Глава 14
СЭКИГАХАРА
Когда атакуешь, дождись нужного момента.
Когда ждешь, будь наготове, словно валун, замерший на краю скалы высотой десять тысяч футов.
Когда нужный момент наступит, вложи всего себя в атаку, словно валун, рушащийся в пустоту.
Судзумэ-нокумо (1344)
Когда Кудо не вернулся из гор, Сохаку не удивился. Он надеялся, что его союзники уничтожат Сигеру. Надеялся, но не рассчитывал на это. А вот что его действительно удивило, так это то, что на стороне Гэндзи сражались ниндзя. Сохаку был одним из трех главных военачальников княжества. Среди тех, кто следовал за знаменем с изображением воробья и стрел, никогда не было ниндзя. Во всяком случае, насколько знал Сохаку. Мыслимо ли, чтобы это хранилось в столь строгой тайне? Подобное казалось невозможным. Кудо проведал бы об этом и рассказал бы ему. Секретное обстоятельство сделалось бы известно Сэйки, и тот непременно выдал бы это, так или иначе. А обмануть всех троих не смог бы даже столь хитроумный человек, как князь Киёри. Но даже если бы такое ему и удалось, соглашение распалось бы с его смертью. Договор с ниндзя держится лишь на личных клятвах.
И не может быть, чтобы Гэндзи нанял их самостоятельно. Он даже не сумел бы их отыскать. Его царство – сакэ и гейши, а не лазутчики и убийцы. Да и какой ниндзя положился бы на слово столь изнеженного слабака? Разве что они тоже купились бы на сказочку об его пророческом даре… Нет, ниндзя всегда трезво смотрят на мир. Их вокруг пальца не обведешь.
Значит, оставался еще один кандидат – и он внушал серьезное беспокойство. Каваками. Известно, что среди сотрудников тайной полиции сёгуна ниндзя имеются. Неужели все это спланировал Въедливый Глаз, чтобы устранить их с Кудо и тем самым ослабить Гэндзи? Возможно, на самом деле он вовсе и не собирался включать их в число своих сторонников. Тогда, вероятно, Кудо мог погибнуть в ловушке, которую подстроил Каваками. Но это тоже маловероятно. Слишком уж просто и неразумно. Если б Каваками и вправду намеревался их предать, разумно было бы позволить Кудо убить Сигеру, подождать, пока Сохаку поможет схватить Гэндзи, а потом уже уничтожить всех троих сразу.
Все это не имело смысла. Нужно разобраться в происходящем, и поскорее, иначе его действия не принесут хороших результатов, – а ему придется действовать, причем скоро. У него меньше восьмидесяти человек. Его вассалы в Акаоке либо мертвы, либо они больше не его вассалы. Пока он не поймет, каковы истинные намерения Каваками, он не может рисковать и возвращаться в Эдо. Возможно, вместо защиты его там ждут арест и следствие.
По крайней мере, его семья в безопасности. Когда он ушел в монахи, жена с детьми вернулась к отцу – а его поместье находится на Кюсю, самом южном из четырех главных островов Японии. Там Сигеру до них не дотянется.
Нужно отринуть все надежды и страхи, дабы на душу снизошел покой. И тогда решение сложится само собою.
В этих условиях осталось лишь одно место, куда он мог отправиться.
Монастырь Мусиндо.
* * *
Каваками мрачно глядел в свой телескоп на британские и французские военные корабли, вставшие на якорь в заливе Эдо. Немыслимая самонадеянность! Две недели назад они обстреляли город. И вот они снова тут, как будто ничего и не случилось. Нет, хуже! Чужеземцы ведут себя так, словно это они – пострадавшая сторона.
Некоторые из южных князей обстреляли в проливе Куросима торговые суда чужеземцев. В ответ англичане и французы разнесли их форты по камешку, а потом явились в Эдо, чтобы уничтожить дворцы этих князей. А поскольку их меткость ничуть не лучше их разума, чужеземцы разгромили весь район Цукидзи, без разбора. И что же, разве они раскаиваются? Как бы не так! Они требуют, чтобы им выплатили компенсацию за ущерб, нанесенный их торговым судам, чтобы князья, допустившие этот обстрел, принесли официальные извинения, и чтобы сёгун пообещал, что такое никогда больше не повторится.
Все это внушало глубокое беспокойство. Но самыми оскорбительными были вести, полученные с переднего края. Когда британские моряки высадились на берег, мужество самураев, охранявших форты в проливе Куросима, испарилось бесследно. Увидев перед собой дисциплинированные отряды, вооруженные ружьями, – а их к тому же поддерживала корабельная артиллерия, – самураи обратились в позорное бегство. Шестьсот лет назад их предки без страха встретили и разгромили монгольские орды хана Хубилая.
А они бежали, даже не попытавшись принять бой. Воистину, в истории их народа, народа воинов, еще не было столь постыдного дня!
Сёгун оказался не в состоянии дать достойный ответ. Некоторые горячие головы выступали за объявление войны чужеземцам, причем всем сразу. Другие, более перепуганные, но не ставшие от этого более разумными, твердили, что нужно немедленно выполнить все требования чужеземцев. Необходимо прийти к согласию, и как можно быстрее, пока правительство не раскололось. И чтобы добиться единства, сёгун отважился на беспрецедентный шаг. Вместо того чтобы самостоятельно принять решение и издать по этому случаю соответствующий указ, сёгун пригласил всех князей – даже тех, которые не являлись его союзниками, – приехать в Эдо, встретиться на заседании Совета и общими силами выработать итоговый документ. По сути дела, он предложил своим исконным врагам, опальным кланам, еще со времен Сэкигахары мечтающим отомстить сёгунам Токугава, поделиться с ними властью. Тем самым готовилась почва для исторического примирения.
При одной лишь мысли о том, что это и вправду может произойти, Каваками делалось дурно. Тогда всем его тщательно разработанным планам по уничтожению клана Окумити придет конец. Хуже того, в нынешние смутные времена может оказаться так, что репутация провидцев поднимет Окумити на невиданную высоту: ведь толпа и без того мнит о них неоправданно много. Каваками представилось, как это произойдет.
Гэндзи прибудет на совещание. По ходу дела он бросит какое-нибудь замечание, а сёгун воспримет его как ценный совет. Последуют некие действия. В результате случайности, часто происходящей с князьями Акаоки, результат окажется лучше самых смелых мечтаний. Сёгун, который в силу шаткости своего положения готов хвататься за соломинку, введет Гэндзи в число своих ближайших советников. Мстительный Гэндзи изобретет какой-нибудь повод, чтобы вынудить сёгуна велеть Каваками совершить ритуальное самоубийство. Каваками всю свою жизнь верно служил сёгуну. Однако же если его господину придется выбирать, он, конечно же, выберет Гэндзи. Каваками и сам поступил бы точно так же, будь он на месте сёгуна, если б поверил в то, во что поверит он. Главе тайной полиции замену найти нетрудно. А вот другого пророка еще попробуй найди.
Что за ужасный конец!
Хотя… Ничего ведь еще не случилось. И не случится никогда, если Гэндзи не доберется до Эдо. У Каваками оставался один, последний шанс. На этот раз ему придется действовать неофициальным образом. Ведь Гэндзи больше не преступник, и все обвинения с него сняты, коль скоро действие Закона о смене места пребывания временно приостановлено. Однако же страна охвачена беспорядками, а в такое время мало ли что может произойти…
Сохаку сообщил, что временно отводит свой отряд в монастырь Мусиндо. Сперва это известие взбесило Каваками. Теперь же он видел, что все складывается как нельзя удачнее. По дороге в Эдо Гэндзи придется проехать между Мусиндо и деревней Яманака. Решено: к нужному часу Каваками явится в эту деревню в сопровождении своих личных вассалов. Их у него около шести сотен, все они вооружены мушкетами и все умеют обращаться с огнестрельным оружием. Что ж, если хорошенько все обдумать, вполне возможно, что ему удастся добиться благоприятного исхода.
Но был у Каваками и еще один повод для беспокойства, правда незначительный, – загадочное исчезновение его помощника, Мукаи. Каваками отправил уже трех гонцов в крохотное северное поместье этого тупицы. Ни один не вернулся. Все это было очень, очень странно. Неужели у Мукаи стряслось нечто столь серьезное, что он даже не имеет возможности ответить? Каваками вспомнил жену Мукаи – он видел ее несколько раз во время празднеств. Она была почти такой же невыразительной и некрасивой, как и ее супруг. То же самое можно было сказать и о двух его наложницах. Кажется, Мукаи держал их исключительно потому, что знатному человеку его ранга полагалось иметь не менее двух наложниц. Ни о какой всепоглощающей страсти тут не могло быть и речи.
Ладно. Рано или поздно Мукаи вернется, и окажется, что ему по какой-то очень важной и очень скучной причине понадобилось срочно съездить домой. Возможно, он по глупости воспринял разрешение сёгуна покинуть Эдо как приказ удалиться. С него станется. Он совершал бы подобные промахи постоянно, если б не наставления Каваками.
Так что Каваками выбросил помощника из головы. И без того множество неотложных дел требовало его внимания. Его шпионы продолжали следить за тем, что происходит в Акаоке. Хэйко по-прежнему делит постель с Гэндзи. Значит, вскоре он дождется своего счастливого случая.
* * *
– Во-первых, я категорически не советую вам отправляться в эту поездку, – сказал Сэйки. – Во-вторых, если все-таки ехать, то непременно в сопровождении значительного отряда. Не менее тысячи человек. В-третьих, я настойчиво рекомендую пригласить в спутники еще хотя бы одного князя – предпочтительно такого, который сохраняет нейтралитет. Тогда вероятность того, что по дороге мы попадем в засаду, уменьшится.
– Благодарю тебя за искреннюю заботу, – сказал Гэндзи. – При других обстоятельствах опасность и вправду была бы настолько велика, как ты опасаешься. Но я еду в Эдо по приглашению сёгуна. А значит, нам обеспечен безопасный проход.
– Десять лет назад это было бы правдой, – возразил Сигеру. – Однако нынешний сёгун теряет власть над страной. Чужеземные корабли безнаказанно обстреливают его столицу. Его союзные князья, равно как и опальные, все чаще нарушают его повеления. А во многих провинциях ослабела даже княжеская власть. Сэйки прав. Вам не следует ехать.
Гэндзи повернулся к Хидё:
– А ты как думаешь?
– Господин, ехать вам или нет – решать не мне. Но если вы решитесь, то я согласен с господином Сэйки. Вам следует взять с собой большой отряд. Тысячи хватит, если вы отберете лучших.
Гэндзи покачал головой.
– Если я двинусь к Эдо с тысячным отрядом, сёгун расценит это как проявление враждебности, и у него будут на то некоторые основания.
– Поставьте его в известность, причем заблаговременно, – сказал Сэйки. – Скажите, что оставите своих людей за пределами города, но неподалеку от равнины Канто – на тот случай, если сёгун пожелает, чтобы они вместе с его войсками выступили против чужеземцев. Мы можем разместить их в монастыре Мусиндо.
•– Нам в любом случае придется заглянуть туда, – сказал Гэндзи. – Эмилия хочет посмотреть, в каком состоянии здание их миссии. Ты не знаешь, его хоть начинали строить?
– Не знаю, мой господин.
Сэйки с трудом подавил раздражение. Он был безмерно признателен госпоже Эмилии за то, что она спасла князю жизнь. И все же он находил исключительно неуместным проявлять заботу о ее малозначительной миссионерской деятельности, когда обсуждаются столь важные вопросы.
– Вы намерены позволить госпоже Эмилии сопровождать вас в Эдо?
– Да.
– Тогда я должен добавить четвертое замечание, – сказал Сэйки. – Я настойчиво советую не брать ее в эту поездку.
– «Тихий журавль» сейчас отстраивают заново, – сказал Гэндзи. – Эмилии нужно присмотреть за некоторыми деталями. Она не сможет этого сделать, если останется здесь.
Сэйки скрипнул зубами.
– Неужели в число ее талантов входит и дар архитектора?
– Нет. Но нашим архитекторам потребуются ее советы касательно постройки церкви.
– Церкви?
– Я приказал, чтобы на территории дворца возвели небольшую христианскую церковь.
– Что?! – ошеломленно переспросил Сэйки.
Сигеру рассмеялся – ко всеобщему удивлению. Он нечасто смеялся.
– А почему это тебя так беспокоит, Сэйки? Тысячу лет назад буддизм был чужеземной религией. Ее занесли к нам миссионеры из Китая и Кореи. А теперь буддизм – такая же часть Японии, как и мы сами. Возможно, тысячу лет спустя то же самое скажут и о христианстве, которое сейчас привезли нам эти новые миссионеры.
– Я не знал, господин, что вам присущ столь оптимистический взгляд на вещи, – только и смог выговорить Сэйки.
– Я научился этому у моего племянника.
– И вы считаете благоразумным взять женщину в путешествие, которое может оказаться столь опасным?
– Не женщину, а женщин, – поправил его Сигеру. – Госпожа Хэйко и Ханако тоже поедут с нами.
Это еще больше ужаснуло Сэйки, но он сдержался и лишь сказал:
– В-пятых, я предлагаю отнестись к этому путешествию со всей серьезностью, какой оно заслуживает.
– Хэйко скучает по Эдо, – ответил Гэндзи. – И не следует лишать Хидё возможности поскорее обзавестись наследником.
– Наибольшая опасность не миновала, – сказал Сэйки, не позволив себе высказаться по поводу столь легкомысленных доводов. – Она все еще впереди.
– И когда она настанет, мы встретим ее достойно, – сказал Гэндзи. – А до тех пор давайте не будем изводить себя ненужным беспокойством.
Сэйки поклонился. Какая, однако, насмешка судьбы: пережить такие трудности, и лишь затем, чтоб умереть во время обычной поездки в Эдо. Такова природа кармы. И Сэйки кланялся сейчас не только своему князю, но и карме.
– Слышу и повинуюсь, мой господин.
– Благодарю тебя, Сэйки.
– Сколько человек мне следует взять?
– Думаю, двадцати—тридцати вполне хватит. Мы не станем задерживаться в Эдо надолго.
– Наши разведчики донесли, что Сохаку сейчас в Мусиндо, – подал голос Хидё. – Если он по-прежнему согласует свои действия с Каваками, даже тысяча человек не окажется лишней.
– Мусиндо будет свободно задолго до того, как Гэндзи доедет туда, – сказал Сигеру. – А лишившийся имени предатель вскоре не сможет согласовывать свои действия ни с кем, кроме голодных призраков.
* * *
– Глазам не верю! – воскликнула Эмилия. – Сперва яблоневый сад, а теперь вот это!..
Они со Старком стояли посреди цветущего розария. Здесь были и белоснежные розы, и огненно-красные, и всех оттенков розового.
– Недаром этот сад пользуется такой славой, – заметил Старк.
Эмилия вопросительно взглянула на него.
– Хэйко сказала, что этот замок еще называют «Хранителем розового сада».
– «Хранитель розового сада», – повторила Эмилия. – «Воробьиная туча». Такие поэтичные имена – а даны они крепости, предназначенной для войны.
– Для самураев война и есть поэзия, – сказал Старк.
– Похоже, Мэтью, после вашего путешествия с Хэйко вы стали намного лучше их понимать.
