— Вы не представляете, Леша, что это за люди, — вдова Раскова еле сдерживала слезы, и Нертов чувствовал это даже через телефонную трубку. — Вы не представляете! Они убили моего мужа, а теперь угрожают мне. Они откуда-то узнали, что я к вам обратилась, и вот результат! Я больше так не могу…

Алексей, слушая Клавдию Александровну, все больше хмурился. Судя по ее сбивчивому рассказу, выходило, что темные силы, с которыми он боролся последнее время, пошли ва-банк: вдову Раскова подстерегли на лестнице какие-то ублюдки и, втолкнув в квартиру, пообещали сделать с ней то же, что с покойным мужем, только более изощренным способом. При этом насмерть перепуганной женщине пообещали жизнь, если она откажется от поисков убийц и, главное, вернет органайзер, из-за которого погиб Леонид Павлович. Развеяв недоумение Клавдии Александровны, один из бандитов объяснил, дескать, искомая вещь в сейчас хранится у Нертова. А раз уж он нанят вдовой, то в ее же интересах попросить вернуть органайзер по-хорошему.

Первым желанием Алексея, узнавшего об этом, было позвонить ГУВД или, собрав людей из агентства Арчи, броситься на выручку вдове. Но, подумав, он понял: все это не приведет ни к чему хорошему. ГУВД без достаточных оснований («голое» заявление вдовы в расчет не принималось) вряд ли что будет организовывать, да и не сможет надолго приставить телохранителей к вдове бывшего начальника уголовного розыска. Последнее касалось и ребят из конторы Иванова: никаких гарантий для безопасности Клавдии Александровны. Сама вдова Раскова тоже явно смирилась со всем и теперь умоляла лишь, чтоб бывший стажер ее мужа помог сохранить ей жизнь.

Нертов чувствовал, что дело давно приняло серьезный оборот и в него следовало не втягивать новых людей, а наоборот — выводить их из-под удара. «В конце концов, — подумал он, — на фиг мне сдался этот органайзер? Все равно копии уже сняты и с блокнота, и с записной электронной книжки, а главное, со злополучной дискеты. Так пусть эти друзья подавятся своей информацией». Но всего этого женщине он не сказал, а лишь пообещал достать из укромного места и ближе к вечеру привести требуемую вещь.

— Вы только никому дверь не открывайте, а когда позвонят, как обещали, по телефону, назовете вокзал и номер ячейки, куда я положу органайзер. Только не открывайте дверь, — повторил он еще раз на прощание…

Мила вошла в комнату, когда он нажимал кнопки телефона, чтобы дозвониться до Арчи. Но то ли Женька трепалась со своей новой подружкой Юлей Громовой, то ли сам главсыщик повис на трубке, раздавая поручения подчиненным — во всяком случае попытки Нертова оказались безуспешными.

Все понимающая Мила жестами показала, что еда готова, и тактично исчезла на кухне, плотно закрыв за собой дверь. Алексей, разгуливая по широкой старинной прихожей, еще несколько раз попытался набрать домашний номер Иванова, но все время слышал лишь короткие гудки.

«Нажимать кнопки тоже надо с комфортом», — Нертов опустился в кресло, но тут же вскочил, услышав хруст: оказалось, на кресле валялась Милина сумочка.

«Ну вот, наверное, я умудрился раздавить какую-нибудь пудреницу», — Алексей вздохнул и отложил сумку в сторону, очередной раз нажав клавишу «повтор» на трубке. А дозвониться до Арчи следовало обязательно. Органайзер и дискета, разыскиваемые бандитами, сейчас находились у сыщика дома. Нертов по настоянию Иванова отдал их ему, дабы тот сам посмотрел, из-за чего разгорелся весь сыр-бор. Посмотрел бы и, глядишь, что толковое да придумал…

Наконец удалось дозвониться. Николай сразу же, как сейчас любят говорить, «въехал в тему» и заверил, что лично привезет злополучный органайзер другу. Причем, именно сейчас, так как на вечер имеет несколько иные планы. «Ну да, иные, — усмехнулся про себя Нертов. — У меня с Милой тоже иные планы на вечер, — и спохватившись, додумал: — Были…».

Юрист рассчитывал, что сумеет проследить (на вокзале это не сложно) за человеком, который возьмет из ячейки пакет. Тем более, помощь в этом может оказать и Арчи. До вечера времени было много, так что подготовиться и организовать толковую «наружку» — не проблема. Размышляя таким образом, Нертов отправился в кухню.

По глупости он решил начать обед с одного легкого поцелуя. Всего одного, в дополнение к «спасибо». В результате суп безвозвратно остыл, а последним осмысленным движением Милы была попытка (причем, на удивление успешная!) выключить газ, чтобы запеченная свинина, предназначавшаяся на второе, не превратилась в гору углей.

Когда им удалось оторваться друг от друга, и на смену сумасшедшей любви пришла сладкая истома, Нертов вспомнил, что вот-вот появится Арчи. Он кое-как дотянулся до валяющихся на полу часов и сообразил, что Николай должен бы прибыть на Чайковского еще, как минимум, полчаса назад.

— Наверное, мы не услышали, как Коля звонил в дверь, — Алексей, осторожно высвободив руку из-под шеи Милы, начал быстро одеваться. — Извини, у меня совсем крыша съехала. Сейчас должен подойти Иванов. Это очень важно.

Он быстро поцеловал Милу в губы и, подхватив одежду, выскочил в другую комнату, чтобы снова не забыть о делах…

Но Нертов напрасно ждал Арчи. Тот не появился бы дома у друга, даже если б очень хотел: сейчас сыщик лежал на операционном столе в клинике оперативной хирургии Военно-медицинской академии, а врачебная бригада тщетно билась, чтобы вывести его из состояния клинической смерти.

— Давление… Шприц… — отрывистые команды оперирующего врача гулким эхом отзывались в белой комнате. — Атропин… Дефибрилятор…

После звонка Нертова Николай живо оделся, достал из небольшого, вмонтированного в стену и скрытого от посторонних глаз эстампом, сейфа, органайзер с дискетой, а затем направился к выходу. С первой попытки это сделать не удалось, так как выпорхнувшей из ванной Женевьеве было совершенно безразлично, по какой причине пытается исчезнуть ее друг. Главное — он собирался удрать — а сие было, ну, совершенно невозможно! Во всяком случае, в ближайшее время.

