АНГЛИЙСКИЙ НОТАРИУС
Патрик Д. Фриман, человек, который нотариально оформил эти документы, по-прежнему работал в своей конторе, и мы взяли у него интервью. Внимательно осмотрев цветные фото документов, г. Фриман был весьма удивлен. Бумага, похоже, была его. Печать — решительно его, как и подпись и, по всей видимости, пишущая машинка. Документы явно были оформлены в его конторе. Но он не помнит никаких сделок о пересылке пергаментов из Франции в Англию.
Вскоре после этого мы вновь встретились с г. Фриманом. На этот раз он успел проверить свои бумаги и установил, что 5 октября 1955 г. в его конторе была оформлена сделка в присутствии Наттинга, Кловса и Лезерса — людей, чьи подписи стояли под документом, датированным этим числом. Судя по записи, Фриман поставил свою подпись и печать под каждым экземпляром документа и подтвердил, что подписи — подлинные. Такова была обычная практика в те времена, пояснил он нам. В 1955 г. правительство Франции приняло закон, согласно которому всякий, кто является официальным представителем страховой компании во Франции, обязан предоставить свою нотариально заверенную подпись. Таким образом, г. Фриман мог подтвердить, что по крайней мере одна часть интересующего нас документа, — а именно его нотариальная печать и подпись — являются подлинными. Однако в записях Фримана ничего не говорилось о чем-либо, имеющем касательство к пергаментам Соньера, изложенным в них генеалогиям или ввозу эти документов в Англию.
Далее Фриман подтвердил, что 23 июля 1956 г., в день нотариального оформления второго документа, в его конторе действительно была заверена сделка с участием лорда Селборна. Но и в этом случае оказалось, что записи фиксируют лишь акт удостоверения подлинности подписи. И вновь — ни слова о чем-либо еще.
Фриман выразил растерянность и недоумение по поводу всего, что касалось этих документов: запроса от 1955 г. о разрешении на ввоз пергаментов в Англию и запроса от 1956 г. о разрешении оставить их в Англии на двадцать пять лет. Это полная нелепица, заявил он. У него прекрасная память, заметил он, особенно — на столь необычные сделки, как эта. Он также сообщил, что у него хранятся копии всех документов, оформленных в его конторе. Он признал, что он лично оформлял лишь часть документов. Однако ни его записи, ни память не могут сообщить нам более ничего интересного.
Мы оказались в тупике. С одной стороны, Фриман признал, что интересующие нас документы были оформлены в его конторе, на его бумаге, на его пишущей машинке и заверены его печатью. С другой, он решительно отрицал, что ему что-либо известно по этому предмету, настаивая, что его участие ограничилось печатью, удостоверяющей подлинность подписей каждого из участников сделки. Мы допускали возможность того, что его каким-то образом могли обмануть, ну, например, попросили заверить нечто малозначительное с тем, чтобы впоследствии напечатать на обороте листа более важный документ. Однако это предположение выглядело малоубедительным. Текст, в котором говорилось о пергаментах, был напечатан на той же пишущей машинке, что текст, подлинность подписей под которым г. Фриман заверил своей печатью. Так же маловероятно, что в машинку мог быть вставлен другой лист без нарушения цельности печати нотариуса. Но каким же образом наиболее важная часть текста была добавлена задним числом? То, что казалось всего лишь интригующей проблемой, на поверку получило гипертрофированные пропорции.
НЕ ФАЛЬШИВКИ ЛИ ЭТО?
Итак, мы проверили информацию, полученную от Ллойд Банка, лиги букинистов-антикваров, французского консульства и Патрика Фримана. Осталось проверить саму «Гардиан Эшуранс» — компанию, членами совета директоров которой были многие из фигурантов нашей истории. В 1968 г. прежняя «Гардиан Эшуранс Компани» объединилась с «Ройял Иксчейндж», в результате чего возникла структура, именуемая сегодня «Гардиан Ройял Иксчейндж Эшуранс Компани». В октябре 1983 г. мы имели встречу с секретарем компании и показали ему фотографии документов, а также подписи бывших директоров его компании. Не стоит и говорить, что он был крайне удивлен и предложил нам побеседовать с бывшим заместителем председателя совета директоров, Эрнестом Бигландом, который в 1955 и 1956 гг. занимал пост секретаря компании.
Мы условились с Бигландом о встрече. А тем временем мы переговорили с исполнительным директором компании. По его словам, он читал нашу предыдущую книгу, был в курсе дела и решил воспользоваться возможностью помочь нам. Он обещал лично проверить старые документы компании. Они позволили выявить интереснейший факт. Оказывается, в тот самый день, когда был оформлен интересующий нас документ, то есть 5 октября 1955 г., состоялось незапланированное заседание совета директоров «Гардиан Эшуранс».
Через несколько дней «Гардиан Ройял Иксчейндж Эшуранс» предоставила нам фотокопии журнала заседаний директоров за осень 1955 г., включая и 5 октября — тот самый день, когда состоялось незапланированное заседание. На фотокопиях хорошо видны подписи директоров компании, поскольку они расписывались в журнале перед началом заседания. В верхней части листа стояла подпись председателя — лорда Блэкфорда. Ниже находились подписи виконта Аезерса, майора Кловса и капитана Наттинга. К нашему изумлению, все эти подписи не совпадали с теми, что стояли на нотариально заверенных документах. Они даже отдаленно не походили на них и не были неудачными имитациями. Они были совсем другими!
Мы были заинтригованы. Наши изыскания, и притом — самым неожиданным образом, получали иное направление, а их объектом становилось то, что не поддавалось логическому объяснению. Итак, что же получается? Являются ли нотариально заверенные документы фальшивками, или же они подлинные? Если это фальшивки, то какова их цель? И потом, почему они сделаны столь небрежно? Когда хотят подделать подпись, обычно стремятся воспроизвести ее возможно ближе к оригиналу, создать нечто вроде факсимиле. Никому и в голову не приходит ставить подпись, абсолютно непохожую на оригинал. Естественно, было бы нетрудно найти оригиналы подписей, например в налоговой инспекции, в годовых отчетах «Гардиан Эшуранс», в других общедоступных источниках. Если же подписи на документах действительно представляют собой фальшивки, почему Патрик Фриман обошел молчанием этот факт? Ведь он, напротив, подтвердил, что именно в те дни, которые указаны в документах, он лично удостоверял подлинность подписей на них.
Таким образом, если эти документы фальшивки, кто мог сфабриковать их? И ради чего? Кто был ответственным за выбор именно этой группы англичан? Можно ли считать чистой случайностью тот факт, что многие из них были связаны с компанией «Гардиан Эшуранс», или же эти связи между ними имели для фальсификатора особое значение?
ЗАГАДКА ЕЩЕ БОАЕЕ ОСЛОЖНЯЕТСЯ
В феврале 1984 г. мы встретились с Эрнестом Бигландом, бывшим секретарем компании «Гардиан Эшуранс». На Бигланда вся эта история произвела сильное впечатление. Более того, он усматривал в ней некий скрытый смысл или, во всяком случае, она не казалась ему совершенно необъяснимой.
Прежде всего, он, в отличие от нас, не был склонен сразу же подозревать подлог или подделку. Он спокойно отнесся к несовпадению подписей в журнале присутствия директоров и на нотариально заверенных документах. Подобные несовпадения, заявил он, еще ни о чем не говорят. Люди, занимающие такие посты, часто пользуются не одной, а несколькими подписями. На простых накладных и прочей повседневной документации они обычно ставят небрежный и неразборчивый росчерк. В то же время на важных официальных документах они могут поставить подпись, носящую более тщательный и формальный характер, типа тех, что стоят на интересующих нас документах. Вполне возможно, что существовал особый, специальный вариант подписи для специфических сделок, и он также нотариально заверялся. В целом Бигланд, который хорошо знал всех этих людей, пока они еще были живы, и часто и активно общался с ними, был склонен считать, что подписи на документах — подлинные. Затем он ответил на вопрос, который мы невольно затронули. Если все эти подписи фальшивые, почему столь почтенный нотариус, как Патрик Фриман, не обратил внимания но этот факт?
Более того, Бигланд заявил, что ему смутно помнится — разумеется, смутно, ведь с тех пор прошло как-никак 30 лет, — как лорд Блэкфорд, тогдашний председатель совета директоров, однажды рассказал ему о неких исключительно важных документах (кажется, пергаментах), доставленных из Франции. Бигланд также помнил, что лорд Блэкфорд особенно подчеркнул необходимость поместить их в надежные сейфы. Эти слова (это Бигланд хорошо запомнил) были сказаны в неформальной обстановке, сразу же по окончании заседания совета директоров. У него возникло впечатление, что это — частное дело. Вряд ли стоит говорить, что тогда эта информация мало что сказала Бигланду. Он просто предположил, что речь идет о неких документах, имеющих чисто антикварный интерес. Подобные вещи часто обсуждались в 1950-е гг. на заседаниях совета директоров «Гардиан Эшуранс». Бигланд назвал еще двух лиц из числа членов совета директоров, которые особенно интересовались антиквариатом. Один из них был владельцем небольшого замка на юге Франции и сделался страстным собирателем всевозможных антикварных редкостей и драгоценных манускриптов. Второй также был собирателем и обладателем, помимо всех прочих редкостей, оригинала Великой Хартии стоимостью в полмиллиона фунтов стерлингов.
