Глава 4

Само собой, что мы при всем желании не могли добраться до Дырявой скалы на следующее утро. И потому что шли туда пешком, и потому что потратили много времени на погребение Зейна Ринара, ведь среди нас не было ни одного полноценного могильщика. В повозке у охотников нашелся заступ, но работать им Баррелию мешала больная нога, а нам с Ойлой – отсутствие силенок. Вот мы и ковыряли по очереди заступом каменистую землю, прежде чем выкопали более-менее глубокую яму. Где и упокоили навек бедолагу Зейна, коему повезло лишь в том, что его было кому оплакивать. И еще в том, что его дочь легко отделалась, выйдя из этой передряги целой и невредимой.

Мне же после похорон всю дорогу до Дырявой скалы лезли в голову недетские мысли о бренности человеческой жизни. Как же легко смерть может разрушить наши планы, когда ты этого совсем не ждешь! Предполагал ли вчера Зейн, что завтрашний рассвет станет последним в его жизни? Может, и предполагал, ведь на войне о подобном задумываешься ежедневно. Но как бы то ни было, а надеялся он явно на лучшее и не планировал умирать здесь и сейчас.

Также, как не планировал умирать и я, хотя мне повторить судьбу Зейна было куда проще, даром что я прятался за спиной кригарийца.

Пройти мимо Дырявой скалы мы не могли. Ее было видно издалека, и она превосходила по величине все известные мне скалы с именами. Даже главный храм Громовержца в Тандерстаде – самое громадное сооружение в Оринлэнде, – выглядел бы на ее фоне довольно невзрачно.

Имя свое она тоже получила неспроста. Гребневидная вершина скалы напоминала лезвие исполинской секиры, где обдувающие ее столетиями ветры проделали отверстие размерами с крепостные ворота, если не больше.

Эта дыра, как и сама скала, тоже была заметна на большом расстоянии. Ветры и по сей день продолжали над ней работу, пронося сквозь нее тучи пыли. Которая, словно наждак, мало-помалу стачивала камни и окружала вершину кудряшками причудливых завихрений.

Мы достигли условного места не утром, а на исходе вечера, уже затемно. Но, несмотря на это, все равно не опоздали. У подножия скалы еще дымили костры и был разбит лагерь, где обосновалось, на глазок, человек шестьдесят или больше.

Это действительно были не легионеры. Подходя к лагерю, мы не заметили на них эфимских доспехов, а также составленных в пирамиды копий и красных щитов. Зато здесь хватало коней и стояли в ряд десять повозок. Вместе с повозкой Ринаров их стало бы на одну больше. Чего уже не случится, поскольку Ойла, забрав с собой лишь самое ценное, бросила ее рядом с отцовской могилой.

Увидевший нас издалека со скального выступа дозорный подал сигнал, и когда мы вошли в лагерь, нам навстречу вышли все его обитатели. Само собой, с оружием в руках, пусть даже мы не походили на сколько-нибудь серьезную угрозу. Но полковник Шемниц и его новый отряд опасались не нас, а тех, кто мог нагрянуть следом за нами. И неважно, что подкрасться к их стоянке по голой каменистой равнине было затруднительно даже в темноте. Кто поручится, что мы – не вражеские соглядатаи, выдающие себя за беженцев или иных мирных путников?

Из обступивших нас полукругом людей я узнал лишь двоих: самого Ульбаха Шемница и – вот так неожиданность! – курсора Гириуса! А святошу-то каким поганым ветром сюда занесло?… Впрочем, после того, как южане погнали «Вентум» и в хвост, и в гриву, надо ли удивляться, что многих из нас разбросало по северу Промонтории? Да взять хотя бы меня и Баррелия – разве мы с ним должны были в итоге здесь очутиться?

Говоря начистоту, это Шемницу и Гириусу следовало удивиться при виде нас, а не наоборот. Что они и сделали, ибо мы оказались вовсе не теми гостями, которых они ждали.