– Ну, у нас была возможность побеседовать, – отозвался Старк. И сжал зубы, решив, что не стоит больше говорить об этом. Хэйко обещала все рассказать Гэндзи. Может, она и расскажет, а может, и нет. В любом случае, это ее дела, и его они не касаются.
В розовый сад их привела Ханако, после того как Эмилия кое-как умудрилась объяснить, что ей хочется побыть на свежем воздухе. Ее комната была так забита всяческими столами, стульями и прочей мебелью, что там попросту нечем дышать. Да и гостиная, которую она делила со Старком, ничуть не лучше. А теперь слуги специально для них притащили в сад два кошмарных кресла, обтянутых плюшем. Надо не забыть рассказать Гэндзи про садовую мебель. Ему очень хочется не только получше выучить язык, но и вообще узнать об Америке как можно больше.
– Она такая хрупкая… – сказала Эмилия. – Должно быть, ей очень трудно было переносить лишения пути.
– Ничего, с ней все в порядке. – Старк попытался увести разговор в сторону. – У вас с князем Гэндзи было куда больше приключений, чем у нас. Если верить слухам, вы – ангел, сотворивший чудо, чтобы спасти жизнь князя.
Эмилия отвернулась – якобы желая получше рассмотреть один дальний куст, а на самом деле для того, чтобы скрыть вспыхнувший на ее щеках румянец.
– Ой, ну вы же понимаете, что такое слухи! Кто-нибудь что-нибудь расскажет такое, чего и сам толком не знает, а дальше они разрастаются и вовсе до неузнаваемости.
– Хэйко не похожа на сплетницу. Она утверждает, что господин Сигеру нашел вас с Гэндзи в снежной хижине, которую вы соорудили. Вы и вправду соорудили снежную хижину?
– Это был просто шалаш из ветвей, который занесло снегом.
– Она говорит, что князь Гэндзи сказал, будто вы согрели его и себя при помощи неких знаний, которым научились у эскимосов.
– Никогда в жизни не встречала ни единого эскимоса, – отрезала Эмилия.
– Да я и не предполагал, чтобы вы их встречали, – согласился Старк. – Должно быть, Хэйко что-то неправильно поняла. Или я ее неправильно понял. Так как же это у вас получилось?
– Что получилось?
– Остаться в живых. Вы продержались почти двое суток во время метели. Что-то же вы сделали, чтоб не замерзнуть!
– Шалаш защищал нас от ветра, – произнесла Эмилия. Она не могла заставить себя солгать. Но и выдать всю правду она тоже не решалась – видит Бог, такой неловкости она не вынесет!
– А потом образовались стены. Снежные, конечно, но все-таки стены. И внутри было значительно теплее, чем снаружи.
– Я просто подумал, что хорошо бы знать, как действовать в такой ситуации, – пояснил Старк. – Мало ли что еще случится.
– Я уверена, что ничего такого больше не случится, – сказала Эмилия. Она прикоснулась к ярко-красной розе. – Интересно, что это за сорт?
– «Американская красавица», – ответил вместо Старка Гэндзи.
Эмилия обернулась и обнаружила, что князь стоит рядом с ними. На лице его было написано столь откровенное веселье, что Эмилия ни капельки не сомневалась: он успел услышать по меньшей мере часть их разговора. Увидев ее возмущение, князь немедленно изобразил более серьезную мину. Он подошел к цветку, заинтересовавшему Эмилию, извлек из ножен свой короткий меч и едва коснулся им стебля. Роза упала ему в ладонь. Гэндзи счистил шипы несколькими столь же легкими касаниями меча и с поклоном преподнес укрощенную розу Эмилии.
– Благодарю вас, господин..
– Странное название для японского цветка, – заметил Старк.
– Его называют так только здесь, – ответил Гэндзи. – Одному из моих предков было… – Он хотел сказать «было видение», но вспомнил, что Эмилия очень беспокоится, когда он так говорит, и поправился: – Был сон. На следующее утро он издал указ и повелел, чтобы отныне самые прекрасные розы, цветущие в замке, носили имя «Американская красавица».
Эмилии показалось, что объяснение Гэндзи подозрительно смахивает на очередную историю о пророчестве, но в ней проснулось любопытство.
– И что же ему приснилось?
– Он так никогда этого толком и не рассказал. В тот самый день он вместе со своим воинством присоединился к клану Такэда. И был с ними, когда они напали на укрепления Нагасино. Пожалуй, это самая прославленная кавалерийская атака в нашей истории. Он погиб от огня вражеских мушкетов, как и тысячи других конных воинов. С тех пор никто больше не ходил в такую атаку.
– Так это сон толкнул его на подобное безрассудство?
– Да. Перед атакой он сказал своим вассалам, чтобы они отринули всякий страх. Появление «Американской красавицы» в стенах «Воробьиной тучи» возвещает окончательную победу нашего клана. Порукой тому его сон – так он сказал.
– Но это же полнейшее безумие! – выпалила Эмилия и тут же прикусила язык. – Простите, господин. Я неверно выразилась.
Гэндзи рассмеялся:
– Он попытался подстроить реальность под свои видения. С безумцами это случается. К несчастью, у нас в роду подобные ошибки – не редкость. Равно как и склонность неверно истолковывать сны. Преемник этого моего предка издал специальный указ – в качестве напоминания и предупреждения.
– Очень мудро с его стороны, – одобрила Эмилия, пытаясь загладить свое неуместное замечание.
– И было бы еще мудрее, если б он и сам не забывал руководствоваться этим принципом, – заметил Гэндзи. – Ведь он, поверив своим снам, выступил при Сэкигахаре против клана Токугава. Он погиб в той битве, наш клан едва не уничтожили подчистую, и сёгун до сих пор не доверяет нам, хотя официально мы и входим в число его советников.
Эмилия нахмурилась; в душе ее боролись сострадание и неодобрение.
– Вот верное доказательство того, что эти сны и вправду не более чем сны. Библия говорит: «Пророчество же не для неверующих, а для верующих».
– Возможно. Впрочем, меня это не очень беспокоит. Я вижу сны гораздо реже, чем мои предки.
И в тот же самый миг, едва эти слова сорвались с его губ, мир вокруг померк и Гэндзи обнаружил, что находится в другом месте.
* * *
Легкий ветерок овевал разгоряченное лицо.
Ветви были усыпаны белоснежными цветами, и воздух был напоен их сладким ароматом.
Яблоневая долина в цвету.
Должно быть, сейчас весна.
От царящей вокруг красоты у Гэндзи сжалось сердце, и на глаза навернулись слезы. Он был счастлив, и все же… Что за чувство наполняло его душу? Он не мог понять этого. Возможно, будущий Гэндзи это знал, а вот он нынешний – нет. Как и в прошлый раз, он очутился внутри личности, которой еще не стал. Его руки – одна сжимала поводья, вторая лежала на рукояти меча – не очень отличались от тех, которыми он только что поднес розу Эмилии. Значит, это не слишком отдаленное будущее – он не успел постареть.
Гэндзи дал волю коню, позволив животному идти, куда оно пожелает. Он отправился в путь без конкретной цели. Он ждал. Но чего? Нетерпение заставило его соскочить с седла, и он принялся расхаживать взад-вперед. Потом поднял голову и увидел ту самую ветку, на которой сидела Эмилия, когда он подарил ей эту долину. В тот же самый день Хэйко явилась к нему с исповедью. При мысли об этих двух женщинах Гэндзи улыбнулся.
Прекрасная гейша, знающая куда больше, чем ей следовало бы.
Наивная чужестранка, знающая лишь то, что ей хотелось знать.
Он подумал о них, и это снова напомнило ему о жестоких ограничениях пророческого дара.
Сперва Гэндзи почувствовал, как дрожит земля, и лишь после этого услышал стук копыт – кто-то гнал лошадь галопом. Он взглянул в сторону выхода из долины и увидел на склоне здание с островерхой крышей и примыкающей к нему колокольней. Колокольню венчал христианский крест. Мимо церкви Эмилии стремительно проскакал Хидё. Гэндзи не стал ждать, пока тот подъедет и сообщит ему новости; он вскочил на коня и помчался в сторону «Воробьиной тучи».
Во дворе было полно слуг. Завидев Гэндзи, они принялись кланяться. Не обращая на них внимания, он бросился в замок. И еще с дальнего конца коридора услышал вопли новорожденного, долетающие из его собственной спальни. Ноги сами понесли князя туда.
Служанка поднесла ему младенца – показать. Но Гэндзи сейчас интересовала мать, а не ребенок. Он лишь скользнул беглым взглядом по пищащему комку и собрался войти во внутренние покои. Но тут оттуда вышел доктор Одзава и закрыл за собою дверь.
– Как она?
– Роды были очень тяжелые, – сказал доктор Одзава. Лицо у него было мрачное.
– Но ей ничего не грозит?
Доктор Одзава покачал головой и согнулся в поклоне.
– Мне очень жаль, мой господин…
И при этих словах Гэндзи затопило одно-единственное, ни с чем не смешанное чувство. Горе. Он рухнул на колени.
Доктор Одзава опустился рядом с ним.
– Князь Гэндзи, вы – отец.
Гэндзи был сломлен скорбью и даже не возражал, когда ему в руки вложили младенца. У ребенка на шее что-то поблескивало. И хотя слезы застилали глаза Гэндзи, он мгновенно узнал эту вещь. Он уже видел ее. Даже дважды.
В первый раз – в другом видении.
И во второй – в снежной норе.
Небольшой серебряный медальон, украшенный изображением креста и стилизованного цветка, скорее всего лилии.
* * *
– Я же предупреждал вас, господин, что вам не следует перенапрягаться, – строго сказал доктор Одзава.
Гэндзи лежал на постели, в комнате, выходящей в розовый сад. Он не помнил, как здесь очутился. Но помнил, как терял сознание.
– Я всего лишь беседовал с гостями.
– Значит, вы беседовали слишком долго. Пожалуйста, господин, разговаривайте поменьше.
Гэндзи уселся.
– Со мной все в порядке.
– Люди, с которыми все в порядке, не падают без сознания.
– Это было видение.
– А! – понимающе протянул доктор Одзава и взглянул в сторону двери. – Ханако!
Дверь отъехала в сторону, и в комнату заглянула Ханако.
– Да, доктор.
На лице ее было написано живейшее беспокойство, но она улыбнулась князю и поклонилась.
– Принеси чай, – велел доктор Одзава.
– Лучше сакэ, – возразил Гэндзи.
– Чай, – твердо повторил доктор.
– Да, доктор, – отозвалась Ханако и исчезла.
– Рассказать?
– Как пожелаете, – сказал доктор Одзава.
Он оставался главным врачом клана вот уж сорок лет. До Гэндзи его пациентами были Киёри и Сигеру. Одзава знал о видениях все.
– Но, боюсь, я не смогу его истолковать. Мне никогда еще этого не удавалось, – добавил врач.
– Все когда-нибудь бывает в первый раз.
– Не обязательно, мой господин. Некоторые вещи так и не происходят.
Гэндзи постарался пересказать свое видение как можно подробнее. Он ждал, что доктор Одзава что-нибудь скажет, но тот молча потягивал чай.
– Это видение подобно первому, – сказал Гэндзи. – Оно ничего не проясняет, а лишь запутывает еще больше. Кто мать ребенка? Должно быть, это госпожа Сидзукэ из первого видения. На ребенка надели медальон матери. Но в первом видении госпожа Сидзукэ была жива, а я умирал, а здесь, похоже, все случилось наоборот. Неразрешимое противоречие.
– Да, на то похоже.
– Как по-твоему: я видел то, что произойдет, или то, что может произойти?
– Все, чем делился со мной ваш дедушка, свершилось, – сказал доктор Одзава и сделал еще глоток. – Однако же я знаю, что делился он не всем. Ничего из того, о чем говорил ваш дядя, не воплотилось. Пока что. Но с вами дела обстоят совсем иначе. У вас было два видения и будет еще одно. И все. На мой взгляд, вам повезло куда больше, чем Киёри или Сигеру. Вам не грозит обрести слишком много ясности или слишком мало. Ее будет ровно столько, сколько потребуется для того, чтобы усилить вашу бдительность.
– Ты не ответил на мой вопрос.
– Как я могу на него ответить? Разве я знаю будущее? Я не пророк, я всего лишь лекарь.
– Ответ, достойный философа, – сказал Гэндзи. – Но бесполезный. А мне нужен совет.
– Единственное, что я могу высказать, – это мое скромное мнение. Я не решился бы назвать его советом.
– И тем не менее я с радостью его выслушаю.
– Тогда поговорите с женщиной.
– Но с которой? – спросил Гэндзи.
– Это должно быть очевидно.
– В самом деле? Тогда скажи мне!
Доктор Одзава поклонился.
– Я имел в виду, что это должно быть очевидно вам, мой господин. Ведь видение явилось вам.
* * *
Хэйко выслушала князя, не перебивая. Гэндзи закончил свое повествование, но она все молчала. Гэндзи понял. Хэйко нелегко было услышать, что другая женщина родит ему ребенка. Но с кем еще он мог бы поделиться этим? Он никому не доверял так, как Хэйко.
– Мне ясно лишь одно, – сказал Гэндзи. – Прежде чем все это произойдет, Сидзукэ встретится с Эмилией, поскольку тот медальон, который она носила и который отдала нашему ребенку, сейчас принадлежит Эмилии. Что же касается всего прочего – тут я в полнейшем замешательстве.
– Помните, вы когда-то рассказывали мне о чужеземном мастере и его клинке? – сказала Хэйко. – Я не могу сейчас вспомнить его имени.
– Ты имеешь в виду историю Дамокла? Меч, который висел над ним?
– Нет, другую. – Хэйко задумалась. – Его имя немного походило на имя дзэнского мастера Хокуина Дзэндзи. Хокуо. Окуо. Оккао. Лезвие Оккао. Что-то вроде этого.
– Бритва Оккама?
– Да, именно.
– И при чем тут она?
– Когда вы сказали, что вам ясно лишь одно, то не воспользовались бритвой Оккама.
– В самом деле? Ты овладела искусством мыслить, как чужеземцы?
– Здесь особенно нечем овладевать. Насколько я помню, принцип бритвы Оккама гласит: если вы видите множество возможностей, скорее всего, самая простая окажется и самой правильной. А вы прошли мимо наиболее простого объяснения.
– Я ограничил себя той частью видения, которую можно объяснить. И где же я не использовал бритву Оккама?
– Вы предположили, что матерью ребенка будет Сидзукэ, которую вы пока еще не встретили. Что Эмилия каким-то образом передаст ей медальон, а уже от нее эта вещь попадет к ребенку. Но существует и более простое решение загадки.
– Я не вижу его.
– Ребенок получит медальон непосредственно от Эмилии, – сказала Хэйко.
– Почему вдруг Эмилия станет отдавать медальон моему ребенку?
– Потому что это будет ее ребенок.
Слова Хэйко потрясли Гэндзи до глубины души.
– Что за нелепое предположение! И оскорбительное к тому же! Его никоим образом нельзя счесть самым простым. Для того чтоб Эмилия родила мне ребенка, мы должны спать вместе. Я не вижу никакого пути, который мог бы привести к этому.
– Любовь часто упрощает то, что кажется нам сложным и запутанным, – сказала Хэйко.
– Я не люблю Эмилию, и уж конечно она не любит меня.
