«Черноскальная» гостиница наполовину нависла над краем мощного базальтового эскарпа, под комплексом титанических руин. Внизу простирался ландшафт, напоминавший плод воображения безумного поэта: влажное плоскогорье, усеянное пятнами невероятно яркого малинового дерна, окруженных переплетениями черных водяных ив, время от времени прерывавшимися порослями экстравагантно высокого и хрупкого тростника-галангала, блестевшего подобно серебряным нитям.

Хетцель вышел на террасу, где другие постояльцы уже закусывали, любуясь дымчато-зеленым закатом. Усевшись за стол, он попросил принести кувшин гранатового пунша и два каменных бокала с серебряными ободками. «Иногда моя профессия отличается исключительно приятными преимуществами», — думал Хетцель. Воздух, поднимавшийся над плоскогорьем, приносил отдающий мускусом гниловатый аромат мхов, галангала и дюжины не поддающихся определению бальзамических испарений. Где-то на горных лугах тишину нарушал высокий дрожащий прерывистый щебет, а как-то раз издали донесся улюлюкающий звук, полный такого таинственного одиночества, что у Хетцеля мурашки побежали по спине.

Джаника скользнула в соседнее кресло. На ней было мягкое белое платье, и она причесала блестящие волосы так, что они лежали слегка волнистыми локонами. «Что за очаровательное создание! — снова сказал себе Хетцель. — И, вполне возможно, непритворно искреннее и беззаботное». Он налил ей пунша: «Вид на закат с Черной скалы весьма достопримечателен, и висфер Быррис заслуживает похвалы за создание этой гостиницы».

«В этом нет никаких сомнений, — ничего не выражающим тоном отозвалась Джаника. — Висфер Быррис — весьма достопримечательный человек».

«Сколько у него гостиниц? Шесть? Семь? Для их строительства и обустройства потребовалось вложение существенного капитала. Хотел бы я знать, каким образом висфер Быррис финансировал свое предприятие».

Джаника бесшумно прищелкнула пальцами, демонстрируя полное отсутствие интереса к этому вопросу: «Мне не полагается что-либо знать о финансовых операциях — и я о них практически ничего не знаю. Тем не менее… общеизвестно, что сэр Эстеван Тристо несметно богат».

«На мой взгляд, это рискованное капиталовложение, — заметил Хетцель. — Здесь, на Мазе, нет никакой возможности официально зарегистрировать право собственности на недвижимость».

«Права висфера Бырриса не уступают правам кого бы то ни было. Гомазы не возражают — их обычаи накладывают табу на посещение цитаделей вымерших кланов. Черная скала знаменита своими закатами». Чуть помолчав, Джаника прибавила: «И сегодня ночью мы увидим призраков».

«Призраков? Вы не шутите?»

«Нисколько. Гомазы называют это плоскогорье — то, что под нами — равниной Блуждающих Сновидений».

На террасу стали выходить другие постояльцы. «В гостинице, пожалуй, почти не осталось свободных номеров, — заметил Хетцель. — Надо думать, деньги текут рекой в руки висфера Бырриса».

«Может быть. А может быть и нет. Чаще всего он выглядит каким-то загнанным и встревоженным. Подозреваю, что его положение не столь благополучно, как ему хотелось бы — но у кого в этой Вселенной столько денег, сколько ему хотелось бы иметь?»

«Только не у меня!»

«Предположим, вы найдете блестящее решение порученной вам задачи и Гидион Дерби заплатит вам премиальные в размере миллиона СЕРСов: что бы вы сделали с такими деньгами?»

«От Гидиона я скорее получу миллион плодов мушмулы. А от сэра Айвона Просеканта… — Хетцель скорбно покачал головой. — Сперва нужно успешно закончить расследование». Он вынул из-за пазухи ленту с распечаткой автомата-переводчика и некоторое время изучал ее: «Тирады гомаза содержат несколько крупиц полезной информации — очевидно, что, будучи раздражен, он по ошибке проболтался. Кто-то учит кзыков „тайнам металла и энергии“. Кто? Почему? Естественно, приходит в голову компания „Истагам“. Кзыки работают, а в качестве возмещения им прививают технологические навыки производства — что, насколько мне известно, запрещено законами Ойкумены. Юбайхи протестуют. Лиссам и олефрактам, естественно, это тоже не понравится, в связи с чем их триархов убили прежде, чем они успели выслушать юбайхов. Все это, конечно, гипотетические рассуждения».

