ГЛАВА 6
Вернувшись домой, Фрэнсис взглянул на себя в зеркало ванной комнаты и вынужден был признать, что лейкопластырь, украшавший его левую бровь и правую скулу, не придавал ему никакой степенности. При мысли, что бедная Морин выглядела не лучше, его сердце ощутило прилив нежных чувств. Когда они состарятся, они расскажут эту историю внукам, которые будут их слушать с раскрытым от восхищения ртом, если только не подумают, что у стариков все перепуталось в памяти. Осторожно умывшись, Бессетт побрился, переоделся и достал из шкафа свою старую шляпу (нужно было сегодня же купить новую шляпу и зонтик, поскольку без последнего он не знал, куда девать руки). Затем, увидев, что он уже все равно опаздывает на работу на два часа, Фрэнсис позволил себе выкурить сигарету, сидя в кресле и с удовольствием ощущая его удобство. Он опять переживал это странное происшествие. Неужели случай действительно навел его на след убийц родителей? Какая-то новая энергия наполняла его мускулы при мысли о возможности близкой схватки с ними и о возмездии. Он чувствовал в себе силы пойти на любой риск, на любую опасность, быть неутомимым, лишь бы убийцы, наконец, оказались в руках палача. Теперь он был уверен, что с помощью инспектора Хеслопа ему все удастся. Но будет ли еще такой случай, как при обмене коробками? Кроме того непонятно, неужели курьер, развозивший наркотики, был настолько неосторожен, что попросту ошибся коробками? Или он очень торопился?… Но Фрэнсис не помнил, чтобы кто-то в спешке выходил из-за стола. Вместо этого он вспомнил, как торопился Берт по окончании собрания у Лимсея; Берт спешил так, что даже нарушил этим принятые в конторе правила. Вдруг Бессетт вскочил: у Берта в руках была коробка! Он был в этом уверен! Как он не подумал об этом раньше? Неужели же Берт… Ему вспомнилось все, что Джошуа Мелитт рассказывал о беззаботности наследника фирмы, о его беспорядочной жизни, постоянной нехватке денег. Во Фрэнсисе все восставало против предположения, что Берт мог быть убийцей его родителей. Но его друг сам сказал, что он – завсегдатай в "Дереве и Лошади", и, если допустить его виновность, все становилось на свои места. Становилось понятным, как Билл и Мод напали на след наркотиков, ведущий из оффиса, где работал отец Бессетта. Подобное заключение намного уменьшало сомнительную роль случая. С пустой головой и ватными ногами Бессетт попытался справиться с приступом тошноты. Сердце восставало против рассудка. Только не Берт! Это невозможно было себе представить! Берт, его друг и покровитель…
Раздавленный тем, что стало реальностью, Бессетт шел по улице неровной, неуверенной походкой пьяницы, несоизмеряющего расстояния и размеры. Прохожие шарахались от него, одни в негодовании, другие, сожалея, что такой джентльмен появился в общественном месте в таком состоянии и в такое время. Однако холодный, пробирающий насквозь ветер все же вырвал его, наконец, из прострации. Он разозлился на себя за то, что его эмоции одержали столь быструю победу над рассудительностью. Нельзя с такой легкостью обвинять кого-то, особенно, если этот кто-то – испытанный друг. Если по логике нельзя было категорически отвергнуть предположение о том, что Берт торговец наркотиками и убийца, то следовало хотя бы подходить к этому предположению с большой осторожностью.
Когда Фрэнсис вошел в свой кабинет, он застал в нем мисс Скрю с непроницаемым лицом и взглядом, полным упреков. Вообще, всем своим видом она давала понять, что именно она думает о Фрэнсисе Бессетте, но у последнего было достаточно своих собственных забот, чтобы обращать внимание на настроение своей примерной секретарши.
– Как ваши дела, мисс Скрю?
– Мои – хорошо, по ваши, судя по вашему виду, не очень?
Фрэнсис инстинктивно поднес руку к лицу и, изобразив легкую досаду, ответил:
– Глупое недоразумение…
Она сухо заметила:
– Все недоразумения глупы, сэр.
