Результат ночного визита к памфлетисту Рето де Вилету обнаружился только на следующий день, и вот каким образом.

В семь часов утра графиня де ла Мотт передала королеве конверт, в котором находилась расписка ювелиров. Документ был составлен в следующих выражениях:

«Мы, нижеподписавшиеся, признаем, что получили во владение брильянтовое ожерелье, первоначально проданное королеве за сумму в миллион шестьсот тысяч франков; брильянты не были приняты ее величеством королевой, которая возместила нам убытки, понесенные нами в хлопотах и издержках, отказавшись от суммы в двести пятьдесят тысяч ливров, полученных нами из рук в руки.

Подписано: Бемер и Босанж».

Королева, наконец успокоившаяся, заперла расписку в шифоньерке и больше об этом не думала.

Но, в странном противоречии с этой распиской, два дня спустя ювелиры Бемер и Босанж приняли у себя кардинала де Роана, который нанес им визит и который не избавился от тревоги по поводу первого взноса, о коем условились продавцы и королева.

Де Роан застал Бемера дома, на набережной Л'Эколь. С самого утра, когда наступил последний срок платежа, будь то задержка или же отказ, в стане ювелиров должна была бы быть тревога.

Однако все в доме Бемера дышало покоем, и де Роан был счастлив встретить хороший прием у слуг и видеть круглую спину и виляющий хвост домашней собаки. Бемер принял своего знаменитого клиента с выражением удовлетворения.

— Так вот, — произнес кардинал, — сегодня последний срок платежа. Значит, королева заплатила?

— Нет, ваше высокопреосвященство, — отвечал Бемер. — Ее величество королева не могла отдать деньги. Вам известно, что господин де Калон получил от короля отказ. Об этом говорят все.

— Да, об этом говорят все, Бемер. Именно этот отказ и привел меня к вам.

— Но, — продолжал ювелир, — ее величество королева поступила превосходно, с полной готовностью. Не имея возможности заплатить, она гарантировала этот долг, а большего мы и не просим.

— А-а! Тем лучше! — воскликнул кардинал. — Вы говорите, гарантировала долг? Это прекрасно… Но... каким образом?

— Вчера вечером мы через весьма таинственного курьера получили от королевы письмо.

— Письмо? Вы, Бемер?

— Или, вернее, признательность в законной форме.

— Посмотрим! — произнес кардинал.

— Я показал бы вам этот документ, если бы мы с моим компаньоном не поклялись не показывать его никому.

— Но почему же?

— Потому что это условие поставила нам сама королева, ваше высокопреосвященство. Таким образом, вы можете судить, что ее величество просит нас соблюдать тайну.

— Королева признала долг?

— По всем правилам и надлежащим образом.

— И она обязуется заплатить…

— Пятьсот тысяч ливров — через три месяца, остальное — через полгода.

— А... проценты?

— О, ваше высокопреосвященство! Их обеспечивает одно слово ее величества. «Заключим эту сделку, — говорит добрая государыня, — заключим эту сделку между нами, между нами!» Вы прекрасно понимаете смысл этих слов:

«Раскаиваться вам не придется». И она подписывается! Вы сами видите, ваше высокопреосвященство, что с этих пор для моего компаньона, как и для меня, это дело чести.

— Теперь я спокоен за вас, господин Бемер, — произнес очарованный кардинал, — а другое дело отложим на ближайшее будущее.

Он пошел к карете, сопровождаемый почтительными обитателями всего дома.

А теперь мы можем сорвать маску. Статуя не останется под покрывалом ни для кого из зрителей. Зло, причиненное Жанной де ла Мотт своей благодетельнице, понял каждый, увидев, что она нанимает перо памфлетиста Рено де Вилета. Ювелиры больше не тревожатся, королеву , больше не мучает совесть, кардинала больше не беспокоят сомнения. Три месяца отпущено на совершение кражи, на совершение преступления. Через три месяца зловещие плоды созреют достаточно для того, чтобы их сорвала злодейская рука.

Жанна возвратилась к де Роану — тот спросил ее, каким образом удалось королеве умерить требования ювелиров.

Графиня де ла Мотт ответила, что королева сделала ювелирам тайное признание; что они уговорились хранить тайну, что королеве, коль скоро она платит, из-за одного этого совершенно необходимо все скрывать, и что она тем более вынуждена это делать, раз она просит кредита.

Кардинал согласился, что она права, и тут же спросил, помнят ли еще о его благих намерениях.

Жанна нарисовала такую картину признательности королевы, что де Роан пришел в восторг, и это был восторг влюбленного в гораздо большей степени, чем подданного, восторг гордости в гораздо большей степени, чем преданности.

