Глава 2. Большой наезд
Евгению Машкину дорога между Хельсинки и Петербугом была столь же привычна, как шоссе Питер-Москва. Причем, трасса «Скандинавия» короче, приятней и безопаснее. Ибо он здесь работал шесть лет, перевозя четыре раза в неделю груз из хельсинкского терминала. Прежде, когда «Транскросс» был еще обычным советским предприятием, Машкин повидал все крупные города европейской части СССР. Приезжал он туда на своем «КАМАЗе» и знал дороги категории «Е» как таксист знает городские проспекты. Теперь он мог сказать уверенно: «Скандинавия» — лучшая трасса в пределах бывшего Союза. Или, хотя бы, СНГ. Прекрасное покрытие, никаких поворотов, деревушек на каждом шагу, где из-за заборов то и дело выскакивают ребятишки и собаки. Лишь под конец, после Большой развилки, когда Черная речка, Сертолово, Парголово шли один за другим, приходилось снижать скорость.
«Вольво» Машкина уже прошла половину пути. По обеим сторонам трассы белел снег, но сама дорога выглядела идеально, как на буклете строительной фирмы. В десять часов утра машин было немного. Это же не дачный сезон, когда в направлении садоводств из Питера тянется целый караван. Сейчас на дороге были только грузовики и легковушки менеджеров, спешащих в Выборг или Финляндию по неотложным делам. У одного из таких деятелей случилась небольшая проблема. Его «Форд-экскорт» стоял у обочины. Парень равнодушно проводил взглядом автомобиль Машкина отлично понимая: такой большегруз, похожий на самолет, так и не взлетевший с полосы, ради него не остановится. «Ничего, парень, кто-нибудь тебя вытянет», — подумал Машкин.
Он не видел, что лишь только «Вольво» скрылась из виду, парень схватил рацию и что-то сказал.
Минуты через три Евгений увидел машину ГАИ. Перед ней стоял офицер, приказывая остановиться. Удивленный Машкин взглянул в зеркало — не обгоняет ли его какая-нибудь легковуха. За последние шесть лет вне пределов города его не тормозили ни разу. Но сзади никого не было. Приказ относился к нему и только к нему. Происходящее огорчило Машкина. Он уже давным-давно привык вести машину как поезд, по расписанию и не любил непредвиденных задержек. К тому же, будучи профессионалом, он прекрасно знал, к чему может придраться дорожная милиция. Сейчас его машина была в полном порядке. Может, его надо отбуксировать? Или хочет закурить? Думая так, Машкин остановил «Вольво» в десяти метрах от гаишника. Офицер неторопливо направился к машине. Машкин открыл дверцу, но вниз не спрыгнул. Зачем мельтешиться? Закурить можно дать и из кабины, а другого повода для остановки Евгений придумать не мог.
— Ты на левое заднее колесо посмотри. — Укоризненно кивнул головой гаишник.
«Что он такое нашел на заднем колесе»? — подумал Евгений, вылезая из кабины.
В этот момент Машкин сделал два наблюдения и один вывод. Вывод был следующим: офицер, приказавший машине остановиться, с расстояния в полтораста метров не мог заметить чего-либо предосудительного на любом из задних колес, даже если его бы и не было вовсе. Указательный палец гаишника украшал массивный золотой перстень-печатка. По размеру его можно было смело сравнить с головкой одного из болтов, закрепляющих колеса остановленного грузовика. Что же касается второго наблюдения, то Машкин наконец-то разглядел за кустами вторую машину. Никакого отношения к ГАИ она, явно, не имела.
Тот, кто проработал дальнобойщиком двенадцать лет, умеет себя контролировать. Машкин спокойно сделал два шага вдоль белой стены своего автомобиля (офицер следовал за ним) и потом, столь же спокойно развернулся и рванулся к кабине. Сзади послышался мат, крик «Стой…ля!». Машкин уже схватился за ручку двери, когда что-то двинуло его в плечо. «Каблуком меня пнул, что ли»? — Подумал Машкин, хотя уже понял: это был не каблук.
Затем, когда его с простреленным плечом стащили со ступенек, били уже каблуками. Теряя сознание, он успел заметить нависшие над ним ноги ребят в черных кожанках, выскочивших из той, затаившейся машины. Но он уже не видел и не помнил, как его тащили к кустам и, обыскав карманы, швырнули в углубление между заснеженными кочками. Не видел он, так же, как один из бандитов влезает в кабину его автомобиля, пару минут матерится, пытаясь разобраться с управлением и, наконец, трогается с места. Путь трейлера был недолог. Он углубился в лес по еле различимой дорожке, которой воспользовался бы не всякий тракторист. Дорожка спускалась в болото. Парень в кожанке выскочил из кабины, машина проехала еще метров пятнадцать и завалилась набок, ломая двухлетние сосны.
Двое бандитов садились в подъехавший «Форд», рассовывая по карманам небольшую добычу, взятую в кабине. Остальные же, вместе с «гаишником» срывали с «жигуля» фашьшивые номера, синие пластиковые полосы и отвинчивали мигалку. Позже наклеить это обратно и опять превратить обычную машину в гаишный милиции хватило бы пяти минут.
