Наконец у нас осталась одна, последняя тайна. Вопрос о личности Фулканелли невольно присутствует во всех прочих тайнах и загадках, словно тень высоко летящей птицы в ясный солнечный день. Мы можем видеть лишь его блистательное отсутствие (тень птицы), но, если мы попытаемся увидеть саму птицу, нас ослепит сияние солнца. В случае с Фулканелли роль такого сияния выполняет сам гнозис и содержание его писаний, которые, подобно солнцу, изливают на нас ослепительные потоки света, из-за которого очень трудно разглядеть саму птицу — то есть личность, отбрасывающую эту мистическую тень.

После того как все разрозненные фрагменты и детали собраны воедино и проанализированы, мы вправе вернуться к тому, с чего начали. «Фулканелли» неожиданным образом исчезает, и перед нами остается длинный ряд шутов, каламбуристов, мастеров плагиата и любителей сенсаций. Однако его книга, будучи изолированной в своем контексте и герметической по содержанию, остается настоящим письмом из бутылки, отправленной в неизвестность последним адептом. Постепенно проникая на все более и более высокие уровни сложности этой вести, о чем мы уже подробно рассказывали в нашей книге, мы наконец подошли к самому ядру истины, касающейся и нас самих, и мироздания, в котором мы живем. Этой истиной является секрет алхимии, который, видимо, во всей своей полноте будет раскрыт только в конце времен.

Так кем же был «Фулканелли»?

В главе 1 мы подробно рассматривали легенду о Фулканелли в изложении ее главного сторонника и провозвестника — Эжена Канселье. Легенду эту, точнее — миф о отсутствующем великом алхимике, активно культивировали сам Канселье и другие члены Братства Гелиополиса по причинам, понятным им одним. Это было сделано для того, чтобы раскрыть одну тайну и завуалировать другую — еще более существенную — тайну личности самого Фулканелли. Раскрытая ими тайна — это фактически выход на поверхность подземного течения эзотерической мысли в начале XX в. Другая тайна, оставшаяся нераскрытой, — ее истоки и распространение в наши дни.

В своей книге «Разоблачение Фулканелли» Женевьев Дюбуа собрала все факты и свидетельства, так или иначе связанные с группой «конспираторов» — Братством Гелиополиса. Согласно ее выводам, «Фулканелли» был плодом коллективного творчества Пьера Дюжоля, Шампаня и Канселье. Это единственное убедительное объяснение, согласующееся с большинством известных нам фактов. Мы можем предполагать, что Канселье прибег к этой легенде потому, что он был книготорговцем. Таинственный алхимик, бессмертный, словно Сен-Жермен, в качестве рекламы книги звучит гораздо лучше, чем коллективный плод творчества некой группы оккультистов. Но что же реально стоит за всем этим?

Работая над разгадкой тайны самой «Тайны соборов», мы часто обращались к картотеке Пьера Дюжоля «Библиотека чудес». Это позволило нам выявить некую организующую структуру, лежащую в основе поразительной по своей продуманности системы образов и символов в тексте. Структура эта, проще говоря, представляет собой четыре древа — «Древа Жизни», проецируемых на небесную сферу, то есть схему Куба Пространства, упоминаемую в книге «Бахир». При рассмотрении этой структуры бросаются в глаза две вещи: глава, посвященная Ан-дайскому Кресту, и представленные в ней иллюстрации с самого начала предназначались для «Тайны соборов», и автором текста «Тайны соборов» был не кто иной, как Пьер Дюжоль.

В главе 1 мы высказывали гипотезу о том, что главу о Андайском Кресте предполагалось включить в книгу «Обитель философов», две последние главы которой затрагивают многие аналогичные темы, в том числе — тему катастроф и гибели Атлантиды, имеющую ключевое значение для вести Андайского Креста. Мы догадывались, что этот текст может быть фрагментом последней, утраченной книги Фулканелли — «Finis Gloria Mundi». Самым интригующим во всех этих догадках представлялось то, что мы никак не могли подобрать место в этой гигантской загадке-головоломке, с которым лучше всего «стыкуется» глава о Андайском Кресте. Но затем, ближе к концу наших исследований, оказалось, что мы пытаемся решить проблемы, представленные в главе о Андайском Кресте, принципиально неверным способом.