– Глазам своим не верю! Да ведь это наш кригариец! Какими судьбами? – воскликнул сир Ульбах, выступая вперед из пестрой толпы наемников. Самым выдающимся из них был покрытый татуировками гигант, каких я на своем коротком веку еще не видывал, если не считать громорбов. Но громорбы не были людьми, а этот исполин, которому самый рослый из его собратьев едва доставал макушкой до плеча, являлся человеком. Правда, во мраке в этом было легко усомниться.

– Поверите ли вы, сир, если я скажу, что мы с Шоном просто мимо проходили? – задал ван Бьер полковнику встречный вопрос.

– Как знать, как знать… – покачал головой Шемниц. – Вообще-то, мы ждали другого человека, а вместо него прибыл ты. Бывают ли такие странные совпадения?

– Вы ждали моего отца, сир! – подала голос Ойла. – Но вчера утром по дороге сюда на нас напали южане, и он погиб. И я погибла бы вместе с ним, если бы сир ван Бьер не подоспел мне на подмогу. Поэтому вместо моего отца вам придется иметь дело со мной! Он обучил меня всему, что знал, и я такой же хороший следопыт, каким был он! Клянусь вам в этом, сир!

В толпе раздались смешки. Заявление Ойлы, чей возраст не внушал никому доверия, прозвучали чересчур уж дерзко. Кажется, даже на меня наемники посматривали с большим уважением, чем на эту сопливую выскочку.

Шемниц тоже хотел ей что-то ответить – и вряд ли ей понравился бы его ответ, – но его прервали.

– Кригариец?! Где кригариец? Покажите мне этого шукиного шына! Да дайте же пройти, жашранцы! – раздались из-за спин наемников громкие шепелявые выкрики. Толпа послушно расступилась, и рядом с полковником возник человек, который, видимо, и являлся главарем наемников Арродом Бурдюком.

Выглядел этот пузатенький седобородый тип не слишком боевито и на вид больше напоминал лавочника, чем солдата. До тех пор, пока не начинал двигаться, потому что все его движения были точными, энергичными и решительными. У них с ван Бьером определенно имелось много общего – кряжистый Баррелий тоже мог прикинуться увальнем, пока дело не доходило до драки. Разве что Аррод был лет на десять постарше и, верховодя столь грозным отрядом, вряд ли ныне сам участвовал в битвах.

Если бы ван Бьер не рассказал мне по дороге сюда, за что Бурдюк получил свое прозвище, я был бы удивлен носимому им на лице, странному украшению. А именно – деревянной затычке, торчащей из большой дыры в его левой щеке. Затычка была плоской и не мешала Арроду сжимать зубы, но каким образом она крепилась в ране и не выпадала, являлось для меня загадкой. Из-за нее же он и шепелявил, но с этим своим недостатком Бурдюк был готов мириться. А вот с дырявой щекой – уже нет, и я отлично его понимал. Без затычки он не смог бы нормально ни есть, ни пить, да и все женщины при его виде морщились бы от отвращения.

О происхождении этой раны монах мне тоже поведал. Бурдюк заработал ее в молодости, когда повздорил с Вездесущими, и те пытали его анварским жгуном – особой мазью, разъедающей человеческую плоть. К счастью для него, он выжил, но памятная отметина об этой ссоре осталась у Аррода навсегда. За что он и получил в дальнейшем свое прозвище – не слишком почтительное, но со временем обретшее известность среди наемников всего мира.

– Пивной Бочонок! – Аррод раскинул руки в стороны, как будто собираясь обнять Баррелия, но что-то его все-таки от этого удержало. – Я шлышал, ты учишь новобранцев у Малария Брашша, но не думал, что мне повежет ш тобой вштретитьшя… Ты что, шбежал иж легиона?

– Скорее, это легион сбежал от меня, – уточнил ван Бьер и вкратце поведал о том, что случилось вчерашней ночью. И о том, что случилось потом с Зейном Ринаром.

– Девчонка права, – закончил он свой рассказ. – Не знаю, что за дело вы намерены провернуть, и знать не хочу – не в моих привычках совать нос в чужие секреты. Но если вам нужен следопыт, дочь Ринара и впрямь может занять место своего покойного отца. Вдобавок она сама горит желанием вступить в ваш отряд. Я, конечно, не имею чести знать тебя и твоих людей, Аррод. Но, полагаю, полковник Шемниц приглядит за тем, чтобы с Ойлой ничего не случилось.

