ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Последняя экскурсия Клуба Лазаря закончилась тем, что мы обнаружили мертвое тело. После этого у меня состоялась малоприятная встреча с инспектором Тарлоу. Вспоминая об этом, я сомневался, что в ближайшее время может состояться новое выездное заседание клуба. Но все-таки это случилось, и вот мы стояли на холме в Кенте. Цель поездки находилась прямо перед нами — нос летательного аппарата был опущен к земле, а хвост поднят к небу. Стрингфеллоу наконец-то решился выйти за пределы своей фабрики и провести испытания большой модели летательного устройства на открытом пространстве. Более того, аппаратом должен был управлять человек, или пилот, — именно так нам представили худощавого юношу, который добровольно вызвался исполнять эту роль. Но одно дело слушать рассказы Стрингфеллоу о его планах относительно летательного аппарата — в любом случае никто не пострадает, разглядывая изображение машины, летящей над Индией, — и совсем другое — своими глазами увидеть этот аппарат в деле.

— А я смотрю, сам Стрингфеллоу не спешит лезть в эту штуковину, — весело заметил Хоус, глядя, как изобретатель инструктирует тощего юношу. — Но она действительно сможет работать и скоро завоюет весь мир. — Хоус повернулся к лорду Кэтчполу, стоявшему позади него. — Только подумайте, с нее можно будет бросать бомбы. Это полностью изменит способ ведения боевых действий.

— Вы правы, в этом что-то есть, мистер Хоус. Вас послало военное министерство, чтобы вы наблюдали за испытаниями?

Хоус лишь фыркнул.

— Разумеется, нет. Я не питаю ни малейшей надежды, что этот аппарат сможет подняться хотя бы на десять футов и при этом не убьет сидящего внутри пилота.

— Скоро мы это проверим, — ответил невозмутимый Кэтчпол, пока пилот забирался в машину. Стрингфеллоу придерживал обтянутый тканью каркас, а молодой человек забрался внутрь, просунул голову и плечи в отверстие и привязал себя к аппарату.

— Боже, он просто надел на себя эту штуку, — сказал Хоус.

Теперь, когда пилот стал частью машины, ему пришлось бороться с ветром, стараясь удержать крылья на одном уровне. Стрингфеллоу и его ассистент пытались установить раскачивающийся аппарат и его пассажира в правильном положении неподалеку от края обрыва.

По сигналу Стрингфеллоу пилот побежал вперед, инженер и его помощник следовали за ним, все еще придерживая аппарат за крылья. Когда они оказались на самом краю обрыва, ноги пилота оторвались от земли, машина начала подниматься в воздух, и сопровождающие были вынуждены отпустить ее. Пилот закричал: то ли от радости, то ли от страха — понять было трудно. Нос машины поднялся, хвост некоторое время царапал землю, но затем и он поднялся в воздух. Пилот полетел, болтая ногами в воздухе. Взволнованный Хоус снял шляпу и поприветствовал его.

Видимо, в этот момент ветер изменил направление или случились какие-то неполадки с машиной, потому что в ту же секунду она отклонилась от прямого курса и стала пикировать на нас. Стоявший рядом со мной Витуорт первый понял, что нам угрожает опасность.

— Филиппс, берегитесь! — крикнул он, снял шляпу и пригнулся. Теперь аппарат двигался прямо на нас, постепенно снижаясь. Последовав примеру Витуорта, я также пригнулся и опустился на колени. Крылья машины раскачивались, в какой-то момент ноги пилота снова коснулись земли. Некоторое время он бежал, затем его ноги опять стали беспомощно болтаться в воздухе. Позади меня кто-то закричал от ужаса, когда похожая на огромную летучую мышь тень пролетела над нами. Я заметил, что левой ногой пилот сбил шляпу с головы Рассела. Теперь уже все лежали ничком на земле, зарывшись лицами в траву.

К счастью, шляпа Рассела оказалась нашей единственной потерей, машина пролетела у нас над головами и снова стала набирать высоту. Но дальнейшая судьба пилота была под вопросом, и я с тревогой смотрел на болтавшегося в воздухе человека, которого уносила машина. Он почти достиг подножия склона, находившегося в сотне футов под нами, но от земли машину все еще отделяло около двадцати футов. В этот момент аппарат резко развернулся. На секунду нам показалось, что машина снова начнет подниматься, но в следующее мгновение она задела крылом землю, завертелась в воздухе и упала. Ремень, которым был пристегнут пилот, оборвался, и человека отбросило в сторону от искореженного аппарата.

