Глава XXVI
ОТСТУПЛЕНИЕ
Парфия, лето 53 г. до н. э.
Под вечер Красс созвал к себе всех семерых легатов. По каким-то ведомым лишь одному Сурене причинам атаки парфян уже некоторое время не возобновлялись. Возможно, он решил предоставить своим воинам вполне заслуженный отдых. И римскому полководцу хватило разума воспользоваться предоставленной ему передышкой. После того как Красс лишился кавалерии, непобедимые легионы сделались беспомощными. Нужно было что-то предпринимать. Безотлагательно.
Красс, отчаянно желавший найти хоть какой-то выход, налитыми кровью глазами смотрел вокруг. Шестеро облаченных в красное офицеров избегали его взгляда и всякий раз поспешно опускали взор к горячему песку.
У одного Лонгина хватало смелости смотреть ему в лицо.
— Что будем делать? — Красс даже охрип от волнения. — Если мы так и будем стоять, нас всех перебьют.
— Еще одной атаки люди не выдержат, — сразу же отозвался Лонгин. — Остается только одно. Отступить.
Все остальные закивали. Положение было ужасным. Римские армии крайне редко отступали с поля битвы, но в этом огненном аду исконные уставы следовало пересмотреть.
— Теперь, когда мы лишились обоза, у нас совсем нет воды. Мы обязаны отойти в Карры. — Лонгин говорил как никогда твердо.
Легаты не слишком внятно выразили свое согласие. В Каррах были глубокие колодцы и мощные земляные оборонительные валы. За ними можно неплохо укрыться от смертоносных парфянских стрел.
— А потом?
Судя по всему, после смерти Публия генерал полностью утратил способность что-либо решать.
— Двинуться на север. В горах, на пересеченной местности, нам будет гораздо легче. Если повезет, мы сможем найти Артавазда.
Красс прикрыл глаза. Его кампания пришла к бесславному завершению, его планы сравняться славой с Цезарем и Помпеем пошли прахом.
— Командуйте отступление, — прошептал он.
— А как быть с ранеными?
— Бросьте их.
— А нельзя ли по-другому? — осведомился Комициан, возглавлявший шестой легион. — У меня пострадало более пяти тысяч человек.
— Делайте, как я велел! — снова взъярившись, взвизгнул Красс.
— Он прав, — резко бросил Лонгин и дерзко добавил: — На этот раз. Они слишком сильно задержат нас. У нас нет другого выхода.
На этом споры прекратились. Седой легат громко отдал приказы находившимся поблизости солдатам.
Через несколько мгновений трубы издали зловещие звуки, которые легионерам редко доводилось слышать. Раненые всполошились — все хорошо понимали, что это означает для них. Из наемников Бассия пятеро не могли идти, их должны были бросить. Как только сигнал к отступлению стих, старший центурион подошел к ним:
— Вы отважно дрались, парни. — На лице Бассия мелькнула совершенно несвойственная ему улыбка. — Но сегодня выбор у нас небогат. Мы должны немедленно сняться с позиций, а никто из вас не может идти. Так что вам остается или попытать счастья здесь — вдруг уцелеете, — он помолчал, — или выбрать быструю смерть.
Последние слова повисли в раскаленном воздухе.
Невредимые воины уставились в землю, не желая смотреть в глаза своим товарищам. Центурион предлагал жестокий выход, но парфяне наверняка оказались бы еще менее милосердными.
— Нет, командир, я еще не готов отправиться в Гадес, — сказал темнокожий египтянин с обмотанным окровавленной тряпкой бедром. — Хочу забрать несколько человек с собой.
Еще один солдат решил остаться с ним. А у троих раны были слишком тяжелыми. Слабость не позволяла им ни отступать, ни драться. Оставался один-единственный выход. Негромко переговорив между собой, они кое-как помогли друг другу подняться.
— Ты, командир, постарайся побыстрее, — сказал один из них.
Бассий молча кивнул.
К горлу Ромула подступил комок. Ему доводилось убивать противников на арене, но среди них редко попадались люди, которых он знал, с которыми вместе тренировался и бился бок о бок. А с этими тремя он почти не расставался с того дня, когда все они взошли на борт «Ахиллеса», — целую вечность. За два без малого года кампании Ромул узнал этих троих достаточно хорошо, чтобы искренне скорбеть о них.
Центурион крепко пожал руку каждому. А потом защел им за спины. Обреченные склонили головы, подставив шеи своему убийце. Они принимали почетную воинскую смерть.
Гладиус Бассия со зловещим шорохом вылетел из ножен. Держа его двумя руками, центурион высоко поднял свой наточенный как бритва меч, направив его острием к земле. Клинок сверкнул как молния и перерезал позвоночник первому из солдат. Смерть наступила мгновенно: без звука, без единой судороги безжизненное тело повалилось на песок. Не сказав ни слова, Бассий перешел ко второму, потом к третьему. Убийство из милосердия заняло очень мало времени; несомненно, ветерану не впервой было заниматься этим прискорбным делом.
