Глава 31

Вопль, раздавшийся в предрассветном тумане на четвертый день, что ван Бьер пребывал трезвым, оповестил нас о приближении долгожданных гостей.

Это был не боевой клич, зовущий в атаку, а именно вопль. Такой, который издает человек, когда чувствует невыносимую боль. Или же перед смертью – например, падая с высоты, утопая в реке, пытаясь удрать от дикого зверя…

Разбуженный этим душераздирающим звуком, я подскочил с кровати. И, схватив лежавшую рядом Книгу Силы, замер в страхе. Спросонок я растерялся и не знал, что делать: или бежать в укрытие, как мне было велено, или повременить, поскольку ван Бьер пока не объявлял тревогу.

– С утром, парень! – поприветствовал он меня в своей обычной манере. – Ты тоже услышал, как дивно поют сегодня ранние пташки? Не иначе, их пение предвещает нам веселый денек.

Он стоял возле окна и прислушивался к прочим долетающим с улицы звукам. Туман мешал ему рассмотреть, что происходит снаружи, но это его, похоже, мало беспокоило. И выглядел он уверенным и сосредоточенным.

В последние дни монах спал вполглаза. Но поскольку перед этим он всласть отоспаться на сеновале в обнимку с Гверрной, непохоже, что он страдал от недосыпа. Чему, видимо, помогали и отвары из трав, которые он продолжал пить. Это были уже не такие свирепые зелья, как «воскреситель мертвых», и, хлебнув их, Баррелий не крушил мебель. И все же каждый раз, как он прикладывался к котелку, я отходил от него подальше. На всякий случай.

– Что это было? – спросил я.

– Судя по всему, анварский жгун, – прикинул кригариец. – Помнишь ту особую пыточную мазь Вездесущих, которую я намешал вчера? И к которой велел тебе не прикасаться даже кончиком пальца? Я вымазал ею верхние ветки дерева, что стоит на пригорке у дороги. Оттуда очень удобно наблюдать за мельницей и окрестностями. А также пускать стрелы, если ты умелый лучник… Вернее, раньше было удобно. А теперь с того дерева осталось разве что падать, ведь этот жгун настолько едкий, что запросто прожигает человеческую кожу.

– И кто оттуда только что свалился?

– В такую-то рань? Уж явно не селянин, пришедший пожелать нам доброго утра. Но и не Вирам-из-Канжира. Он в такую простенькую ловушку не попадется.

Я снова вздрогнул, потому что еще один вопль долетел до нас со стороны реки. И он не умолкнул сразу же, как первый, а перешел в безудержную брань и громкие стоны.

– О, а это, чую, кто-то наступил на «гномью колючку», когда хотел подкрасться сюда по берегу, – определил ван Бьер. – Жаль бедолагу, ведь «колючки» я тоже смазал жгуном. Теперь его ноги покроются сквозными язвами. И если его срочно не доставить к лекарю, завтра он умрет от гангрены.

Я помнил те длинные шипы с заусеницами на конце. Они походили на выпрямленные рыболовные крючки, способные проткнуть насквозь стопу, если на них наступить. Баррелий достал их из своего арсенала, вбил в доски и закопал те в прибрежной грязи. Там, где можно было незаметно подойти к мельнице со стороны воды.

Сразу две кригарийские ловушки, находящиеся далеко друг от друга, сработали одна за одной. Из чего следовало: Чернее Ночи прибыл сюда не в одиночку… Если, конечно, это был он, а не кто-либо еще из множества наших недругов.

– Что ж, парень, самое время тебе дуть в укрытие, – заметил кригариец. – Короче говоря, делай все в точности так, как я тебе сказал, и ты не пострадаешь. Прощаться не будем, потому что скоро увидимся. Ты меня понял?

– Да, – кивнул я, прижимая к груди книгу Силы, которую мне предстояло забрать с собой.

– Вот и славно, – кивнул мне в ответ Пивной Бочонок. – А теперь марш отсюда, да поживее. Нечего путаться у меня под ногами, когда я займусь работой.

Мое укрытие располагалось наверху мукомольной башни, в пространстве между потолком и восьмискатной крышей. По идее, это был чердак. Вот только на него не вело никакой лестницы, и люк в потолке тоже отсутствовал. Чтобы попасть туда, мне требовалось взобраться по веревке с узлами на высоту в пять человеческих ростов, затем отодвинуть в сторону не прибитую доску, влезть в открывшуюся щель, поднять за собой веревку и уложить доску на место. Что я и сделал, засунув книгу в котомку, а котомку закинув за спину.

Когда-то у покойного мужа Гверрны здесь был тайник для контрабанды, которой он втихаря подторговывал. Но после его смерти вдова решила не продолжать его темные делишки. Да и с ее упитанной фигурой добираться в одиночку до потайного чердака было крайне сложно. Но я за последние дни прополз этот путь по веревке не раз и не два. В качестве тренировки, а также для того, чтобы заранее снабдить мое убежище необходимыми вещами.

