Глава 26

Новых гостей, что явились в пещеру ближе к утру, оказалось всего двое. По крайней мере, я заметил лишь два силуэта, мелькнувшие на фоне выхода, уже различимого в предрассветных сумерках.

Я мог бы их и не заметить, поскольку в этот момент дремал, уронив голову на грудь. Но сидящий рядом со мной ван Бьер учуял врагов еще на подходе и толкнул меня в плечо. После чего зажал мне рот ладонью, опасаясь, как бы я спросонок не начал болтать, и указал на выход.

Прошмыгнув в пещеру, гости сразу прижались к стенам и стали неотличимы от них. То есть избрали тот же способ оставаться незаметными, как и мы, явно не желая преждевременно выдавать нам свое присутствие.

В их одинаково стремительных бесшумных движениях виделось что-то знакомое. А поскольку таких ловких типов в отряде было раз два и обчелся, я не усомнился, что по наши с ван Бьером души явились Гиш и Пек. И, возможно, кто-то еще. Но кроме них больше в пещеру никто не входил. Или из опасения уже отсюда не выйти, или братья верили, что у них хватит сил одолеть кригарийца вдвоем.

А, может, они рассчитывали на то, что Ширва разделалась с ним до их прихода? Хотя нет, вряд ли. Если бы она его убила, зачем ей отсиживаться в пещере? Тогда Кривоносая не пряталась бы, а дожидалась братьев снаружи с хорошими новостями. Однако из дыры, куда их привели оставленные «приманкой» кровавые метки, не доносилось ни звука. И они явно терялись в догадках, хорошо это или плохо.

Тишина – вот что настораживало Гиша и Пека. А также полная неизвестность. Но они были готовы рискнуть и проверить, куда запропастилась их сообщница.

До нас долетели скрип натягиваемой тетивы и чирканье кресала по кремню. Надо полагать, это один из братьев решил зажечь огонь, а второй держал лук наготове, прикрывая его.

И правда, вскоре пещеру озарило трепетание пламени. Вот только враги запалили не факел, а зажигательную стрелу. И очень хитро придумали! Потому что, выстрелив вглубь пещеры, они могли осветить ее, а сами продолжали держаться у выхода.

Горящая стрела пролетела мимо нашего выступа и стукнулась о стену шагах в десяти позади нас. Она могла умчаться и дальше, но, очевидно, лучник нарочно пустил ее так, чтобы она осветила участок пещеры, прилегающий к выходу. Свету от стрелы было, правда, немного. Но просидев в темноте всю ночь, я все равно зажмурился – столь ярким показался мне с непривычки этот огонь.

Наш выступ полностью скрывал нас от вражеских глаз даже при свете. Также, как Ширву, что по-прежнему валялась без сознания. Тем не менее наемники своего добились – теперь кригариец не мог напасть на них незаметно. Ван Бьер утратил свое единственное преимущество, но продолжал сидеть, спокойный и неподвижный, словно камень, за которым мы прятались. Тогда как я заерзал от страха, ведь теперь Гиш и Пек наверняка двинутся в нашу сторону. И каждый из них, держа наготове лук, уж точно не промахнется, когда увидит перед собой цель.

– Ну где ты шляешься, старая уродливая громадина? – пробубнил себе под нос Баррелий. – Заснул, что ли? Я же сказал: увидишь огонь – поднимай шум! В чем дело: огонь горит, а шума все еще нет!

Единственный, кто в округе подходил под это описание, был Рор, так что, видимо, к нему монах и обращался. И хоть громорб не мог этого слышать, тем не менее его ответ не заставил себя ждать.

Его протяжный рев донесся издалека – по всей видимости, из соседнего квартала. Но даже на таком расстоянии это звучало впечатляюще. Я верил, что Рор по-прежнему нам не враг, но от его рева мне захотелось еще сильнее вжаться в стену. И прикинуться камнем, лишь бы только он прошел мимо, не заметив меня. А каково было сейчас наемникам! Они-то понятия не имели, что громорб вовсе не собирается ни на кого нападать, а шум поднял лишь потому что кригариец его об этом попросил.

Рор не только разорался, но и, видимо, начал громить какие-то развалины – для пущего эффекта. Отчего казалось, будто разгневанное чудовище направляется прямиком сюда, круша все на своем пути. Забыв о кригарийце, Гиш и Пек тут же развернулись и нацелили луки на выход из пещеры. Еще неизвестно, здесь ван Бьер или нет, зато насчет громорба сомневаться не приходилось. И игнорировать эту опасность братья ни в коем случае не могли.

