Эмилия все тщательно продумала. Она готова была сказать князю Гэндзи, что теперь они с Мэтью помолвлены. Что таков обычай ее единоверцев: если один умирает, другой занимает его место. Что ее грядущий брак с Цефанией основывался на вере, а не на любви, – так же, как и брак с Мэтью.

Все это, конечно, было притянуто за уши, но Эмилия надеялась на разницу культур; авось ее объяснение все-таки покажется японцам правдоподобным! Ведь множество японских обычаев просто не укладывались у нее в голове. Должно быть справедливым и обратное. Тогда ее слова не вызовут подозрения.

Мэтью согласился подтвердить, что они и вправду жених и невеста. Это хорошо. А со временем она уж как-нибудь отыщет другую причину, которая позволила бы ей остаться в Японии, ведь на самом деле Мэтью не собирается жениться на ней, да и она не желает выходить за него замуж. Ничего. Настанет срок, и она что-нибудь придумает. Обязательно. Ведь у нее просто нет другого выхода. Она никогда не вернется в Америку. Никогда и ни за что.

К огромному облегчению Эмилии – она толком не умела врать, – ей не пришлось отстаивать свое право не покидать Японию. Когда князь Гэндзи объявил, что они переезжают из Эдо в Акаоку, его княжество, находящееся на острове Сикоку, он просто счел само собой разумеющимся, что Эмилия и Мэтью едут с ним.

И вот теперь она путешествовала вместе с утонченным молодым князем. Мэтью и госпожа Хэйко уехали в другую сторону. Дядя князя, Сигеру, вернулся по их следам. Хидё остался у перекрестья дорог. Хотя никто об этом не говорил, ясно было, что японцев беспокоит возможная погоня. А что означал обстрел с моря? Неужто кто-то из империй-преступников – Британия, или Франция, или даже Россия – напал на Японию, чтобы сделать ее своей колонией? Эмилия была уверена, что Соединенные Штаты не могут быть причастны к столь аморальным действиям. Америка сама некогда была колонией и ненавидела любые попытки подчинить независимые народы. Да, Америка одобрила политику открытых дверей, позволяющую всем народам беспрепятственно общаться меж собой, и не признавала притязаний империй на якобы законно принадлежащие им сферы влияния. Эмилия хорошо помнила, как это объяснял Цефания. Наверно, теперь ей следует снова называть его не Цефанией, а мистером Кромвелем. Царствие ему Небесное.

В долине было не так холодно, как наверху, в горах. Утром они свернули на юго-запад. Эмилия определила это по солнцу. Они ехали по тропе вдоль мелкого ручья; течение было таким быстрым, что ручей не замерзал до конца. Снег местами слежался в плотную корку, и теперь эта корка похрустывала под копытами лошадей.

– А как по-вашему будет снег? – поинтересовалась Эмилия.

– Юки.

– Юки. Красивое слово.

– Если нам придется задержаться здесь, оно перестанет казаться вам красивым, – сказал князь Гэндзи. – Здесь неподалеку есть небольшая хижина. Скромный приют, но все лучше ночевки под открытым небом.

– Я выросла на ферме; я привычна к скромности и простоте.

Гэндзи весело улыбнулся:

– Представляю себе! А что вы выращивали? Думаю, не рис!

– Мы выращивали яблоки.

Эмилия ненадолго умолкла, вспоминая счастливые годы детства, своего красивого отца, красавицу-мать, милых младших братьев… А больше она ничего не стала вспоминать, чтобы не позволить недавнему прошлому отравить ее былое счастье.

– Рисовые плантации и сад ничуть не схожи между собою. Однако же мне кажется, что самая суть работы земледельца повсюду одинакова, что бы он ни выращивал. Он всегда зависит от времен года и превратностей погоды, и это главное.

– Превратностей?

– Превратности – неожиданные изменения. Единственное число – превратность.

– Ага. Превратность. Спасибо.

Он запомнит это слово. Он запоминает каждое новое слово, которое сообщает ему Эмилия. Его способности произвели на девушку глубокое впечатление.