По всему расположению римских войск самые совестливые и твердые офицеры занимались тем же. Однако у парфян не было намерения позволить врагам спокойно отступить, и, прежде чем центурионы успели покончить со своей печальной обязанностью, началась новая атака.
Бассий быстро построил людей в каре. После гибели Сидона и остальных пяти центурионов ветеран принял команду над целой когортой регулярного войска. Все уцелевшие младшие офицеры пребывали в растерянности, и никто не стал оспаривать этого необычного решения. Бассий помахал напоследок египтянину и его товарищу. Они сидели спина к спине, держа мечи наготове.
Глаза Ромула наполнились слезами, он не мог заставить себя оглянуться.
— Они настоящие смельчаки, — сказал Тарквиний с искренним уважением. — И сами выбрали для себя такую смерть.
— Но от этого нам не легче бросать их тут, — откликнулся Ромул.
— Оставайся и ты, если хочешь, — отозвался этруск. Тебе выбирать. Может быть, я именно поэтому не мог твердо сказать, что мы, все трое, переживем эту битву. — В его темных глазах нельзя было прочесть ровным счетом ничего.
— Нет, твое время умереть еще не пришло, — твердо сказал Бренн. — Сам подумай: ради какой цели?
Ромул задумался, но так и не нашел никакого осмысленного обоснования. Раненые по собственной воле выбрали для себя такой конец, и, погибнув вместе с ними, он никому ничего не доказал бы. А ведь он намеревался еще так много совершить. И он с тяжелым сердцем побрел дальше.
Несокрушимая сила воли Бассия не позволила распасться их неожиданно возникшему отряду и после того, как он покинул поле битвы. К счастью для солдат, парфянские лучники не стали долго преследовать их. В конце концов Ромул все же набрался смелости оглянуться и увидел, как всадники с радостными воплями ездят кругами по только что покинутому римлянами месту. Один размахивал очень хорошо знакомым Ромулу предметом. Большего позора римлянам трудно было представить — серебряный орел легиона попал в руки врага. И Ромул еще сильнее пал духом.
Вся просторная равнина превратилась в подобие склепа. На изрытом конскими копытами песке насколько хватал глаз валялись убитые и израненные люди. Мухи облепили широко раскрытые незрячие глаза, разинутые рты, зияющие кровавые раны. Почти пятнадцать тысяч римских солдат больше не вернутся в Италию. А в вышине парили, раскинув крылья в восходящих потоках воздуха, тучи стервятников. Повсюду пахло кровью, потом и нечистотами. Этот день для республики оказался очень скверным.
— Многие еще живы.
— Все равно мы не в силах им помочь, — устало произнес Бренн.
— Олиний предвидел это еще семнадцать лет назад, — с некоторым удовлетворением произнес Тарквиний. — Его очень порадовало бы, что римляне дошли до такого.
Ромула эти слова потрясли.
— Это же наши товарищи!
— А мне какое дело? — ответил этруск. — Римляне истребили мой народ и разрушили наши города.
— Но ведь не эти римляне! Они этого не делали!
К его немалому удивлению, Тарквиний не стал спорить. Напротив.
— Мудрые слова, — сказал он. — Да не затянутся их страдания надолго.
После того как человек, ненавидящий все, связанное с Римской республикой, уступил ему, Ромулу немного полегчало, но воплей, все еще доносившихся сзади, он не мог не слышать.
«И во всем этом повинен только один человек, — со злобой думал он. — Красс».
— Твой учитель предсказал эту битву? — изумился Бренн.
— И еще он видел, как мы идем в дальний поход на Восток, — ответил этруск. — Я начал было сомневаться в его предсказаниях, но теперь…
У его собеседников от изумления широко раскрылись глаза.
— Боги порой ведут нас странными путями, — пробормотал Бренн.
Ромул лишь вздохнул. Нелегко ему будет вернуться в Рим.
— Пока не все прояснилось. — Лицо Тарквиния приняло отсутствующее выражение, которое было уже хорошо знакомо Ромулу и галлу. — Армия еще может вернуться на Евфрат. Многое пока что зависит от Красса.
— Вышние боги! Но туда-то зачем идти? — Ромул яростно ткнул рукой в пустыню. — Ведь все, что нам нужно, осталось на Западе. Безопасность. Италия…
— Мы могли бы увидеть храмы, воздвигнутые Александром. — Тарквиний, казалось, забыл об их присутствии. — И великий город варваров на берегу Индийского океана.
— Путешествие, какого не совершал еще никто из аллоброгов, — прошептал Бренн. — И не совершит впредь.
— Знаешь, Бренн, от судьбы не убежишь, — вдруг отозвался Тарквиний.
Галл побледнел так, что этого нельзя было не заметить даже сквозь густой загар.