* * *
Прежде Нина не могла представить, что газета, прочитанная утром, может испортить настроение на целый день. Уже шла вторая неделя, как ей хотелось выбрать из толстой пачки, оставляемой на столе секретаршей, лишь конверты, а прессу и питерскую, и московскую, разом засунуть в мусорную корзину. Но хозяйке «Транскросса» не хотелось сознаться самой себе, что она просто трусит, боится обычного листа, покрытого печатными буквами. Поэтому, она опять раскрывала газету. Сегодня отличился «Петербугский делец». Статья, занимавшая добрую четверть третьей полосы, называлась кратко и емко:
«Разбой
Машину украсть трудно. Конечно, можно ее угнать, как это нередко делают несознательные подростки, накататься и оставить на обочине. Или перегнать в другой город, чтобы продать там. Или сразу же разобрать на запчасти. Но мало кому придет в голову, украв машину, даже не перебив номера, просто вписать в технический паспорт свое имя и нагло кататься на ворованном транспортном средстве по городу, красуясь перед взором прежнего владельца. Поэтому преступники идут по более легкому пути. Они крадут сразу тысячу машин. А так как раньше, столько машин было только у государства, то именно его они-то и обкрадывают.
Чем был «Транскросс» для нашего города десять лет назад? Предприятием, работающим на пользу всего общества. Чем стал «Транскросс» теперь? Конторой, предназначенной для личного обогащения группы дельцов. Неприятно лишний раз употреблять навязшее в зубах слово «прихватизация», но именно в данном случае оно выглядит наиболее приемлемым. Ибо именно таковыми были методы тех, кто отнял «Транскросс» у Петербурга»…
Далее шел краткий экскурс в историю приватизации фирмы. Нина никогда особенно не интересовалась подобной фактурой, но, судя по некоторым выражениям автора, вроде «ловкий пройдоха», чувствовалась некоторая пристрастность. Потом автор, некто Леонид Бананов, перешел к обстоятельствам прошлогодней борьбы за акции фирмы.
…«И в этот момент, когда, казалось, «Транскросс» перейдет в руки людей, способных распорядиться им с учетом интересов города, появилась «наследница». Нина Климова, как уже мог догадаться читатель, не является родной дочерью Анатолия Семеновича Даутова. Возможно, этим и объясняется ее странное поведение летом прошлого года, когда она фактически убежала от «отца» во Францию. Владелец «Транскросса» умер, но его «дочка» почему-то не торопилась домой. В Петербург она вернулась лишь поздней осенью, чтобы вступить в права наследования. Эта рутинная процедура сопровождалась безобразной историей с привлечением СОБРа. Кстати, руководитель операции, майор Шестаков, уже уволен из органов за аморальное поведение»…
Конец статьи был посвящен сегодняшнему дню фирмы. Автор приводил цифры неких неучтенных доходов, называя «Транскросс» одним из главных неплательщиков в городской бюджет. Помня начало статьи, Нина уже заранее представляла, каким должен быть финал.
…«Но бесконечно ездить на машине сомнительного происхождения нельзя. Рано или поздно такой автомобиль будет остановлен. И шоферу зададут два вопроса. Первый: знает ли он правила дорожного движения? И второй: откуда машина у вас, мил человек? Кстати, такие вопросы обычно задают в суде».
Нина не даром начинала обзор прессы именно с «Петербургского дельца». Во-первых, этот еженедельник обладал большей популярностью у городских чиновников и бизнесменов (впрочем, последнее было мнением самой редакции). Во-вторых, он считался независимым изданием, то есть, мог предоставить свои страницы для публикации материала любой направленности. Особенно, если за информацию хорошо платили. Иногда это приводило к анекдотическим ситуациям. На предпоследней полосе газеты можно было найти огромный материал, полный сетований на падение отечественной духовности и вырождение петербургской культуры, а на последней — рекламу некоего чудодейственного лекарства с коротким девизом: «Оргазм — сейчас».
— Что скажешь об этом? — Нина кинула менеджеру Васе, заглянувшему в кабинет, номер «Петербургского дельца» со статьей Бананова.
— Такие вещи можно печатать только в одном случае: когда знаешь, что главный герой этой статьи уже заказан киллеру.
Нина слегка побледнела, и Вася понял, что в очередной раз сморозил глупость.
— Извините, Нина Анатольевна, просто я имел в виду: когда кто-то рискует опубликовать такую статью, он должен быть уверен, что жертва не успеет подать на него в суд.
— Знаешь, Вася, — невесело сказала Нина, — возможно, ты ближе к истине, чем думаешь.
Вася произвел еще пару неудачных шуточек и ушел. Нина опять села, рассеянно перебирая сегодняшние городские газеты. Интересно, где еще есть какая-нибудь гадость?
Впрочем, не только газеты. Недавно Нина, включив телевизор (не помнила, какой канал) попала на информационный блок. Комментатор подробно расписывал криминальную обстановку в Северной столице после недавних известных заказных убийств. А потом, неизвестно почему, упомянул «Транскросс». Вроде бы, ничего не сказал, но каково соседство?
