Готовясь к встрече с Плантаром, мы собрали имеющиеся у нас свидетельства. Среди них были по меньшей мере три серьезных улики. Мы просто не представляли, каким образом Плантар сможет объяснить хотя бы одну из них, не говоря уже о всех трех. Он, естественно, и понятия не имел ни о том, в каком направлении продвигаются наши изыскания, ни о том, что нам удалось раскопать. Мы очень надеялись, что сможем поймать его за руку.

Первой из этих улик была смерть Джона Дрика. Каким образом Плантар сможет объяснить наличие его подписи на документе, датированном 17 января 1984 г., когда этот человек умер за два года до этого?

Вторая улика также касалась подписей на «Предупреждении». Как Плантар объяснит тот факт, что образцы подписей были совершенно идентичны автографам, стоящим на Ежегодном отчете Фёрст Нэшнл Банк Чикаго за 1974 г.?

Наконец, третья улика касалась совершенно иной проблемы. В 1979 г. Плантар, который до этого был известен просто как Пьер Плантар, начал использовать куда более солидный титул: Пьер Плантар де Сен-Клер, граф Сен-Клер и граф Реды (старинное название Ренн-ле-Шато). В книге «Святая кровь и Святой Грааль» мы уже подробно говорили об этом странном обретении аристократического статуса, и Плантар был весьма задет нашими инсинуациями. Стремясь доказать, что он не просто присваивает или изобретает титулы, он показал свой паспорт и передал фотокопию свидетельства о рождении. В обоих документах он действительно именовался Плантар де Сен-Клер, граф де Сен-Клер и граф Реды, причем последний титул носил и его отец. Однако вскоре после этой встречи мы затребовали в мэрии 7-го округа копию свидетельства о рождении Плантара. Информация, содержавшаяся в свидетельстве о рождении, полученном нами из мэрии, практически во всех деталях совпадала с тем, что сообщил нам Плантар. Однако в свидетельстве из мэрии Плантар не имел никаких титулов, а его отец назван не графом де Сен-Клер или графом Реды. Он упоминается просто как «камердинер».

Конечно, это еще ни о чем не говорит. И даже если «камердинер», упоминаемый в свидетельстве о рождении, верно отражает статус отца Плантара, все равно остается немало вопросов. Как, например, Плантару удалось сделать столь превосходную «официальную копию» оригинала? Как можно продублировать саму бумагу, официальные печати и подписи — если, разумеется, они действительно были продублированы? В любом случае, вопиющее несоответствие между камердинером и графом де Сен-Клер или графом Реды требует разъяснений. Мы предвкушали, что если мы разом, без всякого предупреждения и не давая ему времени прийти в себя, представим Плантару все три улики, его реакция наверняка окажется весьма красноречивой. Даже мгновенное замешательство может сказать о многом.

Перед нашей конфронтацией с Плантаром имела место и еще одна загадка. Наши претензии будут более убедительными, рассуждали мы, если мы заготовим копию Ежегодного отчета Фёрст Нэшнл Банк Чикаго за 1974 г., а также будем иметь при себе оригиналы подписей Дрика, Фримана и Аббу и сможем предъявить их Плантару лично. Поэтому за неделю до намеченной поездки в Париж мы позвонили Кемпу и попросили его, не мог бы он прислать нам ксерокопию документа [имеется в виду отчет за 1974 г. — Пер.]. Мы подробно объяснили, для чего это нам нужно. Кемп ответил, что нет проблем и что он вышлет ксерокопию на следующий день.

Однако на следующий день у нас раздался весьма обеспокоивший нас звонок. Нам позвонила секретарша Кемпа. Она сообщила, что шеф велел выслать нам ксерокопию последней страницы Ежегодного отчета за 1974 г. — ту самую, на которой стояли три интересовавших нас подписи. Секретарша несколько раз пыталась выполнить распоряжение шефа, но ксерокопия у нее упорно не получалась! Она перепробовала все ксероксы у них в офисе, но подписи на них так и не воспроизводились.

На следующий день мы вновь позвонили Кемпу. Он занялся этим вопросом лично, и объяснение, по его словам, оказалось довольно простым. Подписи на Ежегодном отчете — вероятно, в качестве защитной меры для предотвращения несанкционированного копирования — были отпечатаны светло-синими чернилами, в состав которых не входит графит. А без хотя бы минимального содержания графита ксерокопию получить невозможно.

Это объяснение выглядело простым и понятным. Ранее мы вместе с Кемпом пришли к выводу, что подписи на «Предупреждении» Приората Братства Сиона были просто пересняты с Ежегодного отчета за 1974 г. Но если сделать такую ксерокопию технически невозможно, каким же образом ее получил Плантар?

Конечно, были и другие объяснения. Подписи на Ежегодном отчете, могли, к примеру, быть сфотографированы, и ксерокопия для фальшивки делалась уже с этого фото. Но тогда почему кто-то так стремился скопировать именно эти подписи? Почему бы не взять какие-нибудь другие, с ксерокопией которых не возникло бы никаких проблем? Если фальсификатор был настолько беззаботен, что воспроизвел подпись человека, умершего два года тому назад, к чему было преодолевать все эти трудности, если для него вполне сошли бы и любые другие подписи?

В последующие несколько дней эта загадка не давала нам покоя. Тем не менее у нас все же были три чрезвычайно важных улики, с которыми можно было идти на конфронтацию с Плантаром. Как под документом могла появиться подпись Джона Дрика, если он умер за два года до этого? Как Плантар может объяснить абсолютную идентичность подписей на «Предупреждении» Приората Сиона и на Ежегодном отчете банка за 1974 г.? И как, наконец, он объяснит, что в свидетельстве о рождении, полученном из мэрии, то есть вполне официальном документе, указано, что его отец был не графом, а камердинером? Вооружившись всеми этими доказательствами, мы отправились в Париж на встречу, которую не без иронии окрестили «моментом истины».

В воскресенье, 30 сентября, мы прибыли в Париж и имели беседу с Плантаром в том же назначенном месте — баре «La Tipia». Прежде мы всегда приезжали заранее и ждали появления Плантара. На этот раз, хотя мы были весьма пунктуальны и пришли вовремя, он уже поджидал нас. Через несколько мгновений стало ясно, что он ожидал нас, готовясь к беседе, так сказать, в новом качестве. И прежде чем мы успели задать ему хотя бы один из компрометирующих вопросов, он уже отвечал на них.

Раскланявшись друг с другом, мы обменялись ритуальными рукопожатиями, а затем заказали по чашечке кофе. Мы запаслись миниатюрным магнитофоном и честно положили его на стол. Плантар взглянул на него с некоторым сомнением, но возражать не стал. Затем мы достали из портфеля копию «Предупреждения» приоров Сиона, на котором стояли подписи Джона Дрика, Гэйлорда Фримана и Робера Аббу. Не успели мы произнести хоть слово, Плантар сам указал на эти три подписи.

— Видите, они сделаны с помощью штампа, — произнес он, жестом указывая на них и как бы штампуя их.

Мы недоуменно переглянулись. Возможность этого даже не приходила в голову ни нам, ни Кемпу. Да, действительно, резиновый штамп — это убедительное объяснение полной идентичности подписей под «Предупреждением» и под Ежегодным отчетом, совпадения всех их размеров и деталей. Крупные коммерческие организации, государственная администрация и многие другие учреждения, в которых приходится обрабатывать и оформлять груды документов, действительно пользуются такими штампами. Директор крупной компании обычно не подписывает собственноручно многие сотни платежных чеков. Тем не менее Плантар ясно дал понять, что он имеет — или во всяком случае имел — доступ к тому самому штампу, который использовался на Ежегодном отчете за 1974 г.

— Но, — возразили мы, быстро собравшись с мыслями, — один из людей, чьи подписи стоят на этом документе…

— Мертв, — тотчас прервал нас Плантар, так что слова застыли у нас на устах. — Да, Джон Дрик умер в начале 1982 г. Однако Приорат Сиона продолжал использовать его подпись на внутренних документах до тех пор, пока вакансия, возникшая после его смерти, не оказалась заполненной.

