26
Сумерки окутывали Брюссель, когда я стояла в ожидании перед отелем «Центральный». Ярко светили уличные фонари и окна переполненных кафе по сторонам бульвара. Неторопливо шагали прохожие. Мимо меня катили кареты с ливрейными лакеями. Небо обрело оттенок лаванды. Из парка доносилась бодрящая музыка оркестров, а я дрожала в простенькой мантилье и шляпке. Ожидающий меня вечер зиял впереди, как черная бездна, из которой мне, возможно, не выбраться. Как я сожалела, что сумела убедить мистера Слейда в необходимости принять это приглашение! Скоро-скоро я окажусь в досягаемости рук, которые подстраивали убийства. Я жаждала броситься назад в отель и спрятаться, но церковные колокола отзвонили шесть часов. Черная карета, запряженная черными лошадьми, остановилась у отеля. Кучер слез с козел и подошел ко мне.
— Мадемуазель Бронте? — спросил он.
На нем был черный плащ, а его лицо прятали поля черной шляпы. Я кивнула. Присутствие мистера Слейда и полиции в экипажах, стоящих вдоль бульвара, не умерило моего испуга. Кучер открыл дверцу кареты. Подхваченная потоком событий, приведших к этой минуте, я вошла в карету и села. Кучер захлопнул дверцу, замкнув меня во мраке. Щелкнул его кнут. Карета покатила среди такого стука колес и цоканья копыт, что я не могла определить, следуют ли мистер Слейд и полиция за нами. Я попыталась открыть окошко, чтобы выглянуть, но все они были крепко заперты. Я подергала дверь. Она тоже была заперта. Я оказалась в ловушке экипажа, который катил все быстрее, везя меня навстречу неведомой судьбе.
Карета круто свернула за один угол, за другой. Кучер, очевидно, стремился сбить погоню со следа. Наш путь слагался из зигзагов и поворотов по всему городу. Тряска и страх вызывали тошноту, и я готовилась перенести толчок, в случае если мы налетим на что-то или на кого-то. Я услышала шум бегущей воды, почувствовала, что карета катит вверх, затем вниз по какому-то мосту через реку, вдохнула смрад тухлой рыбы от рынка на набережной. Но вскоре я утратила всякое понятие о направлении. Я молилась, чтобы мистер Слейд и полиция не заблудились.
Мы катили и катили. Шумы города затихли, цокающий булыжник сменился земляными ухабами. Возможно, миновало часа два до того, как карета внезапно остановилась. В ушах у меня зазвенело от тишины. Мой страх сгустился в холодную тошноту. Я услышала, как кучер слезает с высоких козел, и его приближающиеся шаги. Дверца открылась, и свет фонаря обрисовал фигуру, заслонившую от меня все, что было снаружи. Он протянул мне мягкий темный платок.
— Bandez-vous les yeux, — сказал он.
Я вспомнила, что мсье Ле Дюка допускали к хозяину только с завязанными глазами. Теперь мне предстояло то же. Дрожащими пальцами я завязала платок на глазах. Кучер вытащил меня из кареты в непроглядную ночь. В непроницаемой тьме, саваном окутывавшей меня, я слышала шепот ветра в деревьях и пронзительное цвирканье насекомых. Меня ухватили руки и потащили вперед. Шаги двух пар ног сопровождали меня, пока я спотыкалась по разбитым плитам. Мой невидимый эскорт ни разу не нарушил молчания. Я задыхалась от ужаса на грани обморока.
Рядом ли мистер Слейд? Я чуть было не окликнула его по имени. Догадывается ли преступник, что мы приготовили для него ловушку? Если так, спасет ли меня мистер Слейд? Или эта поездка завершится катастрофой? Из смутной угрозы в далеком будущем смерть превратилась в непосредственную опасность.
Мой эскорт провел меня вверх по лестнице. Скрипнула открывающаяся дверь, и меня окружила замершая тишина внутреннего помещения. Я вдыхала застоявшийся затхлый воздух. Наши шаги звонко отдавались на каменном полу. Дверь закрылась позади нас с тяжелым стуком в отголосках эха, и сердце у меня оборвалось от испуга, что я оказалась запертой там, куда мистер Слейд не мог за мной последовать. Наконец мой эскорт и я остановились. Я почувствовала вкусный запах еды и тот экзотический аромат, которым благоухали листы письма с приглашением. Сопровождающие усадили меня в кресло, и их шаги затихли, удаляясь.