Не желая более продолжать эту лингвистическую дискуссию, Фрэнсис сел за стол.
– Много почты, мисс Скрю?
– Как всегда по понедельникам, сэр…
Он чувствовал, что она умирала от любопытства и злилась, что он не сказал ни слова о своем опоздании.
– Дайте мне сначала самые срочные письма.
– Вы знаете, что уже четверть двенадцатого, сэр?
– Правда?
Он взглянул на часы.
– Да, я опоздал на пять минут… Спасибо, мисс Скрю.
Тогда она, не выдержав подобного цинизма по отношению к фирме Лимсея, которой она посвятила всю свою молодость, и вспомнив о том, что именно она в последнее время была помощницей Бессетта во всех делах, закричала:
– Вы опоздали больше, чем на пять минут! Вы должны были быть на месте два часа пятнадцать минут тому назад!
– А почему вас это беспокоит?
Мисс Скрю так обиженно умолкла, словно ей дали пощечину. Впервые за все время работы в этой фирме, где она чувствовала себя, как дома, ей напомнили, что она была, есть и будет всего лишь подчиненной. У нее на глазах появились слезы. Увидев их, Фрэнсис почувствовал угрызения совести. Он добавил:
– Я опоздал потому, что провел ночь в тюрьме, и, когда судья меня освободил, мне нужно было зайти домой, чтобы привести себя в порядок.
Мисс Скрю слышала эти слова, но ее разум отказывался воспринимать их. Джентльмен, занимающий видное место в фирме Лимсея,– в тюрьме?!
И об этом было заявлено с такой беззаботностью, словно джентльмен говорил о том, что побывал в гостинице "Аделфи". Уверенная в том, что перед ней новый Джек Потрошитель, она жалобно вскрикнула и к удивлению Бессетта одним прыжком оказалась у двери, за которой моментально исчезла.
Фрэнсис еще не оправился от удивления по поводу необычного поведения мисс Скрю, как в кабинет вошел Джошуа Мелитт с озабоченным видом.
– Здравствуйте, Фрэнсис… Знаете, мне очень неприятно… Вы видели мисс Скрю?
– Она только что была здесь.
– И… она вам показалась нормальной?
– А что, она чем-то заболела?
– Как раз об этом я только что думал… Похоже, что у нее что-то случилось с головой.
– Даже так?
– Посудите сами: она, как ракета, ворвалась ко мне, крича, что вернулся Джек Потрошитель!
– Джек Потрошитель?
– И… извините, Фрэнсис… мне показалось, что… она имела в виду вас…
– Меня?
– Зная вас, я не думаю, что вы могли бы допустить что-то такое по отношению к мисс Скрю… и потом, ее внешность не очень к этому располагает…
Бессетт рассмеялся. Смущенный Мелитг объяснил:
– Хоть она и говорила очень несвязно, мне показалось, будто она сказала, что вы вышли из тюрьмы… Представляете? У нее, вероятно, какой-то припадок… Придется об этом сказать Клайву Лимсею.
– Не делайте этого!
– Почему?
– Потому, что мисс Скрю права. По глупости я признался ей, что провел ночь в тюрьме и…
Джошуа сухо прервал собеседника:
– Вы представляете, что говорите, Бессетт?
– Простите?
– Вы хотите сказать, что вы, Фрэнсис Бессетт, провели ночь в тюрьме под стражей?
– Именно так.
Джошуа Мелитг покачнулся.
– По… недоразумению?
– Нет… из-за драки с ирландцами на Спарлинг Стриг.
Джошуа, словно эхо, повторил:
– На Спарлинг Стрит…
Он взял стул и сел. Чтобы успокоить Мелитта, Фрэнсис объяснил, что родственники его возлюбленной оказались слишком вспыльчивыми…
– Кто они?
– Кажется, докеры.
– И вы хотите жениться на дочери докера?
– Если она согласится,– да.
Мелитт ничего не ответил, но вложил в молчание все свое неодобрение. Джошуа встал.
