Глава семнадцатая
Страшная тайна

Сердце стучало как сумасшедшее, и когда домофонная трубка зазвонила, Маша подлетела чуть ли не до потолка. Она не стала ничего говорить, только нажала на ключик, открыла дверь в квартиру и прижалась к стене, пытаясь справиться с сумасшедшей пляской эмоций.

Он сейчас придет.

Она слышала, как где-то внизу раскрылись двери лифта. Сейчас он приедет. Еще немного. Почему время так замедлилось, буквально ползет, вцепляясь цепкими невидимыми руками в перила лестницы каждого этажа? Первый, второй, третий, пятый… Что он скажет, когда зайдет сюда, в дом, где Маша прожила всю свою жизнь? Что сделает? Что бы он ни сделал, она хочет этого.

– Здесь, значит, ты живешь? – Николай неуверенно вошел в квартиру, словно не знал до конца, а не ловушка ли это. Он не привык приходить к девушкам в квартиры, он был из тех, кто предпочитает находиться на своей территории, держать все под своим контролем. Он хотел подхватить Машу и увезти к себе домой, показать ей свой любимый вид на Старый Арбат, кормить ее клубникой с руки.

– Я и мои родители. И еще – мой брат.

– А где они сейчас?

– Они в отпуск уехали, в Карловы Вары. У папы остеохондроз, он его там лечит. Хотя мама считает, что ничего он там не вылечит, и вообще терпеть не может заграницу.

– Тут я с ней солидарен. Нужно поднимать свое.

– Она ничего поднимать не хочет, – рассмеялась Маша. – Она предпочитает Подмосковье. Ненавидит самолеты.

– А тебя почему оставили? – спросил Николай, проходя в глубь уютной, такой типично московской квартиры со множеством фотографий на стенах, с картинами в тяжелых золоченых рамах, с гарнитурами, где за стеклянными дверцами прятался старый дореволюционный фарфор. – Не заслужила отпуск?

– У меня просто… проект шел… – Маша растерялась. Проектом был Роберт, а также работа с ним. Именно поэтому она и осталась, но отчего-то теперь ее жизнь оказалась в миллионе километров от той точки и все изменилось. Сама Маша изменилась. Как можно так измениться за считаные дни?

За минуты.

– А где твоя комната? – спросил наконец Николай, и румянец снова, уже в сотый, наверное, раз за день, бросился Маше в лицо. Он увидит ее комнату, какой кошмар! Там, наверное, кавардак, ведь в последнее время она работала чуть ли не круглыми сутками, пытаясь объять необъятное. По комнате были разбросаны забракованные чертежи и эскизы, наброски и журналы по архитектуре. Маша включила торшер, и комнату залил мягкий свет. Спящий компьютер мигал, позволяя звездам перетекать с одной стороны экрана в другую. Николай подошел и прикоснулся рукой к мышке. Компьютер ожил и показал последнюю открытую страницу – сайт, специализирующийся на создании картинок и шуточек. Когда Маша чувствовала себя слишком усталой или не знала, как решить что-то, она заходила туда, читала шуточки из серии «львицы отдыхают по двадцать часов в день, наконец-то поняла: я просто настоящая львица». Теперь всю эту глупую ерунду читал Гончаров, и по его лицу было невозможно понять, нравится ли ему или, наоборот, кажется детством. Скорее второе.

– Я уже забыл, что бывают такие маленькие кровати! – пробормотал он вдруг, повернувшись к Маше. Она даже не сразу поняла, о чем именно он говорит – о какой-нибудь картинке в интернете или о ее собственной, реальной кровати, в которой она спала, наверное, лет с десяти.

– Мне она подходит, – пожала плечами Маша.

– Вдвоем тут поместиться, наверное, сложно, – усмехнулся Николай.

– Не знаю, не пробовала.

– Никогда? – искренне поразился он. – Ни разу?

– Ну… тут же обычно мои родители, и вообще, какая разница! – вспылила Маша.

– Как это какая разница? Это же означает, что я буду первый, – заявил он, заставив Машу покраснеть до багрянца. – Ведь ты же понимаешь, как это приятно мужчине.

– Ну, я же не мужчина, чтобы понимать такие вещи, – фыркнула Маша, включая сарказм как защитный механизм. Но он тут же дал сбой, потому что Николай отставил обратно на стол маленькую семейную фотографию и сделал шаг навстречу Маше.