— Добрый вечер, мисс Бронте, — произнес мужской голос, спокойный, низкого регистра, учтивый и чужеземный. — Можете снять повязку. — Согласные звуки сливались в странном музыкальном акценте, мне незнакомом.
Я сняла платок и увидела, что сижу у конца длинного стола, озаренного свечами. Передо мной стояла еда: суп, жареная курица, картофель, овощи, сыр и тарталетка. Фарфор с цветочным узором, столовый прибор из тяжелого серебра, вино в хрустальном бокале и салфетка. Комната оказалась большой, окна закрывали рваные занавески из красного бархата, стены увешивали выцветшие гобелены, изображавшие конных охотников, преследующих оленя в лесу. Кессон над моей головой был в гирляндах паутины. Но где находился мужчина, чей голос я только что слышала?
— Ваше присутствие для меня большая честь, — сказал он. — Тысяча благодарностей за то, что вы приняли мое приглашение. — Его голос раздавался за решетчатым экраном в дальнем конце стола. Он видел меня между переплетениями решетки, но оставался невидимым мне.
— Кто вы? — сказала я дрожащим голосом. — Для чего вы привезли меня сюда?
Он засмеялся. От этого негромкого серебристого звука у меня по коже побежали мурашки.
— Всему свое время, моя дорогая мисс Бронте. Сначала не откажите покушать.
Страх стянул узлом мой желудок, отвергавший самую мысль о еде. Стол перед ним был пуст. Он намеревался и дальше прятаться, наблюдая за мной. Я боролась с желанием убежать. Если мистер Слейд и полиция где-то рядом, мне следовало выжидать, пока они не схватят моего радушного хозяина и не освободят меня. Если они сбились со следа во время дикой гонки, то здесь, в неведомом мне месте, во власти преступника я могла рассчитывать только на себя. Я взяла ложку, зачерпнула суп и сделала вид, будто глотаю исходящую паром жидкость.
— Философы моей страны верят, что судьбу человека можно прочесть по его лицу, — сказал мой невидимый хозяин. — Вы позволите мне сказать вам, что я вижу в ваших чертах, мисс Бронте?
Его голос таил странное свойство, которое успокоило меня, как снотворное, и склонило меня позволить ему вести разговор на свой лад. Я кивнула.
— Я вижу в ваших прекрасных глазах ум, смелость и честность, — сказал он. — Я вижу доброту, верность, веру, а также борьбу между страхом и силой воли, желанием и осмотрительностью. Стигматы страданий сочетаются с мощью духа. Будущее сулит вам опасность, приключения, печаль и счастье.
Быть может, мне не следовало поддаваться на лесть при таких обстоятельствах, но магия оракула укрепила его власть надо мной. Однако я еще не была настолько зачарованна, чтобы забыть о собственной цели.
— Теперь, когда вы дали мне оценку, не могу ли я увидеть вас и прочитать ваши характер и судьбу?
Находясь в такой близости от зла, я хотела поглядеть ему прямо в глаза.
Опять он засмеялся так, словно ему нравилась моя находчивость, пусть он и иронизировал надо мной.
— А, мисс Бронте! Эту привилегию вы должны заслужить.
— Каким образом? — Я положила ложку, оставив всякое притворство, будто я ем.
— Вы должны описать события вашей жизни, создавшие из вас женщину, которая избороздила сушу и море в поисках меня, — сказал он. — С чего мы начнем? — Последовала напряженная пауза предвкушения. — Расскажите мне про смерть вашей матери.
Смерть моей матери еще причиняла боль. Во мне все восстало. Как смеет этот надменный незнакомец копаться в моих ранах?
— Я предпочту воздержаться, — сказала я холодно.
Тень за экраном зашевелилась. Я услышала шелковый шорох его одежды.
— Ну послушайте, мисс Бронте! Ваша достопочтенная матушка заслуживает лучшей дани, чем ваше молчание. — Его тон был исполнен упрека. — А я хочу услышать об этом.