Нам это не показалось достаточно убедительным объяснением. В конце концов, использование подписи умершего человека — это едва ли распространенная практика в организациях любого рода. Однако мы не стали оспаривать утверждение Плантара. Мы были не в состоянии дискутировать с ним о внутренних делах и практике, принятой у членов Приората Сиона, сколь необычными они ни казались бы.

Мы никогда не упоминали в разговоре с Плантаром ни о Кемпе, ни о том, что Кемп встречался с Гэйлордом Фриманом. Плантар также явно не показывал, что ему известно кое-что и о том, и о другом. Вместо этого он — просто к слову или же желая намекнуть, что ему все известно, — неожиданно заметил, что в декабре прошлого года была официально отменена статья XXII устава ордена. И в последние девять месяцев члены Приората Сиона более не обязаны признавать свое членство в ордене. Наоборот, они получили инструкцию отрицать, что им что-либо известно об ордене, и не делиться никакой информацией о нем.

Мы были просто обезоружены. Вопреки нашим ожиданиям, Плантар фактически ответил на все вопросы, которыми мы намеревались обескуражить его. Он не размышлял над ответами, не делал пауз, чтобы собраться с мыслями, и даже ничуть не смутился. Более того, он дал ответы на все вопросы, которые мы собирались обрушить на него. У подобного поведения есть лишь два объяснения. Либо этот человек обладал даром ясновидения, что представлялось нам маловероятным, либо его предупредили. Но источники, от кого могло исходить предупреждение, были крайне ограничены, а мы верили в благоразумие Кемпа.

Оставался вопрос о противоречиях в свидетельствах о рождении. Естественно, мы упомянули о них. Плантар оставался совершенно невозмутим. Он не сделал даже краткой паузы, не выказал ни тени растерянности и смущения. Напротив, он одарил нас краткой, снисходительно-иронической улыбкой, как бы безмолвно комментируя нашу бестактность, словно мы попытались вторгнуться в его частные дела и личную жизнь. Да, согласился он, указывая на свидетельство, в котором его отец был назван камердинером, этот документ был подброшен в мэрию в годы войны. Такова была обычная практика в те годы, пояснил он. Тогда было заурядным явлением (особенно если дело касалось людей, так или иначе связанных с движением Сопротивления) подбрасывать в архивы ложную информацию, чтобы ввести немцев в заблуждение.(2)

Это объяснение мы попытались проверить. На следующий день мы отправились в мэрию и предъявили тамошним чиновникам оба противоречащих друг другу свидетельства. Нам сразу же ответили, что в годы войны многие документы были сознательно фальсифицированы, чтобы обмануть или ввести в заблуждение немецких оккупантов. Многие подлинные документы были уничтожены или изъяты и спрятаны.(3) Мэрия может ручаться за подлинность только материалов, относящихся к послевоенному времени. Что же касается документов, относящихся к периоду до 1945 г., то тут доказать достоверность материалов просто невозможно. Все, что чиновники могли сказать, — это посоветовать поискать в архивах. Если отец План-тара действительно был графом, было бы естественно скрывать этот факт от гестапо, которое целенаправленно преследовала и уничтожало аристократию. Поэтому Плантар вполне мог изъять свое свидетельство о рождении и подменить его подложным. И если после войны он не позаботился о том, чтобы произвести обратную замену и передать в мэрию подлинные документы, информация, хранящаяся в мэрии, является ложной.

В ходе беседы в «La Tipia» возник ряд других вопросов. Как и на прошлых встречах, Плантар не упустил случая пророчествовать о крупных событиях в общественной жизни. Сейчас все становится на свои места, заметил он. Все фигуры занимают на шахматной доске предназначенные для них позиции. Его теперь ничто не остановит, заявил он, не уточняя, что или кого именно. Миттеран, добавил он, представлял собой необходимый этап развития. Однако теперь он сделал свое дело и может уйти. Настало время двигаться дальше, заметил Плантар, и ничто не в силах этому помешать.

Естественно, мы спросили Плантара, знаком ли он лично с Гэйлордом Фриманом. Да, конечно, патетическим тоном отвечал Плантар, в полной уверенности, что его слова будут записаны на пленку. Мы спросили его, с какой стати такой крупный американский финансист, как Гэйлорд Фриман, может так или иначе проявлять активный интерес к реставрации Меровингов во Франции. Плантар немного помедлил. Для людей такого плана, как Фриман, проговорил он, главной целью усилий является общеевропейское единство, создание Соединенных Штатов Европы, которые объединили бы все государства континента в сплоченный блок, сравнимый с США и СССР. В то же время Плантар упомянул о расширении Общего рынка — создании финансовой или экономической модели, аналогичной ЕЭС, которая в перспективе включила бы в себя и Соединенные Штаты. За этим последовала новая пауза, после которой Плантар добавил фразу, прозвучавшую как своеобразное резюме к этой теме. Сегодня, заметил он, было бы неверным отождествлять непосредственные цели Приората Сиона с реставрацией династии Меровингов.

Последнее утверждение прозвучало неожиданной новостью, продиктованной ситуацией, сложившейся после выхода в свет нашей предыдущей книги. Быть может, предположили мы, в этом и заключается источник трудностей в отношениях между «англо-американским контингентом» и прочими членами Приората Сиона? Возможно, виной этому и внутренние трения. Английские и американские члены ордена настаивали на переносе приоритетов с монархической идеи, столь дорогой сердцу Плантара, на более приземленные и практические экономико-политические принципы деятельности. Когда мы затронули эту тему, Плантар отказался ее комментировать.

— А что же Ватикан? — поинтересовались мы, пытаясь задеть струны, которые могли бы побудить Плантара рассказать об этом поподробнее. — Является ли нынешний папа римский потенциальным союзником или потенциальным противником подобных планов?

— Не бывает ни «плохих», ни «хороших» пап, — отвечал Плантар. — Это — чем бы оно ни было — является для Ватикана вопросом текущей политики, к реализации которой причастен любой папа. В любом случае с Ватиканом в этом вопросе было достигнуто согласие. Правда, пришлось пойти на некоторые уступки, но они носили чисто номинальный характер.

Кстати, добавил Плантар, наша книга не вызвала недовольства в Ватикане. Он заметил это вскользь, просто чтобы показать, что ему известна эта информация.

Комментарии Плантара были весьма расплывчаты, но на нас тем не менее произвела сильное впечатление та готовность, с которой он обсуждал политические интересы Приората Сиона. В прошлом он не просто отказывался затрагивать подобные темы. Он вообще отрицал, что такие проблемы существуют. С чего же он теперь стал столь откровенен? Действительно ли просто хотел поделиться с нами или же в этом присутствовали другие интересы?

Более всего нас поразил тот факт, что Плантар, с большей или меньшей эффективностью, отклонил все те потенциальные доказательства, которые мы собирались предъявить ему. Мало того. Они не произвели на него ни малейшего впечатления. Все говорило о том, что его заранее предупредили. Но никаких доказательств этого у нас не было, и Кемп, когда мы сообщили ему об этом, тоже был крайне заинтригован.

В любом случае мы сочли себя свободными от обещания, данного нами Плантару в начале этого года. Тогда, во время телефонного разговора, мы пообещали ему не идти на личный контакт с Гэйлордом Фриманом до тех пор, пока мы не побеседуем с Плантаром «с глазу на глаз». И вот эта встреча, наконец, состоялась. После нее мы сразу же написали Гэйлорду Фриману в Чикаго, упомянув о его встрече с Кемпом и попросив его подтвердить в письменной форме позицию, высказанную им в ходе интервью. Вскоре мы получили весьма резкий ответ. В письме к нам, как в интервью, данном Кемпу, Фриман отрицал свое членство в ордене приоров Сиона, отрицал, что знаком с Плантаром, и вообще отрицал причастность к событиям, расследование которых вынудило нас пойти на контакт с ним. Он вспомнил, что подписи «были заимствованы» из Ежегодного отчета Фёрст Нэшнл Банк Чикаго за 1974 г. Он не желал, чтобы этот документ цитировался в какой бы то ни было книге. В своем письме, как и в интервью Кемпу, Фриман выказал полное отсутствие интереса к этой теме. Он не расспрашивал, как и для чего кто-то воспользовался его именем и подписью.