— Бренн?! — Никогда еще Ромул не видел своего друга в таком состоянии.
— Эти самые слова сказал мне друид в тот день, когда я покидал деревню, — прошептал тот.
— Друиды, гаруспики… — Тарквиний хлопнул галла по спине. — Мы, в общем-то, ничем не отличаемся.
Бренн благоговейно кивнул.
Он не заметил горькой тени, мелькнувшей на лице Тарквиния.
«Ему известно, что нас ждет», — думал Ромул.
Но время было совершенно неподходящим для долгих разговоров. Нужно было отступать или умереть.
Солнце клонилось к горизонту, но оставшиеся до темноты часы не сулили изможденным римлянам ничего хорошего. Легионы медленно уползали с места разгрома, а вслед им время от времени летели стрелы злорадных парфян. Однако победители в большинстве своем остались позади, добивая раненых и обирая мертвых.
Во всем этом ощущалась злая и горькая ирония. Невесть сколько народу осталось умирать на поле боя, чтобы дать своим товарищам шанс на спасение.
Разбитая армия тащилась на север, к стенам Карр. С каждым шагом кто-то из раненых солдат падал у обочины дороги. Каждый, у кого не хватало сил идти, был обречен на гибель. Чтобы не дать оказавшейся под его командованием когорте разбрестись, Бассий непрерывно орал, ругался и даже временами колотил измученных солдат рукоятью меча, заставляя их идти. Ромул еще сильнее зауважал его.
Карры представлял собой затерянный в пустыне городишко, существовавший лишь благодаря тому, что глубоко под ним залегали подземные воды. Понимая, что во время вторжения поселение может оказаться полезным, Красс год назад направил туда экспедиционный отряд. Бежавшее с поля битвы многотысячное войско, словно не заметив, прошло мимо его небольшого лагеря. Легионеры неудержимым потоком ворвались в ворота Карр и кинулись по домам отбирать у несчастных жителей воду и пищу. Любые попытки сопротивления без раздумий пресекались смертельными ударами гладиусов.
Однако большинство солдат осталось за пределами стен. Кое-кто из центурионов, по обыкновению, попытался заставить солдат выстроить для ночлега временные укрепления с валом и рвом. Тщетно. Слишком много пришлось воинам вытерпеть за этот день, чтобы они согласились потратить еще три часа на работу с лопатой. Офицерам удалось лишь отвести свои центурии на несколько сотен шагов от города, на край пустыни.
* * *
Солнце зашло, и стало быстро холодать. От резкого ветра пробирала дрожь. Тем, кому не посчастливилось попасть в город или найти хоть какое-то убежище за его пределами, оставалось лишь сбиваться в кучи и греться друг о друга. Все палатки пропали вместе с обозом. Раненые теперь умирали от холода, усталости и обезвоживания. И никто ничем не мог им помочь.
Ромул и его друзья завладели жалкой глинобитной хижиной. Владельцев они убивать не стали, а просто выгнали их под открытое небо. И сразу же уснули мертвым сном. Несмотря даже на опасность нападения парфян, никто из них не нашел в себе сил встать на часах.
Как и в любом другом городе, самый большой дом до вторжения римлян принадлежал местному правителю. Потом там разместился командир римского гарнизона. Туда Красс и собрал своих легатов на совет.
Голые стены, земляной пол и грубая деревянная мебель — все это говорило о том, что Карры не относится к числу процветающих городов. Тростниковые факелы, вставленные в крепления, освещали усталых людей неровным светом. Шестеро облаченных в грязные окровавленные одежды офицеров сидели с ничего не выражающими лицами, некоторые сжимали головы ладонями, перед ними стояли нетронутые кувшины с водой и ломти грубого хлеба. Эта обстановка нисколько не походила на роскошный шатер Красса, пропавший вместе с обозными мулами.
Никто не знал, что нужно говорить или делать. Легаты были ошеломлены. Римские воины не привыкли к поражениям. Вместо того чтобы наголову разгромить врага и овладеть Селевкией, они были повержены яростью парфянских воинов. И теперь оказались в сердце вражеской территории с небоеспособной армией.
Красс сидел на низеньком табурете и не принимал никакого участия в вялом разговоре. Казалось, будто на то, чтобы вызвать сюда офицеров, он истратил последние силы. Рядом с ним сидел командир гарнизона, чувствовавший себя не в своей тарелке в обществе стольких высоких чинов. Префект Гай Квинт Колоний не присутствовал при избиении своих соотечественников, но узнал о нем от иберийских конников, которые проходили мимо во время бегства к Евфрату. А позднее он оказался свидетелем того, как разбитые легионеры ворвались в город. Впечатление от этого оказалось незабываемым.
В комнату быстро вошел Лонгин, от него, единственного, исходила ощутимая энергия.
Но даже не все взглянули на него.
Несгибаемый солдат остановился перед Крассом и четко отсалютовал.