Женька обвила руками шею Арчи, а когда он попытался осторожно освободиться, заверив, что скоро вернется, хитрая француженка повела плечами, отчего накинутый на них халатик свалился на пол. Одновременно она неожиданно сделала задний зацеп, что не так заметно, как подножка и не столь болезненно, как подсечка. В результате сыщик полетел на ближайший диван, а находившаяся неподалеку Мэй-Маша обиженно удалилась к входным дверям, высказывать свое недовольство живо утащенному тапку, улетевшему при падении с ноги хозяина…

В конце концов Арчи все же удалось расстаться с Женевьевой, которая на всякий случай слегка надулась и заявила, что сможет пробыть здесь одна не более часа, после чего обязательно отправится на экскурсию по городу. Угроза возымела действие, и Николай заверил, что будет бежать чуть ли не галопом, лишь бы удалось спасти Питер от очередного вторжения сумасшедшей, хотя и очень симпатичной фурии. Он чмокнул на прощание Женьку в щеку и поскорее выскочил из квартиры.

Однако, казалось, француженка поняла слова своего избранника буквально и прилипла к окну, чтобы удостовериться, как Арчи будет выдерживать обещанный аллюр. Только увидеть это ей не удалось: Мэй, словно сорвавшись с цепи, с глухим лаем вдруг начала яростно бросаться на запертую входную дверь. Женевьева попыталась одернуть собаку, велев ей прекратить гавкать, дескать, хозяин скоро вернется. Но это оказалось бесполезным. Тогда девушка снова подбежала к окну — крикнуть выходящему из дома Николаю, чтобы он сначала успокоил Мэй или забрал ее с собой. Но во дворе никого не было видно. Лишь со стороны парадной, откуда должен был появиться Арчи, выскочили двое парней и заспешили к арке, выходящей на улицу. Один из них на бегу оглянулся, и его лицо показалось Женевьеве знакомым. В руках бегущий держал небольшой темный предмет, напоминающий портмоне или записную книжку. У Женьки вдруг защемило сердце. Она, уже не раздумывая, отперла дверь и бросилась вниз по лестнице следом за выскочившей собакой…

Николай лежал на площадке первого этажа, почти у самого выхода. Его волосы уже намокли от крови, глаза были закрыты. Женевьева оттолкнула Мэй, которая принялась облизывать лицо хозяина, и попыталась для начала нащупать пульс на руке Николая, но не смогла это сделать. Тогда девушка осторожно прикоснулась к шее, стараясь уловить ниточку сонной артерии, и одновременно приблизила ухо к лицу лежащего, чтобы уловить хоть слабое дыхание. Это удалось, после чего Женька быстро, как ее некогда учили на занятиях по травматологии, осмотрела пострадавшего.

Кроме здоровенной раны на голове, других повреждений не было заметно. Девушка с облегчением констатировала, что злополучный симптом «очков», а также кровотечение из носа и ушей отсутствуют, а значит, во всяком случае, перелома основания черепа нет. Но то, что Николай был мертвенно бледен, наблюдалось слабое поверхностное дыхание, барикардия (замедление пульса) и к тому же пострадавший был без сознания — все это не оставляло сомнений в тяжести травмы. Худшие опасения подтверждал и обрезок металлической трубы, валявшийся неподалеку.

Женька растерянно оглянулась, думая, что следует предпринять: попытаться дотащить Николая до квартиры или, лучше, сразу вызвать врачей? Но в этот момент на лестничной площадке приоткрылась одна из дверей. В образовавшейся щели, расшириться которой не давала толстая металлическая цепочка, показался чей-то любопытный носик.

— Appelez une ambuiance, s’il vous plait, — забывшись, по-французски начала Женевьева, но, спохватившись, уже чуть ли не прокричала по-русски: — Умоляю, вызовите «скорую»!

Дверь квартиры захлопнулась, но почти сразу распахнулась и уже без цепочки. Вместо носика на лестничной площадке показалась обитательница квартиры полностью. Это была девчушка, которой можно было дать на вид как лет тринадцать, так и все шестнадцать — все зависело от освещения и частоты встреч с подростками, которых в последнее время все чаще по заграничному называют тинейджерами. Ее черные застиранные джинсы были драными на коленках, а футболку заменяла не менее драная тельняшка. В руках девчушка держала пакет со стерильным бинтом…

Промахнувшись мимо уха Мэй, а потому попав рукой в ее пасть («Привет, Маша!»), отчего собака лишь обескуражено отвернула морду, девчушка присела на корточки рядом с лежащим и, не давая времени Женевьеве опомниться, начала разрывать упаковку бинта и одновременно протараторила, что она уже успела позвонить в «скорую», которая вот-вот приедет, и вообще все знает, так как здесь живет.

— Вы — подруга дяди Коли, а я — его соседка, — девчушка гордо взглянула на Женевьеву, — и Маша меня любит. А сегодня я услышала, что на лестнице кто-то разговаривает, выглянула в глазок, думала, это Шурка хочет какую-нибудь пакость сделать… Он однажды мне уже дверную ручку проволокой к батарее привязал… А там два мужика. И дядя Коля вниз бежит… А мужики не пьяные были. Они только стояли обнявшись, как гомики… А когда дядя Коля мимо пробегал — один ему по голове и дал. А потом быстро карманы обчистили, кошелек, толстый такой, забрали — и деру… Я сначала в «скорую» — их все равно уже не поймать, а потом слышу — опять кто-то бежит. А это вы…

Не переставая тараторить, девчушка деловито переместилась на корточках поближе к Арчи:

— Помогите, я перевяжу рану, а потом затащим его ко мне. Все равно предки сейчас на работе, а на лестнице лежать нельзя…

Но ни сделать перевязку, ни перенести с лестничной площадки Николая не удалось, так как сначала у парадной послышалось урчание мотора автомобиля, а потом в дверях появился врач неожиданно быстро приехавшей «скорой».