И вот, когда настала пора исчезнуть с глаз Баррелия и окружающих нас врагов, я проделал это быстро и без суеты. После чего мне оставалось лишь сидеть да трястись от страха, дожидаясь окончания моего заточения.

Однако я был не полностью отрезан от мира. И мог вести украдкой круговой обзор в четыре слуховых окошка, что смотрели во все стороны света. Ради чего я хорошенько измазал лицо грязью, дабы оно не белело на фоне чердачного мрака и не привлекало к себе внимание.

Правда, сейчас мне было ничего не разглядеть из-за тумана. Который – такая зараза! – играл на руку нашим врагам. Разумеется, они не зря выбрали для атаки на мельницу это время. И не заставили себя ждать, тем паче, что вопли их угодивших в ловушки собратьев рассекретили их приближение.

В общем, пока я прохлаждался в своем убежище, Баррелий в поте лица делал работу, которую он умел делать лучше любой другой на свете.

После воплей снова воцарилась тишина, но ненадолго. Едва я взобрался в тайник и убрал за собой веревку, как снаружи опять раздались зловещие звуки. Только издавали их уже не человеческие глотки. Щелчки стреляющих арбалетов, свист болтов (возможно, из луков по мельнице тоже стреляли, но я этого не слышал) и их удары при попадании в цель не сопровождались ни угрозами, ни бранью, ни воинственными криками. Отчего скрытый за туманом, молчащий противник производил на меня жуткое впечатление.

Враги метили в окна и двери, которые ван Бьер зачем-то оставил открытыми. Поэтому большая часть стрел влетела внутрь дома, утыкав стены и мебель. Где при этом был кригариец, неизвестно – в последний раз я видел его как раз у окна. Но он не позволил бы убить себя так просто. Равно, как загнать в ловушку. Вот только разве он не угодил в нее, если враги окружили мельницу? Да, монах вывел из строя двух из них, но, судя по звукам выстрелов, их оставалось еще немало.

А, возможно, гораздо больше, чем кригариец рассчитывал здесь встретить.

Когда стрельба прекратилась, я выглянул одним глазком из слухового окна. И заметил бегущих к мельнице, нескольких человек с мечами и топорами. Двое из них держали луки с наложенными на тетивы стрелами. Туман все еще скрывал их, но я понял, кто они такие. Хойделандеры! Я вдоволь насмотрелся на эту братию и мог опознать их в полумраке по одним лишь силуэтам и косматым растрепанным волосам. Обстреляв дом, теперь они собирались пойти и проверить, угодили их стрелы в кого-нибудь или нет.

Никто не стрелял по ним в ответ и не осыпал их проклятиями. Что наверняка ввело островитян в замешательство, ведь, судя по ловушкам, их тут ждали. И из печной трубы шел дымок. Это означало, что человек, расставивший ловушки, все еще находится здесь.

Возле двери хойделандеры выстроились друг за другом, поставив впереди себя громилу с большим щитом. Лучники при этом затаились у окон, готовясь стрелять внутрь и прикрывать соратников, когда они пойдут на штурм. Судя по слаженности их действий, мельницу осаждала не просто толпа головорезов, а сплоченный бранн, побывавший не в одной битве. И уж точно побывавший в Кернфорте, ведь откуда еще, как не оттуда, он сюда нагрянул?

Доселе помалкивавшие браннеры вломились в дом с воплями, от которых можно было запросто оглохнуть. Однако внутри они наткнулись лишь на раскиданную в беспорядке мебель да торчащие там и сям, собственные стрелы. А также еще на кое-что, указывающее, куда подевался человек, за которым они охотились: открытый люк в подпол и ведущий туда, свежий кровавый след.

Крови оказалось много – похоже, при обстреле жертва островитян была серьезно ранена. И далеко с такой раной ей было не убежать. Но в подполе мог иметься другой выход, через который она могла выбраться наружу и скрыться в тумане. А охотникам лишние поиски и суета были не нужны. Поэтому их отряд разделился. Двое браннеров выскочили из дома, чтобы обежать его и попытаться перехватить жертву снаружи. А остальные шестеро, выпустив в темноту подпола несколько стрел, решили спрыгнуть туда и добить раненого противника.

Люк был узкий, и прыгать хойделандерам пришлось по одному. И когда четверо из них были уже внизу, а в доме осталось всего двое, тогда-то кригариец и сошелся с ними лицом к лицу.

Баррелий знал, что свежий кровавый след сразу же бросится в глаза и отвлечет врагов от всего остального. Поэтому он, отправив меня в убежище, сразу же зарезал барана, которого купил позавчера в Фирбуре и держал в доме как раз на такой случай. А, зарезав, обильно полил бараньей кровью пол, после чего сбросил тушу в подпол и схоронился в углу под грудой мебели.