Следопыты обладали чутким слухом и наверняка расслышали бы, как Баррелий высунулся из-за выступа и натянул лук Ширвы. Но ван Бьер выждал, когда чудовище снова взревело и загремело камнями, и лишь тогда пустил стрелу в спину Пека.

Баррелий умел стрелять из лука, но мечом он орудовал все-таки лучше. Намереваясь уложить врага наповал, попав ему между лопаток, монах, однако, угодил Пеку в правое плечо. От неожиданности и боли тот вскрикнул, упал на колени и выронил лук. Но его брат не сплоховал. Резко обернувшись, он моментально определил, откуда прилетела стрела, и выстрелил в ответ.

И попал бы, не отпрянь ван Бьер обратно за выступ. Стрела пронеслась там, где он только что стоял, и ударилась в стену неподалеку от меня, а Гиш уже выхватил из колчана следующую. И, натянув тетиву, бесстрашно двинулся навстречу врагу, собираясь прикончить его, как только он вновь покажется на глаза.

Реакция у Гиша была отменная. Но она же его и подвела. Едва заметив отблесках дрожащего пламени, как из-за камня высунулось чье-то лицо, он сей же миг всадил в него стрелу. Вот только это было не лицо, а одна из наших трофейных сумок, из которой Баррелий сделал ложную цель. И пока наемник выхватывал новую стрелу, монах нанес ему ответный удар.

Соревноваться с Гишем в скорости стрельбы ван Бьер даже не пытался. Отшвырнув сумку, другой рукой он метнул во врага нож, что вытряхнул из сапога Кривоносой. Натянуть тетиву в третий раз Гиш не успел. Вовремя заметив кригарийский выпад, он отскочил в сторону. А затем отпрыгнул снова, поскольку в него уже летел второй засапожный нож Ширвы.

Ни один из ножей не задел противника, зато и не дал ему пускать стрелы. А затем Гишу пришлось и вовсе отшвырнуть лук и выхватить свои сабли, потому что кригариец уже бежал к нему с «эфимцем» в руке. Да так стремительно, что на выстрел у наемника не осталось времени.

В Годжи мы с Баррелием видели, как дерутся Гиш и Пек, держа в каждой руке по клинку. Сражаясь спина к спине, вместе они походили на четверорукого демона, противостоять которому не сумел ни один годжиец. Вот и сейчас Пек с торчащей у него в плече стрелой (он не мог дотянуться до нее, чтобы обломать) тоже спешил брату на подмогу. Разве что с одной саблей, поскольку вторая рука была у него теперь обездвижена.

Как по мне, бой намечался честным. И трудным. Ерунда, что Пек был легко ранен – зато братьев было двое, и вместе они являли собой достойного противника. Да вдобавок о трех клинках! Теперь-то ван Бьер не отделается двумя ударами, как в схватке с Трескучим, который пал в первую очередь жертвой обмана, а уже потом кригарийского меча. Кто-кто, а Гиш и Пек явно сгонят с Баррелия семь потов. И хорошо, если не кровавых.

Я ожидал узреть блеск клинков и услышать звон благородной стали, что воспевались в балладах о доблестных воителях. Но вместо этого опять стал свидетелем коварства, на которое был горазд ван Бьер, когда выходил в одиночку на смертный бой.

Мчась в атаку, он заставил братьев поверить, будто намерен перво-наперво сразиться с сильнейшим из них. Но когда его и Гиша разделяло всего три шага, он вдруг изменил направление бега. И, обогнул здорового противника, бросился к раненому.

Собираясь драться на подхвате у брата, Пек не ожидал, что Баррелий выберет его в качестве первой цели. И, отскочив с пути разогнавшегося врага, решил ткнуть его саблей в бок.

Но монах умел не только быстро бегать, но и быстро останавливаться. Так что финт Пеку не помог. Ван Бьер предугадал, куда он отскочит, и развернулся к нему лицом до того, как он нанес удар. А затем отбил мечом саблю Пека и тут же уколол его «эфимцем» в раненое плечо.

Новая вспышка боли заставила Пека попятиться. Выставив саблю вперед, он напомнил мне… меня, когда я отбивался в Скорбящем лесу от гаденыша-криджа. Вот только я после того боя остался жив, а Пеку в сражении с кригарийцем повезло куда меньше.