– Ты не мужчина, это уж точно, – хмыкнул он. – Я сам лично убедился в этом сегодня. Хотя, когда ты командуешь на моих совещаниях, об этом легко забыть.

– Я? Командую? – возмутилась Маша, но Николай закрыл ей рот поцелуем, похоронив все не рожденные возражения. Он так долго сдерживался, что теперь почти не контролировал себя. Единственное, чего он не хотел, – это овладеть ею бездумно, быстро и безо всяких прелюдий, как того требовала его природа. Но она, эта девочка, заслуживала другого, и Николай делал все, чтобы сохранять подобие спокойствия. Тише, тише, нужно сделать это так, чтобы девочка пела в его руках. Он ведь так давно хотел этого, с самой первой минуты, как увидел ее. И уже подумал было, что этого не случится и вовсе. Но вот – он здесь, в ее доме, рядом с ее смешной маленькой, почти детской кроваткой. Она в его руках.

– Не сейчас, – рассмеялся он, выпуская ее на секунду. – Можно спросить тебя кое о чем?

– О чем?

– Если я тебе скажу о чем, получится, что я уже спросил, – усмехнулся он. – Ладно, Маша, скажи мне: почему ты передумала?

– Передумала? – удивилась она. – Я не передумывала.

– Ну конечно. Минуту назад ты убегаешь от меня сломя голову и прячешься в своем подъезде, как будто это какая-то чертова крепость, а потом ты зовешь меня выпить кофе.

– Может быть, я предложила это… просто из вежливости, – хитро рассмеялась Маша. – И сейчас пойду варить тебе кофе.

– Никуда ты не пойдешь, и ты прекрасно понимаешь это. Впустив меня в дом, ты должна была уже понимать, чего я хочу, – ответил Николай довольно жестко, и Маша вздрогнула.

– Ты меня пугаешь. Что, если я попрошу тебя уйти?

– Не попросишь, – покачал головой он и подхватил ее на руки. Он держал ее головку в ладони и смотрел в ее влажные, блестящие глаза. Машины губы непроизвольно приоткрылись, они были ожидание во плоти. Каждая клетка Маши дрожала, кровь бурлила и опьяняла, словно при дыхании чистым кислородом. Она потянулась, обхватила Николая за шею и приблизила свои губы к его губам. Он не сдержался, захватил верхнюю губу и всосал ее с такой силой, что стало даже немного больно и трудно дышать. Затем он аккуратно опустил ее на постель, а сам сел рядом и посмотрел на нее долгим, полным раздумий взглядом.

– Почему я чувствую себя каким-то варваром? Ты слишком молода для меня.

– Ты постоянно говоришь так, как будто ты какой-то старик. Мне двадцать два года! – возмутилась Маша.

– Я знаю, знаю. Отчего-то мне все равно кажется, что ты даже и понятия не имеешь, во что ввязалась, – покачал головой Николай.

– А во что я ввязалась?

– В отношения со мной, – прошептал он и одновременно вдруг ухватился за нижний край ее футболки и резко, неожиданно потянул ее вверх. Маша ахнула и изогнула спину, поддаваясь приказу его рук. Он отбросил футболку в сторону, как ненужную тряпку, а взгляд его оставался сфокусирован на Машиной груди. Она лежала покорно, недвижимо, по-настоящему парализованная ужасом и стыдом. И предвкушением… Нужно ли сказать ему о том, что она еще… Не отвернется ли он от нее, ведь это же ненормально? Она сама сказала: ей уже двадцать два. Так получилось, и раньше она никогда не думала о том, что это плохо. Раньше – до сегодняшнего дня.

– В отношения? – прошептала она удивленно.

– А у тебя есть какое-то другое слово для этого? – усмехнулся Николай, стаскивая и отбрасывая в сторону ее бюстгальтер. Он оставался невозмутимым и серьезным, лишь слегка улыбаясь кончиками губ, он с самым деловым видом потянул язычок молнии на бриджах вниз, стащил их с Маши, помогая с каждой штаниной. Она осталась лежать в одних трусиках и носочках, прекрасно понимая, что и это – ненадолго.

– Почему ты не раздеваешься? – прошептала она и отметила, что голос ее дрожит.