Вася, ко всему прочему исполнявший в фирме функции пресс-секретаря, связывался с редакциями. Там легко признавали свою ошибку, обещали позволить высказаться представителю фирмы и выражали готовность напечатать опровержение. А что в нем толку? Назвать сперва козлом, а потом, в маленькой заметке сообщить — ошибка вышла, этот человек — не козел. Если кто-то и прочтет маленькую заметку, то уяснит для себя одно: «этот козел еще и заставил написать, что он — не козел». А если он еще и хозяин богатой фирмы? Значит, добился сволочь, чтобы газета отреклась от своей общественной позиции.
Нина задумывалась над этой проблемой. Конечно, не помешала бы мощная имиджевая кампания. Чтобы пару раз в неделю «Транскросс» мелькал на питерских, а то и федеральных телеканалах: «Транскросс» открывает представительство в Турку, священник благословляет здание нового офиса, фирма помогает восстановить усадьбу Набокова. Обеспечить, чтобы подобные статьи появились в городских газетах. Тот же Бананов с большей радостью будет писать «во здравие», а не «за упокой». Ведь хвалебные статейки писать безопасно. Кстати, не надо было бы даже выдумывать сюжеты для телевизионных и газетных историй. Одной из привлекательных черт покойного Даутова была благотворительность. «Транскросс» выплачивал пенсии десяти престарелым артистам, заброшенных родными и коллегами, спонсировал выпуски книг по истории российской армии, и фактически за свой счет восстановил персидские павильоны в Старо-Александровском парке. К сожалению, ему никогда не приходило в голову потратить еще некоторую сумму, на то, чтобы такая деятельность получила хоть какую-нибудь огласку.
Однако было непонятно, поможет ли сейчас такое средство? Когда температура поднялась до сорока, глотать витамины и травяные настои несколько поздновато. Тут требуется нечто более радикальное. Лучше всего выйти на организатора и хотя бы понять: кому это нужно? Неужели все затеял Ивченко? Но, даже если это и так, ей не хватит решимости самой вызвать его на откровенный разговор. Она не сможет сказать ему напрямую в глаза: не из-за вас ли нас ежедневно поливают грязью?
После короткого стука в дверь вошел Вася. Нина раздраженно посмотрела на него: чего еще надо?
— Серьезная неприятность на Выборгском шоссе. Остановили наш трейлер с грузом масла для кампании «Норд-вест».
— Кто остановил?
— Сам бы хотел знать. У шофера огнестрельное ранение и полный комплект травм. Машина валяется в лесу, наполовину ушла в болото. За пару дней ее вытащат, а содержимое придется перетащить вручную в другой грузовик. Особо погано, что случилось это на трассе «Скандинавия». Если бы на Московском или Киевском — понятно. Но на Выборгском все спокойно. И на обычных отморозков не похоже: груз весь цел. Будто кто-то специально работает против «Транскросса».
— А может против «Норд-веста»?
Вася посмотрел на Нину как на несообразительную школьницу.
— Пока груз в нашей машине — это наши проблемы. И наши убытки. Лучше было бы, окажись груз нашей собственностью.
— Понятно. — Невесело усмехнулась Нина. И подумала, что хорошо бы людям Нертова кончить играть в Шерлоков Холмсов и, как полагается примерным мангустам, заняться злыми кобрами.
* * *
Сказать, что хозяева кафе «Копенгаген» просто платили Косте Пещере — ничего не сказать. Они его боготворили. И было за что. Года три назад «Копенгаген» обнесли на 30000 баксов. Денежки, кстати, самому Пещере и предназначались, а вытащили их из комнаты владельца кабака трое пацанов, залезших ночью в заведение ради курева и пива. Когда утром хозяина посетил человек от Кости, ему пришлось тотчас же звонить шефу и сообщить грустную новость: денежки, составлявшие полугодовую дань — тю-тю.
Пещера самолично прибыл в кабак час спустя. За это время владелец «Копенгагена» успел выпить полбутылки коньяка и составить собственный некролог — обычную заметку в рубрике «02»: «Труп неизвестного мужчины найден в обезображенном и расчлененном состоянии». Костя, услышавший сбивчивое повествование, пристально взглянул в глаза обкраденному, прочтя в них правду, тоску и усталое желание финала этой истории, каким бы он ни был. Выдержав необходимую паузу, за это время на лице хозяина отразились признаки сердечной недостаточности, Костя сказал.
— Собирай по новой. Можешь не торопиться.
Зато поторопился сам Пещера. Ему было обидно, что какие-то пацаны за вечер посмели добыть на халяву столько денег, сколько ему совсем недавно приходилось выбивать по два месяца, рискуя жизнью. Поэтому, простое следствие, состоявшее из бесед с главарями различных компашек, быстро вывело на трех ребят, которые за несколько дней перепробовали все ликеры в местном супермаркете и все импортное мороженное. На эти дегустации ушло не больше трехсот долларов.
Деньги вернулись хозяину «Копенгагена», чтобы, уже из его рук, быть отданными Косте. Воры-дилетанты получили возможность, поправлять здоровье в течение двух месяцев. Затем они отправились заниматься «трудотерапией» в одну из глухих деревень Псковской области, размышляя на тему: «Как мы легко отделались». «Копенгаген» же стал таким домашним заведением для Пещеры, как и кухня в его квартире. Сюда он мог приехать в любой час, и его встречали как настоящего хозяина, стараясь угадать заранее все возможные желания. «Копенгаген» Пещера использовал для важных встреч.