Три недели спустя после беседы с Плантаром в Париже мы получили от него пакет. На нем стоял наш адрес, а в нем самом мы обнаружили копии двух писем, адресованных членам ордена Приоров Сиона. На первом письме стоял тот же гриф Приората Сиона, что и на пресловутом «Предупреждении». На нем была указана дата: Кагор, 10 июля 1984 г., то есть за два с половиной месяца до нашей последней встречи в «La Tipia».

В тексте письма Плантар уведомлял всех членов ордена Приората Сиона о том, что он слагает с себя полномочия Великого магистра и отказывается от членства в ордене. Будучи избран Великим магистром Приората Сиона 17 января 1981 г. на конклаве в Блуа, Плантар сегодня, по его словам, чувствует себя вынужденным, «вследствие проблем со здоровьем» и «по причинам личной и семейной независимости» сложить с себя и членов своей семьи полномочия, которые налагает членство в ордене. Его решение вступает в силу через шестьдесят дней «в соответствии с внутренним уставом ордена». Внизу на той же странице он цитировал «указ от 16 декабря 1983 г.», согласно которому статья XXII устава ордена отменялась. Теперь все члены ордена были «обязаны сохранять анонимность» и «отвечать отрицательно» на любые вопросы об их причастности к ордену. За этим следовала приписка о том, что «идентификация документов должна производиться посредством кода», хотя было не вполне ясно, имеется ли в виду некий шифр или сопроводительный код.

Второе письмо было датировано следующим днем, 11 июля 1984 г., и на нем также стояла пометка «Кагор». На этот раз оно было написано на бланке с личным грифом Плантара. На нем стоял герб Плантара — малиновый щит с кругом, внутри которого находилась золотая лилия, и был начертан девиз «Et in Arcadia Ego…». В тексте письма, адресованного «дорогим братьям», Плантар повторяет, что он только что принял решение о сложении с себя полномочий Великого магистра, и напоминает, что посвятил сорок один год жизни ордену, в члены которого он был принят 10 июля 1943 г. по рекомендации аббата Франсуа Дюко-Бурже. За три с половиной года пребывания на посту Великого магистра, писал Плантар, он проделал громадный объем работы и совершил множество поездок. Теперешнее состояние здоровья более не позволяет ему работать в том же ритме.

Далее он добавил, что его отставка была продиктована и другими факторами. Он ушел с поста Великого магистра, заявил Плантар, потому что не одобрял «некоторые маневры», осуществляемые «нашими английскими и американскими братьями», а также в связи с желанием обеспечить независимость для себя самого и членов своей семьи. Был и еще один мотив, признал Плантар, который повлиял на его решение, а именно — публикация «в прессе, книгах и разного рода памфлетах, образчики которых хранятся в Национальной библиотеке», различных «подложных и фальсифицированных документов», касающихся его лично. В качестве примера он назвал свидетельства о рождении, репродукции внутренних материалов Приората Братства Сиона с подписями более чем десятилетней давности, а также компания по дискредитации его лично, побудившая его выступить с особым заявлением в Нантерре 16 декабря 1983 г. В заключение он желал своим братьям всего наилучшего в борьбе «за победу и установление более справедливого общества».

Что же нам было делать с присланными письмами? На первый взгляд, все выглядело достаточно простым. Однако одним из важнейших аспектов их содержания было то, что они весьма подробно и пунктуально касались тех самых вопросов, которые были озвучены в ходе нашей последней встречи с ним три недели назад, то есть в период, когда, как мы теперь понимали, Плантар говорил уже не как Великий магистр и даже не рядовой член ордена Приорат Сиона. У нас создалось впечатление, что письма о сложении с себя всех полномочий были написаны после встречи с нами. С другой стороны, не подлежало сомнению, что в последние семь с половиной месяцев в атмосфере внутри ордена чувствовалась некая напряженность. Правда, сетования на трудности и трения с «англо-американским контингентом» звучали и прежде. Можно вспомнить и упоминание об отмене статьи XXII устава ордена. И те трудности, с которыми мы столкнулись весной и летом при контактах с Плантаром, пытаясь условиться с ним о встрече, вполне могли быть следствием каких-то внутренних конфликтов среди членов Приората Братства Сиона.

Особый интерес представляло небольшое письмо Плантара, сопровождавшее эти письма. По его словам, он хотел прислать нам копии этих конфиденциальных документов и тем самым подтвердить, что начиная с марта 1984 г. он официально отказывается от любых встреч и интервью, предмет которых так или иначе имел отношение к Приорату Братства Сиона. Выделенный курсивом пассаж в тексте самого Плантара был подчеркнут. Возникало впечатление, что это письмо представляет собой официальный документ, который прочие члены ордена должны принять (или отвергнуть). Плантар ясно показывал не столько нам, сколько кому-то еще, что начиная с марта этого года он не обсуждал никаких вопросов, касающихся Приората. И когда он встречался с нами в конце сентября, срок, назначенный для вступления в силу его отречения (шестьдесят дней), давно истек. Когда он беседовал с нами, он уже не являлся ни Великим магистром Приората Братства Сиона, ни даже членом ордена, а действовал как частное лицо. Когда мы сидели с ним за столиком в том же «La Tipia», приоры уже выбрали себе нового Великого магистра или, во всяком случае, подобрали кандидата на этот пост.

Отставка Плантара была окружена крайним дефицитом информации. Луи Вазар, которому мы позвонили разу же, как узнали эту новость, был буквально ошарашен. Он так ничего и не сказал, за исключением того, что это — тяжелый удар, и теперь ордену предстоят значительные перемены, «благоприятные далеко не для всех». Маркиз де Шеризи упорно отказывался отвечать на наши письма, а дозвониться ему было решительно невозможно. Столь же неуловимым стал и сам Плантар, за исключением разве что ритуального обмена поздравительными открытками на Новый год.

У отставки Плантара могло быть по меньшей мере четыре возможных объяснения:

1. Мы проследили документальные свидетельства существования реального исторического Приората Сиона с XII по XVI в. Однако после 1619 г. орден все активнее сходит с исторической сцены, нередко действуя под покровом других организаций, а порой и вовсе исчезая из поля зрения. Возможно, он вообще прекратил существование, и нынешние члены Приората Сиона, зарегистрированные в 1956 г., представляют собой фикцию, своего рода интеллектуальную игру, организованную по не вполне ясным мотивам Плантаром и несколькими его ближайшими единомышленниками, которые сумели отыскать и использовать документы, восходящие к истинным членам Приората. Однако какова бы ни была эта «игра» и ее мотивы, она продолжается вот уже три десятилетия, хотя пока не предпринималось попыток спекуляции на том финансовом потенциале, который был накоплен за эти годы. Однако (при условии, что сценарий избран правильно) в определенный момент в 1984 г. Плантар счел, что он «заигрался» и зашел слишком далеко. Возможно, причиной этого решения было наше расследование, не исключено — чье-то еще. Имена, связанные с деятельностью «Гардиан Эшуранс» и в еще большей степени — с Фёрст Нэшнл Банк Чикаго, видимо, означали явный перебор и повлекли за собой целую лавину публичных скандалов и судебных разбирательств. Как следствие этого, Плантар решил покончить с этим и выйти из игры. Заявив о своем выходе из рядов ордена Приорат Братства Сиона, он стал утверждать, что теперь ему ничего не известно о дальнейших действиях ордена. На самом же деле после выхода Плантара из игры Приорат Братства Сиона попросту перестал существовать.

2. Приорат Братства Сиона реально существует, представляя собой вполне добропорядочную организацию неясного происхождения, но сам Плантар окончательно скомпрометирован. Возможно, он переступил незримую черту, прислав нам документы за подписями Дрика, Фримана и Аббу, и это привело к разглашению секретных материалов ордена, на что он не имел права. Возможно, Шомейль или кто-то еще располагали материалами, оглашение которых могло вызвать серьезные политические и иные волнения. Не исключено, что это не устраивало правительство Франции или какую-то другую организацию, которая перевела крупные депозиты на счет в швейцарском банке. В любом случае Плантар провинился, пусть даже и потенциально, в глазах ордена, и братья сочли за благо отправить его в отставку. Возможно даже, что этот шаг был сделан под нажимом, все равно — внешних факторов, таких, как интриги какой-либо иностранной разведки, или происков внутренней оппозиции, в частности «англо-американского контингента».

