Как только де Шарни приехал к себе в имение, он, после первых визитов, заперся у себя, ибо врач приказал ему не принимать больше никого и сидеть дома, и распоряжение это было выполнено столь скрупулезно, что ни один житель кантона не видел больше героя морского сражения, наделавшего столько шуму во всей Франции, равно как и юные девицы, которые все, как одна, старались его увидеть, потому что было общеизвестно, что он храбр, и потому что люди говорили, что он красив.

Де Шарни не прожил там, однако, и трех дней. Ночью он уехал из своего поместья на спокойном и быстроногом коне. Восемь часов спустя он уже был в Версале. Через посредство своего камердинера он снял там за парком домик.

Меньше чем через две недели, он уже знал все дворцовые обычаи, обычаи телохранителей, знал часы, когда птица прилетает пить из луж и когда пробегает лань, вытягивая перепуганную мордочку. Ему уже были известны и сладостные мгновения тишины, и сладостные мгновения прогулок королевы или ее дам, и время обхода дозорных. Словом, он издали жил вместе с теми, кто жил в этом самом Трианоне — храме его безрассудного поклонения.

Вскоре окна ему было уже недостаточно. Оно было слишком далеко от звуков и от огней. Однажды ночью он выпрыгнул из окна на газон, не встретив, само собой разумеется, ни собак, ни телохранителей, и погрузился в восхитительное и опасное наслаждение ходить по опушке молодого леса, по границе, отделявшей густую тень от лунного света, наблюдать оттуда за силуэтами, черными и тусклыми, мелькавшими за белыми занавесками апартаментов королевы.

Так он видел ее каждый день, она же ничего не знала.

Однажды вечером, когда Шарни вернулся, когда два часа протекли после его последнего «прости», которое он шептал растаявшей тени, когда звездная роса начинала образовывать на листьях плюща белые жемчужины, когда он уже собрался отойти от окна и лечь в постель, его слуха коснулся звук ключа в замочной скважине. Он вернулся на свой наблюдательный пункт и прислушался.

Час был поздний, еще не отзвучал полночный звон на самых отдаленных приходских церквах Версаля, и Шарни был удивлен, услышав непривычный для него звук.

Строптивая замочная скважина помещалась в парковой калитке, которая находилась приблизительно в двадцати пяти шагах от домика Оливье и никогда не открывалась, за исключением дней большой охоты — в эти дни через нее проносили корзины с Дичью.

Шарни обратил внимание, что люди, которые открывали дверь, не разговаривали; они задвинули засовы и вышли на аллею, проходившую под окнами его домика.

Деревца и вьющиеся ветви виноградных лоз закрывали ставни и стены вполне достаточно для того, чтобы эти люди могли Пройти незамеченными.

И только по звуку развевавшихся юбок он понял, что это две женщины, шелковые короткие накидки которых задевали за ветки.

Женщин, свернувших на большую аллею, расположенную напротив окна Шарни, озарил свет лунного луча, и Оливье чуть не вскрикнул от радостного изумления, узнав осанку и прическу Марии-Антуанетты, а также нижнюю часть ее лица, которая, несмотря на тень, отбрасываемую ее шляпой, была освещена. В руке она держала чудесную розу.

С сильно бьющимся сердцем Шарни выскользнул из окна в парк. Чтобы не наделать шуму, он пустился бежать по траве, прячась за самыми толстыми деревьями и следя глазами за женщинами.

Неожиданно обе гуляющие дамы остановились. Одна из них, поменьше ростом, тихо сказала несколько слов своей спутнице и удалилась.

Королева осталась одна. Видно было, как вторая дама быстрым шагом устремилась к какой-то цели, которую Шарни еще не разгадал. Королева, топая маленькой ножкой по песку, прислонилась к дереву.

Спутница королевы появилась снова, и появилась не одна.

Шарни увидел, что позади, в двух шагах от нее, идет высокий мужчина, погребенный под широкополой шляпой и утонувший в широком плаще.

Этот мужчина, при виде которого де Шарни задрожал от ненависти и от ревности, шатаясь и нерешительно волоча ноги, казалось, брел в темноте ощупью.

Как только он увидел Марию-Антуанетту, его дрожь, которую уже заметил Шарни, еще усилилась. Незнакомец снял шляпу и несколько раз низко поклонился.

Зачем пришла королева в парк в такой поздний час? Зачем пришел сюда этот человек? Почему этот человек ждал и прятался? Почему королева послала за ним свою спутницу, а не пришла к нему сама?

Шарни едва не потерял голову. Однако он вспомнил, что королева втайне занималась политикой, что она часто завязывала связи с немецкими дворами , к которым король относился ревниво и которые строго запрещал.

У Шарни было слишком мало времени, чтобы углубиться в размышления. Женщина, сопровождавшая королеву, подошла к ней и прервала разговор. Кавалер сделал такой движение, словно собирался броситься к ногам королевы, — по всей видимости, его отпускали после аудиенции.

И тут Шарни увидел, как обе женщины, держась за руки, прошли в двух шагах от его укрытия: от колыхания юбки королевы зашевелилась трава газона почти около Шарни.

Женщины прошли мимо него и скрылись из глаз.

А несколько минут спустя приблизился незнакомец, на которого молодой человек, пока королева шла до калитки, не обращал внимания. Незнакомец покрывал страстными, безумными поцелуями совсем еще свежую, благоухавшую розу — несомненно, ту самую, красота которой привлекла к себе внимание Шарни, когда королева вошла в парк и которая, — он только что это заметил, — выпала из рук государыни.

Роза, поцелуи розы! Могла ли идти здесь речь о посольстве и о государственных тайнах?

Шарни едва не потерял рассудок. Он хотел было броситься на этого человека и вырвать у него розу, но тут спутница королевы появилась снова и крикнула!

— Приходите, ваша светлость!