Часть IV
МОСТ МЕЖДУ ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ
Глава 13
ЯБЛОНЕВАЯ ДОЛИНА
Мудрецы говорят, что счастье и печаль суть одно. Не потому ли, находя первое, мы неизменно находим и второе?Судзумэ-нокумо (1861)
– Так что неважный из меня самурай, – сказал Гэндзи.
Он лежал в главной княжеской спальне замка «Воробьиная туча». Гэндзи никак не мог привыкнуть, что теперь это его комната. Слишком уж сильно тут ощущалось присутствие его деда.
– Господин, как вы можете так говорить?! – воскликнул Сэйки. – Вы сумели выжить в чрезвычайно опасных обстоятельствах! Именно этого и ожидают от самурая!
Сэйки и Хидё сидели на коленях рядом с постелью князя. Гэндзи лежал на левом боку, а доктор Одзава тем временем обрабатывал его раны.
– Вы переплыли море в бурю, пережили нападение китов и попали в плен к предателям. Вот это я бы действительно назвал опасными обстоятельствами.
Гэндзи вздрогнул, когда врач снял с раны присохшую повязку. Оба самурая резко вдохнули и подались вперед, словно пытаясь чем-то помочь.
– Прошу прощения, господин, – сказал доктор Одзава. – Это все моя неуклюжесть.
Гэндзи отмахнулся от извинений.
– Я позволил банде оборванных дезертиров захватить себя врасплох. Меня защитила Эмилия и спас мой дядя. Вряд ли нам захотелось бы, чтобы эту историю торжественно поведали на очередном празднестве в честь моего дня рождения.
– Вы получили раны, которые просто убили бы более слабого человека, – возразил Сэйки. – Но ваш боевой дух позволил вам выжить. Что для самурая важнее боевого духа?
– Возможно, капля обычной бдительности.
Хидё больше не в силах был сдерживаться. Он прижался лбом к полу и так застыл, считая, что недостоин смотреть на раненого князя. Хидё не позволил себе издать ни звука. Лишь вздрагивающие плечи свидетельствовали о глубине его горя.
– Что такое, Хидё? – удивился Гэндзи. – Сядь, пожалуйста.
– Это я виноват! – всхлипнул Хидё. – Вас едва не убили, и все из-за моей нерадивости!
– Тебя там не было. Почему же ты винишь себя в нерадивости?
– Потому что я должен был находиться там. Я – ваш главный телохранитель. Я допустил, чтобы вы встретились с опасностью. Это непростительно.
– Ты тогда очень убедительно высказал свою точку зрения, – сказал Гэндзи. – Но я приказал тебе остаться у перекрестка, невзирая на твои возражения и мнение Сигеру. Тебе не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться.
– Я мог последовать за вами втайне.
– Хидё, поднимись и прекрати нести чушь. В случившемся не виноват никто, кроме меня самого. Я слишком привык, что меня постоянно окружают надежные и преданные люди, и разучился защищаться самостоятельно. Если кто и должен сейчас плакать от стыда, так это я, а не ты.
– Я согласен с Хидё, – подал голос Сэйки. – То, что вы были ранены, – это и вправду его упущение. Ему следовало нарушить ваш приказ и втайне продолжать оберегать вас. Конечно, потом ему пришлось бы совершить самоубийство, чтобы искупить подобное неповиновение, но до того он мог бы охранять вас, как требует его долг.
– А если бы Кудо со своими людьми добрался до перекрестка? И там не оказалось бы никого, кто мог бы их остановить?
– Господин Сигеру перебил их всех, – сказал Сэйки. – А значит, Хидё вовсе не требовалось стеречь перекресток.
– Тогда мы этого не знали, – возразил Гэндзи. – Кто может сказать, что случилось бы, если б Хидё поступил так, как говоришь ты? Возможно, это помешало бы исполнению пророчества и сейчас ты смотрел бы на мой труп, а не учил меня мудрости неповиновения.
Хидё поднял голову. Сэйки потерял дар речи.
Гэндзи улыбнулся. Когда прочие средства отказывают, всегда можно воспользоваться даром предвидения. Какая, однако, удобная вещь – пророчество!
– Господин, у вас чистые раны, – сказал доктор Одзава. – Ни малейших признаков воспаления. Кроме того, я, как ни удивительно, не нахожу у вас сколько-нибудь серьезных обморожений. Я теряюсь в догадках. Как такое могло получиться? Господин Сигеру сказал, что нашел вас в сугробе.
– Я был не один, – отозвался Гэндзи. – Моя спутница знала эскимосскую мудрость и сумела хорошо воспользоваться своими знаниями.
– Что такое «эскимос»? – спросил доктор Одзава. – Какая-то часть лекарского искусства чужеземцев?
– Несомненно.
– Я бы хотел, с вашего позволения, побеседовать с ней об этом «эскимосе». Быть может, госпожа Хэйко согласилась бы переводить нашу беседу?
– Я уверен, что вы очень много почерпнете из этой беседы, – сказал Гэндзи.
Жаль, что ему не удастся полюбоваться на это. Презабавная выйдет картина. Эмилия, несомненно, скажет правду. Она всегда говорит правду. Ведь ложь, как она утверждает, – грех против Христа. Как же она будет краснеть и смущаться, стараясь объяснить, что именно она сделала, и при этом не наболтать лишнего! Гэндзи представил себе эту сцену и рассмеялся.
– Господин?
– Я просто радуюсь тому, что мое выздоровление идет так быстро. Спасибо вам за ваши старания, доктор Одзава.
– Только не перенапрягайтесь, пока не поправитесь окончательно, иначе вам может снова стать хуже.
Гэндзи поднялся с постели. Прежде он просто подождал бы, пока слуги оденут его. Теперь же, гневаясь на себя за свою беспомощность, проявленную в глуши, Гэндзи настоял на том, чтобы одеваться самостоятельно.
– Возможно, я не так уж хорошо владею мечом, – сказал Гэндзи, – но зато великолепно управляюсь с поясом.
– Это была ваша первая настоящая схватка, – возразил Сэйки. – В следующий раз ъы справитесь лучше.
– Еще бы! Хуже все равно некуда.
– Вы слишком строги к себе, мой господин, – молвил Сэйки. – Я впервые увидел хлещущую кровь во время бунта в западной части княжества – это было еще до вашего рождения. И как ни печально мне об этом говорить, я все же вынужден признаться, что меня тогда вырвало и я испачкал свою набедренную повязку.
– Быть не может! – изумился Гэндзи. – Ты?
– К несчастью, да, – признал Сэйки.
Гэндзи рассмеялся, и Хидё присоединился к нему. Сэйки тоже засмеялся. Он не стал упоминать о том, что ему тогда было тринадцать лет и кровь хлестала из двух вооруженных крестьян, которых он убил своим первым взрослым катана. Сэйки был рад, что эта история подняла дух Гэндзи. Ради такого стоило пожертвовать толикой достоинства.
– Ой, простите. Я помешала вам совещаться?
На пороге стояла Эмилия. Ее платье было того же фасона, что и прежнее, однако не из ситца, а шелковое. И все прочее – нижняя юбка, панталоны, чулки – тоже было шелковым. Старая одежда не пережила путешествия в глуши. Швеи в замке использовали ее как образец для изготовления новой. Эмилия предпочла бы ситец – все-таки он скромнее. Но отказаться от дара, преподнесенного от чистого сердца, некрасиво. И потому Эмилия впервые в жизни оказалась с головы до пят разодета в шелка. Даже стеганый жакет, такой же бесформенный и большой, как и тот, погибший, воссоздали из этой чудной ткани.
– Мы как раз заканчиваем, – сказал Гэндзи. – Еще пару слов, и все. Прошу вас, входите.
– Госпожа Эмилия, – подал голос Сэйки. Они с Хидё низко поклонились девушке. – Счастлив видеть вас в добром здравии.
Гэндзи отметил про себя, что Сэйки стал относиться к Эмилии куда почтительнее. Из «этой чужеземной женщины» она превратилась для него в «госпожу Эмилию». Исполнившееся пророчество в одночасье вознесло ее на совершенно другую ступень. Гэндзи был рад этому. Жизнь и так сурово обошлась с Эмилией; бедняжка осталась почти совсем одна в чужой стране, овдовела прежде свадьбы. Если окружающие будут добры к ней, это хоть немного смягчит ее боль.
– Он говорит, что счастлив видеть вас в добром здравии, – перевел Гэндзи.