– Поверьте мне, Бессетт, я ничего не имею против ирландцев вообще и против вашей девушки в частности, но вы неопытны, и я хотел бы предостеречь вас от неверного шага. Неравный брак еще никогда и никому не приносил счастья. Кроме того, ваше будущее место откроет вам дверь в общество, которое вам пока еще недоступно. Вам следует выбрать спутницу, которая не будет чужда ему. От этого зависит ваша карьера.
– Это беспокоит меня меньше всего!
Мистер Мелитт в недоумении посмотрел на него.
– Вам безразлично ваше будущее?
– Конечно нет, но я не хочу ради него жертвовать счастьем!
– Мне очень жаль, Бессетт, но, кажется, я ошибся в вас, и мне придется об этом сказать Клайву Лимсею.
– Хоть сейчас же!
– Я не нуждаюсь в вашем разрешении!
Когда Джошуа вышел, Фрэнсис понял, что потерял друга.
* * *
Вопреки ожиданиям, Клайв Лимсей принял Фрэнсиса очень хорошо и не продемонстрировал узости взглядов Джошуа Мелитта. Он довольствовался несколькими отеческими советами и заверил Бессетта, что первым радостно примет ту, кого Фрэнсис представит ему, как свою невесту, потому что, во-первых, личная жизнь сотрудников его не интересует до тех пор, пока не влечет за собой скандала, а, во-вторых, он уверен, что Бессетт сумеет сделать прекрасный выбор. Фрэнсис стал благодарить патрона, но тот добавил:
– Даже если почтенные господа иногда попадают в тюрьму по несерьезному поводу, мы все равно вынуждены считаться с общественным мнением… Так что постарайтесь вести более спокойный образ жизни во имя хорошей репутации пашей фирмы. Знаете, Фрэнсис, мы придерживаемся многих старых традиций, а у тюрьмы дурная слава… Мне было бы неприятно часто вытаскивать вас оттуда.
Обрадованный пониманием со стороны Лимсея, Бессетт встретился с его сыном гораздо теплей, чем сам мог бы подумать несколькими часами раньше. Узнав о похождениях друга, Берт тепло заметил:
– Ну что, старый каторжник, вам удалось выйти сухим из воды?
Глядя в это симпатичное лицо, Бессетт испытывал стыд за свои подозрения. Неужели же у него столь низкая душа, что он мог заподозрить этого жизнерадостного парня в отвратительных преступлениях? Он еще раз рассказал о своих ночных приключениях. Берт, согнувшись пополам, сотрясался от смеха, который, должно быть, приводил в негодование Джошуа Мелитта.
– Скажите, Фрэнсис, эта Морин, должно быть,– высший класс!
– Это самая красивая девушка в Ливерпуле.
– Уверен в этом. Когда вы мне ее покажете?
– При первом же удобном случае.
– Я буду вашим свидетелем, а? И крестным отцом первого маленького Бессетта!
– Вы заглядываете слишком далеко вперед.
– Это же необходимое качество каждого делового человека. И потом, старина, пусть вас не беспокоят эти ирландцы,– я хорошо знаю, что это за люди, и сумею с ними договориться… Когда-то у меня была подружка из Ирландии… Ее звали Дибора… Она все принимала всерьез и была слишком хороша для такого типа, как я… Но не стану вам всего рассказывать, иначе вы не пригласите меня на свадьбу! И вы от этого много потеряете: я отличный десерт!
В памяти Бессетта, которого забавлял тон Берта, слово "десерт" вызвало образ подмененной коробки. Чтобы избавиться от последних подозрений, он решил воспользоваться случаем.
– А вчера утром вы спешили к другой Диборе, когда вылетели от нас, как стрела?
– Нет, к прекрасному ребенку с чудесным именем Присцил ла… Она пообещала подождать меня в Рице, где я хотел угостить ее великолепным обедом… но не стоит доверять обещаниям женщин… во всяком случае, если они не ирландки.
– Значит, вам пришлось самому съесть все пирожные?
– Пирожные?
– Разве коробка, с которой вы убежали, была не с пирожными?
– Нет, с конфетами… Должен сказать, что эти конфеты сослужили мне службу дважды… Они позволили мне попытаться добиться успеха еще раз, и опять неудачно, с одной прелестной продавщицей у Тарнетона, знаете? На Черч Стрит? Такая рыженькая. Когда она смотрит на вас – по спине бегут мурашки. Ее зовут Эллисон. Я стараюсь добраться до нее, покупая у нее конфеты…
– Которые вы дарите другим…
– Не стану же я дарить конфеты человеку, который их продает!
