через сто шагов они оказались на открытом месте позади когорт, где стояли баллисты.
Там же находились Пакор, Вахрам и последние войска, оставшиеся в резерве.
Ромул бросил исполненный ненависти взгляд на примпила, который в тот же миг посмотрел в его сторону.
Не успев даже предупредить Пакора, Вахрам хлестнул лошадь и послал ее с места в галоп.
— За ними! — крикнул он находившимся рядом с ним воинам. — Талант тому, кто принесет мне голову любого из них.
Столько золота обычный солдат не выслужил бы за всю свою жизнь. И потому все парфяне, услышавшие слова командира, кинулись за беглецами.
К счастью для них, уже шагов через двадцать преследователи увязли в каше из людей и животных, которую представлял собой левый фланг. Стенания раненых солдат и крики командиров глохли в грохоте труб и лязге оружия. Но нельзя было не заметить, что римские шеренги неудержимо подавались назад. Ввод в бой резервных когорт не привел к успеху; щиты и мечи не могли бесконечно противостоять напору разъяренных слонов. Привстав на цыпочки, Ромул увидел, что ближайшие чудовища находились уже на расстоянии броска пилума. Если они не поспешат, их ожидает та же участь, что и сражавшихся легионеров. Судя по крикам, это была отнюдь не легкая смерть.
Им не раз приходилось бить своих же соратников клинками плашмя, чтобы очистить себе путь. Но Ромул больше не испытывал стыда. Сейчас они самым первобытным образом боролись за то, чтобы выжить, а ведь после того, как Оптат разоблачил их тайну, никто из этих людей не сделал им ничего хорошего, все лишь наперебой демонстрировали ненависть к отверженным. Последние слова, которые они услышали от легионеров своей когорты, лишний раз подтвердили, что ничего не изменилось. Товарищеские отношения в Забытом легионе погибли для Ромула. А Тарквиний уверял, что есть возможность попасть в Рим. Пришло время взять то, что предложили боги.
Вскоре они оказались у реки. Там, на узкой полосе вдоль обрыва, не было ни оборонявшихся, ни наступавших — и те и другие боялись свалиться в бурную реку, если берег обвалится.
У Ромула на душе немного полегчало. Трое друзей пока что были целы и невредимы. Тяжело дыша, Ромул всматривался в грязную бурную воду. Река текла, не желая ничего знать о боевых кличах и крови, которую проливали всего в нескольких шагах от нее. До противоположного берега было далеко. Проносившиеся мимо ветки и какие-то обломки давали ясное представление о необоримой силе воды. Пересечь ее было бы очень непросто, особенно в тяжелых доспехах. Ромул обвел взглядом берег с несбыточной надеждой найти лодку.
Лодки, естественно, не оказалось.
— Придется плыть, — усмехнулся Тарквиний. — Справитесь?
Ромул и Бренн мрачно переглянулись, кивнули и начали поспешно снимать кольчуги. Несомненно, без них шансов доплыть до противоположного берега было больше.
Тарквиний, опустившись на колени, упрятывал карту и остальные сохранившиеся у него немногочисленные ценности в свиной пузырь. Такая упаковка не раз оправдывала себя за два года, прошедшие после их прибытия в Малую Азию.
Незаметно подкравшийся Вахрам ждал, пока Ромул и Бренн не останутся в одних туниках. Ведомый ненавистью примпил вместе со своим конем тоже миновал поле боя невредимым. И сейчас он спокойно взял смертоносный лук, достал из колчана стрелу и наложил ее на тетиву. Но как раз в момент выстрела его лошадь, испуганная внезапно раздавшимся ревом раненого слона, резко дернулась.
Ее движение пусть чуть-чуть, но сбило прицел.
Ромул услышал, как Бренн ахнул, будто от удивления. Повернувшись (как ему показалось, очень медленно), он увидел, что из левого плеча его могучего друга торчит зазубренное металлическое острие. Рана была не смертельной, как того желал Вахрам, но теперь галл уже не смог бы переплыть реку. Ромул сразу понял, кто виноват в случившемся. Он поднял голову, увидел примпила, бросил кольчугу, схватил гладиус и кинулся к нему с криком:
— Мерзавец!
Испуганный Вахрам поторопился со следующим выстрелом.
Его стрела, сверкнув на солнце, уткнулась в землю.
