Глава 27
Легко сказать «стой и не дергайся», когда тебя окружают сразу четыре уродливых великана! И хоть выпустивший их из клеток ван Бьер тут же вернулся обратно, я все равно натерпелся такого страху, что удивительно, как при этом не поседел…
Однако, стоп! Не будем забегать вперед. Прежде чем решетки с грохотом поднимутся, и единственная преграда между мною и чудовищами исчезнет, будет нелишне объяснить, что произошло в тоннеле, и почему Псина была все еще жива.
Когда Кугель вел нас в банк, хитрый кригариец остановился поболтать с монстрами не просто так. Пускай он относился к Вездесущей дружелюбно, но все равно не доверял ей. И предполагал, что если она, обманув нас, заиграет по своим правилам, то станет убегать из банка этим же путем. Самым быстрым и удобным из всех. Поэтому Баррелий указал Уру и его собратьям на нашу спутницу и попросил их задержать ее, если она побежит в обратную сторону одна.
Громорбы не могли схватить человека, идущего по белой линии в центре коридора. Но они давно сидели в этой тюрьме и знали способ, как уважить просьбу ван Бьера. Конечно, за подобные шуточки в отношении банковских посыльных их наказывали, но они не могли отказать человеку, который знал их язык и пообещал даровать им свободу. К тому же Псина не походила на слугу Штейрхоффа, и они были избавлены от необходимости вести себя смирно в ее присутствии.
Когда Вездесущая приблизилась к громорбам, один из них, взревев, резко высунул из клетки свои ручищи. И, разумеется, не дотянулся. Зато дотянулся Ур, сидящий по другую сторону прохода. Отскочив в страхе от первого монстра, канафирка сошла с белой линии и угодила прямо в лапы их вожаку. Который помнил, о чем попросил его Баррелий. И не стал сворачивать пленнице шею, придержав ее до возвращения своего освободителя.
Освободитель громорбов не подвел. Выпуская их, он рисковал не меньше меня, даром что человек и монстры понимали друг друга. Но риск того стоил. Потому что настало время нам уносить ноги из Кернфорта, и четыре злобных великана были для этого наилучшими попутчиками.
Я мог догадаться, о чем монах разговаривает с ними по тому, как они себя вели. После решения участи Псины – судя по жестам Ура, он хотел долбануть ее башкой об пол, – ван Бьер уговорил вожака еще немного подержать канафирку у себя. Не ради того, чтобы причинить ей страх и мучения, а сугубо из практических соображений. Несмотря на то, что она была худосочной, Баррелию не хотелось тащить ее на себе. А гнать ее вперед на своих двоих означало дать ей шанс на побег. И хороший шанс, учитывая, как ловко она умела отвлекать внимание и скрываться с глаз. Зато в руках у громорба она оставалась беспомощной, и он мог нести ее с той же легкостью, с какой сам Баррелий носил меч.
Ур недовольно поворчал, потопал ногами и потряс головой, но согласился. Все-таки человек оказал громорбам несоизмеримо большую услугу, чем та, о которой он просил взамен. К тому же он еще не указал им курс на родину, что также было немаловажно для чужаков в чужом мире.
В конце концов Ур указал собратьям в направлении выхода и первым побежал туда вприпрыжку. Псину он держал в двух руках, словно любимую куклу. Остальные монстры тут же припустили за ним следом. От их дружного топота с потолка посыпались каменные крошки. Но раз уж доселе тоннель не обрушился, то наверняка не должен был рухнуть и сейчас. По крайней мере до нашего ухода.
– Хватай сверток, – велел мне Пивной Бочонок. – И не отставай. Чем ближе будем держаться к громорбам, тем меньше неприятностей огребем от хойделандеров.
О том, как бы нам не огрести неприятностей от наших союзников, монах промолчал. Но в любом случае, идти на попятную было поздно. И нам предстоит извлекать выгоду из заваренной нами бучи, чем бы она ни закончилась.
Как я и догадался, сверток Псины весил легче, чем брошенный мной в хранилище, ларчик с драгоценностями. Но и легким он не был. Мне пришлось держать его обеими руками, потому что нести его под мышкой было затруднительно. Что бы ни находилось в ящике, оно было упаковано очень плотно и не болталось, даже когда я нарочно потряс сверток изо всех сил. Жаль, я все еще не мог взглянуть, за чем таким важным охотилась Вездесущая, потому что у нас совершенно не было на это времени.
Выход из тоннеля открыл не кригариец. Это сделала канафирка перед тем, как сунулась в тоннель, не подозревая, что там ей уготована ловушка. И когда четверка исполинов добежала до конца коридора, плита, что перекрывала выход, была уже сдвинута и не мешала им вырваться на волю.
Когда на воле очутились и мы, в доме, где находился вход в тоннель, уже отсутствовала одна стена. Она бы уцелела, если бы наши союзники вышли наружу через двери. Но поскольку громорбы не могли в них даже протиснуться, они проложили себе дорогу самым простейшим для них способом.