– Возможно, это лишь пока, мой господин.
– Никаких «пока»! – отрезал Гэндзи.
– А какие чувства вы к ней испытываете?
– Да никаких – во всяком случае, в том смысле, какой имеешь в виду ты.
– Я видела, как вы смеялись, разговаривая с ней, – заметила Хэйко. – И она часто улыбается, когда вы рядом.
– Мы вместе спаслись от смерти, – сказал Гэндзи. – И это действительно объединило нас. Но эти узы – узы дружбы, а не любви.
– Вы по-прежнему находите ее отталкивающей и нескладной?
– Нет, отталкивающей не нахожу. Но лишь потому, что я постепенно привык к ее внешности. «Нескладной» – тоже чересчур резко сказано.
Гэндзи вдруг вспомнилось, как Эмилия взмахивала руками и ногами, чтобы изобразить снежного ангела. А еще – как Эмилия без малейшего смущения вскарабкалась на дерево.
– Думаю, в ней есть некая невинная грация, – на чужеземный манер.
– Так говорят о человеке, к которому испытывают теплые чувства.
– Я готов признать, что Эмилия мне нравится. Но от теплых чувств до любви далеко.
– Месяц назад вам требовалось все ваше самообладание, чтобы только взглянуть на нее. Теперь она вам нравится. После этого любовь уже не кажется такой невообразимой.
– Для любви нужна еще одна весьма существенная вещь. Плотское влечение.
– И она его не вызывает?
– Пожалуйста, перестань.
– Конечно, существует и еще более простое объяснение, – сказала Хэйко.
– Надеюсь, оно окажется менее неприятным, – пробормотал Гэндзи.
– О том судить не мне, мой господин, а вам. – Хэйко потупилась и уставилась на собственные руки, сложенные на коленях. – Нет нужды придумывать, какие обстоятельства могли бы привести вас с Эмилией в одну постель, если вы уже делили общее ложе.
– Хэйко, я не делил постель с Эмилией.
– Вы уверены?
– Я не стал бы тебе лгать.
– Знаю.
– О чем же тогда ты говоришь?
– Когда Сигеру нашел вас, вы были в бреду.
– Я был без сознания. Бредил я раньше.
– Вы с Эмилией провели в засыпанном снегом шалаше целые сутки, прежде чем вас нашли. – Она подняла голову и внимательно взглянула в глаза Гэндзи. – Мой господин, вы хорошо помните, что помогло вам не замерзнуть?
* * *
– Я очень рада, что вам стало лучше, – сказала Эмилия. – Мы очень о вас беспокоились. Пожалуйста, присаживайтесь.
– Спасибо.
В душе у Гэндзи царило мучительное смятение. И казалось совершенно естественным, что и тело его страдало. Уродливый стул лишь усиливал эти ощущения. Едва лишь он уселся, как спина его искривилась и внутренние органы оказались неестественным образом прижаты друг к другу, препятствуя правильному течению внутренней энергии, ци, – а от этого, в свою очередь, в теле скапливались ядовитые вещества. Великолепно. Теперь он точно разболеется.
– Госпожа Хэйко сказала, что вы хотите со мной поговорить.
– А она не сказала почему?
– Она лишь упомянула, что речь идет о каком-то очень деликатном деле. – Эмилия взглянула на князя. – Может, лучше бы мне явиться к вам в покои? Вы, кажется, еще не вполне пришли в себя после недавнего происшествия.
– Не стоит обо мне беспокоиться, – откликнулся Гэндзи. – Меня просто подкосила усталость. Теперь я уже отдохнул.
– Я как раз пила чай. – Эмилия подошла к столу, на котором стоял чужеземный чайный сервиз. – Не желаете ли присоединиться? Хэйко так добра: она специально купила мне английского чаю.
– Спасибо.
Сейчас Гэндзи рад был любому поводу оттянуть начало разговора. Он не представлял, как задать Эмилии тот вопрос, ради которого он пришел. Спрашивать у женщины, спал ли он с ней, – у женщины, с которой он никогда не находился в близких отношениях, и к тому же у чужестранки, – потому что сам он, видите ли, этого не помнит! Такого позора Гэндзи и представить себе не мог.
Эмилия взяла со стола небольшой кувшинчик и разлила по чашкам какую-то густую белую жидкость, а потом долила туда черный чай. Даже сквозь запах ароматических масел слышно было, что заваренные чайные листья бродили. В завершение Эмилия положила в чашки сахар и размешала.
Она сделала глоток, и на губах ее заиграла счастливая улыбка.
– Я так давно не пила такой чай, что уже и позабыла, до чего же это вкусно!
Гэндзи попробовал странную смесь. И едва не подавился. Первым его побуждением было выплюнуть, но, увы, этому помешала вежливость. Приторная сладость, сильный запах бергамота и совершенно неожиданная примесь животного жира оказались нестерпимым оскорблением для чувств. Гэндзи лишь теперь сообразил, что это за белая жидкость – коровье молоко, – но было поздно.
– Что-то не так, господин?
Ответить Гэндзи не мог – мешала жидкость во рту. Тогда он собрал волю в кулак и заставил себя проглотить чудовищный напиток.
– О, меня просто удивил необычный вкус. У нас не принято так сильно ароматизировать чай.
– Да, наши и ваши сорта чая сильно отличаются. Даже удивительно, что их делают из одного и того же растения.
Они поговорили о сходстве и различии сортов чая, и в конце концов Гэндзи удалось отставить чашку в сторону так, что Эмилия и не заметила, что он не сделал больше ни единого глотка.
Впрочем, Гэндзи до сих пор не нашел в себе сил задать вопрос. И потому решил попробовать подобраться к цели кружным путем.
– Когда мы лежали в снегу, я кое-что заметил, – сказал Гэндзи.
Эмилия мгновенно покраснела и опустила взгляд.
– Князь Гэндзи, я была бы чрезвычайно вам признательна, если бы вы никогда более не затрагивали эту тему.
– Я понимаю, какое неудобство причиняют вам эти воспоминания, госпожа Эмилия. Поверьте, я и вправду прекрасно это понимаю.
– Позвольте мне в этом усомниться, сэр. – Эмилия на миг подняла взгляд, и Гэндзи успел прочесть в ее странных, головокружительно голубых глазах обиду и неодобрение. – Вам, кажется, доставляет удовольствие постоянно упоминать о них, причем в присутствии других.
– И я приношу вам свои самые искренние извинения, – поклонившись, сказал Гэндзи. Теперь, когда его самого терзало столь же глубокое смятение, он понял, что должна была чувствовать Эмилия. – Я не отнесся к вашим замечаниям с тем вниманием, какого они заслуживали.
– Если ваши извинения действительно идут из глубины сердца, то вы немедленно оставите эту тему, раз и навсегда.
– Я обещаю, что именно так и поступлю. Но нам необходимо поговорить об этом – в последний раз.
– Тогда не удивляйтесь, если я не поверю вашим извинениям.
Гэндзи понял, что у него остался единственный способ доказать свою искренность. Надлежало продемонстрировать смирение – так, как он выказывал его каждый день перед алтарем предков. Он никогда не кланялся так ни единому живому существу, кроме самого сёгуна, – и уж конечно, ему и в голову прийти не могло, что когда-нибудь он окажет такие почести кому-то из чужеземцев. Он соскользнул со стула, опустился на колени и прижался лбом к полу.
– Я прошу об этом лишь потому, что у меня нет иного выхода.
Эмилия знала, как важна для самурая его гордость. И вот теперь владетель княжества так унижается из-за нее! Эмилия расплакалась от стыда. И кто же из них после этого высокомерен и заносчив? Ведь сказано же в книге Иова: «Ты хочешь обвинить Меня, чтоб оправдать себя?» Эмилия рухнула на колени рядом с Гэндзи и взяла его за руки.
– Простите меня за мое своекорыстное тщеславие. Пожалуйста, спрашивайте, раз вам нужно.
Но Гэндзи был слишком потрясен, чтобы говорить. Он совершенно не привык, чтобы с ним обращались подобным образом. На самом деле, если б в комнате сейчас присутствовал кто-нибудь из его телохранителей, голова Эмилии уже катилась бы по полу. Прикоснуться к князю без его дозволения считалось несмываемым оскорблением, и кара за него одна – смерть.
– Во всем виноват лишь я, – сказал Гэндзи. – Не вините себя.
– Как же мне себя не винить? Какая же это ужасная вещь – гордыня, и как незаметно она закрадывается в душу…
Лишь через несколько минут они вновь уселись на стулья и Эмилия пришла в себя настолько, чтобы продолжать разговор.
– Возможно, это просто померещилось мне в бреду, – сказал Гэндзи. – Но там, в снегу, мне показалось, что я вижу у вас на шее некое украшение.
Эмилия извлекла из-под блузы тонкую серебряную цепочку. На цепочке висел медальон с изображением креста и цветка.
– Вот это?
– Да, – сказал Гэндзи. – А что это за цветок?
– Это так называемая геральдическая лилия – эмблема французских королей. Семейство моей матери происходило из Франции. Эта лилия – память о Франции.
Девушка нажала на какую-то пружинку, и медальон отворился. В нем обнаружился миниатюрный портрет молодой женщины, очень похожей на саму Эмилию.
– Это мать моей матери. Здесь ей семнадцать лет.
– Столько же, сколько вскорости исполнится вам.
– Верно. А откуда вы знаете?
– Вы сами мне об этом сказали, когда делали снежного ангела.
– Ах да! – При этом воспоминании Эмилия улыбнулась. – Вам не очень-то понравился мой ангел.
– Виной тому скорее мое восприятие, чем ваше искусство.
Эмилия откинулась на спинку стула и облегченно вздохнула.
– Что ж, все не так уж страшно. Я ожидала… Даже не знаю, чего я ожидала. Но мне казалось, что вопросы будут гораздо хуже.
Гэндзи понял, что не может больше тянуть.
– Я еще не закончил, – сказал он.
– Пожалуйста, спрашивайте. Я готова ответить.
На взгляд Гэндзи, Эмилия была готова точно так же, как и он сам. То есть никак. Но деваться некуда.
– Мои воспоминания о том, что произошло после того, как меня ранили, туманны и расплывчаты. Я помню, что лежал рядом с вами. И мы были обнажены. Это было?
– Было.
– Делали ли мы что-либо еще?
– Что вы имеете в виду?
– Мы занимались любовью?
Потрясенная Эмилия отвернулась и покраснела еще сильнее, хотя мгновение назад казалось, что сильнее уже некуда.
– Это очень важно для меня, – добавил Гэндзи.
Но Эмилия так и не смогла ни взглянуть на него, ни сказать хоть слово.
Секунды складывались в минуты, а молчание все длилось, и в конце концов Гэндзи встал со стула.
– Я забуду об этом разговоре и никогда больше к нему не вернусь.
Он отворил дверь и шагнул за порог. Гэндзи уже закрывал дверь, когда Эмилия заговорила.
– Мы делились друг с другом теплом, чтобы спастись, – сказала она. – И все. Мы не… – Ей было мучительно больно изъясняться так прямолинейно, но Эмилия все-таки договорила: – Мы не занимались любовью.
Гэндзи низко поклонился:
– Я глубоко признателен вам за вашу откровенность. И он ушел. Но, вопреки чаяньям, так и не обрел покоя.
Эмилия не беременна. И госпожу Сидзукэ он еще не встретил. Это хорошо. Но надежда Гэндзи стремительно таяла. Другая возможность, о которой упомянула Хэйко, – что он влюбится в Эмилию, – больше не казалась ему столь немыслимой. Произошло нечто воистину неожиданное за время этой беседы – пока он говорил об их пребывании в снежном укрытии и вспоминал все, что тогда видел и переживал, наблюдая за тем, как на ее лице отражаются невинные чувства.
Гэндзи поймал себя на том, что волнуется.
* * *
– Я по-прежнему уверен, что князь Гэндзи и господин Сигеру влекут наш клан к гибели, – сказал Сохаку. – А потому не раскаиваюсь в принятом решении.
Он привел в монастырь Мусиндо семьдесят девять самураев. Сейчас в зале для медитаций их сидело шестьдесят. Остальные поспешили незаметно скрыться. Сохаку не сомневался, что вскорости их примеру последуют и другие. Обстоятельства складывались не в его пользу.
Ему не удалось убить последних двух наследников клана Окумити.
Голова Кудо уже гнила на копье перед воротами «Воробьиной тучи». А после того, как сёгун временно отменил действие Закона о смене места пребывания, вместо Гэндзи преступником оказался сам Сохаку.
Каваками утверждал, что они еще могут осуществить свои планы. Конечно, ему легко так говорить. Он – начальник тайной полиции и князь Хино. Ему есть куда отступать, и он это знает. А Сохаку отступать некуда. Ему не оставалось ничего, кроме последнего смелого удара. И неважно, что это ничего не изменит. Неважно, победит он или потерпит поражение. Важно лишь, как он умрет, каким его запомнят родственники и враги. Когда-то он командовал лучшей во всей Японии кавалерией. И теперь он предпочел ритуальному самоубийству отважное нападение.
Согласно донесениям разведчиков, Гэндзи покинул Акаоку и направился в Эдо. И его сопровождают всего тридцать самураев. У Сохаку вдвое больше воинов. Но неизвестно, как долго еще будет сохраняться такое соотношение сил. Возможно, к тому времени, как он покинет монастырь, их останется не более десятка.
– Завтра утром я встречусь с князем Гэндзи в бою, – сказал Сохаку. – Я освобождаю вас от клятвы, которую вы мне давали. И настаиваю, чтобы вы попытались примириться с Гэндзи или нашли себе другого господина.
– Пустая болтовня! – выкрикнул самурай, сидящий в четвертом ряду. – Мы все равно теперь связаны с вами. Мы не сможем примириться с Гэндзи. И какой господин примет на службу предателей вроде нас?
– Замолчи! – одернул его другой. – Ты знал, на что идешь. Прими теперь свою судьбу, как подобает мужчине.
– Сам прими! – выкрикнул первый.
Сверкнул меч, и тот, кто пытался пристыдить разъяренного самурая, рухнул, обливаясь кровью. А сам он рванулся вперед, к Сохаку.
Сохаку не притронулся к мечу. Он даже не шевельнулся.
Нападающий уже почти добрался до него, когда еще один самурай зарубил его со спины.
– Простите его, преподобный настоятель. Его семье не удалось вовремя бежать из Акаоки.
– Здесь нечего прощать, – сказал Сохаку. – Каждый должен принимать решение самостоятельно. Я оставлю оружие здесь и на час удалюсь в хижину для медитаций. А затем вернусь. Если кто-то из вас хочет идти вместе со мной в бой, дождитесь меня.
Никто так и не воспользовался приглашением прийти и убить его. Когда час спустя Сохаку вернулся в главный зал, оказалось, что оба трупа уже исчезли. Все прочие остались на своих местах. Итак, у него пятьдесят восемь человек – против тридцати у Гэндзи.
Сохаку низко поклонился своим верным вассалам:
– У меня нет слов, чтобы должным образом выразить вам мою благодарность.
Обреченные храбрецы поклонились в ответ.
– Это нам следует благодарить вас, – сказал самурай, сидевший в первом ряду. – Мы не могли бы избрать себе господина лучше вас.
* * *
– Преподобный настоятель не желает координировать действия, – сказал гонец. – Он намерен на рассвете выступить из монастыря.