Точнее сказать, ему вообще не повезло. Едва он ослабил сопротивление, как сей же миг клинок Баррелия срубил ему наискось треть черепа вкупе с левым глазом.

Гиш подбежал к частично обезглавленному брату, когда тот еще стоял на ногах, и издал вопль отчаяния. От которого у меня мурашки побежали по коже, но монах не обратил на него внимания. Подскочив к Пеку до того, как тот упал, ван Бьер обхватил его свободной рукой за шею и прикрылся им как щитом.

Дальнейшее представляло собой не то кошмар наяву, не то надругательство над трупом, но только не честную схватку.

Бросившись к убийце брата, Гиш словно наткнулся на невидимую стену и остановился. Чтобы достать противника, ему надо было проткнуть тело Пека насквозь. Наверняка он осознавал, что брата уже не воскресить, и что его сабли не причинят вреда трупу. Но поскольку Пек умер буквально только что, Гиш не свыкся с этим и не мог переступить через эту грань. И, трясясь от переполнявшей его ярости, проорал ван Бьеру:

– Отпусти брата, мразь! Сейчас же! Дерись, как мужчина! Только ты и я! Ну же! Бейся со мной, трусливая тварь!

Кригариец молчал, продолжая укрываться за мертвецом. Гиш попытался обойти противника сначала с одного бока, потом с другого. Но каждый раз монах вовремя разворачивал свой щит, и наемник отдергивал саблю, дабы та не вонзились в тело Пека.

Продолжая изрыгать проклятия, Гиш кружил вокруг Баррелия, который упорно не желал скрещивать с ним клинки. Интересно, почему? Неужели кригариец считал Гиша настолько сильным воином, что боялся его даже после того, как зарубил его соратника-брата?

Впрочем, разгадка странной робости ван Бьера оказалась простой. Выждав, когда враг оказался между ним и стеной, он вдруг изо всех сил толкнул мертвого брата на живого. Гишу бы при этом взять и отскочить в сторону, но, видимо, в нем опять одержали верх братские чувства. Осознанно или нет, но он, не выпуская сабель, решил подхватить падающего на него Пека. Что и стало в конце концов его смертельной ошибкой.

Едва он поймал в объятья мертвеца, как его враг был уже рядом. Пронзить сразу двух человек «эфимцем» являлось трудно, поэтому Баррелий поступил иначе. Пока Гиш не опомнился, Баррелий просунул клинок Пеку под мышку и вогнал тот промеж гишевых ребер. А затем взялся кромсать вражью плоть, делая рану еще больше и кровавее.

Гиш так и упал, обнимая брата, как будто хотел попрощаться с ним перед смертью. А монах, выдернув меч из жертвы, тут же отскочил к стене. И замер, прислушиваясь к доносящимся снаружи звукам.

То, что никто не прибежал на шум, еще не означало, что братья нагрянули сюда без подмоги. Возможно, их соратники побоялись связываться с кригарийцем, но они еще могли выпустить ему в спину стрелу, если он утратит бдительность.

Однако время шло, тьма рассеивалась, а никого поблизости больше не наблюдалось. Зато в пещере замычала и задергалась пришедшая в себя Кривоносая. Если бы не затыкающая ей рот портянка, она подняла бы крик. А так она лишь выразительно указывала мне на кляп глазами – требовала, чтобы я избавил ее от этого. Но я лишь смотрел на Ширву исподлобья и, разумеется, не собирался ей помогать.

Выглянув наружу, Баррелий так и не встретил новую угрозу. После чего вернулся к нам и, привалив Ширву спиной к стене, грубо выдернул у нее изо рта портянку.

– Да ты в своем уме, кригариец?! – тут же заорала наемница. – Что это на тебя нашло? Неужто решил, будто я пришла тебя убить? Забыл что ли, какую дырку проделали во мне приятели Кадира, когда я от них убегала? Ну так наклонись и полюбуйся на нее еще раз, если у тебя короткая память!

– На сколько? – поинтересовался у нее Пивной Бочонок.

– Что – на сколько? – не поняла Кривоносая.

– На сколько выросла твоя доля после того, как ты согласилась прострелить себе ногу и поработать приманкой?