Пока мои коллеги с ворчанием поднимались и отряхивались от земли, я побежал вниз со своей сумкой в руках. Я не был уверен, выжил пилот или нет. К моему удивлению, когда я добрался до места, пилот уже поднялся. Он был не меньше моего потрясен, как ему удалось уцелеть. Я настоял на осмотре, но не нашел никаких повреждений, кроме легкого вывиха лодыжки и царапины на лбу. Однако о машине нельзя было сказать ничего подобного. Одно крыло было полностью оторвано. К чести Стрингфеллоу, он прежде справился о состоянии пилота и лишь затем принялся оценивать степень повреждения машины. Первыми на место происшествия прибежали Хоус с Кэтчполом, за ними следовали Оккам и Бэббидж. Рассел пришел одним из последних; измятая шляпа беспокоила его гораздо больше, чем крушение летательного аппарата.

— Она летает, — проговорил потрясенный Хоус. — Эта чертова штука летает!

— В какой-то степени да, — согласился Кэтчпол.

Стрингфеллоу обратился к пилоту и стал расспрашивать его о полете. Вероятно, он хотел выяснить, не потеряла ли машина управление. Несмотря на то что аппарат превратился в искореженные обломки, в остальном испытание прошло успешно.

Сначала мы хотели отметить успех на ближайшем постоялом дворе, но живший неподалеку Дарвин, узнав о том, что мы находимся в этом районе, отправил посыльного с приглашением посетить его дом. Это предложение было принято единогласно, к тому же день обещал быть солнечным и приятным.

Многочисленные окна смотрели на нас с ослепительно белых стен Даун-Хауса. В разные времена к дому добавлялись новые флигели, включая шестиугольную башенку, пристроенную к незамысловатому зданию в стиле эпохи короля Георга. Пышный сад придавал этому месту особое очарование. На газонах и вдоль тропинок росли цветы и кустарники, привезенные с разных концов света; многие из них, как объяснил нам Дарвин, он покупал во время своих путешествий. Хозяин встретил нас и провел по своим владениям, рассказывая, какие идеи посещали его, пока он гулял по саду или ухаживал за цветами. Без сомнения, подобное многообразие флоры могло вдохновить на создание теории эволюции.

Я немного отстал от остальных и поравнялся с Бэббиджем, который с удовольствием согласился обсудить интересовавшую меня тему. Впрочем, как я и опасался, Дарвин быстро заметил меня и снова начал описывать свои последние симптомы нездоровья. Судя по всему, теперь он пришел к выводу, что причиной многочисленных недугов было насекомое, укусившее его в Южной Америке. Он был полностью убежден в правильности этого диагноза, я же склонялся к мысли, что его недомогание — это результат сильного нервного напряжения. Мои предположения подтвердились, когда он стал рассказывать, как переживал из-за разногласий, вызванных его теорией эволюции.

— Я не могу читать газеты с тех пор, как выступил перед Королевским обществом, — признался он, когда мы догнали остальных. Его описания особенно жестких нападок со стороны Церкви заставили меня вспомнить об испанской инквизиции. «Это так печально», — вспоминал Броди, которому, несмотря на весь его авторитет председателя общества, с трудом удалось сохранять порядок в зале. Я и представить себе не мог, чтобы нечто подобное могло случиться на заседаниях Клуба Лазаря (разумеется, выходка Бэббиджа была не в счет). К счастью, сад действовал на Дарвина успокаивающе; вскоре мы сменили тему и принялись обсуждать использование растительных экстрактов в медицинских целях.

Когда экскурсия подошла к концу, мы собрались под стеклянным навесом, примыкавшим к стене дома, где уже был накрыт стол с чаем и сандвичами и откуда мы могли любоваться безмятежной красотой сада. Неудивительно, что мы снова завели разговор об испытаниях летательного аппарата. К сожалению, Стрингфеллоу не смог присоединиться к нам, чтобы обсудить будущее своей машины, — остался проследить за транспортировкой сломанного аппарата. Теперь никто не сомневался в том, что это устройство могло летать, по крайней мере непродолжительное время, и это произвело на нас сильное впечатление.

— Если бы Бог хотел, чтобы человек летал, то дал бы ему крылья, — как всегда недовольно, проворчал Бэббидж. Хотя, судя по всему, он сам совершал богохульства — достаточно было вспомнить его ботинки для перемещения по воде. Сказав это, он продолжил изучать содержимое сандвичей, вероятно, желая убедиться, что они соответствовали его придирчивому вкусу.