– Пожалуйста, поблагодарите мистера Сэйки от моего имени. Я тоже очень рада видеть его живым и здоровым.
– Она благодарит тебя за доброту, Сэйки, и говорит, что рада видеть тебя живым и здоровым. Нам нужно еще что-нибудь обсудить?
– Нет, мой господин, – сказал Сэйки. – Мятеж против вас подавлен. Осталось лишь определить наказание виновным. С самыми сложными случаями уже разобрался господин Сигеру. А я завтра поведу отряд из ста человек в Кагэсиму.
– Думаю, довольно будет просто казнить деревенских старейшин, – распорядился Гэндзи. – А прочим следует со всей строгостью напомнить, как важно хранить верность – и не только своему непосредственному господину, но и своему князю.
– Это не соответствует традиции, мой господин.
– Знаю.
– Мудро ли это, в нынешнее время проявлять такую доброту? Может сложиться впечатление, что вам не хватает решимости, чтобы поступить так, как должно.
– У меня достаточно решимости, чтобы поступать так, как должно, когда это действительно необходимо. Но грядущее принесет с собой еще множество убийств. И если уж мы должны убивать, лучше сосредоточиться на наших врагах, а не на наших собственных крестьянах.
– Да, мой господин.
Сэйки и Хидё вышли. Уже на пороге Хидё произнес:
– Я буду ждать с лошадьми.
Гэндзи чуть было не сказал, что его присутствие не требуется. Что они не собираются уезжать далеко. Но на лице Хидё написана была такая решимость, что Гэндзи промолчал. Видимо, некоторое время его никуда не будут отпускать одного.
– Хорошо, Хидё.
– Господин, вы уверены, что вам уже можно садиться на коня? – поинтересовалась Эмилия.
– Мы поедем медленно и осторожно, – обещал Гэндзи. – Все обойдется.
– Может, лучше прогуляться пешком? Я до сих пор почти не видела замка. Но то, что я успела увидеть, мне очень понравилось.
– И вы непременно его увидите. Но сегодня нам нужно проехаться. Я хочу вам кое-что показать.
– И что же?
– Увидите, когда доедем.
Эмилия рассмеялась.
– Сюрприз? В детстве я очень любила сюрпризы. Как вы думаете, может, пригласить с нами и Мэтью?
– Он занят, – сказал Гэндзи. – Тренируется. Слышите? Издалека донесся приглушенный звук выстрела.
– И кроме того, я хочу показать это вам, а не ему.
– Ваше приглашение выглядит все загадочнее, – сказала Эмилия.
– Ничего, это ненадолго, – отозвался Гэндзи.
* * *
Последняя голова принадлежала младенцу, которому еще не исполнилось и года. Сигеру насадил ее на копье, замыкающее длинный ряд, что протянулся перед главными воротами замка. Зимы в княжестве Акаока теплее, чем в горах Хонсю. Лицо Кудо уже успело разложиться до такой степени, что сделалось неузнаваемым. На прочих до сих пор читалось выражение последней муки. Здесь были Кудо, две наложницы, пятеро детей, вдовая мать, брат, тети, дяди, свояки, свояченицы, двоюродные братья и сестры, племянники и племянницы – всего пятьдесят девять голов.
Семейство Кудо перестало существовать.
Хэйко поклонилась и подошла поближе.
– Сколь печальная обязанность, господин Сигеру.
– Но необходимая.
– Несомненно, – кивнула Хэйко. – Колесо кармы не остановить.
– Могу ли я быть чем-нибудь вам полезным, госпожа Хэйко?
– Надеюсь, – сказала Хэйко. – Вскорости князь Гэндзи предпримет короткую прогулку. Его будет сопровождать госпожа Эмилия. Они, конечно же, проедут здесь.
– Разумеется. Князь всегда выезжает через главные ворота замка, куда бы он ни направлялся.
– Это зрелище чрезмерно устрашит госпожу Эмилию.
– Что, вправду? – Сигеру оглядел аккуратный ряд копий, протянувшийся вдоль южной стороны дороги. – Но почему? Оно лишь показывает, что все обстоит как должно.
– Госпожа Эмилия – тонко чувствующая особа, – пояснила Хэйко, тщательно подбирая слова. – И кроме того, она чужеземка и не понимает, как действует карма. Особенно ее опечалит присутствие детей. Боюсь, после этого она уже не сможет продолжать прогулку в обществе князя.
– И что же вы предлагаете?
– Убрать головы.
– Боюсь, это невозможно. Эта традиция берет свое начало из глубокой древности: останки предателей следует выставлять возле главных ворот замка и держать там, пока они не сгниют или пока их не пожрут стервятники.
– Эта традиция достойна того, чтобы существовать вечно, – согласилась Хэйко. – Но нельзя ли ее слегка изменить – исключительно ради данного случая? Почему бы временно не разместить головы у дома господина Кудо?
– Предатель не бывает господином, и у него нет имени.
– Прошу прощения, – с поклоном произнесла Хэйко. – Я хотела сказать – у бывшего дома предателя.
– Я как раз отправляюсь туда, чтобы сжечь его дотла. Хэйко побледнела:
– Вместе со слугами?
Сигеру мрачно усмехнулся:
– Именно так я и намеревался поступить. Но наш князь, с присущим ему небывалым состраданием и склонностью к всепрощению, приказал, чтобы слуг просто продали в рабство.
У Хэйко вырвался вздох облегчения.
– Не будет ли мне позволено высказать одно предложение?
– У меня сложилось впечатление, что именно это вы уже сделали.
– Исключительно с вашего разрешения, господин Сигеру. Может, вы бы пожелали сжечь дом, как вы и собирались, а потом разместить эти останки на развалинах? Не станет ли это подходящей заменой?
Сигеру вообразил себе картину: дымящиеся руины, а над ними возносятся на копьях пятьдесят девять голов.
– Прекрасно, госпожа Хэйко. Так я и поступлю.
– Благодарю вас, господин Сигеру.
Но она не осталась посмотреть, как Сигеру справится с задуманным.
* * *
Выехав из замка, Гэндзи, Эмилия и Хидё встретились со Старком и Таро, которые как раз возвращались обратно.
– А вы не израсходуете все свои пули, Мэтью? – спросила Эмилия.
Она ехала не в дамском седле, а по-мужски. Гэндзи уговорил ее надеть шаровары наподобие тех, которые носил сам, – широкие штаны, называющиеся «хакама». Эмилия вспомнила совет Цефании: применяться к японским обычаям во всем, что не противоречит христианской морали. В хакама она ничего страшного не усмотрела. Они были такими просторными, что походили скорее на юбку, чем на брюки европейского фасона.
– Я сделал литейную форму для новых пуль, – ответил Старк, – а пороха у наших хозяев достаточно. – Он показал пустые гильзы. – Их можно использовать по нескольку раз.
– Надеюсь, вы станете воином Христовым, – сказала Эмилия, – и будете сражаться лишь за правое дело.
– Мое дело правое, – отозвался Старк. – Можете не сомневаться.
– Ты куда? – поинтересовался Таро у Хидё.
– Недалеко. Если ты свободен, поехали с нами.
– Хорошо. Мистер Старк все равно отправляется на встречу с госпожой Хэйко. А она – куда лучший спутник для него, чем я. Она ведь может говорить на их языке.
Хидё и Таро ехали, держась чуть позади князя и госпожи Эмилии. Вряд ли кто-то осмелился бы напасть на князя в его собственном княжестве, да еще совсем рядом с замком, но Хидё на всякий случай внимательно следил за окрестностями.
– Как он стреляет?
– Потрясающе! – отозвался Таро. – Я даже не думал, что такое возможно. Он выхватывает свой пистолет и стреляет быстрее, чем мастер иайдо извлекает из ножен меч. Кажется, он даже быстрее Сигеру.
– Я же тебе говорил!
– Да, правда. Но я думал, ты шутишь. Теперь я знаю, что ты не шутил. И он очень меткий. С двадцати шагов он девять раз из десяти попадает в мишень с первого выстрела, а со второго – всегда. Интересно, почему он так упорно тренируется? В Японии ему не на ком испытать свое искусство.
– Он – воин, как и мы, – заметил Хидё, – а война близится. Разве этой причины не довольно?