— Я обошел войска. Восьмой потерял около трети своего состава. Сейчас мои люди получили воду и немного отдохнули. Можно сказать, что они в приличном состоянии.
Красс все так же неподвижно сидел, не открывая глаз.
— Красс, ты слышишь меня?
Никакого ответа.
— Что вы тут решили? — требовательно спросил Лонгин.
Комициан долго откашливался и только потом ответил:
— Мы еще не пришли к решению. — Он старательно отводил глаза от лица собеседника. — А ты что скажешь?
— У нас только один выход. — Лонгин помолчал, чтобы дать остальным вникнуть в его слова. — Немедленно отступить к реке. Мы сможем добраться до нее до рассвета.
— Этой ночью мои солдаты не смогут идти, — ответил один из легатов.
Остальные поддержали его невнятными репликами.
Лонгин, ничуть не удивленный, взглянул на Комициана.
— Как насчет Армении? — спросил командир шестого легиона.
— Легат прав, командир, — дрожащим голосом произнес Копоний. — Лучше отступить к горам. Там много рек и местность сильно пересеченная. Парфянская конница там воевать не сможет.
— Горы? — Красс обвел помещение затравленным взглядом. — Где Публий?
Никто не ответил.
— Он покинул нас, — произнес наконец Лонгин. — Удалился в Элизиум.
— Он умер?
Лонгин кивнул.
Красс затрясся от рыданий и уронил голову на руки. Окружающих он совершенно не замечал.
Решительно настроенному легату все стало совершенно ясно.
— Красс, с твоего позволения я намерен увести армию туда, где она окажется в безопасности. Этой же ночью.
Красс дернулся на своем табурете и уставился в пол.
Лонгин повысил голос:
— Нам необходимо отступить под покровом ночи.
И снова ответа не последовало. От Красса, спасителя Рима, осталась лишь телесная оболочка.
Лонгин оглядел остальных.
— Можете оставаться с ним, — презрительно сказал он, — или идти со мной. Восьмой легион через час выступает к Евфрату.
Офицеры снова взволнованно и невнятно заговорили между собой. Лонгин ждал, нетерпеливо постукивая пальцами по рукояти меча.
— Легат, у нас есть один местный, который много раз помогал нам, — вновь заговорил префект, польщенный тем, что оказался в центре внимания.
Лонгин недовольно вскинул брови:
— С тех пор как мы заняли Карры, Андромах не раз проявил себя с самой лучшей стороны. Благодаря его сведениям нам удалось отразить немало нападений парфян.
— Позволь предположить, — полным яда голосом перебил его Лонгин. — Это твой Андромах пообещал вывести нас в безопасные места?
— Да, легат, так он говорит.
— Где-то я совсем недавно слышал точно такие же слова…
Копоний был настроен очень решительно.
— Насколько я знаю, до гор всего пять-шесть часов ходу.
— Клянусь Юпитером, что-то не верится, — еще язвительнее ответил Лонгин.
Но легаты уже начали возбужденно перешептываться.
Даже Красс поднял голову.
— Я знаю путь к реке! — Лонгин стукнул кулаком по ладони. — Эти дети грязных шлюх — все до единого предатели. Или вы уже забыли Ариамна?
Все снова испуганно стихли.
— Публий… — нарушил тишину Красс. — Где Публий?
Офицеры потерянно молчали.
Комициан первым набрался смелости и заговорил.
— Мне представляется, что Армения для нас лучше, — нерешительно произнес он. — Дорога к реке проходит по совершенно плоской равнине.
— По моим сведениям, до гор идти самое меньшее целый день. А до Евфрата мы доберемся за ночь, — настаивал Лонгин. — Кто со мной?
Все, как один, вновь отвели взгляды.
Ветеран больше не мог выносить этой бесхребетности.
— Болваны! Вас всех перебьют! — воскликнул он и вышел так быстро, что его алый плащ взметнулся, словно на ветру.
Снова воцарилось непродолжительное напряженное молчание, а потом оставшиеся принялись расспрашивать Колония насчет предлагаемого им пути к спасению. О решительном легате сразу позабыли. Что еще оставалось делать — иначе они не могли оправдать свое решение остаться с Крассом.
Командир восьмого был верен своему слову. Ровно через час его легион, сохраняя почти полную тишину, направился в пустыню. Его движение выдавали только случайные удары мечей или копий о щиты. Из донельзя уставших воинов других легионов мало кто даже посмотрел им вслед.
Услышав топот ног, позвякивание доспехов и сдержанный кашель, Ромул быстро вскочил. Бренн продолжал мирно похрапывать, зато этруск лежал с открытыми глазами. Вдвоем они вышли из хижины и направились к главным воротам.
— Восьмой уходит, — сказал Ромул. — Может, нам тоже стоит уйти?
Выражение лица этруска в лунном свете казалось загадочным.