Каваками все понял. Итак, Сохаку догадался, что его ждет смерть – вне зависимости от того, что случится с Гэндзи, – и решил умереть с мечом в руках. Он не беспокоился больше, чем закончится вся их затея. Теперь это не имело для него никакого значения.
– Поблагодарите от моего имени преподобного настоятеля за то, что он известил меня о своих намерениях. И скажите, что я буду молиться за его успех.
– Господин…
Каваками привел к деревне Яманака шесть сотен человек. Из них лишь сотня мечников. Они нужны, чтобы защищать стрелков, если кто-нибудь вдруг попытается навязать им ближний бой. Впрочем, Каваками не думал, что до этого дойдет. У Сохаку вдвое больше воинов, чем у Гэндзи, если, конечно, его люди не разбежались (а в этом Каваками сомневался), но Сохаку будет разбит. Он будет разбит потому, что желает сейчас не победить, а лишь продемонстрировать свое мужество. Сохаку – старый кавалерист. Скорее всего, он встретит Гэндзи в ущелье Миё. Там очень удобно идти в атаку вниз по склону. Попытайся Сохаку атаковать так отряд Каваками – и всех его людей перестреляли бы прежде, чем они успели бы нанести хоть один удар. Но у Окумити мало стрелков. Они, как и сам Сохаку, – устаревшие осколки минувшей эпохи. Они бросятся друг на дружку и примутся крошить друг друга катана, вакидзаси, юми, яри, нагината, танто – оружием своих далеких предков, выказывая бешеную доблесть.
Все они обречены. Сохаку умрет в ущелье Миё. Гэндзи и Сигеру умрут у монастыря Мусиндо – они непременно явятся туда, разбив Сохаку. Каваками, конечно же, подождет, пока они с ним расправятся. А потом отвезет головы последних князей Окумити в княжество Хино, к гробнице своих предков.
И через двести шестьдесят лет сражение при Сэкигахаре наконец-то завершится.
* * *
Гэндзи подолгу сидел с Сигеру и слушал рассказы о его видениях. Дядя вел речь о столь странных явлениях, что становилось ясно: все они могут произойти лишь в отдаленном будущем. Приспособления, позволяющие разговаривать через огромные расстояния. Летающие суда. Воздух, которым нельзя дышать. Вода, которую нельзя пить. Изобильное Внутреннее море, заполненное умирающей рыбой; его берега, населенные калеками. Население, столь многочисленное, что на многие мили дороги забиты стоящими вплотную повозками и люди не видят в этом ничего особенного. Чужеземцы, во множестве шныряющие повсюду, а не только в отведенных им районах в Эдо и Нагасаки. Войны, столь жестокие и столь грандиозные, что целые города исчезают в пламени за одну-единственную ночь.
Гэндзи решил, что нужно занести рассказы Сигеру в семейные хроники и сохранить для потомков. Пока от них никакой пользы. Он надеялся было, что видения Сигеру помогут ему разобраться с собственными, но теперь эта надежда растаяла. Осталась лишь одна – весьма неприятная – подробность.
В видении о собственной смерти Гэндзи заметил кое-что из того, о чем упоминал и Сигеру. Они оба не видели людей в кимоно, с мечами и характерными хвостами на макушке. Самураи перестали существовать. Это казалось немыслимым, но это должно будет произойти еще при жизни Гэндзи.
Гэндзи посмотрел на своих воинов. Неужто такое возможно? Неужто всего лишь несколько лет – и они исчезнут, смытые волной чужеземного завоевания, как полагает Сигеру?
Хидё и Таро ехали бок о бок.
– Мой господин, мы приближаемся к ущелью Миё, – сказал Хидё.
– Ты вправду уверен, что нас там подстерегает опасность?
– Да, господин, – ответил вместо Хидё Таро. – Я пять лет служил под началом настоятеля Сохаку. Это ущелье идеально соответствует его привычкам. Там его люди могут броситься на нас с обоих склонов.
– Отлично, – отозвался Гэндзи. – Велите Хэйко и Ханако перебраться назад, к Эмилии и Мэтью.
– Слушаюсь, господин, – поклонился Хидё. – Сколько человек дать им для охраны?
– Ни одного. Даже если Сохаку и вправду нас подкарауливает, ему не будет дела до женщин и чужеземцев. Ему нужны лишь я и мой дядя.
– Господин.
Гэндзи повернулся к Сэйки:
– Ты желаешь что-нибудь добавить?
– Ваши указания совершенно верны, мой господин, и исчерпывающи. Мне нечего к ним добавить.
Душа Сэйки была исполнена покоя. Чему суждено, то произойдет. Он не ведал, останется он в живых или умрет. Но знал, что будет действовать, как надлежит верному вассалу. И этого достаточно.
Хэйко отнюдь не обрадовалась, услышав распоряжения князя. Однако же она подчинилась. Она уже дала обещание – именно на этом условии Гэндзи простил ее.
«До тех пор, пока я не скажу обратного, ты – просто гейша. Ты не станешь использовать прочие свои умения против Сохаку или Каваками. Согласна?»
«Я могу согласиться не применять их против Сохаку, но не против Въедливого Глаза. Его следует уничтожить при первом удобном случае».
«Я не спрашиваю твоего мнения. Ты либо соглашаешься, либо не соглашаешься». На лице Гэндзи не было ни тени улыбки.
«Да, мой господин. Я согласна».
И потому она была одета в изысканное, пышное дорожное кимоно – очень красивое и совершенно непригодное для боя. Она сидела на такой же смирной кобылке, как и та, которую дали Эмилии, и у нее не было при себе никакого оружия – не считая собственных рук.
– Госпожа Хэйко, – позвала ее Ханако.
– Да?
– Если вдруг вам понадобится, у меня в правой седельной сумке метательные ножи, а в левой – короткий меч.
– Князь Гэндзи запретил мне брать оружие.
– Так вы его и не брали, моя госпожа. Его взяла я.
Хэйко с благодарностью поклонилась:
– Будем надеяться, что оно нам не понадобится.
– А что, если того человека, которого вы ищете, в монастыре нет? – поинтересовалась Эмилия у Старка.
– Тогда я продолжу поиски.
– А если он умер во время эпидемии?
– Не умер.
Воспользовавшись помощью Хэйко, Старк расспросил Таро о чужеземце, ставшем монахом в Мусиндо. Японцы называли его Дзимбо, сокращая так его имя – Джим Боханнон (для японцев – «Дзим»). Поскольку по-японски монах – «бодзу», выходил забавный каламбур. Но как бы себя ни называл этот человек, он, судя по описанию, выглядел в точности как Итан Круз.
«Что такое каламбур?» – спросил Старк.
«Игра слов, – объяснила Хэйко. – Когда одни и те же звуки имеют несколько значений».
«А, ясно».
Хэйко и Старк переглянулись и рассмеялись.
«Пожалуй, так вы раньше выучите меня английскому, чем японскому», – сказал Старк.
– Не знаю, чем он оскорбил вас, – сказала Эмилия, – но месть – горький плод. «Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный».
– Аминь, – отозвался Старк.
* * *
– Сигеру среди них нет, – доложил разведчик.
– Естественно, – отозвался Сохаку. – Он сейчас описывает круг, чтобы устроить нам засаду на том месте, где, по его представлениям, хотим устроим засаду мы.
Он рассмеялся, и заместитель подхватил этот смех. Как и у всех мертвецов, у них слегка шла кругом голова, оттого что они до сих пор пребывают на земле. Они ничего не боялись. Один из самураев извлек мушкет из чехла, посмотрел на него так, словно видел впервые в жизни, и бросил на землю. Вскоре его примеру последовали все.
Сохаку обернулся к кавалеристам, выстроившимся у него за спиной в пять шеренг.
– Вы готовы?
Какой-то самурай привстал на стременах, вскинул копье и закричал во весь голос:
– Десять тысяч лет!
Остальные подхватили клич. Всего мгновение назад эти воины смеялись – и вот теперь они со слезами на глазах выкрикивали хором:
– Десять тысяч лет!
– Десять тысяч лет!
– Десять тысяч лет!
Сохаку выхватил меч и пришпорил коня.
* * *
Эмилия услышала внезапно раздавшиеся впереди громкие крики:
– Банзай! Банзай! Банзай!
– Кто-то явился, чтоб поприветствовать князя Гэндзи? – спросила она.
– Да, – кивнула Хэйко.
– А что означает «банзай»?
– На древнем наречии это означает «десять тысяч лет». Но истинное значение объяснить трудно. Думаю, можно назвать его выражением глубочайшей искренности и решимости. Говорящий выражает свое намерение отдать вечность за один этот миг.
– А, так значит, это союзники князя Гэндзи, – сказала Эмилия.
– Нет, – отозвалась Хэйко. – Это его смертельные враги. Старк выхватил пистолеты, ударил коня пятками в бока и поскакал к Гэндзи.
* * *
Когда люди Сохаку вошли в ущелье, их встретила не ответная кавалерийская атака, как они ожидали, а залп из мушкетов – стрелки укрылись в рощице. Четверть отряда погибла сразу же. Многие лошади были ранены. Но остальные воины, следуя за командиром, развернули коней и поскакали к роще. Еще два залпа проредили их ряды. И лишь после этого люди Гэндзи вновь превратились в кавалеристов и тоже бросились в атаку.
Сохаку двинулся к Гэндзи. Первых двух воинов, встретившихся ему на пути, он зарубил. Третьим оказался самурай по имени Масахиро. Некогда Сохаку сам учил его, и выучил хорошо. Масахиро отразил нацеленный в него удар и бросил своего коня на Сохаку. Колено Сохаку хрустнуло. Теперь, когда Сохаку мог опираться лишь на одну ногу, ему трудно было встать на стременах, и это помешало ему нанести Масахиро смертельный удар. Это промедление спасло ему жизнь.
Старк подскакал к Гэндзи – в каждой руке у него было по револьверу – и принялся стрелять. Он выстрелил одиннадцать раз, и девять воинов Сохаку упали мертвыми. А отчаянные усилия Масахиро помешали Сохаку подъехать ближе. И лишь поэтому двенадцатая пуля не попала ему в сердце. Сохаку увидел, как Старк прицелился в него и как над дулом поднялась струйка дыма. Но грохота он почему-то не услышал. Что-то с силой ударило его в левую сторону груди. Тело сделалось невесомым, и Сохаку почудилось, что он сейчас поднимется с седла и уплывет в небо. Он прижался к шее коня, изо всех сил стараясь не потерять сознание и все-таки удержаться в седле.
– Преподобный настоятель!
Кто-то ухватил поводья. Сохаку уже не смог разглядеть, кто же это был.
– Держитесь!
И его конь попрел галопом. Какой позор! Он умирает от пули, так и не скрестив клинки с князем Окумити!
* * *
Услышав клич людей Сохаку, Сигеру понял, что ошибся. Они не стали устраивать засаду. Он выехал на гребень холма в тот самый миг, когда противники ринулись друг на друга. К тому моменту, как Сигеру подъехал к месту боя, все уже завершилось.
– Мы потеряли всего шестерых, – сообщил Сэйки. – Сохаку выскочил прямо под наш огонь.
– Это было повторением Нагасино, – сказал Гэндзи. – Он использовал тактику, которая вот уж триста лет как себя изжила.
– Она вполне соответствовала его целям, – отозвался Сигеру.
Он спешился и принялся осматривать убитых противников.
– Его нет среди мертвых, – сказал Сэйки. – После того как мистер Старк попал в него, один из его людей увез Сохаку прочь.
– И вы это допустили?
– Я не стоял, сложа руки, – возмутился Сэйки. – Но мое внимание было приковано к более неотложным делам.
Сигеру не потрудился ответить. Он снова вскочил на коня и поскакал в сторону монастыря Мусиндо.
– Этот способ ведения боя очень эффективен, мой господин, – произнес Сэйки.
– Что-то я не слышу в твоем голосе радости, – заметил Гэндзи.
– Я уже стар, – отозвался Сэйки. – И привычки мои тоже стары. Когда исход сражения решают пули, меня это не радует.
– Даже если ты оказываешься на стороне победителей? Наконец-то Сэйки улыбнулся:
– Да, лучше оказаться на стороне победителей. Хотя бы этому я могу порадоваться.
На то, чтобы добить раненых врагов, много времени не потребовалось. Из уважения к Эмилии Гэндзи запретил рубить противникам головы; более того, он распорядился спрятать тела, чтобы она могла проехать спокойно.
Гэндзи думал, что Сигеру быстро отыщет Сохаку, а потом будет ждать его в монастыре Мусиндо. Похоже, Старк смертельно ранил бывшего командира кавалерии. Сохаку не мог уйти далеко. Но когда Гэндзи приблизился к монастырским стенам, то не увидел своего дяди. Очевидно, Сохаку прожил достаточно долго, чтобы погоня затянулась.
– Мой господин, – сказал Сэйки, – пожалуйста, подождите здесь, пока мы не проверим, нет ли здесь ловушки.
И они с Масахиро ускакали вперед.
– Ваше искусство стрельбы произвело на меня глубочайшее впечатление, – сказал Гэндзи Старку. – Должно быть, мало кто в Америке сравнится с вами.
Старк хотел что-то ответить, но ему помешал мощный взрыв.
Зал для медитаций взлетел на воздух. Обломки расшвыряло в разные стороны, убив на месте несколько человек из отряда Гэндзи. Кусок тяжелой балки перебил лошади Гэндзи передние ноги, и животное вместе со всадником рухнуло на землю. И почти в тот же миг из леса ударили мушкеты.
Хэйко сдернула Эмилию с седла и накрыла своим телом. Раз этой женщине суждено стать матерью наследника Гэндзи, нельзя допустить, чтобы она пострадала. Вокруг валялись мертвые и умирающие люди и лошади. Трупы защищали женщин от пуль. Хэйко не могла даже поднять голову, чтобы взглянуть, что случилось с Гэндзи и Старком. Она мысленно вознесла молитву будде Амида, прося будду укрыть их своим благосклонным сиянием.
И словно бы в ответ на ее молитвы, из леса донеслось:
– Прекратить огонь!
Стрельба стихла. Другой голос выкрикнул:
– Князь Гэндзи! Князь Каваками приглашает вас явиться и обсудить условия вашей сдачи!
Хэйко увидела, как Таро и Хидё вытаскивают Гэндзи из-под убитой лошади. Он что-то сказал Хидё. Главный телохранитель рассмеялся и поклонился своему князю. А потом крикнул:
– Князь Гэндзи приглашает князя Каваками явиться и обсудить условия вашей сдачи!
При этих словах все оставшиеся в живых спутники Гэндзи прижались к земле, ожидая нового залпа. Но после нескольких мгновений тишины из леса донесся ответ:
– Князь Гэндзи! Вы окружены! Нас здесь шестьсот человек! С вами женщины и чужеземцы. Князь Каваками обещает им безопасность, если вы встретитесь с ним.
– Здесь какая-то хитрость, – сказал Хидё.
– Может, и нет, – отозвался Гэндзи. – Он не нуждается в хитростях. Мы не можем бежать. Ему нужно лишь сжать кольцо стрелков, и после этого все мы умрем.
– Мой господин, но ведь вы же не примете его приглашение, правда? – промолвил Хидё.