Эмилия внимательно наблюдала за Гэндзи. Если б он выказал хоть каплю усталости, она бы непременно настояла на возвращении. Но пока что князь выглядел прекрасно. Несомненно, пребывание дома пошло ему на пользу. Да и климат в здешних местах был куда мягче, чем в Эдо. В Эдо сейчас царила суровая зима. В этих краях она скорее напоминала раннюю весну.
– Здесь всегда такие теплые зимы?
– У нас редко бывает холоднее, чем сейчас, – сказал Гэндзи, – потому мы и не нуждались до сих пор в эскимосской мудрости.
– Господин!
– Будь наши зимы более снежными, возможно, рождаемость бы сильно увеличилась.
Эмилия отвернулась в замешательстве, чувствуя, как лицо заливает краска. Она, должно быть, сейчас красная, как «джонатан»!
Гэндзи рассмеялся.
– Извините, Эмилия. Я не удержался.
– Вы обещали, что никогда не будете упоминать об этом.
– Я обещал, что никогда никому об этом не расскажу. Но я не обещал, что не стану говорить об этом с вами.
– Князь Гэндзи, с вашей стороны это не по-джентльменски.
– Не по-джентльменски?
– «Не» – частица, обозначающая отрицание. Джентльмен – это человек, обладающий положительными качествами и высокими моральными принципами. «По-джентльменски» означает «свойственный джентльмену». – Она повернулась и смерила Гэндзи строгим взглядом. – Вы сейчас не проявляете ни положительных качеств, ни высоких моральных принципов.
– Непростительная оплошность. Смиренно прошу вас принять мои глубочайшие извинения.
– Я бы приняла, если б вы не улыбались так весело.
– Но вы тоже улыбаетесь.
– Я не улыбаюсь, а кривлюсь.
– Кривлюсь?
Этого Эмилия объяснять уже не стала.
Некоторое время они ехали молча. Время от времени Эмилия украдкой поглядывала на Гэндзи и всякий раз видела на его губах легкую улыбку. Эмилии хотелось обидеться на него, но у нее не получалось. Но нельзя же сделать вид, будто он ничего такого не сказал! Его шутки совершенно неуместны. Особенно если учесть, что она – миссионер, а он – князь, покровительствующий ее миссии. И последние события ничего в этом смысле не изменили.
Эмилия остановилась и оглянулась на «Воробьиную тучу». Когда она только-только прибыла сюда, ее ожгло разочарование, острое до боли. Это и есть замок? А где же огромные каменные стены и башни, парапеты и бастионы, бойницы и амбразуры, ров и подъемный мост? Здесь лишь основание было каменным – из плотно подогнанных блоков, не скрепленных известковым раствором. А над ним возносились причудливые деревянные пагоды с черепичными крышами. Замок должен быть обиталищем рыцарей, таких, как Уилфред Айвенго. Но как Эмилия ни старалась, ей не удалось представить Айвенго во всем его великолепии – могучий боевой конь, сверкающий доспех, щит у седла, копье в руке, – выезжающим из подобного сооружения. Здесь, в Японии, не только красота, но и замки были совсем другими. И если одно отличие стало для нее подлинным благословением, то второе принесло горькое разочарование.
Но за две прожитые здесь недели она начала относиться к этому строению иначе. «Воробьиная туча» казалась на взгляд невесомой; ее семиэтажная громада словно парила над скалистым береговым утесом. Каменное основание выдавалось вперед изящной вогнутой линией. Над ним поднимались оштукатуренные стены, белые, словно летние облака. А еще выше причудливо изгибались крыши, крытые серой терракотовой черепицей. Отсюда, с расстояния в две мили, Эмилия без труда могла вообразить, будто серая черепица – это стая взлетающих воробьев. И по сравнению с воздушным, неземным изяществом «Воробьиной тучи» средневековые европейские замки, встававшие прежде в ее воображении, показались Эмилии почти жалкими в своей приземленности.
– Эмилия, вы очень сердитесь? – спросил Гэндзи.
Эмилия улыбнулась и покачала головой:
– Нет. Мне только кажется, что над некоторыми вещами шутить не стоит.
– Вы правы. Я больше не буду.
Они подъехали к небольшой возвышенности. И еще до того, как взобрались на гребень, Эмилии почудился знакомый запах. Наверно, это все оттого, что втайне она все-таки скучает по дому… Мгновение спустя взгляду Эмилии предстала маленькая долина, и девушка покачнулась в седле. Воздух внезапно показался ей разреженным, словно она очутилась высоко в горах.
– Яблоневый сад… – еле слышно прошептала Эмилия.
Сад был небольшой – около сотни деревьев. Но когда Эмилия с Гэндзи съехали вниз и яблони окружили их со всех сторон, уже не имело значения, сто их здесь или десять тысяч. Девушка привстала на стременах и сорвала ярко-красный плод.
– Откуда здесь этот сорт, «макинтош»? – удивилась Эмилия. – Если это и не он, то что-то очень похожее. Мы тоже выращивали его у себя на ферме.
– Возможно, это и вправду тот самый сорт, – отозвался Гэндзи, – хотя здесь его называют иначе. А что, яблоки – исконно американское растение?
– Нет. Его завезли переселенцы из Европы. Один человек по имени Джон Яблочное Семечко всю жизнь рассаживал их по стране. Во всяком случае, так я слыхала. Может, это просто выдумка, а не подлинная история.
– Зачастую они мало чем отличаются друг от друга, – заметил Гэндзи. Он потянулся было к ветке, но задохнулся и опустил руки. Раны заставили его отказаться от своего намерения. – Я часто забирался на какое-нибудь из этих деревьев и вел воображаемые беседы. Мои собеседники были очень мудры.
– Я тоже любила лазать по деревьям, – призналась Эмилия, – и играть на них вместе с братьями.
– Воображаемыми братьями?
– Нет, настоящими. С Томом и Уолтом.
– Они тоже миссионеры?
– Нет. Они умерли в детстве.
– А ваши родители?
– Они тоже скончались.
– Так значит, мы с вами оба сироты. – Князь вновь взглянул на дерево. – Интересно, вы еще не разучились?
– Что?
– Лазить. Вы можете взобраться на дерево? Если б не раны, я бы сейчас вскарабкался до самой верхушки.
– Я тоже могу, – заявила Эмилия.
– Да, конечно.
– Почему у вас такой вид, будто вам не верится?
– Ну, честно говоря, вы не очень похожи на верхолаза.
– Это что, вызов?
Они с Томом и Уолтом постоянно подзадоривали друг друга. Однажды Эмилия на спор перепрыгнула с одного дерева на другое. А ветка, на которую она прыгнула, сломалась. Эмилия вцепилась в эту ветку, вместе с ней грохнулась на землю и лишь чудом ничего себе не сломала.
«Мне очень жаль, папа, что я сломала ту ветку».
«Лучше уж ветка, чем ты. Но больше никогда так не делай».
«Хорошо, папа».
«Ты очень красивая, Эмилия. А с кривой ногой или кривой спиной ты уже не будешь такой хорошенькой».
«Да, папа».
Отец всегда говорил Эмилии, что она красивая. И ей было очень приятно это слышать. Но теперь это слово сделалось для нее совсем иным…
Эмилия сняла жакет и положила его поперек седла. Потом она дотянулась до ближайшей ветки, крепко ухватилась за нее и соскочила с седла. Несколько мгновений Эмилия раскачивалась, выбирая удобный момент, потом забросила ногу на ветку. Секунда – и девушка уже сидела, весело болтая ногами и улыбаясь.
Гэндзи почтительно поклонился:
– Прошу простить меня за то, что сомневался в вас. Вы и вправду великолепно лазаете по деревьям. Когда я выздоровею, мы непременно устроим состязание.
– А какая будет ставка?
– Ставка?
– Ну, приз, который проигравший отдает победителю.
– Если вы выиграете, – сказал Гэндзи, – я отдам вам этот сад.
– Ой, нет, это чересчур! Выйдет азартная игра, а не дружеский спор.
– Ну что ж, – сказал Гэндзи. – Я в любом случае отдам вам этот сад, выиграете вы или проиграете. А вы можете дать мне что-нибудь взамен. Тогда это уже не будет азартной игрой?
– Я не посмею принять такой ценный подарок, – возразила Эмилия. – Да и кроме того, я все равно не сумею ухаживать за ним, как полагается.
– Я помогу вам и в этом. В этой и в соседней долине расположены три деревни.
– Нет-нет, я не могу его принять. Моя задача – нести слово Божье, а не обогащаться.
Гэндзи широким жестом указал на склон холма.