Я поняла, что будь у мистера Слейда возможность выручить меня, он бы уже это сделал. Я была одна, и мне следовало подчиниться хозяину дома или рисковать разбудить его ярость. И, как ни странно, я испытала потребность говорить. Будто он отомкнул во мне какую-то дверцу. Я вспомнила отрывок из дневника Изабели Уайт: «Голос Его был точно бархат и сталь, исследующие глубины моего сознания. Много вопросов Он задал мне, и много тайн Он сумел извлечь».
— Она заболела, когда мне было пять, — сказала я с нервной запинкой. — Она слегла и уже больше не вставала. Папа настаивал, чтобы мои сестры, брат и я играли подальше от дома. Шум, который мы поднимали, был ей нестерпим.
Память нарисовала мне измученное лицо папы, закрытую дверь, за которой угасала мама, а Мария, Элизабет, Эмили, Энн, Брэнуэлл и я гурьбой гуляли по пустошам. Вернулись мои детские чувства горя и смятения.
— Когда вечером мы возвращались домой, мы слышали, как она стонет. Папа сидел возле нее и молился всю ночь. — Я вспомнила, как слова его молитв прорывались сквозь мучительные стоны мамы, и заново пережила тогдашний страх. — Она все больше слабела, пока однажды папа не позвал нас в ее комнату.
Вновь передо мной возник образ моей матери, такой исхудалой, бледной и неподвижной! Папа сидел рядом с ней, а мы, дети, стояли в ногах кровати.
— Мы оставались с ней, пока она не умерла.
Когда мама испустила последний вздох, Брэнуэлл вложил свою ручонку в мою. Это изгладилось из моей памяти, мой рассказ восстановил утраченную подробность кончины мамы. Слезы покатились по моим щекам.
— Как грустно, что безвременная смерть вашей матери была не единственным горем вашего детства, — сказал хозяин дома. — Ведь вы потеряли и двух своих старших сестер.
Хотя его голос источал сочувствие, его слова усугубили мою боль. Мне было невыносимо думать о Марии и Элизабет, не говоря уж о том, чтобы подчиниться расспросам о них.
— Вы стояли у их смертного одра? — не отступал он. — Вы молились об их душах, когда они покидали этот мир?
— Да, у постели Элизабет, — сказала я, вынужденная ответить вопреки своей воле. («От него я не могла ничего утаить», — написала Изабель.) — Но когда я узнала, что Мария при смерти, было уже поздно. Она и Элизабет заболели в нашем пансионе. Их отослали домой, а меня оставили там. Папа привез меня домой вовремя, чтобы я могла увидеть Элизабет еще раз. — Пламя свечей отражалось в моих слезах. — Но попрощаться с Марией я не успела.
— Ваша история причиняет мне печаль, не выразимую словами, — сказал хозяин дома.
И он, казалось, был искренне удручен. Пока я плакала, его сочувствие успокаивало меня, и я совсем забыла, что именно он пробудил мои самые тягостные воспоминания. Когда мои слезы иссякли, он сказал:
— Мы больше не станем останавливаться на трагедиях. Давайте теперь обсудим ваш опыт в благородной профессии наставничества. Как замечательно, что вы попытались открыть вашу собственную школу.
Увы, эта школа была еще одним тяжким эпизодом моей жизни, который извлекли на свет его шпионы.
— Я пополнила свое образование на Континенте, так что могла предложить уроки французского, — сказала я, — и разослала проспекты всем, кого знала, но не обрела ни единой ученицы. Хоуорт ведь тоскливая глушь.
— Школа была обречена вопреки всем вашим усилиям, — сказал хозяин дома. — И не ваша вина, что вам не удалось обеспечить независимый доход для себя и ваших сестер.
Так я верила, но не могла избавиться от грызущего подозрения, что моя нелюбовь к преподаванию и затаенное желание потерпеть неудачу свели на нет все мои старания. И хотя в его голосе не было намека на осуждение, я подумала, что вина была моей. Я ощутила себя жалкой никчемностью вопреки моим литературным успехам, о которых он как будто не знал; в тот момент даже я сама могла бы поверить, что никакого успеха вообще никогда не было.