«Довольно-таки пугающие рассуждения», — Джаника с опаской огляделась по сторонам.

Хетцель спрятал распечатку: «Завтра мы навестим кзыков — или, по меньшей мере, взглянем на то, что у них происходит. Но поговорим о чем-нибудь более приятном. Например, о Ллиджано Рейес с планеты Варсилья».

«Не хочу говорить обо мне… Хотя, в самом деле… нет, мне лучше промолчать».

«Вы возбудили мое любопытство».

«Все это не так уж интересно. Когда я хотела уехать из Палестрии, все говорили, что я глупая, своенравная девчонка. Что вполне может соответствовать действительности. Но сегодняшний вечер на Черной скале — именно то, что я надеялась найти». Девушка досадливо махнула рукой: «Я выражаюсь недостаточно ясно. Но посмотрите: в небе висит огромная зеленая луна, а мы с вами сидим и смотрим на равнину Блуждающих Сновидений, ожидая появления призраков и распивая гранатовый пунш. А призраков все нет».

Хетцелю нечего было сказать; некоторое время они сидели молча.

Поперек луны пролетел тощий черный силуэт, медленно взмахивающий крыльями. «Вот он, призрак!» — объявил Хетцель.

«Не думаю. Призраки летают не так… Горгульи короче и толще. Скорее всего, это был черный ангел».

«Черный ангел? Это еще что такое?»

«Если я не ошиблась — то самое, что мы с вами только что видели».

Хетцель поднялся на ноги: «Голод нарушает ясность мышления. Предлагаю пойти поужинать».

Посреди руин центральной башни шесть чугунных опор поддерживали каменный диск диаметром пятнадцать метров, когда-то служивший реквизитом при отправлении какого-то гомазского обряда. В центре диска возвышался четырехметровый витой чугунный столб, разделявшийся на несколько чугунных ветвей, усеянных небольшими гроздьями желтых язычков пламени подобно светящимся плодам фантастического дерева. Хетцель и Джаника взошли по чугунным ступеням; стюард в зеленой с черным узором ливрее проводил их к столу, покрытому белоснежной скатертью; на столе уже разложили столовые приборы из серебра и хрусталя.

Хетцель взглянул наверх — в открытое небо, откуда струились косые лунные лучи, бледно озарявшие северную стену: «А что тут делается в плохую погоду?»

«Когда начинается дождливый сезон, туристов возят в пустыню Андантинай, где они могут любоваться вулканами, пассажирскими воздушными змеями и Могучей Кучей. У висфера Бырриса все продумано».

«Висфер Быррис — исключительно находчивый предприниматель. Не сомневаюсь, что сотрудничество с ним достаточно вас стимулирует».

Джаника рассмеялась: «Быррис хотел взять меня с собой в гостиницу „Голгаф“ на Черепной равнине, но я решила, что это было бы непредусмотрительно, и с тех пор он меня больше не „стимулировал“. Но если бы он знал, что я тут сижу вместе с вами, он пришел бы в дикую ярость. По меньшей мере, мне так кажется. Несмотря на абсолютное целомудрие нашего времяпровождения».

Эмоциональные проблемы висфера Бырриса представлялись Хетцелю отдаленными и несущественными: «А с какой подругой, по его мнению, вы проводите время на Черной скале?»

«Он не спрашивал. А я не вдавалась в подробности».

Стюард подал салат из мазских трав — Хетцелю он показался приятно терпким. За салатом последовало рагу из ингредиентов, не поддававшихся опознанию, с тонкими ломтиками поджаристого хлеба и двумя бутылями импортного зенкского вина — первое было желтоватым, а второе — темно-янтарным, отливающим плывущим маслянистым фиолетовым блеском.