– Ну так постройте здесь церковь. Разве вы не за этим сюда приехали?
– Я думала, что нашей миссии выделили землю в другой провинции.
– Вы можете возвести церковь и там тоже. Я обещаю, что она никогда не будет пустовать.
Несмотря на снедающее ее беспокойство, Эмилия не удержалась от смеха. Конечно, Гэндзи сдержал бы обещание. Ему достаточно лишь отдать приказ. В каждую деревню прискачет гонец. Крестьяне попадают на колени, уткнутся лицом в землю и покорно выслушают повеление князя. В следующее воскресенье они, как им велено, уже явятся в церковь. Они будут слушать переведенную проповедь, не имеющую для них никакого смысла. Когда им предложат креститься, все от мала до велика послушно примут крещение.
– Нельзя заставить людей уверовать, князь. Они должны заглянуть в свое сердце и самостоятельно прийти к истине.
– Я обещаю вам, что лично явлюсь в вашу церковь и загляну в свое сердце.
– Князь Гэндзи… – только и смогла произнести Эмилия.
– Вы спасли мне жизнь. Позвольте мне в знак благодарности преподнести вам подарок.
– В равной степени я вправе утверждать то же самое. Вы спасли мне жизнь. Мы бы не выжили друг без друга.
– Значит, вы тоже должны мне что-нибудь подарить. Я даю вам Яблоневую долину. А что вы мне подарите?
Эмилии пришлось прислониться к стволу, чтобы не свалиться с дерева.
– Яблоневую долину?
– Так ее назвала моя мать. Ринго-но-тани. По-английски – Яблоневая долина. – Улыбка исчезла с лица молодого князя, и в глазах промелькнуло странное выражение. – Она была родом с севера. Княжество ее отца славилось своими яблоками. Она была очень молода, когда вышла замуж, совсем еще девочка. Она очень тосковала по матери и сестрам. Скучала по товарищам детских игр. По деревьям, на которые любила лазать в детстве, по яблокам, которые срывала и ела прямо в саду. По детским веночкам из яблоневого цвета. Отец посадил этот сад для нее, в надежде, что он поможет ей утешиться и, быть может, когда-нибудь подарит радость.
– И что же?
– Она очень радовалась, глядя, как высаживают молодые деревца. Она даже сама посадила несколько. Но так никогда и не увидела ни цветов, ни плодов. Она умерла той зимой – родами. Ребенок – моя сестра – тоже скончался.
– Ох, простите…
– Мудрецы говорят, что счастье и печаль суть одно. В этом саду я начинаю понимать их.
Кроны скрадывали очертания окружающих гор, а аромат яблонь заглушал соленый запах океана. Сидя на ветке и болтая ногами в воздухе, Эмилия вдруг почувствовала, что ее сосредоточенность тает. Она посмотрела вниз и увидела Гэндзи, восседающего на своем боевом коне, – и это он казался здесь чужеродным, а не она. Самурай в яблоневом саду выглядел таким неуместным, что Эмилия расхохоталась.
И собственный смех вернул ее к реальности.
Она заплакала.
– Мой дом стоял в Яблоневой долине, – сказала Эмилия. – В другой Яблоневой долине.
– Значит, это место принадлежало вам еще до того, как вы его увидели, – помолчав, отозвался Гэндзи.
* * *
– Для своих габаритов госпожа Эмилия весьма проворна, – заметил Таро, наблюдая, как девушка вскарабкивается на дерево.
– На самом деле не такая уж она и крупная, – сказал Хидё. – Когда те два глупца покончили с собой, она сомлела и упала на руки нашему князю. И он с легкостью удержал ее. У нее просто непривычные пропорции, вот нам и показалось, будто она такая большая.
– Теперь, когда ты это подметил, я вижу, что ты совершенно прав.
Таро прилагал все усилия, чтобы видеть происходящее в нужном свете. Госпожа Эмилия исполнила пророчество князя Киёри, потому он не мог больше считать ее здоровенной, нескладной или уродливой. Верность требовала от них отныне подмечать в этой девушке лишь хорошие стороны.
– На самом деле в ней есть некое изящество. На чужеземный манер.
– Верно, – согласился Хидё. – Я искренне раскаиваюсь в своих былых заблуждениях. Наверняка в своей стране, где все основано на других идеалах, она считалась образцом красоты, как у нас – госпожа Хэйко.
На этот раз Таро, как ни старался, не смог заставить себя согласиться с другом. Ценой некоторых усилий он еще мог представить, что Эмилия способна оказаться привлекательной для чужеземцев – ну, во всяком случае, для некоторых. Но назвать ее образцом красоты и сравнить с Хэйко? Что же ответить? Таро великолепно владел мечом и луком – но не искусством красноречия.
– Таким образом можно было бы говорить, если бы имелось какое-либо основание для подобного сравнения, – начал Таро. – Госпожа Хэйко – гейша первого ранга, а госпожа Эмилия… – Тут его посетила великолепная мысль. – А в стране госпожи Эмилии есть гейши?
– Насколько я понимаю, нет, – сказал Хидё.
Он и сам был не очень-то красноречив. И теперь от несвойственной задумчивости на лбу самурая прорезались морщины.
– Вот и мне так кажется, – сказал Таро. – Но насколько в таком случае уместно говорить о госпоже Эмилии и госпоже Хэйко в одинаковых выражениях?
– Совершенно неприемлемо! – с облегчением согласился просиявший Хидё. – Конечно же, я неверно подбирал слова. Восхищение госпожой Эмилией завело меня слишком далеко. Нам вовсе незачем преувеличивать ее достоинства.
– Конечно, – с прежним рвением поддержал его Таро. – Они и без того несомненны и не нуждаются в том, чтобы их приукрашивали.
– Да и в любом случае, много ли значит нечто столь мимолетное, как внешняя красота? – Хидё перевел разговор на более безопасную почву. – Важна красота внутренняя. А в этом с госпожой Эмилией никто не сравнится.
– Ты очень верно подметил главное, – отозвался Таро. От подобной постановки вопроса ему сразу полегчало на сердце. – Истинная красота – это красота души.
Два самурая радостно улыбнулись, продолжая наблюдать за своим князем и госпожой Эмилией. Они только что решили очень важный для них вопрос. Теперь они знали, как относиться к важной особе, не вполне укладывающейся в существующий порядок вещей.
* * *
– Вы не стали рассказывать князю Гэндзи о некоторых подробностях нашего путешествия, – сказала Хэйко.
– Он не спрашивал, – отозвался Старк.
Они сидели в комнате, выходящей во внутренний садик. Это была одна из нескольких комнат, специально приготовленных для Эмилии и Старка и обставленных в соответствии с их потребностями. Например, здесь наличествовали четыре стола, шесть стульев, большой диван, письменный стол и два комода.
Чужеземцы – не такие, как японцы. То, что хорошо для них, плохо для японцев, и наоборот. Таков был ведущий принцип, которым руководствовались слуги Гэндзи. В ревностном стремлении добиться того, чтобы почетные гости чувствовали себя как дома, слуги устроили их как князя, только наоборот. В княжеских покоях – много места и мало мебели, а в покоях для гостей все так плотно заставлено мебелью, что свободного места почти не оставалось. Слуги приложили все усилия, дабы создать такую обстановку, в которой сами они чувствовали бы себя предельно неуютно, – и преуспели.
– Я собираюсь сама рассказать ему об этом, – сказала Хэйко. – Сегодня.
Старк пожал плечами.
– Ваши тайны – это ваши тайны. Я не собираюсь никому ничего сообщать.
– Спасибо вам за подобную сдержанность. Я высоко ценю ее. Но эту тайну не сохранить. Я знаю, вы ничего не станете говорить. Но до князя Гэндзи вскоре дойдет известие о стычке у завала на тропе. И он поймет правду.
– И это породит проблемы?
– Думаю, да.
– Он не знает о других ваших умениях.
– Нет, не знает.
– Почему же вы ими воспользовались? – поинтересовался Старк. – Мы могли бы вполне успешно пробраться там тайком, а если б даже нас и заметили, я бы расчистил нам дорогу. Мечи против шестизарядного револьвера бессильны.
– Я не могла допустить, чтобы вы рисковали жизнью. Дед князя Гэндзи перед смертью изрек пророчество. Он сказал, что чужеземец, которого князь Гэндзи встретит под Новый год, спасет князю жизнь. Я была уверена, что вы и есть этот чужеземец.
