Ночь была долгой и тягостной. Завернувшись в плащи, Хетцель и Джаника забылись сном крайнего измождения. Проснувшись на рассвете, они дрожали от холода, у них затекли мышцы и ныли все суставы. Юбайхи сгрудились на восточном берегу ручья, кзыки образовали сходную группу на западном. Когда взошло солнце, кзыки подвезли поближе к воде свои фургоны и разгрузили котлы с едой. Юбайхи перешли через ручей и ели наравне с кзыками, после чего вернулись туда, где они провели ночь. Несколько минут они бродили по лугу, разглядывая трупы, оставшиеся после вчерашней битвы, после чего стали совещаться — отчасти телепатически, отчасти посредством пересвистов и щебета. Судя по всему, вождь юбайхов обратился к соплеменникам с каким-то страстным призывом. Кзыки также что-то обсудили, после чего принялись дразнить юбайхов презрительным чириканьем — те напряженно выпрямились и застыли в высокомерных позах. Вождь юбайхов вновь исполнил демонстративный ритуал, горделиво вышагивая вдоль ручья, на этот раз в более подвижном темпе. Ни юбайхи, ни их противники больше не прихорашивались — их движения стали резкими, угрожающими, настойчивыми. Опять началось пение — отрывистые пронзительные фразы, исполненные повелительным нисходящим стаккато. Горгульи сорвались с утесов и принялись кружить над лугом, внимательно следя за происходящим и подергивая маленькими вертлявыми головами на длинных висящих шеях.

Пение прекратилось — бойцы построились по вчерашнему образцу. Хетцель внезапно вскочил на ноги.

«Тебя увидят!» — испуганно закричала Джаника.

«Нельзя допустить, чтобы вождя юбайхов прикончили. Он — мой единственный надежный свидетель. Кроме того, мне нравится, как выглядят эти фургоны. Давай, спускайся! Поспеши, а то они начнут драться».

Они спустились — точнее, съехали — по осыпи там, где скала примыкала к склону. Хетцель вышел на луг. Максимально увеличив громкость автомата-переводчика, он произнес: «Стойте! Драться больше нельзя. Разойдитесь! У меня есть лучевое оружие — подчиняйтесь моему приказу, или я перестреляю вас всех и оставлю трупы на съедение горгульям». Хетцель поднял руку к небу: одна за другой три горгульи вспыхнули лиловым пламенем и превратились в облачка черного дыма. На землю посыпались редкие обугленные клочки.

Хетцель указал рукой на вождя юбайхов: «Ты должен следовать за мной. Я больше не потерплю твою беспардонную дерзость. Мы поедем в фургонах кзыков. Они отвезут нас на остановку аэробуса у цитадели кзыков. Кзыки, готовьтесь выступить в поход. Юбайхи, разойдитесь! Возвращайтесь к себе в цитадель. И кзыки, и юбайхи могут оставить часовых, чтобы охранять детенышей». Обернувшись, Хетцель подал знак спутнице: «Пойдем!»

Гомазы застыли, как статуи. Хетцель протянул руку, указывая на вождя: «Ты должен пойти со мной. Перейди ручей и встань у фургонов».

Вождь юбайхов разразился визгливой последовательностью яростных звуков, смысл которых автомат-переводчик даже не пытался передать. Хетцель сделал шаг вперед: «Мое терпение кончается. Юбайхи, разойдитесь! Возвращайтесь в замок! А ты, — он снова указал на вождя, — переходи ручей!»

Воздух наполнился возмущенным пересвистом. Вождь кзыков испустил гневный вопль. Автомат распечатал вопрос: «Кто ты такой, чтобы нам приказывать?»

«Я — верховный вождь из дальних пределов Ойкумены! Я прибыл, чтобы расследовать проблемы гомазов. Мне нужен вождь юбайхов, он мой свидетель. Сегодня я не могу допустить, чтобы он погиб».

«Я не погибну! — заявил вождь юбайхов. — Я перережу глотки двум дюжинам кзыков и испражнюсь на их трупы!»

«Тебе придется повременить с этим занятием, — отозвался Хетцель. — Ступай к фургонам, живо!»

Юбайхи и кзыки уставились друг на друга — нерешительные, удрученные. Хетцель спросил: «Кто не желает мне подчиняться? Пусть выступит вперед!»

Никто из гомазов не пошевелился. Прицелившись, Хетцель превратил в пепел два трупа — юбайха и кзыка. Гомазы откликнулись воем ужаса и почтения. «К фургонам!» — повторил Хетцель.