Наконец, Бигланд упомянул имя капитана Рональда Стэнсмора Наттинга. Из всех директоров «Гардиан Эшуранс» Наттинг, по словам Бигланда, был наиболее близок с сэром Александром Эйкманом, майором Хью Кловсом и лордом Блэкфордом. Кроме того, Наттинг был на дружеской ноге с сэром Джоном Монтегю Броклбэнком. Бигланд особо отметил, что капитан Наттинг был бывшим сотрудником М15 и занимал пост председателя одного из филиалов «Гардиан Эшуранс». И, как добавил в заключение Бигланд, представитель этой компании во Франции в те годы был агентом СОИ.(З)
Информация Бигланда, показавшаяся на первый взгляд странной, видимо, является доказательством подлинности интересующих нас документов. Если бывший секретарь компании был готов признать подлинность этих подписей, нам оставалось лишь согласиться с ним. Насколько мы могли судить, маятник, качнувшийся от признания подлинности к сомнению, опять вернулся к точке признания. Однако, как вскоре оказалось, нас ждало еще одно колебание маятника.
ТУПИК
Нас опять ждала встреча с Патриком Фриманом. Фриман опять решительно отрицал, что ему известно о сделке, для которой были нотариально заверены эти документы. Он опять выказал полное недоумение по этому поводу. Он — как, впрочем, и мы сами — опять предположил, что в текст, касающийся пергаментов и оформленный вполне законно, впоследствии могли быть внесены дополнения. До сих пор мы отвергали такую возможность, поскольку на документе стояла печать Фримана. Мы считали, что невозможно вставить оригинал документа в пишущую машинку, не сломав или не повредив печати. К тому же в таком положении на ней невозможно было бы печатать. На наш взгляд, это исключало возможность внесения каких-либо изменений в документ после того, как его подписал и заверил Фриман. Затем мы спросили Фримана, из чего конкретно были выполнены его печати. Нет, отвечал он, это был не воск, однако он и сегодня весьма сомневается в возможности вставить в машинку лист с такой печатью и печатать прямо по нему. Тем не менее одну такую копию ему сделать удалось. Она представляла собой кружок тонкой бумаги, прикрепленной к странице. Воспользовавшись машинкой и фирменной бумагой Фримана, мы решили попытаться. Оказалось, что если действовать осторожно, в машинку можно заправить лист с печатью и печатать прямо по нему.
Пока мы проверяли эту версию, г. Фриман только удивлялся, перечитывая до мелочей знакомый нам текст. Внезапно его словно осенило. На первый взгляд это казалось пустяком, мелочью, на который большинство людей, включая и нас самих, не обратили бы никакого внимания. Однако эта деталь оказалась критически важным ключом, который, по крайней мере на документе 1956 г., решал все дело.
На документе 1956 г. стояла подпись лорда Селборна. В тексте документа говорилось, что пергаменты Соньера хранятся в сейфах банка Ллойд Банк Юреп. Однако, как внезапно осознал Фриман и как убедились мы, проверяя документацию по Ллойд, в 1956 г. Ллойд Банк Юреп еще просто не существовал. В 1956 г. европейским филиалом Ллойд был Ллойд Банк Форин. Ллойд Банк Форин был преобразован в Ллойд Банк Юреп лишь 29 января 1964 г. Следовательно, вставленный фрагмент текста просто не мог относиться к 1956 г. Он мог появиться лишь после 1964 г.
Таким образом, было доказано, что по крайней мере один из двух документов Плантара не был полностью аутентичным. Это, естественно, ставило под вопрос и подлинность второго документа, датированного 1955 г.(4) Нам удалось установить лишь то, что сфальсифицирована была лишь часть документа 1956 г. Что же касается печати, текста самого Фримана, подписи Фримана и лорда Селборна, штампа французского консульства — все это было подлинным. Однако восемь лет спустя в документ был внесены дополнения. Ради чего? И каким образом фальсификатор смог заполучить первоначальную, подлинную версию документа? Если бы он захотел, он мог бы получить образец обычной подписи капитана Наттинга. Тогда ради чего он поставил другую, резко отличающуюся от нее, подпись?
КОМПРОМИССНОЕ РЕШЕНИЕ
В книге «Святая Кровь и Святой Грааль» мы опубликовали текст, являющийся, как предполагается, уставом Приората Сиона. Он был озаглавлен «Sionis Prioratus». Под ним стояла дата — 5 июня 1956 г. и подпись Жана Кокто — предполагаемого Великого магистра ордена в те годы. Устав состоял из 22 статей. Большинство из них носило сложный, иногда бюрократический, порой — ритуальный характер, но одна, статья X, выделялась своей земной прагматичностью: «При вступлении член ордена должен представить свидетельство о рождении и образец своей подписи».
Так вот, оказывается, что представляли собой документы, оформленные Патриком Фриманом: официально заверенные свидетельство о рождении и образец подписи. Итак, часть документа 1956 г. является бесспорной фальсификацией. Естественно, что это поставило под вопрос и подлинность документа 1955 г., хотя в отношении его ничего подобного установить не удалось. Было ясно одно: свидетельство о рождении и образец подписи действительно заверил Патрик Фриман.
Имея это в виду, давайте вернемся к приписываемой лорду Блэкфорду вставке в «отредактированном» тексте статьи Джании Макджиллврэй — вставке, которую мы уже цитировали выше. Согласно этому тексту, лорд Блэкфорд говорит:
«К ее [новой организации. — Авт.] созданию привели реформы, проведенные Жаном Кокто в 1955 г. и предусматривавшие отказ членов ордена от принципа анонимности. Тогда от членов ордена потребовали предоставить свидетельство о рождении и нотариально заверенный образец подписи. Возможно, это было необходимо… однако это явно ограничивало свободу».
Необходимо напомнить, что это заявление впервые появилось при «доработке» статьи Джании, где-то между 1979 и 1981 гг. Мы получили экземпляр статьи от маркиза де Шеризи в 1981 г. — за два года до того, как Плантар показал нам документы с подписями лиц, связанных с компанией «Гардиан Эшуранс», председателем совета директоров которой был лорд Блэкфорд.
Не было ли среди упомянутых англичан лиц, являвшихся давними членами ордена Приорат Сиона? Быть может, они установили контакты с орденом благодаря своим связям с движением Сопротивления во Франции в годы Второй мировой войны? Возможно, их связи были еще более давними. И хотя в приписываемом ему фрагменте статьи лорд Блэкфорд открыто протестует против статьи X устава Кокто, коллеги Блэкфорда, видимо, смирились с ней. Это и объясняет появление заверенных свидетельств и образцов подписей.
В ряде источников, в том числе и связанных с самим Приоратом Сиона, постоянно говорится о кризисе в ордене, имевшем место в 1955–1956 гг. Полного раскола удалось избежать лишь благодаря дипломатичным действиям Пьера Плантара де Сен-Клера, который сумел сплотить орден. Возможно, что трения 1955–1956 гг. вынудили некоторых членов ордена, по причинам, оставшимся неизвестными, наложить секвестр на некоторые особо ценные материалы, включая и пергаменты Соньера? Возможно, они представляли собой предмет торга.
Мы не думаем, что эту возможность следует полностью исключать. Однако существует и другой вариант. Если такие люди, как виконт Аезерс, майор Кловс и капитан Наттинг, смирились с требованиями статьи X устава, они вполне могли предоставить — и, видимо, так и поступили — заверенные свидетельства о рождении и образцы подписей. На практике это могло означать, что верхушка Приората Сиона аккумулировала значительное число свидетельств о рождении и образцов подписей. Предположительно они хранились в особой папке. Спустя длительное время, и особенно после смерти того или иного лица, эти материалы изымались и уничтожались. Лорд Селборн, к примеру, скончался в сентябре 1971 г. Через некоторое время после его смерти его свидетельство и образец подписи могли быть изъяты, и на них мог быть напечатан текст, датированный 1956 г. И если бы не такая мелочь, как упоминание в 1956 г. Ллойд Банк Юреп, фальсификация так и осталась бы незамеченной.
Итак, в общей картине появляются зловещие тени. Статья X устава Кокто, выступление лорда Блэкфорда против этой статьи и очевидное ее признание со стороны Наттинга, Кловса, Лезерса и Селборна не могут быть случайным совпадением. Однако изложенный нами сценарий предполагает, что в упомянутых документах присутствует элемент фальсификации, организованной Приоратом Сиона или, во всяком случае, некоторыми членами этого ордена. В то же время, хотя подобный сценарий и представляется нам вполне вероятным, мы не вправе игнорировать вмешательство некой силы, которая действовала не в интересах Приората Сиона, а против них.