– Вы быстро учитесь, князь Гэндзи. За эти три недели ваше произношение заметно улучшилось и словарь расширился.

– Это всецело ваша заслуга, Эмилия. Вы – необыкновенно терпеливый наставник.

– С хорошим учеником всякий учитель покажется хорошим, – сказала Эмилия. – И конечно же, если превозносить наставника за достижения ученика, то следует отдать должное и Мэтью.

– За успехи госпожи Хэйко – несомненно. А своими я обязан исключительно вам. Мэтью я понимаю гораздо хуже. Мне показалось, или ваше произношение действительно несколько отличается?

– Вы совершенно правы.

– Вы произносите слова четко, без растягивания – это чем-то напоминает речь японцев. А он говорит – будто напевает, вот так…

И Гэндзи столь похоже воспроизвел ленивый, тягучий выговор Мэтью, что Эмилия расхохоталась.

– Прошу прощения, князь. Вы так похоже его передразнили!..

– Вам не за что извиняться. Однако же ваш смех вызвал у меня некоторое беспокойство.

– В самом деле?

– Да. В Японии мужчины и женщины говорят по-разному. Если какой-нибудь мужчина вдруг заговорит как женщина, то все станут насмехаться над ним. Надеюсь, я не совершил подобной ошибки с вашим языком.

– О нет, князь Гэндзи! Уверяю вас, вы говорите как настоящий мужчина! – выпалила Эмилия и покраснела. Она ведь совсем не то хотела сказать! – Мы с Мэтью выговариваем звуки по-разному вовсе не потому, что он – мужчина, а я – женщина. Просто он из Техаса – это на юге нашей страны. А я из Нью-Йорка. Это на севере. Английская речь в этих краях различается довольно сильно.

– Очень рад это слышать. В Японии насмешка – могущественное оружие. Многие умирали из-за нее, и многие убивали.

Да, Цефания упоминал о том, что японцы невысоко ценят жизнь. Они убивают и умирают по самым нелепым поводам. Если два самурая на улице вдруг случайно зацепятся друг за друга ножнами, тут же последует поединок. И прекратится он лишь со смертью одного из участников.

«Это наверняка преувеличение».

«Ты когда-нибудь слышала, чтобы я что-нибудь приукрашивал?»

«Нет, сэр».

«Не сэр, а Цефания. Не забывай: я теперь твой нареченный жених».

«Да, Цефания».

«Их обостренное чувство чести приводит к неслыханным крайностям. Если заговорить с самураем недостаточно вежливо, он воспримет это как оскорбление и решит, что собеседник насмехается над ним. Если обратиться к нему слишком вежливо, результат будет тот же самый. „Погибели предшествует гордость, и падению надменность“».

«Аминь», – сказала Эмилия.

«Мы должны на собственном примере научить их смирению и тем самым привести к спасению».

«Да, Цефания».

– Значит, когда в Японии заговорят по-английски, я могу быть уверен, что у меня правильное произношение? – спросил князь Гэндзи.

– Несомненно.

– Спасибо, Эмилия.

– Не за что, князь Гэндзи. Можно, я исправлю построение фразы?

– Пожалуйста.

– Вы сказали: «Когда в Японии заговорят по-английски». Слово «когда» предполагает, что речь идет о чем-то неизбежном. Здесь же уместнее употребить слово «если».

– Я и говорил о неизбежном, – откликнулся Гэндзи. – Мой дед предсказал, что так будет.

– Предсказал? Простите, князь, но в это трудно поверить. С чего бы вдруг вашим соотечественникам вздумалось учить наш язык?

– Он не сказал, почему так произойдет. Он предвидел лишь результат – не причину.

Эмилия решила, что князь неправильно выбрал слово.

– Предвидеть – это значит знать что-то заранее.

– Да.

– Но ведь не мог же он знать о чем-то прежде, чем это произойдет?

– Он это знал.

Эмилию пробрал озноб. Гэндзи утверждает, будто его дед обладал силой, даруемой лишь избранникам Божьим. Это богохульство. Надо попытаться уговорить его не совершать столь ужасного греха.

