В то время, как графиня волновалась и раздумывала, совсем другая сцена происходила на улице Сен-Клод, напротив дома, где жила Жанна.

Господин Калиостро, как помнит читатель, поселил в старинном особняке Бальзамо беглянку Оливу, преследуемую полицией де Крона.

Встревоженная мадмуазель Олива с радостью ухватилась за эту возможность убежать и от полиции, и от Босира. Итак, она жила, уединившись, спрятавшись и трепеща, в таинственной обители, которая укрывала столько страшных драм, более страшных — увы! — чем трагикомическая авантюра мадмуазель Николь Леге.

Ведь самолюбие Оливы не позволяло ей верить, что Калиостро имел на нее другие виды и не собирался делать ее своей любовницей.

Когда по утрам Олива, украсив себя всеми уборами, коими Калиостро снабдил ее туалетные комнаты, разыгрывала из себя знатную даму и воспроизводила все оттенки роли Селимены [Селимена — героиня комедии Ж.

— Б. Мольера (1622 — 1673) «Мизантроп», молодая, красивая, остроумная девушка знатного происхождения], она жила только ради этого часа дня — часа, когда, два раза в неделю, приезжал Калиостро, дабы осведомиться, легко ли она выдерживает такую жизнь.

К сожаленью, этому счастью не хватало одного элемента, необходимого для того, чтобы оно было продолжительным. Олива была счастлива, но она скучала.

Исчерпав все ресурсы, не осмеливаясь ни показаться в окне, ни выйти из дому, она начала терять аппетит, но не воображение, которое, напротив, удваивалось по мере того, как уменьшался аппетит.

И как раз в момент душевного волнения ей нанес визит Калиостро, которого она сегодня-то и не ожидала.

Пылкая, как парижская гризетка, она бросилась навстречу своему благородному тюремщику, желая обнять его.

— Вы очень плохо поступаете со мной, — произнесла она раздраженным, хриплым, прерывистым голосом, — вы забываете, что есть некто, кого я люблю глубоко, люблю страстно!

— Господина де Босира?

— Да, Босира! Я люблю его! По-моему, я никогда этого от вас и не скрывала. Уж не воображаете ли вы, что я забуду моего дорогого Босира?

— У господина де Босира, — отвечал Калиостро, — а он чересчур умен, так же, как и вы, — было небольшое дельце с полицией.

— Что же он натворил?

— Это очаровательная шалость, хитроумнейший фокус — я называю такого рода вещи смешными историями, но люди угрюмые, к примеру, господин де Крон, — ведь вы знаете, какой тяжелый человек этот господин де Крон, — так вот: они называют это кражей!

— Вы можете поклясться мне, что он не арестован, что он не подвергается ни малейшему риску?

— Я вполне могу поклясться вам, что он не арестован, но вот что касается второго пункта, то тут я не дам вам слова. Вы понимаете, дорогое дитя мое, что, когда человек привлек к себе внимание, его преследуют или, по крайней мере, ищут, и, что если господин де Босир с его лицом, с его осанкой, со всеми его хорошо известными приметами где-то появится, сыщики тут же нападут на его след. Подумайте же, какой ход сделает де Крон. Вас он возьмет через де Босира, а де Босира — через вас.

— О, да, да, он должен скрываться! Бедный малый! И я тоже должна скрыться! Помогите мне убежать из Франции, сударь! Постарайтесь оказать мне эту услугу. Посудите сами: ведь здесь я заперта, я задыхаюсь, и в один прекрасный день я не смогу побороть желание допустить какую-нибудь неосторожность.

— Начиная с сегодняшнего вечера, — подходя к Николь, заговорил Калиостро, — вы будете жить на верхнем этаже этого особняка. Это помещение состоит из трех комнат, расположенных как обсерватория над бульваром и над улицей Сен-Клод. Окна выходят на Менильмонтан и на Бельвиль. Кое-кто может вас там заметить. Не бойтесь: это мирные соседи, славные люди, у которых нет никаких подозрений относительно того, кем вы можете быть. Пусть они вас увидят, но все-таки не высовывайтесь, а главное, не показывайтесь прохожим — улицу Сен-Клод время от времени осматривают агенты де Крона. По крайней мере, вы погреетесь на солнышке.

Олива нашла, что ее новое помещение очень хорошо обставлено, очень нарядно и вполне пригодно для жилья.

— Я решительно не понимаю, что со мной происходит, — пробормотала она, провожая глазами человека, который и впрямь был ей непонятен.