Когда в полдень Бессетт вошел в элегантный магазин Тарнетона, там была только одна рыжая продавщица. Должно быть, именно эта сирена увлекла Берта. Фрэнсис обратился прямо к ней:
– Я хотел бы купить конфет, мисс.
– Каких, сэр?
– Таких же как те, которые покупает Берт Лимсей.
Она улыбнулась.
– О, мистер Лимсей никогда не покупает одни и те же!…
– Те, что он купил вчера утром, были превосходны.
– Кажется, это были "Хопджиз".
Фрэнсису хотелось расцеловать эту Эллисон, которая, сама того не зная, доказала, что Берт не лгал, но он не решился, посчитав, что уже и так натворил достаточно глупостей.
После обеда Бессетт прекрасно провел время за работой. Он любил Морин, и, похоже, она тоже его любила. Берт был прекрасным другом, на которого можно было рассчитывать. При мысли, что Лимсей-младший мог узнать, что он думал о нем, выходя из дома, Фрэнсис покрылся холодным потом. Он решил, что в будущем будет рассудительней. Уходя с работы, он заглянул к Берту и предложил ему выпить по стаканчику в компании с Морин, чтобы как-то успокоить совесть. Наследник Лимсея принял приглашение и сказал, что он будет ждать их в "Дереве и Лошади".
Когда Фрэнсис предложил Морин посидеть в баре на Дейл Стрит вместе с Бертом, она поначалу отказалась, сказав, что с таким лицом не может появиться в подобном обществе. Ей не хотелось, чтобы мистер Лимсей считал ее некрасивой или смешной. Бессетт напрасно убеждал ее, что главное – это то, что она нравится ему (он не осмелился добавить, что был бы рад, если бы Берт счел ее не в своем вкусе). Девушка ничего не хотела слышать. На самом же деле она просто боялась попасть в незнакомое для себя общество и оказаться там не на месте. Ей казалось, что в этом баре полно элегантных женщин, среди которых ее простенькое платьице покажется одеждой нищенки. А потом она вдруг согласилась. Избегать трудностей было не в ее характере. Ее беспокоила мысль, что любимый мог подумать, будто она струсила. Если, выходя из бара, Фрэнсис будет любить ее по-прежнему,– это станет для нее еще одним плюсом. Если же нет…
Берт сразу же начал демонстрировать свое очарование. Он сумел найти такие слова, что Морин чувствовала себя, как среди старых друзей. Берт вовсе не старался делать вид, что не заметил на ее лице лейкопластыря, и свел все дело к шутке, чем немало позабавил ирландку. Морин с этого момента стала считать его симпатичным человеком. Бессетт почувствовал некоторую ревность, глядя как они весело разговаривают и смеются. Безусловно, Лимсей был более блестящим кавалером по сравнению с ним, и, наблюдая реакцию Морин, он начинал понимать причины успеха своего друга у девушек Ливерпуля и всего Лэнкшира. Вдруг мисс О'Миллой заметила, что Фрэнсис не принимает участия в разговоре и, взглянув на него, сразу же поняла, что с ним происходит. Это было трогательно и льстило ей. Она взяла его руку и нежно сжала, чтобы показать, что любит его одного. Берт сказал по этому поводу очередную шутку и заказал новые напитки, чтобы выпить за здоровье влюбленных. Морин поведала Фрэнсису, что сегодня вечером ее братьев не будет дома. Они должны пойти на какое-то собрание ирландских эмигрантов. По мнению Морин, Фрэнсису следовало бы этим воспользоваться и попытаться сделать из Бетти своего союзника. Фрэнсис сразу же решил, что Морин должна предупредить ее о визите, а он сам после работы зайдет за ней, и они вместе направятся на Спарлинг Стрит. Они расстались в прекрасном настроении. Молодые люди проводили девушку до ее ресторана и, прощаясь, Лимсей заверил ее, что она – очаровательна и что он по-доброму завидует счастью друга.