— Женщина в вашем положении может обеспечить свое будущее, выйдя замуж, — сказал он. — Почему не вышли вы?
Он словно бы знал каждое мое уязвимое место и теперь коснулся самого болезненного.
— Я не хотела стать женой ни одного из тех двоих, кто сделал мне предложение, — ответила я, вынужденная защищаться. — Они столь же мало подходили мне, как я им.
— Возможно, ваш уникальный характер обрек вас одиночеству.
Сказал он это как комплимент, но с оттенком пророчества, которое опровергало мою затаенную надежду все-таки найти любовь. Мистер Слейд не явился меня спасти, и это выглядело неопровержимым доказательством, что он не был предназначен для меня.
— Но не отчаивайтесь, мисс Бронте, — сказал хозяин дома. Его голос нес мне утешение из-за экрана. — Я ценю вас так, как не способны другие мужчины. Во мне вы видите друга, отдающего должное редким качествам, которые другие оставляют без внимания. Я вознагражу вас за ваши многие невзгоды и неудачи.
Я чувствовала себя настолько потерянной, лишенной надежды и одинокой, что почти верила, будто он — единственный человек в мире, кому я дорога. Я смутно понимала, что теми же самыми чарами он опутал Изабель Уайт. «Он, казалось, был единственным человеком в мире, кто знал и принимал меня со всеми моими изъянами. Каждая частица меня, которую я вручала Ему, каким-то необъяснимым образом снискивала мне Его благоволение, а я жаждала превыше всего Его благоволения». Должно быть, он показал ей пустоту ее жизни и заманил в свою предательскую паутину.
— Теперь настало время обсудить предложение, которое я упомянул в письме, — сказал он. — Я предлагаю вам место у меня.
Свое умение очаровывать он проявил более чем наглядно, однако его побуждения, касавшиеся меня, оставались неясными. Я сказала:
— Почему вы хотите нанять меня? Почему не пожалели стольких хлопот, чтобы доставить меня сюда?
С легким смешком он ответил:
— Возможно, вы знаете присловье «Умный враг предпочтительнее глупого друга»? Однако я считаю, что наиболее желателен умный друг.
Он полагал, что может сделать из меня сообщницу и использовать мой ум в своих целях. Тогда ему не придется опасаться, что я донесу на него властям. Он явно старался подчинить меня, уничтожив мое самоуважение.
— Какой пост вы мне предлагаете? — спросила я.
— Могу сказать лишь, что, приняв его, вы станете богатой женщиной, — сказал он. — Каждое ваше желание будет удовлетворено. Вы будете жить в роскоши, обеспечите себе будущее, какого и вообразить не могли, и исполните предначертанную вам судьбу.
Его оценка моего характера опиралась на сведения, собранные обо мне его шпионами, и на то, что он выведал у меня сегодня вечером. Он считал меня женщиной умной, но неудачливой, смелой, но терпевшей крах во всем, за что она бралась до сих пор, так что ее можно было купить туманным обещанием финансового благополучия и обретением новой цели в жизни. Однако оценил он меня неверно. Он не знал, что я автор знаменитого романа и что я в союзе с агентом Короны. Мистер Слейд сохранил свою личность в тайне, как и я свою; злодею еще предстояло узнать, что мистер Слейд гонится за ним. И, подобно столь многим, он недооценил меня. А пока, если я хочу остаться в живых, мне следует подыгрывать ему.
Даже замороченная чарами, я понимала, что передо мной дьявол во плоти, предлагающий купить мою душу. Если я соглашусь, он вовлечет меня в черные деяния, как вовлек Изабель. Если я не подчинюсь ему, то меня ждет такой же насильственный конец. Ценой за богатство и исполнение желаний была вечная погибель моей души. Тем не менее потребность ухватиться за его предложение боролась с моим недоверием и врожденной осторожностью, настолько обаятелен он был. Он подорвал мою уверенность в себе — что лучше я могла бы ожидать от жизни? И хотя я предпочла бы больше никогда не терпеть его общества или беспощадного копания во мне, я страшилась того, что он сделает в случае моего отказа.