– Князь Гэндзи, лишь Иисусу Христу и пророкам Ветхого Завета открывалось грядущее. Мы же должны теперь стараться понять их слова. Иных пророчеств быть не может. Христианам не полагается верить в такое.

– Вера тут ни при чем. Если б это был вопрос веры, я мог бы решать, верить или нет. И мне было бы намного проще жить.

– Иногда люди строят предположения, и если предположения по какой-то случайности оправдываются, их называют пророчествами. Но сходство здесь лишь внешнее. Одни лишь пророки могли милостью Божьей прозревать будущее.

– Я бы не назвал это милостью. Это куда больше похоже на фамильное проклятие. У нас нет выбора – мы рождаемся такими. Только и всего.

Эмилия ничего не ответила. Что тут можно сказать? Гэндзи говорил так, будто на самом деле был убежден в том, что обладает подобным даром. Если он будет упорствовать в своем мнении, то не просто окажется проклят за богохульство, – он рискует лишиться рассудка. Иллюзии заставят его во всем находить несуществующие знаки и предзнаменования, а воображение дополнит остальное. Ей нужно быть терпеливой. Терпеливой и старательной. Заблуждения, укоренявшиеся столетиями, не изживешь ни за день, ни за неделю, ни за месяц.

От осознания собственной праведности у Эмилии потеплело на душе. Господь недаром направил ее сюда. И теперь она поняла, в чем заключается ее миссия. Эмилия мысленно дала обет Богу. Она спасет душу князя Гэндзи, даже если это будет стоить ей жизни. Быть может, Господь явит им обоим свое безграничное милосердие.

Некоторое время они ехали в молчании.

Когда тень гор наползла на долину, князь Гэндзи сказал:

– Если мы поедем по тропе, то не успеем добраться к хижине до наступления ночи. Давайте попробуем пройти здесь. Правда, нам придется вести лошадей, а не ехать на них. Как вы полагаете, вам это под силу? Здесь гораздо ближе.

– Да, я справлюсь.

Они свернули и вместо того, чтоб двигаться вдоль ручья, направились вверх по пологому склону. Неподалеку от вершины им встретилась небольшая заснеженная луговина. При ее виде Эмилию захлестнули воспоминания. У них в Яблоневой долине была очень похожая. И даже снег лежал так же. Действительно ли она по чистой случайности набрела на пейзаж, столь живо воскрешающий в ее памяти давно минувшие дни? Или просто ее тоска придала чужеземному пейзажу сходство с тем, родным и знакомым?

– Какое чудное место для снежных ангелов, – невольно вырвалось у девушки.

– Что такое снежные ангелы?

– А вы никогда их не делали?

– Никогда.

– Тогда давайте я вам покажу. Это быстро, буквально одна минутка.

Эмилия присела на снег, стараясь двигаться так, как подобает леди. Она легла на спину и раскинула руки и ноги, следя за тем, чтобы подол юбки не поднялся выше щиколоток, а потом энергично замахала конечностями. И рассмеялась, сообразив вдруг, как глупо она сейчас выглядит. Закончив, она поднялась, не смазав отпечатка на снегу.

– Вот, видите?

– Возможно, чтобы различить ангела в этом изображении, нужно сперва хорошенько представить его себе.

Эмилия искренне огорчилась. Ведь у нее и вправду получился замечательный снежный ангел!

– Возможно.

– Эмилия!

– Что?

– Могу я полюбопытствовать, сколько вам лет?

– Через месяц будет семнадцать.

– А! – произнес Гэндзи таким тоном, словно ему все стало ясно. Так говорят дети о взрослых.

– А вам сколько? – поинтересовалась Эмилия. Вообще-то она, конечно, поддалась раздражению. Иначе она никогда не стала бы вести себя так грубо.

Но князь Гэндзи не успел ответить на ее вопрос.

Из-за деревьев выскочили несколько человек. Издавая громкие боевые кличи, они накинулись на Гэндзи, метя в него копьями и пиками. Гэндзи успел выхватить меч и отразить удар первого нападающего, но в тот же миг две пики ударили его в спину. Круг нападавших сомкнулся.