Вождь юбайхов неохотно побрел к фургонам кзыков. Остальные юбайхи принялись беспорядочно бродить по лугу, но вскоре собрались тесной толпой и стояли, беспокойно поглядывая по сторонам. Кзыки решительно построились и двинулись на запад ритмичным походным шагом. Хетцель, Джаника и вождь юбайхов взобрались на фургон — тягловые черви поспешили вслед за удаляющейся колонной гомазов. «Лучше ехать, чем идти», — заметил Хетцель.

«Что верно, то верно», — отозвалась Джаника.

Фургон катился с горных высот; юбайх сгорбился в мрачном молчании. Внезапно вождь поднял голову и разразился многосложными свистящими фразами. Хетцель взглянул на ленту автомата-переводчика: «С тех пор, как инопланетные твари прибыли на Маз, у нас все пошло кувырком! В старые добрые времена было гораздо лучше».

«У гомазов дела все еще идут неплохо, — возразил Хетцель. — Если бы вы не вздумали завоевывать Вселенную, вас не пришлось бы теперь контролировать».

«Тебе легко говорить, — ответил юбайх. — Мы — завоеватели, таков наш образ жизни. Мы подчиняемся внутренним велениям».

«Мы защищаемся по той же причине. Скажи спасибо, что мы не уничтожили всех гомазов до единого. Лиссы собирались так и сделать. Но люди — не безжалостные убийцы. Именно поэтому мне нужна твоя помощь. Необходимо установить, кто убил триархов».

«Нет ничего проще».

«Кто же, в таком случае, убийца?»

«Человек».

«Какой человек?»

«Не знаю».

«Тогда откуда ты знаешь, что это был человек?»

«Я могу это наглядно доказать, после чего у меня больше не будет перед тобой никаких обязательств. Больше не о чем говорить».

Воины-кзыки вдруг разразились возбужденным визгом. Хетцель привстал, чтобы узнать, в чем дело, но увидел только склоны Шимкиша и серую каменистую степь впереди. Кзыки принялись погонять тягловых червей; фургоны, подскакивая и переваливаясь с боку на бок, быстрее покатились вниз по тропе. Гигантские черви горбились и распрямлялись, сокращались и разжимались, передвигая фургоны ритмичными толчками.

Хетцель спросил, говоря в микрофон автомата-переводчика: «Почему все всполошились?»

«Они разгадали замысел юбайхов».

«Какой замысел?»

«Вчера вечером мы притворились, что отправили штурмовой отряд через Шимкиш, чтобы выманить их самых… — тут автомат-переводчик на мгновение задержался и распечатал красными подчеркнутыми буквами слово „половозрелых“ —…бойцов подальше от цитадели кзыков в то время, как наши основные силы напали на их замок. Теперь кзыки поняли, что их надули. Они спешат защищать свою цитадель — это война третьей категории, на уничтожение».

Черви уставали, темп их сокращений замедлился. Бойцы-кзыки побежали вприпрыжку вперед, оставляя за собой вереницы облачков пыли, и вскоре скрылись из вида среди мшистых кочек, слегка оживлявших пейзаж в этом районе предгорья.

К полудню фургон остановился в оазисе, у мутного пруда, окруженного рощицей ветошных деревьев и редкими угнетенными галангалами. С юга дул порывистый ветер, заставлявший похлопывать черные обрывки, заменявшие деревьям листву; стебли галангалов с треском сталкивались, производя нарастающий волнами прерывистый шум. Хетцель и Джаника спрыгнули с фургона и приблизились к пруду. На прибрежной грязи отпечатались сотни мелких глубоких следов — вчера вечером здесь собрались на водопой икссены.

Хетцель и Джаника брезгливо прошлись по краю пруда. У них пересохло в горле, но от пруда исходил отвратительный сладковато-гниловатый запах. Погонщиков-кзыков запах нисколько не смущал — они бросились в воду и стали с наслаждением плескаться, впитывая и всасывая грязную жидкость, дополнительно взбаламученную их телодвижениями. К ним присоединился вождь-юбайх. Хетцель взглянул на Джанику: «Ты очень хочешь пить?»

«Не настолько».

«Меня тоже не привлекает перспектива пробовать эту воду».

Фургоны покатились дальше на северо-запад. Предгорья Шимкиша кончились — во все стороны до самого горизонта простиралась плоская, безжизненная каменистая степь.

Хетцель перебрался ближе к погонщику и спросил: «Где остановка аэробуса, которой пользуются кзыки?»

«Рядом с цитаделью».

«Подвези нас к этой остановке».

«Я понял твой приказ».

«Вы будете ехать ночью?»

«Да, но гораздо медленнее. Червям нужно отдохнуть».

