9
К началу обеда вагон-ресторан был полон народу. Пассажиры первого класса, кое-кто из второго класса. Часть пассажиров заказывала обед в купе, и официанты сновали по вагонам, разнося подносы с тарелками.
Японцы пришли после двух часов, когда народу стало значительно меньше. Степенно расселись на привычном месте, чинно подождали, пока подадут обед, и стали так же не спеша и чинно есть.
Как всегда, их было трое — сам Идзуми, его секретарь и советник. Беседа, которую они вели за столом, шла неторопливо и вполголоса.
Большая толпа съемочной группы ввалилась в ресторан уже совсем поздно. Весело галдя, заняла три стола, потребовала шампанского прежде других блюд и стала что-то обсуждать.
Художник Скорин и американец Браун вежливо раскланялись с японцами, те так же вежливо ответили. Щепкин, Гоглидзе и Зинштейн покивали японцам, дамы одарили тех любопытными взглядами. На дам японцы не отреагировали.
Забегавшиеся официанты немного протянули с подачей блюд, чем вызвали раздражение Бровникова и Смардаша. Их поддержала Виолетта, мол, должны эти мальчики быть порасторопнее.
Лишний шум был некстати, и Гоглидзе, сбивая накал страстей, стал рассказывать анекдот.
— Начало войны. Берлинский вокзал. Народ ходит по струночке, полно полиции, все серьёзные, сосредоточенные. Объявление: поезд на Гамбург отправляется в восемь часов, три минуты двадцать одну секунду. Один бюргер спрашивает у полицейского: а отчего такая точность? Тот ему: война! То же утро, Николаевский вокзал в Москве. Толпа, шум-гам, народ мечется, давится. И объявление: поезд на Санкт-Петербург отправится завтра или послезавтра. В толпе купец из Пскова ловит вокзального служку и спрашивает: а ну скажи-ка мне, морда, отчего у вас тут такой бардак? А тот ему: так ведь война, батюшка!..
Все дружно засмеялись.
— Верно подмечено, — вздохнул Зинштейн. — У нас всегда так. Шум, гам, а дело — ни тпру, ни ну. Порядка нет. Вот даже здесь, казалось бы — первый класс, поезд вон какой! А персонал ресторана не готов. Да разве только здесь! Эх!
— Бросьте, Сергей Михайлович! — примирительно сказал Гоглидзе. — Мы на эту безалаберность ответим дружной работой! Давайте-ка шампанского перед обедом! Для лучшего усвоения и поднятия настроения.
Он сунул режиссеру бокал в руки, и тот покорно принял, но отпил самую малость.
— Много работы, нельзя дурманить голову.
— А вот и первое несут, — подал голос Щепкин. — Весьма кстати. Ну что ж, господа и дамы, приступим к насыщению во благо общего дела.
Плавская открыла было рот, чтобы спросить, при чем тут общее дело, но официанты уже ставили тарелки, и стало не до того.
Застолье съемочной группы затянулось. Уже ушли последние пассажиры, ушли японские дипломаты, закончив трапезу, как всегда, чашкой чая. За окном посерело, солнце стремительно падало за лес. В вагоне уже включили свет. А за столами все так же обсуждали сценарий, спорили, что-то записывали в блокноты и на салфетках.
Но компания тоже поредела. Сперва исчез Белкин. Чуть позже Щепкин и Гоглидзе с Брауном. Но вскоре Браун вернулся и выставил на стол очередную бутылку бурбона. Похоже, он вез с собой целый склад виски.
На уход продюсера, директора и оператора внимания никто не обратил. И только Скорин мазанул по дверям вагона взглядом, покосился на Холодову. Та безмятежно улыбалась, глядя на Зинштейна своими голубыми очами.
Сам Григорий сидел за соседним столиком вместе с Ольгой и Брауном. Американец, успев хлебнуть кроме виски еще и шампанского, что-то напевал под нос и все никак не мог раскурить сигару.
Поезд заметно сбавил ход и вошел в долгий поворот. За окнами мелькнули дома поселка Палкино, по слухам, основанного знаменитым атаманом разбойников Михаилом Палкиным, одним из сподвижников Ермака. Вдалеке за деревьями показались робкие огни Екатеринбурга.