Когда они остались вдвоем, Берт поздравил Бессетта с хорошим выбором.
* * *
Бетти О'Миллой была без ума от радости. Отсутствие мужа и сыновей, наконец, давало ей возможность сыграть давно желанную роль предупредительной, мирной хозяйки дома, такой характерной для Англии. Она тайком приготовила яблочный торт, который поставила в печь, как только сыновья вышли за порог дома. Когда он был готов, Бетти достала чайный сервиз, полученный в подарок ко дню свадьбы от ее прежних хозяев и которым с тех пор она так никогда и не пользовалась, поскольку в доме у ирландцев не рекомендуется ставить под руки тонкий фарфор. Бетти едва не расплакалась, когда мыла этот пузатый чайничек и просвечивающие на солнце чашки. Ее движения возвращали к жизни прежнюю Бетти и то счастливое и полное надежд время. После ухода гостя она опять спрячет сервиз подальше, поскольку уже давно решила подарить его Морин на свадьбу, надеясь, что она выйдет замуж за человека, который не будет одержим страстью крушить все в своем доме. За час до прихода молодых людей мисс О'Миллой одела свое самое красивое платье, к которому приколола брошь с фальшивыми бриллиантами – подарок Пэтрика во время их свадебного путешествия в Лондон. Одеваясь, она думала о парне, который, возможно, отнимет у нее дочь. Она не могла составить о нем впечатление по вчерашнему вечеру; и все же манеры, с которыми он представился, и его безупречный костюм произвели на нее благоприятное впечатление. Вернувшись в комнату, она села за накрытый стол и стала ожидать. Ей не было скучно, поскольку она была целиком поглощена своими тайными мыслями о будущем, в котором она, наконец, возьмет реванш и будет часто бывать в доме у Морин, чтобы помогать растить детей в ее истинной вере. Ей очень хотелось иметь зятя, который за завтраком любил бы порридж и по воскресеньям сопровождал бы ее к пастору. Бетти считала бы это счастливым окончанием своей жизни и смогла бы более спокойно переносить в оставшиеся ей годы этих ирландцев.
Зайдя к Бессетту попрощаться, Берт посоветовал:
– Постарайтесь произвести хорошее впечатление на будущую тещу, Фрэнсис,– это будет серьезным козырем в ваших планах на будущее. Если же задача покажется вам слишком трудной,– зовите на помощь меня! Я отличный дипломат и умею вести такие переговоры.
Бессетт тепло его поблагодарил. Правда, ему все же не хотелось, чтобы Лимсей вмешивался в его личные дела. Конечно же, Фрэнсис полностью доверял Морин, но все равно не следовало лишний раз рисковать.
Квартира на Спарлинг Стрит в отсутствие этих ирландцев приняла совершенно другой вид. Необычное спокойствие создавало такую странную атмосферу, что, казалось, все здесь изменилось и стало чопорным и респектабельным. Дама с седыми волосами, наливающая чай джентльмену, прямо сидящему на стуле, эта скромная девушка, в которой все говорило о строгом воспитании, напомнили бы постороннему наблюдателю лондонский интерьер Восточного Кенсингтона. О, если бы Пэтрик О'Миллой вдруг неожиданно вернулся бы домой, его хватил бы удар. Растеряв весь свой мальчишеский вид, Морин смотрела то на мать и не узнавала ее, то на Фрэнсиса, который изъяснялся, как некогда, в оксфордских салонах. Со своей стороны, Бетти, позабыв о своей второстепенной роли в доме, проявляла полную раскованность, и это не удивляло Морин. Бетти так долго ждала этого вечера! Для такого случая она так долго проигрывала все движения и слова, что они казались естественными и простыми. Фрэнсис, к великому удивлению, открыл для себя сторону жизни семьи О'Миллой, которая придала ему уверенность (он не знал, что все это разыграно для него), а Морин чувствовала, что перенеслась в неизвестную среду, которая нравилась ей. Короче говоря, они проводили вечер в гармонии, преодолев социальную разницу между ними и разогнав стеснение первой встречи. Когда Бессетт похвалил яблочный торт, Бетти, вспомнив о манерах старых хозяев с Таггарт Авеню, улыбнувшись, спросила:
– Значит, мистер Бессетт, у вас хорошие отношения с Морин?