– Но тогда со мной в любом случае ничего бы не случилось. Я остался бы невредим, дабы исполнилось пророчество. А если б я умер, это бы означало, что я – не тот человек, которого вы ожидали. Значит, вы ничего не теряли.
– Пророчества не исполняются сами собою, – возразила Хэйко. – Если мы не будем прилагать все усилия к их исполнению, они могут сбыться совсем не так, как мы предполагали. Если б вы оказались тем самым чужеземцем, которому предназначено спасти князя Гэндзи, и погибли, ваше место занял бы другой. Но это было бы уже не то. Князь Гэндзи спасся бы, поскольку так предсказано. Но его могли бы искалечить. Или могло получиться так, что он оказался бы на много лет прикован к постели.
– Значит, вот как эта штука работает, – сказал Старк.
Он во всю эту чепуху не верил. Но раз Хэйко хочет поговорить, почему бы ее не выслушать?
– А как дед князя Гэндзи ввязался во все эти дела с пророчествами?
– Он родился с даром предвидения. Его неоднократно посещали видения.
– И он всегда оказывался прав?
– Всегда.
– Почему же он никому не сказал, что это будет Эмилия?
– Пророчества всегда неполны. Хоть жизнь и предопределена, ход ее зависит от поступков. Жизнь предопределена нашей прошлой кармой, а поступки создают нашу будущую карму.
– Что такое «карма»?
– Из ваших слов ближе всего по значению слово «судьба», но карма – непрерывно изменяющаяся судьба.
– Судьба есть судьба, – сказал Старк. – Она есть. Она не изменяется. Просто мы ее не замечаем, пока не столкнемся с ней.
* * *
Иногда, когда Старку случалось завернуть в Эль-Пасо, он останавливался в заведении Мануала Круза. Если верить хозяину заведения, тут обитала дюжина лучших шлюх Техаса. Правда, Старк никогда не видал больше восьми за раз. И насколько он мог судить, они ничем не отличались от прочих шлюх города.
– Поэтическая вольность, – пояснил как-то Круз. – Это цепляет человека. Настраивает его на оптимистический лад. И ему польза, и бизнесу.
– Что такое «поэтическая вольность»?
– Парень, ты пришел сюда за уроком изящной словесности или хочешь, чтоб тебя здесь напоили, накормили, обсюсюкали?
– Я пришел трахнуть шлюху, – сказал Старк. – Все.
– Похоже, ты, парень, лишен воображения, – заметил Итан, приемный сын Круза.
Он носил револьвер на бедре, точно так же, как и Старк, и точно так же держал плечи расслабленными. Когда-нибудь Итан догадается, что он и есть тот самый Мэтью Старк, прославленный стрелок, и бросит ему вызов. Или сообразит, что они со Старком промышляют одним ремеслом, и предложит сотрудничать. Не одно, так другое.
Круз расхохотался:
– Ладно, иди. Осмотрись и выбери, которая тебе по душе. Старк посещал заведение Круза не потому, что здесь как-то особенно обслуживали. Просто этот бордель располагался ближе всего к окраине. А Старк не любил городов. Ему всегда казалось, что там нечем дышать. И потому он старался как можно меньше в них находиться.
Но в расположении этого заведения имелись не только плюсы, но и минусы. Старк терпеть не мог вони, долетающей из расположенного по соседству свинарника. В этом он отличался от большинства посетителей. Дела у Круза шли успешнее всего именно в те дни, когда ветер дул с той стороны. Впрочем, в этом крылась своя хорошая сторона. С точки зрения Старка, если и было в этом борделе что-либо хуже вони свиней, так это толпа пьянчуг, явившихся позабавиться. Въезжая в Эль-Пасо, Старк всегда проверял ветер, и до сих пор ему благополучно удавалось не смешиваться с этой толпой.
Старк никогда не страдал сентиментальностью. У него не было излюбленной шлюхи. Ему было двадцать лет. После Джимми Верняка он убил еще трех человек и не знал, доживет ли до двадцати одного года. Вот уж целый год никто не пытался его прикончить, но Старк был не настолько наивен, чтобы надеяться, будто так будет всегда. Он дал Крузу четыре монеты и взял ближайшую из лучших шлюх.
Так уж случилось, что это оказалась Мэри Энн.
В ней не было ничего особенного, если не считать возраста: она была старше всех прочих в этом заведении, старшей из всех женщин, с которыми Старку когда-либо приходилось иметь дело. А еще она была доброй. Когда Старк кончил, не успев даже войти в нее, она крепко обняла его и сказала, чтобы он отдохнул. Ничего, все будет хорошо, он может попробовать еще раз, и вовсе незачем платить Крузу четыре лишние монеты. Старк сказал, что с ним всегда так случается после долгой дороги; он слишком редко бывает с женщиной, вот в чем все дело. А Мэри Энн сказала «ничего, ничего» и обнимала его, пока он снова не пришел в боевую готовность.
А потом Старк и сам не заметил, как заснул. Когда он проснулся, на столе горела тусклая лампа. Мэри Энн спала рядом. Ветер дул в прежнем, то есть в неправильном, направлении, дела шли плохо, и ей вовсе не обязательно поскорее бежать вниз и сидеть в баре.
Старку захотелось облегчиться. Он повернулся, чтобы встать с кровати, и увидел, что на него таращатся две маленькие девочки. Они стояли совсем рядом с кроватью. Младшая – лет пяти, никак не больше – держала палец во рту. Вторая была на пару лет постарше. Она обнимала сестру за плечи. То, что они сестры, бросалось в глаза сразу – слишком уж малышки походили друг на друга. Штаны Старка свисали с ширмы, стоящей в дальнем конце комнаты, – он сам их туда зашвырнул, когда торопился побыстрее улечься в постель с Мэри Энн. Теперь ширму слегка отодвинули, и Старк увидел за ней маленькую кроватку.
– Привет, – сказал Старк.
Как бы уговорить мелюзгу отвернуться, чтобы он мог добраться до штанов?
– Мы не знали, что тут кто-то есть, – сказала старшая девочка. – : Тут так тихо.
– Я уйду сразу же после того, как смогу одеться, – обещал Старк.
Младшая девочка принесла ему штаны.
– Спасибо.
– Не за что, – откликнулась старшая.
Старк посмотрел на Мэри Энн. Он думал, что разговор разбудит ее, но нет. Женщина сладко спала.
– Мы заснули, – пояснила старшая девочка, – но потом Луиза захотела пить, и я пришла сюда за водой.
– Ты молодец, что так заботишься о сестренке, – похвалил ее Старк.
– Даже если мы не спим, – сказала старшая девочка, – никто никогда не догадывается, что за ширмой кто-то есть.
Мы сидим тихо, как мыши под веником, чтобы не мешать маме работать.
– Так вы постоянно там сидите?
– Конечно, нет, глупый. Мы каждый день ходим в дом миссис Креншоу, кроме субботы и воскресенья. По воскресеньям мы посещаем воскресную школу при церкви. – Она посмотрела на отгороженный уголок, потом снова взглянула на Старка и хихикнула. – Ну сам подумай: как бы мы могли постоянно сидеть в таком крошечном закутке?
– А почему вы сейчас не у миссис Креншоу?
– Потому что уже ночь, и потому что сегодня суббота. – На этот раз обе девочки захихикали. – Ты что, даже не знаешь, какой сегодня день недели?
Но тут Мэри Энн оторвала голову от подушки и сонно взглянула на детей.
– Бекки, Луиза! Вы что тут делаете?
– Луиза захотела пить, ма.
– Ну так напои ее, и возвращайтесь в постель.
– Хорошо, ма. Пока, мистер.
– Пока.
Едва лишь девочки вышли, как Старк тут же вскочил и поспешно натянул штаны.
– Надеюсь, они не в бар пошли?
– Конечно. Вода вон там.
– Лучше б ты держала кувшин в комнате. Ставила бы возле их кровати, да и все.
– Они не хотят.
Мэри Энн закуталась в простыню и теперь, повернувшись, наблюдала, как Старк собирается.
Старк не хотел ничего говорить. В конце концов, какое ему дело? Но все-таки он не выдержал и сказал:
– Здесь не место для детей.
– Здесь и для меня не место, – откликнулась Мэри Энн. – Но все-таки они здесь, и я тоже. Бывает и хуже. Круз разрешил мне оставить девочек при себе, и к ним тут никто не цепляется. Хоть за это ему спасибо. Круз говорит, что терпеть не может педофилов.