Потрясенная Эмилия застыла, не в силах даже шелохнуться.

Гэндзи упал, и нападающие разразились победными воплями. Снег окрасился кровью.

– Гэндзи! – вскрикнула Эмилия.

Это имя заставило их остановиться. Неизвестные – их было девять человек – отскочили, и на лицах их отразился страх. Эмилия слышала, как они несколько раз со страхом повторили имя Гэндзи. А потом до нее донеслось еще одно знакомое имя.

– О нет! Это же племянник Сигеру!

– Какой ужас! Нам посчастливилось застать врасплох самурая – и это оказался князь Гэндзи!

– Лошадь князя на вкус ничуть не хуже любой другой.

– Сигеру явится по наши души. И он не станет убивать нас быстро. Я слыхал, он любит сперва помучить.

– Нам нужны эти лошади. Я не хочу больше голодать.

– Лучше я буду голодным, чем мертвым!

– Согласен. Давайте извинимся и уйдем.

– Смотрите!

Князь лежал неподвижно. Уродливая чужеземная женщина склонилась над ним и что-то бормотала на своем грубом наречии. Вокруг князя расплывалось алое пятно.

– Теперь мы не можем остановиться. Слишком поздно.

– Давайте сперва попользуемся женщиной, а потом убьем ее.

– Что ты такое говоришь? Мы же не преступники!

– Нет, преступники. Что нам мешает поступить так? Все равно больше одного раза нам головы не отрубят.

– Тебе что, не интересно посмотреть, какая она? Я слыхал, будто у чужеземцев тело покрыто шерстью, как у дикого кабана.

– А я слыхал, будто это больше похоже на мех норки, во всяком случае здесь, внизу.

Мужчины уставились на Эмилию.

– Погодите. Сперва надо убедиться, что князь вправду мертв. Самураи – странные существа. До тех пор, пока он дышит, он способен убивать.

– Да умер он! Видишь? Она разговаривает с ним, а он не отвечает.

– Не будем рисковать. Перережьте ему горло.

Эмилия не знала, что ей делать. Она чувствовала, как теплая кровь Гэндзи пропитывает его и ее одежду и мгновенно застывает. Князь был ранен в грудь и в спину. Нужно как можно быстрее остановить кровотечение, иначе он умрет. Сквозь одежду Эмилия не могла разобрать, куда именно он ранен и насколько серьезны эти раны. Прежде всего надо раздеть его. Но вдруг она потревожит раны и князь умрет еще быстрее? Положение было ужасное. Но если ничего не предпринять, он точно умрет!

Когда у нее вырвалось имя Гэндзи, бандиты на миг остановились и попятились.

Теперь они стояли и о чем-то спорили, время от времени поглядывая в сторону Гэндзи. Несколько раз в их речи проскользнуло имя Сигеру. Потом четверо вроде бы собрались уходить, но их главарь указал на Гэндзи и произнес несколько слов. Должно быть, он переубедил своих людей, поскольку все остались на месте.

– Быть может, они раскаялись в своих деяниях, – сказала Эмилия, – и теперь помогут нам, чтоб загладить свою вину.

Гэндзи дышал, но не отвечал.

– Все мы в воле Господней.

Тем временем разбойники прекратили спор и снова приблизились к ним. Эмилия подумала, что они хотят им помочь. В конце концов, они ведь остановились. И они упоминали имя Сигеру. Это внушало ей надежду. А потом Эмилия увидела у них в руках ножи.

Эмилия прижала Гэндзи к себе и закрыла его своим телом. Бандиты принялись громко кричать – то ли на нее, то ли друг на друга. Один из них схватил Эмилию за запястья. Остальные вырвали Гэндзи у нее из рук. Бандит, державший Эмилию, повалил ее на снег и попытался задрать ей юбку. Главарь прикрикнул на него. Тот обернулся и что-то проорал в ответ.

Тут Эмилия вспомнила о револьвере, который дал ей Мэтью.