Владелец заведения очень бы удивился, узнав, что собеседник Кости Пещеры, сидевший с ним за одним столом, костин хозяин. А бригадир одной из самых мощных группировок юго-запада Питера — всего лишь слуга. Конечно, Пещере это очень не нравилось. Последние три года он привык работать только на себя. А тут, прямо в его вотчине, ему дают указание, да к тому же таким тоном, будто учат мальчишку. Не дай Бог, услышал бы хоть два слова подданный халдей — хозяин кабака! Однако такой вариант был исключен. Собеседник Пещеры говорил профессионально: тихо, но не шепотом, так что каждое слово отчетливо слышал лишь один человек, сидевший напротив.
— Поздравляю с успешным началом работы. Пока вам следует обслуживать один объект в день. Но, повторяю, результат должен быть обязательно. Рекомендую использовать дубль-группы.
— Это как?
— Постоянно иметь запасную команду. Если намеченная машина ускользнула под Выборгом, она должна быть перехвачена где угодно, хоть перед Большой развилкой, на глазах у поста ГАИ. Но, одна «транскроссовская» машина в день должна быть обработана обязательно — запомните. В крайнем случае, вы просто опрокидываете фуру в кювет, ничего не вытащив из машины кроме шофера.
— А что делать с шофером?
— Все что угодно. Лишь бы он не смог довести машину до города. Летального исхода желательно избегать.
— Это, то есть как? — Костя опять наморщил лоб, пытаясь отыскать в подчерепной библиотеке значение непонятного слова.
— Не надо мокрухи. — Коротко пояснил собеседник. — Впрочем, действуйте по обстановке. Главное правило: один день — одна машина.
— Скажите, — несмело спросил Костя, — условия насчет оплаты в силе?
— Конечно. И насчет оплаты, и насчет неустойки. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду под словом «неустойка»?
— Да, понимаю. — печально согласился Костя. Последний раз к нему с подобной фразой: «Ты знаешь, что это такое?» обращался отец. При этом он держал в руке ремень. Правда, так происходило в те нередкие дни, когда отец был настолько добродушен, что ограничивался исключительно словесной педагогикой.
— Хорошо. Завтра же от вас потребуется еще одна небольшая услуга. Не беспокойтесь, она очень проста и безопасна. Для этого потребуются пять-десять крепких ребят и долларов пятьсот на разные расходы. Вы сможете выделить такую мелочь?
— Конечно, — ответил Костя, — а что надо сделать?
— Сперва вы находите подходящий кабачок в центре, однако такой, в котором ваши ребята не успели ни разу засветиться…
* * *
Охранникам «Транскросса» Игорю Гречкину и Александру Логачевскому повезло. Их пригласили к дружескому столу на следующий день после дежурства. Так уж получилось, что Игорь заночевал у Сашки, ибо последний жил на Загородном, а Гречкину пришлось бы тащиться в Павловск. Утром Гречкин собирался заглянуть на автовский рынок, а так как в свободные от работы дни не любил рано вставать, с радостью принял дружеское приглашение. К Сашке в тот вечер заглянула одноклассница Леночка с подружкой, так что расслабиться удалось по полной программе (если только выражение «расслабиться» можно было употребить в отношении занятий двух друзей).
Однако утренний поход на рынок не состоялся. Часов в двенадцать, когда Гречкин и Логачевский только начали перемещаться между кроватями и ванной, зазвонил телефон.
— Привет, Сашуля, друг мой ментовский, — обратился к Логачевскому школьный приятель Паша-зубчик.
Паша-зубчик получил свою кличку из-за любимого выражения: «А сейчас как зубчики полетят!». Повзрослев, он занимался почти тем же, что и Логачевский — обеспечением безопасности. Правда, его контора не имела ни лицензии, ни названия. Любую «крышу», зарегистрированную на Литейном, Паша считал ментовской, а ее сотрудников — ментами.
— Привет Зубчик, тамбовская волчара, — ответил ему Саша. Не загребли еще?
— Давно загребли, прямо из «Крестов» звоню. Га-га-га! Ты, кстати, свин хороший. Забыл, у школьного друга сегодня день рожденья? Короче, в три часа жду.
— Хорошо. — Саша, сообразил, что вечер у него на сегодня не расписан. — Только я опоздаю слегка. Надо с приятелем на автовский рынок заглянуть, хотим к видакам прицениться.
— Какой на фиг фигынок? Бери своего кореша и приезжай с ним. Он тоже этот твой «Кросс» охраняет? Тем более, хватай и приезжай. А насчет видака, так я с ребятами вам потом подберем, будет дешевле вполовину автовского.
— Хорош. Считай, уговорил. Ты адресок напомни.
— Что я дурак, такие дела дома гулять? Такой праздник пару раз отметишь, а потом спать негде будет. Нет, я квартиру берегу. Кабачок есть хороший на Садовой, «Жеребец» называется. Подъезжай туда к трем. А лучше не заморачивайся, я за вами заеду. Короче, в два ждите. Пока.