— За дезертирство казнят на кресте. Мы должны остаться.
Ромул нахмурился. Вряд ли измученные часовые, если они вообще были, заметили бы, что трое солдат тайно покинули город. О дисциплине в войске этой ночью забыли.
— А что говорят звезды?
— Очень мало.
Ромул пожал плечами и решил поверить другу. Бренн, похоже, твердо решил идти с Тарквинием хоть на край света. Юноша относился к великану как к отцу, а потому его намерение служило и для Ромула веской причиной, чтобы остаться.
Они вернулись в хижину. К тому времени Бренн тоже проснулся.
— Что случилось?
— Восьмой уходит в Зеугму.
— Проще было бы перелезть через стену и удрать. Никто не увидел бы.
— Нет, — твердо возразил Тарквиний. — До Евфрата отсюда идти меньше дня. Там спасение. Люди немного отдохнули и смогут туда добраться.
— А по-моему, убегать среди ночи — это трусость. — Бренн вновь улегся на утоптанный земляной пол и закрыл глаза. — Как бы там ни было, а мне нужно как следует отоспаться.
Ромул представил себе движущуюся во тьме колонну легионеров. Восьмой до сих пор казался несломленным и даже гордым. Не то что все те, кто остался в Каррах и вокруг города. Его желудок стиснуло болезненным спазмом. Может, и правда, мудрее было бы отступить в темноте, пока враги не могут пользоваться своими смертоносными луками? Зачем было дожидаться утра? Ему казалось, что в этом нет никакого смысла. Но этруску, наверно, виднее. Накануне Ромул устал, как никогда в жизни. Он закрыл глаза и тут же уснул.
Гаруспик до самого рассвета не произнес ни слова. Он сидел у открытой двери, всматривался в звездное небо и думал. Тарквинию было очень не по себе оттого, что пришлось обманывать друзей, но иного выхода не было. Минувшие годы неопровержимо доказали ему правоту Олиния.
Утром всем стало ясно, что нужно было идти с Лонгином к Евфрату. Вместо того чтобы отправиться на запад, легаты решили пойти с проводником, которого так расхваливал Колоний, на север, в Армению. Красс со вчерашнего вечера не отдал ни единого приказа и молча, с отрешенным видом ехал на коне. После четырехчасового перехода по пеклу солдаты вновь приблизились к пределу своей выносливости. По пути они не встретили никаких следов парфян, но и вожделенных гор не увидели. Что еще хуже, не попалось ни одной речки, ни одного оазиса. Большинство солдат выпили все содержимое своих фляжек на первых милях пути, и жажда вновь явилась перед ними страшным врагом.
Понимая, что людям необходим отдых, легаты в конце концов объявили привал. Солдаты повалились наземь, не обращая внимания даже на то, что почва была обжигающе горяча. Центурионы всерьез опасались бунта и потому некоторое время не пытались заставлять их двигаться дальше.
Но затем Бассий и другие офицеры засуетились между лежащими, принялись размахивать своими тростями. Конечно, лежа на горячем песке, до Армении не доберешься.
— Поднимайтесь! Недомерки ленивые!
Слова были теми же, что и раньше, вот только энергии у Бассия с тех пор, как накануне он нечеловеческими усилиями сумел сплотить и вытащить в безопасное место вторую когорту, сильно поубавилось. Казалось, что на это он истратил последние силы и теперь держался на одной только воле.
Стеная и ругаясь, легионеры все же повиновались ему. Во время отступления они прониклись уважением к Бассию. Другим центурионам пришлось потруднее, но через некоторое время потрепанная армия все же двинулась в путь.
Шла она теперь устрашающе медленно, но все равно чем дальше, тем больше солдат, сломленных изнеможением, выходило из строя и отставало. Некоторым удавалось перебороть себя и идти дальше, но те, кто был послабее, падали на раскаленный песок. То и дело раздавались крики о помощи, но мало у кого хватало сил тащить на себе ослабевшего товарища. Куда легче было отвести взгляд. Слезы вновь и вновь набегали на глаза Ромула, когда он узнавал легионеров, бок о бок с которыми сражался в ходе кампании. Но Бренн железной рукой держал его за плечо, не позволяя кидаться на помощь.
Так они шли и шли. Путь армии отмечали брошенные полумертвые люди, которых под лучами палящего солнца ждала неминуемая смерть. Как только проходила колонна, к ним слетались тучами парившие в воздухе стервятники. Уродливые птицы с громкими противными голосами дрались между собой за добычу. Ждали они, пока люди умрут, или набрасывались на еще живых — этого никто не мог сказать.
В конце концов легионы подошли к подножию особенно большого бархана, который пересек путь колонны и чуть не заставил ее остановиться. Склон длиной в несколько сотен шагов устремлялся, казалось, прямо в небо. Солдаты ругались, стонали, плакали. Им предстояло совершить трудный, утомительный подъем.
