Глава 13

Все случилось очень быстро, безо всякого вступления и намеков. Вот я стою и испуганно озираюсь по сторонам, а через миг уже сражаюсь. И не понарошку, а по-взрослому – не на жизнь, а насмерть! Ну а как иначе, если топтание на месте вдруг стало для меня смертельно опасным?

В сравнении с другими криджами тот, что атаковал меня, был очень маленьким – всего на полголовы выше, чем я. Наверное, это тоже был ребенок – Баррелий ведь сказал, что стая криджей выходит на войну полностью, до последней твари. Однако сей ребенок был вооружен не хуже взрослых и имел на руках такие же остроконечные зазубренные наросты. Разве что небольшие – соразмерно его габаритам.

Он проник в укрепление, поднырнув под одну из повозок. Сразу после того, как в ту же брешь уволокли Пиявку, защищавшего ее с копьем. Это случилось на моих глазах. Сначала его сбила с ног мелькнувшая из-под повозки, уродливая ручища. А затем два костяных клинка вонзились наемнику в бедра и утащили его так, как мясники таскают крючьями говяжьи туши. Крик Пиявки потонул в реве битвы, и лишь оброненное им копье напоминало о том, что мгновение назад он был здесь.

Если бы я сейчас глядел в другую сторону, тут-то мне и настал бы конец. Но я таращился вслед исчезнувшему Пиявке и не проморгал, когда из-под той же повозки выскочил мелкий кридж. Несмотря на свои размеры, он тоже жаждал убивать людей. А поскольку первым ему на пути попался я, мною он и решил открыть свой боевой счет.

Отродье издало мерзкий звук – это было еще завывание, а «детское» повизгивание, – и бросилось ко мне, выставив вперед костяные клинки. Заорав от испуга, я попятился, но тут же запнулся о валявшийся позади камень. И грохнулся на спину, каким-то чудом не выронив палаш.

Угроза была настолько близка, что всю оторопь с меня как рукой сняло. Осознание того, что в меня вонзятся сразу два клинка, встряхнуло меня, словно пощечина. И заставило бороться за жизнь изо всех сил.

Лежа на спине, я не мог нормально сопротивляться. Зато тварь имела надо мной все преимущества. Все, что я смог, это несколько раз ткнул палашом в ее сторону, надеясь ее отпугнуть. Пусть ненадолго – чтобы только успеть подняться на ноги.

Наверное, со стороны мое судорожное тыканье клинком выглядело смешно. И тем не менее оно меня выручило.

Видимо, я казался криджу лакомой и легкой добычей. Поэтому он бежал ко мне так быстро, что не заметил, как я начал огрызаться. И напоролся на острие моего меча. Жаль, напоролся не смертельно, а лишь уколол живот и тут же отскочил назад. Но это было больно – повизгивание отродья сразу же сменилось истошным верещанием. Кридж замахал руками, явно испугавшись новых уколов и пытаясь не дать мне приблизиться.

Впрочем, на контратаку мне духу уже не хватило. Подскочив с земли, я нацелил на гадину палаш и начал раз за разом красноречиво пронзать им воздух. Дескать, не подходи, а не то получишь еще! Верещащая гадина делала то же самое – подскакивала на месте и тыкала в мою сторону наростами.

С трудом верилось, что мне – мальчишке! – удалось напугать криджа, даром что тот тоже был ребенком. И я бы согласился, оставь он меня в покое и отыщи себе другую жертву. Например, Ярбора. Почему бы тебе, гаденыш, не напасть на него? Наверняка твои взрослые сородичи оценят такую храбрость, а на моей смерти почет и славу не заслужишь…

Грозя твари палашом, я озирался по сторонам в надежде, что кто-нибудь это заметит и придет мне на выручку. Но как назло все мои соратники были заняты своими врагами и не смотрели на меня. Трескучий сцепился аж с двумя криджами и едва успевал отражать их удары. А Шемниц, Бурдюк и Гириус прижали повозке раненого монстра и пытались втроем его одолеть. Что у них плохо получалось, так как монстр яростно отбивался.

