ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Брюнель отсутствовал уже пятый месяц, и о его возвращении пока не было и речи. Удалившись от лондонской суеты, он унес с собой не только маленький чемоданчик с сигарами, но и свою способность пролить свет на мои недавние злоключения.
Я хотел было обратиться к нему, но тут же отказался от этой мысли. В то время еще невозможно было отправлять телеграммы в Египет, поэтому я не мог быстро связаться с ним, даже если бы точно знал, где он находится. Складывалось впечатление, что он специально отправился в Египет, чтобы никто из коллег не докучал ему и отпала необходимость постоянно с ними общаться.
В свете последних событий я понял, что как минимум две стороны хотели завладеть новым изобретением Брюнеля. Наиболее целеустремленными оказались мои «друзья» из Бристоля. Чтобы завладеть призом, они были готовы на убийство, в то время как их конкуренты решились пока лишь на обычную кражу со взломом. Забавно, но именно их действия увенчались успехом, хотя я по-прежнему не мог понять, зачем кому-то понадобилось идти на подобные меры, чтобы получить это устройство. Прочитав конспекты, я убедился, что, каковы бы ни были их мотивы, в обеих группах присутствовал как минимум один из членов клуба, иначе они просто не узнали бы о Брюнеле. Я проигнорировал предупреждение моего визитера держаться подальше от этого дела и решил выяснить, кто именно стоял за этими преступлениями, отомстить за жестокое убийство Уилки и найти изобретение Брюнеля.
Я не питал никаких надежд на возможность пообщаться с инженером, и потому письмо от него для меня стало настоящим сюрпризом. Оно упало на коврик в моей прихожей вскоре после того, как я ознакомился с содержанием конспектов. Письмо было написано на бланке отеля «Ройял Александрия» в Каире. На месте даты стояло 15 апреля 1859 года, то есть оно шло три недели.
Дорогой Филиппс!
Надеюсь, у вас все хорошо. Несмотря на мои сомнения относительно этого путешествия, оно оказалось весьма интересным, и я почти благодарен людям, которые уговорили меня отправиться в него. С юга Франции мы отплыли в Александрию — древний город, основанный человеком, который к тридцати двум годам совершил такие завоевания, о которых не мог мечтать даже Наполеон. Я надолго запомню плавание по Средиземному морю — наше судно попало в сильнейший шторм, который французы называют «мистраль». Но, как говорится, все бывает неспроста. Мне представилась идеальная возможность своими глазами увидеть, как ведет себя корабль во время бури. Я стоял у штурвала, привязанный, чтобы меня не смыло за борт. Оттуда я мог наблюдать за движением судна, а также определять силу ветра и высоту волн. Просто уморительный поступок для человека, которому доктор прописал постельный режим из-за жестоких приступов морской болезни.
Из Александрии мы отправились в Каир, где я и написал это письмо. Мы только что вернулись из экспедиции по Нилу. Я специально нанял судно под названием «Дахаби», которое обеспечило бы нам некое подобие комфорта. К сожалению, корабль не доставил нас до пункта назначения — ему не удалось преодолеть пороги в верхней части великой реки. Однако я не сдался. Купив более маневренное судно, я велел сделать на нем каюты (если бы работу над нашим кораблем можно было закончить так же быстро). Теперь мы свободно плыли по течению и, наконец, добрались до Луксора, где провели несколько дней, осматривая достопримечательности. Мы были потрясены видом величественного храма, построенного из сотен огромных каменных колонн, каждая из которых имела причудливую форму и была исписана древними письменами, которые называются иероглифами. На другой стороне реки лежали Фивы. Говорят, что в горных долинах за ними хоронили царей Древнего Египта.
Но больше всего чудес ожидало нас в Гизе, расположенной неподалеку от шумного Каира. Пирамиды — это настоящее чудо, они сделаны из огромных каменных глыб, каждая из которых была вырублена самыми примитивными инструментами. Каким же ничтожеством чувствует себя современный инженер, глядя на эти великие творения, созданные людьми много столетий назад! Сколько труда потребовалось, чтобы сдвинуть камни весом в тысячи тонн и построить из них искусственные горы? Я решил, что подробнее займусь изучением этого древнего народа, как только вернусь.