Эта глава также поддерживает схему проекции четырех Древ, излагая структуру четвертого, последнего Древа и помещая на его вершине три главных сефирот. В конце концов, это означает, что тот — кем бы он ни был, — кто готовил второе издание «Тайны соборов», знал основную структуру Древа и правильно расположил символы. Однако столь же вероятно, что Канселье, готовя новое издание, просто-напросто следовал готовой схеме, которую в последний момент было решено не включать в издание 1926 г. Вопрос о том, почему это было сделано и почему глава о Андайском Кресте оказалась изъятой из первого издания, привел нас косвенным путем ко второму главному выводу — о том, что на самом деле автором «Тайны» был Пьер Дюжоль.

Первая глава «Тайны» представляет собой широкий обзор, состоящий из девяти разделов, которые, как мы уже говорили в главах 8 и 9, представляют собой изложение структуры первого из четырех Древ Жизни. Восьмой раздел этой главы рассматривает центральную и важнейшую идею — символ Черной Мадонны и связь с Исидой и Кибелой, а в еще более отдаленной перспективе с камнем, упавшим с неба, — ключевой темой романов о Граале Вольфрама фон Эшенбаха. В самом начале этой дискуссии Фулканелли цитирует пассаж из «ученого Пьера Дюжоля», в котором проводится мысль о идентичности Исиды и Мадонны в качестве составной части «астрономической теогонии». В этом несколько необычном слове (более подробно о нем см. в главе 9) мы вправе видеть намек на божественную генеалогию, а также на священный союз Земли и Неба.

Через несколько страниц, перечислив десять наиболее известных Черных Мадонн во Франции, Фулканелли возвращается к комментарию Дюжоля, посвященному камню Кибелы в Ди на севере Прованса и впервые приводит цитату от первого лица: «Я уже упоминал о том, что камень в Ди, изображающий Исиду, представляет ее в качестве Матери Богов». А поскольку именно Дюжоль говорил это о камне из Ди, мы вправе предполагать, что здесь Фулканелли, употребляя форму первого лица, впервые приподнимает фригийский колпак алхимика над своей истинной личностью. И хотя этот факт сам по себе не слишком убедителен, однако в сочетании со всеми прочими свидетельствами, представленными Дюбуа в книге «Разоблачение Фулканелли», он выглядит более чем вероятным и показательным, как росчерк пера мастера.

Таким образом, давайте предположим, что глава о Андайском кресте с самого начала была составной частью «Тайны соборов» и что над ее текстом славно потрудился Пьер Дюжоль. В главе 10 мы уже высказывали предположение, что глава о Кресте не была включена в первое издание именно потому, что она слишком прямо указывала на истинную личность «Фулканелли» и, разумеется, группу эзотериков, стоявших за ним. Итак, получается, что автором «Тайны» и главы о Андайском Кресте был Дюжоль? Так ли это?

Действительно, это так, но с небольшой оговоркой. В роли шута, как всегда бывает в подобного рода историях, выступил Жан-Жюльен Шампань, иллюстратор «Тайны соборов» и «Обители философов». Некоторые, в частности издатель Жан Шеми, полагали, что в роли Фулканелли выступил Шампань, тогда как другие, такие, как Р. Шваллер де Любиц, утверждали, что лицо, которое они называли Фулканелли, на самом деле похитил рукопись «Тайны» у Шампаня. Одно можно сказать с достаточной определенностью: Шампань постоянно находился в фокусе внимания, выполняя роль центра, вокруг которого вращались все легенды о Фулканелли. И именно благодаря этому вроде бы достоверному факту впоследствии возникло большинство мистификаций.

Но на самом деле «Фулканелли» не были ни автор текста Дюжоль, ни иллюстратор Шампань. В самой «Тайне соборов» автор четко выбирает для себя тон студента, излагающего и комментирующего труд учителя (или учителей), у которого он узнал тайны этой премудрости. В предисловии ко второму изданию «Тайны» Канселье подчеркивает это, включая в книгу письмо, «адресатом которого, вне всякого сомнения, был учитель Фулканелли», письмо которого было найдено в бумагах Фулканелли. Автором «Тайны», по всей видимости, был мастер, уже приобщившийся к Великому Труду, а не его ученик И если это не очередная мистификация — что, впрочем, не исключено и даже вполне возможно, — то этого таинственного мастера-алхимика, представителя предшествующего поколения, и можно считать истинным «Фулканелли», главным источником информации.