– Что такое «педофил»?
– Человек, которому нравится приставать к детям.
Старку вспомнился сиротский приют и удивленные мертвые глаза ночного надсмотрщика, которому он размозжил череп молотком.
– Я тоже терпеть не могу педофилов.
– Тебе не обязательно уходить. Они попьют и опять уснут.
– Я слышу голоса, – сказал Старк, прислушиваясь к шуму, доносящемуся из бара. – Посетители.
– Там вполне достаточно девиц. – Мэри Энн глубоко вздохнула. – Когда дует восточный ветер, я могу перевести дух. Воздух такой хороший, и клиентов немного.
Старк достал из кармана еще четыре монеты и положил на стол, рядом с лампой.
– Я же тебе сказала, что за второй раз платить не нужно. Ведь на самом-то деле он был первый, – сказала Мэри Энн и улыбнулась. Совсем не так, как улыбается шлюха, когда потешается над кем-то или когда хочет выдурить у клиента побольше денег. Это была хорошая улыбка.
– Я отправляюсь в Мексику, поработать на руднике, – сказал Старк.
На самом деле он направлялся в Миссури, чтобы ограбить там еще пару-тройку банков. Но он подумал, что лучше об этом не говорить, ведь он толком ничего о ней не знает.
– Я вернусь весной.
– Я буду на месте, – отозвалась Мэри Энн.
Так впервые в своей жизни Старк соврал шлюхе. Прежде ему просто незачем было им врать. С чего вдруг ему захотелось произвести хорошее впечатление на Мэри Энн? Потому, что у нее двое детей? Если это и причина, то очень уж дурацкая. Ничего святого в материнстве нет. Его собственная мать, имени которой он так никогда и не узнал, оставила его на ступенях церкви в Коламбусе. При нем тогда не было ничего, кроме одеяльца, – даже записки с именем. Его назвали Мэтью, потому что по святцам шел день этого апостола. А откуда взялась фамилия Старк, он просто понятия не имел. Нет, Старк не питал особо теплых чувств к матерям. Возможно, он размяк оттого, что Мэри Энн добрая. И еще потому, что у нее хорошая улыбка. А может, потому, что Бекки и Луиза – очень милые девчушки и им и вправду не место в борделе. Но и эта причина была не менее дурацкой. Детей Старк тоже не любил.
Итак, Старк впервые соврал шлюхе – и впервые пообещал ей вернуться. Он думал, что это тоже ложь. Он не собирался в Мексику и не собирался возвращаться к Мэри Энн. Но вышло так, что вторая ложь обернулась правдой. Всю дорогу до Миссури Мэри Энн, Бекки и Луиза не шли у него из головы. Он продолжал думать о них даже в совершенно неподходящее время – когда брал тот банк в Джоплине, – и какой-то фермер чуть не продырявил ему голову из дробовика. Но дробовик дал осечку, а Старк тем временем успел всадить фермеру пулю в ногу. Денег он не добыл, но зато сберег свою шкуру. Джоплинские полицейские продолжали висеть у него на хвосте до самых границ Техаса. Ну и упрямцы они там, в Миссури. Он ведь даже не взял их денег, а они гнались за ним через два штата. За время этой долгой скачки Старк принял решение. Он решил, что отправится к Мэри Энн и постарается разобраться, почему все время думает о ней, Бекки и Луизе.
– Теперь понял, что я имел в виду? – поинтересовался Круз, когда Старк перешагнул порог. – Поэтическая вольность настраивает человека на оптимистический лад. Ветер дует не с той стороны, с какой ты предпочитаешь, но ты все-таки не падаешь духом. Я ведь не просто так говорю, что у меня здесь дюжина лучших шлюх Техаса.
– Где Мэри Энн? – спросил Старк.
– Так, давай по порядку. Ты хочешь конкретную девочку, так?
– Где она?
– Ты говорил про весну, – сказала Мэри Энн с верхней площадки лестницы. – Сейчас еще зима, а ты уже здесь. Что, рудник истощился?
Она мягко улыбнулась, и Старк понял, почему он вернулся. Он влюблен.
– Какой рудник? – переспросил Старк.
– Твой рудник в Мексике.
Вранье – штука сложная. Нужно постоянно помнить, кому и что ты сказал. Говорить правду гораздо легче. Старк решил, что откроет Мэри Энн всю правду, как только они останутся вдвоем.
– Ты занята?
– Я только что уложила детей. Они скоро уснут. Пойдем наверх.
– Только не на всю ночь! – вмешался Круз, подкрепляя слова бурной жестикуляцией. – Ничто так не помогает заполнить бордель до отказа, как запах свинарника! Сегодня лучшей дюжине предстоит хорошенечко попрыгать.
– Я заплачу за всю ночь, – сказал Старк. – Сколько? Круз сощурился, и в его подпорченной топором голове словно защелкали счеты.
– Сюда входит не только плата за приятное общество. Не забывай про прибыль, которую я получаю в баре от клиентов, которые ждут своей очереди. Ты-то туда спускаться не будешь.
– Сколько, черт подери?
– Десять американских долларов.
Старк достал из седельного вьюка серебряные доллары и швырнул их на стол перед Крузом. Он припас эти деньги еще с предыдущей, более успешной вылазки в Миссури.
– Боже правый! – не удержался Круз. Он проверил монеты и убедился, что они настоящие. – Парень, ты что, банки грабишь?
– Ты видал меня на полицейских плакатах?
– Пока нет.
Старк поднялся к Мэри Энн. Девочки уже легли, но еще не уснули. Сквозь тонкие стены отовсюду слышалась возня и возгласы совокупляющихся пар. Но дети словно бы ничего не замечали.
– Здрасьте, мистер, – сказала Бекки.
Луиза, как обычно, промолчала.
– Привет, Бекки. Привет, Луиза.
– Ух ты! Вы запомнили, как нас зовут!
– Конечно.
– А вас как зовут?
– Стив.
– Здрасьте, Стив.
– Бекки, – укоризненно заметила Мэри Энн. – Ты же знаешь, что это невежливо – звать взрослых по имени. Вам следует говорить: мистер… Как ваша фамилия?
– Мэтьюс.
– Говорите: мистер Мэтьюс.
– Здрасьте, мистер Мэтьюс.
– Привет.
– Спокойной ночи, мистер Мэтьюс.
– Спокойной ночи.
Мэри Энн сняла с кровати покрывало.
– Не надо, – остановил ее Старк.
Женщина озадаченно взглянула на него.
– Давай просто поговорим.
– Ты заплатил десять долларов за разговоры?
– Да. А что, ты возражаешь?
– Нет, если ты не задумал ничего странного.
– Например?
– Например, говорить всякие гадости, так чтобы дети слышали. Или чтобы они смотрели, пока ты что-нибудь делаешь.
– За кого ты меня принимаешь?
– Не знаю, – сказала Мэри Энн. – Ты в борделе. Я – шлюха. Ты заплатил десять долларов, а теперь говоришь, что хочешь просто поговорить. Вот я и удивляюсь, зачем это тебе.
– Я люблю тебя, – сказал Старк.
Он вовсе не собирался говорить этого так вот сразу, но слова вырвались сами собою. Он хотел сперва как-нибудь подготовить почву. Ему бы наверняка удалось.
– Да ну?
Старк думал, что Мэри Энн обрадуется его признанию или, по крайней мере, удивится. А вместо этого на лице ее вдруг проступили разочарование и усталость.
Старк почувствовал себя задетым:
– Ну да, ты же, наверно, постоянно это слышишь от своих поклонников.
– Куда чаще, чем ты думаешь, – отозвалась Мэри Энн. – Только я бы не стала называть их поклонниками. Просто у мужчин бывает такое, что они вдруг размякают и принимаются мечтать. Им нужна не я и не Бекки с Луизой. Они думают о самих себе, только по-другому. И это никогда не затягивается надолго. Они пугаются того, что сказали. Принимаются винить меня за то, что я не такая, какой они меня вообразили. Это я уже проходила. Так что брось ты эту затею.
Женщина вернулась к кровати и приподняла угол тюфяка. Она извлекла откуда-то небольшую пачку купюр, отделила половину, а остальное снова спрятала. Мэри Энн взяла Старка за руку и вложила ему в ладонь десять долларов. Потом она раздвинула ширму и подтолкнула Старка к постели.