— Хоть бегите со своей псиной вслед за машиной, но внутрь ни вас, ни собаку я не возьму, — медик был непреклонен. — У человека опаснейшая черепно-мозговая травма, вероятно, придется оперировать, может, не выживет, а вы тут со всякой заразой! И вообще, шли бы лучше домой, переоделись…

— Да вы не человек, а козел какой-то! — девчушка начала яростно наскакивать на врача, но тот лишь отмахнулся от нее, словно от назойливой мухи:

— Не мешай работать.

Потом коротко переговорил по рации, бросил Женевьеве, что ее муж будет доставлен в Военно-медицинскую академию, хлопнул дверью «скорой» и медицинский форд, протяжно завывая, заспешил в сторону Карповки.

— Вам что, плохо?.. А может, налить чего-нибудь? — Женевьева услышала как бы вдалеке голос новой знакомой. — У моего папца в заначке есть коньяк. Я знаю, где…

— Нет-нет, спасибо, — все происходящее вокруг было сейчас от Женьки очень далеко, и она, взяв за ошейник Мэй, потянула собаку наверх, к квартире Арчи. — Извини, мне надо идти. Надо…

Оставив недоумевающую соседку внизу, Женевьева медленно поднялась в квартиру. Она была оглушена происшедшим и сейчас пыталась хоть немного сосредоточиться. Но перед глазами всплывал окровавленный и такой беззащитный Николя, а в голове гудел голос хмурого врача: «Сильнейшая травма… придется оперировать… Может, не выживет… вы тут со всякой заразой…».

Женька медленно опустилась на диван, который, казалось, еще хранил тепло ее любимого. «Сильнейшая травма… Может, не выживет… не выживет… не выживет… не вы…».

Француженка закрыла лицо руками. «Надо ехать к Николя. Надо немедленно ехать», — повторяла она про себя как заклинание, и ей казалось, что она слышит в ответ голос любимого, а не рассказывает сама себе грустную сказку.

«Знаешь… сегодня… лучше не приходи».

«Я тебя не оставлю».

«Тебе покажется, что мне больно… Покажется даже, что я умираю. Так уж оно бывает. Не приходи, не надо».

«Я тебя не оставлю…»

«Это еще из-за змеи. Вдруг, она тебя ужалит?.. Змеи ведь злые. Кого-нибудь ужалить для них удовольствие».

«Я тебя не оставлю».

«Правда, на двоих у нее не хватит яда… Знаешь… моя роза… я за нее в ответе. А она такая слабая! И такая простодушная. У нее только и есть, что четыре жалких шипа, больше ей нечем защищаться от мира…»

— Я тебя не оставлю! — Женевьева вдруг вскочила с дивана, скинула испачканный кровью халатик и начала поспешно переодеваться. Она уже знала, что будет делать. Она знала, чем сможет помочь любимому. И человека, ударившего Николая по голове, она тоже знала. Точнее, видела его. Да, тогда на вилле городского депутата. Именно этот парень неосмотрительно попытался выяснить, зачем «журналистке» понадобился микрофон направленного действия. А значит, ехать следовало на эту самую виллу, и срочно.

Очевидно, Пьер Венсан, руководитель сыскного агентства, где работала Женевьева, мог бы гордиться своей ученицей — она не осталась причитать под дверьми операционной (этим никому не поможешь), а приняла единственно верное решение — немедленно, пока не успели спохватиться убийцы, раз и навсегда защитить любимого от их происков. Так, во всяком случае, считала сама француженка, размазывая по щекам остатки слез. Она, правда, забыла, что Пьер учил ее совершенно другому: главное — не ярость, а рассудок. Побеждает тот, кто более хладнокровен и расчетлив.

Но как не заставить отступать разъяренную пантеру, спасающую своих котят, так же тяжело было остановить и Женевьеву, тем более, рядом никого не было. Мэй, разумеется, в расчет не принималась. Впрочем, последнее было совершенно напрасным, так как, когда Женька попыталась выскочить из квартиры, Мэй опередила ее, чуть не сбив с ног своей упитанной тушкой, и понеслась вниз по лестнице, замерев лишь у машины Арчи, припаркованной в глубине двора.

У Женевьевы не было ни времени, ни желания бороться с ротвейлершей. К тому же француженка рассудила, что черная спутница в некоторой мере компенсирует недостаток оружия. Поэтому вскоре машина с собакой на заднем сиденье резво рванула по Петроградской стороне, направляясь в сторону Озерков.

Королева была в ярости — Рэмбо это видел, однако возможности избежать неприятного разговора он не представлял.

— Как поживает Нертов? — осведомилась она, будто речь шла о старом знакомом, которого недавно навестил ее паж.

— Он оказался подготовлен еще лучше, чем я ожидал.

— То есть, идея запечь его, как картошку, успехом не увенчалась. А теперь ответь мне, на милость, чья это была идея?

Рэмбо взглянул на Королеву. Врать он не любил, впрочем, в этой ситуации врать бы и не стоило. Сглупил, ничего не скажешь. Нет человека — нет проблемы. Теперь же выяснилось — и человек, и проблема остались.

— Моя идея.

— Я так и думала. Если бы твой крутой профессионал решил поджарить Нертова по своей инициативе, ты бы ему башку отвинтил, я тебя знаю.

— Я и так ему чуть было ее не отвинтил, — проворчал Рэмбо.

Это окончательно разгневало Королеву.

— Он твою башку спас, как ты не понимаешь! Нашему московскому куратору абсолютно все равно, живой этот Нертов, мертвый или запеченный в подполе. Ему нужны две вещи: органайзер и небольшое интервью, взятое у нашего бывшего охранничка только на одну тему: кто знает о этой находке кроме него самого? Потом, хоть ешь его в сыром виде. Так что будь благодарен своему афганскому инструктору — если бы он выполнил твой приказ, то проблема органайзера не исчезла, но крайним стал бы ты. Тоже мне мальчик — варенье съел, ложку кинул под диван, а пустую банку выбросил в окно. И никто ничего не узнает!

Рэмбо — могучий детина из тех, кто развлечения ради разбивает бутылки о свою голову, только хлопал глазами. Потом он открыл рот, пытаясь возразить повелительнице, но та уже разгневалась окончательно.