– Пошел прочь! – проорал я настырному гаденышу. – Пошел, а не то хуже будет!

И он пошел. Только не прочь, а в новое наступление.

Не желая больше падать, я решил не пятиться, а уклоняться вправо или влево. Вроде бы получалось. Не так виртуозно, как у ван Бьера, но все-таки. Вот только безглазая тварь все равно чуяла, куда я отскочил. И продолжала меня преследовать, молотя по воздуху своими наростами.

После того, как кридж несколько раз стукнул по палашу, я смекнул, что он хочет меня обезоружить. И это могло произойти, так как бил он резко и мощно. Неподалеку от нас храпели, ржали и метались на привязях испуганные лошади. Их я тоже побаивался, но, разумеется, не так, как монстра. По крайней мере, лошадям моя смерть была не нужна, а он только этого и добивался.

Мы с гаденышем продолжали кружить то в одну сторону, то в другую. Почему он не атаковал меня более напористее, трудно сказать. Возможно, он был еще очень молод и это был предел его сил. Также не исключено, что, напоровшись на палаш, он впервые в жизни почувствовал настоящую боль и боялся пережить ее снова. Но Гном бы с ним, с криджем – а со мной-то что такое? Почему я не мог его атаковать? Ведь у меня в руках было оружие, способное протыкать вражью шкуру!

Я не нападал, потому что боялся угодить под мельтешащие костяные клинки. Это был естественный страх, и перебороть его не получалось. Он сковывал меня, и я не мог, презрев его, броситься на врага. Я не забыл боевые приемы, что показывал мне ван Бьер – просто мои руки не желали их выполнять. Да и ноги лишь переносили меня с места на место, но стоило лишь мне подумать об атаке, как они отказывались мне повиноваться.

Глядя, как сражаются кригариец и наемники, я думал, что наступать на противника – это несложно. Что ж, вероятно, для них все так и было. Но для меня эта задача оказалась непосильной даже несмотря на то, что наши с тварью силы были почти равны.

Эта беготня больше смахивала на дуракаваляние, чем на бой. И все же кридж медленно, но уверенно брал надо мной верх. Все чаще ее клинки проносились в опасной близости от моего лица. И каждый раз при этом внутри меня все коченело от осознания, что я вновь едва не лишился головы.

Кридж, будто собака, чуял исходящий от меня запах страха и усиливал натиск. А я, отпрыгивая от него, чуял, что выдыхаюсь. Баррелий учил меня: дыхание в бою необходимо контролировать. Поэтому я старался дышать спокойно и размеренно. Увы, тщетно. Страх сдавливал мне грудь, а судорожные метания постоянно выбивали из ритма.

Чего нельзя сказать о гаденыше. Я не замечал, чтобы он хоть сколько-нибудь уставал. Набросившись на меня вначале, он так и продолжал гоняться за мной, словно привязанный. И отвязаться от него было выше моих иссякающих сил.

В общем, долго ли, коротко ли, но мое терпение лопнуло и я сдался. И, повернувшись к противнику спиной, бросился наутек. Но не на открытое пространство, где кридж меня нагнал бы, а к лошадям. Пускай они, как и я, тоже испуганно метались, но и они же могли стать для гаденыша помехой. Тогда как я, прошмыгнув между ними, смогу от него оторваться. А потом добегу до наемников, чьи копья его уж точно остановят.

То, что кридж может убить лошадей, меня не волновало – сейчас я думал только о себе и о своей шкуре.

Я могу заявить, что вовсе не убегал от монстра, а проявил смекалку и заманил его в ловушку, но это будет вранье. Ничего подобного у меня и в мыслях не было. Просто совпало так, что спасая свою жизнь, я невольно отнял жизнь у своего врага. Которого убил вовсе не я, а собственная глупость.