— И они были бы намного прочнее, чем тот аппарат, который сделал Стрингфеллоу, — заметил практичный Гёрни.

— А что думаете вы, Дарвин? — спросил Броди, которому, к моему удивлению, похоже, понравилось утреннее приключение на холме. — Может ли человек летать?

Дарвин глубокомысленно прожевал кусок копченого лосося и ответил:

— С точки зрения эволюции нет никаких оснований утверждать нечто подобное. Я думаю, что птицы, какими мы их знаем сейчас, скорее всего эволюционировали из примитивных ящериц. Это мнение разделяет мой друг мистер Хаксли — вы можете пригласить его в наш клуб. Он далеко не сразу согласился разделить мои идеи, но это удивительный человек и замечательный оратор.

Броди утвердительно кивнул.

— Так вот, — продолжал Дарвин, — судя по тому, что вы рассказали мне об изобретении Стрингфеллоу, вполне вероятно, что однажды люди смогут полететь. Но крылья у них появятся не в результате эволюции, а благодаря изобретательности, которая, в свою очередь, вполне может быть продуктом эволюционного развития.

— Я с вами согласен, — сказал Кэтчпол. Из-за нехватки стульев он, как и я, предпочел стоять за столом. — Но что мы имеем в виду, когда говорим о человеке? Безусловно, нельзя сказать, что все представители человеческого вида равны. Ведь согласитесь, что некоторые из нас, включая всех здесь присутствующих, превосходят по своему уровню развития большинство людей?

— Не понимаю, о чем вы, лорд Кэтчпол, — сказал Дарвин. Однако я видел — он прекрасно понимал, что ему пытаются сказать.

— Мы — маленькая группа, элита, обсуждаем эволюцию человечества, в то время как подавляющее большинство озабочено лишь одним вопросом — как добыть себе пропитание.

— Возможно, так оно и есть. Но вы как промышленник должны знать, что в основе неравенства лежат экономический и социальный факторы, и это вовсе не говорит о более низком развитии отдельных людей.

Даже если Кэтчпол и знал об этом, то признать правоту Дарвина не захотел.

— Я сильно сомневаюсь, что эти факторы могут объяснить, почему один класс оказывается выше другого или одна раса позволяет, чтобы ее поработила другая.

— Полагаю, вы говорите об африканских рабах, которые собирают ваш хлопок в Америке?

— В том числе и о них.

Витуорт хотел вставить слово, но я опередил его:

— Сэр, при всем моем уважении к вам, я считаю рабство отвратительным, а вашу попытку легализовать его с помощью теории мистера Дарвина — крайне неприглядной.

Лорд презрительно поморщился, а затем продолжил обычным сдержанным тоном:

— Я лишь воспользовался теорией Дарвина, чтобы доказать — эволюция ответственна в том числе и за деяния человека. Она в равной мере может объяснить возникновение рабства или способность человека к полетам, так же как и появление оперения у птиц.

Дарвин нахмурился, его густые брови изогнулись, как лохматые гусеницы.

— Я согласен с доктором Филиппсом: вы неправильно интерпретировали мои идеи, лорд Кэтчпол. Однако уверен, что вы не последний, кто попытается использовать теорию эволюции, чтобы оправдать превосходство одной расы или класса над другими. Я прекрасно знаю, что открыл ящик Пандоры. А теперь извините меня, джентльмены, я что-то неважно себя чувствую и хотел бы отдохнуть.

— Хорошо сказано, доктор Филиппс, — прошептал мне на ухо Оккам, подходя сзади и наблюдая, как лорд Кэтчпол направился в сторону поджидавших нас экипажей.

— Думаете, он и есть наш человек? — спросил я.

Оккам покачал головой.

— Безжалостность к окружающим еще не делает человека убийцей. В противном случае большинство известных нам людей сидели бы сейчас за стенами Ньюгейта.

Разумеется, он был прав.

— Трудно быть милосердным, если управляешь хлопковой империей.

— Да, как говорится, с добрым сердцем не заработаешь больших денег. Возможно, Дарвину самому стоит немного эволюционировать в сторону большей толстокожести.

Я попытался улыбнуться, но не смог. Слишком сильно было мое разочарование — мы по-прежнему не продвинулись в наших поисках убийцы Уилки.