Уловка была нехитрой. Но она разделила-таки вражеские силы и позволила ван Бьеру заняться ими по отдельности.

Двое оставшихся наверху островитян при виде возникшего перед ними противника оторопели, но не растерялись. И с воплями кинулись ему навстречу, едва он вскочил на ноги. Правда, оба тут же остановились, поскольку монах, сорвав со стены полку, уронил ее на пол перед собой. А пока враги мешкали, он сам атаковал их.

Пригнувшись, кригариец дал вражескому клинку просвистеть у себя над головой. А потом, не останавливаясь, пронзил «эфимцем» насквозь хойделандеру бедро. Делая выпад, тот выставил ногу вперед, да так и не вернулся в исходную позицию. Его раненая опорная нога подкосилась, и он упал, вопя, между Баррелием и своим приятелем.

Этот головорез не пожелал рубить монаха, топчась по своему собрату. А зря. Потому что монах именно так и сделал – с хрустом наступил упавшей жертве на горло. И, оставив позади забившееся в конвульсиях тело, ринулся дальше.

Промедливший с атакой хойделандер попятился. И очутился там, где был до этого – у лаза в подпол. Откуда уже высовывалась голова привлеченного шумом, одного из браннеров. Стараясь не упустить момент, ван Бьер усилил натиск. И, не дав врагу сообразить, куда он пятится, загнал его прямиком в люк.

Упавший на товарища громила придавил его собой и создал у лестницы затор. А за ними в подполе уже орали остальные братья. Они только что обнаружили, что другого выхода там нет, нашли зарезанного барана, услышали шум разыгравшейся наверху битвы и поняли, что угодили в западню.

В едином порыве они бросились к выходу, дабы не позволить кригарийцу запереть люк. Им надо было продержаться до возвращения в дом отправленных наружу приятелей. Те нападут на Баррелия, оттеснят его от лаза, и браннеры выберутся из подпола. И тогда он окажется один против семерых и уже никуда от них не денется.

Тыча мечами вверх, чтобы не дать монаху приблизиться, браннеры начали взбираться по лестнице. Но вместо того, чтобы драться, монах поступил иначе – подцепил ухватом бурлящий над огнем котел. И, поднеся его к лазу, вылил кипяток на головы врагам…

…А потом, уже не встречая сопротивления, захлопнул крышку люка и повалил на нее тяжелый шкаф.

Я находился на самом верху мельницы, а ошпаренные кипятком островитяне – в самом низу. Но я расслышал их дикие вопли через все разделяющие нас преграды. Расслышали их и те браннеры, что искали во дворе несуществующий выход из подпола. Вернее, они уже ничего не искали, а, расслышав шум битвы, бежали обратно.

Первого из них кригариец уложил прямо в дверях. Этот хойделандер практически сам напоролся на «эфимца», когда перескочил через порог и столкнулся нос к носу с Баррелием.

Выдернув клинок из живота врага, ван Бьер втянул его за бороду внутрь и уронил подле мертвеца с раздавленной глоткой. И, не останавливаясь, вогнал меч прямо в открытый рот второго браннера. Который при виде такой картины хотел было заорать, да так и поперхнулся собственным криком. А также заточенной эфимской сталью и обломками своих зубов. После чего где стоял, там и умер, поскольку острие кригарийского меча пробило ему нёбо и вышло из шеи сзади.

А монах, прикончив его, сразу убрался из дверного проема, опасаясь новых стрел, что могли прилететь из тумана. Запертых в подполе браннеров он пока не опасался. Чтобы выбраться оттуда, им требовалось сломать толстые половицы, а это была муторная работенка. Особенно для тех, кого только что ошпарили кипятком.

Во время боя у ван Бьера не было времени присматриваться к врагам. Но теперь, оглянувшись на валяющиеся в доме тела, он внезапно обнаружил у них на руках знакомые татуировки.

– Ледяные Акулы! – припомнил Баррелий название бранна, с которым нелегкая свела его уже трижды. – Вот так встреча! Вейсария нынче прямо кишит островитянами, а я постоянно натыкаюсь на одни и те же мерзкие рожи! – И, прислушавшись к доносящимся снаружи звукам (чему сильно мешали вопли из подполья), прокричал в туман: – Эй, Сворргод, ты тоже здесь, или тебя не взяли на эту охоту? Если ты здесь, отзовись! Это я – тот самый ублюдок, кто недавно разбил тебе морду в пограничном трактире! Но сейчас речь не об этом, а о пятерых твоих братьях, которых я запер в погребе. И которым перережу глотки, если вы не пойдете со мной на переговоры. Однако клянусь, что оставлю их в живых, если мы с вами разойдемся по мирному… Итак, я жду, Сворргод! Слово за тобой! Но не тяни с ответом, а то мои пленники вот-вот сломают пол, и мне придется перебить их всех, пока они не вылезли наружу…