Глава 12

Пока наемники выпрягали лошадей и расставляли повозки в круг, ван Бьер дохромал до трупов криджей и вернулся назад с их головами. Которые затем насадил на колья, а те воткнул в землю на подступах к оборонительным укреплениям.

– А это еще зачем? – спросил я. Для меня не нашлось посильной работы, и я бегал за кригарийцем, словно собачонка. – Криджи ведь безглазые. Они все равно этого не увидят.

– Зато они прекрасно «видят» другими дырками в черепе, – пояснил Баррелий. – А иначе они давно порасшибали бы себе головы в темных пещерах.

– И ты думаешь, это их отпугнет?

– Вряд ли. Но раз на мирный разговор с криджами надежды нет, значит, Трескучий прав: будем говорить на языке войны. И отрубленные головы помогают в этом лучше всяких слов. Я бы не только их, но и потроха криджей по деревьям развесил, да боюсь, на это уже не осталось времени. Ты слышишь?

И он, подняв указательный палец, посмотрел в ту сторону, куда удрали твари.

До сего момента я слышал лишь болтовню и перебранку таскающих ящики наемников. Но когда монах обратил мое внимание на доносящийся с востока шум, я различить за гулом ветра уже знакомые мне подвывание и щелканье. Они походили на звуки, которыми обменивались ван Бьер и криджи, разве что эти пока звучали далеко.

– Это они? – спросил я. Уточнять, кого я имею в виду, было необязательно.

– О да! – закивал Пивной Бочонок. – Криджи бегают по лесу столь же быстро, как по своим пещерам. Уверен, они будут здесь еще до того, как святой сир успеет четырежды прочесть «Спаси нас, Отче Небесного Пламени!». Чем он, по-моему, сейчас и занимается. Ну да, самое время ему молиться – дальше-то всем нам будет не до болтовни с Господом.

– Почему ты говоришь об этом так спокойно? – удивился я, ежась от страха, который схватил меня железной хваткой и уже не отпускал.

– Странный вопрос. А тебя утешит, если я начну бегать, орать и размахивать руками?

– Э-э-э… Наверное, нет.

– Вот и я так думаю. Тогда зачем спрашиваешь?

– Но мы ведь сегодня можем умереть!

– Сегодня, завтра, спустя год или десять лет – какая разница, когда тебя раздавит Большая Небесная Задница. Но паника нам совершенно точно ничем не поможет. Хотя, если тебе станет от этого легче – паникуй. В твоем возрасте это еще простительно. Только будь добр, делай это молча, дабы не схлопотать от кого-нибудь по шее. Мне-то наплевать, но не все здесь готовы терпеть рядом с собой паникера.

Я насупился и прикусил язык, так и не воспользовавшись советом кригарийца. Наверняка я больше всех в отряде не хотел умирать, но демонстрировать мой испуг показалось мне не лучшей идеей. Будь здесь Ойла, после этого она точно стала бы меня презирать. И я решил, что уж лучше нагадить от страха в штаны молча, чем сначала растрезвонить об этом наемникам и остаться в их памяти подобным ничтожеством.

Пока Баррелий закреплял на колу вторую безглазую голову, чуткие уши Гиша и Пека тоже расслышали приближающихся криджей. Дозорные известили об этом отряд, и тот охватила предбоевая суета, знакомая мне по нашей с ван Бьером легионной службе.

Золото, которое наемники не успели перетащить – то есть около половины всей добычи, – было оставлено в фургонах, и все грузчики бросились за оборонительные укрепления. Кто-то принялся спешно облачаться в доспехи, поскольку ему было неудобно носить в них ящики, кто-то справлял малую нужду, остальные разбирали щиты и копья и влезали на повозки. Тенты с них были сняты, и высокие борта повозок, что закрывали наемников от стрел при штурме Годжи, вновь служили им защитой. Только на сей раз не отдельно, а вместе с повозками. Которые, будучи составленными в круг, образовали невысокую крепостную стену диаметром порядка двадцати шагов.

Кусачую Стерву также зарядили и высунули между повозок, разве только ей предстояло сделать не больше одного выстрела. По крайней мере, надежды на второй почти не было. Пока ее снова взведут, криджи успеют окружить отряд, и стрелкам из баллисты станет не до нее. В это время наемникам предстояло воевать луками и копьями, не давая стае перелезть через повозки. Чьи борта вдобавок нарастили щитами, для которых там имелись специальные крепления.