В следующий миг Ромул настиг его. Искаженное от боли лицо умирающего Феликса явилось в памяти юноши, придав ему сверхчеловеческую силу. Охваченный гневом Ромул подпрыгнул, схватил Вахрама, лихорадочно пытавшегося достать другую стрелу, за правую руку и одним мощным ударом отсек ее напрочь.
Примпил закричал от боли; кровь, хлынувшая из культи, обрызгала Ромула красным дождем. Но, впервые в жизни полностью охваченный боевой яростью, юноша даже не заметил этого. Важно было лишь одно — убить Вахрама. И тут, прежде чем он успел нанести смертельный удар, испуганная лошадь парфянина взвилась на дыбы, резко повернулась и помчалась обратно на поле боя.
Ромул громко выругался. Даже сейчас ему было отказано в мести за смерть Феликса.
Вдруг поблизости показался раненый слон. Одного бивня у него не было, а второй покраснел от запекшейся крови. Животное размахивало ушами и через каждые несколько шагов громко и яростно трубило, вздымая хобот. Его, как и Ромула, ослепила боевая ярость. Но на спине чудовища все еще сидел махаут, умело направлявший слона на любого врага, который оказывался поблизости. Уцелел и один из лучников, не израсходовавший до конца свои стрелы. Покрытые кожаным панцирем голова и шея животного были, как щетиной, утыканы пилумами, которые легионеры метали в слона, тщетно пытаясь убить его. Все же одно копье, брошенное особенно удачно, проткнуло чудовищу левый глаз. Но оставшийся яростно сверкал.
Лошадь Вахрама замерла от ужаса.
И тут же лучник, сидевший на спине слона, выпустил стрелу. Она вонзилась парфянину в левую руку и лишила его возможности держать поводья лошади — последнего шанса спастись. На лице индийца играла жестокая улыбка.
Ромул замер, с благоговейным страхом ожидая того, что должно было произойти.
А Тарквиний возблагодарил Митру за то, что бог дал ему силу не открыть это видение примпилу даже под пытками.
С поразительной для такого громадного тела быстротой слон устремился вперед и обвил Вахрама хоботом.
Из горла поднятого высоко в воздух парфянина вырвался пронзительный крик.
Это был последний звук, который он издал в своей жизни.
Кинув Вахрама на землю, слон стремительно наступил на него передними ногами. А потом хоботом оторвал ему голову.
Ромул зажмурился. Никогда еще он не видел более жестокой смерти, но примпил заслужил ее. Когда же юноша снова открыл глаза, огромное животное уже мчалось прямо на него.
У Ромула сердце остановилось. Без кольчуги, с одним только гладиусом, он был обречен.
Могучая рука, покрытая свежей кровью, отодвинула его в сторону.
— Брат, это мое дело, — спокойно сказал галл. — Пришла пора Бренну выйти на бой.
Ромул уставился в сделавшиеся безмятежными синие глаза друга.
— Я никуда больше не побегу, — продолжил Бренн.
Было ясно, что любые возражения тут бесполезны.
Именно этого мгновения и страшился Ромул едва ли не с тех самых пор, как поверил в способности Тарквиния. И вот оно наступило. Из глаз юноши хлынули слезы, но слова протеста замерли на языке. Во взгляде Бренна он видел лишь бесстрашие, любовь и готовность принять свою судьбу.
Такова была воля богов. Митра самолично привел их сюда.
— Возвращайся в Рим, — приказал Бренн. — Найди своих родных.
Горло Ромула словно залило свинцом. Он не мог произнести ни слова.
Как герой древности, галл с заплетенными в косы волосами вышел вперед. Без кольчуги он был великолепен. Могучие мышцы перекатывались под пропитанной потом туникой. Левую руку покрывала сетка из струек крови; парфянскую стрелу он сломал и выдернул.
— Ты был прав, Ультан, — прошептал Бренн, глядя на гигантское животное, надвигавшееся на него. Сжав левый кулак, он зашипел от боли, расходившейся от раны. — Путешествие, какого не совершал еще никто из аллоброгов. И не совершит впредь.
— Ромул, — позвал настойчивый голос. — Ромул!
Молодой солдат позволил Тарквинию довести его до самого берега. Он шел не оглядываясь. Взяв только оружие, Ромул и Тарквиний кинулись в реку.
И когда холодная вода уже смыкалась над головами, в их ушах прозвучал последний боевой клич Бренна.
— ЗА ЛИАТ! — ревел он. — ЗА КОНАЛЛ А И БРАКА!