Между прочим, если Вы изголодались по серьезным разговорам (я шучу!), Вам стоит отыскать мистера Оккама. Он ведет себя очень замкнуто на наших встречах, но на самом деле это удивительный человек, и я сожалею, что не смог толком представить Вас друг другу. Вы можете отдать ему посылку, которую получили в Бристоле, за что я Вам еще раз приношу свою благодарность. Он знает, что делать, и будет рад получить ее от Вас.
Ваш друг
Изамбард Кингдом Брюнель.
Наконец-то я получил ценные сведения! Интересовавшая меня информация содержалась в заключительном параграфе, который, очевидно, был добавлен в последний момент, но именно он послужил для меня дальнейшим руководством к действию и помог определить курс, над которым я размышлял в последнее время. Я хотел встретиться с мистером, или, лучше сказать, лордом Оккамом, но не для пустых разговоров и не для того, чтобы передать посылку, которой у меня не было, а для того, чтобы получить у него ответы на некоторые вопросы. После прочтения конспектов и его заметок на полях все мысли о новом изобретении были неразрывно связаны с этой загадочной личностью, и просьба Брюнеля отдать сверток ему лишь укрепила взаимосвязь между этим человеком и изобретением.
Несмотря на хвалебные рекомендации Брюнеля, я не мог пока исключить Оккама из списка подозреваемых. Брюнель писал, что на свете все случается неспроста, — так оно и было. Несколько месяцев назад я исключительно из любопытства следил за Оккамом на верфи, и теперь, когда он на самом деле был мне нужен, знал, где его найти.
Спуск корабля был подобен театральной трагедии. Но теперь корабль, когда-то игравший роль живописных декораций, давно уже стоял на воде, и моему взору открывались река и очертания южного берега. Платформа все еще не была убрана — сотни деревянных досок, поперек них лежали рельсы, по которым корабль совершил свой долгий и печальный путь к воде. Понадобилось девяносто дней и почти все гидравлические лебедки Англии, чтобы спустить его в реку, и все равно он двигался с неохотой, подобно ленивой женщине, с трудом поднимающейся с кровати, пока наконец не достиг воды.
С начала спуска прошло уже больше года, но повсюду виднелись следы этого отчаянного предприятия. Вдоль берега были разбросаны обрывки канатов и цепей, разбитые бочки и деревянные доски, из которых когда-то был сделан помост, помогавший подняться на борт корабля. Каркасы сломанных домкратов все еще оставались на местах, их легкие взорвались, не выдержав веса корабля. Прежде здесь повсюду суетились люди; сегодня верфь и река выглядели совершенно пустынными.
Помимо открытых ворот единственным ориентиром для меня теперь служили ангары по обе стороны верфи. Я надеялся, что снова найду Оккама в одном из них и он будет обрабатывать железные детали, полировать сталь или чем он там занимается, когда играет роль рабочего, но в ангарах, как и на верфи, почти никого не было.
Внутри несколько человек заколачивали деревянный ящик, и один из них с удовольствием ответил на мои вопросы касательно Оккама. Оказалось, что он вместе с остальными рабочими перебрался на корабль, где они налаживали двигатели и проводили другие работы, готовя корабль к плаванию.
— Поищите его там, — посоветовал он, указывая в дальнюю сторону ангара, где у дверей виднелись силуэты людей. Они толкали тележку, нагруженную ящиками.
К тому времени, когда я подошел к двери, они уже спустились по дощатому помосту к деревянной пристани. Около нее была пришвартована паровая баржа, на палубе которой тоже лежали ящики. Капитан согласился отвезти меня на корабль, и я разместился среди груза.