Десять наемников включая Ярбора Трескучего остались в крепости, готовые убивать монстров, что прорвут оборону. Трескучего не возмущало то, что его не пустили на передовой рубеж. Все равно, орудовать секирой на повозке гиганту было тесновато – того и гляди, зарубит невзначай кого-то из своих. А здесь он ощущал себя прямо как на гладиаторской арене. Разве что зрители стояли к нему спинами и им было недосуг следить за представлением. Кроме тех, кто тоже находился внутри круга: меня, Гириуса, Аррода, сира Ульбаха и помощников Ярбора. Ну и еще лошадей, хотя их подвиги Трескучего явно не восхитят.

Все верно: Баррелия среди нас не было. Он тоже стоял на одной из повозок, держа в руке копье. Для хромоногого такая «стоячая» работа была сподручнее, чем та, что предстояла Трескучему. Потому что при прорыве тварей гиганту придется изрядно побегать. Особенно, если те прорвутся сразу с нескольких направлений.

Когда криджи показались-таки на горизонте, отряд был готов к отражению атаки. Однако твари не бросились на нас тотчас же, а остановились вдалеке и стали наблюдать за нами, издавая свои мерзкие звуки. Сколько их было, я не мог сосчитать даже приблизительно. Все, что я видел, это ощетинившуюся костяными наростами, бледно-серую массу. Она копошилась среди деревьев и по неясной причине не желала течь дальше.

– О чем они там завывают? – спросил у ван Бьера Шемниц. – Может ли такое быть, что они увидели… в смысле учуяли нашу оборону, сообразили, что она крепка, и отказались от своих намерений?

– История не помнит случаев, сир, чтобы стая криджей вдруг пошла на попятную, – помотал головой кригариец. – Особенно стая, которая отправилась на большую охоту. Скорее всего, они дожидаются темноты – времени, когда мы станем наиболее беззащитными, а они, напротив, обретут полную силу.

– А огонь? Он их не остановит?

– В том-то и дело, что у криджей нет глаз, которые можно ослепить, – напомнил Баррелий. – А жар их не пугает – живя рядом с гномьими печами, они к нему привычны. Если не возражаете, я попробую еще раз поговорить с криджами, пока они мешкают. Не о мире, конечно же – теперь о нем можно забыть навсегда. Но, вероятно, мне удастся их припугнуть или взбесить, и они нападут на нас сейчас, пока еще светло, а не в темноте.

– Делай, что считаешь нужным, кригариец, – махнул рукой сир Ульбах. – Так или иначе, отступать поздно. Если они надумают взять нас измором, ничем хорошим для нас это не кончится.

Томительное ожидание под выкрики ван Бьера и ответные крики монстров затянулось. Впрочем, угрожать им оказалось бесполезно, как ни надрывал монах свою глотку. Чем дальше, тем очевиднее становилось, что криджи ждут наступления сумерек. И что наша защита их, похоже, совсем не пугает.

Топлива мы набрали много. Но для создания огневого заслона вокруг всего укрепления его все равно не хватило бы. Поэтому командиры решили использовать костры для освещения, а не для обороны – лишь тогда дров должно было хватить до утра… Правда, при условии, что мы до него доживем. Каким бы надежным ни выглядело наше укрепление, это были не крепостные стены, а обычные повозки, сокрушить которые тварям было под силу.

Наступившая ночь полностью скрыла от нас вражью стаю. Но мы продолжали ее слышать, и не упустили момент, когда она наконец-то ринулась в атаку. К ее воплям теперь добавились топот и хруст веток. А также стук костяных наростов на лапах криджей – шум, которым они, по всей видимости, тоже хотели нас устрашить.

В ином месте наемники встретили бы их залпом огненных стрел, но в Скорбящем лесу это было недопустимо. Загоревшись, ядовитые деревья убьют нас своим дымом быстрее, чем твари. Тем более, что ветер к тому же дул с их стороны. Поэтому лучники выпустили во мрак рой обычных стрел, пускай те и не причиняли криджам серьезного вреда. Ну и ладно. Даже если стрелы лишь попортят им шкуру, это тоже неплохо. Любой нанесенный врагу урон будет нелишним. И легкораненый кридж уже не сможет драться наравне с другими собратьями.