– Эй, что ты имеешь в виду, кригарийский ублюдок?! – пробасил великан. Все это время он не сводил с Баррелия злобного взора, чем здорово меня беспокоил. – Ты что, обозвал нас конченным сбродом, который насилует детей?!

– Я говорю лишь то, большой человек, о чем каждый из вас знает и без моей подсказки. Наемники вроде меня, тебя и всех нас – не самая лучшая компания для маленьких девочек, – ответил ван Бьер, не повышая тона и не переходя на ответную грубость. – Но офицер легиона – это другое дело. А тем более один из высших офицеров. Пока он с вами, я буду спокоен насчет Ойлы.

– А почему же ты не упомянул про служителя Громовержца? – вкрадчиво поинтересовался Гириус. – Неужели, по-твоему, эта юная особа не может мне доверять?

– Доверять вам или нет, святой сир, решать не мне, а Ойле, – уклонился от прямого ответа Баррелий. Впрочем, было и так нетрудно догадаться, что думал кригариец о заклинателе молний. – Однако я слишком хорошо знаю наемников. Поэтому скажу прямо: не будь здесь сира Ульбаха, ваше слово мало что для них значило бы.

– Вы – кригарийцы, продолжаете ненавидеть нас даже после того, как мы прекратили вас преследовать и простили вам все ваши заблуждения, – заметил курсор с укоризной. – С вашей стороны это несправедливо. Злопамятство не красит по-настоящему великих воинов, тебе не кажется?

– Громовержец свидетель: у меня давным-давно нет ненависти к его слугам, – ответствовал ван Бьер. – Но что бы вы хотели от меня, святой сир: наигранную почтительность к вам, то есть ложь, или честное, открытое равнодушие, то есть правду? Наверное, все-таки правду. Ведь она, а не ложь, угодна Громовержцу.

– Господь тебе судья, язычник, а не я. Лишь он один и больше никто, да святится в веках его имя, – развел руками Гириус, давая понять, что не желает вступать в этот спор и умолкает.

– Эй, и где же здесь великий воин? Вот он, что ли? – Гигант указал на монаха пальцем, а потом заявил во всеуслышание: – Ха! Берусь доказать, что это вранье! Я хочу драться с тобой, Пивной Бочонок! Прямо сейчас! Я убью тебя в честном поединке и по вашим законам сам стану кригарийцем! Я бросил тебе вызов, и ты не можешь на него не ответить!

– Твоя правда, большой человек – был у нас такой закон, – согласился монах. – Святой сир Гириус, конечно, сочтет его языческим, но мы чтили его, как и прочие наши законы. А вот насчет вызова ты заблуждаешься. Я могу принять его, а могу не принять. Все зависит от того, удачное ты выбрал для этого время или нет. Не обессудь, но сейчас тебе не повезло: мне некогда развлекать тебя и твоих братьев пляской с оружием.

– Ага, да ты, похоже, струсил! – осклабилось двуногое чудовище. – Все видели – кригариец меня испугался! Меня – Ярбора Трескучего, лучшего Жнеца Смерти по обе стороны Гиремейских гор! О да, я всегда говорил, что кригарийцы – шуты, а не воины…

– А ну угомонишь, Ярбор! Что это вдруг на тебя нашло? – обернувшись, прикрикнул Бурдюк на своего бойца, и тот с показной неохотой, но все же подчинился. – Руки чешутшя подратьшя – что ж, шкоро ты получишь такую вожможношть. И не одну. А пока, будь добр, умолкни и пожволь мне и ширу Ульбаху обшудить с Пивным Бочонком кой-какие дела.

– Дела? – переспросил Баррелий. – Что еще за дела?

– Те самые, которыми ты занимаешься уже не один десяток лет, – пояснил Шемниц. – Но сначала разреши полюбопытствовать о твоих дальнейших планах. Ты все еще состоишь в «Вентуме», не так ли? Или после того, что случилось, ты разорвал свой договор с Брассом?