Леня Бровников, первым обративший внимание на сей факт, прервал вещавшего что-то Смардаша и воскликнул:
— А вот и Екатеринбург, господа!.. Пардон, и прекрасные дамы. Мы добрались до Урала!
Все захлопали, даже писавший что-то в блокноте Зинштейн оторвал взгляд от бумаги и посмотрел в окно. Но увидел только деревья.
Зато сидевшая с правой стороны по ходу поезда Ольга Ванина, толкнув вдруг Григория в бок локтем, взволнованно вскрикнула:
— Там огонь! Впереди!
Григорий прилип носом к окну. Поезд вошел в правый поворот, и ему было хорошо видно, что языки пламени играли на тендере паровоза и кое-где на первом и втором вагонах.
Все бросились на правую сторону, пытаясь рассмотреть, что там происходит.
— Факинг! — вдруг рявкнул Браун. — Спарк! Искра! Гореть уголь в тендэр! Катастрофа! Я видель такой в Чикаго!
— Мамочки мои, пожар! — всхлипнула Виолетта. — Мы сгорим!
— Мы слишком далеко, — возразил Бровников. — А вот первые вагоны могут. Надо что-то делать.
В этот момент поезд резко затормозил, и все полетели кто на сиденья, кто на пол. Раздались крики, ахи, что-то упало со стола, потом звякнуло битое стекло и запахло виски.
Внезапно погас свет. В темноте опять что-то упало, и густой мужской бас пророкотал:
— Господи помилуй! Спалимси-и!
…Труднее всего было разжечь мокрый уголь и не спалить при этом весь тендер. Но кочегар — на самом деле молодой агент полиции — с делом справился. Когда искры и угли полетели на крышу первого и второго вагонов, Белкин вытер пот со лба и довольно выдохнул:
— Фу-у! Ну пошла!..
И впрямь пошло просто замечательно. Тендер полыхал как миленький, но только в задней части, остальной уголь был отвален к началу и изрядно полит водой. Крыша первого вагона уже занялась, что, к слову, произошло не из-за угольков, а из-за специально размещенных там пропитанных спиртом тряпок. Такие же тряпки лежали и на крыше второго вагона. Его тоже пришлось принести в жертву операции. Благо пассажиров там почти не было, все вышли в Перми.
На самом паровозе ехавший вторым кондуктором сотрудник жандармского управления, увидев нужную отметку — край озера, кивнул машинисту, и тот дернул рычаг тормоза. Поезд прошел еще метров двести и встал, не дойдя до станции всего несколько километров.
С этого момента и началась собственно операция. Заложенные в недоступных пассажирам местах под вагоном и у крыши заряды дымовых шашек сработали и окутали первый и второй вагоны едим дымом. И когда пассажиры валом повалили прочь из поезда, их взглядам предстала страшная картина пожара.
Еще страшнее это выглядело вблизи. Вагоны самым натуральным образом полыхали и дымили, как десятки печей.
Кто-то бросился вперед, желая помочь пострадавшим, кто-то громко орал, требуя пожарных, врачей, полицию и водки. Кто-то заливисто хохотал, поминая япошек, которым сам бог воздал за Цусиму и Мукден. Впрочем, этому горе-патриоту тут же засветили в лоб и заткнули угрозой оборвать уши. Во втором-то вагоне горели родные православные.
Первыми к горящим вагонам подоспели несколько мужчин из третьего и четвертого вагонов, но они только беспомощно топтались возле второго вагона, крича, чтобы оттуда выпрыгивали к ним. Потом подоспела съемочная группа из ресторана. Хотя Диана и оговаривала их лезть вперед, а когда те все же побежали, закричала, чтобы отцепляли третий вагон, мол, чтобы огонь не перекинулся. Совет был верным, и мужчины побежали к сцепке, где и застряли — как что делать, никто не знал. Но тут вдруг возник кочегар и ловко отцепил вагоны, а потом отчаянно замахал руками.
О чудо! Паровоз дернулся и пополз вперед, оттаскивая горящие вагоны от состава. Он проехал метров пятьдесят и встал. Там всерьез началась борьба за жизнь — огонь все же зацепил кучу угля, и тот начал дымиться. Стало не до маскарада — могло здорово рвануть!
