Глава двенадцатая
Кровная месть

Добраться до маленького, обитого сайдингом офиса у Маши получилось только через три часа, и это были самые сложные три часа в ее жизни. Толпа жителей заваливала ее вопросами, предложениями и обвинениями. Без поддержки сильного, уверенного в себе Гончарова Маша начала теряться и даже паниковать. Оказалось, что до тех мест, где пролегает зимой такая важная для всех лыжня, идти минут сорок. Все бы ничего, но порезанная нога болела и не давала нормально идти. Маша старалась не думать об этом и слушать людей. Она пыталась найти нужные слова, чтобы не оставить о себе неприятного впечатления. Проблема заключалась в том, что она изначально была в глазах этих людей агентом Гончарова, адвокатом дьявола и, таким образом, вынуждена была получить в свой адрес волну – высокую и мощную – того конфликта, который длился уже около года.

Претензии жителей сводились в основном к тому, что машины со строительными материалами и краны разбивают местную дорогу, что жгут лес – и нечего тут врать про жучка, про то, как обещали новые школы и поликлиники, но на деле не построят ничего.

– А вдруг построят? – отвечала Маша, резонно полагая, что, раз речь идет о будущем, возможно все.

– Видели мы, как в соседней деревне обещали бассейн и озеро, а сами многоэтажек настроили, теперь от деревни вообще рожки да ножки остались.

– Вы когда-нибудь были на аэропорте? – спросил какой-то мужчина в шортах и очень растянутой майке. Дачник. Только дачники одевались так, словно им сам бог велел поражать всех своим непринужденным видом. Они же на отдыхе.

– В аэропорте? – удивилась Маша.

– Не в аэропорте, а на метро «Аэропорт», – уточнил мужчина с досадой. – Моя бабушка там жила, когда это была еще деревня. Тоже все уничтожили, и даже бульвар. Раньше там был такой хороший бульвар вдоль шоссе, теперь же одна скоростная магистраль.

– Ну, тут до этого не дойдет, – неуверенно пробормотала Маша. – И потом, разве плохо жить на метро «Аэропорт»?

– Мы не доживем до этих времен! – тут же завопили люди. В целом оказалось, что все не то чтобы совсем уж против изменений, просто каждый из присутствующих видит эти изменения по-своему. Маша делала пометки в блокноте, она воспользовалась пожертвованной ею одним из местных жителей картой и зарисовывала, помечала какие-то важные, по мнению жителей, точки. Все это, Маша не сомневалась, было не больше чем хитрым трюком Гончарова, чтобы увести внимание со своей персоны на нее. Еще бы, одно дело – ненавидеть высокого широкоплечего мужчину с суровым взглядом и сильным голосом, и совершенно другое – дрожащую девочку в кедах, хромающую к тому же. Кончилось тем, что ей предложили чаю из чьего-то термоса и пообещали писать все предложения на электронную почту. Кто-то посоветовал бежать подальше от этих «людоедов» – застройщиков. Проблема в том, что бежать Маше было некуда и не на чем. Нога буквально отваливалась от нагрузки.

Гончаров встретил Машу насмешливой улыбкой. Он сидел на открытой террасе и просматривал какие-то документы. Расслабленный, с чашечкой кофе в руке, он вызвал приступ неконтролируемого возмущения.

– А вы быстро от них отбились! – бросил он, глядя, как Маша ковыляет по дорожке. – Устали?

– Ну что вы! – воскликнула Маша из чистой вредности, потому что, по правде, она буквально с ног валилась. Но не показывать же этого, да еще этому заносчивому снобу. Маша выпрямилась и сделала все, чтобы скрыть хромоту. – Бодра, весела, готова к подвигам.

– Удалось добиться чего-то полезного? – спросил он, оглядывая с интересом ворох бумаг в Машиных руках.

– Вы спрашиваете так, будто мнение этих людей действительно что-то значит, – не сдержалась она.

– А вы думаете, что нет, – уточнил он.

– Конечно нет. Вы меня послали просто заговорить им зубы этим парком. Разве нет?

– И да и нет, если честно. Зубы им заговорить, конечно, надо было. Но это не значит, что я не хочу сделать парк. Пойдемте, Маша, я вам кое-что покажу.

– Мария Андреевна, – буркнула она, и Гончаров аж остолбенел от удивления. Маша тут же перепугалась. Вот так бывает, она сначала ляпнет, а уже потом думает.

– Мария Андреевна, – кивнул Николай после долгих раздумий. – Давайте-ка я вам кое-что покажу. Идемте.

