Богоматерь Всех Миров

Сожженные остовы строительной техники все еще дымились, оранжевая краска почернела и облупилась, обнажая металл. Пишасейрос уже приступили к работе своими проворными малярными валиками. «Я, я, я», – кричала Росинья миру. Бетонные стены выдержали огонь, даже удары кувалд, под отколотыми кусками виднелась металлическая арматура, но стены не утратили крепости. Поэтому их колонизировали. Через каждые десять шагов черная метка ADA заявляла права на территорию. Им бросал вызов красный значок CV: граффити пытались перекрыть друг друга. Феодальные войны: огромная фавела была одним из последних средневековых городов-государств в мире. Сто двадцать пять тысяч человек жили в этой седловине между двух больших морру, жилые дома поднимались на одиннадцать этажей, на балконах колыхалось постиранное белье, а с горного склона виднелись менее высокие, но более комфортабельные Сан-Конраду и Гавеа. На улочках и ладейра повсюду виднелись белые пластиковые трубы, а черные провода свисали с покосившихся столбов так низко, что детям в футболках и тренировочных штанах приходилось нагибаться под ними.

Полицейские едва взглянули на Марселину Хоффман, когда та присоединилась к толпе, двигавшейся вверх, в сторону уличного рынка. Белый цвет кожи так же распространен внутри новых стен фавелы, как и за их пределами. Любой может войти сюда – ведь жителям Сан-Конраду тоже нужно где-то по дешевке покупать мясо и кокаин. Стены нужны лишь для того, чтобы защищать проезжающих водителей от шальных пуль и рикошетов. И никаких других причин. Любой желающий может покинуть фавелу в течение рабочего дня. Серферы с накачанными мышцами и досками под мышками прогулочным шагом шли на пляж в Барра-да-Тижука. Под их шлепанцами хрустело разбитое стекло и звякали использованные гильзы. Полицейские смотрели на них скорее с завистью, чем с враждебностью. Солнце припекало, небо голубело, в океане резвились волны, и вокруг стоял мир на манер Росиньи.

С веранд, из окон доносился регги, этим утром снова шел дождь, и лужи на пластиковых навесах превратились в коварные реки, которые стекали через край прямо на испуганных, улыбающихся покупателей. Марселина прижалась к прилавку, на котором лежали разрубленные ягнята, когда мимо проехала туристическая группа гринго с лицами цвета молочной сыворотки в двух открытых «хаммерах» цвета хаки, бронированных, как для визита в Багдад. Дьявольские резцы скалились с обнаженных овечьих черепов, глазницы зияли: о, лойра пожаловала! Они были правы: Марселина немало поездила по миру, даже побывала по ту сторону моста Тижука, но ее «Маноло» впервые ступили на землю фавелы. Марселина выросла у подножия великой Росиньи, но она была тут такой же туристкой, как и янки в их бронированных джипах. Она задумалась. «Почему нам стыдно? Мы порицаем этих туристов, которые трясутся в джипах с металлическими каркасами, проезжая через рынок так, словно они на сафари. Бразилия отгораживается от неукротимой волны фавелизации, мы сносим лачуги, возводим стены и заявляем о статусе байру, словно бы делаем татуировки поверх шрамов от ужасной детской болезни, которую янки искоренили несколько десятков лет назад. Не ходите к ним, не смотрите на них, не разговаривайте о них, словно это умственно отсталые братья и сестра, привязанные к кровати в дальней комнате. Вот только не они станут камнем преткновения на пути Бразилии в будущее. Они и есть будущее. Они – наше решение для этого пугающего и переменчивого века».

Передвижной магазинчик. Какой-то парень делает лепешки из маниоки на остекленной тележке. Это то самое место. Марселина прислонилась к витрине, наблюдая, как мимо спешат обитатели Росиньи. Все наши миры отдельные, но в то же время пересекающиеся. Она была чертовски довольна своими философскими размышлениями. Достойно самого Эйтора.

Мимо проехало мототакси, развернулось, направилось обратно. Водитель, долговязый мулат в обычной для Росиньи униформе, состоящей из бермуд, майки и шлепок, притормозил рядом.

– Ты – Физик, – сказала Марселина.

– Показывай, – велел парень.

Марселина достала маленькую лягушку, которую приобрела в дорогой кондитерской в центре города. Она развернула золотую фольгу и сунула лягушку в рот. Подтаявший шоколад оставил на ладони легкий след, похожий на звериный. Парень кивнул Марселине, чтобы та села на заднее сиденье. Она сомкнула руки вокруг его талии, и он со свистом понесся через толпу посетителей рынка на выход. Преодолев потрескавшийся заасфальтированный серпантин Эстрада да Гавеа, мототакси оказалось в своей природной стихии, словно обезьянка, на крутых ладейра, которые зигзагом поднимались между грубых, серых жилых домов, исполосованных граффити. «Друзья друзей». Прошло полгода с тех пор, как Бенте-ви застрелила полиция, ставшая верховной судьей в войнах между наркобаронами, но завоеватели из Красной команды едва высунулись с главных артерий. Средневековые частные армии сражаются за феодалов, чтобы править городами эпохи Возрождения, обнесенными стенами. С сотовой связью. С канализацией и водопроводом.

Собаки с лаем отпрыгивали с дороги, женщины, тащившиеся наверх с пластиковыми пакетами, расступались, поднимаясь на ступеньки магазинов, девицы, курившие дома, стряхивали пепел сквозь решетки на окнах. А еще повсюду дети, дети, дети. Марселина спросила, перекрикивая звук работающего мотора:

– А ты правда физик?

– Почему бы и нет? – сказал парень, сворачивая на еще более крутую ладейра. Мотоцикл трясся на низких, вытертых множеством ног ступенях. Марселина носками задевала мокрый асфальт.

– Ничего. Просто, кажется… – Что бы она сейчас не сказала, это лишний раз продемонстрировало бы предубеждение девушки, живушей в Зона-Сул. С чего бы физику, который занимается петлевой квантовой гравитацией, обитать в Росинье?

Они забрались довольно высоко, деревья виднелись между домами, которые цеплялись к почти вертикальным склонам. Марселина посмотрела на плоские крыши с голубыми резервуарами для воды, спутниковыми тарелками и веревками, завешенными бельем. Фавела была плодовитой, неудержимой, вдалеке тянулись стройки – новые дома, кубики из кирпича и бетона, где лебедки поднимали строительные блоки и раствор наверх, к каменщикам с обнаженным торсом. Физик остановился на углу у кафе-ланшунете, такого новенького, что от него еще пахло свежей краской. Однако Красная команда уже обложила заведение данью, на кирпичной стене красовалась их эмблема. Владелец кивнул, и наружу вышел босоногий мальчишка, чтобы посторожить мотоцикл.

– Дальше пешком.

Темный арочный проход вел между дверей и окон. За металлическими решетками вопили телевизоры, но никто не смотрел модный и шумный Четвертый канал, как заметила Марселина. Внезапно лестница привела ее в маленький дворик, где квартиры неуклюже громоздились друг на друга, пытливо склоняясь над открытым пространством. Два попугая сидели на сетке из электрических кабелей, которые обеспечивали всю конструкцию током. Еще один лестничный пролет спускался в неосвещенный проулок, мимо крошечного бара, залитого неоновым светом, со стульями, вмонтированными по другую сторону от жестяной стойки. Мостик пересекал ручей, скрытый под бетонным фундаментом фавелы, который журчал и пенился, стекая с зеленого влажного морру в канализацию. Они вышли на открытый освещенный пятачок у подножия самой узкой и отвесной ладейры. Физик поднял руку. Внизу Марселина чувствовала жизнь фавелы повсюду, но здесь, на верхних ярусах Росиньи, вокруг них, казалось, больше никого не было. В пустых жилых кварталах стояла зловещая тишина. Выше и выше, как в истории Раймунду Суареса про Бекхэма. Затем Марселина услышала звон и глухие удары, ритм, от которого по ее коже побежали мурашки. Футбольный мяч слетел с верхнего пролета ладейры, ударился об стену и зигзагом поскакал вниз по крутым ступеням. Физик поймал мяч в полете и поманил Марселину наверх. Она миновала поворот ладейры. Наверху, на фоне синего неба темнела фигура – это был Моасир Барбоза.

Человек, который заставил всю Бразилию плакать.

За те десять лет, пока Марселина карабкалась по карьерной лестнице на Четвертом канале, начав с девочки на побегушках до продюсера, ее жизнь неизбежно переплеталась с самыми разными знаменитостями: Кристиной Агилерой, Шакирой, Пэрис Хилтон, даже Жизель Бундхен, Роналду, Роналдиньу, группой «CSS», скейтером Бобом Бернквистом, Ируаном У и еще кучей старлеток и актеров телесериалов, которых она даже не запомнила. С звездной болезнью она столкнулась в первый раз, когда ей пришлось обеспечивать райдер избалованной звезды – определенная марка воды определенной температуры и креветка для собачки. Многие производили на нее впечатление, но никто никогда не вызывал благоговения, пока Моасир Барбоза не вышел из легенды и не уселся за стол в фундасана местре Жинга. Сглотнуть комок в горле, сдержать слезы. Ее вытащили из детской кроватки, чтобы она посмотрела на Фрэнка Синатру, но даже его голубые глаза не тронули ее так, как Барбоза, когда он, болезненно морщась, тяжело уселся на алюминиевый стул. Это было смертью и воскрешением, старик в светлом костюме прошел через ад и вернулся. Словно восставший из мертвых Иисус спустился с холма над этим прохладным домом.

– Вы прочли это? – Он дотронулся пальцем до книги.

– Часть. Не все. Немного. – Она запиналась. Как тогда, когда в третий день на работе пялилась на Мэрайю Кэри.

– Должно сработать. – Барбоза сунул книжицу в карман пиджака. – На самом деле я пришел за ней. Ну, вы меня нашли и усложнили жизнь всем, более всего себе самой. Думаю, с этим уже ничего не поделать. Завтра Жинга привезет вас, и мы решим вопрос.