— А как ты подбираешь людей? Странно, что сам Нертов не прихватил твоего героя. Ты помнишь, как начинал искать этот несчастный блокнот? На одной квартире — куча повязанных твоих «быков». Понимаю, дешевая шпана. Но ведь кто-нибудь мог запомнить тебя! На другой, где ты должен был только допросить, отлично помнишь кого — мокруха. Плюс потерял еще одного шпаненка.

При упоминании «другой квартиры» Паж слегка побледнел. Королева продолжала:

— Да-да, ты не ошибся, тот же несчастный Расков. Не смотри на меня так. Нельзя резать сотрудников угро. Если ты не мог мыслить о чем-нибудь другом, так подумал бы хоть об этом! Скажи спасибо, сейчас у милиции хватает других проблем, поэтому они не взялись за это дело как следует. Сидел бы сейчас в «Крестах». Или застрелили бы при задержании.

Королева чуть успокоилась, достала тонкую французскую цветную сигаретку, от которой тянуло жасмином, сунула в рот. Рэмбо среагировал мгновенно, и тотчас малюсенький огонек зажигалки качнулся возле кончика сигаретки.

— Не обижайся, — Королева выпустила клуб ароматного дыма. — Тебе не приходится иметь дело с нашим московским куратором. Он говорит мне то же самое, только двжды в день. Орать, конечно, он на меня никогда не посмеет, но лучше бы орал. Каждый раз он предлагает тебя попросту списать.

— Склизкий гаденыш, — пробормотал Рэмбо.

— Склизкий. Но не гаденыш. Это, мой мальчик, полноценный гад. Я его боюсь. И тебе советую. Помнишь прошлогодний «наезд» на «Транскросс»? Тот самый, когда эта контора чуть не накрылась, если б не вмешался премьер. Так вот, местным руководителем операции был командированный из Москвы Игорь Борисович. Не удивляйся, известный тебе депутат Ивченко был в этой истории всего лишь «свадебным папой». Кое-что знал, кое-что покрывал. Развлекался аналитическими записками — отсюда, кстати, вся история с органайзером. Но отвечал не он, а Игорь Борисович. В итоге, ничего не добился, а на сдачу получил как следует по голове. Теперь вернулся в Питер. Его основной заказчик…

— Дуб?

— Береза, тополь, сосна, осина! — заторопилась Королева. — Не надо вслух о деревьях — согласно гороскопу друидов, это вредно. Если догадался, какое дерево здесь причем, лучше помолчи.

Рэмбо действительно помолчал. Королева сделала то же самое. Потом он достал сигарету, вопросительно взглянул на Королеву — та кивнула, закурил и задал вопрос:

— Как ты думаешь? Какого черта ему надо у нас?

— Могу только догадываться. Порты, коммуникации, может, чего еще. Я хочу, чтобы в Городское собрание прошел мой блок и взял кворум. Здесь наши задачи совпадают. Он помогает деньгами и московской силовой «крышей» — за это спасибо. А нам остается только грязная работа. Точнее, тебе.

— Значит, мне пора за дела, — Рэмбо обрадовался возможности закрыть затянувшийся разговор.

— Принимайся. Кстати, кто из конкурентов сегодня в твоем списке?

— Какой-то Виктор Нежданов.

— Видела недавно по телевизору. Ничего мужичок. Мне даже жалко. Ладно, пока.

И Королева позволила прощенному Пажу подарить ей один-единственный поцелуй.

Паж ушел, а она задумалась, правильно ли сделала, устроив миленку выволочку? Может, она была слишком жестокой? Парень — юниорский чемпион по кик-боксингу, никогда не был приличным организатором. Его способности наподобие собачьих — впиться в горло, защитить, вырвать у врага по приказу (нет, с последним у него бывают проблемы). Ему удается лучше всего то, что он делает самостоятельно. А вот отдать людям четкий приказ, проследить за его безусловным исполнением — с этим проблемы. Стоило ли сердиться?

Стоило. Парень получил совершенно четкий приказ и был обязан его исполнить. В крайнем случае, доложить о невозможности. Королеве часто приходилось иметь дело с офицерами, и благодаря этому ее всякий раз возмущали люди, не понимающие, что такое приказ. К сожалению, Рэмбо к ним относился. К тому же в последнее время слишком сильно давил московский куратор. Ему требовался органайзер, и она понимала — почему. Поэтому, сегодня не ограничилась тем, что организовала выволочку любимцу. Она кое-что сделала сама. И скоро сможет представить Игорю Борисовичу то, за чем Рэмбо безуспешно охотился последние две недели.

Мэй не шебуршилась, не пялилась по сторонам, как это нередко делают собаки, оказавшиеся в машине, просто глядела на Женевьеву, будто умоляя ее скорее ехать. Видимо, мысли читала.

Женька гнала машину на запредельной скорости. Гаишник попался лишь раз. Он изумленно уставился вслед, будто стараясь понять: почему он не разглядел спецсигнал на крыше странного автомобиля. Потом сообразил, что никакой мигалки у этого «жигуленка» нет и он наглый нарушитель. Постовой на секунду задумался: не познакомиться ли поближе с обнаглевшим водилой? Но тут неправильный поворот совершил «мерс», и страж порядка судорожно замахал жезлом, сочтя эту добычу более перспективной.

Никто из участников движения не догадывался, какой опасности они избежали. Женька водила прекрасно, однако на этот раз слезы мешали обзору. Ее лицо дергалось, и девушка шептала:

— Николя… Николя… Мой милый… Мой единственный… Как эти подонки посмели… Я убью их…

Лишь приблизившись к знакомым местам, она вытерла слезы. Время соплей кончилось, впереди ждал бой!

Женевьева была на прибрежной вилле лишь один раз, причем, если приехала туда днем, то отбыла в темноте. Однако ярость обострила и без того крепкую память. Поэтому она без труда сообразила, где надо свернуть с Верхне-Суздальского шоссе, чтобы через полминуты оказаться возле высоких ворот, за которыми она имела неприятное знакомство с убийцей Николя.

Ворота «жигуль» вынес, почти не снижая скорости. Возле них могла быть охрана, поэтому Женевьева резко остановила машину и выскочила наружу.