Нельзя сказать, что Саша с энтузиазмом воспринял эту идею. Между школой и армией ему приходилось гулять с кампанией Зубчика. Эти праздники почему-то ассоциировались лишь с двумя вещами: ночевкой в отделении и интенсивной блевотой. Последующие пять лет они не встречались и, тем более, на дни рождения друг друга не приглашали. Однако когда Пашка пообещал заехать, деваться было некуда. Поглядим, как сохранился друг детства.
Игорь недолго поругался, но потом сказал: рынок не убежит, ладно, хоть на халяву погуляем вдоволь.
Пашка прибыл почти вовремя. Когда он улыбнулся старому другу, Логачевский понял: у Зубчика своих, природных во рту почти не осталось. Видно, за последние годы, некоторые из тех, кому с ним довелось столкнуться, не понимали шутку про зубчики и принимали превентивные меры. Были следы и других давних увечий, но за то пашкин гардероб, окинув друга оценивающим взглядом с ног до макушки, Логачевский оценил под тысячу баксов.
Машину, девяносто девятый затюнингованный «жигуль», видимо покинувший конвейр месяца четыре назад, Зубчик вел лихо, будто она была одета в танковую броню. Все же, из-за пробок и дорожных ремонтов, к «Жеребцу» они прибыли без пятнадцати три. По дороге Пашка на всякий случай спросил друзей: есть ли у них «ксивы»? А если есть, то какие? Крутые как у ментов — красные с золотом или простые картонки? «А то загуляем, заглянут менты. Нас-то они знают, а вам корочки иметь надо». Узнав, что с документами все в порядке, успокоился.
К удивлению и Зубчика, и его друзей, праздник начался без именинника. Когда они вошли в бар, гости уже гуляли вовсю. Как поняли Гречкин и Логачевский из путаных пашкиных объяснений, стол накрыли к часу, а ребята, видимо, решили, что отмечание должно начаться в два. В кабаке — два зальчика, один из которых целиком пошел под банкет. За двумя сдвинутыми столами — человек десять парней. Девок не было, и Логачевский понял: обычный мальчишник. Когда водка выпьется, можно смотаться и к девчонкам, в хорошую парилку.
— Опоздавшим — штрафную! — Крикнул Колька — так представил друзьям высокого лысого парня Пашка-Зубчик.
— Мужики, совсем охренели. Хотите с моих именин на мои поминки? — Спросил Паша, увидев, как в фужеры для шампанского наливают водку.
Однако настойчивого Кольку победить он не смог, добился лишь, что ему отлили половину водки и дополнили шампанским. Сашка и Игорь не получили и этого послабления.
Выпили за именинника, потом стали пить за друзей. Колька, который, явно верховодил за столом, пустился в длинный разговор о друзьях.
— Эх, пацаны, жизнь пошла такая странная, даже, вообще, не поймешь, где жить опасней, чем лучше заниматься. У меня все друганы, кто был в разных там точках, на Кавказе, в этой армии, что в Молдавии стоит — они все живы здоровы. А ребята, что службу за баксы откосили — уже троих схоронил. Вот ты, Толя, ведь был же в Чечне.
— Не, не в Чечне, а в Моздоке.
— Моздок, Звездок, одна хрень. И вернулся живой. А тут на позапрошлой неделе Димку похоронил. Он дальше области нашей-то никогда не выезжал. Так что, ребята, тут война покруче любой другой будет.
Выпили за хороших ребят, которых нет рядом с нами. Выпили и за работу, на которой гибнут хорошие ребята. Игорь спросил Кольку о работе.
— Мне наш шеф всегда говорил: мы секьюрити с расширенными полномочиями. А вы обычное секьюрити?
— Да. — Кивнул Игорь.
— Ну, это тоже хорошо — по закону работать. У нас не получается. Иногда, как опять наш шеф говорит, приходится переходить границы необходимой самообороны и необходимого самонаступления. Все равно, мы пацаны все хорошие, потому, что заняты одним делом. Давайте выпьем, чтобы друг в друга не стрелять и прочих мелких подлянок не делать.
Выпили и за это. Водка была добротная, поэтому пилась легко. Гречкин и Логачевский, слегка оглушенные первыми фужерами, уже не считали сколько раз наливали-опрокидывали. То и дело за столом рождалась песня, и про девочку-видение, и про то, как танки грохотали, но каждый раз дальше двух куплетов не шло. Игорю иногда казалось, что запевал именно он. Конечно, пора было закругляться, ибо после такой пирушки дай Бог дня хватит отоспаться. Но как тут встать и уйти, когда вокруг отличные ребята, приговаривающие каждые пять минут: «Ничего, скоро к девочкам поедем. Но надо еще раз за именинника выпить. Надо уважить, согласись, брат». От именинника опять перешли к рабочим делам. Кто-то (вроде Колька) спрашивал Гречкина и Логачевского где же они работают? Слово «Транскросс» почему-то вызвало всеобщее удивление, будто ребята сказали, что трудятся массажистами у Кирокорова.
— Этот самый «Транскросс» о котором все говорят? — Вопрошал парень в расстегнутой рубахе. Я тут недавно в вокзальном сортире нашел какой-то газетный клочок. Так и запомнил название: «Транскросс» на счетчике. У налоговиков».