«Великий Восток» стоял на якоре в сотне ярдов вниз по течению. Треть его корпуса находилась под водой, и можно было предположить, что в реке он уже не будет выглядеть таким исполином, но здесь, вдали от берега, эффект создавался прямо противоположный. На земле корабль сливался с городским пейзажем, его окружали люди, дома и другие приметы человеческого бытия, а в реке он находился в своей стихии и совершенно не поддавался измерению, если только рядом не проплывали другие суда. Пять труб поднимались из его недр как огромные смотровые башни неприступной крепости. Ряд труб тянулся от носа до кормы, между ними были расположены мачты. На полных парусах они могли нести корабль, в случае если из строя выйдут двигатели, а при хорошем ветре и течении увеличивали бы скорость корабля. Мачт было шесть, и каждая называлась в честь дня недели: с понедельника по субботу. Я спросил у одного из матросов, что случилось с воскресеньем, и он ответил, что в море воскресений не бывает.
Когда баржа подплыла поближе, я заметил подъемные краны и лебедки, свисавшие с мачт и снастей. Внизу на воде, как пробки, покачивались баржи, с них поднимали груз на палубу корабля-гиганта. Большое зубчатое колесо, вроде того, над которым в свое время работал Оккам, висело у борта корабля, и два толстых каната медленно поднимали его вверх. Подобный способ подъема грузов заставил меня вспомнить о строителях пирамид, описанных в письме Брюнеля. Сомнений не было: корабль доказывал, что у древних народов, построивших чудесные монументальные сооружения, были достойные последователи.
Баржа остановилась у платформы, с которой на палубу поднималось несколько деревянных лестниц. Я спустился с баржи и стал взбираться вверх на палубу. Поднимаясь по лестнице, я смог лучше рассмотреть огромные лопасти гребного колеса, не совершившего пока ни единого поворота.
Когда я очутился наверху, то снова изумился размерам корабля: два экипажа могли без всяких помех разъехаться на палубе. Трубы поднимались из низких кабин, располагавшихся в центре корабля. Вскоре я узнал, что они служили отнюдь не для размещения пассажиров — там находились рулевая рубка, капитанский мостик, помещения для животных и вестибюли с большими лестницами, ведущими в недра корабля.
На палубе бурлила жизнь. Люди работали у кранов, по меньшей мере два из которых были паровыми. Одни рабочие загружали ящики на палубу, другие стояли у открытых люков и спускали в трюм детали, которые, по всей видимости, предназначались для двигателей. Несколько рабочих красили трубы и мачты. Они были привязаны веревками или держались за снасти. Я решил, что найду Оккама в машинном отделении, и стал спускаться вниз. Но не успел я покинуть палубу, как кто-то окликнул меня по имени. Я тут же узнал шотландский акцент Рассела.
— Доктор Филиппс, не ожидал увидеть вас здесь.
Я натянуто улыбнулся и повернулся, чтобы ответить на его приветствие.
— Мистер Рассел, я так и знал, что вы на борту. У вас отличный корабль.
Рассела сопровождали два ассистента. Вид у обоих был утомленный, один из них что-то записывал в блокнот, другой держал свернутые в рулоны чертежи.
— Что привело вас сюда, доктор? — поинтересовался Рассел.
Я не придумал заранее объяснения, но Рассел сам предложил мне прекрасный предлог.
— Не могли дождаться, пока Брюнель покажет вам корабль?
— Вроде того, — признался я, стараясь говорить непринужденным тоном. — На самом деле он сказал, что в его отсутствие я могу обращаться за помощью к Оккаму. Вы не знаете, где мне его искать?
— В другое время я бы с радостью проводил вас к нему, но, боюсь, теперь это невозможно. — Он улыбнулся, заметив удивление на моем лице, и добавил: — Но я могу вам показать, где он. Пойдемте. — Рассел направился к перилам. Встав у самого края, я посмотрел вниз на воду и заметил необычного вида баржу, но что-то подсказало мне, что там Оккама нет.