— Вперед! — орали центурионы, указывая вверх. — Шевелитесь!
Шедшие впереди воины перехватили поудобнее свои пожитки и двинулись вверх по склону. Им оставалось лишь повиноваться. Вдруг сверху откроются вожделенные горы?
Пройдя от силы полсотни шагов, Ромул заметил, что из-за гребня поднялось длинное облако пыли.
— Тревога! — испуганно толкнул он Бренна.
Почти сразу же пыль увидели все остальные. Армия резко остановилась. Офицеры подняли крик — без толку, солдаты лишь панически озирались.
Когда же на гребне бархана появились парфянские лучники, над римским войском пронесся нечленораздельный стон. Пути дальше не было. Охваченные ужасом, солдаты застыли, а впереди появлялись все новые и новые враги.
— Нам конец! — зло бросил Ромул. — Биться с ними мы все равно не сможем. Лучше уж сразу лечь и помереть.
Бренн, тоже поначалу ошарашенный, быстро овладел собой.
— Не верю, что все так плохо, как кажется.
Ромул обернулся к Тарквинию, который все это время пристально наблюдал за ним. Молодой воин был разъярен до крайности.
— Ты знал, что так случится?!
— Нет.
Как всегда, невозможно было понять, правда это или ложь.
— Да неужели! Там ведь тысячи этих мерзавцев, — рявкнул Ромул. — Как ты мог их не заметить?
— Искусство гаруспиции не дает точной картины, — пожав плечами, ответил Тарквиний. — Я не раз тебе об этом говорил.
Ромул совсем пал духом. Неужели они смогут пережить еще одну битву вроде вчерашней? И тут этруск указал вперед.
Вниз по склону ехала небольшая группа конников, руки они держали перед собой, показывая тем самым, что у них нет оружия.
Ромул с подозрением всмотрелся в них.
— Они что, предлагают переговоры?
— Похоже на то, — спокойно отозвался Бренн.
— Ветер нынче куда благоприятнее, — добавил Тарквиний. — Но и сегодня погибнут тысячи людей.
— Для переговоров сейчас самое время, — проворчал Ромул. — Иначе у нас никаких шансов не останется.
Друзья, затаив дыхание, смотрели, как лошади приближавшихся парфян неспешно шли по сыпучему песку.
Место, где находился Красс, можно было безошибочно определить по скоплению штандартов и офицеров в красных плащах. Не доехав туда сотни шагов, конники остановились и застыли в ожидании.
К изумлению Ромула, командиры римлян никак не отреагировали.
В римской колонне нарастал гнев. Они были донельзя измотаны, сломлены бесконечными переходами по палящей жаре, недостатком воды, неимоверной усталостью и гибелью тысяч товарищей от рук недосягаемого врага. А теперь, когда войску грозило полное истребление, его предводитель, кажется, решил отказаться от переговоров с парфянами. Даже вчерашнее сокрушительное поражение не смогло излечить его от чванства и презрения ко всему миру.
После того как Красс лишился кавалерии, доставкой приказов по армии пришлось заниматься его телохранителям. И через некоторое время двое этих баловней судьбы тяжелой рысью проехали вдоль колонны, обильно потея в своих позолоченных кирасах, надетых поверх кожаных подкольчужников.
— Приготовиться к бою! — то и дело выкрикивал один из них. — Отойти на равнину. Выстроиться сплошным фронтом.
— Проваливай отсюда, сын шлюхи!
— Кто это сказал? — Оба резко остановились и схватились за рукояти мечей.
— Сами отправляйтесь биться с парфянами!
Солдаты гневно зароптали, раздались новые и новые оскорбления. Эти избалованные громилы пока не принимали ровно никакого участия в боях, и потому гнев простых солдат разгорелся с новой силой.
— Где центурион? — крикнул, пытаясь восстановить порядок, старший по званию телохранитель, опцион.
Бассий молча вышел вперед, на его груди выразительно блестели фалерии.
— Никто не смеет противоречить приказам Марка Лициния Красса. Арестуй этих людей!
— Обращаясь ко мне, говори «командир». Я не попусту провел шестнадцать треклятых лет в легионах!
— Командир.
— Иди и сам арестовывай их, — повысил голос Бассий и добавил: — Дерьмо.
Легионеры разразились восторженными криками.
— Центурион, ты отказываешься выполнять приказ?
— Почему Красс никого не послал на переговоры? — спросил Бассий, как будто не слыша последних слов гонца.
Одобрительные возгласы стали еще громче.
Телохранители не имели ровно никакого представления о дипломатии.
— Красс не ведет переговоры с дикарями из пустыни. Молниеносным движением Бассий выхватил гладиус и приставил острие к подбородку опциона.
— Передай полководцу: пусть идет и договаривается с парфянами. Сам. — Он полуобернулся к солдатам: — Верно я говорю, парни?