– Приму. Очевидно, он желает сообщить мне нечто настолько скверное, что ради этого даже готов на время отложить удовольствие, которое ему доставит моя смерть.
– Господин, – подал голос Таро, – если только вы окажетесь у него в руках, он вас уже не отпустит.
– В самом деле? Ты это предвидишь?
Все возражения мгновенно смолкли. Гэндзи и не сомневался, что упоминание о предвидении окажет свое обычное действие.
* * *
Каваками хотелось затянуть удовольствие. Он указал на разнообразные кушанья и напитки, которые его адъютант расставил перед Гэндзи.
– Не желаете ли чего-нибудь отведать, князь Гэндзи?
– Благодарю за гостеприимство, князь Каваками, но я не голоден.
Каваками поклонился, показывая, что не воспринял отказ гостя как оскорбление.
– Должен признаться, – сказал Гэндзи, – что смысл этой встречи ускользает от меня. Наше положение безвыходно. Мои помощники полагают, что вы вознамерились схватить меня.
– Я дал слово, что не стану этого желать, – отозвался Каваками, – и намерен сдержать его. Я хотел увидеть вас, пока вы еще живы, – а мы оба прекрасно понимаем, что жить вам осталось недолго, – и окончательно прояснить наши отношения.
– Вы говорите так, словно мы – чужеземцы. Это они стремятся к завершенности и ясности, а потому и обретают их. Мы же отличаемся куда большей утонченностью. – Гэндзи улыбнулся. – Бесконечная неопределенность – вот суть нашего мышления. А потому мы никогда не проясним наши отношения до конца, вне зависимости от того, кто сегодня умрет, а кто останется жив.
– Вы так говорите, словно это еще не ясно.
Гэндзи поклонился:
– Я стараюсь быть вежливым. Конечно же, это абсолютно ясно.
Каваками, вопреки обыкновению, не стал злиться на возмутительные намеки Гэндзи или эту его постоянную улыбочку. Он улыбнулся в ответ и произнес самым дружелюбным образом:
– Само собой, я не претендую на неизменность. Я не ребенок, не глупец и не чужеземец, чтобы верить в подобную нелепость. Я желаю прояснить лишь то, что требует ясности, и завершить лишь то, что необходимо завершить. Не стану скрывать: я делаю это главным образом ради удовольствия окончательно показать лживость ваших провидческих способностей.
– К прискорбию своему должен заметить, что эти способности настолько неоднозначны, что и в этом отношении вашему предполагаемому триумфу не суждено осуществиться.
– Пожалуйста, приберегите свое сострадание для тех, кто его заслуживает, – пока у вас еще осталась возможность его выказывать.
Каваками, не оборачиваясь, взмахнул рукой. Адъютант тут же поднес сосновый ящик, обернутый в белый шелк, и поставил между Гэндзи и Каваками.
– Пожалуйста, примите от меня этот подарок.
– Поскольку мне нечего подарить вам в ответ, я вынужден отклонить ваше любезное предложение.
– Уже одно то, что вы его примете, станет для меня драгоценным подарком, – сказал Каваками.
Гэндзи знал, что в этом ящике, – не благодаря видению, а благодаря выражению лица Каваками. Поклонившись скорее неизбежности, чем хозяину шатра, Гэндзи принял предложенный дар, развернул шелк и открыл ящик.
* * *
Сигеру неспешно ехал в сторону монастыря Мусиндо. Тело его было расслаблено, а на лице читалась полнейшая безмятежность. Однако же он был начеку. Сигеру знал, что найдет Сохаку, и знал, что без труда убьет его. Вот Каваками – это уже серьезнее. Нападение Сохаку – атака кавалерии, не поддержанная пехотой, – явно не было частью замыслов Каваками. А это означало, что где-то впереди их поджидает еще одна ловушка, более хитрая и смертоносная. Въедливый Глаз никогда не станет атаковать в открытую, невзирая ни на какое превосходство в людях и вооружении. Он предпочтет действовать из засады. Скорее всего это будут снайперы, чтоб стрелять издалека, с безопасного расстояния.
Он въехал в долину, над которой возвышался монастырь, нырнул в молодой лесок – и исчез.
* * *
– Где он? – спросил первый снайпер.
– Тише, ты! – прошипел второй. – У Сигеру слух, как у ведьмы!
– Но куда же он делся?
– Успокойтесь, – сказал третий снайпер. – Вспомните, какое вознаграждение мы получим за его голову.
– О, вон что-то движется среди деревьев.
– Где?
– Да вон!
– А, вижу! – взволнованно выдохнул первый снайпер.
– Погодите. Это только его конь.
– Что?
Все три снайпера подались вперед.
– Я не вижу никакого коня.
– Да вон же он! Нет, это просто тень…
– Пошел-ка я отсюда, – сказал первый снайпер. – Покойнику золото ни к чему.
– Стой, глупец! Где бы он ни был, он слишком далеко, чтобы причинить нам хоть какой-то вред. Ему придется пересечь вон ту поляну. А там его легко подстрелить.
– Раз это так легко, ты это и делай.
И второй снайпер припустил следом за первым.
– Дураки!
Но все-таки и третий снайпер последовал примеру своих товарищей.
* * *
– Что-то случилось. Смотрите.
Один из тройки снайперов на втором посту указал на соседний холмик. Те, кто сидели там, стремительно покинули позицию.
– Заткнись, – прошипел командир, – и смотри вниз!
Снайпер подчинился. Но вместо того чтобы смотреть в указанном направлении, стал беспокойно зыркать во все стороны.
* * *
Три снайперских поста. Из них два уже покинуты. Сигеру продолжал ждать. Несколько минут спустя последние снайперы тоже обратились в бегство.
Сигеру нахмурился. Подобное отсутствие дисциплины – даже со стороны врагов – внушало ему глубокое отвращение.
Он снова послал коня вперед.
* * *
– Отец!
Это был детский голос. Голос его сына.
– Нобуёси?
Никто не ответил.
Сигеру огляделся, но ничего не увидел. Впервые он готов был благословить видение, если только оно вернет ему Нобуёси – пускай это будет длиться всего лишь миг, пускай сын предстанет перед ним в виде окровавленного призрака. Пусть он будет держать собственную голову в руках и осыпать отца проклятиями – Сигеру и на это был согласен.
– Нобуёси!
Он отчаянно желал узреть то, чего здесь не было. Ведь сколько раз видения являлись ему против его воли! Неужто он не может один-единственный раз вызвать видение по собственному желанию?
Но Сигеру так и не разглядел ничего, кроме деревьев и зимнего неба. Никаких наваждений, никаких встреч с умершими. Может, и голос сына просто померещился ему?
– Господин Сигеру! Какая честь для меня!
Впереди на тропе стоял Сохаку, рядом с ним – какой-то самурай. Погрузившись в мысли о сыне, Сигеру едва не наехал на них. По Сохаку незаметно было, чтоб его и вправду серьезно подстрелили. Доспех его был в безупречном состоянии, да и сам настоятель хорошо держался в седле и говорил твердо и отчетливо.
– Никакой чести. Я приехал забрать ваши головы. Только и всего.
Сохаку рассмеялся:
– Вы будете разочарованы. Их сильно переоценили. Мне от моей головы точно было мало пользы. А тебе от твоей, Ёси?
– Боюсь, преподобный настоятель, и мне тоже.
Сигеру пришпорил коня и ринулся вперед. Мгновение спустя Сохаку и Ёси тоже принялись действовать. За миг до столкновения Сохаку припал к шее своего скакуна и ударил, метя одновременно и в Сигеру, и в его коня. Ёси нанес удар с другой стороны. Сигеру это предвидел. Он отразил удар Сохаку и уклонился от удара Ёси, мимоходом смахнув второму полбедра. Из рассеченной бедренной артерии ударила кровь. Ёси упал. Сигеру тем временем развернул коня. Сохаку, которому мешало сломанное колено, за ним не поспевал. Прежде чем он успел развернуться, Сигеру уже атаковал его слева. Сохаку извернулся и отбил падающий сверху удар катана. Но тем временем вакидзаси Сигеру вошел Сохаку в правое плечо, точно в сустав.
* * *
Все, что происходило далее, Сохаку воспринимал с необычайной ясностью и полнотой.
Из обрубка плеча хлестала кровь. Он никогда еще не видел настолько яркого алого цвета.
Его рука по-прежнему сжимала меч, но теперь и меч и рука оказались непривычно далеко от него: они лежали на земле, у копыт его коня.
Сохаку почувствовал, как тело его становится невесомым. Он парил над землей.
Перед ним возникло лицо Сигеру – яростное, забрызганное кровью. Сохаку ощутил глубочайшее сочувствие, но не смог выразить его словами.
Солнце сверкнуло на клинке, описывающем круг в воздухе. Сохаку узнал этот изящный изгиб, этот узор на клинке, этот необычный, почти белый оттенок стали. Второго такого меча не было во всей стране. Эту пару мечей, катана и вакидзаси, называли «Воробьиными когтями».
Обезглавленное тело упало на землю. У тела не было правой руки. На теле был доспех, который некогда принадлежал ему, Сохаку. Но все это оказалось неважно.
Сохаку растворился в бесконечно ярком свете сострадания будды Амида.
* * *
Сигеру поднял голову Сохаку и взглянул ему в лицо. И если у него и промелькнула мысль о том, что в последнее время он что-то часто убивает друзей и родственников, надолго она не задержалась.
– Огонь!
Тринадцать пуль из сорока, прошивших воздух, нашли свою цель. Они сбили Сигеру с ног, но ни одна так и не нанесла ему смертельной раны. Сигеру сумел подняться. Катана выпал из непослушной правой руки. Пули раздробили ему предплечье и локоть. Сигеру бросился бежать. Когда он уже почти достиг кромки леса, из-за деревьев выступили двадцать стрелков с мушкетами и выстрелили в беглеца, почти в упор.
Сигеру снова упал. Он попытался встать, однако тело отказалось подчиняться. Когда он увидел над собою Каваками, то даже не удивился.
– Отрубите ему голову, – распорядился Каваками.
– Господин, он еще жив.
– Тогда погодите. Принесите их. Пусть он видит.
Адъютант принес «Воробьиные когти» и показал их Сигеру.
– Господин Сигеру, взгляните.
Двое подняли Сигеру. Третий принялся бить тяжелым топором по катана и вакидзаси и бил, пока не сломал.
– Прекрасно, – сказал Каваками. – А теперь отрубите ему голову.
Каваками постарался встать так, чтобы Сигеру смотрел ему в лицо. Как, однако, приятно: последним, что этот великий воин увидит в жизни, будет торжествующее лицо врага.
Но Сигеру его не видел.
– Папа! – закричал Нобуёси и помчался навстречу отцу. Не было ни крови, ни ран, ни проклятий. Мальчик смеялся, и над ним реял маленький яркий воздушный змей. – Смотри, что дядя Гэндзи смастерил для меня!
– Нобуёси! – сказал Сигеру и улыбнулся.
* * *
Каваками обошелся с головой Сигеру в точном соответствии со всеми тонкостями этикета. Глаза покойника были закрыты; на лице не отражалось ни боли, ни страдания; волосы аккуратно причесаны, и аромат сандала почти заглушал запах крови и начинающегося разложения.
– Благодарю вас, князь Каваками, – сказал Гэндзи. – Я искренне поражен вашей щедростью. Я думал, вы захотите преподнести этот подарок вашим предкам.
– Именно это я и сделаю, князь Гэндзи. Пожалуйста, не волнуйтесь. Когда вы умрете, я преподнесу предкам обе головы – и его, и вашу.
– Позвольте поинтересоваться, а где вы оставили тело? Я хотел бы по возвращении в «Воробьиную тучу» сжечь его, как надлежит.
Каваками расхохотался, хотя смеяться ему вовсе не хотелось. Вопреки его чаяниям, гость не выказывал ни малейшего страха. Если у Гэндзи и оставалась хоть какая-то надежда на спасение, то она воплощалась в его дяде. И при виде отрубленной головы Сигеру эта надежда должна была рухнуть. Каваками подал знак адъютанту. Тот закрыл ящик и вновь завернул его в шелк.
– К несчастью, его тело, как и тело настоятеля Сохаку, находилось в зале для медитаций. Можно считать, что кремация уже состоялась.
– И еще раз благодарю вас за гостеприимство, – сказал Гэндзи, поклонился и вознамерился уйти.
– Пожалуйста, не торопитесь. Мы не все обсудили.
Гэндзи уселся обратно. На губах молодого князя продолжала играть эта его вечная улыбочка. Ничего, недолго ему осталось улыбаться. Каваками заставил себя сдержать гнев. Он не хотел, чтобы этот момент оказался отравлен неприятными эмоциями. Ведь ему предстоит долгие годы наслаждаться этими драгоценными воспоминаниями.
– Насколько я понимаю, – сказал Каваками, – вам посчастливилось удостоиться благосклонного внимания прекраснейшей из гейш, госпожи Майонако-но Хэйко.
– Мне так кажется.
– Да, – кивнул Каваками. – Насколько же часто то, что нам кажется, не совпадает с истинным положением вещей! То, что кажется любовью, оказывается ненавистью. То, что представляется красотой, оборачивается уродством, столь кошмарным, что его и вообразить невозможно.
Он сделал паузу, ожидая ответной остроумной реплики, но Гэндзи промолчал. Тогда Каваками продолжил:
– Иногда случается так, что видимое не совпадает с сутью, но все же и то, и другое реально. Например, Хэйко выглядит как красавица-гейша – и это и вправду так. Но, кроме этого, она еще и ниндзя. – Каваками снова сделал паузу. Гэндзи снова ничего не сказал. – Вы мне не верите?
– Почему же? Я совершенно уверен в том, что вы говорите чистую правду, князь Каваками.
– Вы не удивлены.
– Как вы только что совершенно верно заметили, нам не следует уделять слишком много внимания внешней стороне дела.
– Князь Гэндзи, окажите мне любезность, не делайте вид, что вы отказываете мне даже в капле ума. Очевидно, вы знали об этой ее двойственности.
– Простоты ради предположим, что знал. – На этот раз уже Гэндзи сделал паузу, и в глазах его, как почудилось Каваками, мелькнуло разгорающееся раздражение. – Конечно же, за этим кроется что-то еще.
– Конечно. Раз вы знали, что она – ниндзя, вы должны были также знать, что она работает на меня.
– Да, я пришел к такому выводу.
– А я, конечно же, понимал, что вы давным-давно об этом догадались, – с нескрываемым удовольствием произнес Каваками. – Как всем умным людям – а никто не станет отрицать, что вы очень умны, – вам свойственно недооценивать ум прочих. Неужто вы и вправду полагали, будто я настолько глуп, что надеюсь надолго сохранить секреты Хэйко в тайне от вас?
– Вынужден признать, что у меня и вправду мелькали подобные мысли, – сказал Гэндзи. – Но, как я вижу, это было ошибкой.
– И куда большей, чем вы думаете. Вы считаете, что я послал Хэйко к вам, дабы она имела возможность предать вас или даже убить, когда я сочту, что настал подходящий момент? Несомненно, у вас имелись некоторые основания так считать, поскольку сама Хэйко не сомневалась, что именно в этом заключается ее задание. Возможно, вы с ней уже успели обсудить данный вопрос?
Каваками умолк, давая Гэндзи возможность ответить, но тот промолчал.