— Там, — сказал Рассел, указывая на воду, волновавшуюся под стрелой крана, закрепленного на носу баржи. Железный кран держал тяжелый канат, который, подобно рыболовной снасти, исчезал под водой. Еще один канат свисал с крана, стоявшего на палубе большого корабля, недалеко от того места, где находились мы с Расселом.
— Вы хотите сказать, что он в воде?
— Да, на другом конце каната, ведущего с баржи. — Глянув на кран на нашем корабле, Рассел начал объяснять: — Веревка лопнула, и ящик, который на ней поднимали, оказался в воде. Мы пытались поймать его крюком, но не смогли, поэтому отважный мистер Оккам спустился вниз в водолазном колоколе, чтобы найти ящик и прикрепить к нему новую веревку.
— Я слышал об этом устройстве, — сказал я, вспомнив заметки Брюнеля. — Расскажите, как оно работает.
— Оно напоминает большой церковный колокол. Когда его опускают на воду, разница в давлении внутри и снаружи колокола не позволяет воде проникнуть внутрь, поэтому находящийся в колоколе человек может работать на дне около получаса, пока не закончится воздух. Это устройство идеально подходит для восстановительных работ. Но меня туда не затащишь.
— Скажите, а как долго он находится на дне?
— Думаю, уже около получаса.
Я не мог оторвать взгляда от маленького участка воды, с замиранием сердца ожидая, что на поверхность вот-вот всплывет бездыханное тело Оккама. Затем двигатель парового крана заработал и начал наматывать веревку.
— Вот и он, — заявил Рассел, когда поверхность воды забурлила. Кран вытащил из воды ржавый колокол и поднял над баржей; вода стекала с него, как из отжатой губки. Находившийся в лодке человек подал сигнал рабочему у крана, чтобы он привел колокол в неподвижное состояние, после чего лодочник постучал молотком по колоколу. Когда вся вода вытекла, Оккам выскочил из колокола, как новорожденный из металлической матки, и очутился на палубе баржи, где один из матросов тут же протянул ему одеяло. Еще один сигнал, и колокол опустили на деревянную платформу. После извлечения колокола кран позади нас заработал, выбрасывая в воздух облако дыма, а веревка на нем натянулась как тетива лука. Вода снова заволновалась, и на конце веревки показался мокрый деревянный ящик. Через несколько минут он был уже на палубе корабля, образовав вокруг себя большую лужу.
— Чтобы заменить детали, которые находятся в этом ящике, нам понадобилось бы несколько недель, — сказал Рассел с довольной улыбкой. — Какой замечательный молодой человек! А теперь извините, но мне пора. Сегодня у меня трудный день.
— Спасибо, мистер Рассел. Я подожду его возвращения. — Не успел я закончить фразу, как Рассел уже пошел прочь, покрикивая на своих ассистентов, с трудом поспевавших за начальником. Когда он скрылся из виду, я с облегчением вздохнул. Рассел по-прежнему находился в моем списке подозреваемых, который стал короче с тех пор, как я недавно исключил из него Оккама.
Маленькая лодка подплыла к платформе, Оккам выбрался из нее и стал взбираться по лестнице; одеяло все еще свисало с его плеч.
— Поздравляю с успешными испытаниями водолазного колокола, мистер Оккам. Потрясающее устройство.
Оккам был одет в молескиновые брюки и толстый матросский свитер, перепачканный маслом и протертый на рукавах, — совсем неподходящая для аристократа одежда. Когда он заговорил, тон его голоса был отнюдь не радостным.
— Я все думал, когда вы сюда придете.
— Мне казалось, вы могли бы поделиться со мной кое-какой информацией.
Он обошел меня и накинул одеяло себе на голову как капюшон.
— Извините, но я очень занят, — сказал он, сходя на палубу и направляясь к ближайшей двери.
— Меня послал мистер Брюнель! — крикнул я ему вслед.
Он мгновенно остановился.
— Но ведь он уехал несколько месяцев назад.