Гомон одобрения расходился по колонне все дальше и дальше, солдаты, в знак поддержки слов центуриона, принялись колотить мечами по щитам. Ромул и Бренн кричали вместе с остальными. Какой смысл умирать посреди месопотамской пустыни, если можно отступить в Сирию и выжить?
Повеял легкий ветерок, и Тарквиний увидел, что на небе появилась цепочка облаков. Окружавшие его солдаты были поглощены стычкой Бассия с телохранителем, и никто не заметил, что этруск нахмурился. Облачков было двенадцать.
Опцион оказался не из трусливых.
— Красс плюет на требования всякого отребья.
— Слушай, жалкий пес, я прошел через десять с лишним войн, — сказал Бассий и слегка надавил острием своего гладиуса, проткнув кожу на подбородке телохранителя. По лезвию сбежала струйка крови.
Опцион вздрогнул, но не попятился.
— Передай Крассу, что лучше бы ему послушаться нашего совета. — Бассий немного помолчал и добавил: — Иначе он кончит точно так же, как и Публий.
Опцион скосил глаза на своего товарища.
Стоявшие вокруг легионеры напряглись. Телохранитель, чуть помедлив, выпустил рукоять меча. Солдаты еще сильнее забарабанили по щитам. Красс наобещал им золотые горы, а на деле они видели только лишения и смерть. Теперь же тысячи парфян стояли наготове, чтобы окончательно уничтожить их всех. Если полководец не начнет переговоры, придется взять дело в свои руки.
— Ты все слышал. — Ветеран ткнул перевязанной левой рукой в направлении центра колонны. — Иди и передай это Крассу.
Телохранители медленно попятились от размахивавших оружием легионеров и поскакали обратно, туда, где оставался Красс. Бассий проводил их взглядом и вернулся в колонну.
— Юпитер! — чуть слышно выдохнул Ромул. — Ты когда-нибудь видел такое?
Бренн покачал головой:
— Если уж Бассий взбунтовался, значит, дела хуже некуда.
— В свое время Красс подверг децимации отряд, который побежал от Спартака, — сказал Тарквиний. — Интересно было бы посмотреть, как он поступит на этот раз.
— Пойдет на переговоры, — спокойно ответил Бренн. — Если этот болван и дальше будет упираться, поднимется вся армия.
Галл не ошибся. Красс в конце концов осознал, что его солдаты уже настрадались вдоволь. Шум, поднятый ими, вполне выдавал степень их гнева. Поэтому довольно скоро от центра колонны отделилась небольшая группа верховых. Красс и его легаты ехали, понурившись, вслед за смуглым Андромахом. Плюмажи из конского волоса на шлемах легатов и то поникли. Жаркое солнце озаряло с вышины развертывавшуюся в наступившей тишине драматическую сцену. Лучники, оставшиеся на гребне бархана, неподвижно сидели в седлах. Смотрели. Ждали. И были готовы в любое мгновение напасть.
Какое-то время обе группы вели разговор, до находившихся в отдалении войск не долетало ни звука. Андромах переводил, Красс и легаты выслушивали условия, выдвинутые Суреной.
Ромул до боли стиснул зубы.
— Остается надеяться, что этот дурак вымолит для нас безопасное возвращение. Иначе мы все достанемся в пищу стервятникам.
— Они наверняка потребуют гарантий того, что он вновь не нападет на них, — сказал Тарквиний.
— И что же это могут быть за гарантии? — спросил Ромул.
— Заложники, что же еще. — Бренн сплюнул на горячий песок.
У юноши от тревоги защемило под ложечкой. Неужели предположение Тарквиния окажется верным? Впрочем, углубиться в раздумья Ромулу не удалось.
На склоне бархана внезапно разыгралась ужасная, несмотря на крайнюю непродолжительность, сцена. Андромах и парфяне извлекли припрятанное оружие и сразу убили троих легатов. Солдаты, бессильные что-либо предпринять, увидели, что Красса ударили по голове и он свалился с лошади. Тут же двое парфянских воинов соскочили наземь, взвалили бесчувственного римского военачальника на коня поперек седла и, предоставив своим товарищам расправляться с остальными римскими командирами, галопом помчали пленника прочь.
Ошеломленные легионеры в отчаянии смотрели, как гибла их последняя надежда на спасение. Одному из участников переговоров удалось развернуть коня и ускакать, но все прочие лежали на песке — убитые.
Из всех командиров у армии остался один-единственный легат.
— Теперь нам конец, — простонал кто-то неподалеку.
Бренн с ничего не выражавшим лицом извлек меч из ножен.
— Гнусные предатели! — с горечью выкрикнул Ромул.
— Они наверняка так и задумали с самого начала, — заметил Тарквиний. — Такого я не видел.
Конники, стоявшие наверху, разделились на две цепочки, намереваясь обойти колонну римлян с обеих сторон. Сурена готовил завершающий удар.