Толпа пассажиров в большинстве своем осталась у состава и теперь только глазела, бурно обсуждая причины возгорания и судьбу первых вагонов. И лишь несколько человек побежали к отцепленным вагонам, сжимая в руках кто багор, кто ведро, кто топор.
…То, что Белкин не рассчитал с зажигательными патронами, стало ясно почти сразу. Уж больно сильно пылал вагон дипломатов. Еще сильнее он дымил. Лезть в такое пекло было опасно, и офицеры, стоя неподалеку, гадали, как быть. В дыму можно легко угодить под открытый огонь. Хотя сейчас этот риск, скорее всего, был оправдан.
— Дверь надо открыть, — крикнул Белкин, морщась от дыма.
— У них огнетушители есть, — сказал Гоглидзе. — Могут справиться. Хоть до дверей доберутся.
Щепкин, стоявший ближе всех к тамбуру первого вагона, молчал. Он лихорадочно соображал, что делать. По плану, они должны были зайти в вагон и помочь японцам выбраться. Не сразу, конечно. Однако в такой и не войдешь. Или рискнуть?
За их спиной дымился второй вагон, но там все было нормально. Проводник уже вывел пассажиров двух купе наружу, только с другой стороны, и отвел подальше. Тушить этот вагон и не пытались, он должен сгореть дотла в поддержку легенды. А вот первый!.. Что там японцы, заснули, что ли? Пора уже выскакивать!
…Запах дыма первым унюхал Касуми. Он тут же бросился осматривать вагон и увидел слабый отсвет огня на крыше в окне. Касуми тут же сообщил Кинджиро о проблеме, и они вместе бросились к купе Идзуми.
Помощник посла думал не долго. Касуми он отправил тушить огонь, а Кинджиро велел взять портфель.
— Там документы. Они не должны попасть в чужие руки. Понимаешь?
— Да…
— Если кто-то войдет в вагон — брось портфель в огонь.
Кинджиро молча склонил голову.
— Нам надо выйти…
— Тушите! Выйти всегда успеем.
В вагоне были три штатных огнетушителя, их хватило бы потушить небольшое возгорание. При более серьезном пожаре — конечно, надо выходить наружу. Но Идзуми не спешил. Он допускал мысль, что пожар может быть устроен специально. Во всяком случае, не исключал такой возможности. Поэтому тянул до последнего.
Но когда огонь вдруг вырвался из-под пола в тамбуре, а потом и из-под днища шкафа в крайнем купе, стало ясно, что все намного хуже.
Именно в этот момент сработали пиропатроны на баллонах с отравляющим газом. Это была не особо опасная смесь, она вызывала рвоту и жжение в слизистой. Но для схвативших порцию дыма людей и ее было достаточно.
Первым упал Горо, заходясь в рвущем нутро кашле. Потом по стене сполз Кихо, тщетно растирая глаза и пряча нос в мокром платке.
Кинджиро ногой разбил стекла в трех окнах, высунулся наружу по пояс, глотнул свежего воздуха, увидел огонь, лижущий стены вагона, и нырнул обратно. Он забежал в купе Идзуми, схватил того за рукав и без всякой почтительности потащил за собой.
— Надо выходить, Идзуми-сама! Здесь опасно.
Идзуми, глотнувший дыма, возражать не стал, покорно пошел за секретарем.
В этот момент рванул баллон под вагоном и взрыв вынес часть пола в коридоре. Кинджиро бросило на стену, что-то упало сверху на голову. Он почти потерял сознание, попытался встать и найти взглядом Идзуми. Тот полз к двери в тамбур, мотая головой. А впереди в двух шагах лежал Касуми.
В глазах Кинджиро потемнело, и он осел, успев выхватить угасающим взглядом чью-то большую фигуру.
— Может, сгорят, да и черт с ними! — надсадно крикнул Гоглидзе. — И бумаги сгорят. А?
Минуту назад он пытался открыть дверь вагона, но ее, видимо, заклинило, и ничего не вышло. Гоглидзе пнул дверь ногой, однако силы в ударе не было, ротмистр буквально висел в воздухе. Потом на него упала горящая доска, и Гоглидзе с матом спрыгнул вниз. На правом запястье надулся пузырь ожога.