Такова была цепочка размышлений, которая побудила нас взглянуть на Крест в совершенно ином свете. Что, если Андайский Крест и его предшественники, включая, по всей видимости, и таинственный резной камень-линга Хьюитта, действительно послужили отправной точкой для повествования Фулканелли? Фулканелли утверждает, что цоколь монумента был создан в 1680-е гг. — дата, предполагающая определенный уровень ветровой эрозии изображений. Возникает вопрос: кто тогда, в 1680-е гг., мог обладать достаточно обширными познаниями, чтобы зашифровать сложную астрономическую и алхимическую информацию в виде целой серии странных и взаимосвязанных друг с другом образов-символов на странном монументе, воздвигнутом в глухом углу баскских Пиренеев? И ради чего это было сделано?

Уже сами по себе эти вопросы проливают новый свет на проблему личности Фулканелли. В главе 2 мы уже высказывали предположение, что целью Фулканелли, по крайней мере — отчасти, было присутствовать при новом расцвете эзотерической традиции на Западе, которая является столь же сложной и трансцендентной, как и на Востоке. Фулканелли прослеживает преемственность этой традиции, или, как сказали бы на Востоке, ее родословие, вплоть до того времени, когда был воздвигнут Андайский Крест, то есть примерно до середины или конца XVII в. Как мы уже говорили в главе 2, этот период представляет собой как бы паузу между движением резенкрейцеров и зарождением масонства. По всей видимости, в этот момент в родословии произошел некий разрыв, и часть эзотерической традиции в лице своих адептов вымерла или ушла в андеграунд, то есть в подполье. К середине XIX в. спиритуалистическая составляющая западной мысли настолько оскудела, что зарождающаяся теософия нашла своих учителей и махатм на Востоке.

Однако и сам Фулканелли, и Андайский Крест являют собой свидетельство того, что это родословие, или преемство, исчезло далеко не полностью.

Конец XVII в. явился апогеем «научной» алхимии и времени зарождения химии, а также эпохой начала развития астрономии как науки. Людовик XIV выстроил Королевскую обсерваторию в Париже практически в то же самое время, когда был воздвигнут Андайский Крест, и, как напоминает нам Фулканелли, поместил в подземелье одну из Черных Мадонн, главное, что при этом произошло, — это переход линии преемства от традиционно рыцарской и аристократической элиты к сообществу интеллектуалов, включавшему в себя ученых, писателей и людей искусства. Подобный переход начался в русле розенкрейцеровского движения и получил еще более широкое распространение в раннем масонстве.

После Великой французской революции и эпохи Наполеоновских войн эта родословная линия вновь оказалась под угрозой полного уничтожения. От прежнего режима уцелели лишь немногие «посвященные», и в самом начале 1830-х гг. эта традиция начала понемногу возрождаться. Публикация в 1832 г. книги «Разоблачение Гермеса» таинственного Килиани, которого Канселье, по слухам, отождествил с Антуаном Дюжолем, старшим братом Пьера, знаменовала собой поворотный этап в возрождении этой преемственности. В том же году вышел в свет сразу же завоевавший невероятную популярность «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго, положивший начало бурному всплеску интереса ко всему готическому. Тринадцать лет спустя совсем еще молодой Эжен Виллье-ле-Дюк начал работы по реставрации самого собора Нотр-Дам в Париже, а его чертежи и рисунки, по-видимому, послужили впоследствии прототипом для иллюстраций Шампаня к книге «Тайна соборов».

В 1842 г. семейство д’Аббади переместило Андайский Крест с его чисто мезоамериканским ликом солнца и зашифрованной надписью о убежище в Перу с его первоначального места, по всей видимости — на прицерковном кладбище, на его нынешнее место у южной стены церкви, буквально в нескольких футах от площади. В том же самом году другой таинственных алхимик, некто Тифферо, объявил, что ему удалось обнаружить в Мексике секрет трансмутации. В следующем году один из посвященных, уцелевший еще со времен прежнего режима, Луи-Поль-Франсуа Камбриель, опубликовал результаты своих более чем двадцатилетних исследований. В своем «Курсе герметической философии» Камбриель, ссылаясь на труд Эспри Гобино Монтлюисана, созданный в XVII в., прямо указывает на готические соборы как на монументы герметической философии. В 1854 г., когда Луи Фипойе опубликовал свой объемистый труд «Алхимия и алхимики», идея о тайной алхимической мудрости воскресла из небытия и легла в основу блестящего труда Фулканелли/Дюжоля — «Тайна соборов».