– Ты прекрасна, ты же знаешь это, да? – спросил он очень мягким, нежным голосом. – Мария Андреевна, хочешь, чтобы я разделся? Я не представляю, как мы с тобой тут поместимся. У тебя нигде тут нет кровати побольше?

– У родителей? – пробормотала Маша, нахмурившись.

– Ты такая смешная, – покачал головой Николай. – Неужели родительская кровать – табу?

– Они бы не одобрили, – парировала Маша. – Ты бы одобрил такое?

– Если бы моя дочь отдавалась мужчине на моей кровати? Пожалуй, что нет. Знаешь, если честно, я никогда об этом не задумывался. Для меня пока что мысли о детях не идут дальше рекламы памперсов.

– Странно вообще-то. Говорят, после тридцати мужчины только и думают что о детях.

– Я думаю только о тебе, – рассмеялся он, скидывая рубашку. Маша ахнула, когда Николай взял ее руку и положил себе на грудь. Он был хорош, широкие плечи, видавшие приличные физические нагрузки, так и манили, но Маша не решалась пошевелиться. Тогда Николай подтянул ее к себе, поднял и усадил на себя сверху, верхом. Ее обнаженная грудь оказалась так близко к его, что от такой близости кружилась голова. Его пальцы скользнули по Машиной спине, затем нырнули за краешек ее трусиков.

– Я… мне не по себе, – прошептала она и уткнулась носом ему в грудь.

– Мне тоже, – кивнул Николай, прикасаясь пальцами к ней «там». Это был момент, после которого уже невозможно было сдать назад. Маша ахнула, а Николай резко поднял ее в воздух, опустил на узкую кровать и стянул с нее белье. Николай достал из кармана брюк презерватив, а затем одним махом он стащил с себя легкие летние брюки, освободился от последних сдерживающих его пут и позволил Маше увидеть, насколько сильно он хочет овладеть ею. Машины глаза округлились при виде возбужденного мужского тела, она покраснела еще больше, глядя на то, как Николай ловко управляется с презервативом. Она раскрыла рот и приподнялась на локтях так, словно хотела отползти и забиться в угол. Николай рассмеялся, неверно истолковав ее испуг.

– Подожди! – прошептала Маша, но Николай только покачал головой и склонился над нею. Нежный сумрак играл за него, в его команде.

– Не бойся, девочка. Ну что ты так дрожишь? – спросил он, целуя ее одеревеневшую ручку. – Дай-ка я тебя попробую.

– Попробуешь меня? – Маша попыталась свести ноги, но Николай поставил одно колено между ее ног и, улыбаясь, коснулся ладонью промежности. Прикосновение было совершенно бесстыдным, таким собственническим, таким непристойным и возбуждающим одновременно, что Маша только простонала и изогнулась, теряя самоконтроль. Пусть он делает с ней все что хочет, только пусть не останавливается…

– Ты такая теплая и влажная. Ты совсем готова там, разве нет? Ты же чувствуешь. Неужели нет? – прошептал он, наклоняясь все ближе. Нет, она не была готова, не чувствовала себя готовой, хотя страх смешивался с острым возбуждением, пульсирующим прямо там, где он только что ее касался. Она не знала, что чувствует, не знала, чего ей ждать. Ее трясло, как в лихорадке, но губы отвечали на поцелуй со страстью отчаяния. Сейчас, все случится прямо сейчас. Одно было несомненно: она не хотела его отвергать. Не смогла бы, даже если захотела. Маша вцепилась руками в изголовье кровати, чувствуя, как огромная тяжесть придавливает ее к кровати и что-то большое, твердое, неотвратимое, проникает внутрь, в нее.

– Ох, девочка моя. Какая ты…

– Какая? – прошептала Маша, прикусив губу.

– Такая тугая.

– Это плохо?

– Смеешься? – прошелестел мужской шепот. – Расслабься. Я не сделаю тебе больно.

Николай замер на мгновение, остановив проникновение, склонился и нежно поцеловал Машины пересохшие красные губы, провел языком по ее напряженной шее, ниже, к нежному овалу ее груди, к ореолу горящего огнем соска, к твердому бутону, отзывавшемуся на каждое движение его умелого языка. Маша бурно выдохнула и раздвинула ножки еще чуть шире, чтобы дать место большому и сильному мужскому телу. Николай понял сигнал, улыбнулся, нежно провел рукой по Машиным волосам, а затем одним сильным ударом продвинулся глубоко внутрь ее тела.