Щепкин тем временем выбил стекло в окне коридора, но залезть в него не смог — рама уже тлела.
— Вот же вражья сила! Ну кто так поджигает, а?! Руки оторвать!
Слова предназначались, конечно, Белкину, перебравшему с зарядами. Кстати, поручик в это время успешно преодолел дверь в дальний тамбур, но дальше пройти не смог, там уже пылало вовсю.
Белкин соскочил вниз, бросился к капитану.
— Надо через крышу. Там люк, в отсек проводника попадем.
— Какой люк?! Сгорим!
— Огонь на крыше слабый.
Щепкин оглянулся. По плану сейчас должны были подъехать пожарные машины из города. Они стояли наготове с утра, ждали команды. Команду наверняка дали, огонь-то виден издалека. Только где же соколики? Ведь и впрямь япошки сгорят, и документы с ними! Поди потом докажи, что украденные бумаги при них! Ну, Гриша, ну Герострат чертов!
Капитан в ярости сплюнул под ноги и огляделся. И едва не был сбит с ног нежданными помощниками.
Диана смогла удержать на месте всех. Кроме Брауна и Скорина. Принявший изрядную порцию виски, американец тем не менее уверенно стоял на ногах и, когда увидел пожар во всей красе, хлопнул по плечу Скорина и крикнул:
— Надо хелп!.. Помощь! Сгорят!
Григорий дураком не был лезть в огонь. Япошек жалко, но своя жизнь дороже. Однако он помнил о странном интересе легавых к дипломатам и к их вещам. И краса Диана вон как надрывается, держит всех на месте. К чему бы это? Уж не от страха точно! Бабы с такими взглядами мало чего боятся — это Григорий знал наверняка.
И он побежал за Брауном, не слушая вопль Ольги:
— Гришенька, миленький, сгори-ишь!..
Они примчались к горящим вагонам, где едва не столкнулись со Щепкиным и Гоглидзе. Видно было, что те уже пробовали войти в вагон, но неудачно.
Браун, толкнувший продюсера в плечо, виновато выругался и крикнул:
— Секонд кар… Второй что?
— Да нет там никого, пусто! — зло ответил Гоглидзе, баюкая обожженную руку.
Браун кивнул и ринулся вперед. Он буквально взлетел по ступенькам и плечом ударил в дверь. Та чуть дрогнула, но устояла.
Григорий нащупал в кармане хитрый инструментик — отмычку, которую так и не выбросил до сих пор, тоже запрыгнул на ступеньку, оттолкнул Брауна.
— Джек, уйди!
Американец тяжело свалился вниз.
Вскрыть простенькие замки было делом двух секунд. Дверь поддалась не сразу, но после мощного толчка ушла назад, из тамбура пахнуло жаром.
Григорий закрыл лицо рукой, спрыгнул вниз. Лезть туда опасно. Да и нужно ли?
Стоявший поблизости Щепкин тихо выругался. Этот художник, мать его, открыл дверь! Ну что, лезть в огонь? Глупо сдохнуть в вагоне без всякого толку. Как быть?
Капитан глянул на Гоглидзе. Ротмистр вне игры, ожог не сильный, но мешает действовать быстро. Белкин… где он там? Полез на крышу. Хочет рискнуть, исправить ошибку. Глупо!..
— Гриша, вниз! Вниз! — крикнул капитан, махнув рукой. — Дверь открыта!
Белкин услышал, замер на лестнице, потом спрыгнул вниз. Весь чумазый от копоти и дыма. Да, операция, ети ее в корень!
Мимо вдруг промелькнул художник. С разбега прыгнул в большую лужу неподалеку от путей, упал на спину, пару секунд поелозил в ней, как свинья, вскочил и рванул обратно. С него текла грязная вода, хлюпало в ботинке, но теперь он был защищен от огня.
«Ловко!» — восхитился Щепкин и тоже побежал к луже. Голова у этого парня работала как надо.
У двери в вагон Григорий наткнулся на одного японца. Касуми вроде. Григорий оттащил его к дверям тамбура, буквально сунул в руки Брауна.
— Неси к воде!
— Да!