Ромул вынул из ножен гладиус. Больше всего он жалел, что так и не отомстил Гемеллу. А нынче будет удачей, если он проживет хотя бы еще час.
Но вдруг Тарквиний в очередной раз взглянул на небо и уверенно произнес:
— Мы трое сегодня не умрем. — И добавил, понизив голос: — Многие погибнут. Но не мы.
У Ромула немного отлегло от сердца. Он с силой выдохнул.
Бренн, чья вера сделалась еще крепче, широко улыбнулся.
Римские солдаты, осознавшие, что вчерашняя бойня вот-вот повторится, как по команде, громко застонали. Замаячившая было перед ними надежда оказалась лишь миражом.
Инициативу взяли на себя центурионы и младшие офицеры. Теперь, когда войско потеряло Красса, нельзя было рассчитывать на сигналы трубачей. Опустив головы, то и дело оглядываясь, люди брели вниз, на ровное место. Войско выстроилось у подножия бархана в неровную линию глубиной в три шеренги. Солдаты вновь подняли щиты в тщетной надежде укрыться от смертоносных стрел, которые вскоре должны были посыпаться на римлян.
Столь гордая еще недавно армия Красса приготовилась к смерти под палящим солнцем Месопотамии. Мало у кого из легионеров сохранилась воля к битве.
Битва, в которой воевала лишь одна сторона, а другая покорно умирала, продолжалась недолго. Опять свистели в воздухе бесчисленные парфянские стрелы, пробивая насквозь щиты и убивая тех, кто за ними укрывался. О том, чтобы как-то ответить, нечего было и думать, и солдатам оставалось лишь гибнуть, не сходя с места. Любого, кто покидал строй и пускался в бегство, враги сразу же догоняли и убивали. Вскоре на песке сотнями лежали убитые и тяжело раненные римляне.
Катафрактарии пошли в атаку, когда конец боя был ясен и близок. Тяжелая кавалерия, разогнавшись вниз по склону, врезалась в центр римского строя. Копья протыкали кирасы и кольчуги, мечи глубоко рассекали плоть, конские копыта топтали упавших. Неудержимый удар парфян пробил в римском войске громадную брешь.
Еще один нажим — и легионеры пустились бы в паническое бегство.
Единственный уцелевший легат приказал опустить орла своего легиона. Это было сигналом капитуляции. На всю жизнь запомнил Ромул тот миг, когда символ военного могущества римлян опустился на песок. Он впервые увидел их в Брундизии, гордо вздымавшимися в руках знаменосцев, и с тех пор вид серебряных птиц постоянно будоражил его кровь. Пока он был рабом, а затем гладиатором, в его жизни не было ничего такого, что всерьез вдохновляло бы его. Юпитеру он поклонялся точно так же, как и все остальные, — надеялся и верил в непостижимое. А вот орлы, сделанные из твердого металла, служили вещественным доказательством военного могущества Рима и годились лишь для того, чтобы быть им преданным. Как-никак, а он был римлянином. Его мать была италийкой, да и тот негодяй, который ее изнасиловал, — тоже. Так почему бы ему не идти за этим орлом в битву наравне с солдатами регулярных легионов?
Он видел, как у многих воинов из глаз полились слезы стыда. Некоторые офицеры отчаянно кидались навстречу парфянам, предпочитая смерть в безнадежном бою жизни в бесславии, но большинство сдавалось с готовностью, даже с радостью. Воины пустыни окружили разбитых римлян, чуть не наезжая на них своими потными конями. Побежденных согнали в кучу, словно отару овец, темно-карие глаза внимательно следили за ними из-за полностью натянутых луков. Теперь уже никто не решался сопротивляться — стрелы, выпущенные из этих луков, за два дня уничтожили тридцатипятитысячную армию.
Парфяне сразу отобрали все штандарты легионов и подразделений — одухотворяющие символы могущества — и заставили воинов сложить оружие. Тех, кто медлил, пристреливали на месте. Бренн с сожалением расстался с мечом, а вот этруск, не задумываясь, бросил наземь свою секиру. Ромул вскоре понял, почему он был так спокоен: часть лучников спешилась и принялась охапками увязывать оружие. Гладиусы и немногочисленные копья грузили на верблюдов. Оружию предстояло отправиться вместе с пленниками; это доказывало, что их участь уже была предрешена. Тарквиний явно рассчитывал вновь заполучить свой топор. И это возродило в Ромуле надежду.
Но чуть ли не половина солдат, участвовавших в последней битве, полегла у подножия гигантского бархана. Уцелевшие — около десяти тысяч легионеров и наемников — стали пленниками. У побежденных и униженных солдат остались только одежда и доспехи. Теперь же их, безоружных, победители ловко связывали веревками за шеи друг с другом.
Длинной, бесконечно жалкой цепью они поплелись на юг, к Селевкии. Ромул не оглядывался на место побоища.
Там стремительно опускались на песок сотни стервятников.
