ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

— В «Фоли-Бержер»? Сегодня вечером? Вы в своем уме? — прошептал Виктор Жозефу в подсобке, откуда они наблюдали за единственным клиентом, увлеченным поиском романтической литературы.

— Шишка у вас на затылке уже сдулась, вы в полном порядке, разве нет? А железо, как известно, надо ковать, пока горячо. Наши жены, между прочим, не дремлют и воспользуются любым предлогом, чтобы посадить нас под домашний арест и лишить возможности расследования. Я уж не говорю про свою матушку и Кэндзи.

Виктор задумчиво потер подбородок — его не прельщала перспектива вернуться домой поздно и застать Таша на грани нервного срыва. Раз уж их эскапада в Катакомбы раскрыта, совершенно очевидно, что теперь лишь предельная осторожность и беспримерная хитрость позволят им продолжать расследование.

— Хорошо, как только этот клиент определится наконец с выбором между Готье, Виньи и Ламартином, мы протелефонируем женам и… Что? Что с вами, Жозеф?

Молодой человек, устремив взгляд поверх плеча Виктора, отчаянно закашлялся. И в этот момент на входной двери зазвенел колокольчик. Охваченный недобрым предчувствием, Виктор обернулся. Дама, тощая, как Росинант, в чопорном туалете канареечного цвета, таращилась на него в лорнет. Сразу появилось неприятное ощущение, будто в него, как в коллекционную бабочку, втыкается булавка. А Бланш де Камбрези продолжала его неприветливо рассматривать, на ее овечьей мордочке не было и следа симпатии. Явилась она на сей раз не одна — рядом стояла миниатюрная старушка с темной кожей и белоснежными курчавыми волосами. Одета она была в черное, на голове красовалась круглая плоская шляпка. В торговом зале медленно сгущалась грозовая атмосфера — до тех пор пока длинная физиономия мадам де Камбрези не растянулась в хитрой улыбке:

— Месье Легри, я привела к вам знаменитость, увлеченную коллекционированием инкунабул. Насколько мне известно, у вас богатое собрание книг по оккультным наукам, и посему я предложила моей гостье, госпоже Эванджелине Бёрд, посетить вашу пещеру сокровищ.

Виктор уже обрел связь с суровой реальностью и сразу включился в деловой разговор.

— Для меня это большая честь, однако боюсь вас разочаровать Жозеф! Принесите стулья для наших дам.

Он отошел с мадам де Камбрези к книжным полкам, а Жозеф поволок стулья в торговый зал, и лицо у него при этом было такое, будто его ждет встреча с двумя тарантулами.

— Не стоит выставлять напоказ вашу неприязнь к мадам де Камбрези, юноша, — шепнула ему госпожа Эванджелина Бёрд, усаживаясь и снимая перчатки. — Лучшее средство против злых языков — безмятежная мина и молчание.

Жозеф удивленно воззрился на старую темнокожую женщину, на ее иссохшие руки. Она в свою очередь весело взглянула на него:

— Я родилась в тысяча семьсот девяносто третьем году, вы ведь это хотели узнать? Скоро мне предстоит ступить по ту сторону зеркала иллюзий, но прежде чем путешествие в зазеркалье состоится, я успею сказать, что вам уготовано в будущем. Ваша буйная фантазия принесет плоды, у вас впереди долгие годы, насыщенные событиями, пользуйтесь этой передышкой — она продлится семнадцать лет.

— А потом?

— Потом грядут страшные потрясения, но вас и ваших близких они не коснутся. — Эванджелина Берд поднялась с живостью молоденькой девушки. — Покажите мне сокровища, те, что я мельком заметила в комнатке у входа.

Эта комната была набита книгами, посвященными странам, которые Кэндзи Мори посетил десятилетия назад, и разными диковинками. Застекленный шкаф хранил невиданные редкости: первое издание «Свадебных и погребальных церемоний Японии» 1819 года соседствовало там с сочинением об ужасающих условиях, в каких негритянских рабов перевозили в корабельных трюмах в Америку. Госпожа Эванджелина Бёрд вполголоса прочитала название:

— «Крик африканской души в знак протеста угнетению ее европейцами». Я слышала об этой книге — самом знаменитом обличительном трактате Томаса Кларксона против рабства, но никогда не видела ее.