Воспользовавшись тем, что державший ее насильник отвлекся, Эмилия достала револьвер из кармана, взвела курок, как показывал Мэтью, прижала дуло к груди бандита и спустила курок.

Громыхнул выстрел, и на убийц брызнули кровь и ошметки плоти их незадачливого сотоварища, Эмилия взвела курок, приставила дуло к груди второго нападавшего и снова нажала на спусковой крючок. Потом она еще дважды выстрелила в удирающих, но оба раза промахнулась.

Но что же ей делать дальше?

У нее на руках тяжело раненный человек, а все, что у нее есть, – это револьвер с двумя патронами и две лошади. А где-то поблизости бродят бандиты, и они могут вернуться, чтобы завершить начатое. Эмилия не знала ничего. Где она находится? В какой стороне хижина, о которой говорил Гэндзи? Она не сможет вернуться к перекрестку, у которого остался Хидё, ей не добраться до Акаоки. В любом случае Гэндзи не выдержит дороги. Но если она что-нибудь не придумает, за ночь они тут замерзнут насмерть.

Эмилия поволокла Гэндзи под деревья. Рощица была редкой и не могла защитить их от поднимающегося ветра и снега, который как раз начал падать с неба. Требуется что-нибудь получше.

Девушка отыскала в соседней лощине подходящее углубление. Ей едва хватило сил, чтобы перетащить Гэндзи туда. Эмилия поняла, что больше не сдвинет его с места. Придется сооружать укрытие прямо над ним. В первый вечер после того, как они покинули Эдо, Хэйко и Хидё соорудили из ветвей шалаши. Нужно и ей сделать что-нибудь в этом роде.

Когда-то под Рождество, когда маленькая Эмилия пожаловалась на холод, мама рассказала ей про эскимосов, живущих далеко на севере, в стране вечной зимы. Их дома построены изо льда, но внутри там тепло. Холодные стены не пропускают внутрь холодный воздух и удерживают внутри тепло. Так сказала мама и даже нарисовала картинку: круглый домик, построенный из ледяных кирпичиков, а рядом с ним довольные круглолицые эскимосики лепят снеговика. Что это было, правда или выдумки? Скоро она узнает это на собственном опыте.

Эмилия составила ветви так, как это делал Хидё. Самурай просто нарубил тогда жерди нужной длины. Эмилия попыталась подражать ему, но у нее ничего не вышло. Чтобы так рубить, нужно уметь обращаться с мечом. Потому Эмилия просто подыскала более-менее подходящие ветви среди валежника. Потом девушка накрыла шалаш своей шалью и засыпала ее снегом; получилась крыша. Оставшиеся внизу щели она просто залепила снегом. Хижина получилась не круглой, как у мамы на картинке, а довольно корявой. Но зато это был настоящий ледяной домик.

Эмилия забралась внутрь и завалила снегом вход, оставив лишь небольшое отверстие – чтобы было чем дышать. Стало ли внутри теплее, чем снаружи? Эмилии казалось, что да. Если хижина и не отличалась особым уютом, она, по крайней мере, защищала от снегопада.

Эмилия совершенно не разбиралась в ранах. Но раны Гэндзи выглядели ужасно. Сквозь ту, что на груди, виднелись ребра. Две на спине были глубокими, и с каждым ударом сердца из них толчками выходила кровь. Эмилия сняла нижнюю юбку, порвала ее на полосы и перебинтовала князя, как сумела. Когда она взялась за платье Гэндзи, чтобы снова одеть его, одежда захрустела от заледеневшей крови. Эмилия вспомнила, что в тюках, притороченных к седлам, остались одеяла. Она укрыла Гэндзи своим жакетом и выбралась наружу.

Лошади пропали. Эмилия заметила на снегу следы, похожие на отпечатки копыт. Но она не была в этом точно уверена: падающий снег уже наполовину занес их. И все-таки Эмилия, вознеся безмолвную молитву, двинулась по этим следам. Да. Вот и лошадь. Эмилия облегченно вздохнула, увидев, что это ее смирная кобылка, а не бешеный жеребец, на котором ездил Гэндзи.

– Корица, иди сюда.