– В том, что случилось, виноват не Брасс, а я, – сказал монах. – Если бы я не проспал срочное отступление, то по-прежнему находился бы в легионе. Поэтому я догоню его и принесу сиру Маларию свои извинения. Надеюсь, он их примет.

– О, не сомневаюсь, что примет, – заверил его полковник. – Но ты можешь извиниться перед ним иначе и с куда большей выгодой для себя. Что ты скажешь, если я предложу тебе отправиться с нами и помочь нам выполнить секретный приказ генерала Брасса?

– Хм… Как любопытно… – Баррелий озадаченно нахмурился. – Одного не пойму: если бы Брасс хотел, чтобы я пошел с вами, почему он не предложил мне это сам, когда я был в «Вентуме»?

– Ну возможно, у сира Малария были насчет тебя другие виды. Или он думал, что ты еще не оправился от ранения, – предположил Шемниц. – Но раз уж все обернулось так, а не иначе, да к тому же мы остались без следопыта…

– Я ведь сказала: я могу быть вашим следопытом! – перебила его Ойла. – Мы с отцом не раз охотились в здешних местах, и они мне знакомы.

– Погоди, девочка, не торопись, – попросил ее сир Ульбах. – Не перебивай взрослых, когда те разговаривают… Так вот, ван Бьер, какой у нас намечается расклад: мы остались без следопыта, но вместо него бог прислал нам его дочь и тебя. Как по мне, зоркий глаз маленькой охотницы и твой меч – достойная замена зоркому глазу и меткому луку бедолаги Зейна. К тому же не забывай, я действую по приказу генерала Брасса и вправе говорить с тобой от его имени. Вот я и говорю: мы призываем тебя пойти с нами и оказать нам поддержку. Потому что здесь от твоего меча будет гораздо больше проку, чем в отступающем «Вентуме».

– Вот зараза! Я так и знал, что мы потащим этот мешок кригарийского дерьма за собой! – пророкотал Ярбор Трескучий, но сейчас никто не обратил внимания на его недовольство.

– А что случилось с твоим следопытом, Бурдюк? – осведомился Пивной Бочонок у главаря наемников. – У тебя же в отряде наверняка есть следопыт, а то и не один.

– Вше верно – был у наш такой, – согласился Аррод. – Его жвали Шандир Оленьи Уши, но, к нешчастью, в пошледней штычке с южанами он лишился швоих легендарных ушей. И головы – тоже. Вот почему шир Шемниц приглашил на его мешто Жейна Ринара. Но и он, как видишь, до наш не доехал – прямо проклятье какое-то! Жато доехала эта пигалица. Которая, похоже, умеет только бахвалитьшя и набивать шебе цену, что бы ты там про нее ни говорил.

– А если я точно скажу тебе, какая завтра с утра будет погода, ты заберешь свои слова обратно? – спросила у него Ойла.

– Нет, не жаберу, – мотнул головой Бурдюк. – Но ешли твои шлова окажутшя правдой, я, так и быть, штану к тебе немножко добрее.

– Завтра с утра опустится густой туман, который рассеется лишь после обеда. И если ты хочешь отправиться в путь с рассветом, тебе лучше прямо сейчас показать мне, куда вы намерены отправиться. Потому что утром ты можешь ошибиться и ткнуть пальцем не туда, а я останусь среди вас единственная, кто будет видеть дальше собственного носа.

– Туман? Ш чего бы вдруг? Непохоже на то, чтобы холодало, – усомнился Аррод, поглядев на небо и поскребя затычку в щеке. – Шкорее, наоборот – теплеет.

– Помяни мое слово, – пообещала Ринар. – Могу побиться с тобой об заклад, хотя, мне не интересно спорить с тем, у кого нет шансов у меня выиграть.

– А ты оштра на яжычок, маленькая штерва. Гляди, не уколи им кого-нибудь шлишком больно, чтобы тебе не отрежали потом яжык под шамый корень, – Бурдюк погрозил ей пальцем. Но затем отмахнулся от нее и вновь обратился к ван Бьеру. – Ну так что ты ответишь, кригариец? Ты ш нами или нет?