— Тут какие-то твари о нас разную хренотень писать повадились, — сказал Сашка, — делать им нечего, лучше бы своей ручкой себе ж… почесали.
— О, это тоже круто! — Парнишка, сидевший в дальней конце стола, видно настолько заинтересовался «транскроссовскими» делами, что, не удовлетворившись сортирными находками, таскал в кармане целую газету. «Когда у людей, работающих на такую фирму как «Транскросс», отсутствует чувство порядочности — это легко объяснимо. Непонятно другое: почему у них напрочь отсутствует чувство самосохранения»? Кто-то гыкнул, кто-то икнул, не поняв смысл прочитанного.
— А вообще, это, пацаны большое западло. — Колька был серьезен. — Люди работают на контору, тайны из этого не делают, не как мы. Все равно как на завод ходят. И вот какая-то мразь начинает их всех дерьмом поливать. Добро бы сказал: самый главный — чудак на букву «м» и вооще, ему в «Крестах» нары застелены. Нет же, надо всех полить, и шофера, и вас пацанов-охранников, и девчонку-секретаршу, будто она вокзальная… Не дело так.
Гречкин и Логачевский согласно кивнули — не дело, налили и опрокинули. Вечер был немного подпорчен. Свистопляска вокруг родной фирмы действовала им на нервы. Шутки-шутками, а познакомишься с какой-нибудь продвинутой девчонкой, что иногда газеты читает и… «А, «Транскросс»? Слышала, слышала. Это ведь про вас писали: «Кто остановит прихватизаторов»? До девчонок еще было далеко, а вокруг, судя по наблюдению Игоря, все были уже готовые. Пацаны то и дело поднимались из-за стола, прогуливались до известного чулана, возвращались. Всех этих знакомых было и не упомнить. Ты Эдик? Не, я Петр. А ты кто? Я Толян. Похоже, что из тех, кто начинал попойку, за столом остался лишь Колька. Даже Пашка-Зубчик куда-то исчез. А разговор опять перешел на «Транскросс». Кто-то снова начал пересказывать газетные статьи.
— Еще, братва, про них я читал стебовую мульку, как пацан какой-то бегал перед этим «Транскроссом», все приставал к ихним менеджерам: не надо ли помыть машину. Они, ну те, кто к офису на своих тачках подъезжал, ему говорили: сперва сам умойся. Пацан все не отставал. Так они велели охраннику, с какой-то фамилией прикольной, Манкин, нет Гречин, его мордой в ведро с мыльной водой окунуть.
— Какой, блин, Гречин? Я — Гречкин! — Заревел Игорь.
Грянул всеобщий хохот.
— Ну, извини, Игорек. Одно я не понимаю, как ты, да и вообще, вы, братки из вашего «Транскросса» такое терпите. Ведь эта сволочь, небось, пьет сейчас водочку в своем журналистском доме и над нами смеется: я такой вот умный, всех вас за деньги опустил, а сам над вами поднялся.
Кто же это сказал? Ни Игорь, ни Саша уже не могли определить: пил этот парень с ними с самого начала или нет. Они могли только согласно прореветь: давай сюда эту сволочь, мы ей этот салатник в дупло засунем.
— Пацаны, — предложил Колька, — а может, и вправду поможем хорошим ребятам? Раз уж мы с ними закорешились, так нельзя смотреть, как их разные чмошники опускают. До бани еще час остался. Набьем морду и дело с концом. Идет, братва?
Раздался всеобщий одобрительный рев. Игорь и Сашка промычали что-то, согласны, мол. И они, встав из-за стола, направились к выходу. На самом деле, их тащили, толкали, иногда несли. В машине Игорю стало дурно почти сразу, он помнил, как рядом смеялись, держали его за шиворот, раскрывали перед его лицом большой полиэтиленовый пакет.
Мелькнули кони Аничкова моста. Машина остановилась возле незнакомого дома. Гречкина и Логачевского вытащили на асфальт и дали хлебнуть водки, хотя те и пробовали сопротивляться. После этого охранники «Транскросса» воспринимали происходящее как трехмесячные детишки, способные переместиться лишь благодаря заботливым родительским рукам. Игорь, правда, успел заметить, что их машина была не единственной, из другой тоже вылезли несколько недавних собутыльников. Весельчак Колька куда-то исчез.
Их протащили мимо старушки — вахтера, потом начался утомительный подъем по лестнице. Саша, правда, немного пробовал вырываться из рук и бормотать: «Куда мы ребята»?
— В кафе. Там эти твари засели. Тот самый Бананов, который «Транскросс» обсерал, — послышалось над ухом.
Потом начались какие-то события. Уже не на лестнице, а в небольшой комнатке, вроде бара. Послышался женский визг, звон упавшей посуды, чей-то вопль: «Меня не надо, я не журналист»! Кто-то с кем-то боролся, слышались удары, а Гречкин и Логачевский стояли возле стены, икали, царапали ногтями плоскость и думали: скорей бы все кончилось. Правда, Игорь еще разглядел здорового парня (то ли Эдика, то ли Толика), который, держа в руке пластиковую бутыль с кетчупом, писал им на стене: «Транскросс — сила!». Возле надписи он, почему-то, нарисовал свастику. Потом все стало значительно тише. Лишь в углу выла какая-то бабенка, то ли побитая, то ли со страху, да с прилавка на пол капало вино из опрокинутой бутылки. Вдали замер топот, потом послышались испуганные и возмущенные голоса.