– Я не понимаю, о чем вы.

– Это вы заварили кашу, вам и расхлебывать. – Барбоза поднялся с таким же трудом, с каким садился, однако, как и со всеми бывшими спортсменами, в его теле жил дух спорта, гибкий и проворный ориша вратаря, некогда двигавшегося как кошка. Уже у самой двери Барбоза спросил: – Вы бы правда так сделали?

– Сделала что?

– Устроили бы суд надо мной, как заявил Суарес в газетах.

Впервые Марселину подвело профессиональное умение врать.

– Да. Такой была изначальная идея.

Барбоза усмехнулся:

– Думаю, это я устроил бы суд над всей Бразилией. Завтра. Не ешьте слишком много. И никакого алкоголя.

– Сеньор Барбоза…

Старик задержался в дверях:

– Это правда? Про штангу?

Улыбка.

– Не стоит верить всему, что говорит Суарес, но это не значит, что каждое его слово – ложь.

Верхняя часть Росиньи открылась Барбозе-вратарю. Подозрительные улицы распахнули ставни, двери и решетки. Худенькие юные матери с детьми на коленках приветствовали старика, молодые надменные пары с татуировками солдаду у оснований позвоночника с уважением желали доброго утра. Барбоза касался шляпы, улыбался, купил «пан-де-кейжу» в кафетерии и кафезинью с лотка. Физик тащился следом.

– Не хочу переезжать отсюда. Это хорошее место, люди никуда не спешат, они со вниманием относятся друг к другу. Я слишком стар, уже напереезжался, заслуживаю немного покоя напоследок. Я провел здесь пять счастливых лет, думаю, лучшего и желать нельзя. Я должен был сказать Фейжану, что умер.

– А с чего вам переезжать? – спросила Марселина.

Барбоза остановился.

– А сами как думаете? – Он бросил пустой пластиковый стаканчик в маленькую жаровню, за которой следили два маленьких мальчика. – Вы должны быть в школе, выучить что-нибудь полезное, как моя подруга, – сказал мальчикам Барбоза. – Ну, по крайней мере, теперь вы понимаете.

– Курупайра, Орден? Я не…

– Заткнитесь. Мы не говорим об этом при чужих. И я не об этом. Я о том, каково быть королем Сахарной Головы, иметь все, а потом все потерять, видеть, как даже лучшие друзья перестают с тобой разговаривать.

«У вас не отнимали семью, – подумала Марселина. – Хоть это оставили». Тайная организация выходила весьма жалкая: опальный вратарь чемпионата мира, физик из фавелы, пожилой местре капоэйры, а теперь еще и потерпевший фиаско телепродюсер. Шаткие перекладины над самой глубокой пропастью, говорившей об одном: этот город, эти улицы, края крыш, раскинувшихся внизу, словно платье для первого причастия, голубое море, голубое небо и зеленый лес на холмах, даже футбольный мяч, который Физик держал с неуклюжестью компьютерного фрика, – все это соткано из слов и чисел. Солипсизм казался излишним под голубым небом. Но именно в таком мире очутилась Марселина, где даже мировой заговор казался смущенным и нерешительным, словно в него до конца не верили ни положительные, ни отрицательные персонажи. Герои и злодеи едва справлялись со своими ролями – так работал реальный мир, больше напоминавший кустарное, собранное из подручных материалов устройство родом из фавелы.

Физик открыл маленькую зеленую дверцу в свежей кирпичной стене и включил голую лампочку.

– Подожди здесь.

– Тут тесно.

– Это ненадолго.

– Нам нужно кое-что подготовить, – сказал Барбоза. Марселина услышала, как щелкнул замок.

– Эй! Эй!

В комнате был бетонный пол, стены из грубо выкрашенного кирпича, пара пластиковых садовых стульев, мини-холодильник, наполненный бутылками с водой, подключенный к светильнику. Дверь из облезлых досок, прибитых к чахлой раме, но они блокировали звуки улицы, как если бы Марселина оглохла. В щели пробивались полоски света. «Наедине с твоими страхами», – подумала Марселина. Вот в чем цель. Десканс: надо охладить голову. Промежуточное состояние, темнота внутри черепа. Прошло полчаса. Это проверка. Она пройдет ее, но не так, как они того хотят. Она вытащила КПК и вынула стилус.

Вычеркнуть.

Слишком резко, как будто собаку зовешь.

Дорогой. Нет. Привет. По-подростковому. Привет, Эйтор. Типичное письмо на «мыло». Как речь Адриану, пересыпанная сокращениями.

Я говорила, что не буду выходить на связь: так ты узнаешь, что это действительно я. Похоже на Марселину Хоффман. Я пишу тебе, потому что, возможно, мы больше не увидимся. Никогда. Не слишком мелодраматично, как будто она хочет завоевать аудиторию с первой строки, не напоминает одну из ее презентаций? Стилус завис над светящимся экраном. Предполагалось… а что предполагалось? Признание?

Любовное письмо.

Пускай.

Трусливо, конечно, но так проще: мне не придется отвечать за то, что я тут напишу. Витиевато, но правдиво, он прочтет и скажет: «Узнаю Марселину».

Предательская рука снова замерла, стилус был готов стереть написанное. Во что она не могла поверить? Этот огромный, грубоватый, старомодный, мрачный, романтичный, пессимистичный, одаренный, катастрофически невыдержанный и умный диктор новостей. Его книги. Его стряпня. Его вино, его время, его умение слушать. Его большие нежные руки. Его любовь к дождю. Он всегда был рядом, если то позволяли Бразилия и мир. Его многочисленные костюмы, рубашки и всегда дорогое нижнее белье. Его сексуальность никогда не была современной и очевидной, вульгарной, в ней чувствовалось что-то более взрослое, умное, грязное и романтичное, комичное, дурное и упадническое.

Она увидела, как стилус написал: С тобой я чувствовала себя женщиной. Марселина чуть было не отправила слова в небытие. Но это правда. Это правда. Пока ее сжигала жгучая зависть к сестрам, к их мужчинам, к их уверенности, Марселина не понимала, что у нее есть свой мужчина, своя уверенность, современные отношения, а не что-то готовое, стандартное, с ярлыком «Невесты 21 века» или «Сексуальные подростки». Взрослое чувство, которое появилось от простого совпадения рабочих графиков, соприкосновения тел, но превратилось в роман, в любовь.

Рука дрогнула. Марселина медленно вывела. Понимаешь, я ввязалась в кое-что нехорошее, но если все тебе расскажу, то лишь напугаю, а помочь мне ты не сможешь. Теперь все зависит только от меня. Мне очень страшно. Ничего не могу поделать. Оказывается, мне придется играть героиню, а мне такая роль незнакома. Лучше уж шоу Джерри Спрингера с нищебродами, живущими в трейлерах, или скандалы с третьесортными звездами. Вот только сценария нет, я импровизирую. Хотя вроде всю жизнь так делала. У меня это получается лучше всего. Я смогу это продать. Но, чем все это кончится, не знаю. Не хочу думать. Барбоза: могла бы получиться программа века, но не в том виде, как все думали. Этим шоу я бы гордилась.

Не слишком-то похоже на любовное письмо. Хотя нет, как раз оно, ее личное любовное послание, в котором Марселина стонет и жалуется на двух страницах, а в конце добавляет: Ой, кстати, я люблю тебя. Думаю, уже давно. Интересно, можно любить кого-то не понимая этого? А ведь так было бы куда лучше, все чисто, быстро, без всяких безумий, неловкости, никаких телефонных атак и бомбардировок эсэм-эсками. А потом, разумеется, я начинаю думать – а это, вообще, я? И не уверена, какой ответ труднее, поскольку в одном случае я такая глупая и выворачиваю наизнанку душу, а в другом я не знала, а ты не сказал. Ну ладно! Мне пора. Люблю тебя. Пожелай мне удачи. Герой из меня так себе, и я боюсь.

Палец замер над кнопкой «отправить». Последнее послание заслуживало лучшего. Эйтор заслуживал лучшего. Это всяких Лизандр приглашают на свидание по электронной почте и бросают эсэмэской. Давай покажи, что у тебя есть малисия.

Скрип, болезненный клин света, открывшийся в параллелограмм дня. На ярком фоне стоял Физик. Марселина нажала «сохранить» и сунула наладонник в сумку.

– Хорошо, – сказала она. – Пойдем.

Батерия играла уже два часа кряду, размеренные двухтональные удары агого начали раздаваться до рассвета и разлетелись по сотовой сети, как призыв к молитве. Барракан Игрежи Святой Курупайа расположился в просторной гостиной на первом этаже новенького многоквартирного дома. Дешевый линолеум свернули, мебель отодвинули к стене. Складной кухонный стол служил алтарем, его поставили у огромного окна, откуда открывался захватывающий вид через полыхающий ковер Росиньи на башни Сан-Конраду. Золотистую скатерть, постеленную на стол, усеивали подношения-асентаменту: квадратные кусочки пирога, конусы желтой фарофы, блюдца с пивом, маленькие апельсины с воткнутыми палочками благовоний. Медальоны с изображением святых, наклейки с эмблемами футбольных клубов, лотерейные билетики «Жогу ду Бишу», центаво и сигареты. Воздух был тошнотворным и вызывал головную боль из-за фимиама, горевшего в украденных из церкви лампадках, и ароматических свечек в стеклянных сосудах. Приземистые святые и ориша охраняли алтарь, у большей части просматривались индейские черты, они держали в руках растения и животных с Амазонки, под ногами расположились змеи и крокодилы, словно атрибуты индуистских богов. Марселине была незнакома лишь резная статуя, изображавшая индианку почти в человеческий рост. Обнаженная женщина с кожей, покрытой золотой краской, балансировала на одной ноге и извивалась, словно значок доллара. А еще она жонглировала планетами. Марселина опознала Сатурн по кольцам и Юпитер – по спутникам, закрепленным на торчащих палках. Богоматерь Всех Миров. Змеиная голова прижималась к лобку женщины. Статуя была старая, древесина потрескалась от возраста и местами была испещрена ходами древоточцев, но искусная работа и сохранность говорили об эпохе, когда веру не скрывали. Подметальщики подготовили пол – два уличных парнишки с вениками из веток. Журчание амаси успокоило Марселину.