3. Письмо о сложении полномочий — реальный факт, и никакого скрытого смысла усматривать в нем не следует. Плантар добровольно решил покинуть свой пост. Его братьев, в частности, Луи Вазара, это решение повергло в шок не меньше, чем нас, и вскоре должен быть избран (если уже не избран) новый Великий магистр.

4. Приорат Сиона, зарегистрированный во Франции в 1956 г., вполне мог быть изобретением Плантара. Это могло быть и полное реальное тайное общество международного масштаба. Наконец, орден мог представлять собой любую структуру между этими двумя крайностями. Но чем бы ни был орден, Плантар счел за благо покинуть его ряды и избавиться от домогательств дотошных «следователей», в том числе и нас. Для этой цели он и придумал всю эту шараду. Несмотря на его официальную отставку, Приорат продолжал функционировать, как и прежде, а сам Плантар, который, видимо, остался не только членом, но и Великим магистром ордена, смело мог отрицать, что ему известно что-либо об их деятельности. В декабре 1983 г. он своим указом отменил статью XXII устава ордена. В действительности же он просто «вывернул наизнанку» статью XXII устава, обязав всех членов ордена не признавать, а отрицать свою причастность к нему. Распространив среди членов ордена письмо с сообщением о своей отставке, Плантар просто действовал в духе собственного эдикта. Если это так, то его официальный уход — не более чем уловка.

Таковы четыре возможных варианта. Разумеется, в каждом из них могли быть свои собственные варианты и версии. На Плантара наверняка оказывалось давление со стороны ордена и в первую очередь — его «англо-американского контингента». Подвергался он и давлению извне, видимо — со стороны некой неустановленной могущественной структуры. Кроме того, могла иметь место и целенаправленная дезинформация. Часть ее исходила от самого Плантара, но немалая доля приходилась и на другие источники. Мы уже высказывали предположение, что такая дезинформация могла быть адресована и нам, а другая ее часть могла быть направлена против самого Плантара.

Пока мы пытались разобраться в ситуации, неожиданно всплыли другие возможные объяснения отставки Плантара. И хотя на первый взгляд они казались малозначительными, на самом деле они были наиболее взрывоопасными. Спустя неде лю после получения пакета от Плантара нам прислали еще один анонимный (или, лучше сказать — подписанный псевдонимом Корнелиус) памфлет. Как и в случае с более ранним памфлетом, он представлял собой пасквиль в виде рекламного объявления о выходе в свет новой книги, автором которой значился Корнелиус и озаглавленной «Скандалы в Приорате Сиона». К сожалению, мы не можем процитировать даже выдержки из этого памфлета. Дело в том, что он — крайне взрывоопасный документ. Как никакой другой материал, с которым нам приходилось сталкиваться, он содержит полдюжины резких выпадов против широко известных деятелей международного масштаба. Однако мы можем изложить его основные постулаты.

1. Бывший банкир Микеле Синдона в то время отбывал тюремное заключение в Италии за мошенничество, и ему было дополнительно предъявлено обвинение в убийстве итальянского следователя Джорджо Амброзоли. (Синдона умер в марте 1986 г., выпив чашечку кофе, в которой был найден яд.) По утверждению Корнелиуса, убийство Амброзоли на самом деле было подстроено видным итальянским политиком, до сих пор занимающим важный государственный пост. Этот человек, по утверждению Корнелиуса, является высокопоставленным членом ордена Приорат Сиона, сыгравшим заметную роль в избрании в 1981 г. Пьера Плантара Великим магистром ордена. Судя по косвенным намекам, это убийство связано со скандалом, к которому был причастен Банко Амброзиано, один из банков Ватикана, и с аферой, кульминацией которой явилась таинственная смерть итальянского банкира Роберто Кальви, который в 1982 г. был найден повешенным под мостом Блэкфрайерс Бридж в Лондоне.

2. Корнелиус обвинял Микеле Синдону в целом ряде теневых финансовых сделок, к которым прямо или косвенно был причастен Приорат Сиона. Те же обвинения были брошены и в адрес ряда банкиров в США.

3. В мае 1974 г. кардинал Жан Даньелу, главный оратор Ватикана в вопросе о сохранении целибата среди клириков, был найден мертвым в ситуации, породившей множество злорадных слухов и отзывов. В деле оказалась замешана молодая стриптизерша из ночного клуба. На теле покойного была найдена значительная сумма денег. (1) В молодые годы кардинал Даньелу одно время был тесно связан с Жаном Кокто и получил известность в литературных кругах Франции как переводчик на латинский язык произведения Кокто «Oedipus rex». Благодаря знакомству с Кокто будущий кардинал, по-видимому, установил контакт с Пьером Плантаром де Сен-Клером. По утверждению Корнелиуса, кардинал Даньелу был замешан в секретных финансовых махинациях приоров Сиона. Считается, что именно он сыграл важную роль в разоблачении и устранении неугодных банкиров, таких, как Микеле Синдона. Смерть самого кардинала, наступившая, по официальной версии, от сердечного приступа, тоже, как прозрачно намекает «Корнелиус», была далеко не несчастным случаем.

4. Корнелиус далее высказывает предположение, что Приорат Сиона, возможно, тесно связан с итальянской мафией и влиятельной итальянской масонской ложей П2, которая произвела подлинную сенсацию в 1981 г., когда сведения о ее существовании, деятельности и членах стали достоянием широкой общественности. Здесь заслуживает особого упоминания убийство итальянского генерала Далла Чьесеа, совершенное мафией, и два крупных финансовых скандала в той же Италии.

5. 19 января 1981 г., то есть всего два дня спустя после того, как Пьер Плантар де Сен-Клер был избран Великим магистром ордена Приорат Братства Сиона, высокопоставленный член ордена имел встречу с небезызвестным Личо Джелли, Великим магистром ложи П2. Эта встреча, по слухам, состоялась в том же баре «La Tipia» на рю Ром в Париже.

Здесь необходимо отметить, что, несмотря на доскональные изыскания, ни одно из обвинений, выдвинутых Корнелиусом, так и не было доказано. А за отсутствием подобных доказательств его памфлет может считаться клеветой и стать предметом судебного разбирательства, что, как мы уже говорили, может повлечь серьезные последствия. Насколько нам известно, памфлет получил широкое распространение. Выдвинутые в нем обвинения, несомненно, рассматривались журналистами и либо отвергались, либо принимались за чистую монету. Но если обвинения Корнелиуса содержат хоть какую-то долю истины, это означает, что они, образно говоря, приоткрывают крышку горшка с особенно отвратительными червями. В любом случае посредством этого памфлета Корнелиус, что называется, красит Приорат Братства Сиона той же краской, что и мафию, и ложу П2. Он — пусть даже всего лишь в сознании людей — отнес деятельность Приората Сиона к теневой сфере европейской политики, той самой, где мафия смыкается с тайными обществами и разведывательными службами, где крупный бизнес действует рука об руку с Ватиканом, где громадные суммы денег тратятся на закулисные цели, где размываются границы между политикой, религией, откровенным шпионажем, крупным бизнесом и организованной преступностью.

Все это вполне могло побудить Плантара уйти в отставку или отступить вместе со своим Приоратом Сиона в густую тень.

После ухода Плантара информация о Приорате Сиона практически иссякла. Плантар сделался еще более неуловим, чем прежде, и связаться с ним даже по телефону стало крайне трудно. Луи Вазар стал куда менее откровенен, чем прежде, когда остальные братья ордена действовали на виду. А в июле 1985 г. люди, знавшие его, были поражены известием о кончине Филиппа, маркиза де Шеризи. Какова бы ни была природа Приората Сиона и какую бы роль ни играл в ордене Шеризи, не подлежит сомнению, что это был самый колоритный, одаренный и блестящий человек, с которым нам доводилось сталкиваться в ходе наших изысканий. Он был чрезвычайно одаренным романистом, который в литературной сфере заслуживал куда большего признания и известности, чем те, которыми он пользовался.