– Зависит от того, во что вы меня втягиваете, – ответил ван Бьер. – Если это карательный поход, и ваша цель – жечь деревни, чтобы отрезать армию южан от поставок провианта, то я пас. В Промонтории меня уже зовут Кошмаром Фенуи. Не хотелось бы мне заработать здесь еще одну позорную кличку.

– До местных деревень нам нет никакого дела, – признался Шемниц. – Кроме одной – той, где окопались промонторцы, которых мы ищем. Они нужны нам, чтобы выведать у них, где они припрятали один крайне важный груз. Захватив который, мы переломим ход войны и обеспечим Эфиму победу над югом.

– И что это за груз? – спросил Баррелий. – Если не имеете права говорить о нем, так хотя бы намекните, что он собой представляет.

– Несколько осадных машин, – ответил полковник. – Довольно мощных и современных. Такие, что используют силу Громовержца, поэтому с нами идет святой сир Гириус. Южане везли эти машины на север, чтобы отбить у нас вейсарские города. Но после дождей, что в прошлом месяце лили три недели кряду, случилась распутица, и техника застряла где-то в горах. Нам поручено либо отвоевать ее, либо разрушить. Было бы замечательно, удайся нам первое. Но это маловероятно, учитывая, что южане отбросили нас к вейсарской границе. Так что придется уничтожить машины, как бы ни хотелось генералу Брассу заполучить их в качестве трофеев.

– Что ж, благодарю за разъяснение, сир, – кивнул монах. – Это хорошо – такая работа мне по душе! И я не ошибусь, если предположу, что за нее мне причитается отдельное вознаграждение?

– Не ошибешься, – подтвердил Шемниц. – В случае успеха ты получишь дополнительную награду в размере твоего нынешнего десятикратного жалованья. В случае же неудачи, если выживешь – в четыре раза меньше. Но так или иначе, в накладе не останешься, обещаю.

– Весьма щедро с вашей стороны, должен признать, – заметил кригариец. – И то, что люди Бурдюка, включая большого сердитого человека, сейчас не бранятся, меня радует. Значит, влезая в ваше дело, я никого не обделяю, и они тоже получат достойную оплату… Отлично, сир, по рукам! И все же, что вы скажете насчет Ойлы?

– Если дочь покойного Зейна будет нам полезна, я дам ей… ну скажем, половину от награды, какую обещал ее отцу, – ответил сир Ульбах. – Но если ее слова окажутся бахвальством, и от нее не будет пользы, она не получит ни цана. Или получит, но только уже из твоих денег.

– Я хочу не половину, а две трети папиных денег! – подала голос Ринар, которой не понравилось, что этот вопрос решался без ее участия. – И клянусь, что уже завтра начну их отрабатывать.

– Я выплачу тебе его награду целиком, если ты будешь не только предсказывать погоду и вести нас через лес, но и драться наравне с остальными, – ответил на это Шемниц. – Твой отец умел убивать южан, пусть он и проиграл им свою последнюю битву. А ты сможешь?

– Пока не знаю, – засомневалась Ойла, видимо, припомнив свой вчерашний неудачный боевой опыт, и ее глаза растерянно забегали. – Наверное… Время покажет.

– Вот видишь: поэтому мы и говорим пока о половине оплаты, – отрезал полковник. – Разве не справедливо?

– Справедливо, сир, – заключил вместо Ойлы ван Бьер и легонько толкнул ее локтем в плечо, намекая, чтобы она прекратила ерепениться. – Пусть она скажет вам спасибо за то, что вы ее не прогнали. Что же до меня, то я буду благодарен, если кто-нибудь укажет мне место, где я смогу поставить свою тележку и расстелить одеяло.

– Твое место – в круге для поединков! – пробасил Ярбор. – Выходи и докажи, что ты достоин называться кригарийцем! Или каждый в нашем отряде отныне будет называть тебя трусом!

– Ума не приложу, чем тебе насолили кригарийцы, большой сердитый человек, – покачал головой Баррелий. – Однако чую, просто попросить тебя не обращать на меня внимания не получится. Ну да ладно, надеюсь, вскорости ты насытишься кровью южан и моей уже не захочешь. Потому что мне от твоих придирок ни тепло, ни холодно – я сказал тебе все, что хотел, и не намерен повторяться…