– Ну разве мог я составить подобный план? Для того чтобы исполнить это задание, Хэйко следовало бы обладать небывалым вероломством. Никакая неземная красота не скрыла бы подобного уродства души от столь проницательного человека, как вы. Напротив, для истинной моей цели требовалась совершенно ийая женщина. Женщина, которая обладала бы глубиной чувств, страстностью, искренностью. Одним словом, мне нужна была Хэйко. Я, подобно любящему отцу, желал для нее лишь одного – чтобы она обрела истинную любовь.
Каваками снова сделал паузу, нарочно затягивая время и наслаждаясь моментом. На лице Гэндзи начало постепенно проступать смятение, и Каваками пьянел от удовольствия.
– Могу ли я надеяться на то, что она и вправду ее обрела?
* * *
Еще до того, как Каваками унаследовал от своего дяди титул князя Хино, он считал, что Ёримаса, сын и наследник Киёри, князя Акаоки, относится к нему с пренебрежением. И неважно, насколько это соответствовало истине. Оскорбление, истинное или мнимое, лишь добавлялось к ненависти, в основе которой лежала Сэкигахара. И тем оскорбительнее для Каваками было видеть, что это ничтожество, этого пьянчугу, этого курильщика опиума почитают как провидца, за его якобы унаследованный дар. Каваками знал, что истинное провидение основано на сведениях, которые тебе известны, а остальным – нет. И чтобы добиться этого, требовались усердие, искусность и тщательно взлелеянные природные способности. И передающийся по наследству волшебный дар тут совершенно ни при чем.
Некоторое время Каваками размышлял, какие карательные меры ему доступны. О поединке не могло быть и речи. Даже в подпитии Ёримаса обращался с мечом куда искуснее, чем Каваками в лучшие свои дни. А даже если вдруг ему и удалось бы каким-то чудом одолеть Ёримасу, ему пришлось бы тогда иметь дело с его младшим братом, Сигеру, чья репутация уже начала соперничать со славой легендарного Мусаси. Победить Сигеру было совершенно невозможно.
Убийство представлялось более разумным. Благодаря некоей давней случайности, подробности коей терялись во мгле времен, у клана Каваками существовали связи с небольшим кланом ниндзя. Но когда Каваками представил себе, что Ёримасу убьют исподтишка, эта мысль не доставила ему ни малейшей радости. Конечно, все сообразят, кто это подстроил. И что с того? Нужно, чтобы сам Ёримаса понял это перед смертью, иначе какое в том удовольствие?
Он обрел ответ, отправившись однажды вместе со сводником Рёдзи в поездку по отдаленным районам княжества Хино. Каваками втайне вкладывал деньги в крупнейшие веселые дома, ибо питал интерес к гейшам. Но интересовали его не удовольствия, а сведения. Гейши зачастую знали такое, чего не знал никто.
– Некоторые люди, воображающие себя знатоками, утверждают, что манеры – это все, – сказал Рёдзи. – Таково общепринятое мнение старой школы Киото. Но это – точка зрения слепца, – добавил он со смехом. – На самом деле, мой господин, внешность куда важнее. Манеры можно приобрести. А красивая внешность либо есть, либо ее нет. Невозможно заставить женщину сделаться красавицей.
Каваками не был с ним согласен, но предпочел рассеянно кивнуть, чтобы не тратить лишних слов. Он не для того находился в обществе Рёдзи, чтобы с ним беседовать. Старый сводник был невежливым, грубым, глупым типом; он был подвержен всем дурным наклонностям, сколько их ни есть на свете, и внушал окружающим редкостное омерзение – не в последнюю очередь из-за своей нечистоплотности. Однако имелось у него одно полезное свойство – редкостная способность угадывать в совсем еще маленьких девочках будущих красавиц. Поскольку окружающие держались о нем невысокого мнения, находки Рёдзи не попадали в лучшие дома, а значит, и не получали надлежащей подготовки. И расцветающая красота пропадала впустую в каком-нибудь веселом доме низкого пошиба, в закоулках Плавучего мира. Именно так он и привлек внимание Каваками. Каваками случилось несколько раз заметить в наихудших борделях Эдо необыкновенно красивых женщин. Он навел справки и выяснил две вещи. Во-первых, что эти женщины, молодые, но преждевременно увядшие от скверного обхождения, совершенно не годились для его целей. И во-вторых, что всех этих женщин продал в веселые дома один и тот же человек.
Каваками отправился в поездку с Рёдзи, потому что надеялся перенять у него это искусство. Но, увы, не преуспел. Они осмотрели несколько деревень и отобрали трех девочек. Девочки были довольно хорошенькие, но Каваками так и не смог понять, что же за черты объединяют их и с точностью, как уверял Рёдзи, указывают на несомненную будущую красоту.
– Благодарю за урок, – сказал Каваками и жестом велел слуге вручить Рёдзи обещанную плату.
Рёдзи принял золото и угодливо поклонился.
– А разве в последней долине нет деревни? Я вижу дым. И, кажется, слышу какой-то запах.
– Эта, – отрезал Каваками.
Так называлась наследственная каста изгоев, выполнявших самую нечистую работу. Даже крестьяне самого низшего ранга, и те стояли выше их. Эта презирали все.
– Мясники? – спросил Рёдзи, нюхая воздух подобно дворняге.
– Кожемяки, – ответил Каваками.
Он развернул коня, собравшись уже двинуться обратно к замку, подальше от этого зловония; сейчас оно было особенно сильным, поскольку ветер дул в их сторону.
– Я бы все-таки заглянул туда, – сказал Рёдзи. – Никогда наперед неизвестно, где найдешь красоту.
Каваками уже готов был распрощаться с ним, но потом передумал. Чтобы знать больше всех, нужно заглядывать повсюду – даже туда, куда остальные заглядывать отказываются.
– Тогда я проедусь с вами.
– Мой господин! – не выдержал старший телохранитель Каваками. – Не следовало бы вам осквернять себя зрелищем селения изгоев1 Зачем? Какая может быть красота среди тех, кто сдирает шкуры с убитых животных?
– А если вдруг там и найдется красавица, – добавил другой телохранитель, – какой мужчина сможет преодолеть отвращение и приблизиться к ней?
– И тем не менее мы едем с нашим проводником.
При первом же взгляде на ту малышку, которой едва сравнялось три года, Каваками уже все понял. Для этого ему не понадобился Рёдзи. Но все же и Рёдзи не преминул высказаться.
– За время своего расцвета она разорит множество мужчин, – сказал он. – Кто ее родители? Есть ли у нее братья или сестры?
Сбившиеся в кучу эта застыли, прижавшись лбами к земле. Явление Каваками ошеломило и напугало их. Никогда прежде нога самурая не ступала на улицу их деревни. А тут сам наследник князя!
– Отвечайте, – велел Каваками.
– Господин…
Мужчина и женщина выползли вперед, не смея поднять взгляда. За ними последовали двое мальчиков и девочка; детям было от пяти до восьми лет.
– Эй ты, женщина! Подними голову.
Эта нерешительно повиновалась. Она была весьма красива, хоть и миновала уже пору расцвета, и фигура ее не лишена была изящества.
– Неплохо, – заметил Рёдзи. – Но матери далеко до дочери.
По знаку Каваками один из телохранителей бросил на землю несколько монет. Девочку усадили на одну из трех хорошо выезженных низкорослых лошадок, которых Рёдзи вел в поводу. И отряд уехал.
Когда они прибыли в замок Хино, Каваками выплатил Рёдзи дополнительное вознаграждение за прекрасно преподанные наставления. На следующее утро сводник уехал в Эдо, увозя с собой новоприобретенный живой товар. Он остановился на ночь на постоялом дворе. Когда наутро он не вышел к завтраку, хозяин постоялого двора отправился проверить, в чем дело. И обнаружил, что Рёдзи валяется с перерезанным горлом. То же самое произошло и с тремя девочками. Четвертая исчезла.
Как ему и было велено, Кумэ по прозвищу Медведь привез девочку-эта в свою родную деревню, служившую домом небольшому клану ниндзя, к которому Кумэ принадлежал.
– Как тебя зовут?
– Мицуко.
– Я – твой дядя Кумэ.
– Вовсе нет. Нету у меня никакого дяди Кумэ.
– Нет, есть. Просто раньше ты обо мне не знала.
– Где моя мама?
– Мне очень жаль, Мицуко. Произошел ужасный несчастный случай. Твои мама, папа, братики и сестричка умерли.
– Не-ет!
* * *
– С Кумэ вы уже встречались, – сказал Каваками, – хоть и не были представлены друг другу должным образом. Ваш чужеземный друг, Старк, застрелил его во время обстрела Эдо. Может, припоминаете?
– Да.
– Не приходится и говорить, что Мицуко – вы, конечно, знаете ее только под профессиональным именем, – не сирота.
По знаку Каваками адъютант налил ему сакэ. Хоть Каваками и не любил пить в одиночестве, по такому случаю надлежало выпить чего-нибудь покрепче чая.
– Ее родители по-прежнему живы, равно как ее братья и старшая сестра. Все они очень друг на друга похожи, особенно Мицуко, ее мать и сестра. Сходство стало особенно заметным, когда девочка выросла. Естественно, трудная жизнь эта наложила на них неизбежный отпечаток – на всех, кроме Мицуко. Может, вы все-таки отведаете сакэ, князь Гэндзи? Оно воистину наилучшего качества.
Каваками был уверен, что Гэндзи обратил внимание на это нарочито подчеркнутое «воистину».
– Нет, спасибо.
– Не хотите ли вы сказать что-нибудь мудрое или остроумное, мой господин?
– Нет.
– Какая жалость, что вам не удалось этого предвидеть.
– Не стоит сожалеть, – сказал Гэндзи. – Мои чувства не пострадали от вашего злословия.
– Ваши чувства? – расхохотался Каваками. – Оскорбленные чувства – наименьшая из ваших неприятностей! Князь делит постель с эта, с грязным отпрыском вонючих пожирателей падали! Жаль, что вы не доживете и не увидите сами, какой фурор поднимет эта новость, когда выплывет на свет. Она станет несмываемым пятном на репутации вашего уничтоженного клана. Лучше – или хуже, это уж как посмотреть, – могло бы быть лишь одно: если бы вы с Хэйко поженились или у вас родился бы ребенок. К сожалению, появление чужеземцев ускорило события. Иногда кажется, будто вокруг чужеземцев само время ускоряет ход, не правда ли?
– Никто не поверит в столь нелепую историю, – сказал Гэндзи.
– Вы так думаете? – поинтересовался Каваками. – Достаточно просто поставить рядом с ней портреты сестры и матери. И ни у кого не останется ни малейших сомнений.
– Этого не произойдет, – сказал Гэндзи.
– Да ну? Вы это предвидите?
Гэндзи улыбнулся. Улыбка была мимолетной, и ей недоставало былой уверенности, но и она взбесила Каваками.
– Я предвидел все, что необходимо. И услышал все, что было нужно. С вашего позволения, я не стану более докучать вам своим присутствием.
Адъютант и телохранители Каваками смотрели на своего господина, ожидая лишь знака. Они готовы были зарубить Гэндзи на месте. Но Каваками так и не подал знака. Пускай Гэндзи вернется к Хэйко. Пускай взглянет на нее и ощутит то, что неизбежно должен будет ощутить. Подобная мука куда ценнее мгновенной смерти.
В терпении тоже скрывается свое удовольствие.
* * *
Никогда еще Гэндзи с такой болью не ощущал ограниченность пророчеств. Он знал, что, какой бы безнадежной ни казалась нынешняя ситуация, сейчас он не умрет. Он останется в живых, и будет убит позднее, в другом месте, и встретится до этого с госпожой Сидзукэ, которая заплачет о нем, и узрит свое третье, и последнее, видение. Однако какая ему польза оттого, что он это знает? Он слепо вступил в наихудшую из ловушек.
Эта.
Он мог притворяться перед Каваками, но не перед самим собой. Истина о происхождении Хэйко раздавила его.
Эта.
За всю свою жизнь Гэндзи не видел ни единого эта – им просто не позволили бы попасться ему на глаза. Эта. Мясники, кожемяки, золотари, гробокопатели, носильщики трупов.
И Хэйко была одной из них.
Эта.
Гэндзи стоило больших усилий подавить подступающую к горлу тошноту.
– Господин, вам нехорошо?
После возвращения Гэндзи Хидё терпеливо дожидался, пока князь изволит что-нибудь сказать. И лишь подозрение – уж не отравили ли его у вероломного Каваками? – заставило Хидё заговорить первым.
– Я получил скверные известия, – сказал Гэндзи.
Пока он отсутствовал, оставшиеся в живых окружили их крохотный редут валом из лошадиных туш. Гэндзи оценил бы их изобретательность куда выше, не напоминай она о той новости, которая свалилась ему на голову. Он старался не смотреть на тех, кто собрался вокруг. Ведь если б он это сделал, ему пришлось бы взглянуть и на Хэйко.
Иначе она заметила бы, что он ее избегает. Ведь, скорее всего, он так и не смог бы сейчас заставить себя бросить на нее взгляд. А потому Гэндзи не отрывал глаз от обернутого в шелк ящика, который он принес с собой.
– Господин Сигеру мертв.
Все потрясенно ахнули, и Гэндзи понял, что его люди надеялись на то же, на что надеялся и он сам. Что в последнюю минуту появится Сигеру и каким-то чудом повергнет окружившие их сотни врагов. Если кому такое и было под силу, так это Сигеру, и только Сигеру.
– А это точно, господин? – спросил Хидё. – Каваками – известный ловкач. Может, это все-таки неправда?
Гэндзи поклонился ящику и снял с него шелк. При этом он заметил, как Хэйко что-то негромко сказала Эмилии, и та послушно уставилась в землю. Гэндзи был благодарен Хэйко за ее доброту, и в то же время ему стало стыдно, что он не способен сейчас воспринимать ее иначе как в самом прискорбном свете.
Он открыл ящик, и все снова ахнули. Кто-то разрыдался, и вскоре плакали уже все. После атаки Сохаку и засады Каваками в живых осталось одиннадцать самураев – некоторые были тяжело ранены, – и все они в свое время учились у Сигеру. Суровый, взыскательный, неутомимый и безжалостный, он был последним из мастеров старой школы. Его боялись, ненавидели и почитали так, как никакого другого члена клана. Гибель Сигеру нанесла удар по самой сути воинского духа, который он помогал взращивать в сердцах.
Эмилия, не в силах совладать со своими чувствами, сдавленным голосом спросила у Хэйко:
– Неужто война непременно должна быть такой жестокой? Разве смерть сама по себе не достаточно ужасна?
– Смерть вообще не ужасна, – сказала Хэйко. – Ужасно лишь бесчестье. Князь Каваками, поднеся голову господина Сигеру его собственному клану, нанес Окумити страшное оскорбление. Потому все эти люди и горюют. Потому, что не смогли спасти господина Сигеру от такого позора. Им сейчас больно от своего бесчестья.
За время затишья Старк успел покопаться в седельных сумках. У него было два заряженных револьвера, сорок пуль к револьверу сорок четвертого калибра и восемнадцать – тридцать второго калибра. Когда стемнеет, он рванет к монастырской стене. Если ему повезет, он доберется туда, отыщет там Итана Круза и убьет его. Старк очень надеялся, что взрыв не проделал эту работу за него.