После отставки Плантара Приорат Сиона ушел в непроницаемую тень. После 1956 г. те, кто занимался изучением этого вопроса, еще могли получить доступ к ним. С 1979 г. мы установили прямой контакт и с ними, и с их Великим магистром. В то время, особенно после выхода в свет нашей предыдущей книги, авторитет Приората необычайно возрос. И вот теперь они неожиданно ушли в тень, в подполье, накинув непроницаемый покров тайны на все свои дела и не оставив никаких следов. Если принять во внимание устремления «англо-американского контингента» внутри ордена и его внутренние интересы, надо признать, что «контингент» весьма преуспел в компрометации, если не в прямом смещении. Плантара, а затем увел Приорат из поля зрения общественности.

И все же наши изыскания продолжали развиваться одновременно в нескольких направлениях, которые шли порой параллельно оценкам Корнелиуса. Мы не могли согласиться с утверждением о связях приоров с ложей П2 и мафией. Доказательств в пользу подобного заявления просто не было. Не могли мы ничего сказать и о том, действуют ли упомянутые организации заодно с Приоратом или против него. Памфлет Корнелиуса (кстати, упомянутая в нем книга так и не вышла в свет) вполне мог быть попыткой дискредитировать Приорат путем заведомых измышлений, а не раскрытия хоть части их секретов.

Тем не менее, становилось все более очевидно, что Приорат действительно преследовал свои интересы и действительно осуществлял акции в закулисной сфере — сфере, в которой функционировали христианско-демократические партии ряда стран Европы, различные движения, ратующие за общеевропейское единство, неорыцарские ордена, разного рода масонские секты, ЦРУ, Мальтийские рыцари и Ватикан, заключая друг с другом временные союзы ради достижения конкретных целей, а затем вновь действуя поодиночке. Главный вопрос заключался в том, входил ли Приорат в эту разветвленную сеть организаций и интересов, мало связанных друг с другом. Быть может, за одной из таких ассоциаций стояли могущественные закулисные силы, предпочитавшие оставаться в тени? А может быть, такая организация сознательно предпочла покориться таким силам, выходящим за рамки традиционной иерархии ценностей? Или же одна из таких сил действительно дергала за веревочки организации-марионетки?

В нашем более раннем расследовании мы проследили и убедились в реальности существования Приората Сиона в последние несколько веков. Другими словами, мы проверили истинность или, по крайней мере, вероятность притязаний, высказываемых современной верхушкой ордена на генеалогическое преемство с этим наследием. И мы, надо признать, преуспели в этом, и притом — настолько, что это развеяло весь наш первоначальный скептицизм.

Члены Приората Сиона утверждали, они были созданы как орден в 1090 г. или, по другим документам, в 1099 г. На основе подлинных документов нам удалось установить, что в 1099 г. на горе Сион в Иерусалиме действительно было основано аббатство, вверенное попечению неуловимого, но влиятельного «религиозного» ордена. 19 июля 1116 г. орден Сиона впервые упоминается в официальных хартиях и документах. Мы нашли грамоту, датированную 1152 г., на которой стоит печать французского короля Людовика VIII, который подарил ордену его первую крупную резиденцию в Европе, расположенную в Орлеане. Кроме того, мы нашли чуть более позднюю грамоту, датированную 1178 г. и заверенную печатью папы Александра III, в которой подтверждается законность владений ордена не только в Святой земле, но и во Франции, Испании и на землях Итальянского полуострова: в Неаполе, Калабрии, Ломбардии и на острове Сицилия. Мы выяснили, что до Второй мировой войны в муниципальных архивах Орлеана существовало двенадцать документов, касающихся ордена Сиона, но в результате одной из бомбежек часть из них погибла.

Таким образом, мы можем подтвердить утверждения современных членов Приората о создании ордена и первом столетии его существования. Аналогичным образом мы смогли подтвердить и другие утверждения, касающиеся дальнейшей истории ордена. Помимо дат и перечня земельных владений, нам удалось выявить связи Приората с широкими кругами европейской знати, представители которой претендовали, что они являются потомками династии Меровингов, правившей во Франции в период с V по VIII в. Так, например, в перечне акций ордена постоянно фигурирует семейство, предком коего бы некий Жан де Гисор, который был связан родственными узами с Гуго Пайенским — первым Великим магистром ордена тамплиеров. Особую роль в истории ордена Сиона, будучи также связаны с ним родственными узами, сыграл род графов де Сен-Клер, предков нынешнего лидера и Великого магистра приоров Сиона в 1981–1984 гг. — Пьера Плантара де Сен-Клера. Действительно, наши разыскания позволили выявить нечто такое, на что есть лишь глухие намеки в документах современного ордена, а именно что Приорат Сиона на протяжении своей истории был семейной структурой, организацией, ядром которой служили некоторые королевские и аристократические дома.

Приорат фигурирует под своим именем в документах XII — начала XVII в. Затем, в документе, датированном 1619 г., говорится, что Приорат навлек на себя недовольство короля Франции Людовика XIII, который отобрал у него его давнюю резиденцию в Орлеане и передал ее иезуитам. После этого Приорат Сиона практически исчезает со страниц исторических хроник и появляется вновь лишь в 1956 г., когда они открыто заявили о себе и зарегистрировались во французском «Официальном журнале». Современный орден любит ссылаться на некоторые свои акции в период между 1619 г. и XX в., выделяя исторические события, к которым он был причастен, и конкретные исторические процессы, в которых он был живо заинтересован. Рассмотрев интересующие нас события, мы обнаружили бесспорные свидетельства причастности к ним неких организованных и влиятельных структур, действующих за кулисами и иногда использующих ту или иную организацию в качестве ширмы или фасада. Сами эти структуры названы не были, но есть все основания полагать, что это и был Приорат Сиона. Более того, в их составе действовали представители тех же самых семейств, связанных родственными узами и претендовавших на генеалогическое преемство с династией Меровингов. И независимо от того, шла ли речь о войнах за веру XVI в., движении XVII в., известном как Фронда, или масонских заговорах XVIII в., новые поколения этих родов неизменно действовали по весьма и весьма схожему плану.

На основе этих материалов мы можем утверждать, что действительно существует некий аналог прямой преемственной связи между современными членами Приората Сиона и орденом того же названия, который в 1619 г. был лишен своей резиденции в Орлеане. По прошествии трех с половиной веков можно уверенно говорить о том, что Приорат Сиона уцелел и продолжает действовать, хотя по большей части — за фасадами и через посредство различных организаций. Нам удалось проследить его причастность к движению за Святое Причастие во Франции XVII в. — к обществу неортодоксально, если не сказать — еретически настроенных клириков, группировавшемуся вокруг Сен-Сюльпис в Париже, к таинственным и неуловимым розенкрейцерам начала XVII в., действовавшим в Германии, к некоторым ритуалам масонства XVIII в. и, наконец, к политическим заговорам и эзотерическим тайным обществам XIX в.

Через посредство всех этих организаций и благодаря давним связям с одними и теми же семействами сложился особый несокрушимый континуум, просуществовавший с 1619 г. вплоть до наших дней.

А как обстоит дело сегодня? Когда мы впервые встретились с Плантаром в 1979 г., он однозначно подтвердил эту информацию. По его словам, он достаточно компетентен, чтобы обсуждать историю ордена. Однако в том, что касается будущего, то он предпочел ограничиться уклончивыми намеками, а о настоящем вообще не захотел говорить. Разумеется, в 1983–1984 гг. он несколько пересмотрел свои взгляды, — настолько, что счел возможным показать нам нотариально заверенные документы, подтверждавшие, что пергаменты Соньера были доставлены в Англию, а также экземпляр «Предупреждения» с подписями Дрика, Фримана и Аббу. Эти подписи вывели нас на совет директоров прежней «Гардиан Эшуранс Компани» и Фёрст Нэншнл Банк Чикаго. Но ничего конкретного так и не было сказано, не прозвучало ничего определенного. Мы буквально задыхались в миазмах дезинформации, и наши расследования порой ставили больше вопросов, чем давали ответов. Стремясь напасть на след Приората Сиона, мы, как нам порой казалось, имели дело с призраком, миражом. Он постоянно витал перед нами. Он ускользал и оказывался неуловимым в тот самый миг, когда мы, казалось, были вот-вот готовы схватить его, и вызывающе материализовывался в нескольких шагах от нас. Нам то и дело попадались свидетельства, которые на поверку оказывались блефом или порождали новую цепочку мистификаций, призраков, прячущихся в глубине призмы или вереницы зеркал.