Рядом в переплете, обтянутом светлой крапчатой замшей, лежало издание «The Kingdom and People of Siam», а подле него — анонимная реляция о научных изысканиях в Порто-Рико, открытая на цветной гравюре с изображением стада диких свиней.

— Это знак, — едва слышно произнесла госпожа Эванджелина.

— Знак? Какой знак? — удивился Жозеф.

Она не ответила, отошла от шкафа и задержалась перед выложенными в ряд стальными гребнями, расческами, металлическими заколками с острыми стержнями и прочими чудесами ремесленного искусства.

— С каким мастерством это сделано! Решительно, браслеты с сердоликом, колчаны и сарбаканы занимают меня куда больше, чем книги о магии.

Едва оставшись наедине с Виктором, Бланш де Камбрези дала волю своей страсти к сплетням.

— Знаете ли вы, что звезда русского балета, Ольга Вологда, крутит амуры с подданным ее величества королевы Английской? Она бросила месье Розеля ради борца за чистоту окружающей среды, некоего Алистера Пейлтока, и сейчас они уже на пути в Овернь, в его замок в Амбере. Там она сможет танцевать бурре до посинения!

— Признаться, эта новость не вызывает у меня интереса.

— Да неужели? А как же ваша дорогая подруга Эдокси? Она ведь теперь окажется на улице, поскольку и речи не может быть о том, чтобы ей остаться в квартире месье Розеля — что скажут люди? Бедная, бедная княгиня Максимова, одна-одинешенька, без угла! Я посоветовала ей обратиться к вашему совладельцу-азиату, но кажется, он уже кого-то приютил, не так ли?

— Мой приемный отец и матушка моей супруги питают друг к другу взаимную симпатию.

— Какая ирония судьбы: семейная склонность к франко-русским союзам! Или в данном случае союз лучше будет назвать японско-еврейским?

— Как вам угодно, дорогая мадам. Вы, собственно, ищете какое-то определенное издание?

Госпожа Эванджелина Бёрд отступила на шаг от драгоценной коллекции Кэндзи Мори, чтобы получше рассмотреть два деревянных щита, украшенных резными изображениями животных.

— Вот опять ваш нынешний тотем, он появляется уже во второй раз — это доброе предзнаменование.

— Пред… предзнаменование? — пробормотал Жозеф. — Это… это же кабан! А на гравюре были… свиньи. Как… как же это возможно?

— Нет ничего невозможного, мой мальчик, вы должны научиться читать самые незаметные и незначительные знаки. Незаметные и незначительные — наиболее важные, нужно им верить и толковать их, доверяясь интуиции.

Жозеф покраснел от волнения, капля пота скатилась по виску, сердце заколотилось сильнее.

— Откуда вы знаете?..

— Порой у меня бывают видения. Каждый из нас способен их воспринять, но человеческое общество стало насквозь материалистичным, и большинство его членов слепы, глухи и нечувствительны к отголоскам потустороннего. Надо постоянно быть начеку, чтобы не пропустить их. Я с младых ногтей научилась ценить то, что вы, люди, называющие себя цивилизованными, почитаете бессмысленным. Вы мчитесь вдогонку прогрессу, полагая, что он облегчит вашу жизнь. Но прогресс вас только портит, превращает в животных — взгляните, что сделалось с этой планетой: повсюду несправедливость, эксплуатация, бойни…

Жозеф открыл было рот, но не произнес ни звука.

— Нет-нет, я не безумна, юноша! Просто я умею видеть и слышать. И я доверилась именно вам, потому что знаю, что ваш совладелец месье Легри не приемлет мой взгляд на вещи. Он заблуждается. Матушка до сих пор присматривает за ним, защищает…

— Но его мать…

— Давно на той стороне реки, да.

— Вы предсказываете будущее? — спросил Жозеф дрогнувшим голосом.