Фрэнсис торжественно поклялся, что в лице единственной дочери О'Миллой встретил родственную душу. Маленькая ирландка, обрадованная и смущенная, опустила глаза.
– Могу ли я узнать, каковы ваши намерения?
– Если Морин согласна, я хотел бы… попросить у вас ее руки…
– Это достаточно прямо, но все-же очень приятно… Вы согласны, Морин?
– Я… думаю… да, мамми…
– Вы давно знакомы?
– С позавчерашнего вечера.
Бетти была настолько увлечена ролью матери, принимающей жениха дочери, что не успела удивиться сказанному. И все же она заметила:
– Это не так уж много для такою решения.
Они оба запротестовали, и обрадованная Бетти без сопротивления лишь из принципа продолжала:
– Вы знаете, что Морин – католичка?
– Это не имеет никакого значения. Мы повенчаемся у священника и у пастора.
Закрыв глаза, мисс О'Миллой вновь услышала такой же ответ, но данный тридцать лет назад. Она продолжала настаивать, не зная, заботится она больше о дочери или о себе:
– В какой вере вы собираетесь воспитывать детей?
– Думаю, что когда наступит время, мы с Морин поговорим об этом и придем к общему решению, как и во всем остальном.
Бетти хотелось бы, чтобы будущий зять проявлял больше решительности. Тогда она была бы уверенной в том, что ее внуки будут ходить к пастору. Но все же она надеялась, что этот хладнокровный парень сумеет быть энергичней, чем была она сама, и что он не позволит своей жене лишить детей Истины.
– К сожалению, мистер Бессетт, убедить моего мужа будет сложней, чем меня. Вовсе не потому, что Пэтрик плохой человек, но он – ирландец с ужасным характером, уверенный, что католицизм – единственно достойная уважения религия, и что хуже всего – он ненавидит англичан!
– Знаете, я ведь не на нем собираюсь жениться!
Этот ответ прозвучал не очень уверенно, и все замолчали, пытаясь представить себе реакцию мистера О'Миллой, когда он узнает, что его дорогая дочь выбрала себе в мужья англичанина. Тогда у Бетги появилась мысль, которая ей показалась гениальной.
– Самое трудное будет поначалу… Вы должны воспользоваться тем, что он за решеткой, и объявить ему о вашем решении. Пэтрик будет в страшном гневе, но зато вы будете в безопасности. Кроме того, у него будет время свыкнуться с этой мыслью, пока он вернется.
Фрэнсис согласился с изысканностью этой хитрости и пообещал привести ее в исполнение с завтрашнего дня. Морин одобрила это решение, надеясь, что администрация тюрьмы не ввела новые правила и что с заключенными можно разговаривать по-прежнему через решетку.
Около одиннадцати вечера Фрэнсис распрощался с хозяйкой дома, чтобы не столкнуться нос к носу с ее сыновьями. На улице небо было красивее обычного. Засунув руки в карманы и весело насвистывая, он пошел домой, даже не обратив внимания на машину, которая с выключенными фарами тихо последовала за ним.
На радостях Бессетт решил добраться пешком до Пиерхеда и гам сесть на автобус. Он пошел вдоль доков. Опасность он почувствовал, лишь услышав рев мотора за спиной. Он обернулся и вскрикнул от ужаса при виде мчавшейся прямо на него машины. Страх, казалось, пригвоздил его к месту. И все же инстинкт самосохранения оказался сильней, и когда машина была уже менее, чем в пяти метрах от него, он отпрыгнул в сторону, ударился о стену дома и упал возле нее. Пока машина, проскочив мимо, разворачивалась на перекрестке, чтобы вернуться обратно, Фрэнсис поднялся и бросился бежать изо всех сил. Он сворачивал за каждый угол, надеясь встретить случайного прохожего, который защитил бы его, но никто не встречался, а машина снова была уже близко. Она догнала Фрэнсиса на Грейсон Стрит. В этот раз он отпрыгнул в сторону слишком поздно, машина задела его крылом, и он покатился по земле. Громко взвизгнув тормозами, машина остановилась. Из нее выскочили двое мужчин и бросились к нему. Бессетт попытался подняться, но тот, кто повыше, в котором он успел признать человека в клетчатом костюме, ударил его ногой в подбородок. Прежде, чем потерять сознание, он успел в последний раз крикнуть, призывая на помощь, и ему ответил полицейский свисток.