Выбравшись на улицу, они топтались на обломках стены, не решаясь двинуться дальше. Вернее, они бы решились, но зачем им было бросаться куда-то наугад, если за ними шел человек, пообещавший указать им правильный курс?
Однако ван Бьер оказался не так-то прост. После недолгого, но шумного препирательства, в ходе которого Псина опять едва не лишилась головы, монах отправил чудовищ не на юг, а к городским воротам. Но не к тем, через которые мы хотели поначалу войти в Кернфорт, и откуда город покидали беженцы, а к другим – тем, что находились севернее.
Это были запасные ворота, которые почти всегда стояли закрытыми. Открывали их лишь во время ярмарок и праздников, при большом скоплении в городе людей. Чего хойделандеры делать, естественно, не стали. Им было удобнее сгонять беженцев в одно место и там их грабить. После чего вся добыча сваливалась в общак, который браннам предстояло затем разделить между собой по справедливости.
Выбор Баррелия был очевиден. Он боялся, что возле первых ворот все еще есть столпотворение. И если бы громорбы ринулись туда, они не разбирались бы, кто встал у них на пути: головорезы Чернее Ночи или мирные граждане. Но ван Бьеру было незачем проливать кровь последних, пусть и не своими руками. Вот он и постарался, чтобы пути беженцев и пути чудовищ не пересеклись.
Я думал, что безумнее той кровавой гонки, которую мы пережили по пути сюда, быть уже не может. И я ошибся. Бег за громорбами по озаренному пожарами, ночному Кернфорту – вот что являлось настоящим безумием. Которое вдобавок учинили не захватчики, а мы.
Впереди нас ревели гиганты, мчащиеся напролом по улицам, загроможденным мертвецами, хламом и баррикадами. А позади нас слышался рев битвы. Это хойделандеры продолжали рваться в замок, уповая на то, что им перепадет доля от тамошних богатств. Но этот шум, в отличие от первого, понемногу затихал. Не потому что затихала битва – просто мы удалялись от площади, где она бушевала. Сама же она становилась все яростнее – по мере того, как островитяне подбирались к сокровищам. В том числе к моим. Так что теперь я мог с ними распрощаться уже окончательно.
Мне было жаль не только утраченного наследства, но и старика Штейрхоффа. Я надеялся, что он выживет и успеет вывести из замка по подземному ходу семью и остатки своего войска. Ну а если нет, что ж тогда… Кригариец предостерегал его, кто стоит за осаждающими замок хойделандерами. А Капитул – тот монстр, что может сожрать даже вейсарского банкира, какие бы силы за ним ни стояли. О чем сиру Магнусу пристало знать лучше, чем кому бы то ни было. Но он подверг слова ван Бьера сомнению, и теперь пожинал плоды своей недоверчивости.
Хотя, конечно, невинных жертв этой трагедии все равно будет жаль…
Громорбы бежали не слишком быстро, зато шумно. Накопленная ими за годы плена ярость вырывалась наружу ревущим потоком. Они крушили на своем пути все, что не успели разрушить или сжечь островитяне, включая балконы, террасы, навесы и другие деревянные пристройки к зданиям. И крушили так самозабвенно, что впереди них летел по улице не утихающий шквал из обломков досок и бревен.
Но особый раж охватывал великанов, когда они натыкались на людей. На кого именно, мы с Баррелием узнавали после – по изувеченным телам, что оставляли за собой наши союзники. По большей части это были хойделандеры, но дважды им под горячую руку попадали и кондотьеры. Всякий раз, когда это случалось, громорбы не отказывали себе в удовольствии задержаться и поохотиться на мечущихся в панике людишек. Ради которых они даже не ленились обрушивать фасады, если жертвы забегали внутрь зданий.
Лишь у Ура не получалось насладиться весельем в полной мере. А все потому что его руки были заняты живой ношей. Ему приходилось оберегать Вездесущую не только от ударов о стены домов, но и от разбушевавшихся собратьев, что могли задеть ее ненароком. Все, что дозволялось Уру, так это лягаться. Чем он и занимался, сшибая балконы и вывески, а также отправляя меткими пинками островитян в окна верхних этажей.
Из нас троих Псина, безусловно, переживала сейчас самые яркие впечатления. Нам-то что – мы бежали за гигантами и больше опасались запнуться за подножный мусор, чем их ярости. Зато канафирка взирала на их бесчинства, так сказать, из первого ряда. И, небось, успела не раз проститься с жизнью, ведь в такой свистопляске Ур мог сжать ручищи чуть сильнее и раздавить ее ненароком.
Меч Баррелия был обнажен, но на его долю врагов не хватало. Островитяне и кондотьеры, что выживали после встречи с громорбами, прятались внутри зданий. Откуда им вряд ли захочется выйти в ближайшее время. Что, впрочем, кригарийца только радовало. Я уже давно понял, что кригарийцы из легенд не имеют ничего общего с Пивным Бочонком. Да, он искал встречи с Вирамом-из-Канжира, но это не значит, что ему нравилось расточать свой гнев на случайных врагов, подворачивающихся ему на пути.