Я вытащил письмо и помахал им, словно это был паспорт, а Оккам — строгий таможенник.
— Он в Египте, и, судя по всему, его путешествие проходит весьма удачно. Брюнель сказал, что мне нужно увидеться с вами и… что я должен отдать вам посылку из Бристоля.
Услышав это, он снял с плеч одеяло, перекинул его через руку и подошел ко мне.
— Посылку?
— Да, посылку, которую я по поручению мистера Брюнеля привез из Бристоля.
— И вы должны отдать ее мне?
— Так сказано в письме, но есть одна проблема…
Прежде чем я успел продолжить, Оккам схватил меня за плечо и яростно прошептал на ухо:
— Что вы знаете о судьбе Уилки? Скажите, что вам известно?
Смахнув его руку, я отошел на шаг назад и сердитым голосом проговорил:
— Уилки был убит до того, как посылка оказалась у меня…
Оккам прижал к губам указательный палец и прошипел:
— Тише. Вы хотите, чтобы все узнали о вашей причастности?
— Я ни к чему не причастен, — возмутился я. — Просто я взял посылку для Брюнеля. Убийцы Уилки преследовали меня, когда я пытался покинуть Бристоль, и с тех пор следят за мной. Я надеялся, что вы сможете ответить на некоторые вопросы.
— Значит, вы не имеете никакого отношения к смерти Уилки? — спросил Оккам, и глаза у него покраснели. — Вы не убивали его?
Это обвинение еще больше разозлило меня.
— Господи, да с чего вы взяли? Его сын помог мне убежать.
Оккам пристально посмотрел на меня, вероятно, не вполне убедившись в правдивости моих слов, а затем сказал:
— Тогда вам лучше пойти со мной. Оставаться здесь небезопасно.
Я прошел за ним через дверь и оказался на лестничной площадке, солнечные лучи проникали сюда через световые люки наверху. Мы спустились вниз на три пролета лестницы и оказались в коридоре, по обе стороны которого тянулись двери. Мы остановились у двери с номером 312.
— Это каюта третьего класса, — объяснил Оккам и вытащил из кармана брюк ключ. — Мне разрешили использовать ее, пока я работаю на корабле. Не самое удобное место, но лучше того пыльного угла, что был у меня на верфи.
Я сразу же обратил внимание на тяжелый сладковатый запах, который проник в мои ноздри как патока. Мне были хорошо известны обезболивающие свойства наркотиков, и я тут же распознал липкий запах курительного опиума.
Теперь я знал об Оккаме больше, чем минуту назад. Я оглядел каюту, надеясь обнаружить еще какую-нибудь информацию об этом загадочном человеке. У одной стены была узкая койка, она крепилась на петлях, чтобы днем ее можно было поднимать, однако Оккам, похоже, предпочитал использовать ее в качестве кушетки. Напротив стоял маленький столик, который тоже при необходимости мог складываться, в углу находился умывальник с металлическим тазом и кувшином. Над столом висел одинокий газовый фонарь, но в данный момент единственным источником света служил маленький застекленный иллюминатор в металлической откидной раме. Я нигде не заметил курительной трубки, с помощью которой Оккам совсем недавно пытался поднять себе настроение.
На полу повсюду валялись груды книг. Еще несколько книг лежало на висевшей над кроватью полке, сколоченной из обломков досок и, похоже, сделанной самим жильцом, поскольку она сильно отличалась от остальной мебели каюты. На стенах висели какие-то листки. Там было все: от вырванных из блокнотов страниц до старых технических планов. Оккам устроил в своей каюте настоящую маленькую галерею схем и заметок.
Обнаружив мой интерес, Оккам тут же снял со стены несколько листов и спрятал их под подушкой. В первую очередь он убрал портрет молодой женщины. Я решил, что это его возлюбленная, но женщина на картине показалась мне смутно знакомой. Ее руки в перчатках сжимали веер, бледное лицо было обращено к зрителям, алые губы соблазнительно поджаты, а белокурые завитки волос обрамляли прекрасно очерченные скулы. И хотя я лишь мельком взглянул на портрет, этого было достаточно, чтобы вызвать ревность у хозяина каюты.