— Предсказываю, но иллюзий не питаю — мне мало кто верит… Однако в том, что я предчувствую, всегда есть крупица истины. Остерегайтесь расхожих мнений, мой мальчик. — В глазах старой женщины проскользнуло беспокойство. — И будьте снисходительны к мадам де Камбрези — очень скоро вы ее больше не увидите. — Она нахмурилась — картина, представшая перед внутренним взором, вероятно, ей не понравилась. — Что ж, а теперь можете задать мне ваш вопрос, юноша — я же вижу, что вы сгораете от нетерпения узнать ответ.

— Ну… на сегодняшний вечер у нас с месье Легри назначено некое предприятие, и…

— И вы оба ломаете голову, измышляя убедительную ложь для своих жен. — Госпожа Эванджелина Бёрд подошла ближе к Жозефу, и тот окаменел, завороженный зеленоватым блеском ее глаз. — Сегодня «Магазэн дю Прентан» будут работать всю ночь. Парочка слюнявчиков и распашонок станут превосходным предлогом для отлучки и надежным алиби. И помните: никому ни слова о нашем с вами разговоре. Выдавать священные тайны — дело опасное.

Жозеф хотел заверить, что не выдаст, но перехватило горло — он лишь издал звук, похожий на «да», и кивнул.

— Не переживайте так, мой мальчик. Единственное, что имеет значение в этом мире, — способность дарить радость и счастье тем, кого вы любите.

— Я вас обожаю за то, что вы дали мне возможность увидеть эти чудеса! — Джина поцеловала Кэндзи в щеку и смеясь побежала на второй этаж.

Он замер на мгновение, изумленный и восхищенный смелостью своей подруги, потом устремился следом.

— Какая громадина! Должно быть, весит не меньше тонны! — воскликнула Джина, остановившись перед четырехметровой бронзовой статуей Будды. — Очень любезно со стороны господина хранителя коллекции дозволить нам полюбоваться уникальными экспонатами. И самое приятное, что мы здесь единственные посетители. Вы были знакомы с покойным месье Чернуши?

— О да, тогда он был директором Парижского банка и страстным поклонником китайского и японского искусства. Во время поездки на Дальний Восток потратил уйму времени и денег на то, чтобы собрать эти шедевры. В своем завещании он вместе с особняком отписал их Парижу, скоро этот музей откроется для публики.

— Восхитительно! — ахнула Джина при виде картины на высокой, в человеческий рост цилиндрической подставке, которую можно было вертеть, чтобы рассмотреть все фрагменты.

— Это очень древнее какэмоно, — принялся рассказывать Кэндзи. — На нем изображен Бэнь-Гунь, его страсть — охота на летучих мышей, а обязанность… пожалуй, Бэнь-Гуня можно уподобить христианскому святому Петру. Так вот, его страстью пользуются нечистые души, стремящиеся попасть на небо. Они берут с собой летучих мышей, выпускают их, Бэнь-Гунь бросает вахту у небесных врат и устремляется за крылатыми созданиями, а нечистые души таким образом обманом проникают в рай.

— Это же безнравственно, — поморщилась Джина.

— А вы думаете, что люди, переступая черту жизни, сразу начинают хорошо себя вести?

Джина хмыкнула и подошла к витрине, на которой были выставлены изящные шкатулки, покрытые красным и золотистым лаком.

— Что это?

— Инро. Внутри этих шкатулок несколько отделений — для снадобий, целебных трав, табака, монет. Их крепят к поясу с помощью нэцкэ — маленьких статуэток в виде животных, цветов, фруктов или мифологических персонажей. — Кэндзи привлек Джину к себе и ласково коснулся ее щеки. — Вы устали, моя дорогая, пойдемте отдохнем в парке на свежем воздухе, а потом отправимся обедать.

Они прошли по авеню Веласкеса и ступили в тень высоких деревьев парка Монсо. Миновали колоннаду, окружающую пруд, полюбовались гротом с искусственными сталактитами, из которого струился водопад, одолели итальянский мостик — копию венецианского Риальто, — и сели на скамейку под зелеными кронами рядом с детской площадкой. Карапузы, вооруженные ведерками и лопатками, возились в песочнице под бдительным оком нянек в шляпках с разноцветными лентами, девочки играли в «уголки», мальчишки гоняли обручи по аллеям.