Никто из хойделандеров не желал стеречь запертые ворота, пока другие браннеры и вольники грабили Кернфорт. И они вышли из этого положения простейшим способом – раскурочили лебедку, что поднимала воротную плиту. Да так, что починить ее на месте стало невозможно. А в довершении этого вандализма обломки лебедки были сброшены с воротной арки, где она прежде стояла.
Вот только островитяне не подозревали, кто вскорости подступит к воротам, и что все их старания окажутся напрасны.
Сломать ворота также легко, как до этого громорбы ломали стены домов, они не смогли. Попинав преграду с разбегу и ничего этим не добившись, великаны устроили короткое и шумное совещание. После чего испробовали другой, более рациональный способ, который в итоге сработал.
Прорычав собратьям какие-то указания, Ур заставил их подойти к плите, ухватиться за ее решетчатый каркас и приподнять ее. Собратья заревели, поднатужились и дружными усилиями открыли под воротами просвет. Такой, в который они смогли бы проползти, плюхнувшись на пузо. Но как это сделать, если выпустив плиту из рук, они снова уронят ее?
Смекалистый Ур решил и эту проблему. Пока троица громорбов, фыркая от натуги, брызжа слюной и пуская газы, не давала воротам упасть, он притолкал ногами поддон с камнями – теми, что поднимали на стены при осадах и сбрасывали на головы врагам. Потом сбросил с поддона два ряда камней – чтобы тот вошел в просвет, – и запихал его туда.
Этого оказалось достаточно, чтобы чудовища смогли отпустить плиту и выползти наружу. А за ними выполз и Ур вместе с пленницей.
Нам ползти на животе не было нужды. Баррелий прошел в брешь, лишь нагнув голову, а я и вовсе в полный рост. И когда мы с ним очутились снаружи, громорбы ждали нас, ворча и всем своим видом намекая, что пора бы человеку выполнить данное им обещание.
Ван Бьер издал короткий рык и, поманив союзников рукой, зашагал прочь от городской стены. Громорбы затрясли головами и затопали – они ожидали вовсе не этого. Но монах остался непреклонен и даже не обернулся. Ур, однако, не стал возмущаться и поплелся за ним, подав пример остальным. И все мы отправились дальше, в темноту, которая пугала меня не меньше, чем озаренные пожарами, улицы Кернфорта…
Я смекнул, что мы идем туда, где была спрятана наша тележка. У меня из котомки торчал запасной факел, но приказа зажечь его не поступало – видимо, Баррелий не хотел злить не любящих яркий свет союзников. Поэтому я старался идти точно за кригарийцем, который, надо думать, брел не наугад и глядел себе под ноги. Громорбы пыхтели и топали у меня за спиной. И хоть я малость к ним привык, они по-прежнему вгоняли меня в дрожь, стоило им издать слишком громкий звук или сделать резкое движение.
Остановились мы, впрочем, раньше, чем дошли до тележки.
– Отойди-ка подальше, – велел мне ван Бьер, поворачиваясь лицом к гигантам. – А если начнется буча, беги отсюда так быстро, как только сможешь. Главное, не дай громорбам тебя схватить и не потеряй сверток. За меня не волнуйся. Я вышел живым из пещер под Альтогорном, выкручусь и здесь.
Дважды просить не пришлось. Вцепившись в сверток так, словно от него зависела моя жизнь – что в общем-то было недалеко от истины, – я попятился в темноту. И остановился лишь тогда, когда Баррелий и гиганты стали видны мне едва заметными силуэтами, маячащими во мраке, будто призраки.
О том, что между ними назревает ссора, я понял, когда четыре огромных силуэта окружили один маленький, а рычание громорбов стало громче и злобнее. Монах продолжал что-то им отвечать, но их его ответы явно не устраивали. Что происходило с Псиной, я не видел – кажется, она все еще была в лапах Ура. Возможно, из-за нее ван Бьер и спорил с союзниками, которые грозили вот-вот перестать быть таковыми. А о чем бы еще они спорили? Чтобы показать тварям дорогу, Баррелию надо было лишь вытянуть руку в нужном направлении. Однако он говорил с ними так долго, что мог бы за это время описать им путь аж до самого Канафира.
Буча, о которой предупреждал кригариец, все-таки грянула.
В какой-то момент огромные силуэты задвигались быстрее, а к рычанию опять добавился топот. Такой же, какой громорбы издавали, когда давили ногами в городе людей. Силуэт же монаха и вовсе пропал. Но раз топот не прекращался, значит, ван Бьер был жив и успевал увиливать от великанских ступней.
Мы отошли далековато от города и слышали лишь отголоски идущих там боев. По сравнению с Кернфортом здесь было тихо, и когда эту тишину нарушил устроенный гигантами шум, я растерялся. И застыл столбом, не зная, что мне делать…
…Но потом вспомнил-таки наказ Баррелия и побежал прочь, больше всего на свете боясь услышать настигающую меня, тяжелую поступь…