Доведя разговор до желанного конца, Жанна решила спокойно вернуться домой, договориться с каким-нибудь скупщиком драгоценных камней, продать ему брильянтов на сто тысяч экю и отправиться в Англию или в Россию — в свободные страны, где она сможет роскошно жить на эти деньги лет пять-шесть, а потом безбоязненно начнет продавать выгодно, в розницу, оставшиеся брильянты.

Но не все благоприятствовало ее намерениям. В первый же раз, когда она показала часть брильянтов двум экспертам, изумление Аргусов и их оговорки испугали Жанну. Один из них предлагал ничтожные суммы, другой восторгался камнями и приговаривал, что никогда не видел таких брильянтов, кроме как в ожерелье Бемера.

Жанна остановилась. Еще один шаг — и ее выдадут. Она поняла, что неосторожность в подобных случаях — гибель, а гибель — это позорный столб и пожизненное заключение. Она спрятала брильянты в самый глубокий из своих тайников и решила запастись оборонительным оружием столь прочным, — оружием наступательным столь острым, что в случае военных действий враги будут побеждены прежде, чем явятся на поле битвы.

Страшную опасность представляло собой лавирование между желаниями кардинала, который всегда будет стремиться узнать о неосторожных поступках королевы и который всегда будет хвалиться отказом. Одно слово, которым обменяются кардинал и королева, — и все откроется. Жанна приободрилась, рассудив, что у кардинала, влюбленного в королеву, как и у всех влюбленных, на глазах повязка и что, следовательно, он попадется во все ловушки, которые расставит ему хитрость под сенью любви.

Она не отступила. Она принадлежала к тем бесстрашным натурам, которые зло доводят до героизма, а добро — до зла. С этого времени только одна мысль тревожила ее — мысль о том, чтобы не допустить встречи кардинала с королевой.

До тех пор, пока она, Жанна, будет стоять между ними, ничто еще не потеряно; если же, у нее за спиной, они обменяются одним-единственным словом, это слово разрушит счастье Жанны в будущем, счастье, воздвигнутое на ее безвредности в прошлом.

— Они больше не увидятся, — сказала она. — Никогда!

Не давать кардиналу общаться с королевой!

Это особенно трудно, потому что г-н де Роан влюблен, потому что он принц, который имеет право войти к королеве несколько раз в год, и потому что королева, кокетливая, любящая поклонение и, кроме того, благодарная кардиналу, не устоит, если ее будут настойчиво домогаться.

Средство разлучить высоких особ предоставят события. А событиям придется помочь.

Нет ничего лучше, нет ничего удачнее, как возбудить в королеве гордость, которая венчает целомудрие. Нет сомнения, что слишком пылкие действия кардинала оскорбят женщину чуткую и обидчивую. Натуры, подобные натуре королевы, любят поклонение, но страшатся атак и отбивают их.

Да, это средство идеальное. Кто посоветует де Роану объясниться откровенно, тот вызовет в душе Марии-Антуанетты чувство отвращения, антипатии к кардиналу — чувство, которое навсегда удалит не только принца от принцессы, но мужчину от женщины, самца от самки. И поэтому против кардинала нужно выбрать такое оружие, которое при ярком свете военных действий парализует любые демарши.

Да, это так. Но еще раз: если внушить королеве антипатию к кардиналу, то ведь это касается только кардинала, добродетель королевы будет сиять по-прежнему: другими словами, нужно дать волю принцессе, нужно дать ей свободу в разговорах, которая будет способствовать любому обвинению и которая придаст ему вес и влияние.

Необходимо доказательство и против де Роана, и против королевы, это обоюдоострый меч, который наносит раны направо и налево, который наносит раны, выходя из ножен, который наносит раны, разрезая самые ножны.

Необходимо такое обвинение, которое заставит побледнеть королеву, которое заставит покраснеть кардинала, кардинал же, лицо уважаемое, смоет всякое подозрение с Жанны, наперсницы виновных принципалов.

Необходима некая комбинация, под прикрытием которой, укрепившись во времени и в пространстве, Жанна смогла бы сказать: «Не обвиняйте меня, иначе я обвиню вас; не губите меня, иначе я погублю вас. Оставьте мне богатство — я оставлю вам честь».

«Дело стоит того, чтобы поискать средства, — подумала коварная графиня. — Что ж, поищем. Мое время оплачивается, начиная с сегодняшнего дня».

Графиня де ла Мотт подошла к окну, согретому ласковым солнцем, облокотилась на мягкие подушки и, перед лицом Бога, при светоче Бога, принялась искать.