– Они через несколько минут уснут. Мы позабавимся, и ты с чистой душой вернешься в Мексику. – В глазах у Мэри Энн стояли слезы, но она все-таки улыбнулась. – Это очень мило с твоей стороны, Стив. Но это не настоящая любовь. Ты слишком молод для подобного чувства. Но ты с ним еще встретишься, вот увидишь.
– Не надо мне рассказывать о моих чувствах, – возразил Старк. – Я сам тебе о них расскажу.
И рассказал.
Он рассказал Мэри Энн про сиротский приют, про молоток и про Элиаса Эгана; про игру в карты и про «вулкан», который дал осечку, про Джимми Верняка и про трех задир, которых он застрелил. Он рассказал про банки в Миссури и про фактории в Канзасе, которые были до того, и про лошадей и скот в Мексике, – это было еще до Канзаса. Он рассказал про деньги, которые копил, сам не зная зачем.
– Меня чуть не застрелили в Джоплине, потому что я стоял там с револьвером в руках и думал, что я собираюсь делать с деньгами. А потом я понял, что я собираюсь с ними делать, и так удивился, что даже не заметил того фермера, пока он не попытался пальнуть в меня из дробовика.
– Ты мечтал обо всех тех классных вещах, которые мог бы купить, если б у тебя была женщина, для которой стоило бы все это покупать, – устало произнесла Мэри Энн, словно продолжая многократно слышанную историю.
– Нет, – сказал Старк. – Я понял, что мне хочется обзавестись ранчо в Техасе. Разводить скот. Если знаешь, как обращаться с коровами, их не так уж трудно разводить. Хочется построить домик, чтобы в нем было тепло зимой и прохладно летом. Почаще бывать под открытым небом и заниматься только тем, что считаешь правильным.
– Да, на тебя это похоже, – сказала Мэри Энн.
– Мне вспомнилось одно местечко севернее Эшвилла – я проезжал мимо него позапрошлым летом, – и я понял, где надо построить этот домик. Я стал думать про дом и увидел в нем тебя. Ты готовила жаркое из бычка, которого мы сами вырастили. А Бекки с Луизой играли во дворе, под деревьями, и, когда им хотелось пить, они набирали чистой воды из источника.
Старк взял Мэри Энн за руки. Женщина печально улыбнулась и попыталась высвободиться.
Старк сказал:
– И на много миль вокруг ни единой треклятой свиньи! Мэри Энн перестала высвобождаться. Она взглянула Старку в глаза и долго в них смотрела, а потом приникла к его груди.
Наутро она сказала:
– Итан ловко обращается, с револьвером. Когда он вернется, он погонится за нами. Даже если Круз согласится меня отпустить, Итан будет против.
– Круз отпустит тебя, – сказал Старк. – А Итан не узнает, где нас искать.
– У него есть один дикарь откуда-то с тихоокеанских островов. Он умеет идти по следу не хуже индейца.
– Если они нас найдут, то быстро об этом пожалеют.
– Вправду? А почему? У тебя много друзей в Техасе?
– Ты слыхала про Мэтью Старка?
– Это кто? – Мэри Энн взглянула на него и задумалась. – А, припоминаю! Говорили, будто это он одолел Джимми Верняка. Он, а вовсе не ты. То-то твоя история показалась мне такой знакомой.
– Я и есть Мэтью Старк.
Мэри Энн знала, что Мэтью Старк – лучший стрелок во всем Техасе, что это здоровенный детина, весь разукрашенный шрамами, и что он избивает шлюх до полусмерти, прежде чем трахнуть их. Потому она рассмеялась, решив, что этот красивый, ласковый парень то ли врет, то ли спятил. А после расплакалась, потому что поняла, что никуда не поедет ни со лжецом, ни с чокнутым. И сама не поедет, и дочек не возьмет. Старку понадобился целый час, чтобы убедить Мэри Энн в том, что его репутация, мягко говоря, не соответствует действительности. Он ведь назвал ей свое настоящее имя лишь затем, чтобы она успокоилась и перестала беспокоиться из-за Итана. А вышло так, что он чуть ее не потерял.
Старк подождал, пока Мэри Энн, Бекки и Луиза уложат свои скудные пожитки в ветхий чемодан и перевяжут его веревкой. Потом проверил свои пистолеты и отправился вниз.
– Какой-то у тебя вид усталый, – заметил Круз. – Не похож ты на человека, который всю ночь провел в постели.
– Нам надо кой о чем поговорить.
Старк уселся за карточный стол напротив Круза. Хозяин борделя сидел на том же самом месте, что и вчера, только сегодня в руках у него вместо карт была тарелка со свиной отбивной, и вчерашние пьянчуги, составлявшие ему компанию в покер, давно разошлись по домам.
– Ветер не переменился. Цена остается прежней: десять долларов за ночь.
– Для нее ночи закончились, – сказал Старк. – Она уходит.
– На здоровье, – неожиданно легко согласился Круз. – Если у тебя имеется пятьсот долларов. Она задолжала мне пять сотен. Если хочешь забрать ее с собой – расплатись. Только она все равно сюда вернется, когда ты вытащишь голову из задницы и очнешься.
У Старка имелось больше пяти сотен. Но ему нужны были деньги на ранчо.
– Я дам тебе сотню.
Он заметил, как взгляд Круза метнулся куда-то в сторону, проследил за ним и заметил бармена с двустволкой в руках. Старк нырнул вперед и влево; в тот же самый миг грохнул выстрел, и заряд дроби разнес карточный стол в щепки. Первая пуля Старка вошла бармену в правое плечо, вторая прошила правое бедро. Бармен выронил двустволку и рухнул на пол, пытаясь зажать обе раны. А когда Старк вновь взглянул на Круза, то увидел, что на него смотрит дуло короткоствольного крупнокалиберного пистолета. Старк выстрелил Крузу в лицо. Пуля сорок четвертого калибра завершила работу, которую когда-то не закончил топор.
Некоторые люди не чувствуют, когда настает пора остановиться. Старк такие вещи чувствовал. Он знал, что никогда больше не ограбит ни единого банка и не зайдет ни в один бордель. Он также думал, что никогда больше не будет убивать людей, и, наверно, так бы и поступил, если б это зависело от него.
* * *
Все то время, пока длилась ее исповедь, Хэйко просидела, положив ладони на циновку и склонив голову. Ей не хватало мужества взглянуть Гэндзи в лицо. Кем он теперь считает ее – двуличной негодяйкой, которая клялась ему в любви, а сама тем временем ожидала приказа убить его? Хэйко договорила, и воцарилось молчание – почти невыносимое. Хэйко чувствовала, что вот-вот разрыдается, но гордость заставляла ее сдерживаться. Было бы полным бесстыдством взывать к его состраданию. Нет, она не станет плакать. Гэндзи убьет ее или, может, просто выгонит из замка – он ведь добр. Но что бы он ни решил, этот день станет последним в ее жизни. Она не сможет жить без него. Хэйко знала, что сделает, если ее выгонят.
Она отправится на мыс Мурото.
У этого мыса шестьсот лет назад Хиронобу, первый князь Акаоки, предок Гэндзи, выиграл битву, и эта победа положила начало княжеству. Теперь же на вершине утеса, обрывающегося в море, стоял небольшой буддийский храм малоизвестной дзэнской секты. От каменистого берега к храму вела лестница из девятисот девяноста девяти ступенек. Она будет останавливаться на каждой ступеньке и во всеуслышание объявлять о своей вечной любви к Гэндзи. Она будет молить Аматэрасу-о-миками, богиню Солнца, омыть своим божественным светом ее долгую бесполезную жизнь. Она будет молить Каннон, богиню милосердия, чтобы та заглянула в ее сердце, убедилась в искренности ее намерений и позволила ей воссоединиться с Гэндзи в Чистой земле, избавленной от страданий.
А когда она доберется до вершины, то поблагодарит всех богов и будд за дарованные ей девятнадцать лет жизни, своих давно почивших родителей – за то, что привели ее в этот мир, Кумэ – за то, что растил и оберегал ее, и Гэндзи – за любовь, которой она не заслужила. А потом шагнет с утеса в Великую Пустоту – без страха, без сожаления и слез.
– Как ты собиралась это проделать? – спросил Гэндзи.
– Что, господин?
Хэйко по-прежнему не смела поднять глаза.
– Мое убийство. Каким способом ты бы воспользовалась?
– Господин, умоляю, поверьте мне! Я никогда не причинила бы вам ни малейшего вреда!
– Хидё! – позвал Гэндзи.