Хотя ранее уже приводились ссылки на эти документы, Плантар никогда не говорил, что видел их лично, и настаивал, что он приобрел их только в 1983 г., незадолго до того, как показал их нам. Мы были склонны верить ему. Полная безвестность капитана Наттинга до 1983 г. и общая неясность деталей действительно свидетельствовали о том, что члены ордена приоров Сиона во Франции не видели этих документов и рассуждали о них исключительно понаслышке. Более того, когда мы обратили его внимание на такой анахронизм, как Ллойд Банк Юреп, Плантар был явно шокирован и обескуражен. Он фактически попросил нас продолжать исследование и сообщить ему о наших новых находках. Он также предпринял собственное расследование, после которого с готовностью, если не сказать больше, согласился, что документ 1956 г. — фальшивка. Учитывая все это, нам стало очевидно, что если здесь и имела место попытка ввести нас в заблуждение, то исходила она явно не от Плантара. Наоборот, у нас сложилось впечатление, что он сам стал жертвой преднамеренного обмана, а мы — случайного. Мы оказались вовлеченными в закулисную интригу, сложную шахматную партию, разыгрывавшуюся Приоратом Братства Сиона и кем-то еще.
Рассматривая проблемы такого рода, какие возникли с этими документами, люди инстинктивно стремятся поляризовать возможные варианты, свести ситуацию к элементарному выбору «или — или». Либо документы подлинны, либо нет. А если нет, их не стоит принимать всерьез и заниматься ими. Однако на деле ситуация, очевидно, не так проста. Один из документов, по крайней мере отчасти — это явная подделка. С другой стороны, в этом деле существует слишком много аспектов — например, заявление Бигланда, — которые имеют под собой слишком веское основание и засуживают дальнейшего изучения. Чем больше мы углублялись в суть вопроса, тем более убеждались, что мы имеем дело не с однозначно подлинными документами и не с заведомыми фальшивками. Наоборот, перед нами — нечто совсем иное, относящееся к промежуточной категории между истиной и подлогом. Эта категория хорошо знакома сотрудникам разведок и спецслужб, поскольку является преимущественно их сферой. Ее принято именовать дезинформацией. Она включает в себя сознательное распространение двусмысленной, частично правдивой и частично ложной информации с целью скрыть что-либо, отвлечь общественное сознание и направить его на какие-либо второстепенные, несущественные вопросы. Но самая удачная ложь — это всегда искажение или вариант правды, а не полная фальсификация. Наиболее эффективная дезинформация всегда выстаивается вокруг зерна истины. Зерна, которое окружено целым лабиринтом поворотов и тупиков.
И мы, и Плантар стали жертвой дезинформации. Тот, кто запустил эту дезинформацию, хорошо понимал, что хочет найти Плантар в этих документах, понимал, что покажется ему наиболее убедительным. Человек, ответственный за «вброс» дезинформации, очень хорошо знал не только Плантара, но и приоров Сиона, понимал мотивы и пружины их действий, и имел доступ к важнейшим источникам. Подобный обман не мог был делом рук дилетанта. Уж слишком он продуман, слишком профессионально выполнен.
Естественно, наши подозрения обратились в сторону секретных служб — Великобритании, Франции или даже Соединенных Штатов (хотя мы и представления не имеем, для чего это могло им понадобиться). Капитан Наттинг был связан с Интеллидженс Сервис. Кроме того, мы имеем основания подозревать, что к этому делу причастна и служба внутренней безопасности Франции. Один наш знакомый журналист, проработавший некоторое время в Париже, говорил, что офицер французской службы безопасности посоветовал ему прочитать «Святую Кровь и Святой Грааль», потому что, по его словам, эта книга касается современных политических проблем. При этом необходимо помнить, что представители страховых компаний, которые вели дела во Франции в середине 1950-х гг., были по закону обязаны предоставить свидетельства о рождении и образцы подписей. Благодаря этому французское правительство могло без труда получать доступ к свидетельствам и образцам подписей людей, чьи имена фигурируют в нотариально заверенных документах.(5)
Есть и еще одна разведывательная служба, которая вызывает самые серьезные подозрения. В годы Второй мировой войны она сотрудничала с британской Интеллидженс Сервис и американской разведкой. Она продолжает активно работать и в наши дни, поддерживая тесные связи с ЦРУ и Ватиканом. Она по самой своей природе проявляет особый интерес к христианству вообще и Иисусу в частности. В ее состав, как мы расскажем чуть ниже, входили некоторые члены ордена Приорат Братства Сиона, хотя эти организации во многих отношениях придерживаются диаметрально противоположных взглядов. И есть основания полагать, что именно в ее архивах находятся пергаменты Соньера. Разведывательная служба, о которой мы говорим, это разведка ордена Мальтийских рыцарей.
19
АНОНИМНЫЕ ЛИСТКИ
Когда Плантар весной 1983 г. впервые показал нам оригиналы этих документов, он предупредил, что мы не должны ни обсуждать их содержание с кем-либо еще, ни публиковать в печати. Если хоть слово о них просочится в прессу, это может иметь самые печальные последствия. Некоторые заинтересованные стороны (одной из которых, как он ясно дал понять, было правительство Франции) могут попытаться раздобыть пергаменты Соньера или выкрасть их хитростью, так что их никто больше не увидит. Документы просто исчезнут в недрах архивов государственных спецслужб. В отличие от Великобритании и США, архивы спецслужб Франции — это закрытые фонды.
Мы поняли предупреждение Плантара. Мы согласились не предавать публичной огласке эти документы до тех пор, пока этого не сделают сами приоры Сиона или люди, связанные с ними. Мы обещали не воспроизводить документы или тексты Приората до тех пор, пока они не станут достоянием широкой гласности.
В ноябре 1983 г. Дуй Вазар прислал нам работу, посвященную Дагоберту II и ряду других исторических аспектов этой темы. Она представляла собой машинопись книги, переплетенную и готовую к печати. К нашему удивлению, в ней мы нашли довольно нечеткие фотографии интересующих нас документов.
Мы были удивлены. Почему М. Вазар решил опубликовать документы, если они носили секретный и столь важный для интересов Приората Сиона характер? И почему Плантар потребовал от нас клятвенного обещания хранить их в секрете, если задолго до того, как возник вопрос о публикации этих материалов в нашей книге, М. Вазар уже сделал это в своей работе? Мы не могли допустить, что Вазар мог пойти на подобный шаг без ведома и разрешения Плантара. Мы совсем было собрались поставить эти вопросы перед Плантаром, как события внезапно приняли весьма драматический оборот.
В середине декабря 1983 г. мы получили по почте анонимный листок — памфлет-пасквиль, каких немало в политических кругах Франции и Италии. Впоследствии мы узнали, что этот листок был прислан не только нам, но и имел широкое хождение во Франции. Он представлял собой страничку убористой машинописи, размноженную на ксероксе. Текст на нем был рекламным объявлением о скором выходе в свет книги Жан-Дюка Шомейля — человека, который выступал в роли эмиссара Приората Сиона, когда мы в 1979 г. впервые вступили в контакт с орденом. Как мы уже говорили, впоследствии Шомейль официально порвал с орденом.
Правда, в самом тексте нет никаких указаний на то, что его автор — Шомейль, но это явно подразумевается. По крайней мере, у читателя возникает такое впечатление. В верхнем левом углу листка красуется герб (сжатая рука, которая держит розу), представляющий собой эмблему социалистической партии Франции. Вверху, заглавными буквами, напечатано объявление: «В ЯНВАРЕ БУДУЩЕГО ГОДА — ВО ВСЕХ КНИЖНЫХ МАГАЗИНАХ: ЖАН-ЛЮК ШОМЕЙЛЬ «УЧЕНИЕ ПРИОРАТА СИОНА» (В 5 ТОМАХ)». А внизу был напечатан следующий текст:
«Написать книгу «Сокровище Золотого треугольника» меня вынудил сам Приорат Сиона, — заявляет Ж.-Л. Шомейль. — И вот теперь я намерен раскрыть правду об этом деле».
Этот труд убедительно покажет, что «Священная тайна» (так во французском переводе назвалась наша книга «Святая Кровь и Святой Грааль». — Авт.) суть не что иное, как груда разрозненных материалов, не имеющих под собой твердого основания. Более того, Пьер Плантар с 1981 г. не является Великим магистром, и во главе ордена Приоров Сиона стоит англичанка по имени Энн Эванс, настоящий автор этих параноидных бредней!
Пьер Плантар — не кто иной, как… [далее следует оскорбительное высказывание о Плантаре, Вазаре и кураторе музея Стенэе, которое мы не сочли возможным привести здесь. — Авт.]. (1)
Необходимо отметить, что в 1952 г. Пьер Плантар организовал нелегальный вывоз из Франции в Швейцарию (в Юнион де Банк Свисс) золотых слитков на сумму более ста миллионов [франков]…»
Далее следует резкий личный выпад против Плантара, который мы просто не можем воспроизвести публично и который в любом случае не имеет отношения к нашей истории. Затем следует резюме:
«Это дело, как и многие другие, носит явно закулисный характер, поскольку Пьер Плантар еще с начала 1958 г. является секретным агентом де Голля, занимая пост секретаря Комитета общественного спасения. В 1960 г. он установил контакты с Жераром Седом, а также заручился поддержкой Андре Мальро внутри ордена, когда в нем вспыхнул кризис, к которому был причастен другой деятель — Филипп де Шеризи…(2)
В 1980 г. некий Ж. П. Делу и Бретиньи начали издавать [журналы] «Inexpliqim», «Atlas» и «Nostra», выходившие под эгидой одного из приоров Сиона, Грегори Пона, а также выпустили в свет «Ренн-ле-Шато: тайная глава» — цветную книжку-буклет, изданную тиражом 220 тысяч экземпляров. После всего этого «Nostra» зашла столь далеко, что провозгласила Плантара будущим Великим Монархом, а сегодня «Hebdo-Magazine» поддерживает Жака Ширака, который весьма благосклонно относится к деятельности приоров Сиона…»
Как мы уже видели, лишь вводный абзац этого текста приводит непосредственную цитату из Шомейля. Все нижеследующее преследует цель создать впечатление, что это — слова самого Шомейля. Однако нет никаких уточнений, сам ли Шомейль сказал это или же эти слова ему приписывает анонимный автор памфлета.