«Когда мы прибудем к замку?»

«Завтра, после восхода солнца. Боюсь, мы не успеем принять участие в бою».

«Ничего, тебе еще представится случай доблестно погибнуть».

«Надеюсь».

Хетцель вернулся к Джанике: «Ночь придется провести в фургоне. Ты, конечно, проголодалась?»

«Когда я смотрю на то, что тут едят, у меня пропадает всякое желание утолять голод».

«Когда мы вернемся в Аксистиль, отобедаем на славу в „Бейранионе“ — закажем все, что тебе понравится, все самое лучшее».

«Это было бы неплохо».

Хетцель оценивающе поглядывал на юбайха — вполне могло быть, что вождь собирался напасть в темноте ночи, надеясь приобрести оружие Хетцеля. Человек, скорее всего, так бы и поступил, но невозможно было предсказать, насколько такой план соответствовал психологии гомаза. В любом случае следовало сохранять бдительность.

Перед заходом солнца фургоны прибыли к еще одному почти пересохшему грязноватому озерцу. На этот раз Хетцелю и Джанике пришлось забыть о брезгливости — жажда заставила их напиться.

Солнце зашло; небо окрасилось несколькими размытыми полосами приглушенных тонов — лилового и яблочно-зеленого, переходящего в багровый мрак. Наступили долгие тусклые сумерки, а за ними — ночь. Вытащив лучемет, Хетцель держал его в руке, направив дуло на юбайха, хотя тот не проявлял никаких агрессивных намерений и даже не шевелился. Джаника задремала и спала, пока не взошла луна; разбуженная ее зелеными лучами, девушка вздрогнула и присела, широко открыв глаза и явно не понимая, как она очутилась в каком-то фургоне, шуршащем колесами но щебню степи Длинных Костей. Примерно час она несла вахту, пока Хетцель спал; фургоны резко остановились, и он проснулся. Какая-то громадная фигура, пропорциями напоминавшая человеческую, стояла поодаль, озаренная лунным светом — существо высотой больше шести метров с белой костяной головой и твердой ороговевшей грудью, как у гомаза. Гигант что-то жалобно проверещал и вперевалку поплелся на юг. «Огр! — прошептала Джаника. — Я о них слышала, но никогда не думала, что мне приведется увидеть хотя бы одного. Говорят, они приходят в безудержную ярость, когда их что-нибудь раздражает».

Фургоны снова сдвинулись с места. Огромная зеленая луна поднималась по небосклону, наполняя пустынный пейзаж зловещей красотой. Хетцель снова задремал. Проснувшись, он обнаружил, что Джаника спит, положив голову ему на колени; юбайх оставался в прежнем положении.

Ночь подходила к концу; на востоке появился трепетный проблеск — словно кто-то включил фонарь глубоко под водой. В конце концов над грядой далеких холмов показалось солнце.

Кзыки снова принялись погонять червей; фургоны покатились быстрее, и через некоторое время по сторонам стали попадаться участки возделанной земли, где росли стручковые лозы и фруктовые кусты. Фургоны свернули на гравийную дорогу, постепенно поднимавшуюся по склону холма. С гребня холма открылся вид на замок кзыков: великолепное сооружение, в плане напоминавшее четырехлистник, окруженное кольцом стройных остроконечных башен, соединенных с цитаделью высокими арочными переходами-контрфорсами. Юбайхи уже приступили к осаде: к югу и к западу от замка кипела бурная деятельность.

Поодаль, нечеткие в дымке расстояния, к небу тянулись четыре сооружения — нечто вроде высоких решетчатых мачт. Хетцель не мог угадать их предназначение. Осадные машины? Они казались слишком хрупкими для использования с такой целью, слишком высокими, готовыми вот-вот опрокинуться. Между мачтами и внешними оборонными укреплениями замка приливала и кружилась медленным вихрем сплошная масса бойцов — эти маневры тоже не поддавались объяснению с первого взгляда.

В подножии замкового холма находилась транспортная станция — сооружение, идентичное аэробусной остановке под цитаделью юбайхов.

Спускаясь с холма к станции, фургоны вдруг стали катиться бесшумно и легко по плотному лишайниковому дерну. Погонщики-кзыки не обращали внимания на армию юбайхов; так же безучастно относился к происходившему и вождь юбайхов: тем самым они в полной мере демонстрировали свойство гомазов, на их свистящем языке называвшееся «ксксисш» — способность величественно и презрительно игнорировать обстоятельства, замечать которые было бы ниже гомазского достоинства.