Джина крепче сжала локоть Кэндзи; ее переполняли нежность и жизненная сила. Вдруг она заметила странный силуэт — в десятке метров у подножия статуи приплясывал чудной человечек в яблочно-зеленом камзоле и клетчатых пантолонах. Сначала ей показалось, что это мальчик, нарядившийся лесным фавном для какого-нибудь школьного праздника. Но в его манере держаться не было ничего мальчишеского. А тут он еще и запел взрослым голосом на забавный мотивчик:

В детстве Джина безоглядно верила в сказки о добрых волшебницах и домашних духах из славянской мифологии. Она очень почитала домового — украдкой клала для него под печку то кусочек хлеба, то какое-нибудь лакомство. А любимая книжка с картинками Кейт Гриневей уносила ее в сказочные миры, которые представлялись совсем настоящими. Больше всего Джине нравились иллюстрации к «Гамельнскому крысолову».

Человечек улыбался, глядя прямо на нее. Неужели померещилось?.. Джина покосилась на Кэндзи — он дремал. По дорожкам прогуливались пары, дети забавлялись, няньки вязали, болтая о пустяках. Маленькое существо в причудливом наряде казалось не менее реальным и материальным, чем они. Джина наблюдала за человечком, а он шагал к ее скамейке. Остановился, подался к ней всем корпусом и шепнул:

— Ты меня видишь?

— Да… — вконец растерялась Джина.

— Это для Кэндзи Мори. — Он положил ей на колени сверток, перевязанный розовой ленточкой. — От друга, мадам.

— Как тебя зовут, человечек?

— Это секрет. Прощайте. — Странное существо хихикнуло и в считаные секунды исчезло за пышной клумбой.

Джина собралась переложить сверток на колени Кэндзи, но внезапно посылку выхватила у нее чья-то рука в перчатке.

— Не трогайте, мадам, заклинаю вас! Это опасно!

— В чем дело? — очнулся Кэндзи и собрался уже вступить в схватку с нарушителем спокойствия — флегматичным щеголем лет сорока с серо-голубыми глазами и темными волосами, набриолиненными и уложенными на прямой пробор. Поверх элегантного костюма на незнакомце было пальто из вигоневой шерсти.

— Месье Мори, позвольте представиться: Огюстен Вальми, инспектор полиции с набережной Орфевр. — Он достал из кармана платок, затем, осторожно придерживая сверток с его помощью, развязал ленточку, развернул бумагу и извлек на свет пряничную свинку; у нее на боку глазурью было выведено имя «Кэндзи». — Я так и думал, — пробормотал инспектор.

— Что все это значит? — возмутился японец. — Вы напугали мою подругу!

— Прошу прощения, но я должен сообщить вам известия чрезвычайной важности. Мы можем побеседовать наедине?

— Мне нечего скрывать от мадам Херсон. Слушаю вас.

В нескольких словах инспектор Вальми поведал Джине и Кэндзи о недавних событиях.

— Ваш сын и ваш зять ввязались в это дело, да так, что я опасаюсь, как бы они сами не пострадали. Уже есть жертвы, теперь убийца покушается на вас — хорошо что я вовремя успел. Отдам эту пряничную свинку на экспертизу. Когда будут результаты — сообщу вам.

Кэндзи молчал. На лице его ясно читалось смятение, но, поразмыслив немного, он спокойно заключил:

— Стало быть, мальчишки снова разворошили осиное гнездо. Вы сказали, есть жертвы. Как они умерли?

— Отравлены аконитом.

— Но это ведь цветок? Борец?

— Совершенно верно. Очень ядовитый цветок. Яд убивает не сразу и безболезненно, действие его выражается всего лишь в сильном желании уснуть. Четыре грамма яда из корней приводят к смертельному исходу, отравы из листьев понадобится больше — от восьмидесяти до ста граммов, но результат будет тот же. Симптомы — замедление сердцебиения, стесненное дыхание, расширенные зрачки, дрожание членов и страшная слабость. Они проявляются через тридцать-сорок минут после того, как яд попадает в желудок. Определить наличие алкалоида из аконита в организме после смерти можно только путем химического анализа.