Американец взвалил дипломата на плечо и споро понес дальше от вагона.
Григорий двинул дальше вглубь коридора, пряча лицо от огня. Но здесь его было немного, а вот дыма полно. С каким-то странным привкусом, от которого першило в горле. До ушей донесся звон стекла и чей-то вскрик.
Гриша не знал, что это советник Горо разбил стекло и выпрыгнул из купе на другую сторону вагона.
Он наткнулся на Идзуми, сразу узнал его, помог встать. Обернулся к двери и увидел в проеме фигуру продюсера. Щепкин шел следом. Заметив Идзуми и большой портфель в его руке, буквально выхватил того из рук Григория и потащил наружу.
Скорин двинул дальше и очень быстро нашел Кинджиро. У того тоже был портфель. Тот? Или нет? Что там — деньги, облигации? Или что-то секретное? Ради этого легавые едут в поезде.
Гадать некогда, надо решать. Григорий выхватил портфель из ослабшей руки японца, подхватил того за воротник и потащил к выходу. В тамбуре открыл вторую дверь, спрыгнул вниз сам и стащил Кинджиро. Отволок его подальше, огляделся и открыл портфель.
Там была толстая папка, а в папке какие-то бумаги. Не облигации и не долговые расписки. Значит, ему не нужно. Григорий проверил Кинджиро. Тот дышал, но вроде бы был без сознания. Ладно, отдышится.
В вагоне что-то громыхнуло, пламя взметнулось вверх и поглотило крышу. Огонь окончательно взял верх и стремился закрепить успех.
Последнего японца вытащил Браун. Он пробежал весь вагон и едва не споткнулся о Кихо. Тот был в сознании, но ничего не видел от слез. Американец и сам вытирал глаза, шепча проклятия.
Кихо умудрился вытащить пару чемоданов и теперь упрямо волок их за собой. Браун помог ему выкинуть чемоданы в окно, потом туда же выбросил самого Кихо и прыгнул сам, разрывая пиджак об осколки стекла.
Внизу их подхватили Белкин с Гоглидзе. Отволокли обоих от вагона, который уже охватывало пламя.
Браун, тяжело дыша, стоял возле лужи и смотрел, как огонь пожирает вагон. Рядом стоял Щепкин. Он обернулся, что-то увидел, сказал:
— А вот и помощь.
И завернул такую руладу, что Браун от удивления раскрыл рот. Он достаточно знал русский язык, чтобы понять смысл сказанного. Некоему нехорошему человеку было предложено вставить себе фитиль в… зад и бежать с ним то ли на свой, то ли на чужой половой орган.
Странные все же эти русские. Почему-то все время поминают эти самые половые органы и посылают к ним друг друга. Неужели так любят секс?..
К месту аварии подъехали три пожарные машины, две медицинские кареты, коляска с полицейскими и еще одна с городскими чинами.
Пока пожарные тушили пожар, а медики оказывали помощь пострадавшим, полицейские и чиновники пытались выяснить, что, собственно, произошло и почему.
Начался опрос свидетелей, переросший в настоящую сходку. Каждый считал своим долгом сделать заявление, причем зачастую оно составляло всего две фразы: «Я видел только огонь впереди, но там что-то случилось! Скажите, а жертвы есть?»
Под шумок Щепкин успел просмотреть портфель Идзуми, но нужного не нашел. Нет, что-то интересное там было, но похищенных документов, увы, нет. Капитан закрыл портфель и отдал его пожарному, велев отнести во-он тому господину.
Белкин и Гоглидзе под шиканье пожарных успели просмотреть участок у вагона, но тоже ничего не нашли. По всему выходило, что похищенные документы сгорели. Либо…
— Либо японцы их спрятали где-то еще, — выдвинул идею Белкин, недовольно оглядывая свой изрядно изгаженный костюм. — Но в этом случае мы в полном дерьме, господа.
— Лучше бы они сгорели, — мрачно заметил Гоглидзе, качая перевязанной рукой. — И все концы в воду.
Капитан молчал. Они не знали наверняка, были ли документы у дипломатов, может, вообще остались в Москве. Маловероятно, но вдруг?