Из будки выглянул высокий парень в давно вышедшем из моды малиновом пиджаке. С недоуменным лицом он направился к Женевьеве. Сделав еще два шага, охранник поднял правую руку, чтобы покрутить пальцами у виска. Правда, рука до головы не дотянулась. Более того, парень и представить себе не мог, что это последняя минута нынешнего года, когда он мог владеть рукой.

Через секунду несчастный лежал на земле, окровавленной мордой вниз. Он стонал и лелеял свою руку, как самую дорогую часть тела, нуждающуюся в особой заботе. И это было справедливо, ибо сломанная конечность и вправду требует покоя.

Не глядя в его сторону, Женевьева рванулась к дому. Первая жертва только распалила ее гнев. И все-таки, кое о чем вспомнив, она вернулась и выпустила из машины собаку. Мэй черным метеором вылетела на пожухлую траву и теперь неслась рядом.

Разумеется, из окон их разглядели. Первым на крыльцо вылетел парень в камуфляже, размахивая дубинкой. Видимо, он собирался как следует огреть ею Женьку, но в этом намерении не преуспел — вырвавшаяся вперед Мэй хватанула его за предплечье, сбила на землю. Женевьева нанесла «контрольный» удар — ногой в голову.

Рядом раздался хриплый лай — обернувшись, француженка увидела громадного среднеазиатского овчара, летевшего в атаку. Она дождалась, когда пес приблизится, чуть ушла в сторону, позволив мохнатому телу пролететь мимо, а по дороге, вписала кулак сзади между ушей. Кувыркнувшись в воздухе, собака свалилась метрах в четырех от Женевьевы. Тут же Мэй, бросив свою жертву, впилась в овчара.

Женька так и не поняла, к какому полу относился «азиат», но для Мэй в этот день разницы не было. Бросив быстрый взгляд — дело уже сделано, — Женевьева окликнула собаку и рванулась к дверям виллы, однако из-за бани выскочил рослый мужик, сжимавший в руках штык-лопату.

Бандит собирался опустить свое оружие с размаха на Мэй, поэтому Женьке пришлось рвануть на опережение. Она с разбегу прыгнула, отшвырнув нападавшего на размытое дождями костровище, где жарким летом жгли угли для мангала.

Мужик оказался еще таким живчиком: при падении он выронил лопату, однако тотчас снова был на ногах, держа в руках свое оружие. Он широко размахнулся им, и Женьке пришлось пригнуться; лезвие просвистело над ее головой, взъерошив волосы. Тотчас же последовал прямой выпад — но неудачно: Женевьева отклонилась, и оружие прошло рядом, чуть не коснувшись живота француженки. Девушка успела ухватить лопату за черенок возле рабочей части, но насладиться завершающим ударом не смогла. Бандит дико заорал и, выпустив оружие, упал. Мэй, про которую он забыл в борьбе с Женькой, хватанула его за пах. Девушка лишь успела ухватить собаку за заднюю лапу, когда она попыталась перебраться к горлу несчастного. Впрочем, мужику легче не стало: челюсти, легко переламывающие палки, сделали свое дело. Теперь ничего не мешало обоим проникнуть на виллу.

Они ворвались внутрь одновременно. Пролетев широкий холл, француженка оказалась в большой комнате, видимо, столовой. Там недавно трапезничали: накрытый стол был заставлен грязной посудой — салатниками, блюдами, соусниками, тарелками. Естественно, Женька смотрела не на посуду, а на троих мужчин, оказавшихся в комнате. В одном из них она узнала гостеприимного хозяина, с которым познакомилась на недавних шашлычках, остальные оказались незнакомцами, но всех ждала одинаковая участь. Женевьева пришла сюда мстить за любимого человека, и если владелец виллы не знал, что его охраняют подонки — это были его проблемы. Причем, проблемы очень серьезные.

Первым это понял ближайший гость. Рука Женевьевы, словно лапа разъяренной кошки, метнулась вперед и тут же возвратилась в исходное положение. Но от мимолетного прикосновения нижняя челюсть хрустнула и вылетела из замка. Кроме того, этот удар, сделанный одновременно с подсечкой, помог гостю удариться затылком о край стола, а затем — благополучно затихнуть на полу.

Хозяин вытянул руку с пистолетом — боевым или газовым — Женька не поняла. Оружие тотчас полетело на стол, выбитое носком кроссовки Женевьевы. Хозяин поднял стул, собираясь ударить, но в последний момент решил загородиться им, как щитом. Это не помогло — удар француженки направил этот щит прямо в физиономию коммерсанта, и тот рухнул на паркет, удерживая в руках деревянные обломки.

Третий гость укрывался за столом, визжал, как свинья, и швырял в наступавшую на него Мэй посудой. Собака рычала, но шла вперед, не обращая внимания на осколки. Женевьева схватила со стола высокую, несомненно, антикварную, вазу с фруктами, подняла обеими руками над головой и швырнула в последнего противника. Тот свалился среди опрокинутой мебели и лежал там как бог плодородия, окруженный раскатившимися по полу дарами осенних садов.

Однако это было еще не все. На пороге комнаты возник бандит с карабином в руках.

— Лицом вниз, сука, замочу! — гаркнул он, видимо, не сообразив, что существ женского пола в комнате два.

Взглянув на парня, Женевьева просияла от злобы и счастья одновременно. Это был тот самый негодяй, которого она сфотографировала на вилле, тот самый, который два часа назад убегал от дома покалеченного Арчи. «Что ж, искренние соболезнования»…

Если б он мог понять, что ему угрожает, охранник выстрелил бы сразу, не тратя время на слова, подобно героям дурных штатовских блокбастеров. Но француженка американское кино не уважала и потому не знала, что после подобного заявления следует сначала разоружиться, потом содрать с себя последнюю майку и, сжав кулаки, пообещать: «Сейчас я надеру тебе задницу, сынок»! Вместо этого Женька схватила тарелку со стола и запустила ее словно диск, которым дети играют на пляже. Только масса и скорость летающей тарелки оказались поболее. Ребро посудины точно попало в переносицу парня, не позволив тому нажать на спуск. Другого шанса он уже не получил: Мэй с разбега ринулась ему на грудь и сбила на пол. Тотчас же она была впервые обижена за этот день — Женька, с криками: «Он мой!», оттащила собаку в сторону. Поднатужившись и чуть не плача, она приподняла ошеломленного бандита, снова сбила на пол, пинала ногами, опять поставила, терла морду о стену, держа свою жертву за выдающиеся уши, швырнула ударом в соседнюю комнату, вошла туда следом. Из комнаты донесся грохот сокрушаемой мебели, стоны парня и причитания Женьки:

— Сволочь… За что ты бил Николя? Убью совсем!..