После того как на стене образовалось пустое пространство, он сказал:
— Садитесь. — С этими словами вытащил из-под стола единственный стул, а сам встал, прислонившись к иллюминатору. — Покажите мне письмо.
Я вытащил из кармана бумагу и протянул ему. Он развернул письмо и с неохотой стал изучать его содержание, то и дело поглядывая на меня, словно боялся выпустить из поля зрения.
— А посылка? — спросил он, возвращая мне письмо.
— Ее украли из моей квартиры несколько недель назад. Кто-то взломал дверь и обыскал жилище.
— Я знаю, — уверенно сказал Оккам.
— Может, тогда вы скажете мне, кто ее забрал? Я знаю, что это были не убийцы Уилки.
Оккам шагнул вперед и, взглянув под койку, вытащил оттуда две книги и несколько стопок бумаги, а затем достал мешок. Убрав со стола книги, он засунул в мешок руку и вытащил искусственное сердце Брюнеля.
— Это были вы! — крикнул я и вскочил, намереваясь вытащить из кармана пистолет. — Вы залезли ко мне в дом!
Оккам молниеносно выхватил что-то из-под стола. Я увидел блеснувшую сталь и со страхом почувствовал, как острое лезвие прижалось к моей шее.
— Вы слышали о бритве Оккама? — угрожающе спросил он. Я потерял дар речи и лишь кивнул, стараясь не двигать шеей. — Так это она и есть. И если вы не сядете на место, я перережу вам глотку.
Вытащив руку из кармана, я снова сел. Оккам велел мне положить руки на стол, после чего наклонился и вытащил у меня из кармана пистолет. Лишь после этого он убрал лезвие от моей шеи.
— Я забрал сверток лишь потому, что считал вас убийцей Уилки. Брюнель сказал мне, что попросил вас забрать его, но ваше прибытие в Бристоль совпало с убийством. Какой еще вывод я должен был сделать? Я ошибся и приношу свои извинения. Возможно, нам стоит вместе поискать того, кто это сотворил?
Я потер шею, посмотрел на пальцы и облегченно вздохнул, не обнаружив на них крови.
— Как вы узнали о смерти Уилки? И как, скажите на милость, вам стало известно о том, что я был в Бристоле?
— На верфь приехал наш поставщик из Бристоля. Он знал Уилки. Новости быстро распространяются, а Уилки был довольно известным человеком. Еще мне рассказали о незнакомце, оказавшемся рядом с тем местом, где было тело. Я выяснил, что это был доктор. А много ли у нас знакомых докторов?
— Понятно. Брюнель покинул страну еще до смерти Уилки, и, судя по письму, ему ничего не известно. Вы пытались связаться с ним?
— Я не знаю, куда именно посылать письма, — пожал плечами Оккам. — Брюнель лишь сказал, что собирается в Египет. По крайней мере теперь у нас есть адрес, но кто знает, как долго он там задержится?
Оккама неожиданно смутил пистолет, который он держал в руке. Взяв его за дуло, он протянул мне оружие. Я убрал его в карман, словно это была слуховая трубка.
— Не знаю, зачем я вообще купил его. Уже второй раз он оказывается совершенно бесполезным.
— Второй раз?
— Меня посетили те двое, что убили Уилки. Я видел их в Бристоле, и им удалось выследить меня в Лондоне. Одному Богу известно, как это случилось, но, как вы уже сказали, они тоже могли искать доктора. Они держали меня на мушке, пока я отвечал на их вопросы о местонахождении посылки.
— И?..
— Скажем так, они сильно разочаровались, узнав, что их кто-то опередил. По крайней мере теперь вам не нужно следить за мной. Так мне и надо… хотя в какой-то момент…
— О чем вы вообще говорите? — спросил Оккам, прерывая мои признания. — Следить за вами? Я ничего подобного не делал.