– Хидё, скажи госпоже Хэйко и госпоже Эмилии, что они должны покинуть нас, – распорядился Гэндзи. – Князь Каваками обещал, что их не тронут. Мистер Старк тоже может уйти, если пожелает.
– Слушаюсь, господин.
И Хидё отправился к Хэйко.
Хэйко прекрасно слышала, что сказал Гэндзи, ведь их укрытие было совсем крохотным и она сидела в каких-нибудь десяти шагах от князя. Почему же он не обратился к ней сам? После возвращения Гэндзи ни разу не взглянул на нее. Неужели Каваками сообщил нечто такое, что это поколебало доверие Гэндзи к ней? Нет, не может быть. Гэндзи не поверил бы Каваками, что бы тот ни говорил. Если в этом изменчивом мире и есть что-то неколебимое, так это ее любовь к Гэндзи, и он должен это знать.
Прежде чем Хидё успел сказать хоть слово, Хэйко твердо произнесла:
– Я не желаю уходить.
– Госпожа, вы не можете выбирать, – ответил Хидё. – Это приказ князя.
Хэйко выхватила кинжал и прижала лезвие к горлу. Одно стремительное движение – и она распорет себе яремную вену.
– Я не желаю уходить, – повторила она.
– Хэйко! – в ужасе воскликнула Эмилия, но Хэйко не обратила на нее ни малейшего внимания.
Старк – он стоял прямо за спиной у Хэйко – прикинул, как бы половчее схватить ее за руку. Но тут гейша слегка повернула голову, и Старк отказался от этой затеи. Хэйко знала, что он может предпринять, и была к этому готова.
Хидё беспомощно перевел глаза на Гэндзи.
– Мой господин…
Гэндзи знал, что Каваками постарается не убивать Хэйко. Она нужна ему живой, чтобы поставить ее рядом с родственниками и тем окончательно подтвердить свой величайший триумф. Ее унижение будет куда мучительнее, чем гибель Гэндзи. И он мог избавить ее от этой муки, просто повторив свой приказ. Гэндзи знал, что тогда Хэйко без малейших колебаний перережет себе горло. Но он не мог этого сделать. Как бы там ни было, он все еще любил ее. Он не хотел стать орудием ее смерти. У него все еще оставалась надежда. Ведь его видение обещало жизнь. Возможно, ему удастся защитить и Хэйко.
В конце концов Гэндзи взглянул на Хэйко и низко поклонился ей:
– Надеюсь, я сумею доказать, что заслуживаю подобной верности.
Хэйко опустила кинжал и поклонилась в ответ:
– Эта верность не нуждается ни в заслугах, ни в доказательстве, мой господин.
Невзирая ни на что, Гэндзи не смог удержаться от смеха.
– Она столь безоговорочна? Тогда я воистину в долгу перед вами.
– Да, – кивнула Хэйко и добавила, как истинная гейша: – И сможете ли вы хоть когда-нибудь его выплатить?
На этот раз рассмеялись все. Господин и госпожа вели себя совершенно непринужденно, словно ничего и не произошло. И разве могли бы они вести себя иначе? Слезы были забыты.
– Хэйко, что вы делали? – спросила Эмилия.
– Предъявила наглядные доводы, – ответила Хэйко. – Слов иногда не хватает, если имеешь дело с самураями.
– Эмилия, Мэтью, вы можете уйти, – повторил Гэндзи. – Мой враг вас не тронет.
– Уйти куда? – поинтересовался Старк.
– Каваками доставит вас целыми и невредимыми в резиденцию американского консула в Эдо. И вы сможете на первом же корабле отплыть в Америку.
– Мне нечего делать в Америке, – отрезал Старк и указал дулом револьвера на монастырь Мусиндо. – Мне нужно сюда.
– Мне кажется, князь Гэндзи, я уже говорила вам, что долг требует от меня остаться в Японии, – промолвила Эмилия.
– Мы окружены, – сказал Гэндзи. – Через каких-нибудь несколько минут сотни человек пустят в ход мушкеты и мечи и приложат все усилия, чтобы убить нас. Вы действительно хотите находиться здесь, когда это произойдет?
– На все воля Божья, – отозвалась Эмилия.
Старк лишь усмехнулся и взвел курки обоих револьверов.
Гэндзи поклонился и вновь повернулся к своим людям:
– Князь Каваками намерен вновь завладеть головой моего дяди, когда явится сюда за моей. Но я не намерен отдавать ему ни того, ни другого.
– Мы сами возьмем его голову, – заявил Хидё. – И оставим ее гнить под стенами его горящего замка!
– Правильно! – в один голос поддержали его самураи.
– Зачем же ждать? Давайте возьмем ее прямо сейчас!
– Стойте! – выкрикнул Гэндзи – и вовремя. Иначе его люди тут же ринулись бы в самоубийственную атаку на отряд Каваками, прямо под выстрелы. – Недавно мне было видение, проливающее свет на нынешнюю ситуацию. Это – еще не конец.
Гэндзи не стал уточнять, что видение обещало жизнь лишь ему, а о прочих ему ничего не ведомо. Главного он добился: его слова произвели нужное впечатление. К людям вновь вернулась уверенность в своих силах.
– Конечно, если кому-то просто не терпится покончить с собой, я разрешаю ему напасть на врага.
То ли это было случайным совпадением, то ли веселье обреченных переполнило чашу терпения Каваками, но в этот самый миг ударили мушкеты. Залп следовал за залпом. Пули рвали лошадиные туши с такой яростью, что в отдельных местах их просто разнесло в клочья, и со свистом проносились над головами людей.
А действительно ли то, что ему являлось, было истинными видениями? Гэндзи начал в этом сомневаться. Похоже, будто его голова и вправду скоро повиснет на луке седла Каваками, наряду с головой Сигеру. Впрочем, если вспомнить об утонченности Каваками, с него вполне станется передать головы своим адъютантам.
Но потом Гэндзи вспомнил одно правило, о котором ему когда-то сказал дед.
Предвиденное может исполниться совершенно непредвиденным образом.
Хидё увидел улыбку, играющую на губах Гэндзи, и уверенность его окрепла – несмотря на то, что дела их, казалось, шли все хуже и хуже. Лошадиные туши, разорванные пулями, начали распадаться на куски. Оторванная передняя нога ударила Хидё по плечу, отскочила и хлюпнулась в кровавую грязь. Все вокруг были забрызганы лошадиной кровью. Казалось, будто сама преисподняя вырвалась на волю. Однако же Гэндзи улыбался. Хидё крепче сжал рукоять меча. Теперь он окончательно убедился, что их ждет победа. Но как это произойдет, пока что оставалось полнейшей загадкой.
* * *
– Постарайтесь, если получится, захватить Гэндзи и Хэйко живыми, – велел Каваками своему адъютанту. – И в любом случае лицо госпожи должно остаться невредимым.
– Слушаюсь, господин. Но они уже могли погибнуть, и лица их, возможно, изуродованы. Мы выпустили в них несколько сотен пуль.
– Пока что мы всего лишь раз за разом убиваем их лошадей, – возразил Каваками. – А люди ждут, пока мы сами явимся за ними. Тогда они будут сражаться. Отложите мушкеты и беритесь за мечи.
– Слушаюсь, господин.
– Погоди. Пусть десяток твоих лучших стрелков все-таки прихватит мушкеты. Вели им, чтобы застрелили Старка, как только увидят его.
– Слушаюсь, господин.
Каваками, как всегда, наблюдал за происходящим с безопасного расстояния. Его люди составили мушкеты в козлы и извлекли мечи из ножен. Прежде они рвались бы это сделать. Прежде – да, но не теперь. Теперь они верят в превосходство стволов и пуль. Не потому, что их шестьсот мушкетов взяли верх над десятком мечей, оставшихся на стороне Гэндзи. Нет. Это ничего не доказывало. Они поверили потому, что их мушкеты с легкостью прикончили непобедимого Сигеру. Такое было бы под силу даже простому крестьянину. Две недели обучения – и крестьянин с мушкетом сможет одолеть самурая, всю жизнь совершенствовавшегося в искусстве фехтования. И спорить с этим мог лишь тот, кто закостенел в излишней приверженности традициям.
Правда, требовалось еще выработать новую тактику для нового оружия. Или позаимствовать ее у чужеземцев. Чтобы использовать огнестрельное оружие для обороны укрепленных позиций или для засады, особого ума не требуется. Вот с атакой до сих пор остается много неясного, особенно если аналогичное оружие имеется и у противника. Ведь для того, чтобы перезарядить мушкет, необходимо остановиться, и это тормозит наступление. Пока что это препятствие казалось непреодолимым. Интересно, как поступают чужеземцы? Непременно нужно будет выяснить. Когда Каваками покончит с Гэндзи, то полностью сосредоточится на огнестрельном оружии и новой стратегии. Возможно, среди чужеземцев тоже найдется какой-нибудь свой Сунь Цзы. Тогда он, Каваками, непременно изучит его «Искусство войны». Власть Токугава над сёгунатом слабеет. И вскоре их свергнут – но не по старинке, не при помощи самураев с мечами. Новый сёгун придет к власти, опираясь на мощь пуль и пороха. И этим сёгуном вполне может стать он сам. Почему бы и нет, собственно? Если древние правила более не применимы к войне, значит, они не применимы и к традициям наследования. Вскоре огневая мощь будет куда важнее знатности рода.
Ему необходимо огнестрельное оружие. Новое и мощное. И как можно больше. И пушки. И военные корабли.
Стоп. Не стоит забегать вперед. Сперва нужно разобраться с Гэндзи.
Каваками двинулся вперед, осторожничая. У людей Гэндзи, как бы мало их ни осталось, тоже имеются мушкеты. Это было бы слишком прискорбно – умереть в миг величайшего своего торжества. И потому Каваками благоразумно прятался за деревья.
* * *
– Почему они перестали стрелять? – спросил Хидё.
– Моя голова, – пояснил Гэндзи. – Чтобы забрать ее, им придется пустить в ход мечи.
Таро осторожно выглянул из-за искромсанной лошадиной туши.
– А вот и они.
Гэндзи оглядел своих людей. Все уже взялись за мечи. Брошенные мушкеты валялись в грязи. Куда эффективнее было бы встретить врага залпом, прежде чем доставать мечи из ножен. Но люди Гэндзи думали сейчас не об эффективности. Они самураи. Когда речь идет о жизни и смерти, все должен решать меч.
Гэндзи извлек свой катана. Возможно, он – последний Окумити, и потому все его видения ложны. Не будет никакого убийства, поджидающего его в будущем. Не будет ни госпожи Сидзукэ, ни рождения ребенка, ни третьего видения. Все это было обманом, заблуждением, иллюзией. Гэндзи взглянул на Хэйко и поймал ее взгляд. Они улыбнулись одновременно. Нет, не все было иллюзией, не все.
– Приготовьтесь! – велел Гэндзи своим людям. – Мы атакуем их.
Именно так надлежало умирать самураю в атаке, лицом к врагу. Подобно камню, рушащемуся с бесконечной высоты в бездну.
– Вперед…
Залп, ударивший из-за стен монастыря Мусиндо, заглушил его слова. Половина самураев Каваками, шедших в первом ряду, рухнули замертво. Наступление мгновенно превратилось в беспорядочное отступление; перепуганные люди разбегались в разные стороны, прочь от монастыря. Мушкеты ударили снова, продолжая косить соратников Каваками.
Гэндзи увидел над стеной дула – их было около четырех десятков. Но откуда они взялись? Впрочем, размышлять некогда. В тылу у отряда Каваками что-то произошло, и земля задрожала от топота копыт.
– Кавалерия! – вскрикнул Хидё. – Кто-то атакует Каваками!
– Подкрепление! – радостно воскликнул Таро.
– Откуда? До нашего княжества отсюда три дня пути, да и то если скакать во весь опор.
– Смотри! Они возвращаются!
И вправду, перепуганные люди Каваками, пытаясь спастись от кавалерийской атаки, кинулись бежать обратно, к Мусиндо. Многие попадали от очередного залпа. Но пока стрелки перезаряжали мушкеты, поток отступающих захлестнул крохотное укрепление. Гэндзи и его воинам пришлось биться изо всех сил, чтобы их не затоптали. Клинки так и сверкали. Кровь умирающих смешалась в грязи. Гэндзи слышал, как револьверы Старка выстрелили двенадцать раз и смолкли.
У Старка просто не было времени их перезаряжать. Он подобрал чей-то меч, ухватил его обеими руками и принялся работать им, как топором, кроша тела, дробя черепа и отсекая руки.
Хэйко и Ханако стояли в середине, прикрывая Эмилию с двух ctodoh, и рубили всякого, кто подбирался слишком близко.
Один из подчиненных Каваками подскочил сзади к Хидё, занятому сражением сразу с несколькими противниками, и занес меч.
– Хидё! – выкрикнула Ханако, пытаясь предупредить мужа, и кинулась к нему.
Опускающийся клинок отсек ей руку выше локтя.
Из-за леса вылетели всадники. Над ними реяли самодельные флажки с изображением воробья и стрел. Они врезались в убегающую толпу и принялись прорубать себе дорогу к Гэндзи, выкрикивая его имя как боевой клич:
– Гэндзи!
– Гэндзи!
– Гэндзи!
– Мой господин, вы видите, кто это? – потрясенно спросила Хэйко.
– Вижу, – отозвался Гэндзи. – Но не верю своим глазам.
* * *
– Я приказал больше не стрелять! – гневно произнес Каваками.
– Это не мы, господин. Кто-то стреляет из-за монастырской стены.
– Невозможно. Всякий, кто находился там, должен был погибнуть во время взрыва.
– Может, подоспел кто-то из людей Гэндзи? – Адъютант боязливо оглянулся через плечо. – Это сразу казалось странным, что он едет со столь малочисленным сопровождением. Господин, а вдруг это ловушка?
– Тоже невозможно, – отозвался Каваками. – Будь это ловушкой, Гэндзи никогда бы не согласился встретиться со мной. Он не пошел бы на такой риск, не будь у него иного выбора.
Каваками видел, как его люди отступают от монастыря, стремительно превращаясь из отряда в беспорядочную толпу.
– Похоже, наши воины движутся не в ту сторону.
– Неожиданный обстрел несколько сбил их с толку, – признал адъютант.
– Значит, иди и наведи там порядок.
– Слушаюсь, господин, – отозвался адъютант, но не сдвинулся с места.
Каваками уже готов был разразиться потоком брани, но тут сзади раздались крики:
– Гэндзи!
– Гэндзи!
– Гэндзи!
Выкрикивая боевой клич Окумити, конные самураи ударили в незащищенный тыл отряда Каваками. Кавалеристы Каваками, оказавшиеся вдалеке от собственных лошадей и мушкетов и зажатые между отрядом стрелков и атакующей конницей, окончательно утратили дисциплину. Многие побросали мечи и помчались по единственному еще не перекрытому направлению – к дороге на Эдо. А пули, клинки и лошадиные копыта тем временем косили бегущих. Каваками с его адъютантом тоже далеко не ушли – их окружили и схватили, несмотря на сопротивление. Впрочем, они особо и не сопротивлялись.
– Стойте! – воскликнул Каваками. – Живой я для вас ценнее мертвого! Я – князь Каваками.