Лучники сделали еще два залпа прежде чем криджи нахлынули на нас из мрака, и я очутился в центре безумного вихря, в какой моментально превратилась эта битва. Вихрь этот безостановочно грохотал, завывал и вопил на все лады. А также разбрызгивал повсюду кровь – красную человеческую и серую, что текла в жилах монстров. Хотя ночью и та, и та казалась мне почти одного цвета.

Трудно было молча взирать на весь этот ужас, и я тоже орал от страха. Правда, мой голос тонул в общем реве, и мне не удавалось расслышать даже самого себя.

Стая врезалась в повозки, словно приливная волна, и те накренились. Но все же не опрокинулись. Вернее, опрокинулись бы, не подопри их наемники срубленными в лесу, толстыми сучьями. С грохотом шарахнула Кусачая Стерва. Судя по раздавшемуся затем чавкающему звуку, ее ядро ударило в гущу вражеских тел. Только заряжать ее снова стрелкам было некогда. Они схватили копья и стали бить ими тварей, что рвались в брешь между повозками, откуда торчала баллиста. Она и сама являлась хорошей затычкой, но криджи пытались перелезть через нее, пока не напоролись на копья. Чьи наконечники, хвала Громовержцу, протыкали их шкуры лучше стрел, и глубоко входили в плоть монстров.

Не пробив с разбегу брешь в нашей обороне, стая обтекла ее и принялась набрасываться на повозки. Те затрещали и заходили ходуном. В этом криджам помогали зазубрины на наростах, которыми они цеплялись за борта. А, зацепившись, лезли вверх чуть ли не наперегонки, прямо по головам собратьев.

Ни порядка, ни тактики в их атаке не было в помине. Но это не давало нам особого преимущества. Наш враг брал числом, напором, силой и свирепостью. К тому же он был напрочь лишен чувства самосохранения, чего нельзя сказать о нас. В отряде собрались люди неробкого десятка – я, разумеется, не в счет, – но на лицах каждого наемника читалась не только ярость, но и страх. Даже на татуированной роже Ярбора играли желваки – так сильно он стискивал свои могучие челюсти.

Колоть тварей копьями и мечами надо было не переставая, ибо на месте мертвого врага сразу объявлялся живой. Удары, наносимые их костяными наростами, были сокрушительными. Приняв такой на щит, можно было запросто сломать себе руку или вывихнуть плечо. Но щиты у наемников были закреплены на повозках, а сами они предпочитали держать оружие в обеих руках. Затем чтобы чудовища не выбили у них из рук копья. И чтобы эти копья можно было вонзать в чудовищ как можно глубже.

Повозки были не только подперты сзади, но и сцеплены между собой. Так что проскочить между ними, а также под ними, было сложно. Особенно столь крупным гадам. Но они не прекращали лезть в эти бреши, и оставшиеся в укреплении защитники бросились их затыкать. В том числе Шемниц, Аррод и Гириус.

Святой сир тоже орудовал копьем, видимо, желая приберечь блитц-жезл на случай, когда станет совсем невмоготу. Это было разумно, учитывая, что количество молний в жезле было ограничено. О чем помимо Гириуса знали лишь я и ван Бьер, успевшие изучить трофейное курсорское оружие в Фирбуре. Что знали о блитц-жезлах наемники, мы понятия не имели. Но у Гириуса наверняка имелось оправдание, почему он не может жечь криджей направо и налево, что в данный момент пригодилось бы как никогда.

Увы, но вражеский натиск мало-помалу сминал нашу оборону, делая в ней прорехи. Мертвые твари падали у повозок и создавали из своих тел вал. Который безостановочно рос, и живым тварям становилось все проще взбираться по нему наверх. Где они цеплялись за щиты и отрывали их. А потом обрушивали на копейщиков град ударов, порой ломая им не только копья, но и кости.

Троих наемников сшибли с укрепления внутрь круга: одного со свернутой шеей, другого вообще без головы (она прилетела отдельно и упала в двух шагах от меня), а третьего со вспоротой грудной клеткой и торчащими наружу легкими. Столько же защитников криджи стащили со стены наружу. Какая участь постигла их затем, я не видел, но в плен их не взяли, это точно.