Оркестр батерия занял левый угол у окна, барабанщики уже далеко зашли в импровизациях, то ускоряясь, то делая паузы. Дверь в противоположной стене кухни вела в импровизированную камаринья. Как посвященной земба Марселине позволили пройти в святая святых, где находился один лишь Барбоза, он сидел за столом, пил кофе и читал результаты футбольных матчей на смартфоне. Рядом с газовой плитой стояла медная клетка, в которой находилась золотистая лягушка, она глупо выпучивала глаза, а ее горло подрагивало. Лягушку искушал кузнечик, нанизанный на булавку и привязанный к прутьям клетки. Старый медный чайник на плите возвестил ее судьбу.

На зов барабанов с наступлением сумерек стали стекаться эгбе, прихожане храма, в основном мужчины с редким вкраплением женщин, все они останавливались перед дверью, чтобы очиститься брызгами святой воды из чаш при входе. Эгбе были одеты в белое, однако часы и ювелирные украшения говорили, что они живут за пределами Росиньи. Многие провели золотую полоску, разделив лицо пополам, ото лба до подбородка. Марселину нарядили в майку-борцовку и брюки для капоэйры – все белого цвета, – за которыми Физик смотался в город. Брюки немного жали в промежности, в остальном парень правильно определил ее размер. Сгустилась кромешная тьма, от большой фавелы исходила дымка света, которая выплескивалась с зеленых холмов к морю. Оркестр дал себе волю. Террейру сотрясался, чашки дребезжали на крюках, дверь холодильника открылась от вибрации. Выглянув в барракан, Марселина увидела, что пятачок перед алтарем забит танцующими людьми, как и любой клуб в Лапе в четыре утра, и еще больше народу толпится поодаль. Некоторые были в подвенечных нарядах, сверкающе-белых и девственных, они протискивались вперед и кружились, уже во власти ориша. Она увидела, как прибыл местре Жинга, поспешно осенил себя крестом и прошел в камаринья. Он поцеловал Барбозу в обе щеки и положил на стол какой-то длинный плоский предмет, завернутый в листья банана.

– Аву, – ответил он, видя озадаченный взгляд Марселины. «Секрет».

Теперь алабе призывали, эгбе и батерия вторили, и Марселина почувствовала, как музыка пинком открыла какую-то внутреннюю дверцу, а страх и опасения перетекли в радостное волнение и предвкушение. Барабаны поймали и подхватили ее. Даже роскошное безумство ревейона с двумя миллионами участников так ее не будоражило, не вызывало глубинной аше, не заставляло слезы струиться по щекам, не пробирало до яичников. Барбоза мягко коснулся ее руки и поднялся со своего места. Марселина последовала за ним, а местре Жинга замыкал шествие. Перед тем как покинуть камаринья, он зажег газ под чайником.

Стена звука приветствовала Марселину. Она подняла кулаки, словно Мик Джаггер, выходящий на сцену Копакабаны перед половиной Рио. Эгбе неистовствовали. Заглушая физически ощутимый стук барабанов, такой сильный, что даже больно, раздался крик золотых лиц. Земба! Земба! Иау в их свадебных платьях кружились в трансе, буларе, одержимые святым. В прошлый раз церемония Дайме, которую видела Марселина, была безопасным, охраняемым безумием специально для среднего класса. Сейчас же в террейру Курупайры воплотился подлинный дух: магия аше полыхала на бетонном полу, от одного светильника к другому. Марселину закружили так, что она погрузилась в транс: пространство растянулось, время сжалось. Наверное, она танцевала, а может, потерялась во времени среди облаченных в белые одеяния тел, а потом внезапно снова оказалась у алтаря. Барбоза поднял белую трость. Барабаны, голоса и топот стихли. Он заговорил на непонятном Марселине языке – смеси индейского и церковной латыни, – но она четко улавливала смысл, как и крики, раздававшиеся в ответ: она – земба, воин, защитник эгбе. Барбоза подвел ее к алтарю. Присутствующие пробормотали приветствие. Местре Жинга принес медный чайник из кухни, двигаясь суетливой подпрыгивающей походкой, как предписывает маландражен, обходя асентаменту и минуя барабанщиков. Алабе начал тихонько бить в свой агого, музыканты батерия подхватили, это был шепот от прикосновения кожи к коже. Местре Жинга поднял чайник перед паствой, члены которой заволновались, будто море. Барбоза взял сосуд, стремительно, как может лишь обладатель красного пояса, местре Жинга поймал Марселину, зафиксировал ее руки. Внутри нарастало возбуждение. Барбоза поднес чайник к ее губам. Она с готовностью открыла рот. Ничего более сексуального ей делать не доводилось. Пай ду Санту Барбоза капнул три капли жидкости на кончик языка Марселины. Вытяжка курупайра оказалась кислой и горькой, Хоффман сморщилась, попыталась выплюнуть. Но на третьем плевке вокруг нее расцвела мультивселенная. Барракан превратился в ослепительное марево, комната накладывалась на комнату, рядом, сверху, снизу, но при этом каждая отличалась от соседки. Глаза воспринимали, понимание ошеломляло. А кругом люди, люди, люди – население целого города, даже целой планеты набилось в одно помещение. Марселину ослепил белый свет, она подняла руку, чтобы прикрыть глаза, и увидела вокруг своей ладони ореол из еще тысячи рук. Все вокруг – монтаж, нарезка бесконечных метров кинопленки, склейка для обретения смысла. Вглядываясь сквозь белизну барроканов, Марселина рассмотрела и другие комнаты, семьи, собравшиеся вместе, включенные телевизоры, трапезы на раздолбанных диванах. Автомобильные моторы на коврах. А за всем этим темный лес. Она повернулась, отбрасывая сполохи альтернативных вселенных в окно. Росинья превратилась во вселенную звезд: галактики света, нагроможденные друг на друга. Марселина вскрикнула, ее призраки и отголоски закричали вокруг. Тяготение было непреодолимым. Она, наверное, вечно падала бы в эти облака света. А за ними открывались другие горизонты, другие Рио, другие географические регионы. Она увидела безбрежный океан, архипелаги света, зеленые горные цепи и обширные пампасы.

Марселина повернулась к Барбозе. Увидела его живым, увидела его мертвым, увидела его пропащим, прославленным героем, величайшим вратарем в истории Бразилии, министром в правительстве, послом доброй воли в ООН. Она увидела, как его преследовали и унижали в прайм-тайм на телевидении, она увидела, как старик снял шляпу и куртку и побрел навстречу волнам Ипанемы, она увидела, как двадцать миллионов пальцев тычут в красную кнопку на пульте управления: виновен или нет?

Дальше курупайра подействовала на слуховые центры и открыла их. Один голос, десять голосов, хор, какофония. Благоговейное молчание барракана превратилось в океан тихого дыхания, а потом в ураган. Марселина зажала уши руками и закричала. Крик раздался из миллионов вселенных, каждый был ясен и отчетлив. А за ним звучали ее собственные голоса. Глаза зажмурились из-за вспышки мультивселенной. Марселина сосредоточилась на понимании далеких голосов, попыталась понять их один за другим. Она обнаружила, что существует способ управлять мультивселенной. Ощущения обострялись в зависимости от того, на чем ты сосредотачивался. Если сфокусироваться на террейру на свете фавелы, то будешь видеть географически. Сконцентрируешься на каком-то человеке, например на Барбозе или на себе, и будешь перескакивать с одной жизни на другую, игнорируя расстояние и время. Разум – вот ключ. Все, сверху донизу, с начала и до конца, осмыслено.

Марселина осторожно открыла глаза. Она стояла в центре облака из собственных личностей – зеркальный лабиринт, состоящий из Марселин Хоффман, спереди и сзади, слева направо, наверху и внизу, но все они связаны с ней и друг с другом. Один разум, одна жизнь во всей ее полноте. Она увидела себя звездой, выпускающим редактором, директором канала, режиссером телесериалов, поп-продюсером. Она увидела себя журналисткой, модным дизайнером и тусовщицей. Она увидела себя замужней, беременной, с детьми. Она увидела себя разведенной, алкоголичкой, опустившейся. Она увидела себя мертвой больше раз, чем хотелось бы: сначала в стремительной немецкой машине, пострадавшей в ограблении, от передоза с ремнем вокруг предплечья, в туалете, на конце лезвия, которое может перерезать все что угодно. Вот она. Быстрая, словно летучая мышь, скрывающаяся от взгляда, стоило до нее дотронуться, пересекающая миры, один за другим. Она. Враг. Анти-Марселина. Охотник, коп, полицейский.

«Я тебя вижу», – подумала Хоффман. В своем откровении она заглянула по ту сторону, увидела размытое пятно квантовых подсчетов, основу реальности, ткань, сплетенную из времени и вычислений. И тут она поняла, в чем фокус, точно так же, как когда сидела за кулисами Бейжа-флор и смотрела представление Потрясающего Ганимеда, ужасающе неумелого иллюзиониста, в ожидании, когда мать по мановению его руки поднимется из оркестровой ямы на своем зеркальном «Вурлицере». Все было просто, невероятно просто… Все вокруг монтаж. Берем кусочек здесь, второй там, слепляем вместе, сглаживаем стык. Новая реальность. Невинная и сияющая от удивления, Марселина протянула руку, чтобы схватить ее.

Множество местре Жинга снова прикоснулись к ней. Пальцы с силой открыли рот. Миллионы открытых ртов и миллиарды пальцев. Кофе. Марселина подавилась, закашлялась, ее тошнило в сильных руках многих местре. Сбившиеся в стайку вселенные улетали, словно облако бабочек.

– Кофе, – фыркнула Марселина, ее тошнило прямо на асентаменту.

– Ты очень ошибаешься, если думаешь, что это просто кофе, – сказал учитель, медленно разжимая руки. – Даже три капельки могут быть перебором.