В тексте есть один момент, требующий некоторого уточнения, которое читатель найдет в примечаниях в конце книги. Есть и момент, нуждающийся в уточнении. В одном месте мы видим, что автор памфлета не просто торопится с выводами, а совершает, так сказать, прыжок с шестом. В предисловии к «Святой Крови и Святому Граалю» мы выразили особую благодарность Энн Эванс, нашему литературному агенту, «без которой, — как мы отметили, — эта книга вряд ли была бы написана». Видимо, на основе этого утверждения автор памфлета пришел к выводу, что некая англичанка по имени Энн Эванс была для нас основным источником информации и, следовательно, именно она — истинный автор нашей книги. Такого рода измышления сразу же ставят под вопрос и все остальное содержание памфлета. Тем не менее на некоторых моментах надо остановиться поподробнее.
Прежде всего этот памфлет вполне мог послужить предметом судебного разбирательства. Если бы мы захотели, мы могли бы подать жалобу в суд. То же самое могла сделать и Энн Эванс. Обвинения и оскорбления, нанесенные Вазару, Шеризи и Плантару, были еще более чувствительными. Тот, кто состряпал этот текст, понимал, что идет на риск и расследование может закончиться для него весьма плачевно. Почему же тогда этот текст все же был написан и распространялся по почте? Чтобы привлечь внимание к Шомейлю? Поставить его на первый план? А если да, то ради чего?
Второй важный момент заключался в том, что главной целью памфлета было скомпрометировать Плантара и Приорат Братства Сиона. И, однако, либо вследствие недосмотра, либо благодаря тонко рассчитанной хитрости он достиг как раз обратного. Каковы бы ни были моральные качества Плантара, он представлен крупной фигурой — «секретным агентом де Голля», человеком, который мог обращаться за поддержкой к самому Андре Мальро и распоряжаться крупными денежными суммами. В итоге всех этих фактов Плантар мог показаться фигурой более зловещей, но никак не малозначительной. То же самое относится и к Приорату Братства Сиона. По утверждению памфлета, Приорат неким коварным образом «побудил» его автора взяться за труд. Орден мог финансировать издание ряда журналов и по собственной воле публиковать или задерживать материалы. Он явно имел доступ к средствам массовой информации и, как нетрудно догадаться, имел немалый доход. Он пользовался симпатиями Жака Ширака. Здесь у читателя вновь возникает впечатление, что эта организация довольно мрачная, но в то же время влиятельная и могущественная. Если целью памфлета было дискредитировать и бросить тень на Плантара и Приорат Братства Сиона, то его анонимный автор решил достичь ее весьма странным путем.
УКРАДЕННЫЕ АРХИВЫ
По нашей просьбе один из наших представителей в Париже позвонил Шомейлю, договорился о встрече с ним и заодно задал ему несколько вопросов о памфлете. Вскоре при встрече с ним мы повторили те же вопросы. И в том, и в другом случае Шомейль выразил резкий протест и заявил о своей непричастности к этому делу. Да, он был согласен с некоторыми положениями памфлета, но отрицал свою причастность к его написанию. На него, по его словам, часто возводят напраслину. Это было утверждение, которое не следовало сбрасывать со счетов. Дело в том, что Шомейль бывал тяжел на руку, если нее сказать — саркастичен в своих высказываниях, как приватных, так и публичных. В одной из своих книг («Du premier ou dernier templier»), экземпляр которой он любезно подарил нам при встрече, он обрушивался на нас с нападками, выдержанными в тоне, способном спровоцировать скандал. Другие жертвы его словесных эскапад, не обладавшие таким чувством юмора, как мы, были бы просто счастливы осадить и проучить его.
На встрече с нашим представителем Шомейль заметно нервничал. Естественно, Плантар угрожал ему судебным разбирательством, и Шомейль, несмотря на всю свою напускную дерзость, опасался этого. И если он действительно был невиновен, он мог почувствовать себя в положении ответчика в суде.
Через несколько дней после получения пресловутого памфлета анонимного автора мы получили от Плантара объемистый пакет с бумагами. Видимо, не зная, что мы уже удостоились чести получить памфлет, Плантар тоже прислал нам его экземпляр. Он также приложил опровержение этого памфлета в виде листовки, отпечатанной на хорошей бумаге и озаглавленной «La Camisole Bulletin «Torchon-Reponse» No.1» с текстом, написанным Дуй Базаром. Текст был столь же оскорбительным, как и в памфлете, но, по крайней мере, более связным. В письме была также приложена копия письма Плантара Шомейлю. В этом письме Плантар обвинял Шомейля в том, что это он написал памфлет, и требовал официального публичного отказа от обвинений в свой адрес. Если такого отказа не последует, писал Плантар, он подаст иск об оскорблении достоинства. Точно так же поступят и Луи Вазар и маркиз де Шеризи.
Затем последовала пауза на Рождественские праздники и установилось перемирие — если не на всей Земле, то хоть бы между враждующими партиями в Париже. Враждебные выпады возобновились лишь после Нового года. На первой неделе февраля мы получили от Плантара новый пакет с документами, который, как и первый, должен был держать нас в курсе событий.
Наиболее важным в новой пачке материалов был двухстраничный текст, датированный 17 января 1984 г. Вверху на первой странице стоял официальный гриф Приората Сиона, который мы видели впервые. Его сопровождала монограмма из букв R + С, предположительно означающая Розовый Крест. На резиновой официальной печати красовалась та же монограмма «RC», окруженная двумя концентрическими окружностями, между которыми помещалась надпись «Приоры Сиона — генеральный секретариат». Под печатью стояла подпись Плантара. В левом верхнем углу стояло нечто вроде порядкового номера: 3/3/6/84. Документ был озаглавлен: «Mise en Garde» («Предупреждение») и был адресован, с типично масонскими сокращениями, «CONFIDENTIELLE, nos F…» — то есть «Конфиденциально, нашим братьям». Мы только удивлялись: почему он был прислан таким посторонним, как мы? С какой стати кто-то вздумал держать нас в курсе споров между Плантаром и Шомейлем?
Текст «Предупреждения» весьма беспардонно контрастировал с официальными титулами, приведенными в верхней части страницы. Он опять представлял собой целый поток инвектив и обвинений, объектом которых был все тот же Жан-Люк Шомейль. Именно его по непонятной причине стремились выделить из всех приоров Сиона и сделать этаким воплощением зла, мишенью для всевозможных обвинений и оскорблений. «Предупреждение» начиналось так:
«Мы вынуждены прислать вам это «Предупреждение» против некоего… лица по имени Жан-Люк Шомейль, который родился 20 октября 1944 г. в Лилле и против которого уже выдвигалось обвинение в клевете, рассматривавшееся 16 декабря 1983 г. в Верховном суде в Нантерр 92000, под председательством нашего В… М… [Великого магистра]». (3)
Затем следовал перечень «клевет и измышлений», в которых обвинялся Шомейль, и, вопреки его протестам, приводились ксерокопии фрагментов из его рукописей. На второй странице подобных фрагментов было еще больше, после чего следовало резюме, в котором упоминалось о двух ящиках с архивами Приората Сиона, относящихся к периоду с 1935 по 1955 г.:
«Эти два ящика были похищены в 1967 г. из дома нашего брата Филиппа де Шеризи. Кем?.. В них хранились письма наше покойного В [еликого] М[агистра] Жана Кокто, наших братьев Альфонса Жюэна, Андре Мальро и др. Не был чужак Ж.-Л. Шомейль получателем этих украденных архивов? Если это так, то он мог попытаться сбыть их нашему другу Генри Линкольну…»
Не стоит и говорить, что это — совершенная неправда. На встрече с нами Шомейль решительно отрицал причастность к документам Приората и какой-либо интерес к самому Приорату. Ни на этой встрече, ни когда-либо еще он не делал никаких попыток продать, передать или всучить нам документы такого рода. Зачем же нас вновь пытаются впутать в эту аферу? В любом случае приоры, по всей видимости, прекрасно разбирались в сути вопроса и знали, о чем предупреждали:
«Приорат Сиона и все члены ордена не проявляют ни малейшего интереса к измышлениям Ж.-Д. Шомейля и прочим, причастным к переправке документам, и не желают подвергаться риску быть вызванным в Верховный суд по обвинению в клевете».