И, к крайнему Машиному недовольству, они снова пошли куда-то на край поля. Николай Гончаров шел быстро, несмотря на хромоту, делал большие шаги и даже не думал оглядываться, проверять, как поспевает за ним строптивая сотрудница. Маша поспевала плохо, ей приходилось практически бежать, и когда они оба достигли опушки леса, Маша практически врезалась во внезапно остановившегося Гончарова. Она тяжело дышала – скрыть такое у нее бы никак не получалось, но Николай, кажется, решил ничего не замечать.

– Смотрите, вот тут у нас проходит граница здорового леса. Ну как здорового… Относительно, конечно. Тут лес более смешанный, так что елей меньше. Жучок в основном поразил именно ели. На Рублевке, там, где больше сосен, ущерб меньше. Но ели буквально выкосило. Смотрите, отсюда это видно лучше всего… – И Гончаров махнул рукой в сторону леса, через который Маша сегодня как раз ходила.

– Что видно? – спросила она, но уже и сама поняла. Лес с другого конца поля стоял полукругом, и земля там, видимо, была выше, так что можно было рассмотреть довольно-таки большой лесной массив. Издалека было отлично видно, что практически все ели в этой части леса погибли, они стояли там – сухие палки, добавляя в некогда однородный зеленый массив неприятные темно-коричневые пятна.

– Леса пострадали катастрофически, а виновных нет, – произнес Николай, и Маша почувствовала в его голосе ледяную ярость и бессилие. – Лесничества упразднили, леса передали в ведение бог весть кого, в основном с целью перепродажи. Когда началась болезнь, до этого никому не было дела. Когда стало слишком поздно, чтобы что-то вылечить, встал вопрос, кто будет это все вырубать. Это же огромные деньги. Зараженные деревья нельзя даже использовать в производстве.

– И вы милостиво согласились это все повырубать, – брякнула Маша, не желая принимать на веру такое «альтруистическое» поведение Гончарова. Все знают, что он жесткий бизнесмен и все его действия проистекают из выгоды. Но когда слова прозвучали, Маша тут же пожалела, что сказала их. Гончаров посмотрел на нее совершенно ледяным взглядом и кивнул.

– Именно так. Для нас это – увеличение пространства для застройки. И ни один из местных жителей не сможет сделать ничего для спасения леса, так как лес уже умер, погиб, уничтожен до нас. Удобно, не так ли?

– Я не это имела в виду. – Маша отвела взгляд.

– Именно это вы и имели в виду, дорогая моя Мария Андреевна. Так вот, я действительно хочу разбить здесь парк отдыха. Во-первых, это будет хорошей точкой примирения с местными жителями. Во-вторых, мы сможем зарабатывать дополнительно на объектах, которые тут разместим. А зарабатывать дополнительно – это все, о чем я обычно думаю и чем интересуюсь.

– Николай Николаевич! – воскликнула Маша.

– Вы сделаете план. Красивые картинки, которыми мы должны будем увешать стены на публичных слушаниях. Счастливые дети на качелях, держащиеся за руки парочки, велосипедисты…

– Можно добавить зимний блок, с лыжами и ледянками, – добавила Маша грустно. Зачем она его обидела? Ведь, положа руку на сердце, Гончаров ей ничего плохого не сделал, дал работу ее мечты, и вообще… Рядом с ним Маша постоянно чувствовала крайне сложный бурный коктейль из эмоций, главные ингредиенты которого – жгучий интерес и волнение. В присутствии Гончарова невозможно было оставаться спокойной.

– Хорошая идея, – сказал он сухо. – Можете проработать предварительную концепцию к концу недели? У нас не так много времени до слушаний.

– Мне нужны будут требования. И еще, ландшафтный дизайн для меня достаточно новый вид работы, мне бы не помешали консультации профессионалов.

– Большие парки разрабатываются специальными людьми, тут пара доморощенных дизайнеров, умеющих делать альпийские горки, не помогут. Поймите меня правильно: в ваши задачи входит только создать красивые картинки для слушания. А потом мы будем организовывать тендер, проводить оценку и все прочее. Мы в самом начале пути. Этот парк здесь появится не раньше чем через пять-десять лет.

– Десять лет? – вытаращилась Маша, для которой такой срок казался целой вечностью. Гончаров усмехнулся. – Но люди-то хотят, чтобы парк появился через год.