«Пацаны, пора сматываться». — То ли сказал, то ли попытался сказать Игорь. Однако пацанов вокруг не было. Гречкин попытался оглядеться. Да, столы опрокинуты, бутылки разбиты, а вот ребят не видно. Чего же они так? Нам же самим отсюда не выйти. И тут его проспиртованную голову пробила странная мысль. Кто вел машины? Выходит, среди нас были ребята, которые не пили вообще. Или, все, кто ходил сюда бить журналистов, пришли в кабак под конец именин? И были совсем трезвые? Мысль выглядела безусловно здравой. Возможно, из нее удалось бы извлечь какую-нибудь практическую пользу. Но сейчас Гречкин мог только стоять у стены, икать и приговаривать: «Б… дешевые», непонятно по какому адресу.
Именно за этим занятием его и застал дежурный наряд Центрального района, примчавшийся на сообщение, поступившие из Дома журналиста о том, что банда из десяти человек разгромила кафе. От несильного удара ногой Игорь Гречкин свалился на пол, присоединившись тем самым к Саше Логачевскому, который валялся уже минут пять, причем упал он без всякой посторонней помощи.
* * *
— Здравстуй, погромщица. — Хихикнула Светлана, Нинкина приятельница.
— Да пошла ты! — Нина чуть было не произнесла слова, которое знала, но никогда не употребляла.
— Извини, пошутить нельзя.
— Светик, позвони, пожалуйста, на выходных. Тогда все обсудим, поговорим, пошутим. А сейчас у меня очень большие проблемы. До свидания.
Нина положила, почти бросила трубку на телефон и в очередной раз за сегодняшнее утро прикусила губу, чтобы не зареветь. О вчерашнем происшествии она узнала поздним вечером. Сперва Нина не придала этому значения: какие-то пьяные ребята завалились в кафе Дома журналистов, побили посуду, с кем-то подрались. Среди них оказались два транскроссовских охранника, которых и задержала милиция. Мелочь. Однако на следующий день стало ясно, какая катастрофа случилась вчера.
Утром о произошедшем сообщили все газеты, информация прошла и в сводках новостей радиостанций. Историю называли не иначе, как «погромом» и, если все передавали верно, Нина не могла не согласиться, произошел погром. Травмы получили пятеро посетителей кафе, двое из них лежали в больнице. Нападавшие, уничтожая посуду и мебель, кричали: «П…ц продажным писакам!», а чтобы никто не сомневался, кого эти писаки обидели, на стене намалевали слово «Транскросс». Разумеется, и газеты, и милиция были уверены, что не только двое упившихся гавриков, валявшихся на полу с транскроссовскими корочками в кармане, работали в этой фирме, но и остальные, которые смогли уйти.
Дальше — больше. В десять утра состоялся брифинг у начальника ГУВД. Разумеется, половину вопросов журналисты посвятили вчерашнему набегу. И, разумеется, начальник ГУВД обрадовался возможности не говорить о заказных убийствах, раскрываемости, проблемах с депутатами и т. д. Начальник говорил о «Транскроссе». Он заверил, что никому не позволит содержать «банды в законе», что у фирмы, охранявшей «Транскросс», лицензия уже изъята. «Я надеюсь, — сказал он, — остальным охранным структурам хватит порядочности и ума не связываться с «Транскроссом». Я приму все меры, чтобы защитить город от фирм, которые не могут как нормальные люди подать в суд на обидевшую ее газету, а посылают банду головорезов. Я смогу объяснить этим доморощенным Рокфеллерам: Питер не штат Техас»…
Нертов пытался добраться до ребят, узнать, в чем дело. Правда, эти двое ему не подчинялись, а остались в наследство, со времен, когда покойный Даутов для охраны фирмы привлекал разные структуры, поручая каждой из них довольно узкий участок работы. От того, что задержанные были по сути лишь привратниками, не легче. Правда, непосредственно Логачевскому и Гречкину повезло: буфетчица при опросе заявила о полной невиновности обоих, рассказывая, те на ногах еле держались, куда уж им громить. Однако, с Алексеем, телохранителем главы «Транскросса», никто говорить не хотел. Пока что было нельзя ответить даже на самый простой вопрос: по своей воле ребята хулиганили или их втянули? Сложив в уме все события последних дней, Нертов для себя твердо решил: «втянули». Идет большой гон. А он сам и ребята Арчи-Николая, мечутся как загнанные звери, всюду натыкаясь на красные флажки. Надо заставить охотников играть по другим правилам. Надо. Но как? И кто же, наконец, эти охотники»? Нертов чувствовал, что ответ где-то близко…
Каждые десять минут Нине звонили знакомые и деловые партнеры, недоуменно спрашивая: «Что же произошло»? Сперва Нина отвечала как научил Алексей: пока ничего не ясно. На Дом журналиста напали хулиганы, среди которых были двое наших охранников, но они никакого не трогали. Эти люди уже в фирме не работают. Потом Нине надоело объяснять, и она коротко отвечала: «Не знаю». И ей снова хотелось заплакать, как в детстве, когда в доме происходила беда, а она знала не в ее силах чего-нибудь изменить. Скорей бы приезжал Алексей! Он же заниматеся безопасностью. Пусть сам и отвечает на эти проклятые вопросы. Однако Алексея не было и не было. Это начинало злить Нину. Человек, в обязанности которого входит обеспечение безопасности фирмы, ничего не способен сделать. Может, он расслабился, потому что уже считает меня своей женой, из-за ребенка? Мол, разве жена может спросить с мужа? Нина понимала, что она сейчас не права, что Нертов наверняка носится сейчас по городу, пытаясь найти какую-нибудь другую охранную контору, которая взяла бы на себя нелегкий труд. Еще он пытается разобраться во вчерашнем происшествии. Если удастся доказать, что «Транскросс» подставили, половина проблем отпадет сразу. Однако Нина злилась как маленькая девочка. Почему все ушли, а меня бросили одну?