– Я все видела, – сообщила Марселина. Она прислонилась к краю алтаря, дрожа и повесив голову, а пот капал со слипшихся воло. – Я была… всем.

Судорогой свело каждый мускул. Она никогда не ощущала такого опустошения после жогу в капоэйре. Марселина медленно осознала, что находится в помещении, битком набитом предвкушающей паствой, и все ждут весточки из мультивселенной.

– Я видела. ее.

– А она видела тебя, – заметил Барбоза. – Она знает, кто ты отныне.

– Земба.

– Ты пока еще не земба, – поправил ее Барбоза.

Тук-тук, сказал агого, начиная свежий ритм.

Иау раскачивались и кружились, слева направо, белые одеяния парили вокруг них. Из камаринья вошел Физик с тем самым предметом, завернутым в листья. Он с почтением положил сверток на алтарь. Осколки других миров разлетелись вокруг Марселины. Теперь всегда так и будет? Наверное, да. Краем зрения, словно глядя на мушку в глазу, которая постоянно улетает из фокуса, она ощущала присутствие анти-Марселины, как и та чувствовала ее. Курупайра, собрание эгбе, Барбоза, который оказался Пай ду Санту этой террейру, должны были приготовить Марселину к неизбежному сражению. Она развернула сухие, пахнущие пылью банановые листья. Под ними оказались кожаные ножны длиной с ее предплечье, и на них было вышито изображение Богоматери Всех Миров. Марселина взялась за рукоятку.

– Осторожно, – предупредил Барбоза.

Лезвие скользнуло, словно шелк по стеклу. Марселине показалось, что оно – длинное, изогнутое и восхитительно опасное – на самом деле не касается внутренней стороны ножен, а удерживается какой-то невидимой смазкой, напоминающей пленку. Марселина подняла его перед глазами. Единственным звуком в барракане был размеренный стук агого. Край лезвия размывался, Марселина не могла сфокусироваться на нем, он искрился и кипел, словно марево на краю поля зрения. Она резко взмахнула ножом в воздухе. Эгбе удивленно заворковали. В воздухе повис запах электричества, и на траектории удара появился синий ожог.

– Я видела такой нож раньше.

– Это стандартное ритуальное оружие Ордена, – сказал Физик. – Выглядит как нож, но на самом деле мы думаем, что это информационное оружие. Разрезает до квантового уровня. Расплетает узлы гравитации квантовой петли. Эта технология за пределами нашего мира и за пределами всех миров мультивселенной. Полагаю, мы никогда ее не достигнем, это часть ткани универсального квантового компьютера.

Марселина взмахнула ножом вращательным движением капоэйры. Послышалось, или она действительно услышала визг, с которым распадались фундаментальные вычисления?

– А откуда вы это взяли?

– Нож попал к нам вместе с книгой. В приложении говорится, что Богоматерь Всех Миров подняла его со дна Риу-Негру.

И снова мультивселенная пульсировала вокруг Марселины. Отрезай. Монтируй. Ты больше не безоружна. Ты не жертва. Марселина подняла нож высоко над головой. Эгбе взревели. Иау кружились с задранными юбками. Музыканты возобновили спор агого, а Марселина с важным видом прошла вокруг алтаря, держа оружие над головой.

– Земба! – провозгласил местре Жинга, и его крик подхватила вся террейру:

– Земба! Земба! Земба!

Небо затянули облака, когда автомобиль компании «Росинья Такси» отвез Марселину через верхушку города вниз, к освещенному овалу Жокей-клуба. Пальцы низко висевших облаков смыкались в огромную ладонь слоистых туч, которую ветер нес с запада и прижимал к морру. Когда такси доехало до лагуны, уже шел сильный дождь. Марселина ерзала и чесалась, расположившись посредине заднего сиденья, ее все еще жгло краткое видение курупайры. Каждая вспышка фар встречных автомобилей, любое мелькание розовых или желтых неоновых огней на улице отбрасывали тени других вселенных. С квантовым ножом, заткнутым за пояс белых капри, в этой облегающей маечке, Марселина могла бы бесплатно пройти в любой клуб Рио. Она была сама смерть. Охотница. Даже круче, чем просто крутая. Водителю было поручено отвезти ее в знакомую местре Жинга явочную квартиру в Санта-Терезе, но, когда он мчался по авенида Боржес де Медейрус, где темнела лагуна со щербатыми из-за дождя отблесками, Марселина наклонилась вперед между креслами и попросила:

– А можно сделать крюк?

– Не знаю. Местре сказал…

– Я просто хотела кое-что закинуть. Это и пяти минут не займет. Мне нужно на Руа Табатингуэра, практически по пути.

– Ну тогда ладно.

Марселина поднялась по крутой бетонной лестнице, выраставшей почти вертикально на поверхности морру, в нетерпении перепрыгивая через ступени. Вот что делает любовь. Дождь наказал ее. Хороший дождь. Нежный дождь. Она прижала наладонник к груди, защищая от воды. Лужи уже образовались в мрачном патио Эйтора, темном бетонном прямоугольнике между задней стеной жилого дома и мокрой скалой. С изголодавшихся по свету и любви вьющихся растений стекали дождевые капли, словно пот. Марселина знала код наизусть. Палец замер в миллиметре от хромированной кнопки.

Дверь была приоткрыта.

Марселина прижалась к стене. Запустила с наладонника новости Четвертого канала, идущие в прямом эфире.

– …по сообщению полиции, в Маре и Парада-де-Лукас сегодня вечером все спокойно, количество преступлений с применением огнестрельного оружия вернулось к нормальному уровню, – передавал прямо с места событий от полицейского кордона Фагнер Мейреллис, уже давно ходивший с кличкой «Смерть и разрушения».

Присвистнув сквозь зубы, Марселина уменьшила звук. «Вернемся в студию». А вот и Эйтор перед гигантской зеленой картой Бразилии. «Единственный ведущий новостей, которому приходится беспокоиться о цвете своих носков», – как он всегда говорил.

Марселина отправила его в небытие. Радостное волнение сразу превратилось в страх, в сильнейший ужас, она даже не думала, что можно испытать такое и выжить. Все ее тело заболело. К горлу подступила горячая желчь, холодный кофе и наркотики террейру. Она очень хотела, чтобы ее стошнило, но не получилось. Чувствовала, как вокруг замерцала мультивселенная, облако ориша и ангелов. Сейчас. Время пришло. Она достала нож и присела в боевую стойку. А потом медленно-медленно открыла дверь. По-кошачьи осторожно Марселина прокралась через прихожую, составленную из книг. Гибкости нет, совсем нет, но некогда разогреваться. Придется перейти от холода к взрывному действию. Безо всяких жогу и предварительных игр.

Свет не горел, но, присев в кокоринья рядом с дверью, ведущей в гостиную, Марселина увидела силуэт на фоне блестящей панорамы лагуны. Она хотела разрушить все: ее карьеру, семью, друзей, любовника. Затем одного за другим убрали бы Физика, местре Жинга, вратаря Барбозу, всю террейру, любого, кто знал о таинственной форме мультивселенной и об Ордене, который ее защищает. В какой-то момент убрали бы и Марселину Хоффман. И он настал сейчас. «О, маландру мастера, корда вермелья, великие бойцы и танцоры, дайте мне малисия». Она резко поднялась, включила верхний свет и ворвалась в комнату, сделав колесо с опорой на одну руку – ау. Марселина сгруппировалась в жинге с ножом наготове.

Ту, вторую, на миг ослепил свет из кухни. Черное одеяние в противовес белому Марселины. Разумеется. Это битва стихий. Сама с собой. Так не могли бы схлестнуться даже близнецы. Видения курупайра подрагивали вокруг Марселины, и на мгновение она увидела себя глазами врага: ангел-лойра, белая капоэйриста. Мы есть одно. Один разум, раздробленный на сотню миллиардов вселенных. И тут анти-Марселина налетела, как ягуар. Марселина нырнула под ее руку в простом движении резистенсиа, а потом нанесла удар ногой, перекатившись в эс-добраду. Задела носком голову врага, после чего согнулась в поясе, опершись одной рукой об пол, а второй изо всех сил сжимая квантовый нож, и перешла в танцующую, оборонительную жингу.

Анти-Марселина наступала на нее слепящей волной ударов, из-за которых в воздухе квартиры вспыхивали крошечные молнии. Марселина пригнулась, перекатилась и снова резко присела, уворачиваясь от горящего лезвия. Одно наблюдение, одна грань в малисии. Ее враг не практиковал капоэйру. Анти-Марселина не в курсе жейту.

Косой удар разрубил стеклянный столик на две опрокинувшиеся половинки. Марселина сделала переворот назад, перелетая через один из кожаных диванов, и встала в стойку.

– Скажи что-нибудь, а? Произнеси мое имя, сука.

Ее соперница улыбнулась и в три удара выпотрошила диван, служащий Марселине укрытием, до пружин и набивки. Теперь Марселина поняла, что недооценила мощь оружия врага. Она может бегать и танцевать, но двойник будет кромсать все и вся на кусочки, пока Марселина не устанет играть в капоэйра. «Ты утратила инициативу. Хватит защищаться. Но я же не убийца. Убийца. Смотри».

Она попробовала провести асфикшанче сопернице в кадык, а потом стремительный боковой удар ножом. Анти-Марселина уклонилась и попыталась сделать выпад сама. Яркая вспышка света, вопль покалеченной реальности. Марселина увидела, как сломанное лезвие ее ножа взмывает в воздухе, а потом падает на пол острием вниз и исчезает. Представила, как обломок летит сквозь этажи. Даже бетонные полы и камень ему не помеха. Оставалось лишь надеяться, что прямо под ними никого нет.

Анти-Марселина сладко улыбнулась и подняла свой целый нож. А потом поманила к себе. Мол, давай закончим.

Хоффман побежала. Жейту. Уличная смекалка. Настоящий маландру знает, где и когда драться. Выпотрошенный диван и разрезанный пополам столик – это Эйтор еще сможет объяснить страховщикам. А вот труп, который выглядит как твоя любовница и по совместительству опальный телепродюсер, положит конец его карьере.