– Люди всегда чего-то хотят, и это всегда проблема. Никто не хочет видеть цельную картину, все смотрят только на свой кусочек пазла. Парк того масштаба, о котором мы говорим, – это огромная задача. Бизнес-планирование уходит порой на глубину в десять-пятнадцать лет, и это совершенно нормально. Только на приведение леса в порядок уйдет несколько лет. Там, где большая часть деревьев погибла, будет наша въездная группа. Ее мы начнем строить уже этой осенью. Мы будем делать в первую очередь то, что приносит деньги. Мы же акулы, не забывайте об этом, Мария Андреевна. – Гончаров специально поставил акцент на имени-отчестве. – Идемте обратно. Ваш хлам приехал, нужно все разобрать.

Гончаров резко развернулся и пошел прочь так, словно больше не хотел ни видеть Машу, ни говорить с ней. Маша стояла на краю изрытого, израненного тракторами поля, держась за березку. Ступня горела от этого бесконечного хождения, но еще неприятнее было странное, необъяснимое чувство вины перед этим дурацким Гончаровым, которое Маша вдруг почувствовала. В чем она может быть перед ним виновата? Какая глупость.

В том, что ошибалась на его счет?

Она смотрела на удаляющуюся с хорошей скоростью крепкую фигуру усталого беспокойного мужчины, о котором она, по-хорошему, совсем ничего не знала. Сколько народных демонстраций он видел? Сколько вопросов одновременно должен был разрешить? Сколько острой ненависти пролилось на него по ходу продвижения его бизнеса?

Странное дело, даже если он хотел бы удовлетворить всех, кто был недоволен поселком, он не смог бы. После трех часов хождения по лесам Маша отлично это поняла.

– Что вы там застряли? – недовольный голос заставил Машу вздрогнуть и поспешить вперед. Эта внезапная слабость напугала ее. Видеть в Гончарове противника было куда проще, а теперь она не знала, что и думать. Сочувствовать? Смешно! Плевать он хотел на ее сочувствие. Хотя… она может сделать все, что в ее силах, чтобы запланировать парк и убедить жителей деревни, что их жизнь с появлением поселка станет легче.

– Я иду! – Маша помахала руками. – Я вас догоню.

– Да уж я подожду.

– Не надо. – Она замотала головой. Ей стоило огромных усилий сохранять непринужденный вид и легкость походки. Ощущение было такое, что она идет по стеклу. Каждое соприкосновение кеда с землей вызывало у Маши непреодолимое желание застонать. Она сдерживалась, конечно. Тем более когда она дошла до хмурого, полного подозрений Гончарова.

– Что опять не так? – спросил он недовольно, и Маша заставила себя улыбнуться.

– Все в порядке. Сколько у меня есть времени на создание красивых картинок?

– Да сколько угодно, – пожал плечами Гончаров, но сам вопрос его явно порадовал.

– Я имею в виду, чтобы успеть к публичным слушаниям, – уточнила Маша. – Я не думаю, что к этому моменту нужны реальные разработки. Но я могу составить предварительный план, разметить зоны, перечислить будущие объекты. И на базе этого создать эмоциональный срез.

– Очень хорошо, – кивнул Николай, приподняв бровь. И Маша не была в этом уверена, но ей показалось, что он улыбнулся. Не сильно, только краешками губ. Но даже в этом случае его лицо смягчалось, теряло жесткость и напряжение. Улыбка придавала Гончарову беззаботности. Он запустил пятерню в волосы и склонил голову набок. – Думаю, вы поняли задачу правильно.

– У меня остались карты. Я бы хотела обсудить с вами кое-что перед тем, как начать рисовать.

– Вы рисуете? – удивился Гончаров, заставив тем самым удивиться и саму Машу.

– А как же иначе? – ухмыльнулась она. – Любой хороший дизайнер умеет рисовать.

– Я думал, что вы все делаете на компьютере. Там же есть целые готовые схемы, проекты. Только остается расставить диваны.

– Расставить диваны… – протянула Маша. – Так большинство людей и воспринимает нашу работу. Забавно. Но смею заверить вас, что эскизы акварелью очень хороши для визуализации даже правильно расставленных диванов.

– А вы только диваны рисуете или людей тоже?

– Если будете меня дразнить, я как-нибудь нарисую и вас! – пригрозила Маша и рассмеялась. – Посмотрим, что вы тогда скажете.

– Я бы с удовольствием взглянул на это, – улыбнулся Николай. – Скажите, Маша, вы что, ногу натерли?

– Что? – Маша вздрогнула, осознав, что последние несколько минут она забылась и вовсю хромала. Она тут же густо покраснела и замотала головой. – Нет, все нормально.