Мы были отнюдь не одиноки в подобных выводах. В течение года, предшествовавшего отставке Плантара, мы пользовались услугами самого настоящего профессионального следователя. Женщина, о которой идет речь, имела тридцатипятилетний опыт работы в качестве литагента ряда весьма популярных авторов. Она и ее муж, отставной военный и боец Сопротивления, имели широкую сеть контактов в сферах, доступа в которые мы, как иностранцы, не имели. Она обладала богатым опытом работы с французской бюрократией, будь то чиновники библиотек, архивов или правительственных учреждений. Постоянно проживая во Франции, она имела более удобные возможности для изысканий, чем мы, которым удавалось выкроить неделю-другую на блуждания в том или ином бюрократическом лабиринте. И если тот или иной офис оказывался закрытым, а того или иного чиновника не было на месте, она всегда могла заглянуть на следующий день, а при необходимости — на следующей неделе.

Она предоставила нам массу исключительно ценной информации. Она отыскивала фрагменты данных в самых невероятных местах и продолжала свои изыскания с впечатляющей настойчивостью. Она не поддавалась нажиму, ее невозможно было запугать и разубедить. И тем не менее ей, по ее собственному признанию, за всю ее долгую карьеру не приходилось встречать столько странностей и загадок сразу. Практически всякий раз, когда она брала по нашей просьбе интервью у какой-либо влиятельной персоны, первоначальная открытость и готовность помочь вскоре сменялась молчанием, скрытностью, а то и откровенной враждебностью. Мы спрашивали ее и ее мужа, что они думают по поводу всего этого дела и к какому выводу привели их расследования. Их мнение было единодушным. Несомненно, заметили они, здесь речь идет о закулисном «прикрытии».

Тем не менее нам удалось раздобыть кое-какую информацию не только от Приората Сиона, но и из независимых источников. Несмотря на уклончивость Плантара, плотную завесу дезинформации и молчание официальных кругов, нам удалось узнать кое-что любопытное об ордене и его бывшем Великом магистре. Полученные нами данные позволяли проследить акции Приората начиная со времен Второй мировой войны.

Вскоре после нашей первой встречи с ним Плантар переслал нам письмо, датированное 11 мая 1955 г. и присланное в Париж неким Пуарье Мюратом, который назвался кавалером ордена

Почетного легиона, награжденным медалью за воинскую доблесть, и бывшим офицером французского Сопротивления. По утверждению Мюрата, он знает Плантара с 1941 г. Далее Мюрат писал, что в период 1941–1943 гг. Плантар издавал журнал Сопротивления под названием «Vaincre». В письме говорилось также, что Плантар был заключен гестапо в тюрьму Фресне с октября 1943 по февраль 1944 г.

Мы провели проверку достоверности заявлений Мюрата. Мы написали запрос в министерство обороны Франции, которое ответило, что они не хранят архивных фондов, и поэтому нам следует обратиться к генеральному директору Архива Франции. Они также переслали наше письмо в префектуру полиции Парижа, которая посоветовала нам связаться с начальником тюрьмы во Фресне. Когда же мы направили запрос генеральному директору архива Франции, нам посоветовали обратиться в департамент Архивов в Париже. Руководство департамента архивов в Париже также отослало нас к начальству тюрьмы во Фресне. А начальство тюрьмы во Фресне захотело знать, почему мы ведем подобные расследования, и потребовало ознакомить их с деталями наших изысканий. Мы направили им ксерокопии основных материалов из нашего досье, в том числе и письмо Пуарье Мюрата. Никакого ответа мы не получили.

Это была привычная ситуация, с которой мы постоянно сталкивались в ходе наших расследований. Но в этой ситуации наша добровольная помощница чувствовала себя как рыба в воде. Проявив недюжинную настойчивость, она, наконец, по-лучила-таки ответ из Фресне. Однако присланная информация мало что дала нам: «…после изучения списков заключенных, находившихся во Фресне, мы не обнаружили никаких следов того, что Плантар прошел через это учреждение в период с октября 1943 по февраль 1944 г.». Что же, получается, что Пуарье Мю-рат, кавалер ордена Почетного легиона, удостоенный медали за воинскую доблесть, бывший офицер французского Сопротивления, в своем письме солгал? Если да, то ради чего? А если нет, то почему в тюрьме во Фресне не найдено никаких подтверждений о пребывании в ней Плантара? Быть может, записи об этом были изъяты? Или же таких записей, по некой непонятной причине, никогда не существовало?

Наши попытки отыскать хотя бы номер «Vaincre», «Журнала Сопротивления», с которым в годы войны ассоциировалось имя Плантара, оказались более успешными. Мы нашли шесть выпусков «Vaincre» — полный комплект всего, что удалось выпустить. Вопреки нашим ожиданиям, это были отнюдь не грубые, отпечатанные на плохой бумаге листовки. В них не было ничего таинственного. Журнал был отпечатан на хорошей бумаге, которую было трудно раздобыть в те годы во Франции, и в нем были помещены иллюстрации и фотографии. Первый номер, как было открыто указано, был отпечатан компанией Пуарье Мюрата в количестве 1379 экземпляров. К шестому номеру тираж достиг 4500 экземпляров. В общем, «Vaincre» представлял собой издание, которое не могло бы выходить без ведома властей. Кроме того, на предприятие такого рода требовались немалые деньги.

Судя по тем шести номерам, которые нам удалось раздобыть, «Vaincre» трудно было назвать «Журналом Сопротивления». Помещенные в нем статьи, подписанные в ряде случаев именами весьма известных фигур, представляли собой смесь эзотерики, мифа и чистой фантазии. Так, например, в журнале было много разговоров об Атлантиде. Немало внимания уделялось древней кельтской «традиции мудрости» и мифическим темам и образам, в которых они существовали. Были и либеральные рассуждения о неозороастрийской теософии, о тибетских посвященных и сокровенных городах в Гималаях. Наконец, «Vaincre» претендовал на роль органа специфической организации, или ордена Альфа Галаты.

В годы немецкой оккупации и режима Виши разного рода тайные общества, включая масонские ложи, были строго запрещены, и членство в подобных организациях строго преследовалось. Альфа Галаты никогда не называли себя тайной организацией, хотя наверняка были таковой. Действительно, они представляли собой рыцарский орден или, точнее, неорыцарский орден. У них постоянно подчеркивался рыцарский аспект, и большинство статей в «Vaincre» были посвящены темам рыцарства: Франции как средоточию всех рыцарских доблестей и роли рыцарства в современном мире. Согласно «Vaincre» и Альфа Галатам, рыцарство должно было стать орудием национального возрождения Франции: «…рыцарство необходимо, потому что наша страна не сможет возродиться иначе чем благодаря своим рыцарям».

Когда рыцарство впервые возникло в эпоху так называемых Темных веков в раннем Средневековье, институт рыцарства базировался на особых духовных или, лучше сказать, спиритуалистических началах. Обычные титулы аристократов — например, барон, граф, князь, маркиз или герцог — служили отражением реального социального и политического статуса, земельных владений и родословной. Рыцари же получали мечи и шпоры благодаря своим личным доблестям, добродетелям и особой нравственной чистоте. Впоследствии концепция рыцарства постоянно регрессировала, превратившись со временем в своего рода расхожее вознаграждение за верную службу, ну, хотя бы за создание позитивного публичного образа премьер-министра. «Vaincre» и Альфа Галаты настаивали на возрождении рыцарства в его традиционном, первоначальном понимании: «Рыцарь не может существовать без высокого духовного идеала, который являет собой неиссякаемый источник моральных, интеллектуальных и духовных сил для всех грядущих поколений».