По дороге Марселина ногой выключила свет (глупые трюки срабатывают, в этом вся соль маландра-жен, надменный Жаир тогда упал после приема «бока де калса», стоило дернуть его за штанины, – самое тупое и очевидное приходит в голову последним) и бросилась к дверям лифта. Захлопнувшаяся дверь предаст ее, но пара секунд, которые уйдут у анти-Марселины на то, чтобы разрезать замок, обеспечат время и пространство. Хоффман понеслась вверх по пожарной лестнице. Через два пролета она услышала, как дверь грохнула о голый бетон. «Я же привыкла танцевать, а не бегать», – крикнула она про себя. Послышался топот ног. Вверх, вверх, вверх. Господи, курупайра высосала из нее все силы. Курупайра и все остальные мучения, загадки, угрозы и откровения последних двух недель. С мозгового штурма в пятницу до борьбы за жизнь в воскресенье. Она выбралась на крышу. Здесь есть место для маневра. Пространство для драки. Эйтор приводил ее сюда с шампанским и кокаином, когда одобрили проект Марселины про охоту за НЛО. Ночью в дождь здесь разлита красота: полосы и облака мягкого света, поток огней проезжающих вдоль лагуны автомобилей, мягкое влажное шуршание шин, а надо всем этим – темный силуэт морру.

Дверь распахнулась. Враг на месте. Марселина приняла оборонительную стойку. Анти-Марселина сжала поднятый нож в убийственной хватке. Они двигались взад и вперед, нанося удары и контрудары, по лужам на крыше, поскальзываясь на насыпном гравии, спотыкаясь о спутниковые кабели и трубы. С помощью уловок Марселина подводила свою убийцу к отвесной поверхности морру, буквально прижимаясь к парапету. Над ней бетонные столбы тянулись вверх, как органные трубы, укрепляя скалу. Туда есть служебные ходы. Марселина перепрыгнула через край. Соперница последовала за ней, но Марселина уже поднималась по служебной дорожке – фактически по краю уступа, огороженному цепочкой. Внезапный рывок чуть не сбросил ее вниз. Марселина отпрянула к мокрой скале. Цепь, которая чуть было не утянула ее, упала в темноту между крышами жилых домов внизу. Соперница смотрела ей в лицо. Из последних сил Марселина взбежала по ступенькам на вершину морру. Внизу раскинулся Рио, темный овал лагуны, как блестящий черный камень в золотой оправе. Леблон, Гавеа, яркая Росинья, Ипанема – линия света, которую прерывали темные холмы, а за всем этим светящийся серп Барра-да-Тижука. Слева от нее огни Копакабаны казались золотым ожерельем между плечами морру.

– Давай уже закончим, – сказала Марселина. – Никаких больше пробежек и хитростей. Пусть все свершится здесь.

Убийца покачала головой. Капли дождя слетели с ее золотистых волос. Марселина дрожала, она промокла до костей, но все должно закончиться тут, подальше от глаз мира, высоко над Рио-де-Жанейро. Соперница бросилась на нее. Она крута, но у нее нет жейту нет маландражен. Марселина применила прием банда, захватив ноги противника между своих и резко дернув. Анти-Марселина растянулась во весь рост. Затем Марселина пошла на гнусность – ударила ногой в висок. Ее копия взвыла, но перекатилась, села на корточки. Угрожая, тыкала и делала ложные выпады квантовым лезвием. «Не то ты боевое искусство выбрала, – подумала Марселина, паря в жинга и уворачиваясь как ягуарунди,– Настоящий знаток капоэйры больше ценит возможность увернуться, чем хороший удар».

– Знаешь, – сказала она, – то, что ты готова крушить все, что попадется на твоем пути, я еще могу понять. Сама такая. Но я никогда и ни за что не прощу, что какая-то часть меня хочет стать копом!

Соперница в выпаде кончиком квантового лезвия задела внутреннюю сторону предплечья Марселины. Не было ни боли, ни шока, а потом она увидела кровь, сочившуюся из длинного неглубокого пореза. Анти-Марселина перехватила нож и снова попыталась нанести удар. Марселина присела в кокоринья, и тут до нее дошло. Решение было простым, красивым и в духе капоэйра. Она схватила анти-Марселину за штанины и резко дернула. Та, ойкнув, полетела с обрыва.

Марселина наблюдала, как ее собственное лицо с выпученными глазами, летит через пики дождя. Не было ни вопля, ни пронзительного крика – лишь квантовое лезвие выписало линию синего света в воздухе. Двойник ударился о крышу, а потом полетел в еще более густую темноту внизу.

Марселина долго стояла под стегавшим ее дождем, считая вдохи и выдохи. Она дышала нормально, но нужно считать, чтобы замедлить сердце. «Считай. Раз, два, три. Не думай о том, что ты сделала. Не думай о выражении своих глаз, когда ты падала в темноту между жилыми зданиями. Ты умерла здесь. Ты проиграла. И ты же выиграла, но, выиграв, опять-таки проиграла. Мультивселенная сыграла с тобой последнюю злую шутку. Это ведь твое тело там, внизу». Даже сейчас она слышала полицейские сирены и видела мигающие огоньки, огибающие лагуну. Марселина Хоффман, скандальный продюсер Четвертого канала, печально известная тем, что предложила устроить суд над опальным вратарем Моасиром Барбозой, была найдена мертвой у подножия Морру дус Кабритос в воскресенье вечером. Полиция продолжает свое расследование, но не исключена версия суицида. Адриану Руссу, программный директор Четвертого канала, сообщил, что сеньора Хоффман в последнее время находилась в сильном стрессе из-за работы и проблем в семье и вела себя странно. Она представила, как Эйтор смотрит на экран телесуфлера. Он будет профессионалом. Как обычно. А горевать станет позже. Ее семья похоронит нечто. А полиция сохранит квантовый нож и десятилетиями будет удивляться, как это у мертвой телевизионщицы оказалось оружие, способное разрезать все что угодно.

Марселина посмотрела вниз, в темноту, где лежала соперница. «Она проиграла, но переиграла тебя. Ты тоже мертва».

Раздались шаги по мокрому камню. Марселина присела, приготовилась защищаться. Перед ней появился какой-то мужчина в свободном темном одеянии, казавшемся бесформенным в ночи. На шее островок белого цвета. Облачение священника?

– Хотите – можете взять меня. Я все равно мертва. – Она распрямилась и развела руки в стороны.

– В сражении с собою невозможно выиграть. – У высокого мужчины была белая кожа, темные волосы и впалые щеки. Марселине он показался исхудавшим, но не из-за возраста. Он говорил по-португальски со странным, словно бы архаичным акцентом.

– Кто вы? Из Ордена или свободный игрок?

– Я был адмонитором, – ответил мужчина. – А ныне гость. Путешественник. Исследователь. Может, даже вербовщик.

– Исследователь чего?

Ее собеседник улыбнулся. Марселина заметила, что у него очень-очень светлые голубые глаза.

– Это вам известно.

Сирены выли уже близко.

– А вербуете куда?

– А куда еще вербовать, если не на войну?

Сирены смолкли.

– Пойдемте со мной, – сказал священник. – Прямо сейчас. Для вас это единственный шанс. Но придется оставить позади все, на что вы надеялись и что вы любили. Впрочем, вы и так все потеряли. Хотя пути назад есть. Всегда есть пути назад. Идет война, куда более масштабная, чем вы можете себе представить. Это ваш шанс создать вселенную. Вы – творец. Так творите же реальность.

Марселина ощутила, как мультивселенная раскрывается вокруг, словно крылья, где каждое перо – отдельный мир. Священник повернулся, и перед ним распахнулся миллиард дверей.

– Кто вы? – закричала Марселина.

– Разве это важно?

Что это было? «Девушка, восставшая из мертвых» – чертовски классная программа, но, увы, продюсер не может быть звездой своего шоу. Муж, красивые дети от мала до велика и головокружительная карьера – такого с ней не случится. Остается одно.

– Только копом я не буду.

– Нет, что вы, – успокоил ее священник. – Ни в коем разе.

– Тогда ладно, – ответила Марселина Хоффман и шагнула за ним во множество вселенных.

Мяч висит без движения на самом верху траектории. Под ним застыли идеальное небо, идеальный закат и идеальное-преидеальное море. Рука тянется вверх и сильным ударом перекидывает шар через сетку. Девушка в красной бейсболке и стрингах в тон принимает его, соединив два кулака – красивый блок. Ее партнерша следит за траекторией полета, готовясь к прыжку, чтобы отправить мяч отвесно в песок на стороне противниц. Мускулы бедер, живота и плеч идеально различимы. Задницы движутся по математически выверенным кривым. Груди слишком высоко, огромные и твердые, но трясутся, как настоящая плоть. Скулы острые как нож. Носы плоские, губки уточкой.

Девицы до смешного роскошные, но Эдсон не смотрит на них. Он следит взглядом за юношей, который сбивает кокосы, а тот прохаживается по песку с мачете и связкой орехов, перекинутой через плечо. Паренек в отличной форме, у него телосложение пловца, мускулистый, но без излишеств, и мышцы эти натуральные, а не вылепленные скальпелем хирурга. Он ловит на себе взгляд Эдсона и встречается с ним глазами. Кивает головой. На вечер все в силе. Эдсон отворачивается и уходит с пляжа, а за ним мельтешат роботы, разравнивая песок и уничтожая все следы его присутствия. Сказочные девушки даже не отвлекаются от игры.

Пляжи, с сожалением решает Эдсон, очень переоценены. Перед ним поднимается скала «Океана» из титана и стекла. Полторы сотни вертикальных метров поставленного вверх дном общественного порядка. Пентхаусы на одном уровне с полоской пляжа, потом рестораны, бары с видом на море, клубы, казино, роскошные фирменные бутики, которые считают себя слишком эксклюзивными для изобилующих пещерами дождевых лесов торгового атриума «Джунгли! Джунгли!». По соседству апартаменты и отели, выше офисные помещения, еще выше медицинские центры и производственные зоны, а над всем этим аэропорт занимает большую часть полуторакилометрового пространства верхней палубы, только сектор на носу оставили для гольфистов.