Дверь мгновенно скользнула в сторону.
– Да, господин.
По лицу Хидё нельзя было понять, слышал ли он хоть слово из их разговора. Однако рука его лежала на рукояти меча.
– Попроси Ханако принести сакэ.
– Слушаюсь, господин.
Хэйко знала, что Хидё никуда сейчас не пойдет. Он пошлет Таро, сидящего по другую сторону дверей. А Хидё останется на месте, чтобы в любой миг вломиться в комнату, если вдруг понадобится. Он ни за что не оставит своего князя наедине с изменницей-ниндзя.
Должно быть, Гэндзи хочет предложить ей очистительное возлияние, прежде чем вынести приговор. Его великодушие разрывало сердце Хэйко. Она чувствовала, что еще мгновение – и она, не выдержав, разрыдается.
– Думаю, ты бы сделала это ночью, пока я сплю. Это самый милосердный способ.
Хэйко промолчала. Произнеси она хоть слово, и чувства предали бы ее. Она безмолвно смотрела на циновку, и ее била дрожь.
– Господин! – донесся из-за двери голос Ханако.
– Входи.
Глаза Ханако покраснели и припухли. Она поклонилась и вошла, держа поднос на вытянутых руках. На подносе стояли кувшинчик сакэ и одна чашечка. Ну конечно. Гэндзи ведь не станет пить с ней. Она выпьет одна. Она покаялась и готова встретить свою судьбу.
Ханако низко поклонилась Гэндзи. Потом повернулась к Хэйко и поклонилась ей – так же низко. А потом, не выдержав, всхлипнула, и плечи ее затряслись. Служанка расплакалась.
– Госпожа Хэйко! – только и смогла вымолвить она.
– Благодарю тебя за подаренную мне дружбу, – сказала Хэйко. – Мы обе с тобой сироты, а судьба сделала нас сестрами, хоть и ненадолго.
Не в силах больше сдерживаться, Ханако подхватилась на ноги и с плачем выбежала из комнаты.
– Интересно, чужеземцы плачут так же часто, как и мы? – сказал Гэндзи. – Сомнительно. Если б они тоже любили поплакать, то вместо науки создали бы театр кабуки, как и мы.
Он взглянул на поднос.
– Интересно, чем она думала, когда несла всего одну чашку? Ну да ладно.
К изумлению Хэйко, Гэндзи взял чашечку с подноса и приподнял, ожидая, пока ее наполнят. Ошеломленная гейша уставилась на него в полном недоумении.
– Я предпочитаю пить сакэ, пока оно не остыло, – сказал Гэндзи. – А ты?
Хэйко окончательно перестала что-либо соображать. А потому прикоснулась к кувшинчику и налила Гэндзи сакэ. Гэндзи выпил и предложил чашечку ей.
Но Хэйко отказалась.
– Господин… – промолвила она.
– Да?
– Я не могу пить из одной чашки с вами.
– Почему вдруг?
– Приговоренный не может прикасаться к сосуду, которого касались губы господина.
– Приговоренный? О чем это ты?
Гэндзи взял Хэйко за руку и вложил чашечку ей в ладонь.
– Господин, я не могу, – стояла на своем Хэйко. – Это лишь добавит гнусности моим преступлениям.
– Каким еще преступлениям? – поинтересовался Гэндзи. – Я что, мертв? Или искалечен? Или самые сокровенные мои тайны стали известны врагам?
– Господин, я скрыла от вас свою истинную природу. Гэндзи тяжело вздохнул.
– Ты что, считаешь меня полным идиотом?
– Господин?
– Самая красивая гейша Эдо выбирает в любовники самого незначительного из князей. Исключительно из-за моей красоты, обаяния и остроумия. Разумеется. Как же иначе? Ты не находишь, что я был бы редким дурнем, если б не задумался, что за этим кроется?
Гэндзи поднял кувшинчик. Хэйко пришлось подставить чашечку, иначе сакэ пролилось бы на циновку.
– Я знал, что ты работаешь на Въедливого Глаза, – сказал Гэндзи. – Этот человек терпеть меня не может. Я знал, что ты на него работаешь, и был уверен, что ты знаешь, что я об этом знаю. И знаешь, что я знаю, что ты знаешь. В конце-то концов, мы не дети и не чужеземцы. Для нас плести интриги так же привычно, как дышать. Мы, наверное, уже не можем без них.
Он жестом велел Хэйко пить. Гейша была так потрясена, что повиновалась. Князь забрал у нее чашку, и Хэйко налила ему еще.
– Вы не можете закрыть глаза на мое предательство, – сказала Хэйко, – и не можете оставить его безнаказанным. Ваши вассалы перестанут уважать вас.
– Разве я заслужил наказание?
– Вы, мой господин? Конечно же, нет! Вы не сделали ничего дурного.
– Тогда почему я должен карать сам себя?
– Вы и не должны. Наказания заслуживаю я одна.
– В самом деле? Ладно. Предлагай.
– Не мне это решать.
– Я приказываю. Хэйко поклонилась:
– Мой господин, есть лишь два выхода: казнь или изгнание.
– С одной стороны, ты – гейша и моя возлюбленная. С другой, ты – ниндзя и агент тайной полиции сёгуна. Как отделить одно от другого? Мы живем в мире, где разные виды верности постоянно сталкиваются друг с другом. И не непорочность, а природа равновесия обнажает нашу истинную суть. Я не нахожу никакой вины ни на тебе, ни на мне. Следовательно, мы оба оправданы.
– Господин, вам не следует прощать меня так легко.
Гэндзи взял Хэйко за руки. Хэйко попыталась высвободиться, но он не отпускал.
– Хэйко, посмотри на меня.
Но Хэйко не могла заставить себя поднять взгляд.
– Наказание, которое ты предлагаешь, причинит мне неизбывную боль. Разве это справедливо?
Гейша не ответила. Гэндзи отпустил ее.
– Так значит, любовь, о которой ты говорила, настолько слаба, что ты предпочитаешь умереть, – сказал он.
– Мы с Кумэ были последними из нашего клана, – произнесла Хэйко. – Как я могу позабыть о своей клятве и остаться жить? Я опозорю этим и его, и себя.
– Если ты умрешь, моя жизнь превратится в жалкое, безрадостное существование. Как я могу вынести такой приговор сам себе?
– У нас нет иного выхода. Такова наша карма.
– А такова ли она? Кто еще в замке, кроме Старка, знает об этом?
– Думаю, теперь уже все. Скверные новости разносятся быстро.
– Я имел в виду – официально.
– Кроме вас – никто, господин.
– Значит, наилучшим выходом будет ложь, – произнес Гэндзи и ненадолго задумался. – Ты только делала вид, будто работаешь на Въедливого Глаза. А сама все это время сообщала обо всем мне. Даже сейчас мы разрабатываем планы, как с твоей помощью продолжать поставлять Каваками ложные сведения, чтоб убаюкать его мнимым ощущением всеведения. А когда мы будем готовы, захлопнем капкан и заставим Каваками совершить роковую ошибку.
– Но это же смешно! Никто в это не поверит.
– А им не обязательно верить. Достаточно будет, если они притворятся, что верят. И мы тоже притворимся. Хидё, Таро!
Обе половинки двери мгновенно разъехались.
– Господин.
– Пришло время рассказать вам о самой тайной моей стратегии, – сказал Гэндзи. – Входите и закройте дверь.
Когда Гэндзи завершил свое повествование, самураи низко поклонились Хэйко.
– Госпожа Хэйко, – сказал Таро, – позвольте поблагодарить вас за то, что вы так отважно рисковали жизнью. Одержанной победой мы во многом обязаны именно вашему мужеству.
– Я молю богов и будд, чтобы они ниспослали мне хотя бы малую часть ваших добродетелей, – добавил Хидё.
Голоса их были ясны и тверды, но по щекам текли слезы. Правда, оба самурая как бы не замечали этого.
– Интересно, сколько просуществовали бы самураи или гейши, не будь на свете кабуки? – поинтересовался Гэндзи. – Мы так любим мелодрамы…
Хэйко взглянула на него и увидела, что в глазах у князя тоже стоят слезы. И это зрелище подорвало ее решимость.
– Гэндзи! – воскликнула она – и ничего больше не смогла добавить, поскольку давно сдерживаемые рыдания наконец-то хлынули наружу.
Назад: Глава 12 «СУДЗУМЭ-нокумо»
Дальше: Глава 14 СЭКИГАХАРА