И тем не менее, разбирая и прослеживая все эти многообразные связи, мы поняли, что Андайский Крест по-прежнему остается неразгаданной тайной. Даты, которые приводят Фулканелли и Дюжоль, на наш взгляд, имеют прямое отношение к современности и проблеме выживания. Середина XVII в., то самое время, когда были созданы резные символы на цоколе Андайского Креста, была ознаменована переходом от рыцарства к художеству, подобно тому как алхимия превратилась в химию, а также временем появления первого опыта толкования символики в созданном тем же Гобино трактате «Объяснения курьезных загадок иероглифических фигур», посвященном истолкованию герметико-алхимического значения изображений на соборе Нотр-Дам в Париже. В 1840-е годы, когда Андайский Крест был перенесен со своего первоначального места на церковном дворе, видели целый ряд серьезных знаков возрождения алхимии, включая опять-таки попытки истолкования герметических фигур на готических соборах. Это, вне всякого сомнения, весьма важные — с точки зрения Фулканелли — явления, однако вопрос о том, как и зачем мог использоваться Андайский Крест, по-прежнему оставался неясным, особенно в свете изъятия посвященной ему главы из первого издания «Тайны соборов».

Таким образом, независимо от того, как мы перемещали фрагменты головоломки, глава о Андайском Кресте остается странным явлением. Возможно, она была дополнением к более широкой картине, развернутой в «Тайне соборов» и «Обители философов»? Или же она была своего рода ключом к секрету алхимии, той самой магической нитью, которая позволяет сорвать покров и раскрыть самые сокровенные тайны, являясь, таким образом, наиболее важной главой для понимания той вести, которую принес нам Фулканелли? И чем больше мы убеждались в справедливости последнего утверждения, тем более значительным явлением представлялся нам сам Андайский Крест.

Попытка выяснить что-либо о самом Пьере Дюжоле завела нас в тупик Не было никаких доказательств того, что он когда-либо бывал в Андае или имел какие-либо связи с этим регионом. Детальное исследование алхимической традиции XIX — начала XX в. привело нас к тем же выводам: никаких контактов с Андаем обнаружить не удалось. Пьер Дюжоль вполне мог интерпретировать символику Креста во многом так же, как это сделали мы в главе 11. Он был связан с эзотерическими течениями своей эпохи, включая и парижский филиал герметического ордена Золотой Зари, и поэтому был знаком с символикой, использовавшейся в нем. Кроме того, пояснение Жюля Буше, появившееся спустя целое десятилетие после первого издания «Тайны соборов», также показало прямые связи между образами Креста и символами карт Таро, использовавшимися в храме ордена Золотой Зари. И тем не менее прямые связи с Андаем отсутствовали или оставались невыясненными.

Если, говорится в главе, посвященной Андайскому Кресту, этот Крест каким-то образом отражает сохранение преемственности алхимической традиции, тогда его туманная символика понятна и оправданна. Возможно, мы никогда не узнаем, кто именно воздвиг этот Крест, но нам известно, кто сумел оценить его важность и переместил его на нынешнее место. И как только мы обращаемся к истории семейства д’Аббади и, в частности, наиболее видному его представителю середины XIX в. — Антуану д’Аббади, загадка постепенно начинает проясняться.

Как мы уже говорили в главе 10, в 1926 г. семейство д’Аббади еще занимало достаточно видное место в обществе. Упоминание в книге об Андае и сороковых годах XIX в. сразу же привело бы к этому семейству. Даже в наши дни связи между д’Аббади и Андаем можно заметить без особого труда, ибо семейный герб д’Аббади до сих пор хорошо виден на стене церкви прямо под солнечными часами, если стоять возле Креста. Все это вместе взятое неизбежно выдвигает вопрос о том, почему было так важно завуалировать связь с Андаем. Быть может, существовал некий тайный источник, текст, на основе которого впоследствии были созданы и «Тайна соборов», и «Обитель философов»?

Хотя Антуан д’Аббади был практически совершенно неизвестен за пределами Франции, в самой Франции он был весьма заметной фигурой в научных кругах XIX в., занимая в 1890-е гг. пост президента Французской Королевской Академии наук Неутомимый исследователь прошлого, лингвист, астроном, собиратель фольклорных преданий и эзотерических манускриптов и, наконец, активный сторонник готического возрождения, Антуан д’Аббади явился во Франции своеобразным предшественником Индианы Джонса. Организованные им экспедиции занимались поисками истоков Нила в Эфиопии, и даже в 1880-е гг., когда ему уже перевалило за семьдесят, Антуан д’Аббади продолжал участвовать в целой серии экспедиций, основанных на предварительных расчетах разного рода астрономических явлений, в том числе — прохождения Венеры через диск Солнца, наблюдавшегося в 1883–1884 гг. Его научная карьера косвенно указывает на связи с почти утраченной алхимической традицией; в числе его друзей и знакомых, с которыми он состоял в переписке, были многие видные личности той эпохи — Виктор Гюго, Проспер Мериме и Виллье-ле-Дюк, построивший замок Шато д’Аббади в Андае, а также вышеупомянутый Луи Фигюйе, Камиль Фламмарион, астроном, которого иногда принимали за Фулканелли на основании того, что его имя и фамилия напоминали анаграмму имени Фулканелли, Фердинанд де Лессепс и, что, пожалуй, самое любопытное, — Грассе д’Орсе, знаток «зеленого языка», «языка птиц», упоминаемый Фулканелли в главе об Андайском Кресте.