Огромный корабль курсирует по бразильским территориальным водам в двух сотнях километрах от Пернамбуку и отбрасывает тень на берег континента к югу. Триста пятьдесят тысяч жителей говорят на тридцати языках. Португальский, единственный язык, понятный Эдсону, среди самых редких и экзотических. Двадцати миллионам тонн не страшны ураганы, циклоны и тайфуны. Ядерный реактор корабля стабильно выдает восемь узлов; плавая по замкнутому кругу континентальных шельфов, корабль находится вне юрисдикции каких бы то ни было государств, в том числе и Бразилии, это бесконечный порт беспошлинной торговли и место, где можно укрыться от налогов. Только вот категорию ему присвоили не ту. «Океан» – это никакой не корабль, а дрейфующий по воде город-государство.

Когда охранники-сегуранса поставили его на колени и велели заложить руки за голову, Эдсон не сомневался, что жить ему осталось считаные секунды. Штурмовые винтовки нацелились на грабителей штрафстоянки, пока команда наемников натягивала тент на грузовик. Два парня в черном проволокли Эдсона по шершавому асфальту, обдирая кожу с носков его дорогих ботинок, и закинули на заднее сиденье черного тихого автомобиля, который говорил о богатстве своего обладателя куда красноречивее любых украшений на капоте. Там уже сидела, пристегнувшись, Фиа, ерзая от мрачных предчувствий.

– Я попросила привести тебя, – прошептала она, когда автомобиль и грузовик выехали с парковки мертвого торгового центра. – Это не Орден, они не тронут мальчиков. Им нужны только мы. То есть я.

Эдсон и сам понял. Орден не оставил бы в живых никого. Значит, в дело вступил третий игрок.

К третьей эстакаде Эдсон понял, что они едут в сторону аэропорта. Конвой пронесся мимо вооруженной охраны к грузовому комплексу аэродрома. Бизнес-самолеты компании «Эмбраер» стояли на бетонированной площадке перед ангаром, сложив свои крылья, словно змеешейки. Какая-то женщина в безукоризненно сшитом костюме проводила Эдсона и Фиу в один из них. Пока самолет выруливал на взлетную полосу, она демонстрировала аварийно-спасательное оборудование, но это была не просто инструкция для пассажиров, что делать при возможной посадке на воду, но в равной мере демонстрация абсолютной власти над гостями. Эдсон почти не заметил, как самолет оторвался от земли, и впервые покинул город, где родился и жил. Его ввергло в транс единственное слово на бейджике, приколотом на костюме стюардессы, – «Тейшейра». У каждого бизнесмена есть свои святые. Эдсон выбирал в их число тех, кто поднялся из ниоткуда: фавеладу, ставший футбольной легендой; Минас Жерайс, мальчишка, покоривший своим голосом всю страну; паулистано, превративший ларек по продаже кибе в глобальную франшизу; Алкидес Тейшейра.

Он родился безземельным, великий бразильский архетип, страдающий от засухи крестьянин из северо-восточного сертона, который, как и многие до него, вступил на путь к серебряному городу. Его легенда началась там, где другие заканчивались: при первом взгляде на башни Форталезы и на фавелы, расползавшиеся вокруг, словно струпья. «Я сидел, уставившись на собственные ботинки, и жена смотрела на улицу» – так он говорил. В итоге они с женой сели обратно в автобус. Водитель не стал брать с них денег. Никто раньше не уезжал обратно. Алкидес Тейшейра взял инвестиционный кредит в MST, Лиге Безземельных, и засадил пятьсот гектаров бесплодных земель сертона генно-модицифированными семенами рапса. Через три года у него уже были мощности обрабатывать три тысячи гектаров. Через пять лет Тейшейра подписал производственные соглашения с «Петробрас» и «Ипиранга» – так появилась «ЭМБРАСА». Через двадцать шесть лет владения Алкидеса Тейшейры простирались на четырех континентах. Он производил зеленую сою и желтый рапс, тихой сапой полз по холмам над фазендой Алваранга. Такой человек должен входить в золотой круг посвященных в секретный порядок мультивселенной. Такой человек осмелился бы использовать данную информацию ради получения прибыли. Экономическое моделирование мультивселенной – специализация Фии в ее мире. Там, где существует разница, где существует граница, всегда можно сделать деньги.

Планы и возможности прокручивались в мозгу Эдсона, когда он смотрел из иллюминатора на зарю, выплескивавшую свет на темную землю так, что та вспыхивала и светилась. Он почувствовал, как у него перехватило дух. Дороги превратились в серебряные провода. Реки были из золота. Каждый миг узор из теней менялся. А потом Эдсон увидел голубой изгиб океана. Он прижался лицом к стеклу. Огромное море, с каждой секундой увеличивавшееся в размерах. Белые пенистые гребни на волнах, белые лодки. Земля исчезла, осталась лишь открытая гладь, и самолет садился прямо на нее. Крылья меняли форму, разворачивались в прямые стрелы. Эдсон почувствовал, как самолет выпустил шасси. Белые барашки волн становились все ближе. Эдсон мертвой хваткой вцепился в подлокотники. Там же ничего нет! Что там надо делать при посадке на воду? Еще ниже. Моторы взревели, пилот слегка задрал нос, и бизнес-лайнер Тейшейры аккуратно приземлился на белую посадочную полосу с черными отметинами от колес. Кругом надписи «Эмбраер»: на стоянке, на диспетчерской вышке и даже на маленьком терминале. Стюардесса поднялась с места, пока самолет еще катился. Она встала в проходе, опершись на подголовники кресел.

– Добро пожаловать на «Океан»!

Дочери Алсидиса Тейшейры были богинями. Такими их слепили. Крекамей и Олинда. Высокие и бледные после операций, с вялыми руками и бедрами из золота. Существа типа Эдсона Жезуса Оливейры де Фрейтаса не достойны их внимания, но их удлиненные миндалевидные глаза распахнулись сильнее, чем позволяла хирургия, при виде кибершестеренок, медленно вращавшихся на животе Фии.

«Хоть что-то вы не можете купить, шлюшки».

Алсидис Тейшейра лично провел экскурсию, показав офисы и жилье для сотрудников компании. Герои обычно меньше ростом, чем вы себе представляете, но Эдсон не ожидал, что у его кумира такая плохая кожа. Сертон оставил о себе напоминание в виде оспин от угревой сыпи и отутюженных солнцем морщин. Возможно, на таком уровне благосостояния Алсидис Тейшейра обладал властью заявить: «Мир, живи с этим».

– А здесь вы будете работать.

Симпатичные мускулистые парни в спецодежде с огромными буквами «ЭМБРАСА» уже устанавливали квант-ядра в огромной комнате со стеклянными стенами высоко над морем: синее-синее стекло.

Фиа накинулась на них. «Нет, не здесь, когда солнце окажется с этой стороны корабля, я же ни хрена не увижу».

– Мы с трудом вас поймали, – сказал Тейшейра, – Вы постоянно убегали.

– Просто мы думали, что вы… из Ордена… – промямлил Эдсон.

Тейшейра. Перед ним стоит Алсидис Тейшейра, глава корпорации «ЭМБРАСА», так близко, что можно унюхать его одеколон после бритья, и говорит с ним. А его роскошные дочери движутся за ним, словно видения. Но он не мог отрицать, что испытывает некоторую неловкость, поскольку те пистолейро в Либердаде, от которых Эдсон «спас» Фиу, на самом деле были частными охранниками Тейшейры. Они с успехом бегали от собственного спасения.

– Сынок, раз мы знаем, что Фиа тут, то и про Орден нам известно. Мы можем позаботиться о кучке безумных старых фидалгу.

Эдсон осмелился сказать:

– Господин Тейшейра, если позволите, вы всегда были моим героем. Я ведь и сам бизнесмен.

Всегда имей при себе визитку. Первое правило бизнеса. Он дал карточку Алсидису.

– Бюро по поиску талантов. Похвально, сынок. – Он кивнул в сторону своих роскошных дочерей. – Видишь этих двух? Изабалованные сучки. Просаживают все деньги на сиськи и задницы. – Крекамей, та, что повыше, поблондинистей и постранней, нахмурилась. – Вот тебе работа, если хочешь. Мы найдем тебе что-нибудь, чтобы попрактиковать свои способности, сынок.

– Господин Тейшейра, если не возражаете, я лучше сам.

За тридцать минут, что прошли после приземления, Эдсон увидел достаточно, чтобы понять, что «Океан» – это корабль смерти. Смерти Эдсона и всех его надежд. Если он превратится в «подай-принеси», то обленится, разжиреет, сопьется, станет принимать наркотики, греться на солнышке и просто растает. Короче, умрет.

Алсидис изумленно взглянул на Эдсона, поскольку не привык к отказам, а потом широко улыбнулся и похлопал его по щуплой спине:

– Конечно-конечно. Я бы сказал то же самое. У жителей Сан-Паулу трудовая этика всегда на высоте.

Эдсон едет по траволатору вдоль центрального хребта огромного корабля. Перспектива открывается просто потрясающая – так и задумано. Полтора километра по прямой с подъемом на пятьдесят метров. Вдоль стен барочные галереи и купола, рестораны свисают, словно гнезда ткачиков с крыши. Все пространство исчерчено крытыми переходами, шахтами лифтов и эскалаторами. Скультуры из кинетических материалов сгибаются и раскачиваются в потоках воздуха из кондиционеров. Он здесь свежий, с примесью озона и соли. Главная улица выходит в центральный атриум, где расположился торговый район «Джунгли! Джунгли!», засаженное лесом сердце «Океана». В огромные, словно в соборе, окна «Заката» и «Рассвета» на противоположных бортах корабля пробивается чирикающая, щебечущая, источающая капли и туманы зелень с настоящим фотосинтезированным светом. Кричат попугаи ара, устремляются вниз туканы, порхают райские птицы. Магазины напоминают маленькие, инкрустированные драгоценностями гнезда, притаившиеся среди листвы. А в витринах марки, за которые что Эдсон, что Эфрин убили бы, но его спина пошла бы волдырями от доставшегося на халяву шелка. Правда, Эфрин теперь кажется Эдсону незнакомкой, обыкновенной женщиной, с которой у него когда-то был приятный, элегантный роман. Впрочем, даже Эдсона поражает обилие местных товаров.