Между тем, Мэй обежала виллу в поисках добычи и скоро наткнулась на подходящую жертву на втором этаже. Это был невысокий парень с пегой бороденкой, стоявший возле компьютера, за которым он недавно работал. Увидев деловито устремившуюся к нему ротвейлершу, парень ахнул, попятился, схватил с подоконника высокую вазу с цветами и швырнул в собаку. Ваза разбилась о высокий черный лоб, что не остановило Машу, а лишь увеличило ее желание поближе познакомиться с бородачем. Но тут собака наступила на кремовую розу, обладавшую роскошными шипами.

Уколов подушечку на лапе, Мэй рассвирепела еще больше, чем можно себе представить, хотя казалось, больше некуда, и рванулась в бой. Бородач неожиданно резво вскочил на стол, заступив подошвой в клавиатуру, отчего на мониторе возникла почти нецензурная запись, перескочил на подоконник и выпрыгнул в приоткрытое окно.

Убегавшему повезло: он приземлился на обширную цветочную клумбу; при этом даже не подвернул ногу. Рычащая псина почти мгновенно оказалась на подоконнике и тоже, не долго думая, ринулась вниз. Ее жертва, несомненно, обладала развитым интеллектом, понимая невозможность спасатись от ротвейлера бегством. Поэтому парень встал на четвереньки и не просто полез, а нырнул головой в подвальное оконце, которое, на его счастье, оказалось раскрыто.

Впрочем, счастье ли? Голова, шея, даже плечи, которые никак было нельзя назвать могучими, проникли в подвал без труда. Благополучно прошло и туловище. А вот с той частью тела, которая играет большую роль в жизни каждого труженика-сидельца, возникли проблемы.

Последней надеждой несчастного, когда челюсти Мэй сомкнулись на его заднице, было то, что, получив дополнительный болевой стимул, он сможет протиснуться в подвал. Увы! Надежда не оправдалась…

Понимала ли скромная (хотя и благородного происхождения) ротвейлерша, что она грызет самого высокооплачиваемого заказного журналиста Российской Федерации Александра Пожаркина? Вряд ли. Мэй не обращала внимания на вопли, доносящиеся из подвала. Потом она брезгливо выплюнула кусок джинсов вместе с приличным шматом мышечной ткани и затрусила к вышедшей из здания Женевьева. Ее ярость догорела до остатка, поэтому она, приласкав собаку, похромала к застывшей у ворот машине. Увидев приближающуюся Женевьеву, с дорожки уполз переломанный привратник. Рядом валялась дохлая овчарка, и катался по траве мужик, все еще державший руками травмированное место.

Из выбитых окон дома доносились охи, вздохи, хриплые ругательства. Из подвала раздался печальный и затихающий стон:

— Проклятый город!..

— Вот он, — Королева протянула Игорю Борисовичу кожаный органайзер.

— Лучше поздно, чем никогда, — ответил тот. — Впрочем, спасибо. Мне будет приятно сообщить в Москву о том, что наследство Ивченко полностью оприходовано. Вам же будет приятно узнать, что я это сообщил.

Королева хотела съязвить в ответ, но промолчала. Игорь Борисович не узнает, какой резкий разговор был у нее двадцать минут назад с Рэмбо. Опять полное отсутствие координации! Дуболомы, выполнявшие его приказы, перехватили разговор Нертова с Арчи и решили проявить инициативу. В результате — незапланированная беготня, новое тело, доставленное не то в больницу, не то в морг. Нет, никакой жалости, и тем более симпатии, к Николаю Иванову она не испытывала. Однако в ближайшие дни и так предстоит сделать очень много — чтобы поддерживаемый ею блок (на самом деле, ее блок, ее детище) прошел в Городское собрание без помех, следовало еще поработать в тех же самых подъездах. Без больниц не обойдется. А значит, любая лишняя жертва совсем ни к чему.

— Вы отправите его в Москву? — Она постаралась заполнить паузу.

— Нет. Эта вещь представляла определенную ценность только для покойного. Сейчас это абсолютно ненужный предмет. Вы любите эффектные жесты?

— Изредка.

— Надеюсь, вы оцените этот. Одна из приятных мелочей, которая всегда привлекала меня в вашем городе — камины и печи. Не понимаю, какого черта во время блокады вы портили внутренний интерьер буржуйками?

— Бумага не может нагреть изразец и кирпич.

— Ах, да, — понимающе кивнул гость. — Но сейчас-то времена легче, в дровах недостатка нет. Я рад, что наш милый старичок Фирс, которого здесь, наверное, забыл прежний хозяин, топит каждый день. Пойдемте.

Игорь Борисович, вертящий в руках органайзер, и Королева вышли из его кабинета в гостиную, где действительно горел камин.

— Хороший старичок, правда, чуть тормозной, — бормотал Игорь Борисович. — Вы бы подыскали ему преемника? Если надеетесь задержаться в этом уютном здании подольше, такая идея более чем логична.

Болтая таким образом, Игорь Борисович подошел к камину и швырнул в огонь злополучный органайзер. Запахло горелой кожей и еще какой-то неорганикой.

— Гадость, — поморщилась Королева.