Наемнику по имени Дикс отрубили одним махом сразу обе ноги. Упав между повозок, он корчился от боли, орал и истекал кровью, а через него уже перелезал очередной монстр. Которого жалили копьями сир Ульбах и Аррод. А тварь, отмахиваясь наростами, кромсала спину Дикса, как будто ему и без того мало досталось.

За первыми нашими жертвами последовали первые отродья, которым удалось прорвать оборонительный круг. Тут-то и выяснилось, что оставить Ярбора в арьергарде было очень правильной идеей. Никто другой кроме него, включая хромоного кригарийца, не сумел бы биться с тварями на открытом пространстве лицом к лицу… вернее, рожей к морде. Тем паче, что габариты Трескучего и взрослого криджа, а также габариты их оружия были приблизительно равны.

Взревев, Ярбор налетел на первого вторгшегося к нам врага. и одним ударом начисто отсек ему правую руку. Ошалевшая от боли тварь закрутилась на месте и тут же нарвалась на второй удар. Секира с хрустом вошла ей в спину и перерубила позвоночник. После чего гигант ногой отпихнул от себя мертвого противника и метнулся к следующему. Тому, что перескочил повозку и оказался рядом с Шемницем и Бурдюком. Которые, еще не одолев криджа, насевшего на Дикса, разбежались в стороны, дабы не угодить под удары нового врага.

Секира Трескучего прикончила и его, оставив у него на теле «зарубку» глубиной от плеча до середины груди. А затем настал черед недобитого командирами отродья. Правда, вошедший в раж Ярбор рубанул его с такой мощью, что секира, пройдя сквозь криджа, вонзилась в тело Дикса. Впрочем, безногий Дикс так и так был не жилец, и добивший его Трескучий оказал ему услугу, избавив от предсмертных мучений.

Беспокоясь за кригарийца, я старался не выпускать его из виду. Это было несложно, так как он сражался, почти не сходя с места. Любителю финтов и уверток, ему наверняка было неудобно орудовать копьем в кузове повозки. Но по правую руку от него билась Ширва Кривоносая, а по левую Гифт, и ван Бьер помнил об этом, дабы сгоряча не задеть их копейным древком.

Работы Баррелию тоже хватало. Он колол и отбрасывал тварей не меньше, чем остальные. Наверное, для него это было рутиной и не слишком отличалось от какого-нибудь рытья земли: вонзил копье во вражью тушу, выдернул копье, спихнул тушу вниз, вонзил копье в следующую тушу, выдернул и так далее. С той лишь разницей, что землекопы могли всегда устроить себе передышку, а Баррелий и его соратники – нет.

Не то, что остановка, даже промедление было для них сейчас равносильно смерти, ибо натиск криджей не ослабевал. А вот сами копейщики слабели. Щиты трещали и ломались под ударами тварей, да и борта повозок грозили долго не выдержать. У наемников имелась вторая линия защиты – они могли соскочить с повозок и занять оборону за ними. Но эта линия была не такой надежной, как первая. По ту сторону уже вырос большой вал из дохлых криджей, который помогал стае штурмовать укрепление.

Все были неотлучно заняты кровавой работой. Лишь я один стоял без дела возле привязанных к поваленному дереву лошадей. В руках у меня был палаш, вот только не знаю, зачем. Любой кридж мог убить меня одним взмахом своей окостенелой ручищи. И все-таки с палашом мне было малость поспокойнее – как-никак, а ван Бьер сумел привить мне любовь к оружию, а также привычку всегда держать его наготове.

Мне было бы еще спокойнее, забейся я под повозку или заройся в землю. Но, как назло, под повозками было сейчас куда опаснее, чем здесь. А зарывание отняло бы у меня уйму времени и усилий. Да и что оно мне дало бы? Я же все равно не умел дышать под землей.

Меня не терзали угрызения совести от того, что все воюют, а я топчусь в сторонке, ибо не дорос я еще до ратных подвигов. Не мешаться под ногами – такова была моя текущая боевая задача. И пока я с нею справлялся несмотря на то, что от страха у меня стучали зубы и тряслись коленки.

И все-таки то, чего я боялся до усрачки, свершилось – мне пришлось превратиться из зрителя в участника битвы. И пустить в ход оружие, так как враг не оставил мне иного выбора…