Он бросился за мной к лошадям, и тут удача от него отвернулась. Учуяв рядом тварь, и без того напуганная лошадь, мимо которой я пробежал, задергалась, но поводья удержали ее на месте. И тогда она подбросила круп и лягнула приблизившегося к ней криджа задними ногами.

В яблочко!

Схлопотав сразу двумя копытами в грудь, тварь перекувыркнулась в воздухе и приземлилась на голову. Однако если бы человек после такой встряски лежал бы недвижимым, криджу этого было мало. И он заколотил наростами по земле, пытаясь подняться на ноги. Что ему пока не удавалось – лошадь не вышибла из него дух, но хорошо его наказала.

Я в этот момент как раз обернулся. И, увидев, что стряслось, застыл на месте от неожиданности. Правда, ненадолго. Заметавшаяся лошадь толкнула меня боком, и я отлетел в сторону. Но не упал, а удержался на ногах и удержал в руке палаш.

А совсем неподалеку от меня барахтался кридж. Шатаясь и опираясь на наросты, он упорно пробовал встать. Его кривые ноги подкашивались и он плюхался обратно в грязь, но попыток не прекращал.

Не знаю, с чего вдруг на меня накатил прилив отваги? Наверное, я представил, как тварь вот-вот поднимется и снова накинется на меня. И я не выдержал. Выждав, когда гаденыш опять потерял равновесие, я прыгнул на него и взялся колоть его палашом как одержимый.

Я боялся, что моя рука дрогнет и у меня ничего не получится. Но она не дрогнула. И когда припертый к земле враг стал отбиваться, я не отступил, а еще яростнее заработал клинком.

На! На! На! Получай! Получай! Еще! Еще! На! Получай!..

Палаш вонзался в монстра с трудом, хоть и был заточен кригарийцем на совесть. Но я понимал, как много зависит от силы моего удара, и усердствовал вовсю. Серая, цвета крысиного дерьма, кровь брызгала мне в лицо и на одежду. Возможно, она была ядовита, как и вода Скорбящего леса. Но я не обращал на нее внимания и дырявил криджа, превращая его грудную клетку в месиво.

Прежде чем он взялся сопротивляться, я нанес ему с полдюжины ударов, и это его ослабило. И все равно, когда по моим бокам и плечам замолотили костяные наросты, было больно. Но вместе с этим и привычно. Сразу вспомнилась тренировочная палка, которой кригариец дубасил меня в Дорхейвене. Разве что та не была зазубрена, а наросты гаденыша могли оставить в моей шкуре дыры. Конечно, не такие, какие я оставлял в его теле, но тоже далеко не щадящие.

Боль, которой я до этого боялся, теперь придавала мне злобы. А злоба подстегивала не останавливаться на полпути и довести дело до конца.

И я довел! Не обращая внимания на удары криджа – на мое счастье, они быстро слабели, – я в конце концов его утихомирил! И когда его руки безвольно упали, а тело перестало дергаться и обмякло, я издал победный вопль, в котором не было уже ничего человеческого.

Да и сам я вряд ли походил сейчас на нормального человека. Грязный, избитый и забрызганный серой кровью, я стал ничем не отличим от наемников. Они, как и я, тоже орали и пускали тварям кровь с таким остервенением, с каким не дрались позавчера с защитниками Годжи.

– Да! – прокричал я, вскакивая на ноги и пиная мертвого гаденыша. – Да! Да! Да!..

И сей же миг застыл на месте, задохнувшись от ужаса.

Ко мне приближался еще один кридж! Тоже не взрослый, но значительно крупнее убитого мною… ну ладно-ладно: его убили мы с лошадью. И костяные клинки этого гада были уже испачканы человеческой кровью.

Весь мой пыл остыл в мгновение ока. Вместе со злобой. А без них я ощутил себя опустошенным, ведь только они придавали мне сил и отваги. Мне надо было срываться с места и бежать, но ноги мои задрожали и предательски подкосились. И я где стоял, там и плюхнулся на задницу, выронив палаш – худшее, что могло в этот момент со мной случится.