С этого момента текст переходит к новым выпадам против Шомейля. Но здесь имеет место шокирующая неувязка. С одной стороны, рекламное объявление о выходе в свет книги Шомейля было встречено с едкой иронией. Авторы памфлета утверждали, что Шомейль просто не может сообщить ничего путного о Приорате по причине отсутствия у него документов о них. И тем не менее те же лица заявляют о краже двух ящиков с документами Приората, относящимися к 1935–1955 гг., и при этом упорно намекают, что Шомейль мог иметь доступ к ним. Зачем же в таком случае обвинять Шомейля в том, что все его писания о Приорате — «мистификация» и «чистый вымысел»? На наш взгляд, Приорат несколько перестарался со своими протестами. Понятно, что их задела за живое некая подлинная информация. Однако за всеми их оскорблениями и попытками дискредитировать автора сквозила их явная обеспокоенность.
Текст «Предупреждения» давал обильную пищу для размышлений. Однако у этого документа оставался один аспект, более важный и, так сказать, провокационный, чем прочие. В нижней части второй страницы вновь красовались две печати: одна — Приората Сиона, а вторая — Генерального секретариата ордена. Под печатями стояли целых четыре подписи, поставленные «от имени Приората Сиона». Эти подписи (в порядке слева направо) принадлежали Джону Дрику, Гэйлорду Фриману, Роберу Аббу и Пьеру Плантару.
В «отредактированном» варианте статьи Джанни Макджиллврэй, относящемся к 1979–1981 гг., есть упоминание о Гэйлорде Фримане. После смерти в 1963 г. Жана Кокто, говорилось в «отредактированном» тексте, власть в ордене Приорат Сиона перешла в руки триумвирата в составе Пьера Плантара, Гэйлорда Фримана и Антонио Мерцаджора. Благодаря этому упоминанию мы хотя бы слышали имя Гэйлорда Фримана. Зато имена Джона Дика и Робера Аббу были нам совершенно незнакомы. Мы никогда не встречали их прежде.
ВСТРЕЧА В «LA ТIРIА»
Пакет с пресловутым «Предупреждением» мы получили в пятницу, 3 февраля, 1984 г. А в понедельник, 6 февраля, был запланирован наш вылет в Париж на конференцию, на которой мы предполагали встретиться с Плантаром. Таким образом, до отъезда у нас просто не было времени, чтобы выяснить, кто же такие гг. Дрик, Фриман и Аббу.
По просьбе Плантара наша встреча с ним состоялась в баре «La Tipia», находящемся на рю де Ром, неподалеку от Гар де Сен-Аазар. Плантар заметил, что это — обычное место его деловых встреч. Он приехал сюда на поезде. После беседы с нами он немедленно уехал из Парижа, избежав необходимости прощаться с ближайшим окружением на вокзале. В ближайшие несколько месяцев мы вновь встречались с Плантаром в той же «La Tipia» на рю де Ром. С недавних пор это место приобрело несколько вызывающий характер.
В отличие от первой встречи Плантар приветствовал нас один, без привычной свиты. Более того, Плантар казался искренне расстроенным целым рядом обстоятельств и горел желанием не только поделиться ими с нами, но и попросить нас о помощи. Во время беседы с ним мы затронули целый ряд вопросов. Но, как обычно, его ответы лишь вызвали у нас новые вопросы.
1. Разумеется, мы поинтересовались у Плантара, кто такие Гэйлорд Фриман, Джон Дрик и Робер Аббу. Плантар растерянным и словно извиняющимся тоном отвечал, что он не готов ответить на этот вопрос. Это, по его словам, касается внутренней деятельности Приората Сиона, которую он не имеет права обсуждать с посторонними. Мы попытались развить эту тему, спросив, хотя бы кто эти люди — англичане или американцы. Но Плантар лишь повторил только что сказанное: он не вправе обсуждать с непосвященными внутренние дела Приората.
2. Тем не менее он все же согласился обсуждать внутренние дела Приората или, по крайней мере, один аспект их деятельности. Эта тема была затронута как бы вскользь, когда Плантар несколько ослабил бдительность. Быть Великим магистром — дело хлопотное, как бы ненароком заметил он ироническим тоном. Мы выразили удивление, и Плантару пришлось прокомментировать свою реплику. В сущности, серьезных проблем пока нет, отрешенным тоном заметил он, но сейчас среди братьев возникли трения, и он должен позаботиться о том, чтобы они не переросли во внутренний конфликт. Главную проблему, по его словам, создает «англо-американский контингент», который явно намерен двигаться в противоположную сторону по сравнению со своими братьями в континентальной Европе. От дальнейших объяснений он отказался. Он явно пошел на попятную, словно спохватившись, что и так сказал слишком много. Поэтому мы так и не узнали ни о том, из кого же состоял этот «англо-американский контингент», ни о том, что, собственно, послужило яблоком раздора в ордене. Нам оставалось лишь строить догадки о том, из-за чего среди членов Приората Сиона — насколько мы можем судить о них — возникли трения и дебаты.
3. Вскоре после этого эпизода Плантар сделал паузу и задумался. В настоящее время в ордене есть две важных вакансии. Было бы чрезвычайно полезно, если бы их заняли «посторонние», питающие симпатии к Франции и континентальной Европе в целом. Это могло бы послужить противовесом влиянию «англо-американского контингента». Затем наступила долгая, напряженная пауза. Мы не проронили ни слова. Потом разговор перешел на посторонние предметы. В какой-то момент нам Даже показалось, что Плантар собирается предложить нам вступить в члены ордена. Но если это предположение было справедливо и он действительно намеревался пойти на такой шаг, почему же он в итоге не сделал его? Вероятно, потому, что опасался, что мы отклоним его и не пожелаем ограничить свою свободу обязательной атмосферой секретности. Более того, Плантар заявил, что в ордене — две вакансии, а нас, как-никак, трое. Во всяком случае, такая возможность была, но она осталась невостребованной. Она осталась в наших умах волнующим моментом прикосновения к тайне, когда дверь на миг приоткрылась, а затем вновь закрылась.
4. Плантар признал справедливость или, во всяком случае, полусправедливость одного из обвинений в памфлете, приписываемом Жану-Люку Шомейлю. Согласно памфлету, в 1952 г. Плантар был причастен к нелегальному вывозу из Франции в Швейцарию значительного количества золота в слитках. Плантар признал, что он действительно перевел значительные суммы в Швейцарию. Но несмотря на то, что в 1984 г., при администрации президента Франсуа Миттерана, такая сделка считалась бы незаконной, в 1950-е гг. она признавалась совершенно легитимной. Более того, пояснил он, сделка была совершена не от его имени. Средства, переведенные в ходе этой акции, принадлежали не ему, и он не имел от нее никакого дохода. Напротив, он сам учредил специальный фонд для использования Комитетом общественного спасения и, будучи генеральным секретарем этого комитета, вел дела от его имени по поручению генерала де Голля.
Более он не касался этой темы. Эта сделка, по словам Плантара, была строго конфиденциальной. Но откуда же мог знать о ней автор памфлета? По мнению Плантара, только из некоего официального источника в нынешнем правительстве Франции. Более того, добавил он, в последние месяцы на этот счет были перечислены значительные суммы. Зачем? Видимо, для того, чтобы дискредитировать его лично. Подобные сделки в 1984 г. действительно считались незаконными и могли навлечь серьезные неприятности. Видимо, информация об этой сделке «изнутри», точные суммы, переведенные на эти счета и сведения о номерах счетов указывали, по мнению Плантара, на человека, связанного с государственной администрацией.
5. Плантар передал нам книжное обозрение из какого-то журнала. Под обозрением стояла подпись человека, назвавшегося просто — «Байяр». В обозрении говорилось о книге некоего (как мы узнали впоследствии) франко-канадского священника, его преподобия отца Мартена. Книга Мартена была озаглавлена «Le Livre des compagnons secret du General de Gaulle» («Книга о тайных компаньонах генерала де Голля») и выпущена в свет издательством дю Роше. Целью книги было предать огласке имена группы тайных советников и сподвижников де Голля, организовавших сплоченную хунту или орден, который Мартен назвал «les Quarante-Cinq» («Сорок пять»). По сути дела, как мы обнаружили, знакомясь с текстом книги Мартена, эти «сорок пять» не имели никакого отношения к Приорату Сиона. Однако в своем обозрении «Байяр» открыто обвинил Мартена в сознательной попытке ввести в заблуждение читателей, отождествив «сорок пять» с Приоратом Сиона. Посредством этой подмены он преспокойно публикует информацию о Приорате, и делает это так, словно это — нечто общеизвестное. Позволим себе процитировать последнюю колонку рецензии «Байяра», являющуюся наиболее информативной:
«Можно лишь удивляться тому, что эта книга преследует тайную цель, сознательно путая «сорок пять» с Приоратом Сиона. О последнем ордене существует немало письменных источников, которые почему-то не упоминает человек, подписавшийся «преподобный отец Мартен» (и не являющийся членом ордена), словно, говоря о «сорока пяти», он хочет привлечь наше внимание к сорока пяти французским членам ордена Приорат Сиона в период, когда Великим магистром ордена был Жан Кокто, а маршал Жюэн и Андре Мальро являлись «крестоносцами» [лидерами Приората].
После смерти Кокто в 1963 г. и маршала Жюэна в 1967 г. численность французского контингента сократилась до сорока трех человек. Именно в то время, по настоянию генерала де Голля (который сам не был членом ордена приоров Сиона), Пьер Плантар де Сен-Клер был возведен в ранг «крестоносца».
После смерти Андре Мальро в 1967 г., когда американцы попытались захватить лидирующие позиции в ордене, в нем оставалось всего сорок три члена французского происхождения.