В дневниках, письмах и отдельных работах д’Аббади нам встретились странные наброски и наметки тех концепций, которые впоследствии нашли свое выражение в книгах «Тайна соборов» и особенно — «Обитель философов». Дневниковые заметки Антуана д’Аббади, сделанные во время его путешествия по Англии, Ирландии и Шотландии в 1835 г., свидетельствуют о его глубоком интересе к готической архитектуре, включая осмотр загадочного икосаэдрона в замке Холируд Кастл в Шотландии, о котором впоследствии подробно рассказывается в «Обители философов». Гипотезы д’Аббади о связях между басками и атлантами также нашли отражение на страницах «Обители философов». То же самое можно сказать и о его взглядах на возраст Большого Сфинкса и истинную древность цивилизации Древнего Египта.

Мог ли Антуан д’Аббади быть настоящим Фулканелли? А если да, то каким образом информация, которой он располагал, могла попасть в руки братьев Дюжоль и прочих членов Братства Гелиополиса? Члены семейства д’Аббади имели также тесные связи с де Лессепсом, а через него — с Жан-Жюльеном Шампанем и Р.А. Шваллер де Любицем, а это вполне возможный канал передачи по крайней мере части информации. Кроме того, это объясняет и влиятельность Шампаня, и то особое положение, которое он занимал в группе. По крайней мере, он считал себя связующим звеном с «настоящим» Фулканелли. Но возникает вопрос: мог ли Пьер Дюжоль поддерживать свои особые контакты с семейством д’Аббади, идущие в обход Шампаня?

Такие контакты вполне возможны, но реальными доказательствами их существования мы не располагаем. Впрочем, независимо от того, осуществлялись ли они через Шампаня, через Дюжоля или через них обоих, контакты эти были крайне скрытными и завуалированными и в конце концов утратили всякую привязку к реальности, превратившись в составную часть мифа о Фулканелли, который распространяли Канселье и прочие. Антуан д’Аббади был, что называется, видной общественной фигурой, маститым ученым, принадлежащим к социальной элите той эпохи. Даже после его кончины в 1897 г. его семья сохранила влиятельное положение, и поэтому представляется более чем вероятной необходимость сохранения в секрете подобного рода контактов, свидетельствующих о причастности к столь далеким от основного русла викторианской науки предметам, как алхимия. Столь же вероятно, что даже сами главные конспираторы Братства не имели понятия о том, какая истина кроется за их мифотворчеством.

Итак, сказано вполне достаточно. Это побуждает нас сделать главный вывод.

Фулканелли — это не отдельная личность. Он — персонификация давней традиции, преемственности, явленная общественному сознанию в начале XX в. Пьер Дюжоль написал «Тайну соборов» ради того, чтобы суммировать и сохранить учение некоего учителя или учителей, благодаря которым он познакомился с этой традицией. Он выбрал себе псевдоним Фулканелли, что можно перевести как «дети Вулкана», или «Гефестои», или даже кабирои, божественные кузнецы, которые, согласно мифу, охраняли тайну камня, упавшего с неба. Это было сделано для того, чтобы подчеркнуть древность традиции, а также — посредством всевозможных иносказаний и шифров — подчеркнуть близость некоторых наиболее видных членов группы к настоящему «Фулканелли» — Антуану д’Аббади. Книга «Обитель философов» была скомпилирована из разрозненных фрагментов сразу нескольких работ, часть из которых была написана Дюжолем на основании материалов д’Аббади, а некоторые были созданы Канселье и Шампанем. Но все они были написаны от лица некоего незримого учителя — главы этой традиции.

Наконец, необходимо подчеркнуть, что голос самой вести Фулканелли представляется куда более важным, чем вопрос о его личности. В этом смысле легенда как нельзя лучше послужила его цели, если после всех этих изысканий мы ощутили присутствие таинственного и бессмертного адепта.