Корицей звали ее лошадку, оставшуюся в Яблоневой долине. Она была рыжевато-коричневой, как и эта. Эмилия пощелкала языком и протянула ладонь. Лошадям это нравится.

Кобылка фыркнула и испуганно отскочила. Может, она чует кровь?

– Ну не бойся. Все хорошо. Все замечательно.

Ласково приговаривая, Эмилия медленно двинулась к лошади. Та продолжала пятиться. Но постепенно расстояние между ними стало сокращаться.

– Хорошая девочка… Корица – хорошая девочка…

Эмилия уже подошла к кобыле на расстояние вытянутой руки, когда сзади послышался какое-то странное рычание. Эмилия потянулась было за револьвером, но, увы, револьвер забыт в кармане жакета, а жакет – в хижине. Эмилия обернулась, думая, что сейчас увидит волка. Но это был жеребец Гэндзи. Он стоял, опустив голову, и бил копытом. Кобыла снова отскочила в сторону.

Эмилия медленно попятилась. Ей вовсе не хотелось, чтобы жеребец набросился на нее. Она даже не стала пытаться разговаривать с конем; ей не верилось, чтобы эта зверюга откликнулась на ласковое слово. Эмилия отошла на каких-нибудь десять ярдов, когда жеребец внезапно припустил с места в галоп – но, к счастью, не в ее сторону. Кобыла не спеша затрусила вниз по склону, а жеребец погнался за ней.

Эмилия облегченно вздохнула. Но радость ее была недолгой. Пока Эмилия шла за Корицей, она почти не глядела по сторонам. А теперь она огляделась и не увидела шалаша. Даже ложбина – и та скрылась. Эмилия заблудилась.

Снегопад делался все сильнее, как будто снежные тучи решили просто улечься на землю.

Снежинки опускались на Эмилию и таяли; ледяная вода текла под одежду. У девушки начали неметь руки и ноги. Скоро они с Гэндзи умрут. Слезы замерзли у нее на щеках. Нет, она не боялась смерти. Но у нее болело сердце за Гэндзи. Умереть вдали от дома, в глуши, в одиночестве, где некому его поддержать, некому сказать слова утешения… А душа его пойдет в чистилище – такова участь всех некрещеных. Она пообещала Богу, что спасет душу Гэндзи, и не исполнила обещания…

Эмилия села прямо в снег и расплакалась.

Нет, она этого не допустит!

Девушка подавила рыдания. Она поклялась Богу. Значит, пока она жива, она должна стараться сдержать слово. А то, что она сейчас чувствует, не скорбь, а жалость к себе – худшая сторона гордыни.

Думай!

Все вокруг скрывала пелена снегопада; видно не дальше, чем на несколько шагов. Но это и не важно, все равно она не помнит никаких примет. Надо сообразить, поднималась ли она, когда шла за кобылой, или спускалась, и тогда, быть может, ей удастся отыскать обратную дорогу.

Вниз.

Кажется, кобыла отступала вниз по склону. А значит, шалаш где-то выше. И близко. Она шла очень медленно и просто не успела бы уйти далеко. Эмилия осторожно ступила в глубокий снег. Потом сделала еще шаг. И еще. На четвертом шаге ее нога провалилась куда-то вниз. Под снегом оказался обрыв, и Эмилия туда полетела. Она прокатилась по склону и остановилась, лишь врезавшись во что-то твердое.

Это оказался навес.

Она избрала ошибочное направление. Если б она не сорвалась с обрыва, то так и шла бы куда-то сквозь метель, пока не уснула бы вечным сном. Метель успела покрыть шалаш новым слоем снега и скруглить его силуэт. Теперь шалаш куда больше походил на эскимосскую хижину с маминого рисунка. Эмилия прокопалась сквозь снег и забралась внутрь.

Гэндзи был жив. Точнее, еле жив. Дыхание его сделалось прерывистым и неглубоким. Холодная кожа приобрела синеватый оттенок. А укрыть его нечем – лошадь ускакала вместе с одеялами. И огонь не развести. Мама рассказывала, что индейцы добывали огонь трением – терли два куска дерева друг о друга. Но для этого наверняка нужно знать какую-нибудь хитрость. Нет, единственный источник тепла, которым она располагает, – это ее собственное тело.