Что же, если принять во внимание число французов — членов Приората Сиона, получается, что одной из целей преподобного отца Мартена было показать людям, разбирающимся в современных политических интригах, что он намекает на французскую ветвь Приората Сиона и в то же время приписывает ей особый политический статус?
Игра рассчитана тонко: начав с изложения достоверных фактов (например, о том, что во главе одного из французских филиалов Приората Сиона стоит женщина), автор далее переходит к изложению идеи о «голлистской» (от фамилии генерала де Голля. — Пер.) концепции развития ситуации в мире.
Однако не является ли это попыткой повлиять на внутреннюю стабильность Приората Сиона, приписав их французской ветви не свойственную ей политику, и притом — в тот самый момент, когда французские члены Приората пытаются создать противовес влиянию американцев и англичан и восстановить прежний баланс сил в ордене?»
Мы спросили Плантара, корректны ли эти высказывания в адрес приоров Сиона. Он отвечал утвердительно. Мы спросили его, кто скрывается за подписью «Байяр». «По всей вероятности, сам Мартен», — отвечал Плантар с иронической усмешкой, намекавшей, что «Байяром» вполне мог быть и он сам. Впрочем, кто бы ни скрывался за подписью «Байяр», приписанные ему высказывания весьма интересны. Прежде всего он выделяет те же аспекты, которые озвучил Плантар в беседе с нами: трения и напряженность, созданные в ордене пресловутым «англо-американским контингентом». Он также повторил претенциозные утверждения лидеров ордена о том, что Приорат Сиона — организация, чуждая политике. Он решительно и, насколько нам известно, впервые заявил о том, что маршал Жюэн и Андре Мальро были членами Приората Сиона, и указал даже их ранг в ордене — «крестоносцы». Согласно уставу ордена, «крестоносец» — это второй по значению ранг, следующий непосредственно после Великого магистра. Всего в ордене было три «крестоносца», за которыми следовали девять «командоров» — иерархов третьего ранга.
Особенно интересны комментарии «Байяра» к позиции де Голля. Он прямо заявляет, что сам де Голль не был членом Приората Сиона. В то же время он дает ясно понять, что де Голль был не только посвящен во внутренние деле Приората, но и оказывал достаточно ощутимое влияние на орден, порекомендовав возвести Плантара в ранг «крестоносца» после кончины маршала Жюэна. Если это соответствует действительности, из этого следует, что до 1967 г. Плантар был членом ордена, имевшим более низкий градус. Однако, по словам маркиза де Шеризи, Плантар своими дипломатичными действиями еще в 1956 г. сумел предотвратить серьезный раскол внутри ордена. Кроме того, если верить «отредактированному» тексту статьи Джании Макджиллврэй, власть в ордене после кончины в 1963 г. Жана Кокто перешла в руки триумвирата, в состав которого входили Плантар, Гэйлорд Фриман и Антонио Мерцаджора. Разумеется, бывает, что подчиненный в критические моменты берет на себя всю полноту ответственности и власти. Но если сказанное о Плантаре — правда, это означает, что все свои акции в 1956–1967 гг. он осуществлял в качестве подчиненного, и притом — не второго ранга, а куда более низкого положения.
6. Мы спросили Плантара о судьбе нотариально заверенных документов, скрепленных подписями виконта Дезерса, капитана Наттинга, майора Кловса и лорда Селборна. Мы напомнили Плантару, что он просил нас не публиковать и не обсуждать в прессе эти документы. Между тем Дуй Вазар поместил их фотографии в своей книге о Дагоберте II. Почему же Плантар просил нас хранить их в тайне, если эти документы уже сделались достоянием широкой публики? Плантар изумленно и печально поглядел на нас. Он не знал, с горечью выдавил он наконец, что Вазар посмел предать их огласке. Если бы он, Плантар, знал об этом заранее, он нашел бы способ воспрепятствовать этому. Но неужто Вазар не проконсультировался с ним? — удивились мы. Нет, отозвался Плантар. Он знал, что Вазар работает над книгой, но он и подумать не мог, что тот осмелится включить в нее выдержки из столь важных документов. Но ведь Плантар наверняка давал или показывал эти документы Базару, настаивали мы. Он ведь не требовал от Вазара обещания сохранять секретность подобно тому, как потребовал этого от нас? Он вообще не давал этих документов Вазару, возразил Плантар. Он и сам не понимает, каким путем Вазар мог раздобыть их. Впервые он узнад о том, что документы побывали в руках Вазара, так сказать, fait accompli, когда дело уже было сделано и книга вышла из печати.
Мы были удивлены. Плантар показывал нам оригиналы документов в апреле прошлого года. Если он действительно не показывал их Вазару, значит, это сделал кто-то другой, снявший с них копии. Где же Вазар мог раздобыть их? Плантар только пожал плечами. Это ему неизвестно, вздохнул он. И вообще он находит, что вся эта ситуация крайне возмутительна. Он фактически предложил нам разобраться в этом вопросе. По его словам, он был бы нам весьма признателен за любую информацию об этом.
Таковы были основные моменты нашей беседы с Плантаром в феврале 1984 года. Ни одна загадка не была снята, ни один из вопросов, занимавших наш ум, не получил удовлетворительного ответа. Мало того, эта встреча породила немало новых вопросов. Кто такие Джон Дрик, Гэйлорд Фриман и Робер Аббу? Какова истинная роль «англо-американского контингента» в ордене Приорат Сиона, и почему этот контингент послужил источником трений в ордене? Действительно ли Плантар едва не предложил нам вступить в орден, чтобы уравновесить негативное влияние англо-американцев? С какой стати некая персона из правительства Франции решила перевести крупные средства на секретный счет в швейцарском банке, чтобы дискредитировать Плантара? Насколько важна и достоверна информация, опубликованная за подписью «Байяр» в рецензии на книгу Мартена? Наконец, от кого, если не от самого Плантара, мог получить Вазар оригиналы пресловутых документов, на которых стояли подписи виконта Лезерса, капитана Наттинга, майора Кловса и лорда Селборна?
Во время нашего пребывания в Париже мы провели ряд встреч с Луи Базаром. Вазар подтвердил слова Плантара. Нет, заявил он, он не получал от Плантара никаких документов. Но от кого же тогда он получил их? Их ему кто-то прислал, заметил Вазар. Некий аноним. «В конверте из плотной бурой бумаги». На конверте была наклеена английская почтовая марка, погашенная лондонским штемпелем! Мы вновь были озадачены. Кто же мог устроить подобные «шутки»? Быть может, кто-то попытался одернуть нас, приуменьшить важность наших контактов с Плантаром и Приоратом Сиона? В любом случае, если Вазар говорил правду, кто-то в Лондоне замешан во всем этом деле, пристально следит за развитием ситуации, держит под контролем все и вся и таинственным образом вмешивается в ситуацию, в некие ключевые, по его мнению, моменты.
20
НЕУЛОВИМЫЙ «АМЕРИКАНСКИЙ КОНТИНГЕНТ»
Как оказалось, установить, кто такие Гэйлорд Фриман, Джон Дрик и Робер Аббу, не представляет особого труда. Все трое фигурируют в ряде списков директоров компаний и других общедоступных источниках. Учитывая это, стремление Плантара создать атмосферу тайны выглядело весьма странным. К чему окружать таинственностью людей, жизнь и деятельность которых являются достоянием широкой общественности?
Все трое сейчас либо в прошлом были связаны с Фёрст Нэшнл Банк Чикаго. Джон Дрик поддерживает связи с этим банком еще с 1944 г., начав службу с помощника кассира и через три года заняв пост заместителя вице-президента. В 1969 г. он стал председателем правления банка и в то же время сохранил за собой один из директорских постов. Кроме того, он входил в состав совета директоров целого ряда других американских компаний: «Стипэн Кемикал», «Эм-Си-Эй Инкорпорейтед», «Оук Индастриз» и «Цетрал Иллинойс Паблик Сервис».
Гэйлорд Фриман начинал как адвокат, поступив в 1934 г. на службу в Иллинойс Бар. В 1934 г. он поступил в Фёрст Нэшнл Банк Чикаго в качестве юрисконсульта. В 1960 г. Фриман стал президентом банка. С 1962 по 1969 г. он занимал пост вице-председателя банка, а в 1975–1980 гг. был председателем правления. Он также занимал посты председателя и директора Фёрст Чикаго Корпорейшн. Кроме того, он заседал в советах директоров таких компаний, как «Атлантик Ричфилд», «Банкерс Лайф энд Казуалти Компани», «Бакстер Трэйвнол Лэбс» и «Нортвест Индстриз». В 1979–1980 гг. он был председателем «элитного совета» по инфляции в Ассоциации американских банкиров. Он бы связан с фондом Макартура и был попечителем Эспеновского института гуманитарных исследований. Эспеновский институт был основан в 1949 г. для ознакомления бизнесменов высокого ранга с различными гуманитарными дисциплинами, особенно — литературой. В наши дни он имеет штаб-квартиру в Нью-Йорке, земельное владение площадью 2000 акров в Чизэпик Бэй и представительские центры на Гавайях, в Берлине и Токио.