– Почему вы считаете себя обязанной обязательно врать мне время от времени? Вы считаете, я стану меньше ценить ваши профессиональные качества, если узнаю, что вы просто человек и можете натереть ногу?

– Я просто… не хочу грузить вас лишними проблемами, – пробормотала Маша, стараясь взять под контроль непослушную ногу. Гончаров посмотрел на Машу долгим странным взглядом, задумчивым и каким-то уж очень глубоким.

– Кеды – это совершенно неправильная обувь. Так же, как и ваши босоножки, в которых вы приехали в прошлый раз. Ходить тут вам придется много, и обувь должна быть удобной, ходкой и желательно непромокаемой. Перекопанная земля дает чудовищную грязь, а через здешнюю глину вода не уходит в землю. Впрочем, резиновые сапоги мы вам выдадим. А пока… Хотите, я вернусь за вами на машине?

– Нет, не надо. Я… я дойду. – Маша замотала головой, прикидывая, сколько времени она отнимет, если будет тут торчать, ожидая, пока тот сходит за автомобилем и вернется.

– Я могу кого-нибудь вызвать.

– Ага, давайте. Пожарных, полицию, вертолеты…

– Смешная вы все-таки, – расхохотался Гончаров. – Ну, тогда пошли.

Однако уже через несколько шагов Маша прокляла все на свете и то, что она отказалась от щедрого и, как выяснилось, такого необходимого предложения. Идти было невыносимо, нога в кеде как-то неприятно хлюпала, острая боль сопровождала каждое движение. Маша постаралась держаться позади Гончарова, чтобы он не видел ее непроизвольных гримас. Ничего-ничего, ей бы только шаг пройти да другой продержаться. Она справится. Раз-два, раз-два. А как солдаты в армии ходят эти их кроссы по сто миллионов километров?

– Нет, это совершенно неприемлемо! – воскликнул Гончаров, снова остановившись.

– Идите без меня, я сама дойду, – пробормотала Маша зло.

– Вы в курсе, что у вас совершенно невыносимый характер? – спросил он, разворачиваясь. Чего он задумал?

– Могу сказать о вас то же самое.

– И не очень-то вы вежливая.

– Как и вы.

– Покажите ногу, – потребовал Гончаров, чем заставил Машу снова покраснеть и вытаращиться на него с ужасом.

– С ума сошли? Зачем вам это?

– Так, делайте что вам сказали и перестаньте выпускать ваши шипы. Меня они не возьмут, я и сам – тот еще крокодил. Садитесь на траву.

– Не сяду, – замотала головой Маша, но Гончаров обхватил ее за талию, потянул и аккуратно усадил на зеленую травку, наплевав при этом на потенциальный ущерб ее штанам. Маша чувствовала себя форменной идиоткой, беспомощно глядя на то, как Николай закатывает штанину, но ничего поделать не могла. Видимо, такая ее судьба – всегда валяться в траве, когда появляется этот человек. Кроме того, сидеть было так хорошо, так прекрасно, намного лучше, чем ходить. Хотелось сказать, как в старых фильмах: «Брось меня. Не дойти мне. Иди один».

– Вы ковыляете так, словно у вас перелом. Может быть, это вы меня передразниваете? Ну так знайте, у вас плохо получается, вы переигрываете, я настолько не хромаю.

– Я бы никогда! – возмутилась Маша, но Гончаров повернулся к ней, и она увидела ехидную улыбку на его губах. Все же какая заразительная улыбка и как молодеет он, становясь похожим на смешного, чуть лопоухого паренька. Но только на секунду. Затем он склонился к Маше и посерьезнел.

– Эта нога?

– Да, – покорно кивала Маша.

– Почему вы не носите нормальные кроссовки? Или хотя бы пластырь надо иметь с собой, если обувь так натирает… – Гончаров стянул расшнурованный кед и отпрянул. Маша вскрикнула от боли. – Черт! О господи! – воскликнул Гончаров.

– Обоих сразу звать нельзя! – попыталась пошутить Маша.

– Мария Андреевна, вы с ума сошли!

– Не знаю. А что там? – Маша потянулась, пытаясь разглядеть хоть что-то из-за широкой спины Гончарова. – Нога-то хоть на месте?

– Пока на месте, но не потому, что вы позаботились ее там удержать. Как же вы вообще ходили весь день?

– Я порезалась… немножко. С утра.

– Немножко? Тогда поздравляю, вы утроили ущерб. Маша, у вас вся нога в крови.