Что будет большим грехом: лечь с мужчиной, который ей не муж, или сидеть и смотреть, как он умирает? Первая заповедь гласит: «Не убий». Значит, надо на нее и опираться. И кроме того, она же возляжет с ним вовсе не в том смысле, который подразумевается в Библии. Она хочет спасти его, а не предаться с ним прелюбодеянию.

Эмилия зажмурилась и принялась молиться. Она просила Бога заглянуть в ее сердце и убедиться в чистоте ее побуждений. Она просила Господа простить ее, если она всетаки ошибается. Если Господь может спасти лишь одного из них, пусть это будет Гэндзи. Ведь она крещена, а он – нет.

Эмилия быстро стянула с себя всю одежду, кроме панталон. Потом раздела Гэндзи, оставив лишь набедренную повязку. Она изо всех сил старалась не смотреть куда не следует. Девушка постелила окровавленную одежду Гэндзи поверх слоя сосновых иголок, накрыла ее своим жакетом и уложила Гэндзи на эту импровизированную подстилку. Затем улеглась сама, так чтобы укрывать раненого своим телом, но не придавливать его слишком сильно. Кровотечение вроде бы остановилось, но, если потревожить раны, они могут вновь начать кровоточить. А из оставшейся одежды ей удалось соорудить для них вполне приличный кокон.

Кожа Гэндзи утратила тепло и мягкость. Он даже не дрожал. Обнимать его было все равно что обнимать ледяную статую. Казалось, что скорее уж он заморозит Эмилию, чем она его отогреет. Но жар ее тела оказался сильнее холода.

Над губой Гэндзи выступила единственная капелька пота.

Постепенно князь стал дышать глубже.

Эмилия уснула со счастливой улыбкой на губах.

Очнувшись, Гэндзи обнаружил, что ничего не видит. Его лихорадило, спина и грудь болели. Он был связан каким-то таким образом, что не мог даже пошевельнуться. Кто-то лежал на нем, прижимая его к земле.

Гэндзи рванулся с громким воплем, извернулся и оказался сверху.

– Где мы?

Он – пленник. По крайней мере, это Гэндзи знал. Но чей?

В ответ послышался странный голос, бормочущий бессмысленные, неразборчивые слова. Голос был женским. Он уже где-то слыхал его. Наверное, во сне. Или в видении.

– Госпожа Сидзукэ?

Она что, тоже пленница?

Женщина заговорила снова. Она попыталась освободиться из захвата. Гэндзи покрепче сжал ее запястья, и она тут же прекратила вырываться. Голос ее звучал успокаивающе. Она пыталась что-то объяснить.

– Я вас не понимаю, – сказал Гэндзи.

Госпожа Сидзукэ, если, конечно, это и вправду была она, продолжала что-то бормотать на своем тайном языке.

Почему он ничего не видит? Его что, ослепили? Или держат в подземелье, куда не проникает ни лучика света? И кто эта женщина – орудие его мучений? Каваками. Въедливый Глаз сёгуна. Это в его духе – использовать женщину. Гэндзи подумал о Хэйко. Но эта женщина – не Хэйко. Или все-таки Хэйко? Нет. Хэйко он бы понял. Или нет?

– Хэйко!

Женщина заговорила опять, на этот раз более взволнованно, но все так же непонятно. В ее речи слышалось лишь два знакомых слова: «Гэндзи» и «Хэйко». Кто бы ни была эта женщина, она его знала. Голос ее был знакомым, а тело – нет. Оно крупнее, чем у Хэйко. Во всяком случае, так ему казалось. Сейчас Гэндзи ни в чем не был уверен.

Князь то терял сознание, то вновь приходил в себя. И с каждым разом видел чуть лучше. Стены начали источать мягкий рассеянный свет. Голову женщины вместо волос покрывали золотые нити. Глаза у нее были голубыми, словно небо. Что-то поблескивало у нее на шее. Эта вещь уже являлась ему прежде – в другом видении.