— Гадость гадостью, но какой жест! Если бы парень, у которого была эта штука, выставил ее на аукцион и начал торговаться, пару сотен тыщ мой заказчик дал без колебаний. А может, и три. Знаете, так приятно, заплатил деньги и больше никаких проблем! Конечно, если деньги есть. Когда заработаю их достаточно, буду поступать исключительно так. — Игорь Борисович поворошил уголья длинный кочергой с завитой, искусно выкованной рукояткой, подложил три полена. — Так что, нос можно и не морщить — горят двести тысяч баксов. Впрочем, о чем это я? Ведь деньги не уплачены. Пришлось пойти путем более хлопотным и крайне дорогим. Не знаю всех этапов большого пути — зачем интересоваться грустными вещами, особенно, если можно не интересоваться. Слышал, правда, будто ради того, чтобы эта штучка дотлевала здесь сейчас, кое-кому пришлось отправиться в городской крематорий. Кстати, как вам удалось все-таки вытащить эту вещицу?

— Договорилась, — коротко бросила Королева.

— Сделали известное предложение, от которого трудно?.. Ладно, детали не интересуют. Важен результат. Итак, бациллы не существует. Потом придется немного перебдеть — поручить истопнику просеять пепел на моих глазах и растолочь крупные остатки, кроме металла. Конечно, лишнее, но для очистки совести. Осталась одна мелочь.

— Какая?

— Выяснить, не сохранилось ли бациллоносителей. Из того, что эту штучку вам вернули, не следует, что ей не попользовались по полной программе. Конечно, худшее не случилось — в известные центры дешифровки она не поступила. Но кто знает, может, где-нибудь лежит зашифрованный файл, этакая спидовая бацилла. Поэтому придется поработать со всеми, кто имел отношение к заразе. Продолжайте следить за этим, как его, Нертовым. Но пока лучше его не трогать. — Внезапно Игорь Борисович с силой ударил кочергой по обуглившемуся полену, поднял облако искр. Дама отшатнулась. — Вы слышите, не трогать! Чтобы этого, — его палец указал на оседающее облако искр, — больше не было. Все, кто имели отношение к органайзеру, будут жить, пока я не выясню, кто успел сунуть нос в его содержимое и на какую глубину. Пока они не рыпаются, мы будем только изучать. Прихватить можно всегда. И не надо самодеятельности.

— Игорь Борисович, — Королева окончательно пришла в себя, — меня попросили, я могу повторить, попросили, а не приказали вернуть органайзер. С этим я справилась. И кого трогать, а кого не трогать, мы будем решать вместе. Командовать я не позволю.

Москвич так и не решил, как ответить. Дверь открылась, торопливо вошел секретарь и протянул Королеве переносную трубку.

— Звонят с Суздальского, — торопливо сказал он, не дав времени начальнице возмутиться. — Там очень большие проблемы. Хотят вас или Игоря Борисовича.

Королева взяла было трубку, но тут запищал ее мобильник и она протянула москвичу обычный телефон.

Оба, не сговариваясь, разошлись по разным углам гостиной и слушали минуты две. Потом обернулись друг к другу.

— Да уж, день хороших новостей! — Игорь Борисович зло усмехнулся. — Только что какая-то идиотка, нет, идиотка, какая-то дьяволица разгромила вашу резиденцию. Травмированный Сергей Евгеньевич, описывая поведения этой особы, использовал исключительно мистические эпитеты. Однако действовала она не чарами, а исключительно конечностями. Рядом носилась бешеная черная скотина. Двое — кандидаты в покойники, остальным нужен, как минимум, травмпункт, а у нашего московского журналиста отожрана, извините, половина ж… Что это за город чудес?

Игорь Борисович пристально взглянул на Королеву и понял, что та удивлена еще больше, чем он ожидал. Видимо, на нее повлиял звонок, адресованный ей лично. И не ошибся.

— Сегодня не просто день хороших новостей, — неторопливо и зло процедила Королева. — Сегодня собачий день. Очень неожиданные новости от Нежданова…

Если бы в Таврическом саду появился человек, придумавший выборы и его появление совпало с прогулкой ротвейлера Джека, этот несчастный не ушел из сада живым. Ибо Джек давным-давно понял: в том, что хозяин гуляет с ним гораздо меньше, чем раньше, виноваты именно выборы.

Конечно, без прогулки Джек не оставался. Сей тяжкий труд выпадал хозяйке, однако от этого было не больше удовольствия, чем облизать лицо хозяина через намордник. Этот самый намордник ни на минуту не покидал собачью голову, а ведь хозяин всегда находил возможность нарушить городской закон и освободить пса от кожаного забрала. Кроме того, хозяйка постоянно таскала Джека на поводке, а, увидев вдали любую собаку, тащила к себе, не понимая, что за все свои семь матерых собачьих лет Джек знаком со всеми четвероногими завсегдатаями Таврического сада — от огромного мастифа Юла, до маленького фоксика, названного хозяевами, разумеется, Монморанси. Никого из них он рвать при первой же встрече не собирался, что, однако, не мешало хозяйке проникаться этой мыслью, лишь только он натягивал поводок, мечтая поздороваться. Даже паршивый лестничный кот, питавшийся от щедрот жильцов, научился издеваться над ним. Он нагло смотрел с верхних ступенек на пса в наморднике и на коротком поводке, смеясь циничным кошачьим смехом.

Но сегодня был день исключения. Кандидат в депутаты Виктор Нежданов ушел с работы еще пораньше и не в свой штаб. Он решил посвятить остаток дня семье. А для начала как следует выгулять Джека.

Хозяин неторопливо натянул старую кожаную куртку, специально сохраненную для таких прогулок. Джек прыгнул на нее могучими когтями передних лап и легонько ухватил зубами замызганный край — один раз это делать разрешалось. Всего один раз, за второй полагался легкий шлепок поводком и печальная участь: спуститься по лестнице на привязи. Поэтому Джек не вышел за границы установленного обряда, а дождался, когда откроется дверь и вылетел на лестничную площадку.

Там его ждала неожиданная и приятная встреча: тот самый наглый кот. Котяра оказался еще и чудовищно глупым: он не сразу понял, что сегодня свобода Джека не ограничена, да и намордник не стягивает мощные челюсти. Однако пес не ринулся немедленно на недавнего мучителя, а умоляюще посмотрел сперва на хозяина — разреши пробежаться, будь человеком!

— Ладно, шугани его легонько, — согласился Виктор Нежданов.