Хетцель начинал что-то понимать в армейских маневрах по мере того, как целые взводы горделиво вышагивали, исполняя синхронный балет хвастливого вызова и агрессивной сексуальности, подобный тому, который Хетцель наблюдал на горном лугу Шимкиша. Каждое подразделение войска поочередно заявляло о себе таким образом, после чего возвращалось в тыл. Тем временем огромные решетчатые мачты переместили по каткам из окоренных бревен ближе к замку кзыков.

Фургон остановился у аэробусной остановки; Хетцель, Джаника и вождь юбайхов спустились на землю. Фургоны направились дальше, к цитадели кзыков, проезжая метрах в пятидесяти от позирующих воинов-юбайхов. И погонщики, и юбайхи игнорировали друг друга.

На фасаде примитивного аэровокзала висел плакат, испещренный красно-черными идеограммами, разработанными людьми с целью общения с гомазами. Джаника могла кое-как разобрать их смысл: «Нам повезло — так мне кажется. Аэробус прибывает в середине дня каждый второй день — и, если не ошибаюсь, сегодня как раз такой „второй день“. Который час?»

«Почти что полдень».

«Я чувствую себя так, будто бродила по горам несколько месяцев. Не скажу, что я сожалею о нашем приключении, но не откажусь снова воспользоваться благами цивилизации. Особенно хорошо было бы принять ванну».

«Я буду рад хотя бы вернуться живым, — согласился Хетцель. — К вящему разочарованию наших врагов».

«Врагов?»

«Их по меньшей мере двое. Один, практически без всякого сомнения — висфер Быррис или, как он представился Гидиону Дерби, Бангхарт. Кроме того, наше появление должно привести в уныние Казимира Вульдфаша».

«Ах да, таинственный Казимир Вульдфаш! Кто он такой?»

«Ему привелось стать зубчатым колесом в одном из самых невероятных механизмов сцепления случайностей в человеческой истории. Из бесчисленных триллионов людей, населяющих Ойкумену, почему именно Казимир Вульдфаш должен был стать предметом расследования двух никак не связанных дел? Будет очень любопытно с ним побеседовать… Мне пришла в голову еще одна мысль. Если юбайхи уничтожат кзыков и сравняют с землей их роскошную цитадель, компания „Истагам“, тем самым, тоже будет уничтожена — в связи с чем мои обязанности на Мазе будут выполнены».

«И ты улетишь? Оставив беднягу Гидиона Дерби томиться в Прозрачной тюрьме?»

«Само собой, вопрос о его невиновности нуждается в разъяснении… Никак не могу понять, зачем юбайхам понадобились эти деревянные мачты? Надо полагать, это какие-то орудия нападения».

Огромные решетчатые сооружения разместили так, чтобы они образовали полукруг в пятидесяти метрах от периметра замка кзыков — теперь можно было видеть, что высотой они не уступали наружным башням цитадели. Ритуально марширующие взводы юбайхов построились неподвижными рядами. На парапетах замка молча выстроились столь же неподвижные кзыки.

Джаника поежилась: «Я, наверное, все-таки не телепатка, но… что-то происходит, что-то почти осязаемое или слышимое… Как будто они беззвучно распевают или декламируют какую-то ужасную эпическую поэму».

«Смотри, юбайхи забираются на мачты!»

«Это летуны. Поднявшись на верхнюю площадку, они наденут крылья. Кзыки их ждут».

Кзыки вылетели первыми. Над парапетами, запущенная невидимой снизу катапультой, взмыла темная фигура, парящая на крыльях из черной пленки. Летун конвульсивно поджимал и распрямлял ноги, хлопая крыльями и одновременно поворачивая их руками. Описывая широкую дугу в воздухе, летун стал набирать высоту там, где западный ветер создавал восходящий поток, отражаясь от крепостной стены и круто поднимавшейся к ней изогнутой эстакады.

Еще один летун-кзык стремительно вознесся в небо, за ним другой, третий; вскоре уже семеро летунов кружили, поднимаясь в воздушном лифте над эстакадой.

Один из летунов сложил крылья и понесся вниз на командира взвода юбайхов. Из рядов бойцов-юбайхов послышался предупреждающий визг. Командир обернулся, оценивая угрозу. Схватив копье, он воткнул его древком в землю и направил острие на падающего крылатого кзыка — тот расправил крылья, резко повернул в сторону восходящего потока и через некоторое время снова набрал высоту.