Я понял, что он говорит правду, и решил больше не распространяться на эту тему. Оккаму тоже было не до этого. Размышляя над тем, что он только что услышал, Оккам сел на край койки. Я дал ему возможность немного подумать и стал рассматривать предмет на столе, надеясь, что это отвлечет меня от неприятных мыслей по поводу следившего за мной незнакомца. Теперь это были уже не разрозненные детали, а собранный механизм.
— Оно красивое, но еще не законченное, — сказал Оккам, посмотрев на меня с опаской, как заботливый отец, подозрительно относящийся к незнакомцу, который рассматривает его ребенка.
Механизм действительно выглядел красиво и напоминал скорее работу ювелира, а не инженера. Глядя на его блестящую, сияющую поверхность, невозможно было понять практическое назначение этого устройства.
— Я читал конспекты и знаю, что вы собираетесь сделать.
— Мы и не собирались скрывать свои намерения. Но затем произошло убийство Уилки, а вам, как вы говорите, угрожали оружием. Очевидно, кому-то очень хочется заполучить эту штуку. И вот она перед вами — самое маленькое изобретение Брюнеля внутри его самого большого творения.
— Не думаю, что место под вашей койкой более безопасно, чем моя подставка для зонтов.
— Нужно будет спрятать его получше. Но мне удобно здесь работать. Я даже могу изготавливать недостающие детали в мастерской. Все подумают, что я делаю что-то для корабля.
— Вы сказали, что оно еще не закончено. А сколько времени понадобится?
— Совсем немного. Один клапан нуждается в доработке, и я жду, когда доставят детали, которые я не могу изготовить сам.
— Вроде тех, что делал Уилки?
— Да, примерно такие же. Специалист находится в Шеффилде.
Я рассказал, что мои визитеры ожидали, что у меня, как в свое время и в мастерской Уилки, должно было находиться готовое изобретение, а не детали. Их сведения оказались неверны, и это стало причиной бессмысленного убийства Уилки. Но я сомневался, что нечто подобное повторится. Пока наши конкуренты считают, что сердце не закончено, существовал шанс, что они оставят нас в покое до того момента, когда поймут, что могут заполучить механизм целиком.
Мы сошлись во мнении, что источником этих сведений, а также организатором всей операции был один из членов клуба. Теперь мы могли использовать эту информацию в наших интересах.
— Скажите мне, Оккам, — сказал я, рассматривая со всех сторон незаконченное изобретение Брюнеля и поражаясь его изумительной красоте. — Что привело виконта в это… в это место?
— Вижу, вам уже рассказали о моем происхождении, — сказал он, забирая у меня сердце и снова садясь на кровать.
— Сэр Бенджамин сказал, что вы внук лорда Байрона.
Он засмеялся.
— Меня даже назвали в его честь — Байрон Кинг-Ноэл, второй виконт Оккам.
— Трудно выговорить все это с первого раза.
— Согласен, — признался Оккам с легкой горечью в голосе, — к тому же, помимо титула, я получил еще и хорошее состояние. Однако все равно предпочитаю быть добрым старым мистером.
— Вы так и не ответили на мой вопрос.
Оккам посмотрел на свои книги.
— Все это связано с моим дедушкой. Вы никогда не слышали о Мэри Шелли?
— Писательнице?
— Она была близкой подругой моего деда. Сорок лет назад они жили в Швейцарии, на Женевском озере, вместе с ее мужем Перси Шелли. Там еще был врач по имени Полидори. Как-то холодным днем, чтобы немного развлечься, дедушка предложил каждому из них написать историю, но не совсем обычную. Они должны были придумать рассказ о привидениях. — Оккам снова посмотрел на меня с подозрением и спросил: — Вы никогда раньше не слышали об этом? Мне кажется, это довольно известный факт.