А теперь? Операция сорвалась, шум поднят, результата нет. Они почти проявили себя и без всякой пользы. И столько шума! Как бы под трибунал не загреметь за такое!..
— Пошли отсюда, — скомандовал Щепкин, глядя на суету у состава. — Хватит отсвечивать.
Возле состава было людно и шумно. Многие пассажиры со страхом смотрели вперед, туда, где дымили залитые пеной останки вагонов.
Съемочная группа осталась возле вагона-ресторана. Стараниями Дианы все были здесь, но в поникшем состоянии. Даже Зинштейн грустно смотрел куда-то. Радовало одно — обошлось без жертв. Но сам пожар вызвал страх и кое у кого панику.
Уже возле своего вагона Щепкина вдруг нагнал Скорин. Пиджак он нес в руке и, несмотря на холод, чувствовал себя вполне нормально.
— А, спаситель! Японцы тебе в ноги должны кланяться! Если бы не ты…
— То все было бы хорошо, — перебил Щепкина Белкин.
Скорин удивленно покосился на поручика, а тот, зло кривя губы, прошипел:
— Дать бы тебе в зубы.
— Это за что?
— Мог бы сгореть, где бы мы другой такой талант нашли, — опередил поручика Щепкин. — Беречь себя надо… Гриша!
— Беречь надо себя, кацо! — подхватил Гоглидзе. — Я вон не поберегся, и вот результат!
Он поднял обожженную руку.
— Рисковать надо за что-то важное. Хотя… ты молодец! Спас людей. И американец молодец. Где он, кстати?
Гоглидзе завертел головой, потом увидел Брауна, что-то говорившего одному из приехавших чиновников.
— Вот еще один герой! Хоть медаль вручай.
— Вы тоже полезли спасать, — хмыкнул Скорин. — Рисковали не зря?
Щепкин уловил насмешку, посмотрел на художника. Тот взгляд не отвел. Смотрел прямо, с вызовом.
— Выходит, была надобность.
— Какая?
— Важная. Надо было помочь дипломатам спасти… вещи, деньги.
— Бумаги! — вдруг ляпнул Скорин.
Щепкин сдержал шаг, повернулся к художнику.
— Ты о чем?
— Да вот об этом.
Скорин откинул полу пиджака и показал Щепкину край папки. Капитан увидел угол верхнего листа и штамп. У него перехватило горло.
— Откуда это? Где ты…
— Кинджиро, — усмехнулся Скорин. — У него был портфель. Я вытащил его, японца то есть. А потом посмотрел, что в портфеле. Вот и нашел.
Офицеры уставились на Скорина как на привидение с мешком золота за плечами. А тот смотрел на них, держа на губах улыбку. Он, наконец, разгадал их. Правда, разгадка не особо радовала.
— Давай. — Щепкин как можно спокойнее протянул руку к художнику. — Возможно, это важные документы. Мы уже нашли одни, передали японцам. Эти тоже передадим.
Скорин неспешно вытащил папку из пиджака, подержал ее и сунул в руку капитана.
— Передайте. А то, может быть, я?
Капитан не ответил, взял папку, подбросил ее на руке, посмотрел на застывшего на месте Белкина, улыбнулся. Потом хлопнул художника по плечу и наигранно веселым голосом произнес:
— А давайте-ка в ресторан. Отметим спасение! А?
— Пе… переодеться бы, — поперхнулся от волнения Гоглидзе. Он старательно отводил взгляд от папки, но глаза сами возвращались к ней.
— Тогда сперва к себе. А потом в ресторан. Гриша, скажи нашим, — повернулся капитан к Белкину.
Тот вышел из ступора, окатил художника слегка ошалелым взглядом, послушно кивнул и пошел дальше.
Щепкин, чувствуя непреодолимое желание броситься бегом в свое купе, с трудом удержал себя, посмотрел на Скорина и протянул ему руку.
— Спасибо тебе, Григорий…
— Павлович, — подсказал Скорин, с вызовом глядя на Щепкина.
— Спасибо тебе, Григорий Павлович.
Щепкин почувствовал, как дрогнула рука художника, но не придал этому значения. Сейчас для него важно было одно — проверить содержимое папки, чтобы больше не терзать себя догадками — то или не то. Остальное пока не важно. Совсем не важно.