В кабинет вошла секретарша.
— Нина Анатольевна, вам звонит Нертов.
Нина взяла трубу.
— Алеша, где ты? Скоро приедешь?
Голос Алексея был усталый, будто он не сидел за рулем, а толкал полдня машину своими руками.
— Приеду обязательно. Но не сейчас. Надо смотаться в область, насчет вчерашнего происшествия.
— Позавчерашнего?
— Нет. Вчера поздним вечером захватили еще один трейлер. Машину отогнали на два километра вглубь леса и подожгли бензобак. Шофера оставили на шоссе. Он, наверное, не выживет. Я должен поговорить с местной милицией.
— А потом?
— Потом к тебе. Надо еще заскочить по одному делу, связанному с попыткой налета на Захарьевскую. Позвоню около восьми и — сразу к тебе.
— Хорошо, приезжай побыстрей.
* * *
Назначив встречу Юле в кафе «Кошкин дом», Нертов не рассчитал одного. В этом заведении нельзя было курить. Если бы Алексей знал о такой форме заботы администрации о здоровье клиентов, он предложил бы какое-нибудь другое местечко. А так, это было одно из самых ближайших заведений к «Чернышевской». На эту оплошность наложилась другая — он опаздывал, угодив в огромную пробку, вызванную очередными земляными работами. Юля уже выпила кофе и пятьдесят грамм коньяка, но юриста все не было.
«Стоит ли тратить столько времени на эти маньячные дела? Ведь у меня в работе сейчас и другие темы. С теми детьми из риэлтерской конторы. Или с проклятым приютом. Там хоть можно сделать что-то реальное. А я ради одного чикатиллы, которого поймают и без моей беготни, трачу целые вечера, хожу по ментовкам, жду уже пятнадцать минут этого Нертова». На этой мысли Юля остановилась. Ей, вдруг, показалось, что она ждет Алексея с удовольствием, что приди вместо него какой-нибудь его помощник с ценной информацией, она испытала бы разочарование. Выражение «личная жизнь» она считала пошлым, и десяток ее друзей-журналистов были с ней полностью солидарны. Но, так было, пожалуй, пять лет назад. Верка вышла замуж за менеджера из мебельного магазина и уже третий год пытается создать роман, воспитывая уже второго ребенка. Вадик пишет по-прежнему о своих заводах-пароходах и всегда готов выпить пива с коллегами, но к девяти обязан быть дома — требует супруга. Игорь долго смеялся над Танькиным стилем и постоянно ее правил. Теперь их работу можно назвать семейным подрядом. А как же я?
Конечно, и у нее время от времени появлялись друзья, которые были больше, чем друзья. К сожалению, Юля давно сделала неприятное открытие: когда дама то и дело приходит с работы около полуночи, не только невозможно создать семью, но и прокрутить нормальный любовный роман. И слишком близкие друзья два-три месяца спустя переходили в категорию приятелей. Впрочем, представив, как хотя бы один из них взял ее на руки в ЗАГСе, как положено с невестами обращаться, Юля тут же начинала смеяться. Кстати, Алексей на руки бы взял. Но причем тут Алексей? У него же Нина, которую он охраняет. Доохранял до ребеночка. Нет, нечего о нем думать.
Требовалось покурить. Юля встала, вышла на улицу, подошла к поребрику и затянулась, подставляя лицо быстрому мартовскому ветру. Она старалась курить длинными затяжками, потому что знала — минуты через три кто-нибудь обязательно подойдет, спросит: «Девушка, вы не меня ждете»? Придется отшивать, объяснять, что заместители не требуются.
Однако к ней никто не подошел с глупым вопросом. Произошло другое. Внезапно Юля почувствовала, как ей скручивают руки, затыкают рот и тащат по асфальту. Она пробовала вырваться, но ей волокли как минимум двое, и сопротивление было бесполезным. Потом ее подняли, кинули куда-то, так, что она, ушибившись, на секунду потеряла сознание. Тотчас заурчал мотор, пол под ней задрожал. Машина похитителей резко набрала скорость.