Джаника совершила традиционный обряд распития зенкского вина — наполнила бокал наполовину темно-янтарным вином, удалила мягкой салфеткой маслянистый налет со стенок бокала и тут же заполнила верхнюю половину бокала светло-желтым вином.

«За исключением вина, здесь используют только туземные продукты, — заметила она. — Когда я прилетела на Маз, сперва мне казалось, что вся здешняя еда отдает мхом, и я почти ничего не ела. Теперь я научилась терпеть местные блюда. Но все еще вспоминаю о пикниках вокруг костров на пляжах варсильских островов, о горшочках с тушеными фаршированными перцами и ямсом, обильно приправленным тутовыми ягодами… Давайте унесем десерт на террасу и посмотрим, появятся ли призраки».

Десерт — бледно-зеленый шербет — подали с бокалами жгучей горячей браги из коры пустынного кустарника. Примерно час они стояли на террасе, глядя сверху на темную равнину. Они слышали далекие тоскливые крики и таинственное тихое уханье, но призраки так и не показались. В конце концов Джаника пошла спать. Хетцель выпил еще чашку чаю и снова просмотрел распечатку автомата-переводчика.

«Исключительно запутанная ситуация, — размышлял он, — с элементами, не только противоречащими друг другу, но и, судя по всему, никак не связанными». Очевидно, что многое было поставлено на карту: никто не стал бы прилагать фантастические усилия, пытаясь сбить с толку Гидиона Дерби, руководствуясь тривиальными соображениями. И как странно, что Казимир Вульдфаш, за которым Хетцель проследил до Твиссельбейна на Тамаре по поручению мадам Икс, играл виднейшую роль в спектакле с участием компании «Истагам» и Гидиона Дерби! Совпадение? Хетцель с сомнением покачал головой. В воздухе безошибочно угадывался неприятный запашок опасности — тех, кто замышлял и осуществлял такие изощренные планы, нисколько не смутила бы необходимость ликвидировать пару людей, способных чинить препятствия. Скорее всего, именно эти комбинаторы уже ликвидировали лисса, олефракта и пару гомазов-юбайхов. Следовало удвоить бдительность, причем Джаника подвергалась не меньшей опасности.

Ночью Хетцеля разбудило приглушенное подвывание энерготрансформатора. Подойдя к окну, он выглянул в темноту. В небе, тускло поблескивая в лучах заходящей зеленой луны, проплыло очертание удаляющегося аэромобиля. «Странно! — подумал Хетцель. — В высшей степени подозрительно!»

Хетцель и Джаника завтракали на террасе, озаренной тусклым утренним светом. Джаника выглядела бледной и задумчивой, и Хетцель заинтересовался причиной ее молчаливо-угрюмого настроения. «Вы хорошо выспались? — спросил он. — Возникает впечатление, что вас что-то беспокоит».

«Я не хочу возвращаться в Собачью слободу и стоять за прилавком в туристическом агентстве».

«Нам придется вернуться, — возразил Хетцель. — Но вы не обязаны снова работать в агентстве».

«Я подписала полугодовой договор. Если я теперь уволюсь, я потеряю половину того, что мне причитается».

Хетцель прихлебывал чай: «Если вам так не нравится Собачья слобода, куда вы подадитесь?»

«Не знаю».

«На Варсилью?»

«Ну… рано или поздно. Но не сразу. Еще не знаю, чего я хочу. Наверное, у меня просто испортилось настроение».

Хетцель задумался: «Висфер Быррис мог бы позволить вам расторгнуть договор».

«Не думаю. Он высказал по этому поводу несколько шутливых замечаний, но в них на самом деле не было ничего забавного. Может быть, впрочем, я все равно уволюсь».

«Возможно, висфер Быррис окажется уступчивее, чем вы ожидаете. В конце концов, он не хочет, чтобы туристов обслуживала угрюмая апатичная особа. Кроме того… но зачем упреждать события?»

Джаника взяла Хетцеля за руку и пожала ее: «Я уже чувствую себя веселее».

Хетцель рассчитался с гостиницей. Джаника попыталась было заплатить половину выставленной в счете суммы, но Хетцель наотрез отказался от ее предложения, сославшись на щедрость своего клиента, сэра Айвона Просеканта. Они вышли на посадочную площадку и взобрались в «Заоблачного стрекозла».

«Прощай, Черная скала!» — сказал Хетцель. Взглянув на спутницу, он спросил: «Почему у вас так вытянулось лицо?»

«Не люблю прощаться».

«Сентиментальностью вы не уступаете Гидиону Дерби», — заметил Хетцель. Он поднял машину в воздух: «Теперь назад в Аксистиль, но сначала навестим цитадель кзыков. Если нам повезет, может быть, мы заметим какие-нибудь признаки деятельности компании „Истагам“».

Перспектива задержки не вызвала у Джаники энтузиазма: «С воздуха мы почти ничего не увидим, а если приземлимся, нас тут же отправят на тот свет».

«Мы не будем рисковать — тем более, что в Трискелионе, скорее всего, все выяснится».

«Неужели? Что вы рассчитываете найти в Трискелионе?»

«Повестку дня, расписание — как бы это ни называлось — заседания триархов. Я хотел бы знать, как давно триархи знали о предстоящем визите юбайхов».

«По-моему, это не так уж важно».

«В этом вы ошибаетесь. Насколько я понимаю, это решающий фактор, от которого зависит исход расследования». Хетцель изучил навигационную карту: «Мы пролетим на север над территорией юбайхов, перевалим через горы Шимкиш и спустимся к этой равнине… как она называется? Степь Длинных Костей?»

«Тысячу лет тому назад там случилась великая битва. Юбайхи, кзыки и акцжи дрались с кланом Хиссау. Это была не „война любви“, а „война ненависти“, потому что хиссау — изгои и кочевники, они поджидают и ловят детенышей других кланов, когда те пытаются добраться до родных цитаделей оттуда, где родились… Если вылупление из трупа можно назвать „рождением“».

«Как детеныши находят дорогу домой?»

«Телепатически. По пути выживает только примерно треть».

«Суровый отбор! — заметил Хетцель. — Гомазы вообще создают впечатление чрезмерно суровых, даже жестоких существ, по меньшей мере на человеческий взгляд».

«Потому что мы не сплочены телепатически в единый, действующий заодно организм».

«Верно. Надо полагать, они тоже считают нас странными и жестокими существами, исходя из столь же нерациональных соображений… А вот опять замок юбайхов — там, на западе».

Джаника взглянула туда в бинокль: «Войска покидают цитадель и куда-то маршируют — наверное, отправились воевать с кзыками. Или с кайкашами, или с акцжами».

Цитадель юбайхов исчезла за кормой — впереди, как черные зубчатые осколки на беспорядочном фоне бледно-зеленого и коричневого бархата, вздымались горы Шимкиш. Дальше начиналась мутная серо-голубая пелена равнины — степь Длинных Костей, постепенно расширявшаяся, заполняя половину горизонта… Внимание Хетцеля привлек звук двигателей. Гравитационные отражатели, обычно практически бесшумные, верещали на почти неразличимом, почти ультразвуковом уровне, но этот пульсирующий звук постепенно снижался, превращаясь в неприятное завывание. Хетцель в испуге уставился на индикатор заряда аккумуляторов.

Джаника заметила выражение на его лице: «Что случилось?»

«Кончилась энергия. Аккумуляторы разрядились».

«Но индикатор показывает, что осталась половина заряда!»

«Либо индикатор неисправен, либо кто-то отсоединил его от датчиков и разрядил батареи. Так или иначе, придется приземлиться».

«Но мы посреди пустыни!»

«У нас есть радио… — Хетцель повертел ручку передатчика. — Нет, радио тоже не работает».

«Но как это может быть? Эти машины тщательно инспектируются и обслуживаются!»

Хетцель вспомнил аэромобиль, покидавший гостиницу ночью: «Кто-то решил, что мы зажились на этом свете. И оставил нам заряд, достаточный только для того, чтобы мы отлетели от Черной скалы подальше».

Машина опустилась на изборожденный ветрами щебень степи Длинных Костей. Хетцель и его спутница молча сидели. Хетцель изучал карту: «Мы примерно здесь. Замок юбайхов в шестидесяти километрах, за горами. До цитадели кзыков девяносто километров на северо-запад. Судя по всему, нам лучше всего попробовать добраться до аэробусной остановки юбайхов по ту сторону гор. Подниматься в горы будет тяжело, но там мы найдем воду. В степи воды нет».

Джаника пожевала губу: «А радио нельзя починить?»

Хетцель вынул модуль радиосвязи. Одного взгляда на сломанные платы оказалось достаточно: «Безнадежно! Если хотите, оставайтесь в машине, пока я схожу за помощью. Для вас так будет проще».

«Я предпочла бы пойти с вами».

«Я тоже предпочел бы, чтобы вы пошли со мной, — нахмурившись, Хетцель разглядывал карту. — Если бы от Черной скалы мы полетели на юг, обратно в сторону Аксистиля, нам пришлось бы приземлиться посреди болота Большой Кыш-Кыч, без каких-либо шансов на спасение».

«Здесь у нас тоже мало шансов на спасение».

«Шестьдесят километров — не так уж много, два или три дня пути, в зависимости от рельефа местности. Какие дикие звери тут водятся?»

Джаника подняла глаза к небу: «В горах живут горгульи. Они охотятся на детенышей гомазов, но, проголодавшись, могут напасть на кого угодно. По ночам вылезают из берлог лалуу. Вчера вечером вы слышали, как они ухали. Кроме того, здесь водятся икссены — белые лисы Маза. Они слепые, но рыщут группами по две или три особи. Кошмарные твари — они ловят детенышей гомазов и выращивают их, как своих щенков. Иногда на равнине видят голого гомаза, бегущего на четвереньках — он служит „глазами“ стайки икссенов, пока те не решают, что настало время разорвать его в клочья. А если нас найдут гомазы, нас могут объявить законной добычей и убьют».

Хетцель порылся в нескольких багажных отделениях аэромобиля в надежде найти запасной аккумулятор, но ничего не нашел. Спустившись на землю, он посмотрел по сторонам. Всюду простиралась каменистая пустыня. Еще раз сверившись с картой, он указал на горы: «Прямо под этим раздвоенным пиком есть перевал. Оттуда должен быть виден хребет, от которого до замка юбайхов уже всего несколько километров. Мы не заблудимся. Если повезет — то есть, если нас не убьют — мы могли бы пройти шестьдесят километров за два дня. У меня два карманных лучемета, нож и десяток гранат. Вероятность нашего выживания достаточно велика. Я возьму с собой автомат-переводчик, на тот случай, если повстречаются гомазы. Задерживаться нет смысла, пора идти. Если у вас есть пара запасная пара обуви, возьмите ее — и плащ тоже».

«Я готова».

Они направились на юг по степи, местами покрытой губчатым дерном черного лишайника, оставляя заметные следы и с каждым шагом поднимая облачка темной пыли.

«Если икссены почуют наши следы, они за нами увяжутся. Говорят, они чувствуют остаточное тепло даже через несколько дней».

Хетцель взял ее за руку — она сжала его пальцы: «Уверен, что мы вернемся в Аксистиль, целые и невредимые. Представьте себе, как удивились бы ваши родственники на Варсилье, увидев вас бредущей по степи Длинных Костей в компании какого-то бродяги».

«По-моему, мне еще не суждено умереть… Кто мог проделать с нами такую злую шутку?»

«У вас нет никаких предположений?»

«Нет. Гидион Дерби? Вряд ли. Юбайхи? Им никогда бы не пришла в голову такая затея. Кроме того, они ничего не смыслят в конструкции аэромобилей».

«Как насчет висфера Бырриса?»

Джаника растерянно раскрыла рот: «Почему бы он хотел, чтобы мы погибли? Из-за меня?»

«Возможно».

«В это трудно поверить. Не забывайте, что аэромобиль принадлежит туристическому агентству, то есть висферу Быррису, а он ненавидит расставаться с каждым СЕРСом».

«В свое время все выяснится. А пока что, если вы заметите что-нибудь съедобное, будьте добры сообщить об этом».

«Я плохо разбираюсь в таких вещах. Говорят, здесь почти все ядовито».

«Мы можем идти натощак пару дней — даже три или четыре дня, если потребуется».

Джаника ничего не ответила. Они продолжали идти молча. Хетцель решил, что о любых остаточных подозрениях по поводу странных совпадений в истории его спутницы можно было забыть — она вряд ли стала бы подвергать себя такой серьезной опасности. С другой стороны, даже если она была сообщницей Бырриса, тот вполне мог избавиться и от Хетцеля, и от нее в придачу.

Солнце поднималось к зениту; мало-помалу, незаметными приращениями, горные пики и хребты Шимкиша закрывали все большую часть небосклона. Тем временем местность становилась все более труднопроходимой: выщербленная галька, темный песок и поля черного лишайника сменились пологими склонами, поросшими колючим кустарником и черной восковой травой; начинали попадаться скальные обнажения предгорий.

Поднимаясь три часа, они достигли перевала — там они присели отдохнуть, глядя туда, откуда пришли. Джаника прислонилась к Хетцелю; тот обнял ее за плечи: «Вы устали?»

«Я решила об этом не думать».

«Очень разумно с вашей стороны. Мы уже проделали далекий путь». Хетцель взял бинокль и стал разглядывать простиравшуюся на север степь: «Отсюда уже не видно нашу машину».

Джаника указала куда-то вдаль: «Посмотрите туда. Там что-то движется — не могу разобрать, что именно».

«Гомазы. Маршируют колонной, за ними четыре фургона. Они приближаются, но идут скорее на запад».

«Это, наверное, кзыки. Патрулируют — или, может быть, решили напасть на юбайхов или на какой-нибудь клан, обосновавшийся к западу от юбайхов. Даже не помню, как все эти кланы называются. Сколько гомазов в этой колонне?»

«Целая толпа — отсюда не сосчитаешь. Несколько сот, надо полагать. Лучше держаться от них подальше».

Некоторое время идти было легко — перевалив через хребет, они пересекли узкое плоскогорье. Впереди вздымался основной массив Шимкиша, и посреди него — раздвоенный пик-ориентир.

Они напились воды из родника и побрели дальше, теперь уже гораздо чаще останавливаясь передохнуть.

«Спускаться будет легче, — заверил спутницу Хетцель, — и мы будем продвигаться гораздо быстрее».

«Если сможем забраться на хребет. Я начинаю беспокоиться по поводу каждых следующих десяти шагов».

«Нужно идти, а то затекут мышцы. Так же, как вы, я не привык лазить по горам».

Солнце плыло по небу. За два часа до заката Хетцель и Джаника с трудом выбрались из сплошь заросшей какой-то лозой ложбины на горный луг, орошаемый небольшим ручьем. Пыхтя и потея, исцарапанные, искусанные жалящими насекомыми и кровососами, они с облегчением опустились на большой плоский камень. Луг был выстлан сплошным ковром маленьких растений с листьями в форме сердечек. В сотне метров к востоку начинался смешанный лес; Хетцель не мог распознать большинство деревьев, но тут попадались красные деревья с темно-багровыми стволами и комковатой черной листвой, пурпурные древовидные папоротники и густые заросли гигантских тростников-галанталов. Метрах в семистах к западу темнела еще более плотная чаща красных деревьев. В воздухе ощущался резковатый запах — ветерок доносил отдающую мускусом настойчивую вонь, напоминавшую Хетцелю об органическом разложении, хотя поблизости не было заметно никакой дохлятины.

Поднимаясь по горному склону, они время от времени замечали диких животных: прыгучих черных зверьков, похожих на маленьких куниц, словно состоявших только из глаз, меха и клыков, длинное приземистое существо, которое Хетцель мысленно прозвал «безголовым броненосцем», белесых грызунов, передвигавшихся скачками наподобие кузнечиков — их маленькие головы неприятно напоминали гребенчатые белые черепа гомазов. Апатичная семиметровая рептилия наблюдала за ними, пока они проходили мимо, наклонив голову набок с насмешливо-ироническим выражением, создававшим впечатление какой-то мыслительной деятельности. В заросшей ложбине они спугнули стайку летучих змеек — эти хрупкие бледные создания скользили по воздуху на продолговатых боковых выростах-оборках. Икссены и детеныши гомазов не встречались, и неудобство путникам причиняли только шиповатые растения и кусачие насекомые. Через некоторое время Хетцель обнаружил, однако, что в воздухе над ними парила дюжина беспокойных теней с квадратными крыльями и головами, почти вертикально свисавшими на длинных мускулистых шеях — горгульи. Ныряя с края высокого утеса, они летали кругами метрах в тридцати над восточным лесом. «В высшей степени неприятные твари!» — подумал Хетцель. Он не преминул заметить, что кружение горгулий постепенно приближалось к лугу, поросшему листочками-сердечками.

Вскоре Хетцеля насторожил странный свиристящий звук, то понижавшийся, то повышавшийся, то щекотавший уши, то становившийся едва различимым — изменения этого звука в какой-то мере повторялись, как сложные вариации на заданную тему, не поддававшуюся определению. Тем не менее, Хетцель сразу понял, о какой опасности предупреждал этот переливчатый свист.

«Гомазы! — прошептала Джаника. — Они идут сюда!»

Хетцель вскочил и стал оглядываться по сторонам в поисках укрытия. Можно было спрятаться в ложбине, откуда они только что поднялись, но более привлекательным выглядел зубчатый выступ скалы, находившийся всего лишь в нескольких шагах с северной стороны луга — маленький утес осыпающегося базальта, увенчанный роскошной шапкой молодой поросли чугунных деревьев. Взяв Джанику за руку, Хетцель взобрался вместе с ней на этот утес, после чего они сразу бросились плашмя на камни, спрятавшись под мясистыми черными листьями.

В то же мгновение гомазы выступили из восточного леса — колонна по четыре бойца в ряд, марширующая колченогим гусиным шагом. Гомазы остановились на крутом восточном берегу ручья; улюлюкающий щебет их песни затих, но словно продолжался за пределами слухового восприятия. Гомазы разошлись, как по команде, спустились к ручью и встали по колено в журчащей холодной воде.

Джаника прошептала Хетцелю на ухо: «Это юбайхи — боевой отряд».

Глядя вниз, Хетцель изучал внешность гомазов: «Как вы распознали юбайхов?»

«По форме шлемов. Смотрите! Один стоит поодаль от всех. Разве это не тот вождь, который недавно вернулся из Аксистиля?»

«Не знаю. Для меня они все на одно лицо».

«Тот самый! На нем все еще чугунный воротник, и он носит за спиной кованый чугунный меч».

Гомазы выбрались из ручья и снова построились в колонну, но не двигались с места. Сверху кружились горгульи, низко опустив головы на длинных шеях.

Хетцель указал пальцем на чащу красных деревьев с западного края горного луга: «Там тоже горгульи!»

Из леса появился второй отряд гомазов, поющих свой собственный подвывающий, чирикающий полифонический гимн; за ними следовал поезд из четырех фургонов. «Кзыки! — прошептала Джаника. — Та самая банда, которую мы видели сегодня утром».

Кзыки маршировали, словно не замечая юбайхов. На краю ручья они рассеялись и, так же, как юбайхи, зашли по колено в воду. Юбайхи стояли строем, не шевелясь. Через некоторое время кзыки взобрались на западный берег ручья, тоже построились и тоже застыли, суровые и бестрепетные.

Прошло три минуты, на протяжении которых, насколько мог видеть Хетцель, ни юбайхи, ни кзыки не шелохнулись. Затем из строя кзыков выступил воин. Он принялся прохаживаться то в одну, то в другую сторону вдоль западного берега ручья странной горделиво-вызывающей походкой, высоко поднимая ногу, согнутую в колене, вытягивая ее и опуская на землю с преувеличенной деликатностью.

От колонны юбайхов тоже отделился воин, который начал сходным образом прохаживаться вдоль восточного края овражка, промытого горным ручьем.

Вперед вышли еще три кзыка, занимавших по очереди причудливые позы, значение каковых не поддавалось человеческому пониманию. Три юбайха исполнили такой же фантастический балет с другой стороны ручья. «Надо полагать, это какой-то военный ритуал», — прошептал Хетцель.

«Военный ритуал или любовный танец», — отозвалась Джаника.

Пока блестящее, как оловянная монета, солнце опускалось в темнеющем водянисто-зеленом небе, и ветер вздыхал в кронах кроваво-красных деревьев, воины-гомазы вызывающе вышагивали по обоим берегам горного потока, то и дело застывая в нелепых позах, покачиваясь из стороны в сторону, приседая, преувеличенно вздрагивая, как собака, собравшаяся встряхнуться, но тут же передумавшая. Они начали петь — сначала едва слышно, потом все громче, как оркестр сумасшедших флейт — мало-помалу звук становился все напряженнее, превращаясь в пульсирующее высокое завывание, от которого у Хетцеля побежали мурашки по коже. Джаника задрожала, зажмурилась и прижалась к Хетцелю.

Вибрирующая песня становилась все выше и почти полностью углубилась в ультразвуковой диапазон, после чего внезапно прервалась. Тишина словно потрескивала электрическими разрядами. Марширующие бойцы-танцоры беззвучно и быстро вернулись в строй.

Началась битва. Воины прыгали через ручей, часто стуча челюстями, и набрасывались на избранных противников. Все они делали ложные выпады, пригибались и отскакивали, уклоняясь от встречных ударов; каждый пытался ухватить соперника за шею жвалами, выступившими из впадин в челюстях.

Хетцель отвел глаза — зрелище одновременно ужасное и чудесное, полное страстной скорби и торжествующих стенаний, жгло ему мозг. Джаника продолжала лежать, зажмурившись и дрожа всем телом. Хетцель обнял ее, поцеловал — и в ужасе отшатнулся. Неужели его тоже увлекло бушующим телепатическим водоворотом? Он напряженно застыл, пытаясь оградить ум от приливов убийственной эротической лихорадки.

Начинали выявляться победители — те, кому удалось ухватить жвалами шею противника, чтобы перекусить нерв или впрыснуть какой-то гормон: побежденный боец внезапно подчинялся победителю, вживлявшему своих отпрысков в грудь жертвы, а затем поедавшему шишечку нароста под затылком обмякшего врага-партнера.

Битва закончилась; над горным лугом пронесся новый звук — наполовину стон, наполовину вздох. Перед началом столкновения кзыков было больше чем юбайхов; такое же соотношение численности сторон сохранилось и после боя, но теперь кзыки не проявляли никакого стремления нападать на выживших юбайхов, к числу которых относился — к удовлетворению Хетцеля — вождь, засвидетельствовавший убийства в Трискелионе. Над головой возбужденно кружили горгульи. Одна за одной, однако, они улетали прочь, хлопая крыльями, чтобы усесться на краю какого-нибудь утеса. «Когда они воюют из ненависти, — сказала Джаника, — никто из побежденных не выживает, а горгульи поедают трупы. Но теперь юбайхи и кзыки оставят часовых, чтобы те отгоняли стервятников, пока не вылупятся младенцы». Она с испугом взглянула на Хетцеля: «Что мы теперь будем делать? Как мы отсюда выберемся?»

«В конце концов, у меня есть лучемет, — отозвался Хетцель. — Придется провести здесь ночь, однако. Лучше места не найдешь, в любом случае».

Помолчав, Джаника украдкой бросила на спутника любопытствующий взгляд: «Ты меня поцеловал».

«Было дело».

«Но ты остановился».

«Я боялся поддаться телепатии гомазов. Мне это показалось унизительным. Теперь уже никакой телепатии нет, конечно», — Хетцель снова ее поцеловал.

«Я устала, я грязная и несчастная, — заметила Джаника. — Наверное, я выгляжу ужасно».

«Возникает впечатление, что наши взаимоотношения перестают носить официальный характер, — заявил Хетцель. — Что бы сказала твоя родня на Варсилье, если бы увидела тебя сейчас?»

«Не представляю себе… даже думать об этом не хочу…»