* * *
Фрэнсис Бессетт пришел в сознание на узкой кровати в комнате, которую он не узнал. Немного обеспокоенный, он с недоверием посмотрел вокруг себя, и его взгляд остановился на инспекторе Хеслопе, склонившемся над ним.
– Ну что, мистер Бессетт, вы, наконец, пришли в себя?
– Я сильно искалечен?
– Нет, вы пережили только шок от испуга… Вам опять повезло. Доктор разрешил вам вернуться домой завтра утром… Ночь вы проведете здесь.
– Что же все-таки произошло? После удара я ничего не помню…
– Ваш крик услышал полицейский патруль, и, увидев его, те, кто напал на вас, к сожалению, слишком быстро уехали. Полицейские не успели заметить номер машины. Это были те же, что в Честере?
– Да…
– Я вас предупреждал, мистер Бессетт… Мы сделаем все возможное, чтобы защитить вас, но Ливерпуль велик, и поэтому вам не следует уходить в сторону от больших и хорошо освещенных улиц.
– Но что они от меня хотели?
– Конечно же, вернуть деньги, которые оказались у вас. Но поскольку эта затея сейчас не удалась,– они опять вернутся.
– Веселая перспектива… Почему вы их не арестуете?
– Потому, что я не знаю, кто они… Ваше описание слишком расплывчато, и под него попадают тысячи человек, которые, будучи не в ладах с законом, разгуливают по ливерпульским докам. Дайте мне хоть какую-то характерную деталь, и они быстро окажутся за решеткой; только не думаю, что это уменьшит угрожающую вам опасность. И все же, зайдите ко мне завтра утром, я покажу вам несколько фото из пашей коллекции. Если нам повезет, вы, возможно, их узнаете… Спокойной ночи, мистер Бессетт.
– Спокойной ночи, инспектор.
Уже выходя, Брайс Хеслоп обернулся.
– Эта машина все время ехала за вами?
– Не знаю… Я обратил внимание на нее лишь тогда, когда меня попытались сбить. Все же мне кажется, что я видел, как она стояла, когда я выходил от О'Миллой, но не обратил на нее внимания…
– Да… Вы каждый вечер бываете у О'Миллой?
– Нет. Мы с Морин только около полудня решили пойти туда.
– Мистер Бессетт, в ваших интересах вспомнить, кто мог знать об этом…
– Ну… Конечно, Морин, ее мать, я…
– И больше никто?
– Нет.
Не успел он это сказать, как какой-то голос прошептал ему на ухо: "А Берг? Ведь он был с тобой, когда Морин предложила сходить к ее матери?". Полицейский, разглядывавший его с интересом, спросил:
– Кажется, мистер Бессетт, вы еще о ком-то подумали?
– Да нет же, смею вас заверить…
Ложь была столь очевидна, что ему стало стыдно и голос прозвучал не очень уверенно. Хеслоп пожал плечами.
– Как хотите, мистер Бессетт. Речь идет о вашей жизни… Спокойной ночи.
Оставшись в пустоте больничной палаты, Бессетт стал бороться с мыслями, возникавшими в его воспаленном мозгу. О том, что он собирался на Спарлинт Стрит, знал Берт, которою он уже однажды заподозрил в замене коробок… Почему имя Берта постоянно повторялось? Может для того, чтобы появилось простое решение задачи, в которой запутался Бессетт? Он безуспешно пытался уснуть, по ему все время виделся кошмар, в котором у убийцы его родителей было лицо Берта, у курьера, перевозившего наркотики, было лицо Берта, у человека, рассказывавшего бандитам, где его можно найти, было лицо Берта. Сколько еще времени дружба и чувство признательности будут удерживать Бессетта от правды?