– Чего-о-о?! – возмутилась Ширва. – Какая еще доля, что ты мелешь? Я вчера потеряла даже ту долю, которую имела, ведь ее наверняка уже кто-то прикарманил! Э, да ты точно вконец рехнулся, раз несешь какой-то вздор!

Ничего не сказав на это, Баррелий ухватил ее за волосы и потащил к выходу из пещеры. А, дотащив, бросил Кривоносую рядом с двумя мертвецами.

Для Ширвы это стало неприятным сюрпризом. Ее глаза расширились от удивления, и она даже суетливо отползла от Гиша и Пека, хотя ей было не привыкать к виду крови и изрубленных тел.

– Ты убил обоих братьев! – воскликнула она. – Господи! Ты их убил! Гиша и Пека!

– Они пришли следом за тобой по кровавым отпечаткам, которые ты оставляла на стенах, – заметил Пивной Бочонок, оттирая с лица брызги вражеской крови. – Ты думала, я не замечу или замечу, но не придам этому значения. Как бы не так. Я все видел и пересадил вашу приманку на свой крючок. Не оглуши я тебя, ты накинулась бы на меня вместе с братьями, как только они до нас добрались. Или еще раньше перерезала мне глотку одним из своих ножей.

– Клянусь тебе, ты ошибаешься и порешь горячку! Вбил себе в голову какую-то ерунду и обвиняешь меня в том, чего я никогда бы не совершила!

– Это вряд ли. И дырка у тебя в ноге такая же фальшивая, как твои оправдания… Но я ни в чем тебя не обвиняю. Наоборот, уважаю: ты по-прежнему верна своим братьям. Ты пошла из-за них на риск, позволив себя покалечить, и это похвально. Но ты не умеешь притворяться. Твоя скорбь слишком искренняя, хотя, как ты сказала, вчера эти люди едва тебя не убили. Если так, зачем сожалеть об их гибели? Разве тебе не положено радоваться и плевать на их трупы?

– Значит, ты все-таки мне не веришь?

– Ты знаешь, что нет, – Ван Бьер помотал головой. – Извини.

– И что в таком случае… дальше? – Ширва нервозно сглотнула. – Как мы с тобой теперь расстанемся?

– Что бы ты мне ни пообещала, если я тебя отпущу, ты вернешься к своим братьям и своему золоту, – рассудил Баррелий. – И будешь драться против меня, когда мы снова сойдемся на поле боя. Поэтому не обессудь, но я не настолько самонадеян, чтобы отпускать восвояси смертельных врагов.

– А если не сойдемся? Все, кто рвался с тобой сразиться, мертвы. У нас больше нет причин враждовать. Теперь ты можешь идти своей дорогой, не опасаясь погони, а мы пойдем своей.

– Этому не бывать, – возразил Пивной Бочонок. – Вчерашний день многое изменил. Отныне заяц становится волком, а волки – зайцами. Я продолжаю служить генералу Маларию Брассу. И я закончу работу, которую он мне поручил. Ваш караван не перейдет реку. По крайней мере, до тех пор, пока я буду жив.

– То есть что же это выходит? Генерал Брасс и ты решили прибрать к рукам все золото Марготти? А пупок не треснет?

– Что будет дальше, не твое дело. Отныне переживай за себя, а не за нас.

– И что будет со мной? Ты меня прирежешь? Также, как Гиша и Пека? Или просто как свинью?

Кригариец ответил не сразу. Скрестив руки на груди, он простоял в раздумье какое-то время. И лишь потом озвучил свой вердикт:

– Ты не заслужила позорной смерти. Я дам тебе шанс. Можешь подобрать любое оружие, которое здесь найдешь, и попробуй выйти из пещеры через мой труп. Это все, чем я могу тебя уважить. И это гораздо лучше, чем быть прирезанной как свинья.

– Пф-ф! – Кривоносая презрительно фыркнула. – Да ты просто сама щедрость, мать твою! Щедрость, честность и милосердие в одном лице! Впрочем, спасибо и на этом. Я принимаю твое предложение, ибо что еще остается? Кто знает, авось мне и впрямь повезет завладеть кригарийским перстнем!

– Отлично. Считай, договорились, – подытожил Баррелий. Но прежде чем перерезать Ширве путы, обернулся ко мне и велел: – Выйди, парень. Оставь нас одних. Это наше личное дело, и оно не для посторонних глаз, ты понимаешь?

– Как скажешь, – ответил я. И, не дожидаясь понукания, торопливо покинул пещеру…