— Но вам требуется время обдумать мое предложение, — сказал он вкрадчиво. — Я не жду, что вы примете решение с такой поспешностью. Вернувшись в Англию, вы поместите в «Таймс» объявление, что мисс Бронте принимает или не принимает предложенный ей в Бельгии пост. А теперь карета отвезет вас назад в ваш отель. Я прощаюсь с вами и благодарю вас за восхитительный вечер. Прошу, наденьте повязку на глаза, мисс Бронте.
Когда карета высадила меня перед отелем, я стремглав кинулась внутрь… и так сильно столкнулась с мистером Слейдом, что он крепко меня обнял, чтобы удержаться на ногах и не дать упасть мне. Вся дрожа, я прильнула к нему.
— Слава богу, вы целы и невредимы! — воскликнул он с облегчением.
— Я так боялась! — простонала я. — Почему вас не было?
— Ваш кучер сумел скрыться от нас.
Как я и страшилась. Теперь меня затрясло еще сильнее при мысли, что я была совершенно одна и беззащитна.
— Я вернулся сюда и ждал вас, — сказал мистер Слейд. — Полицейские все еще ищут.
С запозданием я осознала, что объятие наше слишком уж тесное, и попятилась от мистера Слейда. Он усадил меня на диван и поручил горничной принести мне чаю. Мне в руку вложили блюдце с чашкой, но рука моя так тряслась, что фарфор дребезжал. Однако крепкий горький напиток взбодрил меня.
Мистер Слейд сидел рядом со мной.
— Куда вас увезли?
— Не знаю, — сказала я и объяснила почему. — Но дом, видимо, очень большой и где-то за городом.
— Как этот дом выглядел?
Увы, мне пришлось сказать, что повязка препятствовала увидеть хоть что-нибудь, кроме столовой, которую я и описала во всех подробностях.
— Расскажите мне про мужчину, с которым вы встретились, — сказал мистер Слейд.
— Назвать мне свое имя он не пожелал. И его лица я ни разу не увидела. Он сидел за экраном. Но я знаю, что он иностранец.
Я попыталась изобразить его акцент, однако подражания мне никогда не удавались. И мистер Слейд, как и я, не сумел определить, откуда он родом. Когда мистер Слейд спросил, о чем мы разговаривали, я изложила предложение, которое тот сделал мне.
— И все? — сказал мистер Слейд. — Вас не было очень долго. Что еще произошло?
— Ничего. — Я отвела глаза. Стыд не позволил мне признаться в странном его воздействии на меня.
— Может, полиции удастся отыскать этот дом, — сказал мистер Слейд.
На следующий день полицейские, обследуя проселки там, где мой кучер сумел ускользнуть от них, наткнулись на этот дом в Forêt de Soigne — лесу на юго-востоке от Брюсселя. Они отвезли мистера Слейда и меня в старинное полуразрушенное кирпичное шато. Осыпавшиеся стены покрывал мох, стекла в окнах были давно выбиты, сад зарос сорняками. Часть башенок и мансард обвалилась. Мы с мистером Слейдом прошли по длинным коридорам между обвисшими обоями и дверьми в пустующие комнаты в столовую.
— Это та комната, — сказала я.
Свечи сгорели. На столе стоял поданный мне обед, давно остывший; крыса грызла хлебную корку. За экраном никто не сидел, но в воздухе все еще чувствовался экзотический аромат. Тревожные воспоминания вновь ввергли меня в дрожь, и тут к нам присоединился полицейский инспектор.
— Дом — часть фамильного поместья одной обедневшей знатной семьи, — сказал он. — В прошлом году его арендовал некий мистер Смит из Англии. Его общение с хозяевами ограничивалось письмами, они ни разу его не видели. И окрестные жители тоже, так как он держится особняком. Мы обыскали дом, но не нашли никаких следов его обитателей.
— Мистер Смит, видимо, уехал и не вернется, — сказал мистер Слейд мрачно.
— Мы не можем задержать его, не зная, кто он такой, — указал полицейский инспектор.
Наши взгляды с мистером Слейдом встретились, и нас обоих посетила мысль, вызвавшая у меня дрожь ужаса.
— Очевидно, есть только один способ отыскать преступника: мне следует согласиться на его предложение, — сказала я.