Согласно «Vaincre», Альфа Галаты были зарегистрированы во французском «Официальном журнале» 27 декабря 1937 г. Однако проверка «Официального журнала» за период с июня 1937 по апрель 1938 г. такой регистрационной записи не выявила. Министерство обороны Франции, в которое мы обращались, официально ответило, что оно никогда не слышало ни о «Vaincre», ни об Альфа Галатах, и эти имена в его отчетах не значатся. Префектура полиции аналогичным образом отрицала, что ей известно что-либо об этом, хотя мы впоследствии выяснили, что на самом деле французский аналог Специального отдела располагает досье на Альфа Галатов и их лидеров. В любом случае, несмотря на официальные опровержения, «Vaincre» действительно существовал и имел постоянных авторов и спонсоров, среди которых был и целый ряд членов Альфа Галатов.

Одним из авторов «Vaincre» был Робер Амаду, пользующийся сегодня широкой известностью как автор книг по эзотерике и масонству, мартинист и официальное лицо в ложе, входящей в структуру швейцарской великой ложи «Альпина». (1) Другим видным автором являлся профессор Луи Де Фур, широко известный довоенный публицист правого толка. Впоследствии он был разоблачен как сторонник режима Виши. Однако в годы нацистской оккупации он пользовался репутацией независимого мыслителя и комментатора по вопросам культуры и был назначен самим Петэном на важный пост в министерстве образования.(2) В те времена имя Луи Ле Фура пользовалось авторитетом, с которым приходилось считаться. Он публично не заявлял о своей причастности к журналам типа «Vaincre», пока не убеждался, что это — издание солидное и заслуживающее доверия. В одной из своих статей Ле Фур объявил, что в течении целых восьми лет сам был членом Альфа Галатов. Среди других членов ордена он назвал такие имена, как Жан Мермо, знаменитый авиатор, погибший перед войной, и Габриель Тра-риё д’Эгмонт, автор книг по эзотерике и второстепенный поэт-мистик, к писаниям которого до сих пор не утрачен интерес.

Согласно «Vaincre», члены Альфа Галатов делились на две основных группы: «легион» и «фаланга». Роль «легиона» не была конкретизирована. Зато функцией «фаланги», как считалось, были философские исследования и подготовка будущих рыцарей. Интересно отметить, что, согласно уставу ордена, переданному в 1956 г. в префектуру полиции в Анненмассе, Приорат Сиона также делился на две основных группы: «легион» и «фалангу».

На основании этих совпадений мы поначалу решили, что Альфа Галаты выполнял роль фасада для деятельности Приората Сиона. Однако вскоре мы поняли, что это не так. Плантар лично уверял нас, что он вступил в ряды Приората лишь 10 июля 1943 г. В письме с объявлением о своей отставке он повторяет утверждение, что вступил в ряды приоров благодаря рекомендации аббата Франсуа Дюко-Бурже. Между тем его контакты с «Vaincre» и Альфа Галатами начались как минимум годом раньше. В любом случае, приоры, желавшие заполучить Плантара в свои ряды, по-видимому, одобряли деятельность Альфа Галатов. К тому же политическая ориентация двух орденов была весьма близкой, если не сказать — идентичной. Это особенно заметно в отношении и тех, и других к рыцарству. Более того, некоторые из авторов «Vaincre» впоследствии фигурировали в изданиях, связанных с Приоратом Сиона.

В первом номере «Vaincre» в качестве издателя и редактора журнала был назван «Пьер де Франс», и даже была помещена его фотография. На фотографии бесспорно запечатлен молодой Пьер Плантар, которому в то время было двадцать два года. 21 сентября Пьер де Франс, по сообщению «Vaincre», был избран Великим магистром Альфа Галатов. В четвертом номере «Vaincre», датированном 21 декабря 1942 г., имя Пьера де Франса несколько изменено и звучит как Пьер де Франс-Плантар. Его адрес: Париж 17, рю Лебото, 10, указан как штаб-квартира или центральный офис Альфа Галатов.

Несмотря на преимущественно мифический и рыцарский характер, «Vaincre» был не чужд определенной политической ориентации. Как показывает участие в нем Луи Ле Фура, журнал проявлял провишистские симпатии, а временами и открыто выступал в поддержку маршала Петэна. В первом номере «Vaincre» был опубликован гимн в честь Петэна, а Альфа Галаты названы «великим рыцарским орденом», «служащим своему отечеству» во главе «с маршалом». Кроме того, на страницах «Vaincre» время от времени появлялись злобные антисемитские статьи, отражавшие измышления нацистской пропаганды. «Чтобы возродить нашу родину в ее прежнем величии… необходимо очиститься… от ложных догм… и изживших себя принципов еврейско-масонской демократии».

С другой стороны, необходимо учитывать время и обстоятельства, в которых приходилось издавать «Vaincre». Большая часть территории Франции была оккупирована немецкими войсками, и в легальную печать не могло проникнуть ничего, что бросало тень на немецкую администрацию и ее французских приспешников. Плантар вряд ли мог бы выпускать хорошо изданный журнал типа «Vaincre», если бы открыто заявлял о поддержке генерала де Голля. Все, что появлялось на страницах «Vaincre», должно было носить предельно осторожный характер, ибо журнал печатался под постоянной угрозой, что его могут прочесть немецкие оккупанты. Чтобы выжить, журнал был вынужден делать различные заявления примирительного толка и не слишком отклоняться от официально дозволенной идеологической линии. И когда мы напоминали Плантару отдельные высказывания из «Vaincre», компрометирующие его, Плантар с готовностью признавал это. Он намекал, что за провишистской и петэновской патиной на страницах «Vaincre» публиковалась шифрованная информация и инструкции, прочесть которые могли только активисты Сопротивления.

Трудно сказать, так это или нет, однако «Vaincre» все же трудно признать «журналом Сопротивления». Однако столь же трудно принять за чистую монету его официозну^й трескотню и согласиться, что это — не более чем эзотерический журнальчик с явно выраженными вишистскими и петэновскими симпатиями. Несмотря на весь свой политический и религиозный консерватизм, аббат Франсуа Дюко-Бурже играл видную роль во французском Сопротивлении и даже был награжден медалью Сопротивления. Если он действительно выступил в роли покровителя Плантара и рекомендовал принять его в ряды Приората Сиона, весьма маловероятно, что сам Плантар, Альфа Галаты и «Vaincre» были склонны к коллаборационизму с немецкими оккупантами, как это может показаться на первый взгляд. Более того, «Vaincre» печатал не кто иной, как Пуарье Мюрат, кавалер ордена Почетного легиона и активист французского Сопротивления, награжденный медалью за воинскую доблесть. Трудно предположить, что Мюрат стал бы связывать свое имя с журналом такого типа, каким на первый взгляд представляется «Vaincre», если бы в нем не присутствовал некий иной уровень, выполняющий определенные задания Сопротивления. Наконец, как мы вскоре расскажем об этом, Плантар впоследствии был тесно связан с генералом де Голлем. Между тем известна откровенная враждебность де Голля по отношению к бывшим коллаборационистам. И если бы Плантар действительно был коллаборационистом, он никогда не занял бы такого поста, какой занимал при де Голле.

Существуют и другие факты, которые убедительно говорят в пользу Плантара. Это — Альфа Галаты и «Vaincre». Среди наиболее одиозных изданий, выходивших в годы войны на оккупированной территории Франции, был сатирический журнальчик под названием «Аu pilori». «Аu pilori» был откровенно пронацистским изданием антисемитского и антимасонского толка. Он ратовал за гонения против евреев и масонов или даже тех, в ком видели евреев и масонов. В нем публиковались имена и адреса «врагов», а также обращения с призывом помочь гестапо. Всякий, на кого обрушивался с нападками «Аu pilori», уже в силу этого не мог считаться воплощением зла. 19 ноября 1942 «Аu pilori» опубликовал вызывающий сатирический комментарий о Плантаре, Альфа Галатах и «Vaincre». Правда, никаких прямых обвинений высказано не было. Тем не менее авторы «Аu pilori» стремились представить и того, и других, и третьего в унизительном и смешном виде. Они опубликовали адрес Плантара, после чего его квартира подверглась погрому и вандализму со стороны коллаборационистских боевиков, а то и самого гестапо.