Робер Аббу был преемником Гэйлорда Фримана на посту председателя совета директоров Фёрст Нэшнл Банк Чикаго, но через несколько лет был смещен. Впоследствии он стал президентом «Оксидентал Петролеум Корпорейшн». В 1980 г. вместе с другими директорами был обвинен советом акционеров в том, что в середине 1975 г. предоставлял инвесторам заведомо ложную информацию о финансовом состоянии банка. По словам «Геральд трибюн», Аббу в свое оправдание заявил, что когда он занял пост председателя правления, банк уже находился в трудном финансовом положении. По сути, заявил он, проблемы, возникшие в 1974 г., «скрывались, чтобы предотвратить кризис доверия к банковской системе в целом».
Не были ли все эти люди членами того самого «англо-американского контингента», на который ссылался Плантар? Если да, то деятельность этого контингента затрагивала высшие финансовые сферы не только в Соединенных Штатах, но и в других странах. В то же время, если Аббу действительно был причастен к банковским махинациям, это свидетельствует о распрях и трениях внутри самого «контингента».
Вскоре после того, как нам удалось выяснить, кто такие Дрик, Фриман и Аббу, мы позвонили Плантару. В разговоре с ним мы почти случайно упомянули о связях всех этих людей с Фёрст Нэшнл Банк Чикаго. «Vraiment?» («Неужели»?) — лаконично отозвался Плантар с некой иронией в голосе, как будто он хотел похвалить нас за нашу дотошность. Мы как ни в чем не бывало продолжали, заметив, что нам удалось переговорить со всеми тремя персонами. И тут Плантар внезапно занервничал. Тогда на кон были поставлены весьма важные вопросы, заявил он. Не были бы мы так любезны впредь не вступать ни в какие контакты с такими людьми, не переговорив предварительно с ним, спросил он. Мы с готовностью согласились, но тут же засыпали его новым вопросами. Плантар тотчас попросил нас не задавать ему такие вопросы по телефону. Суть дела можно обсудить во всех деталях, но «с глазу на глаз». Не мог бы он дать хоть некоторые пояснения, спросили мы. «С глазу на глаз», — холодно повторил Плантар.
Мы сочли себя связанными честным словом, данным План-тару, и отказались от попыток установить прямые контакты с Дриком, Фриманом и Аббу. Однако мы установили контакт с нашими друзьями в Штатах и запросили у них возможно более подробную информацию об этих трех фигурантах, а также о компаниях, коммерческих структурах и организациях, с которыми они были связаны. Через несколько дней нам позвонили из Нью-Йорка. Человек, позвонивший нам, сказал, что он не совсем уверен, но, насколько ему помнится, года два назад ему встречалось сообщение о смерти Джона Дрика. Но каким же образом подпись этого человека могла появиться под документом, датированным 17 января 1984 г., если, конечно, не допустить, что члены Приората Сиона и впрямь обладают сверхъестественными способностями?
Если Джон Дрик мертв, следовательно, подписи под «Предупреждением» — фальшивки. А поскольку Плантар тоже подписался под «Предупреждением» и прислал экземпляр его нам, мы просто не могли не заподозрить его причастность к этому делу. Но судя по тому, что мы знали о нем как о человеке, это представлялось крайне маловероятным. Подделать подпись умершего человека на заведомо фальшивом документе и начать распространять его — это не только поразительное безрассудство. Это еще и крайне опасно, ибо человек, решившийся на это, рискует стать объектом судебного разбирательства. И хотя нам ранее не доводилось слышать его имя, Джон Дрик, как оказывается, был достаточно заметной фигурой в финансовом мире. Ни его личность, ни факт его смерти вовсе не были секретом, и те, кому были разосланы экземпляры «Предупреждения», знали его подпись.
Если же все эти подписи были подложными, почему в качестве их авторов был выбраны именно эти люди? Притом это не было ни случайностью, ни прихотью момента. Имя Гэйлорда Фримана упоминалось в «отредактированном» тексте статьи Джании Макджиллврэй, опубликованной несколько лет назад. Итак, целый ряд фактов указывал, что нам следует сосредоточить внимание на Фёрст Нэшнл Банк Чикаго. Наше расследование носило достаточно необычный характер: мы спрашивали, действительно ли Джон Дрик умер, и переходили из одного офиса в другой. Наконец, нам удалось связаться с одним из банковских служащих, который поинтересовался, зачем нам это нужно. Мы рассказали, что слышали, будто Джон Дрик умер два года назад, но неожиданно получили документ за его подписью, датированный 17 января 1984 г. Банковский служащий тоже не сообщил нам ничего конкретного. Действительно, заметил он, ему тоже года два назад доводилось слышать что-то там такое о смерти мистера Дрика, но он не уверен и не готов решительно подтвердить это. Он мог бы чуть позже в тот же день переговорить на сей предмет с человеком, знающим суть вопроса. И если мы не прочь оставить свой телефон, он мог бы попросить этого человека перезвонить нам.
В тот же вечер нам позвонили из-за океана, точнее, из Америки. Звонивший (которого по его просьбе мы будем в дальнейшем называть Сэмюэль Кемп) представился и сообщил, что он один из высокопоставленных служащих банка. Он заявил, что отвечает за безопасность банка и поддерживает тесные связи с Интерполом.
Мы изложили ему ситуацию, и это, естественно, вызвало у Кемпа явный интерес. Затем последовал невероятно долгий телефонный разговор, в ходе которого мы попытались — насколько это возможно в сложившейся ситуации — объяснить мотивы наших действий. Кемп оказался открытым, умным и честным человеком, который был заинтригован нашим рассказом и выразил готовность помочь нам всем, чем только сможет. Однако он подтвердил, что Джон Дрик действительно умер два года назад, и назвал точную дату — 16 февраля 1982 г. В ходе первого разговора с Кемпом выяснилось одно интереснейшее обстоятельство. Оказывается, вплоть до 1983 г. лондонский офис Фёрст Нэшнл Банк Чикаго находился в одном здании с «Гардиан Ройял Иксчейндж Эшуранс»!
Это едва ли могло быть простым совпадением. Но о чем конкретно это говорило? Быть может, кто-то из служащих банка похитил документы и образцы подписей из офиса страховой компании? Или, напротив, один из функционеров страховой компании «изъял» образцы подписей из сейфов банка? К чему бы ни сводилось объяснение, налицо разнобой в датах. Образцы подписей служащих «Гардиан Эшуранс» датированы 1955 и 1956 гг. Даже если они были выполнены позже, они не могут относиться к периоду после 1971 г., поскольку именно в том году Ллойд Банк Юрэп был переименован в Ллойд Банк Интернэшнл. Более того, майор Хью Марчисон Кловс скончался в 1956 г. С другой стороны, время совместной службы Гэйлорда Фримана, Джона Дрика и Робера Аббу в Фёрст Нэшнл Банк Чикаго относится к середине 1970-х годов. Каковы бы ни были конкретные ответы на возникающие вопросы, ясно одно: в Лондоне действовал кто-то, весьма заинтересованный в исходе дела.
В последующие несколько недель мы поддерживали постоянный контакт с Кемпом. После нашей первой беседы он поспешил раздобыть экземпляр нашей первой книги, чтобы самостоятельно ознакомиться с фактами. Мы, со своей стороны, послали ему подробное досье с указанием документов, касающихся нашей предыдущей книги и нашего нынешнего расследования — включая, разумеется, все, что касалось связей «Гардиан Эшуранс» с Фёрст Нэшнл Банк Чикаго. Это касалось не только «Предупреждения» с подписями Джона Дрика, Гэйлорда Фримана и Робера Аббу, но и отредактированного текста статьи Джании Макджиллврэй, в которой мы впервые встретили имя Гэйлорда Фримана.
Столкнувшись с этим обилием материалов, Кемп был удивлен, но заинтригован. Он просто не имел опыта в разоблачении фальшивок. Эта история показалась ему невероятно интересной, и вскоре его любопытство мало чем уступало нашему. Он согласился провести собственное расследование и при первой возможности переговорить с Гэйлордом Фриманом лично. Meжду тем он подтвердил одну важную деталь. Оказывается, подписи подлинные. Вскоре они вдвоем подтвердили подлинность всех подписей, которые им только удалось получить.
Тем временем мы продолжали посылать «Кемпу» все новые и новые документы и информацию, которые нам удалось раздобыть. Он провел собственное расследование, держа нас в курсе дела и предоставив детальный отчет. Его выводы могли окончательно скомпрометировать Плантара и Приорат Братства Сиона.
От тех лет, когда Дрик, Фриман и Аббу вместе служили в указанном банке, Кемпу удалось раздобыть только один документ, на котором стояли подписи всех троих. Этот документ представлял собой Ежегодный отчет Фёрст Нэшнл Банк Чикаго за 1974 г. Он был выпущен 10 февраля 1975 г. и разослан во все филиалы банка, а также всем акционерам. В этом отчете подписи Джона Дрика, Гэйлорда Фримана и Робера Аббу стояли рядом. Но не только. В той же самой последовательности они фигурируют и под текстом «Предупреждения».