Джек ринулся на обидчика. Тот, в последний момент все-таки сообразив, в какую авантюру имел неосторожность влезть, ринулся вверх по лестнице. Гонимый и гонитель преодолели четыре лестничных пролета за десять секунд. Однако у проклятого кота был небольшой сюрприз — высокий подоконник, проверенное укрытие. Оказавшись на каменном карнизе, он нагло зашипел, глядя на Джека — попробуй, достань! Тот, как и полагается дрессированной собаке, не стал осыпать его лаем, лишь молча прыгал, тихо поскуливая.

— Джек! — донеслось снизу.

Тут бы послушаться, однако псу показалось — прыгни чуть посильнее, и удастся сомкнуть клыки на проклятом котяре. Нет, не получается, все рассчитал, мерзавец!

— Дже-ек! — послышалось чуть тише, видимо, уже из подъезда.

Пес понуро оглянулся. Что-то кольнуло изнутри. Нет, не обида на проклятого кота — это мелочь. Какое-то предчувствие. Опять голос снизу, но уже неразборчивый, вроде, не его кличут. Зато настоящая опасность, с такой не шутят!

Если бы собаки умели проклинать, пролетевший всю лестницу Джек проклял бы себя сто раз, обозвал худшим сукиным сыном за всю историю собачьего рода. Ибо он совершил наитягчайшее преступление: оказался вдалеке от хозяина, когда тому потребовалась защита. Двойное расстояние он покрыл быстрее, чем когда бежал вверх, за дурацким котом.

С последней площадки пес увидел самую страшную картину в своей жизни: несколько человек (трое, четверо?!) били в широком подъезде хозяина, упавшего на грязный пол. На полу валялись два уже использованных металлических прута, и теперь люди действовали только ногами.

Что увидел мелкий, послекризисный бандюк, счастливый от найденной недавно безопасной и доходной работы, бросив взгляд на лестницу и продолжая при этом топтать ногой лежащего человека? Наверное, нечто похожее видят пьяницы, свалившиеся на рельсы с платформы за несколько секунд до подхода поезда. Только не было грохота.

Джек пролетел последние пять ступенек, и тут в подъезде произошло то, что не смог бы внятно описать ни один свидетель, окажись он даже на расстоянии вытянутой руки и будь полутемный подъезд освещен театральными софитами. По крайней мере, собачьего рычания он не услышал бы — пасть Джека была занята другой работой. Но если пес хоть раз и рыкнул, этот звук заглушили другие — сперва вопли ужаса и злобы, потом дикой боли.

Даже те бандиты, которых в первую секунду не коснулись собачьи зубы, потеряли ориентацию и не могли понять сразу, где лестница, где пол, где потолок, а главное — где выход. Они метались в узком пространстве, заполненном целой сворой осатанелых черных чудовищ, воистину, вынырнувших в этот мир из-под земли, где скрывается самое страшное, превышающее убогий человечий разум. Один из воплей перекрыл все остальные, стекла лестничных окон дрогнули, как от выстрела: Джек взял в пасть чье-то «хозяйство», сжал челюсти и рванул…

Наконец, одному из бандитов удалось распахнуть дверь и медленно выпасть на улицу. Его движения ограничивали не только раны, но и Джек, дробящий суставную сумку плеча. Бандит был могуч и в болевом шоке, лишь поэтому он смог пройти несколько шагов с собакой на спине. За ним тянулась кровавая дорожка. Потом силы оставили бандита, и он рухнул лицом на асфальт.

Ротвейлерам проще, чем бульдогам или бультерьерам расстаться со своей жертвой. Джек разжал челюсти и только тут увидел последнего врага, высовывавшегося из «опеля», заранее подогнанного к парадной. Тот, удивленный задержкой подельников, с легким ужасом слышал вопли из подъезда. Когда же дверь открылась, его глазам предстала еще более страшная картина. Бандит торопливо вытащил газовый пистолет и поднял его в тот же момент, когда пес уже летел к нему.

Выстрел прогремел, когда до Джека было около трех метров. Порция газа произвела на ротвейлера не больший эффект, как если бы в него кинули жеваный конфетный фантик. Раздался свежий крик, пистолет полетел на асфальт, пес, поднатужившись, выволок бандита из машины, вцепившись ему в локоть. Потом потащил жертву по мостовой, бросил, снова вцепился, снова бросил. На этот раз все, кто наблюдал во дворе эту картину, получили более-менее связное впечатление, не ставшее от этого менее ужасным.

Утомившись и перепрыгнув через бандита с разорванными руками и плечом, Джек вернулся в подъезд, дверь в который все еще была распахнута. Там тоже уже не осталось врагов: один отполз в угол, оставляя за собой бурый след, другой корчился на полу, в луже собственной крови. Однако пса теперь интересовал лишь хозяин. Он сел возле него, вылизал окровавленное лицо и даже слегка рыкнул на подошедшую хозяйку, правда, чуть секундой позже ее узнал.

А пятью минутами позже подъехала милиция. Наряд не сразу понял, что же здесь произошло. Сотрудники даже потребовали, чтобы им показали «взбесившегося ротвейлера», однако на защиту Джека немедленно встали местные собачники и просто соседи. Кое-кто даже встал живой стеной, между милиционерами и плачущей хозяйкой, тащившей наверх рычащего Джека.

Особенно активной была владелица таксы — маленькой собачки, поэтому ей не раз приходилось компенсировать криком малые габариты собственной питомицы. За одну минуту она успела сообщить милиции, что думает о ней, что думают о ней соседи, что думает о ней весь город, и даже что думает о ней ее такса. Еще она упомянула о волшебной способности милиции — прибывать на место происшествия пять минут спустя после того, как преступление уже свершилось. Старший наряда не стал вступать в пререкания. Он уже понял, что случилось и был немного рад — ведь теперь показания со злодеев придется снимать не ему, а операм, в больнице (видимо, несколько дней спустя).

Следующий конфликт граждан произошел с экипажем «скорой помощи». Врачи, сперва не уразумевшие в чем дело, хотели начать с порванных бандитов, однако соседи настояли, чтобы в первую очередь бригада оказала помощь Нежданову. Врачи определили состояние кандидата как тяжелое, но жизни не угрожающее. Лишь после этого смогли оценить, насколько серьезно поработала его собака…