Летуны-юбайхи спрыгнули со своих мачт и тоже нырнули в восходящий поток воздуха; над парапетами замка состоялось несколько дуэлей — каждый из летунов пытался рассечь мечом тело противника или отрубить ему голову, но ни в коем случае не замахивался на уязвимые крылья. Время от времени пара летунов схватывалась вплотную, нанося друг другу режущие и колющие удары короткими мечами и в то же время падая медленно кувыркающимся, хлопающим крыльями переплетением рук и ног — иногда противники успевали разлететься в последний момент, а иногда не успевали.

Летуны-юбайхи спускались на парапеты кзыков, чтобы драться с защитниками цитадели; некоторые из них занимали позиции на переходах-контрфорсах, соединявших внешние башни с центральным донжоном, откуда кзыки пытались их сбросить.

Лихорадочная битва продолжалась уже час — кзыки отражали нападения юбайхов, лишайниковый дерн под крепостью покрылся сотнями трупов. Поднялся сильный ветер; летуны парили и маневрировали в воздухе, поднимаясь на головокружительную высоту и набрасываясь оттуда на противников, как ястребы на добычу.

По небу побежали обрывки дождевых облаков; с запада надвигалась сверкающая молниями гряда черных туч. Резкие порывы ветра сдували терявших управление, кувыркавшихся вниз крылатых гомазов — других летунов больше не запускали. Бойцы-юбайхи поспешными зигзагами, как муравьи на ствол дерева, взбирались по контрфорсам и спрыгивали на парапеты. Кзыки, засевшие в наружных башнях, зацепили крюками и опрокинули решетчатые мачты юбайхов. На парапетах завязалась рукопашная бойня; в конечном счете всех добравшихся до парапетов юбайхов изрубили в куски и сбросили к подножию крепостной стены.

Из туч над головой вырвался сноп белого света, за ним другой, третий — разряды обрушились на цитадель, пробивая в ней дымящиеся проломы, откуда кзыки высыпали наружу, как взбудораженные насекомые.

Джаника ахнула: «Какие странные, ужасные молнии!»

С изумлением подняв голову, Хетцель смотрел на тучу, извергнувшую убийственные потоки энергии. Краем глаза он заметил сбоку какое-то движение — над гребнем холма взмыл черный аэромобиль. Он выплюнул торпеду в тучу, после чего сразу метнулся в сторону и пропал за холмом.

Туча озарилась сполохами внутреннего оранжевого пламени; как мертвая птица, из нее выпал искореженный, обугленный корпус. Конструкция этого летательного аппарата была незнакома Хетцелю — он недоуменно повернулся к Джанике.

«Патрульный катер лиссов».

Внутри воздушного корабля лиссов сработали какие-то аварийные механизмы — из падающего корпуса вылетела и сразу круто повернула на запад каплеобразная капсула. Из кормы капсулы вырвался еще один сноп ослепительно-белого огня, на мгновение озаривший очертания темного аэромобиля, поднявшегося было из укрытия — искрящиеся радужными разрядами обломки аэромобиля рухнули за холмом. Капсула лиссов продолжала лететь на запад, но в ней что-то сломалось: она то и дело останавливалась в воздухе и снова продвигалась вперед судорожными толчками. В очередной раз остановившись, она повернулась носом вниз и, стремительно ускоряясь, зарылась в склоне холма.

Тем временем юбайхи и кзыки дрались с безоглядной отвагой отчаяния — ни о какой галантности, ни о каких церемонных ритуалах уже не было речи. Из цитадели хлынули сотни кзыков, в два раза превосходивших численностью нападающих юбайхов. Юбайхам пришлось отступить.

«Вот аэробус из Аксистиля», — полуобморочным голосом сообщила Джаника.

Пассажирский транспортер опустился из неба на оранжевую посадочную площадку. По трапу спустились два кзыка — тут же остановившись, они оценивали поле боя и полуразрушенный замок с безмятежным спокойствием критиков, разглядывющих театральные декорации.

Хетцель, Джаника и вождь юбайхов заняли места в аэробусе. Хетцель прошел вперед, чтобы поговорить с пилотом. Пилот поднял машину в воздух и, следуя указаниям Хетцеля, пролетел на небольшой высоте над гребнем холма. На дерне лежали дымящиеся останки аэромобиля. Аэробус опустился неподалеку; Хетцель и пилот спрыгнули на губчатый лишайник и подошли поближе к потрескивающей от жара груде металла. Между искореженными стойками кабины можно было разглядеть тело — неестественно перегнувшееся, покрытое ожогами, но все еще вполне опознаваемое. Это был человек, с которым Хетцель никогда не встречался, но которого он хорошо знал. «Так расстался с жизнью Казимир Вульдфаш, — подвел итог Хетцель. Погиб, защищая от лиссов компанию „Истагам“».