И тут же замер. Время остановилось, и не было больше ни слов, ни движений, ни даже взглядов. Воздух потемнел и сгустился, Николай вздрогнул и поднял голову. Он побледнел и смотрел на Машу так, словно увидел привидение. Но сделанного уже не воротишь назад.

– Ты что, была… девственницей? – спросил он, все еще не шевелясь. – Маша? Что ты молчишь? Это было то, о чем я подумал?

– Нет, – пробормотала она, чувствуя, как слезы сами собой вдруг прорывают невидимую плотину и проливаются на ее лицо. Она повернула голову к стене, но Николай заставил ее посмотреть на себя, взял ее за подбородок и вгляделся в ее глаза.

– Ты плачешь! – возмущенно воскликнул он.

– Думаешь, я не знаю этого? – пробормотала она, прожигая его взглядом, полным слез.

– Но почему? Почему ты плачешь? Тебе больно? – спросил он, и Маша не смогла бы ответить на этот вопрос, даже если бы он получил возможность читать ее мысли. Здесь было все сразу – и стыд, и боль, которую он причинил ей, сам не ведая этого, и море эмоций, чувств, обрушившихся на нее ураганом, и незнание, как вести себя в подобной ситуации. Плакать было хорошо, вкусно. Хотелось свернуться клубочком и забыть обо всем, забыться и уснуть.

Он сейчас встанет и уйдет, скажет, что не подписывался на такое. И что она была обязана его предупредить. Он все еще был рядом, его член все еще находился внутри ее, и это было самое странное чувство на свете. Через секунду он покинет ее.

– Останься! – прошептала она еле слышно, и тут Николай посмотрел на нее с неподдельным изумлением.

– В смысле? – переспросил он. – С чего ты решила, что я куда-то собираюсь?

– Я… мне так стыдно… – всхлипнула она, чувствуя себя полной идиоткой. – Надо было предупредить.

– Надо было, – сурово кивнул он, переворачиваясь на бок. Маша почувствовала странное чувство пустоты и разочарования, когда его тело отделилось от нее. Даже то, что ей было больно, ничего не значило в сравнении с этим первобытным желанием оставаться единым целым. – Почему ты не сделала этого?

– Забыла.

– Смеешься?

– Но даже если бы я сказала, – прикусила губу Маша, – разве это что-то изменило?

– Изменило бы. Я принял бы меры.

– Убежал бы на край света? – улыбнулась сквозь слезы Маша.

– Что? Что ты говоришь, Марья Андреевна? С ума ты сошла? – покачал головой Николай. – Глупая ты девочка, ну что за ерунда у тебя в голове. Тебе больно? Скажи мне? Что ты чувствуешь?

– Я… нет, мне не больно. Уже не больно, – Маша рассмеялась сквозь слезы, и Николай прижал ее к себе. Так они и лежали, замерев в объятиях, вжавшись друг в друга.

– Господи, я лишил тебя девственности, – прошептал Николай через несколько минут. – Поверить не могу, что я сделал это.

– Почему?

– Не знаю. Просто не думал… что такое может случиться со мной.

– Это плохо?

– Нет, Машенька, нет, это совсем не плохо. Просто это многое меняет.

– Многое? Что? – спросила Маша чуть обиженно.

– Это невозможно объяснить словами, – покачал головой он, а затем вдруг бросил взгляд на Машины ноги. – Господи, у тебя кровь. Пойдем, нужно тебя вымыть. Вставай, котенок.

– Не нужно обращаться со мной как с ребенком! – крикнула Маша, вскочив на кровати.

– А как ты хочешь, чтобы я с тобой обращался?

– Никак! – крикнула Маша. – Не обращайся со мной никак!

– Маша! – прокричал Николай вслед Маше, но та уже скрылась в ванной комнате. И прежде чем Николай нагнал ее, она уже щелкнула замком и осталась одна в прохладной ванной. Можно было прижаться лбом к холодному кафелю и просто стоять, ни о чем не думая. Маша включила воду и подставила ладони под струи, она всегда так делала, когда ей было грустно или тяжело.