Юноша всадил меч в живот Гэндзи…

Гэндзи чувствовал, как кровь толчками вытекает у него из груди…

Невероятно прекрасная женщина сказала: «Ты всегда будешь моим Блистательным Принцем».

Ее красота была не вполне японской. Гэндзи не узнал ее, но в глубине сердца чувствовал, что она ему очень дорога. Он знает ее. Или будет знать. Эта женщина – госпожа Сидзукэ.

Женщина улыбнулась ему сквозь слезы. Она сказала:

– Сегодня утром я закончила перевод. Я только не знаю, что лучше: оставить японское название или все-таки перевести заголовок на английский. Как ты думаешь?

– Английский, – сказал Гэндзи.

Он хотел попросить, чтобы она все-таки перевела название на английский, но ему хватило сил лишь на одно слово. Но госпожа Сиздукэ поняла его.

– Хорошо, пусть будет английский… Она бы так нами гордилась!

Гэндзи хотелось спросить, кто будет ими гордиться и почему, но у него пропал голос. На изящной шее женщины что-то блестело.

И вот теперь он разглядел ту же самую вещь на шее чужой женщины.

Маленький серебряный медальон, размером не больше ногтя большого пальца, с изображением креста и стилизованного цветка, скорее всего лилии.

– Князь Гэндзи!

Но он снова провалился в забытье.

Эмилия осторожно спрятала его руку под покрывало и подоткнула кокон поплотнее. Ничего, снизу она может согревать его не хуже, чем сверху. Из раны на его груди сочилась кровь и капала на грудь Эмилии. Повязки на спине тоже пропитались кровью. От напряжения раны открылись. Если она сейчас попытается переложить Гэндзи, он может очнуться и снова начать сражаться с кем-то в горячечном бреду и еще больше повредит себе.

Однако в новом их положении заключалось нечто порождающее неловкость и смущение. Пока князь спал, все было нормально. Когда же Гэндзи очнулся, Эмилию охватило смятение. Оно не имело под собой никаких разумных оснований. Ни она сама, ни Гэндзи не делали ничего дурного и не проявляли никаких грешных намерений. И все-таки сам тот факт, что сейчас Гэндзи лежал на ней, очень беспокоил Эмилию. Теперь ситуация приобрела двусмысленность – хотя, конечно, за ними никто не наблюдал, а значит, и не мог сделать ошибочный вывод.

Нет, трогать раненого слишком рискованно. Уж лучше выглядеть дурно, чем дурно поступать. А доводить горячечного больного до того, чтобы он причинил себе вред, – это, несомненно, дурно.

Сквозь снежный покров пробивался рассвет, а Эмилию постепенно охватила дремота. Вскоре девушка тоже уснула.

Снег продолжал идти весь день.

– Еще час – и они бы умерли, – сказал Сигеру. – Она проделала отверстие для воздуха, но его занесло снегом. Они медленно задыхались.

Хидё взглянул в сторону костра, возле которого спали князь Гэндзи и Эмилия. Он уже перевязал князя и накормил их обоих. Они будут жить.

Сигеру показал Хидё маленький револьвер.

– В нем осталось всего две пули. Четыре выпущено. Думаю, она прогнала тех, кто напал на Гэндзи. Кто знает?

Возможно, где-нибудь там валялись трупы, но их занесло снегом.

Сигеру не стал рассказывать, в каком виде нашел их. Гэндзи и эта женщина были почти обнажены. Они лежали, прижимаясь друг к другу и укрываясь одеждой. Сигеру не знал, действительно ли женщина выстрелила в кого-то и тем самым спасла Гэндзи. Но он твердо знал, что она избавила князя от смерти теплом своего тела. С такими ранами, с такой потерей крови Гэндзи просто замерз бы насмерть.

– Господин Сигеру, – сказал Хидё. От удивления глаза его расширились. – Вы понимаете, что произошло?

– Да. Пророчество исполнилось. Чужеземец, встреченный под Новый год, спас князя Гэндзи от смерти.