— И давно вы знаете об этих преступлениях и о том, что Виктор с Жозефом ввязались в расследование? — нахмурился Кэндзи.

— Какое-то время, — уклонился от ответа инспектор.

— А меня предупредили только сейчас!

— Не волнуйтесь, месье Мори, мои сотрудники не теряют бдительности. У нас уже есть подозреваемый, и мы полагаем, что в его вине можно не сомневаться. Именно он вручил сверток мадам Херсон.

— Тот человечек? — ахнула Джина. — Но он показался мне совсем безобидным!

— Только на вид, мадам. — Огюстен Вальми брезгливо встряхнул платок, держа его двумя пальцами так, будто он пропитан ядом. — Прошу прощения, мне пора в лабораторию. С вами можно связаться по телефонной линии?

— Телефонируйте мне на улицу Сен-Пер, — кивнул Кэндзи. — Но зачем я вам нужен?

— Мы установили наблюдение за вашими сыном и зятем. Если заметим что-нибудь подозрительное, я вас извещу.

Когда инспектор Вальми удалился, Джина схватила японца за руку и подняла на него полные слез глаза.

— Ведь я могла потерять тебя… — прошептала она.

— Ну что ты, — ласково улыбнулся он, — такого не могло случиться, инспектор прибыл вовремя, не переживай понапрасну. А уж с этими двумя шалопаями я еще побеседую по душам, я им…

Кэндзи осекся, и Джина смотрела на него, тоже не говоря ни слова, — оба внезапно осознали, что еще ни разу не обращались друг к другу на «ты».

— Пойдем домой, дорогая. В спальню…

Джина спала. Кэндзи слушал ее ровное дыхание, а за окном бушевал ливень, колотил по стеклу мокрыми кулаками. Кэндзи зарылся лицом в волосы возлюбленной, она открыла глаза.

— Джина, ты счастлива? — тихо спросил он, прижимаясь щекой к ее груди.

— Да. С тех пор как тебя встретила, я живу в радости, я забыла о возрасте. Раньше я занималась любовью потому, что считала это супружеским долгом. О нет, у меня был прекрасный муж, но… только с тобой я узнала, что значит истинное наслаждение, какое это пьянящее чувство…

Кэндзи был благодарен Джине за то, что она никогда не требовала от него пустых пафосных слов — банальностей, которыми принято обмениваться у влюбленных. Люди злоупотребляют словами, и слова теряют смысл. Сколько ночей провел он рядом с женщинами, которые умоляли его: «Скажи, что ты меня любишь! Ну что же ты молчишь?!»

Джина накинула пеньюар и подошла к окну.

— Дождь закончился, солнышко вернулось… Кэндзи, меня беспокоит поведение Жозефа и Виктора. Я за них боюсь. Неужели они настолько безрассудны?

— Не надо за них бояться.

— И все же я боюсь. Всего боюсь. Боюсь счастья, которое на меня обрушилось, боюсь, что оно не продлится долго, боюсь времени, которое мчится вскачь, и бед, которые не смогу вынести…

— «Уступи страху несчастья — и познаешь несчастье страха».

— Опять твои поговорки! — невольно улыбнулась она.

— Это не моя поговорка, а слова Бомарше из «Севильского цирюльника». Если хочешь, могу привести такую цитату: «Любовь и страх не ходят парой», — серьезно проговорил Кэндзи.

Джина вернулась в постель, легла рядом с ним и шепнула:

— В твоих объятиях я чувствую себя в безопасности.

Кэндзи нахмурился, по его лбу и от уголков глаз разбежались морщинки. Он молчал некоторое время, глядя на гравюру Хиросигэ «Побережье Майко», и вдруг предложил:

— А не съездить ли нам на море? Вдвоем — только ты и я.

— Нашим дочерям скоро рожать…

— И мы станем бабушкой и дедушкой. А их мужья тем временем совсем совесть потеряли. Ничего, я этих оболтусов еще приведу в чувство! Прежде всего надо предупредить Эфросинью, чтобы приглядывала за сыном.

— