Хетцель прибыл на аэровокзал рано утром и обнаружил, что Джаника уже зарезервировала машину. «Это старый стандартный „Золотой луч“, — пояснила она. — Говорят, надежная модель».

«Ничего побыстрее нет? Нам предстоит далекий путь».

«У них есть новый „Заоблачный стрекозел“, но он обойдется дороже».

«Деньги ничего не значат! — заявил Хетцель. — Возьмем „Стрекозла“».

«Они хотят, чтобы плату внесли вперед — на тот случай, если мы разобьемся. Два дня аренды будут стоить двадцать СЕРСов, включая страхование и перезарядку аккумуляторов».

Хетцель уплатил по счету. Они взобрались в аэромобиль. Хетцель проверил исправность приборов управления и уровень энергии в аккумуляторах, после чего поднял машину в воздух: «Вас отпустили без проблем? Висфер Быррис не пытался чинить препятствия?»

«Особых проблем не было. Я сказала, что мне хотелось бы повидаться с подругой, остановившейся в гостинице Черноскального замка, и он мне поверил».

Аксистиль и его окрестности превратились в набор причудливых геометрических фигур на вздымающихся и опускающихся волнах холмов. Хетцель вызвал карту на навигационный экран и проложил курс на север. В ответ на вопросительный взгляд Джаники он сказал: «Я хотел бы изучить болото Большой Кыш-Кыч. Не знаю, что я там найду — по сути дела, еще не знаю, что я надеюсь найти. Но если меня там не будет, я никогда этого не узнаю, не так ли?»

«Вы — таинственный человек, а меня всевозможные тайны выводят из себя, — заявила Джаника. — Вот у меня, например, нет вообще никаких секретов».

Хетцель почесал в затылке, пытаясь представить себе, насколько можно было доверять этому замечанию. Сегодня девушка надела блузку с короткими рукавами из мягкой серой ткани с черной узорной прошивкой по краям, черные брюки и щегольские изящные сапожки — костюм, идеально подчеркивавший ее грациозную фигуру. Никаких украшений, кроме черной ленты, повязанной вокруг головы, она не носила. «Исключительно привлекательная молодая женщина! — думал Хетцель. — От нее веет свежестью и чистотой, а также очаровательной — и вызывающей подозрения — наивностью».

«Почему вы меня так пристально разглядываете? — поинтересовалась она. — У меня покраснел нос?»

«Меня поражает ваша самонадеянность. В конце концов, мы с вами практически не знакомы, а здесь, за пределами Ойкумены, незнакомцы, как правило — развратные убийцы, изверги-садисты или что-нибудь похуже».

Джаника рассмеялась — пожалуй, слегка напряженно: «В пределах Ойкумены или за ее пределами — какая разница?»

«Вам нечего бояться, — успокоил ее Хетцель. — Я настолько галантен, что это наносит ущерб моим собственным интересам, хотя только олефракт не заметил бы, насколько вы очаровательны. По меньшей мере, в вашей компании я не смогу соскучиться, пустившись в такое предприятие».

«А в какое именно предприятие вы пустились — то есть, мы пустились, раз уж я здесь?»

«Мы намерены доказать невиновность одного из ваших бывших любовников и таким образом спасти его от Прозрачной тюрьмы».

«Нет, это просто потрясающе! Начнем с того, что все мои „бывшие любовники“, как вы изволили выразиться, влачат самое бездеятельное обывательское существование на далеких планетах. Не могу себе представить, кого из них вы имеете в виду, и каким образом он умудрился влипнуть в такую неприятную историю».

«Я имею в виду, конкретно, Гидиона Дерби».

«Гидион Дерби?» — Джаника нахмурилась.

«Да. Светловолосый молодой человек, упрямый — даже, можно сказать, упорствующий в заблуждениях и кипящий переливающими через край эмоциями. Таким он остался и по сей день. Три месяца тому назад он мог производить совершенно иное впечатление».

«Я помню Гидиона Дерби, хотя наше знакомство носило… почти случайный характер. По меньшей мере, это было именно так с моей точки зрения».

Хетцель смотрел на расстилавшийся впереди пейзаж: саванну, сплошь покрытую зеленовато-черным дроком и разрозненными скоплениями костыльных деревьев. Далеко на востоке можно было заметить мерцание моря, пропадавшее в мрачноватой атмосферной пелене. Хетцель спросил: «Как вы повстречались с Гидионом Дерби?»

«Сначала объясните, — возразила Джаника, — что он натворил, и почему вы ведете себя так таинственно».

«Гидиона Дерби подозревают в убийстве двух триархов. Я не веду себя таинственно — я просто-напросто нахожусь в замешательстве и полон подозрений».

«Что вас приводит в замешательство? И кого вы в чем-то подозреваете? Меня? Я ничего плохого не сделала».

«Замешательство у меня вызывает компания „Истагам“ и окружающая ее завеса секретности. Надо полагать, в основе всей этой истории, как всегда, лежит стремление к наживе. Я подозрителен потому, что частным детективам платят за подозрительность, а я — частный детектив. Причем детектив самой высокой квалификации, услуги которого, естественно, обходятся очень дорого. Я подозреваю вас, потому что вы были связаны с Гидионом Дерби на Тамаре, а теперь оказались здесь, на Мазе».

«Это просто совпадение», — обронила Джаника.

«Возможно. Но почему он встретил вас на Тамаре?»

«Когда я улетела с Варсильи, мне хватило денег только на билет до Тамара. Неделю я работала на центральном рынке в Твиссельбейне, и еще неделю — в варьете, которое там называют „Бешеный карнавал“, потому что там хорошо платили. Мне приходилось танцевать и демонстрировать различные позы в почти обнаженном — а иногда и в полностью обнаженном виде. Пока мы репетировали, я познакомилась с Гидионом Дерби — он мне сказал, что работает на звездолете и страдает от одиночества».

«Так же, как все, кто работает в космосе».

«Я с ним встречалась несколько раз, после чего он стал… как бы это выразиться… вести себя так, словно я была его собственностью. Очевидно, он в меня влюбился, а у меня и так уже была куча неприятностей из-за одного из режиссеров варьете. Поэтому я перестала видеться с Гидионом Дерби. После того, как я отработала неделю в варьете, подруга познакомила меня с висфером Быррисом, а тот упомянул, что туристическому агентству на Мазе не хватает обходительной особы, принимающей посетителей. Я была только рада отделаться от „Бешеного карнавала“ и от режиссера Свинса. Висфер Быррис заставил меня подписать трудовой договор, действительный полгода, и дал мне билет до Маза. Так я здесь и очутилась».

«И вы никогда больше не видели Гидиона Дерби?»

«Я о нем почти забыла — пока вы не напомнили».

«Странно! Очень странно!» Теперь они летели над продолговатым морским заливом, отливавшим зеленоватым свинцовым блеском. «Как вы сказали? Сколько времени вы уже провели на Мазе?»

«Примерно три месяца».

«По договору, вам предстоит отработать в агентстве еще три месяца. И что вы будете делать дальше?»

«Еще не знаю. У меня накопится достаточно денег, чтобы улететь практически куда угодно. Я хотела бы повидать Землю».

«Земля может вас разочаровать. Это исключительно изощренный, полный тончайших условностей мир. Немногие инопланетяне чувствуют себя в своей тарелке на Древней Земле — если у них там нет никаких друзей».

Джаника свысока покосилась на собеседника: «А вы там будете?»

«Я не мог бы сказать, где я буду через неделю».

«Разве вам не хочется где-нибудь устроиться, осесть, прижиться?»

«Я подумывал об этом. Гидион Дерби пригласил меня собирать мушмулу в саду его отца».

Джаника презрительно хмыкнула: «Гидион Дерби. Вы из-за него прилетели на Маз?»

«Нет. Я прилетел, чтобы раздобыть сведения о компании „Истагам“. Но вполне возможно, что компания „Истагам“ и злоключения Гидиона как-то связаны».

«Может быть, мне следует заняться частными расследованиями, — заявила Джаника. — Возникает впечатление, что это интересное и приятное занятие. Частный детектив всегда останавливается в лучших отелях, встречается с самыми замечательными людьми — такими, как я — и где-то всегда есть сэр Айвон Просекант, который платит по счетам».

«Расследования не всегда так приятны, как вы себе представляете».

«А зачем мы летим к болоту Большой Кыш-Кыч? По поводу расследования компании „Истагам“? Или для того, чтобы спасти Гидиона Дерби?»

«Возможно и то, и другое. Кроме того, во всей этой истории участвует еще один исключительно любопытный персонаж, по имени Казимир Вульдфаш».

Имя Вульдфаша, судя по всему, ничего не говорило Джанике. Некоторое время они молча летели над раскидистым кряжем базальтовых гор — черные утесы торчали, как трухлявые пни, полупогруженные в красновато-коричневую подстилку осыпей. Джаника протянула руку: «Смотрите! Там цитадель висцтов». Девушка схватила бинокль: «Воины возвращаются с поля боя — очередная кампания закончилась. Надо полагать, осаждали замок Шимрод. А туристы опять остались с носом!» Она передала бинокль Хетцелю и показала, куда смотреть.

Белые лица-черепа подпрыгивали и мелькали, как буйки среди волн, под литыми чугунными шлемами с высокими гребнями; передники из черной кожи колыхались в такт движениям ног. За процессией катились шесть фургонов, запряженных десятиногими рептилиями и нагруженные предметами, которые Хетцель не смог опознать.

«Висцты — летуны, — пояснила Джаника. — В фургонах везут их крылья. Они забираются в горы, надевают крылья, прыгают с обрывов и кружат, поднимаясь на восходящих воздушных потоках. А потом, когда они замечают врагов — ну, не совсем врагов, но лучше слова не подыщешь — они ныряют вниз и атакуют».

«Любопытные существа».

«Вы знаете, как они размножаются?»

«Сэр Эстеван подарил мне брошюру. Кстати, от вас я тоже получил брошюру. Я знаю, что они — своего рода гермафродиты, и что они воюют, чтобы размножаться».

«Безотрадная у них жизнь, — заметила Джаника. — Они убивают из-за любви и умирают из-за любви, и все это в какой-то панике, в вечном истерическом возбуждении».

«С их точки зрения, вероятно, в человеческой жизни недостаточно любовных страстей и всепоглощающего влечения».

«Если уж на то пошло, всепоглощающего влечения я в самом деле еще не испытывала — ни к режиссеру Свинсу, ни к Гидиону Дерби, ни к висферу Быррису».

«Наберитесь терпения. Где-то, кто-то из двадцати восьми триллионов людей, населяющих Ойкумену, окажется тем самым рыцарем без страха и упрека в сияющих доспехах».

«К счастью, по меньшей мере половина этих людей — женщины. Что наполовину сокращает объем и продолжительность поисков». Джаника снова подняла бинокль: «Мне тоже не мешало бы взглянуть на болото. Вдруг там попадется какой-нибудь несчастный, убежавший от сварливой жены».

«Что-нибудь видно?» — поинтересовался Хетцель.

«Ничего. Даже гомазов нет — хотя даже в приступе последнего отчаяния я не стала бы рассматривать кандидатуру гомаза».

Они летели над холмистыми предгорьями — в ледниковых цирках изредка темнели небольшие круглые озера. Вдали, прямо по курсу, ленивыми изгибами и петлями разливалась река Дз, впадавшая в болото Большой Кыш-Кыч. Хетцель напряженно вглядывался в навигационную карту.

«Что вы пытаетесь найти?» — спросила Джаника.

«Остров примерно в восьми километрах от северного края топи — там контрабандист по имени Бангхарт бросил Гидиона Дерби. Кстати, вам никогда не приходилось слышать имя „Бангхарт“?»

«Насколько я помню, нет».

«Три острова соответствуют описанию Дерби. Один на востоке, — Хетцель указал его на карте, — другой в центре и третий — вот этот, на западе. Центральный остров ближе других к черному кружку на карте».

«Это цитадель древнего клана Канитце, полностью уничтоженного юбайхами двести лет тому назад. Там же была туристическая гостиница „Кыш-Кыч“, теперь закрытая».

«Мы скоро пролетим над восточным островом. Ищите тропу, ведущую к северному краю болота».

Хетцель несколько раз облетел по кругу этот остров — пригорок площадью не больше двадцати акров, увенчанный рощицей чугунных деревьев и сплошь заросший высоким трескучим тростником, известным под наименованием «галангал». Здесь не было подходящей площадки для разгрузки звездолета, и никакая тропа не вела от этого острова к северному берегу топи.

Центральный остров, несколько более обширный и плоский, находился в тридцати километрах к северу — здесь, на ровном лугу, были заметны отчетливые отметины и пролысины, оставленные, по всей видимости, неоднократно приземлявшимися звездолетами.

Хетцель остановил машину в воздухе над лугом: «Это было здесь». Он указал пальцем: «В ветвях того чугунного дерева Дерби провел ночь… А вот и тропа, ведущая к краю болота! Здесь начинается след, ведущий к разгадке злоключений Гидиона Дерби. Приземлимся?»

«Приземляться разрешено только на отведенных для этого участках, — заметила Джаника. — Таково правило, но оно не всегда соблюдается».

Хетцель взглянул на часы: «У нас осталось не так много времени, если мы хотим встретить юбайха на аэробусной остановке. Поэтому полетим дальше».

Джаника с изумлением взглянула на спутника: «Кого? Кого мы хотим встретить?»

«Юбайха, свидетеля убийств. Для того, чтобы установить личность убийцы, нужен свидетель. Очевидно, что его следует допросить».

«Что, если он назовет убийцей Гидиона Дерби?»

«Не думаю. Но я намерен задать ему несколько вопросов — независимо от того, как он ответит».

«В вас внезапно проснулась энергичная целеустремленность».

«Да, у меня бывает такое настроение».

Джаника смотрела вниз, на болото, от которого их отделяли всего лишь сто или полтораста метров: казавшееся бесконечным пространство черной липкой грязи, пестревшее разномастными пучками тростника, легочного лопуха и белоуса и блуждающими ручейками темной воды. Тропа отклонялась то в одну, то в другую сторону, соединяя зигзагами наклонные обнажения кварцита. «Если бы я знала, что именно вы ищете, я помогла бы вам искать», — напомнила девушка.

Хетцель протянул руку на север — туда, где виднелась серовато-коричневая полоска суши: «Ищите каменную ограду. Гидион Дерби выбрался к каменной ограде, в ней были ворота, и там его ждал сэр Эстеван Тристо. Только, скорее всего, это не был Эстеван Тристо. Скорее всего, это был Казимир Вульдфаш».

Джаника смотрела в бинокль: «Я вижу ограду и ворота. Не вижу, однако, ни сэра Эстевана Тристо, ни Казимира Вульф-шлака, или как его там… А теперь я вижу старый замок Канитце».

«Там, как я подозреваю, Гидион Дерби провел несколько достопамятных месяцев. Он рассказал мне о некоторых своих приключениях. Стул свалил его на пол, ударив разрядом электрического тока. Сэр Эстеван опорожнил ему на голову ночной горшок. В том же помещении он наблюдал за тем, как вы плясали нагишом на поверхности его обнаженного трепанацией мозга».

«В одном вы можете быть совершенно уверены, — заявила Джаника. — Я никогда не плясала нагишом на мозгах Гидиона Дерби, даже если ваши слова следует понимать буквально».

«Не сомневаюсь. Ваше выступление, очевидно, засняли в варьете „Бешеный карнавал“ на Тамаре и приспособили монтаж этих кадров к обстоятельствам, в которых содержали Дерби. Дерьмо опрокинул ему на голову Казимир Вульдфаш, так как сэр Эстеван решительно отрицает возможность такого поступка с его стороны. В общем и в целом, молодому человеку пришлось пережить ряд изобретательных и пренеприятнейших потрясений».

«Если Дерби не сумасшедший — у меня возникло такое подозрение, когда я от него ушла».

Они приближались к циклопической массе руин цитадели Канитце. Крыша над огромным центральным донжоном давно провалилась, семь периферийных башен обрушились — от них остались только неровные основания, окруженные обломками. Крайняя западная башня комплекса, однако, была перестроена заново и снабжена новой крышей — очевидно, там находилась закрытая туристическая гостиница.

Машина Хетцеля тихо дрейфовала над руинами, пока он разглядывал цитадель в бинокль. Он смотрел в бинокль так долго и так напряженно, что Джаника наконец не выдержала и спросила: «Что вы видите?»

«Ничего особенного», — отозвался Хетцель. Положив бинокль в нишу под пультом управления, он продолжал смотреть вниз, на развалины замка. В тени центрального донжона он заметил штабель ящиков, защищенный от непогоды чехлом из прозрачной пленки. Над цитаделью, подобно дрожащему горячему воздуху, поднималась эманация опасности.

«Не смею приземлиться, — пробормотал Хетцель. — По сути дела, мне хочется улететь отсюда как можно скорее, пока кто-нибудь или что-нибудь нас не уничтожит». Он привел аэромобиль в движение, и они заскользили по воздуху в западном направлении.

Обернувшись, Джаника провожала взглядом расплывавшиеся в водянистой перспективе руины: «Я ожидала, что наша экскурсия будет носить более безмятежный характер».

«Возможно, мне не следовало брать вас с собой».

«Я не жалуюсь… Постольку, поскольку мне удастся выпутаться из этой истории в целости и сохранности».

Замок вымерших канитце превратился в темное пятнышко и растворился в сумрачном горизонте.

«Надеюсь, что остаток пути обойдется без нежелательных волнений, — подбодрил спутницу Хетцель. — Меня заверили в том, что на остановке аэробуса под цитаделью юбайхов нам не будет угрожать опасность».

«Патруль олефрактов или лиссов может подумать, что вы пытаетесь продать гомазам оружие, и нас убьют».

«У меня с собой автомат-переводчик сэра Эстевана. Если потребуется, я смогу объяснить наше присутствие».

«Только не лиссам. Они верят только тому, что видят своими глазами, и во всем подозревают подвох».

«Что ж… будем надеяться, что мы не попадемся им на глаза».

«Будем надеяться».

Небольшое сооружение аэробусной остановки находилось на каменистой равнине рядом с круглой оранжевой посадочной площадкой стометрового диаметра, размеченной ярко-белым перекрестием. Над северным горизонтом маячили тени гор; на западе и на востоке равнина сливалась с мутной дымкой горизонта. На юге, в трех километрах от остановки, громоздилась цитадель юбайхов — подобный руинам канитце каменный массив внушающих почтение пропорций. Центральный донжон окружали парапеты; над его приземистой крышей, выложенной черепицей мрачноватого темнобордового оттенка, возвышалась еще метров на сто внутренняя башня. Донжон обороняли семь барбаканов, повыше и потоньше тех, что некогда защищали цитадель канитце; каждый из них соединялся с парапетом донжона мощной аркой контрфорса. Плац под цитаделью рябил непрерывным суматошным движением — гомазы и детеныши гомазов занимались учениями и муштрой. По восточной и западной дорогам к замку подъезжали фургоны, доверху нагруженные, насколько мог понять Хетцель, каким-то провиантом. В воздухе вокруг башен парили, размахивая крыльями, едва заметные на таком расстоянии фигуры. Они спускались по спирали все ниже и ниже, после чего внезапно складывали крылья и ныряли, вращаясь вокруг продольной оси, и расправляли крылья только у самой земли; некоторые, прилагая яростные усилия, снова набирали высоту и опять начинали кружить, как коршуны.

Хетцель опустил аэромобиль на щебень рядом с остановкой: «Придется подождать еще примерно полчаса, если аэробус летит по расписанию».

Прошло полчаса. В небе появился аэробус — эллипсоидный пассажирский салон на четырех гондолах гравитационных отражателей. Транспорт опустился точно в центре оранжевой площадки. Сдвинулся в сторону люк салона; выдвинулись ступени телескопического трапа — по нему спустилась только одна фигура. Аэробус подождал немного, подобно отдыхающему гигантскому насекомому, после чего взлетел наискось в южном направлении. Тем временем Хетцель уже приблизился к юбайху с автоматом-переводчиком в руке.

Гомаз задержался, чтобы оценить ситуацию; его усобородки ощетинились, но сохранили нейтральную окраску. На нем был ребристый чугунный воротник, по-видимому свидетельствовавший о статусе; в кожаных ножнах на сбруе за его спиной торчала рукоятка меча из кованого чугуна. Хетцель остановился в трех метрах от воина — подходить ближе он не смел.

Усобородки юбайха оставались бледно-белыми, но покрылись сеткой пульсирующих зеленоватых прожилок, означавших спокойную неприязнь.

Хетцель включил автомат-переводчик и приложил его ко рту: «Вы только что вернулись из Аксистиля». Устройство воспроизвело набор шипящих, свистящих и писклявых шумов, переходивших в неразличимый ухом ультразвук и возвращавшихся в слышимый диапазон.

Юбайх стоял, не шевелясь; белая кость его лица не передавала никакого выражения, глаза мерцали, как огромные черные жемчужины. Хетцель подумал, что гомаз, скорее всего, телепатически консультировался с родичами в замке.

Юбайх принялся шипеть, щелкать, пищать; автомат распечатал на ленте слова: «Я посетил Аксистиль».

«Что вы там делали?»

«Я не предоставляю информацию».

Хетцель раздраженно поморщился: «Я прилетел издалека, чтобы поговорить с тобой, благородным и знаменитым воином-юбайхом».

Автомат явно не сумел точно передать смысл обращения Хетцеля, так как юбайх прошипел нечто, переведенное на ленте красными буквами как «Гнев!» Юбайх продолжал: «Мой ранг высок, более чем высок: я — вождь. Ты пришел, чтобы злословить меня под стенами моего замка?»

«Ни в коем случае! — поспешно заверил его Хетцель. — Возникло недоразумение. Я пришел, чтобы проявить уважение и получить некоторые сведения».

«Я не предоставляю информацию».

«Я выражу благодарность, предложив в дар металлический инструмент».

«Сделки с тобой и со всеми ойкуменическими тварями бесполезны». Автомат принялся печатать слова с такой скоростью, что Хетцель не успевал их читать: «Гомазам нанесли поражение металлом и энергией, но не отвагой. Люди, олефракты и лиссы прячут свою слабость в металлических коробках и посылают механизмы воевать вместо себя. Гомазы — бесстрашные бойцы, а юбайхи верховодят. Не раз юбайхи наносили поражение кзыкам, с которыми заключают сделки ойкуменические твари. Люди — обманщики. Юбайхи требуют равного доступа к тайнам металла и энергии. Так как нам отказывают в этом доступе, кзыкам придется подвергнуться лишениям „сопернической“ войны третьего класса, что нанесет ущерб последствиям бесчисленных веков любви, войны и взаимного уважения. Лиссы и олефракты — неисправимые трусы. Люди — трусы, предатели и торговцы ложью. Кзыки никогда не извлекут выгоду из своего непристойного предательства. Детенышей и подростков необходимо испытывать и муштровать. Кзыки превратятся в расу больных чудовищ, лишенных жизненной силы, недостойных любви, но юбайхи уничтожат их клан. Мы тоже стремимся узнать тайны металла и энергии, но никогда не унизимся до того, чтобы о чем-нибудь вас просить».

Свист и шипение внезапно прекратились. Хетцель произнес фразу, которая, как он надеялся, должна была произвести успокоительное действие: «Триархия стремится восстановить справедливость в отношении благородного клана юбайхов».

Усобородки гомаза покрылись ярко-зелеными пятнышками. Хетцель наблюдал за этим превращением, как завороженный. Юбайх снова стал свистеть и щебетать, автомат-переводчик распечатал еще один поток слов: «Твое замечание бессмысленно. Гомазы обезоружены прочностью металла и жгучими укусами энергии. Иначе мы обрушили бы на врагов всю мощь войны третьей категории. Триархия — монумент малодушию. Посмеют ли триархи драться с кем-нибудь из нас? Нет! Они сидят и дрожат от страха».

«Триархи были убиты прежде, чем успели вас выслушать. Два твоих родича тоже убиты».

Юбайх не проронил ни свиста.

Хетцель сказал: «Убийца нанес ущерб всем и вам, и нам. Вернешься ли ты в Аксистиль, поможешь ли задержать преступника?»

«Я никогда не вернусь в Аксистиль. Превосходно, что триархов прикончили. Гомазы — притесненный, угнетенный народ. Наше нынешнее положение — трагедия. Пусть ойкуменические твари научат тайнам металла и энергии всех гомазов, а не только кзыков — тогда мы все объединимся и нанесем поражение общему врагу. Уходи! Ты оскверняешь окрестности гнезда непревзойденного клана юбайхов. Если бы я не боялся твоего оружия, я стер бы тебя в порошок». Абориген повернулся и промаршировал прочь.

«До чего упрямая раса, гомазы!» — подумал Хетцель, возвращаясь к аэромобилю.

Джаника спросила: «Так что же, кто убил триархов?»

«Он ничего не сказал — кроме того, что он одобряет убийства». Хетцель поднял машину в воздух.

«Куда теперь?»

«Где находится территория кзыков?»

«Примерно в ста пятидесяти километрах к северу. За нагорьем Шимкиш — его видно над горизонтом».

Хетцель изучил карту и оценил положение солнца, уже наполовину спустившегося по западному небосклону, после чего повернул машину в сторону «Черноскальной» гостиницы.

Джаника облегченно откинулась на спинку сиденья: «Зачем вам понадобились кзыки?»

Хетцель передал ей ленту, распечатанную автоматом: «В какой-то мере вся эта история — последствие сделки гомазов с нечистыми на руку людьми».

Джаника прочла перевод: «Похоже на то, что он отправился в Аксистиль, чтобы заявить протест против особо благоприятного режима торговли с кзыками».

«Чем, спрашивается, кзыки заслужили такую поблажку?»

«Не знаю».

«Я тоже не знаю. Но здесь может быть замешан „Истагам“».