Кемп тщательно замерил параметры подписей на обоих документах. Подписи, стоявшие на Ежегодном отчете за 1974 г., были той же самой величины, что и на «Предупреждении». Это было поистине ошеломляющее свидетельство. Человеку практически невозможно дважды воспроизвести с точностью до миллиметра каждую букву, каждый росчерк и завиток собственной подписи. Невозможно представить, чтобы все трое сумели проделать это на двух документах. Итак, не оставалось никаких сомнений в том, что подписи под «Предупреждением» были сделаны при посредстве фотокопии. Кто-то отксерил последнюю страницу Ежегодного отчета за 1974 г., а затем «перенес» подписи на оригинал «Предупреждения».
Но здесь опять-таки остается вопрос: почему? Почему были выбраны именно эти люди? Ради чего кто-то пошел на риск использования чужих подписей? Насколько нам известно, «Предупреждение» циркулировало в широких кругах; с ним были знакомы не только сами члены Приората Сиона, но и мы, многие другие исследователи, занимающиеся сходной тематикой во Франции. Предполагалось, что этот документ может стать частью досье и попасть в руки французского правосудия. Крайне маловероятно, что Плантар мог пойти на это и подвергнуть себя вполне конкретному риску в случае, если обстоятельства подлога раскроются. Эти документы могли проверить и другие люди. А раз так, то разоблачение фальшивки — это всего лишь вопрос времени. Похитить три подписи, одна из которых принадлежала уже умершему лицу, — дело достаточно серьезное. Это уже не просто шутка с целью мистификации. Однако в ней трудно увидеть заведомую мистификацию.
Кемп сообщал также, что ему удалось встретиться с Гэйлордом Фриманом. Он показал Фриману экземпляр «Предупреждения» с тремя подписями. Кроме того, он показал ему ряд документов, касающихся Приората Братства Сиона и Плантара. Затем он прямо спросил, являлся ли сам Фриман членом Приората Братства Сиона, слышал ли он о приорах или Пьере Плантаре де Сен-Клере.
В досье, которое мы переслали Кемпу, находилась и копия устава Приората Сиона. Как гласит статья XXII устава, «Отказ признать свое членство в Приорате Сиона, сделанный публично или в письменной форме, без уважительной причины и не из страха, должен повлечь за собой исключение этого члена, провозглашаемое конвентом».(1) Если Фриман действительно был связан с Приоратом, эта статья устава, как полагали мы вместе с Кемпом, должна вынудить его признать этот факт.
По словам Кемпа, Фриман решительно отрицал, что знал или хотя бы слышал об этом. Он не является членом Приората Сиона и никогда им не был. Он никогда не слышал ни о Приорате Сиона, ни о Пьере Плантаре де Сен-Клере.
В то же время Фриман вел себя как-то странно. Он, по словам Кемпа, слегка занервничал и неприязненно отнесся к заданным ему вопросам. В целом он казался человеком, уставшим от всего этого. У него не вызвали удивления ни сами вопросы, ни имена, упоминавшиеся в этом контексте. Он не выказал ни раздражения, ни недовольства тем, что кто-то воспользовался его именем и подписью. Других вопросов не последовало, и он отреагировал на этот эпизод столь же спокойно, как если бы расследование касалось исключительно вопросов бизнеса.
Хотя подобная безучастность выглядела странной, Кемп заявил, что он не сомневается в искренности отрицательных ответов Фримана. Однако это, по его словам, делает ситуацию для него еще более тупиковой. Он высказал подозрение, что в этом деле замешан кто-то еще. Благодаря своим связям с Интерполом, заметил Кемп, он имел возможность ознакомиться с тысячами фальшивок. И если судить по обычным меркам, применяемым в таких случаях, эта фальшивка представлялась совершенно бессмысленной. Подделки документов, пояснил Кемп, обычно преследуют две цели — власть и деньги. Что же касается Приората Сиона и в особенности ситуации вокруг «Предупреждения», то ни одна из указанных мотиваций здесь явно не срабатывает. Трудно понять, какую финансовую выгоду можно извлечь из подобных «шуток» с властями. В самом деле, Приорат эта акция с подписями, подложность которых нетрудно доказать, скорее скомпрометировала, чем усилила его позиции. Не принесла она ему и материальной выгоды. Как мы уже выяснили, кажущееся безразличие Приората к финансам — один из убедительных аргументов в его пользу. Не стремясь к материальной выгоде, Приорат с готовностью шел на затраты ради распространения нужных ему материалов.
Кемп как-то обмолвился, что не раз сталкивался с весьма странными и сложными махинациями. Не исключено, заметил он, что отставные члены разных международных разведок могли, к примеру, подстроить нечто вроде разветвленного псевдозаговора, чтобы немного поразвлечься и проверить бдительность своих молодых коллег. Но к этому случаю это вряд ли имеет отношение. Современные приоры Сиона продолжают эту «игру» вот уже почти 30 лет, начиная с 1956 г., когда План-тару было уже тридцать шесть лет. Более того, участие в этом деле таких фигур, как Андре Мальро, маршал Жюэн и де Голль, не позволяет счесть эту акцию всего лишь фривольной jeu d’esprit.
Итак, здесь явно имело место нечто, способное озадачить не только нас, но и профессионального эксперта в таких вопросах, за плечами которого были годы практического опыта. Кемп закончил беседу с нами репликой, которая весьма удивила нас и которую мы имели все основания вспомнить. «Не доверяйте никому, — заявил он. — Даже мне».
Тем временем мы упорно пытались договориться с Плантаром о встрече «с глазу на глаз», которая, по его словам, была необходима. По причинам, которые мы поняли чуть позже, Плантар оказался для нас совершенно неуловимым. Часто мы подолгу не могли ему дозвониться. Когда же мы попадали на него, он уклонялся от разговора, ссылаясь то на плотный график, то на проблемы с учебой сына, то на спешный отъезд в Париж, то на жуткую простуду. В прежние годы он был всегда рад встретиться с нами. Теперь же он явно уклонялся от этого. Нас же занимали другие вопросы. Мы изучали историю Нового Завета, кельтское христианство и прочие материалы, составившие первую часть этой книги. И все же мы были весьма разочарованы, что время шло и шло, а намеченная встреча с Плантаром все откладывалась и откладывалась. И он сам, и члены Приората Сиона начинали казаться нам все более подозрительными.
На другом фронте также произошло не слишком много событий. Наши запросы о состоянии судебного иска против Шомейля показали лишь то, что дело затягивается. Книга Шомейля вышла, но оказалась переизданием прежней работы, с новым предисловием и послесловием. В ней не было никаких скандальных разоблачений вроде тех, что были обещаны в анонимном памфлете.
Наконец, мы получили от Плантара письмо. Подчеркнуто формальным тоном он согласился провести длительную личную встречу с нами, но с оговоркой: «Я был бы рад увидеться с вами в конце сентября в дружеской обстановке, но весьма сожалею, что не смогу сообщить вам никакой информации для ваших публикаций».
В том же письме Плантар заявлял, что ему удалось установить, что датированный 1955 г. документ, на котором стоят подписи виконта Аезерса, майора Кловса и капитана Наттинга, является подлинным. Документ, по его словам, изучали и заверили «эксперты». В то же время он признал, что документ от 1956 г. — тот самый, на котором стоит подпись лорда Селборна и упоминается Ллойд Банк Юреп — представляет собой фальшивку. Затем следовала выделенная одними заглавными буквами фраза о том, что нотариально заверенные документы «должны оставаться конфиденциальными и их не следует публиковать» — реплика тем более удивительная, что эти документы, по собственному признанию Плантара, уже давно опубликованы Луи Базаром и потому более не являются конфиденциальными. Более того, «я распорядится запретить во Франции любые публикации, касающиеся Приората Сиона и меня лично, начиная с марта 1984 г.».
Здесь особенно интересна сама фразеология этого заявления. Разумеется, мы не могли поверить, что Плантар обладает столь всеобъемлющими цензорскими полномочиями. На самом деле это, вероятно, означало, что он отдал распоряжение всем членам Приората Сиона хранить молчание на сей счет. Его запрет не мог распространяться на всю прессу, но наверняка был решающим для различных внутренних источников, которые в последние тридцать лет организовывали «утечки» информации.
Был в письме Плантара и другой важный пассаж. Из послесловия со всей определенностью следовало: «Я также выражаю официальное несогласие с публикацией переписки между генералом де Голлем и мною, а также переписки с маршалом Жюэном и Анри, графом Парижским. Эти документы, украденные из дома по адресу Сен-Лазар, 37, в Париже, являются строго конфиденциальными и остаются «государственной тайной» даже несмотря на то, что они выставлены на продажу…»
Быть может, Плантар, полагая, что мы уже получили доступ к этой переписке, ненароком выдал тот факт, что она реально существует, или хотя бы намекнул, что она носит компрометирующий характер? Или же он просто хотел, чтобы мы так подумали? К тому времени мы с подозрением относились буквально ко всему. Ничто не воспринималось таким, как оно есть, ничто не принималось за чистую монету; всему мы пытались дать альтернативное объяснение. Приорат Сиона стал казаться нам этаким подобием изображения на голограмме, которое призматически смещается в зависимости от света и угла обзора. Под одним углом они представлялись влиятельным, могущественным и богатым международным тайным обществом, среди членов которого — многие видные фигуры в сфере политики, искусства, финансов. А с другой точки зрения они представляются жалкой кучкой, узкой группой лиц, преследующих весьма туманные цели. Видимо, отчасти справедливо и то, и другое утверждение.