Я покачал головой, давая понять, что для меня это было в новинку. Удовлетворившись моим ответом, он продолжил:
— Сюжет своей истории Мэри увидела во сне — точнее, в ночном кошмаре. Ее рассказ произвел на всех остальных такое сильное впечатление, что позже она написала на его основе роман.
— «Франкенштейн»! — с триумфом воскликнул я, вспомнив, откуда мне известно ее имя, и мысленно поблагодарив отца за то, что он с детства привил мне любовь к чтению.
Оккам кивнул.
— Вы читали его? — Я снова покачал головой. — Вам стоит почитать, особенно как специалисту по анатомии. — Он снова посмотрел на разбросанные по полу книги. — Вот, возьмите. Думаю, вам будет интересно. Моя мать читала мне эту книгу в детстве, и она до сих пор пугает меня. Там рассказывается история доктора вроде вас, который создает человека из останков мертвецов и оживляет его.
— Поэтому вы и заинтересовались механическим сердцем?
— Только представьте, — сказал Оккам, заметно оживляясь, — каково это — положить начало новой жизни или продлить чье-то существование с помощью механических изобретений! Сердце — это лишь начало. Наступит момент, когда мы сможем заменить все органы механическими аналогами.
— Простите мой пессимизм, но это устройство не сможет работать, по крайней мере при нынешних достижениях науки. Да и кому захочется ходить с пушечным ядром в груди?
— Верно, но разве из-за этого стоит отказываться от возможности добиться успеха в будущем? И почему бы нам не развить наши познания в механике и медицине? — Он говорил с пылом фанатика и жестикулировал, как священник во время проповеди.
— Для этого и был создан Клуб Лазаря? Чтобы собирать инженеров и ученых, которые могли бы обмениваться идеями?
Оккам кивнул.
— Да, именно этого и хотел Брюнель, пока старый, отставший от жизни Броди не заметил, что мы рискуем получить отлучение от Церкви, даже не поднимая столь провокационных тем. Конечно, он был прав, и реакция была бы весьма неоднозначной, если бы кто-нибудь, скажем так, менее просвещенный, узнал, что мы собираемся вмешиваться в Божий промысел или даже брать на себя роль Бога.
— Вы действительно собираетесь играть роль Бога?
— А где еще Брюнель мог найти применение своему гению, после того как одержал триумф во всех сферах инженерии? Но с тех пор мы значительно продвинулись в нашем деле. В конце концов, Броди всегда интересовала только традиционная наука. Кстати, он считает меня сумасшедшим.
«И не без основания», — подумал я.
— В любом случае, — продолжил Оккам, — к работе были подключены новые люди, как члены клуба, так и докладчики. Со временем в клубе стали обсуждаться самые разные идеи. Это было очень интересно, но несколько уводило в сторону от наших первоначальных замыслов.
Я не знал, восхищаться ли мне прогрессивными взглядами Оккама или жалеть его как безумца, но подозревал, что дело не ограничивалось страшными историями, которые читала ему в детстве мама.
Каковы бы ни были его мотивы, я решил, что нашел союзника, и был рад этому. Его откровенность помогла мне почувствовать уверенность в себе. Впервые за прошедшие недели я избавился от ощущения, будто брожу в одиночку в кромешной темноте.
Мы снова вернулись к интересовавшей нас теме и обсудили наши дальнейшие, теперь уже совместные, действия по поиску убийц Уилки. Мы понимали, что теперь нам придется вести двойную игру. Если мы хотим выжить, то сначала нужно сбить с толку тех, кто искал сердце. После того как мы определились с дальнейшими планами, Оккам проводил меня на палубу.
Прежде чем спуститься в поджидавшую меня баржу, я решил сказать ему кое-что еще.
— Самое простое объяснение — оно же самое верное.
— Извините? — удивился Оккам.
— Таков принцип бритвы Оккама.
— Да, так и есть, — ответил он с улыбкой. — Будем надеяться, что это можно применить и к нашей ситуации.
Я хотел верить, что он окажется прав, но сомнения не покидали меня.