И все же я не стал дожидаться, когда кридж обрушит на меня свои клинки. Жалобно заблеяв и заелозив по грязи – удивительно, как быстро отчаянная храбрость может смениться животной трусостью! – я начал отползать назад. И смех и грех! Осталось лишь начать кидаться во врага конским навозом, в котором утопали мои ладони. И в котором я вот-вот издохну, растерзанный на куски. Дерьмовее кончины не придумать. Особенно сразу после того, как я отличился на поле брани, одолев криджа. Пусть мелкого, зато настоящего.

Меня и отродье разделяло не больше трех шагов, когда ему в лицо вонзилась стрела. Она вонзилась бы ему в левый глаз, имейся у него таковой. Но криджа это не убило. Отшатнувшись, он взвыл и замахал наростами, видимо, пытаясь дотянуться до обидчика, причинившего ему боль. Но все, что ему удалось, это лишь обломать стрелу.

А спустя миг ему в лицо вонзилась вторая – туда, где следовало быть правому глазу. И кридж взвыл еще громче, так как лучник явно решил не давать ему пощады.

Некогда было озираться и выяснять, кто за меня вступился. Задержав монстра, лучник дал мне время подняться и броситься наутек. Но убежал я недалеко, поскольку сразу же столкнулся с Ярбором. Которому даже не понадобилось отвешивать мне подзатыльник. Врезавшись ему в ноги, я сам отлетел от него так, как отлетает от скалы брошенный в нее булыжник.

Трескучий был безоружен. Куда подевалась его секира, я увидел после того, как снова шмякнулся в грязь. Она – секира – застряла в спине зарубленного гигантом криджа. А тот, прежде чем Ярбор вытащил ее, удрал на другой край арены и издох, пытаясь заползти под повозку.

Пробегая мимо твари с торчащими из морды обломками стрел, Трескучий уклонился от костяных клинков и, заскочив ей за спину, ухватил ручищами ее за уши. А потом повалил криджа назад и ударил ему коленом в основание черепа.

Раздался хруст, и когда Ярбор выпустил криджа, тот упал к его ногам, а его голова болталась на сломанной шее, как голова тряпичной куклы. Ну а Трескучий как ни в чем не бывало переступил через труп и пошагал дальше. Так, словно мимоходом почесался, а не прикончил голыми руками монстра, даром что тот был мельче своих собратьев.

Мне не хватало воздуха – страх и борьба за жизнь вытянули из меня все силы. Перед глазами пульсировали оранжевые круги, в боку кололо, а во рту чувствовался привкус крови. Ярбор оказал мне огромную услугу, избавив от смертельной угрозы. Однако вокруг меня носилось столько других «угроз», что впору было от отчаяния биться головой о повозку.

Что ж, кажется, я достаточно погеройствовал. Теперь надо постараться дожить до конца этой бойни. Иными словами, срочно куда-нибудь спрятаться, хотя найти укромное место в кипящем котле, где я варился, было непросто.

Подобрав палаш, который был испачкан серой кровью и конским дерьмом, я вернулся к лошадям. Они продолжали храпеть и метаться, но это меня не страшило. Зато их копыта могли наподдать любому криджу, а большего мне и не надо.

Или нет – все-таки надо. Пасть случайной жертвой копыт мне вовсе не улыбалось. Но я знал, как себя обезопасить. И, прошмыгнув между лошадей, забился под коновязь – кривой сучковатый ствол поваленного дерева.

Какой же я был идиот, что не додумался до этого раньше! И зачем вообще я рисковал? Кто оценил бы мой героизм, если бы монстры меня растерзали? Даже ван Бьер, и тот плюнул бы в сердцах при виде ошметков моего тела да помянул бы Большую Небесную Задницу, что рано или поздно всех нас раздавит. Нет уж, хватит с меня на сегодня. Повоевал – пора и честь знать. Тем более, что никто меня за это не осудит…

…Если, конечно, к рассвету здесь будет кому меня осуждать…