Несмотря на пленение, его ощущение собственной значимости нисколько не умалилось. В конце концов, это не поражение, а всего лишь временная неудача.
– Хоть вы и сражаетесь под знаменем Окумити, вы не принадлежите к этому клану, верно? Кто ваш господин? Отведите меня к нему!
* * *
На протяжении пятнадцати лет Мукаи оставался верным, подобострастным помощником главы тайной полиции сёгуна. Он делал то, что велел ему его господин, Каваками, и не задумывался о частых страданиях и немногочисленных радостях, которые доставляла ему работа. В конце концов, цель жизни не в поиске радости, а в том, чтобы чтить вышестоящих, повиноваться им и повелевать нижестоящими. То есть так он думал.
Он слишком поздно узнал, что это существование – не жизнь, а всего лишь смерть заживо.
Жизнь – вот она.
Грубая животная сила скакуна, несущего его в бой, была лишь слабой тенью жизненной энергии, переполняющей сейчас все существо Мукаи.
– Гэндзи!
– Гэндзи!
– Гэндзи!
Мукаи был охвачен экстазом. Сейчас, ведя свой отряд в атаку ради спасения Гэндзи, он чувствовал себя живым воплощением божества – повелителя молний. Любовь указала ему возможности, о которых он не смел и мечтать. И деяния, свершенные во имя этой любви, навеки освободили его. Мукаи переполняло счастье – эгоистичное, личное, чистейшее счастье. Он позабыл о долге, семействе, положении в обществе, истории, традициях, обязательствах, репутации и стыде. Все это было полнейшей чепухой по сравнению с любовью. Сейчас имело значение лишь одно – поскорее соединиться с Гэндзи.
Сто восемьдесят верных вассалов покинули его небольшое имение и отправились вместе с Мукаи в этот отчаянный поход. Их подвигло на это пророчество Гэндзи о полной и окончательной победе. Насколько было известно Мукаи, подобного пророчества Гэндзи не изрекал никогда. Мукаи просто солгал, и солгал необычайно искусно. Любовь загадочным образом наделила его необходимым красноречием. Вассалы Мукаи, привыкшие видеть своего господина неуклюжим, незаметным, косноязычным, были так изумлены, что поверили всему.
И теперь, летя под знаменем с воробьем и стрелами – как тогда, во сне, – Мукаи пребывал выше страха и надежды, жизни и смерти, прошлого и будущего. Все это не имело сейчас ни малейшего значения. И Мукаи радостно и самозабвенно прорубал себе путь.
– Гэндзи!
Он выкрикивал это имя, словно объяснение в любви, словно боевой клич, словно священную мантру.
Обезумев от страха перед пулями и лошадиными копытами, многие из подчиненных Каваками попытались спрятаться в укрытии, устроенном воинами Гэндзи. И поток охваченных паникой вооруженных людей грозил вот-вот завершить то, чего не удалось организованной атаке. Над Гэндзи и его спутниками нависла смерть.
Неужто он зашел так далеко лишь затем, чтобы опоздать на считанные мгновения? Мукаи проклинал себя за глупость: он не угадал, где именно Каваками устроит засаду. Будь он наделен талантом военачальника, он давно бы понял, куда нужно двигаться, и добрался бы сюда еще несколько дней назад. Он ненавидел себя за неумение ориентироваться: как он мог свернуть не на ту тропу в горах! Если бы он лучше разбирался в движении звезд, в ветрах, в перелетах птиц, он ни за что не потерял бы несколько драгоценных часов, двигаясь вместо запада на восток. Он горько раскаивался в том, что пятнадцать лет безвылазно просидел в камерах для допросов, не видя белого света. Если бы он вел более подвижный образ жизни, то лучше знал бы здешние края, и это возместило бы ему недостаток стратегического мышления.
Нет! Если они с Гэндзи умрут, то вместе! Иначе и быть не может, раз любовь и судьба позволили им оказаться рядом! Мукаи оторвался от своих телохранителей и очертя голову ринулся в бушующее море людей и мечей.
– Гэндзи!
Бешено рубя налево и направо, Мукаи пробивался к укрытию Гэндзи. Врагов было так много, что вскоре его конь рухнул. Мукаи почти не замечал сыпавшихся на него ударов копий и мечей. Гэндзи. Он должен добраться к Гэндзи. Он продолжал сражаться, шаг за шагом продвигаясь вперед.
– Господин Мукаи! Подождите!
Вассалы Мукаи пытались прорваться за ним следом.
– Гэндзи!
– Мукаи!
Мукаи перепрыгнул через вал из лошадиных туш и оказался перед Гэндзи.
– Мой господин, – с поклоном произнес он. – Я прибыл, как и обещал.
– Берегитесь! – Гэндзи отбил чей-то удар, нацеленный в спину Мукаи. – Нам придется сейчас обойтись без обмена любезностями. Должен сказать, что я чрезвычайно удивлен – и очень рад вас видеть, Мукаи.
– Мой господин, – повторил Мукаи. Любовь, прежде наделившая его красноречием, теперь лишила его дара речи. – Мой господин…
И это было все, что он мог сказать.
Гэндзи был весь в крови, с головы до пят. Мукаи не мог бы сказать, чья эта кровь – самого Гэндзи, вражеская или лошадиная. Да и какое это имело значение? В этот драгоценный миг обреченности, когда он плечом к плечу с Гэндзи сражался против великого множества врагов, всякая разница между понятиями «я» и «не я» исчезла. Не существовало больше ни субъекта, ни объекта, ни отсутствия субъекта и объекта. Время не шло, но и не стояло. Что происходило сейчас в нем, а что – вовне? Мукаи не мог бы ответить на этот вопрос. Этот вопрос просто не имел смысла.
– Мой господин…
Несколько отчаянных мгновений казалось, что их конец настал. Людей Каваками было слишком много, а людей Гэндзи – слишком мало. На место каждого зарубленного врага вставало трое. А потом, в тот самый миг, когда круг вражеских мечей уже готов был сомкнуться, со стен монастыря ударил очередной залп, и бой прекратился. Сподвижники Каваками, словно услышав некую безмолвную команду, принялись бросать оружие и падать ниц.
Все было кончено.
– Вы победили, мой господин, – сказал Мукаи.
– Нет, – возразил Гэндзи. – Это вы победили, Мукаи. Победа принадлежит вам, и только вам.
Мукаи улыбнулся – улыбка была столь сияющей, что ему самому показалось, будто от его тела исходит свет, – и рухнул.
Гэндзи едва успел подхватить его.
– Мукаи!
Тут подоспели вассалы Мукаи.
– Господин!
Мукаи взмахом руки велел им отойти. Он неотрывно смотрел в лицо Гэндзи.
– Куда вы ранены? – спросил Гэндзи.
Но Мукаи ни капли не волновали его раны. Он хотел сказать Гэндзи, что пророческие сны приходят не только к провидцам, но и к простым людям, таким, как он, Мукаи, если ими движет искреннее чувство. Он хотел сказать, что уже видел эту сцену – совершенно отчетливо, в малейших подробностях: кровь, объятия, смерть, бесстрашие, и самое главное – вечное экстатическое единение, превосходящее всякие пределы восприятия, ощущения и понимания.
А потом даже это желание ушло, и осталась лишь улыбка.
– Господин!
Вассалы Мукаи потрясенно смотрели, как Гэндзи опускает тело их господина на землю. Мукаи сказал им, что Гэндзи предрек победу. Но ни словом не упомянул, что сам он при этом погибнет.
– Господин Мукаи умер, – сказал Гэндзи.
– Князь Гэндзи, но что же нам теперь делать? Раз господин Мукаи умер, мы остались без хозяина. У него нет наследников. Наверное, сёгун конфискует его владение.
– Вы – верные вассалы вернейшего и самоотверженнейшего из друзей, – сказал Гэндзи. – Всякий из вас, кто пожелает, может поступить ко мне на службу.
– Тогда отныне мы – ваши вассалы, князь Гэндзи. – Бывшие военачальники Мукаи низко поклонились новому господину. – Ждем ваших распоряжений.
– Превосходно! – подал голос Каваками. – Как это трогательно, как драматично! Возможно, когда-нибудь это превратится в эпизод из пьесы кабуки, посвященной вам, князь Гэндзи.
Он восседал на коне и смотрел на них сверху вниз, с обычным своим самоуверенным видом. Его окружали люди Мукаи, но из трепета перед его высоким рангом обращались с Каваками скорее как с гостем, чем как с пленником. На фоне всех окружающих, только что вышедших из горнила боя, одежды Каваками и его адъютанта казались просто-таки вызывающе чистыми.
– Сойди с коня, – велел Гэндзи.
Каваками нахмурился:
– Я бы посоветовал вам не увлекаться сверх меры. Ничего ведь не изменилось, за исключением ваших шансов выжить.
Каваками никогда не был особенно искусным фехтовальщиком. Его искусство заключалось в другом. Это было знание, которым Окумити якобы владели лучше, чем кто-либо другой. Какая, однако, ирония судьбы!
– Если вы поведете торг разумно, то можете на самом деле получить значительную выгоду. Я бы предложил…
Гэндзи схватил Каваками за руку, сдернул с седла и швырнул на землю.
Каваками, кашляя и отплевываясь, поднял голову. Теперь его лицо было измазано в кровавой грязи.
– Вы!..
Меч Гэндзи взлетел над его головой и опустился, перерубив шею почти у самых плеч. Голова хлопнулась на землю. В воздух мгновенно ударил алый фонтан – и быстро иссяк, когда давление крови в жилах упало. Труп распластался в грязи; голова, удерживаемая хрящом, валялась между плечами; на лице, обращенном к небу, застыло ошеломленное выражение.
Гэндзи взглянул на адъютанта. Когда Каваками говорил о происхождении Хэйко, тот находился в шатре.
– Князь Гэндзи!.. – взмолился адъютант.
– Убейте его, – приказал Гэндзи.
Двое воинов, стоявших по бокам от адъютанта, ударили одновременно. Труп рухнул на землю тремя кусками: голова, правое плечо и все прочее.
Гэндзи перевел взгляд на сбившихся в груду пленников. Их было около трех сотен. Рядовые самураи. Вряд ли они знали что-нибудь важное. Каваками всегда стремился быть самым осведомленным и терпеть не мог делиться сведениями. Так что мало кто мог быть посвящен в эту тайну. Адъютант ее знал. Возможно, Мукаи тоже. Кто еще? Жена Каваками? Его наложницы? Другие гейши? Даже если он примется убивать направо и налево, всегда останется возможность упустить кого-то. Но теперь, когда Каваками мертв, это уже не так страшно. Кто посмеет выступить с таким вопиющим утверждением, не имея надлежащих доказательств? Вот он, ключ ко всему! Надлежащие доказательства!
– Проверьте монастырь, не заложена ли еще где-нибудь взрывчатка, – распорядился Гэндзи. – Если все чисто, приготовьте купальню.
– А как быть с пленными, господин?
– Отпустите их. Но без оружия.
– Да, господин.
С доказательствами он разберется – сразу же, как только сможет. А пока надо подумать о предстоящей встрече с сёгуном.
* * *
Каким-то чудом Сэйки уцелел во время мощного взрыва в монастыре. Когда стрелки Мукаи извлекли его из-под изуродованных трупов Масахиро и его коня, Сэйки был жив. Он с трудом держался на ногах, и когда отряд двинулся к Эдо, Сэйки понесли на носилках. В ушах у него до сих пор звенело, и за этим звоном он почти ничего не слышал. Но сильнее всего Сэйки печалило то, что он не видел, как Каваками лишился головы. Вот на что он с удовольствием бы полюбовался. Сэйки решил, что попросит Хидё рассказать об этом во всех подробностях, как только его слух восстановится хоть отчасти.
* * *
Итана Круза в монастыре не оказалось. Но где-то он да был, и он был жив. Старк оглянулся на монастырь. Он проезжал здесь уже во второй раз и запомнил дорогу. Теперь он сможет добраться сюда из Эдо.
И он найдет Итана Круза.
* * *
Эмилия не ощущала под собою седла. Она почти не чувствовала собственного тела. Глаза ее были открыты, но окружающие картины не доходили до сознания девушки.
Она была в шоке.
Столько крови!
Столько смертей!
Эмилия пыталась припомнить что-нибудь утешающее из Библии. Но ей ничего не приходило на ум.
* * *
В тот миг, когда казалось, что все они вот-вот умрут, Гэндзи встретился с ней взглядом и улыбнулся прежней, знакомой улыбкой. Но теперь он снова принялся избегать ее. Он старался этого не показывать, но от Хэйко это не скрылось. Она вообще очень хорошо улавливала всяческие нюансы и оттенки.
Что же такого Каваками сказал Гэндзи во время их встречи?
* * *
Лежавшая на носилках Ханако смотрела на Хидё. Она очень гордилась им. С каждым критическим моментом он совершенствовался и становился все храбрее и сосредоточеннее. Он даже на коне теперь сидел по-иному. Хидё постепенно становился прекрасным самураем. Ему теперь не хватало лишь одного – подходящей жены.
– Я освобождаю тебя от супружеской клятвы, – сказала Ханако и отвернула голову.
Ни единой слезинки не скатилось по ее щеке. Ханако старалась дышать ровно, чтобы не выдать своей боли.
Хидё повернулся к едущему рядом Таро:
– Она бредит.
– Я больше не гожусь тебе в жены, – повторила Ханако.
– Да, совершенно явственный бред, – согласился Таро. – Но ведь даже самые могучие воины, страдая от ран, в бреду часто бормочут какую-то нелепицу. Наверное, причиной тому потеря крови и сильное потрясение.
– Тебе нужна здоровая спутница жизни, – добавила Ханако, – а не калека, вызывающая насмешки или жалость.
Хидё и Таро продолжали игнорировать ее слова.
– Ты видел, как она бросилась под меч? – спросил Хидё.
– Это было потрясающе! – отозвался Таро. – Я видел такое только в пьесах кабуки, а в жизни – ни разу!
– Всякий раз, увидев ее пустой рукав, я с благодарностью буду вспоминать, как она спасла мне жизнь, – сказал Хидё.
– Я не смогу ни удержать поднос, ни правильно взять чайничек или кувшинчик с сакэ, – сказала Ханако. – Кто захочет, чтобы ему прислуживала однорукая калека?
– К счастью, ее правая рука цела, и она может держать оружие, – заметил Таро. – Мало ли, вдруг опять случится такое, что ей придется встать рядом с тобой.
– Да, верно, – согласился Хидё. – И одной руки вполне хватит, чтобы поднести к груди младенца и чтобы поддержать малыша, который учится ходить.
Ханако не могла больше сдерживаться. Она дрожала от переполнявших ее чувств. Из глаз ее хлынули горячие слезы. Ей хотелось поблагодарить Хидё за постоянство, но рыдания мешали ей говорить.
Таро поклонился, извиняясь, и перебрался в хвост отряда. И там, среди бывших вассалов Мукаи, тоже дал волю чувствам.
И лишь Хидё не плакал. Со стальным самообладанием, приобретенным в бою, он не позволил себе лить слезы. Увечье Ханако глубоко печалило его, но эта печаль была ничтожна по сравнению с почтением к ее истинно самурайскому мужеству и всевозрастающей любовью.
Безжалостность войны и радость любви. Воистину, они едины.
Покачиваясь в седле, Хидё двигался к Эдо.