Весь третий номер «Vaincre» был посвящен защите от нападок со стороны «Аu pilori». Было объявлено об исключении одного из членов Альфа Галатов, поскольку он организовал утечку информации для «Аu pilori». В попытке опровергнуть доводы «Аu pilori» «Vaincre» ссылался на официально объявленные цели Альфа Галатов. В числе этих целей были:

1. восстановление целостности Франции в ее исторических границах и отмена демаркационной линии между немецкой оккупационной зоной и территориями, находившимися под контролем вишистов;

2. мобилизация всей энергии и ресурсов Франции на защиту нации и, в частности, призыв к молодежи об обязательной военной службе;

3. создание «нового западного ордена», «молодого европейского рыцарства», девизом которого должно стать слово «Солидарность». В каждой европейской стране эта организация, именуемая «Солидарность», должна стать первым шагом к созданию Соединенных Штатов Запада.

Судя по реальной ситуации, защита «Vaincre» от нападок «Аu pilori» не могла быть ни убедительной, ни успешной. После выхода трех очередных номеров «Vaincre» закрылся, и есть все основания полагать, что это произошло под нажимом властей. После закрытия «Vaincre» деятельность Плантара и его общественная карьера на время отошли в тень. Однако темы, затронутые в «Vaincre», вскоре заявили о себе вновь, и притом не только под эгидой Приората Сиона, но и в рамках других организаций.

Для целей нашего исследования наиболее важным моментом во всем этом деле являются Соединенные Штаты Европы. Как мы уже отмечали, «Vaincre», защищаясь от нападок «Аu pilori», объявил, что одна из основных целей Альфа Галатов — создание Соединенных Штатов Европы, или, точнее, «Соединенных Штатов Запада». Действительно, идея Соединенных Штатов Европы часто фигурировала на страницах «Vaincre». Наряду с идеей о новом европейском рыцарстве, она представляла собой одну из доминирующих тем журнала. Так, например, в первом номере было помещено изображение рыцаря, скачущего верхом на коне к солнцу, восходящему над горизонтом. Надпись на дороге гласила: «Соединенные Штаты Запада». Начало дороги было помечено 1937 г. На восходящем солнце над концом дороги стояла другая дата — 1946 г. По одну сторону дороги находилась Бретань, по другую — Бавария.

Задолго до начала войны профессор Луи Ле Фур создал небольшую группу единомышленников под названием «Энергия». В числе его ближайших друзей был человек по имени Робер Шуман, ставший впоследствии видным французским политиком. Шуман мечтал об объединении угледобывающей и сталелитейной индустрии всей Западной Европы. Однако это объединение он рассматривал лишь как предварительный шаг в рамках более крупного политического альянса — Европейской Федерации, или Соединенных Штатов Европы. В последующие годы Шуман, будучи выразителем идей Ле Фура и других авторов «Vaincre», стал одним из главных архитекторов и идеологов создания ЕЭС.

Пятый номер «Vaincre», датированный 21 января 1943 г., опубликовал статью Луи Ае Фура, который пел дифирамбы новому Великому магистру Альфа Галатов — Пьеру де Франс-Плантару. В этой статье Ле Фур упоминает имя «великого немца, одного из магистров нашего ордена». Этот «великий немец», которому тогда было уже пятьдесят восемь лет, отпускает более чем странный комплимент в адрес Пьера де Франса, которому тогда было всего 23 года:

Это заявление приписывается Гансу Адольфу фон Мольтке, выдающемуся дипломату, уроженцу одного из самых престижных и влиятельных аристократических семейств Германии. В 1934 г. он занимал пост посла Германии в Польше. В 1938 г. он был назначен послом Германии в Великобритании.

В то самое время, когда он сделал этот лестный для Плантара отзыв, от получил назначение на пост посла Германии в Испании, где и умер в марте 1943 г.

Хотя Мольтке формально дружески относился к Гитлеру и Гиммлеру, на самом деле он был «добрым немцем». Он приходился двоюродным братом графу Гельмуту Якобу фон Мольтке и был троюродным братом Клауса фон Штауффенберга. Он был женат на сестре еще одного своего кузена, Петера Иорга фон Вартенбурга. Гельмут Якоб фон Мольтке, вместе с Петером Иоргом фон Вартенбургом, был лидером так называемого Крейсауского кружка, гражданского крыла немецкого Сопротивления гитлеровскому режиму. Граф Клаус фон Штауффенберг был организатором и вдохновителем заговора военных против Третьего рейха, кульминацией которого явилось покушение на Гитлера 20 июля 1944 г., когда в его резиденции в Растенберге была взорвана мощная бомба.

Короче говоря, человек, певший в «Vaincre» дифирамбы Плантару и признававший себя членом ордена Альфа Галатов, действовал на переднем крае борьбы за свержение нацистского режима в Германии. Во время назначения Ганса фон Мольтке послом в Испанию его двоюродный брат Гельмут Якоб фон Мольтке вел через Швецию тайные переговоры о заключении сепаратного мира с союзниками, стремясь заручиться их поддержкой в свержении и устранении Гитлера и заключении сепаратного мира с новым, демократическим правительством Германии. Находясь на посту посла в Испании, Ганс Адольф фон Мольтке должен был предпринимать аналогичные усилия. И хотя это оставалось тайной до самого конца войны, именно в этом заключалась его «миссия», с которой он отбыл из Германии. Он оказался совершенно прав, «нисколько не заблуждаясь относительно тех трудностей, которые возлагает на него его долг».(3)

Сегодня Клаус фон Штауффенберг, Петер Иорг фон Вартебург и их коллеги-заговорщики и в самой Германии, и за ее рубежами почитаются как герои борьбы против Третьего рейха. 20 июля, годовщина неудавшегося заговора против Гитлера, отмечается как национальный праздник — день Штауффенберга. Однако вплоть до сего дня не найдено никаких свидетельств и фактов, подтверждающих существование связей немецкого Сопротивления с какими-либо другими движениями Сопротивления в Европе. Возможно, так оно и было. Однако заявление Ганса Адольфа фон Мольтке на страницах «Vaincre» о том, что он был членом ордена Альфа Галатов — своего рода секретной организации, действовавшей под видом эзотерического неорыцарского ордена. Это свидетельствует и о его связях с Альфа Галатами и их Великим магистром. Быть может, Альфа Галаты на самом деле служили промежуточным звеном между немецким Сопротивлением режиму Гитлера и движением Сопротивления во Франции и других странах?

В своем письме Гельмут Якоб фон Мольтке пишет, что между его кружком заговорщиков и некой французской организацией еще в 1942 г. существовали тесные контакты. С большими трудностями, продолжает он, удалось установить связи между группами, действовавшими «…на различных оккупированных территориях, за исключением Франции, где, насколько нам известно, не существовало сколько-нибудь эффективной оппозиции, основанной на фундаментальных принципах». Однако вскоре после этого он упоминает о «нашем человеке в Париже», хотя историкам так и не удалось установить личность этого человека. Возможно, это случайность, но первый номер «Vaincre» появился лишь в конце, точнее в октябре 1942 г.

Несомненно, цели Альфа Галатов, изложенные в «Vaincre», имели много общего с задачами Крейсауского кружка, организованного фон Мольтке. Обе организации рассчитывали на молодежные движения и, шире, на мобилизацию ресурсов европейской молодежи. Обе настаивали, что в основе обновления Европы должна лежать моральная и духовная иерархия ценностей. По словам Мольтке, это — «оппозиция, основанная на фундаментальных принципах». Обе придерживались ориентации на рыцарские ценности. Обе стремились в конечном счете к созданию Соединенных Штатов Европы. Еще до войны вопрос о создании такой федерации обсуждался членами Крейсауского кружка. Следовательно, эта идея стала для Мольтке и его коллег фундаментальным краеугольным камнем послевоенной политики. По словам одного комментатора, «целью Крейсау-ского кружка, рассчитанной на длительную перспективу, было создание Европейской федерации государств, Соединенных Штатов Европы».(4)

Стремясь к своей цели, Крейсауский кружок в начале 1943 г. установил контакты с представителями британского министерства иностранных дел и видным представителем американских спецслужб — Алленом Даллесом, резидентом OSS, предшественницы ЦРУ в Швейцарии.