С пляжа до дома идти до черта, через сумерки «Океана», но Эдсон понимает, что этот мир убивает Фиу. Он даже не притворяется, будто понимает, чем она там занимается, – как Эдсон подозревает, этого не смог бы объяснить даже мистер Персик, – но знает, что Фиа, как обычно, притащится из офиса, плюхнется на диван, свернется калачиком у подлокотника и будет молча смотреть «Мир где-то» на своих айшэдах, опустошая запасы холодильника и набирая вес. Секс? Давно забыт.

Так что Эдсон занимается тем, чем занимается, поскольку мужчине положено.

Охранник за стойкой в жилой зоне, паренек из Масейо, смотрит на своем прозрачном рабочем столе «Пиф-паф». Он презирает Эдсона, но должен уважать подпись Тейшейры на его айшэдах. Большую часть рабочих на «Океан» завезли с северо-востока. «К этому ли мы стремились? – думает Эдсон. – Дешевый офшорный экспорт мяса? Нет, Бразилия – государство будущего, и всегда им останется».

В апартаментах такие предметы роскоши, о которых Эдсон даже мечтать не мог, когда фантазировал о домике на берегу в Ильябела: интерактивная стена, спа, массажные кресла, безопорная кровать, которая запоминает, в какой позе любит спать владелец, и принимает нужную форму. Сам Эдсон ложится на раскладном диване в гостиной. «Фиа работает, ей нужно нормально высыпаться», – говорит он себе. Солнце пробивается сквозь стеклянную стену и будит его каждое утро. Он приносит Фии кофе, а сам уходит с чашкой на балкон, чтобы понаблюдать за рассветом над океаном. Даже без поцелуя. «Вот и все, Эдсон Жезус Оливейра де Фрейтас, – повторяет он себе, сидя за столиком на балконе и ощущая тепло на своем лиц. – Как ты хотел».

– Привет.

Квартира погружена во тьму, но внутри разлиты лунные лучи и свет, отраженный от воды. «Океан» проходит через широкую полосу фосфоресценции. Эдсон тянется к выключателю.

Вздох.

– Не надо.

Фиа на балконе, сидит в трусиках и майке, прижавшись к перегородке. При свете океана Эдсон видит, что она снова плакала. Он знает ее непроходящий страх: Фиа – кандидат наук в области квантового экономического моделирования, которая провалилась из одной вселенной в другую благодаря удаче и отчаянию, и теперь от нее ждут, что она сможет вразумить самых лучших теоретиков, каких только можно нанять за деньги Тейшейры. Она боится, что в один прекрасный день кто-то из них обыденным тоном спросит: «А кто сказал, что тебе это по плечу?» Эдсон всю жизнь опережает этот вопрос на один ответ.

– Ты в порядке?

– Нет. Ты хочешь знать, Эд?

Она придумала ему такое прозвище. Эдсону оно не нравится. Он такую ипостась не создавал, но сейчас скидывает ботинки и выскальзывает из пиджака. Воздух мягкий, теплый, как кожа, и солоноватый. Он никогда не думал, что море пахнет так странно, словно бы ненавидит землю и всех, кто оттуда явился.

– Хочу знать что?

– Хочешь знать, какую тайну хранит Орден? Мы ее выяснили. Это сногсшибательно, Эдсон. Вот скажи мне, почему мы одиноки? Почему во вселенной только люди наделены интеллектом?

– Я знаю про этот спор. Мне рассказывал мистер Персик. Даже называл какой-то там парадокс.

– Парадокс Ферми, ты это имеешь в виду. Помни о нем, пока я задам тебе вопрос номер два: почему математики так хорошо объясняют физическую реальность? Что такого в числах и логике?

– Ну, существует вселенский квантовый компьютер…

– И о нем тебе тоже рассказывал мистер Персик.

– Не смейся над ним. Я тебе уже говорил. Не смейся над ним.

Фиа слышит ярость в голосе Эдсона.

– Прости. Хорошо, ваших отношений я никогда не пойму. Но почему суть реальности должна заключаться в вычислениях? Почему реальность должна быть огромной системой рендеринга, мало чем отличающейся от масштабной и очень сложной компьютерной игры? Почему все должно выглядить как подделка? Если только реальность и правда подделка. Или повтор. Может, внеземных цивилизаций нет, поскольку то, что мы считаем нашей вселенной, это лишь грандиозная имитация, симуляция, запущенная с помощью огромного квантового компьютера? Перезапуск. И все остальное – тоже перезапуски?

Эдсон обнимает ее за плечи:

– Пойдем. Тебе надо прилечь, ты устала.

– Нет, Эдсон, послушай. До того, как мы убили Амазонку, там, в моем мире, существовала легенда. Якобы мир создал ягуар, но у него плохо получилось, все закончилось на третий день, и мы – мы и все, что мы мним реальностью, – это лишь сны, что приснились на третью ночь. Это правда, Эдсон, правда. Мы – сны. Все мы – призраки. Подумай! Если универсальный квантовый компьютер может точно воссоздавать реальность множество раз, то какова вероятность, что мы самая первая, оригинальная копия, в отличие от всех остальных? Хочешь цифр? Могу привести тебе цифры. Мы все подсчитали. Так вот, вероятность очень-очень-очень мала… Настоящая вселенная погибла уже давным-давно, мы все призраки в конце времен, в смертельном окончательном холоде. Процесс постепенно замедляется, но никогда не остановится, перезапускаясь снова и снова, и нам не выбраться отсюда. Никому. Вот что прячет от нас Орден. Мы – не люди. Мы – призраки людей, задействованные в масштабной квантовой симуляции. Все мы. Все миры. Все вселенные.

– Фиа, пойдем, тебе нехорошо, я помогу.

Эдсону не хочется слушать про Орден, сесмариа и убийц. Он набирает на кухне воды. У нее нездоровый вкус, словно морскую воду пропустили через слишком множество мочевых пузырей. Эдсон добавляет немного порошков из аптечки. Она слишком много работает. Теперь вот несет какой-то бред.

– Пойдем, поспи.

Она – крепкая девушка, еще больше раздобревшая на нездоровой пище вкупе с отсутствием спорта и тоской по дому. Эдсон провожает ее до кровати.

– Эд, мне страшно.

– Тссс, спи, все будет нормально.

Глаза Фии закрываются. Она вырубается. Эдсон поправляет подушку. Он долго смотрит на Фиу которая погружается в сон, как монетка в воду. Затем надевает свои начищенные туфли, одергивает помятую на бедрах рубашку и идет на встречу с кокосовым мальчиком. Может, все и фейк, ложь и жульничество, но это мир, в котором мы оказались, и нужно как-то устраивать свои маленькие жизни.

Кокосовый парень ждет Эдсона позади двухуровневых помостов на поле для гольфа. Сети, в которые летят мячики, залиты светом, кроме того рассеянное сияние поднимается от стального моря далеко внизу. Раздается свист.

– Привет.

– Привет.

– Небольшая задержка. Но ждем кое-чего еще для начала.

Приятный мелкий бизнес. Кокос и другие временные рабочие прилетают на корабль по ночам, привозя с собой самые прекрасные переключатели настроений из Пернамбуко. Это не запрещено законом, на экстерриториальном «Океане», где корпорации правят, как колониальные капитаны-донаторы, вообще мало что вне закона. Но и полностью легальными эти вещества назвать нельзя. «Океан» – это теневая экономика на ядерной энергии, а в таких условиях Эдсон чувствует себя как кошка в фавеле. Модификаторы личности – ходовой товар. Эдсон пустил корни на клубном уровне, и его бизнес-план предсказывает, что в течение шести месяцев количество их на «Океане» удвоится. Господи и Богоматерь, этим бландроидам нужны все ипостаси, какие они только могут получить. А еще сегодня, сегодня, сегодня приедет восемь килограммов препаратов из фарма-шопа в Ресифи, а всем известно, что в вопросах химии жителям северо-запада нет равных во всей Бразилии.

Огоньки вспыхивают на темном небе и быстро приближаются. Теперь слышен шум двигателя. Выросший на линии полетов Эдсон давно отметил, что авиационные двигатели не наращивают громкость постепенно, переходя от шепота к слышимому звуку, а потом к реву, нет, громкость врубается сразу, словно из ниоткуда. Квантовый шум. Вполне уместно в поддельной вселенной Фии.

– Другой рейс, – говорит Кокос. Он уже подружился с работниками аэропорта.

– Вообще не похоже на самолет, – говорит Эдсон.

Черный вертолет, видимый только в лунном свете, отражающемся от гладких боков, скользит над «Океаном». Эдсон и Кокос видят на фюзеляже эмблему бразильских ВВС. Вертолет снижается, но не приземляется, зависнув в полутора метрах над аэродромом. Дверца открывается. Какая-то фигура выпрыгивает, с легкостью приземляясь на полосу, быстро поднимается на ноги и удаляется, и в тот же момент вертолет взмывает ввысь и улетает прочь. Он подрагивает в небе, а потом исчезает в ночи, задействовав стелс-системы.

– Черт, – бормочет Кокос.

– Назад, – велит Эдсон. – Прячься.

Его яйца похолодели и напряглись. Что-то не так. Яйца никогда не обманывали. Даже когда он был Эфрином. В диспетчерской вышке зажигается свет, охранники бегают вокруг, не совсем понимая, что произошло и что им делать. Бегущая фигура замирает метрах в пяти от того места, где за пластиковым баннером со словами приветствия укрылись Кокос и Эдсон. Человек поворачивается. В рассеянном свете прожекторов, которые освещают поле для гольфа, виден какой-то предмет, подвешенный у него за спиной. Сначала Эдсон думает, что это кость, что-то странное. А потом понимает, что это лук, изготовленный по индивидуальному заказу. Пока человек бежит тихо и проворно в сторону пожарной лестницы, Эдсон замечает еще кое-что – незабываемое голубое свечение, которое, похоже, испускают наконечники стрел. Квантовые лезвия.

В двенадцать лет Янзон мог попасть в глаз обезьяне, спрятавшейся среди ветвей и листьев на самом высоком и пышном дереве. Во время эпидемий обезьяны не годились в пищу. Янзон стрелял исключительно чтобы продемонстрировать свои выдающиеся способности. После пятой пандемии, которая уменьшила численность народа игуапа до двадцати душ, он проделал долгий спуск по белым и черным водам до Манауса. Зарабатывал деньги меткостью, когда люди делали ставки в уличных состязаниях лучников. Когда против него перестали ставить, над ним взял шефство один богатый человек, который привел его в надлежащий вид, чтобы Янзон представлял Бразилию на Олимпийских играх. В 2028 году на Олимпиаде в Лусоне он выиграл золотые медали во всех стрелковых дисциплинах. Робин Гуд с Риу ду Ору, писали о нем газеты, последний из игуапа. Но память утекает как река, в итоге Янзон скатился вниз, сначала работал за смешные деньги, потом и вовсе спился, как вдруг однажды утром на его пороге появился аристократичный алва и предложил работу с перспективами путешествий за гранью воображения. Его старая душа не удивилась. Игуапа всегда знали о лабиринте из миров и караиба, которые путешествуют между ними.

Сейчас он легкой поступью сбегает по пожарной лестнице «Океана», ведущей из аэропорта в самое сердце огромного корабля. Янзон дотрагивается до оправы своих айшэдов: схема, подкрашенная закатом, проецируется на зрачок. Он видит сквозь перегородки, может заглянуть в запертые помещения, через стены и потолки. Удивительная технология. Мир, где местоположение всего и вся можно обнаружить одной мыслью. Мир, где нельзя спрятаться греху. А еще здесь музыка, телевизор, кино. Не в первый раз он размышлял, чего могла бы достичь его Бразилья, если бы не семь эпидемий чумы.

Правая рука придерживает лук. Устрашающе прекрасное и смертоносное оружие. Плечо лука печатали молекула за молекулой из углеродного нановолокна, оно подходит к его хватке, как молитва к боли, а стержни стрел изготавливались из алмазных нитей. Шестеренки из чистого титана позволяют создать тягу в сто килограммов без особых усилий одним рывком. Гиродатчики в зазорах плеча обеспечивают исключительную устойчивость и свободу от вибраций. Янзон может прицелиться и выпустить три стрелы, а еще одну вложить в тетиву до того, как первая успеет попасть в цель. Если бы вы увидели это оружие в действии, то сказали бы, что оно прекрасно, но злое, правда, слова не успели бы даже слететь с ваших губ, как Янзон пронзил бы вас своей стрелой. Реальное зло кроется отнюдь не в луке, а в стрелах.

Янзон, последний лучник игуапа, первый охотник Ордена, прибывает на Авенида Корпорансан. На главной бизнес-артерии «Океана» прохладно, здесь свежий воздух и пахнет кипарисами. Прикосновение к айшэдам Янзона ослепляет камеры безопасности, однако барочные двойные двери офиса «ЭМБРАСА» противостоят его коду. Вот что получается, когда полагаешься в делах на наследственную аристократию. Любители. Сесмариа Буэнос-Айреса справились бы с этим, но они боятся, что Земба появится снова, как тогда, в церкви, когда она уничтожила клан в Сан-Паулу. Пусть только придет. Янзон давно предвкушает возможность помериться с ней силами: ее боевое искусство против его квант-лука. Убить исследователей, разрушить квантовые ядра, и тогда вертолет вернет его в точке перехода квантового компьютера и обратно в квартиру на пляже во Флорианиполисе. Надо что-нибудь купить в Бразилии Розмари на ее шестой день рождения. Было бы неплохо привезти пару таких айшэдов, но, наверное, дома они не будут работать. Устранение персон настолько заметных, как этот бизнесмен, никогда не проходило чисто, но в другом месте Янзон видел каждого из великих людей в роли попрошайки.

На двери квантовый код. Аминь. Все, что кванты запечатывают, они же и открывают. Он достает квант-нож и одним точным движением вырезает дверь из рамы. Две половинки секунду висят, а потом падают на плетеную траву ковра в приемной. Когда подошвы ботинок Янзона крушат лица барочных ангелов и демонов, в его расширенном поле зрения срабатывает бесшумная сигнализация.

Эдсон молотит по кнопке вызова лифта. Все его уличное чутье, каждый ген маландражен говорят, что нельзя доверять лифту, когда от него зависит твоя душа и любовь. Но он же видит, что там внизу на лестнице. Приехал! Тупой, какой же тупой лифт А1! Да плевать я хотел на технику безопасности. Моя женщина там внизу, с адмонитором Ордена, вооруженным квант-луком. «Мы можем позаботиться о кучке безумных старых фидалгу», – сказал ему тогда Тейшейра. А вот и не можете. Им плевать на ваши деньги, на вашу империю, на ваших покровителей в правительстве и на вашу собственную власть. Они вне экономики.

Лифт желает Эдсону спокойной ночи. Двери открываются навстречу хаосу. Огромная барочная дверь штаб-квартиры «ЭМБРАСА», конфискованная из церкви в Олинде, валяется на полу. Двадцать лампочек сигнализации мигают. Противопожарная система в панике заливает водой массивную деревянную стойку регистрации посетителей. За которой никого нет. Ему почудились отпечатки рук на ковре. Топот ног, голоса потрескивают на каналах связи. Охранники Тейшейры будут стрелять в любого, кого увидят. Убирайся отсюда, Эдсон Жезус Оливейра де Фрейтас. Но после разведки он чуть успокоился. Адмонитор начал с корпоративных помещений. Значит, у Эдсона есть время добраться до собственных апартаментов.

Янзон видит охранников, бегущих по двум коридорам. Одного он уложит, а второй убежит. Его оружие слишком дорогое, даже для Ордена, так что стрелы нужно приберечь для обязательных целей. Его миссия на этом уровне завершена, все цели поражены. Айшэды отслеживают две фигуры через стену. Одним убийственным движением он выхватывает стрелу из магнитного колчана, вкладывает в лук и натягивает тетиву. Сложная система блоков и рычажков лука движется с молекулярной точностью. Пли! Стрела с квант-наконечником летит сквозь стену, через комнату и противоположную стену, пролетает через всю штаб-квартиру компании «ЭМБРАСА», пронзает стеклянную стену «Океана». Вспышка синего цвета – и человек повержен, лежит в луже крови, расползающейся по бугристой черной резине. Янзон выскакивает из-за угла и натягивает вторую стрелу. Выживший в ужасе поднимает руки, роняет пистолет, как и предполагалось, спасается бегством. Янзон читает короткую молитву об упокоении усопшего. Господь получил свое. Если охранник не знал Господа нашего Иисуса, то должен подготовиться к озеру огненному. Янзону еще не доводилось посетить вселенную, где не знали о Спасителе. Он видел истинный масштаб могущества Господа. Горящие иконки, какими выглядели на айшэдах охранники Тейшейры, двигались хаотично в панике и страхе. Проскользнув внутри их нерешительности, Янзон бежит по пожарной лестнице, перепрыгивая через ступеньки, вниз, туда, где расположены жилые помещения.

Фиа бормочет в химическом сне, тихонько гулит, как ребенок, а потом выдает:

– Теория вычислительной эквивалентности! Если что-то может быть компьютером, значит, все может быть компьютером! Ах!

Эдсон снова расталкивает ее.

– Поднимайся!

Она зарывается лицом в подушку.

– Что? Уходи! Дай поспать.

– Орден здесь!

Фиа садится с широко открытыми глазами, словно наэлектризованная и проснувшаяся на тысячу процентов.

– ЧТО?

Эдсон закрывает ей рот ладонью. Звук, запах, состояние воздуха, в котором ощущается покалывание электричества, – все органы чувств фавеладу подсказывают, что смерть уже рядом. Он хватает айшэды, свои и ее, швыряет на постель и стаскивает Фиу на пол. Старый и самый лучший трюк маландру. Они слишком верят в свои арчиды и в Ангелов Постоянного Надзора. Когда Эдсон затыкает Фии рот, две яркие вспышки ионизированных молний пронзают кровать, и та взрывается двумя фонтанами перьев и пены. Эдсон напрягает все свои органы чувств, чтобы уловить мельчайшие изменения в давлении, шорохи за гранью слышимости, квантовую разницу в полоске света из-под двери.

– Он ушел. Теперь следуй за мной. Ни слова!

Схватив Фиу за руку, он бежит на балкон. Дурацкие, дурацкие, дурацкие апартаменты для богатеев с одной дверью. Эдсон смотрит на океан. Наверху завис черный вертолет в ожидании рандеву с ад-монитором. Вниз долгий-долгий прыжок в железное море. Эдсон тычет пальцем в сторону соседних апартаментов:

– Сюда.

Брюки с завышенной талией и рубашка с гофрированным передом – не самый лучший наряд, чтобы лазать по балконам круизного лайнера весом в двенадцать миллионов тонн и длиной в полтора километра. Эдсон забирается на перила, встает ровно, а потом, вознеся молитву эшу, перепрыгивает на соседние.

– Раз плюнуть. Просто не смотри вниз.

Фиа, слегка помедлив, неуклюже преодолевает препятствие.

– Ух ты! Только посмотри на меня!

Эдсон прижимает палец к губам. В апартаментах вокруг них загорается свет. Он слышит вдалеке сигналы тревоги, над головами и далеко внизу к ним стекаются машины охраны. Большой корабль копошится, словно муравейник, который полили аккумуляторной кислотой. Охотник все еще тут.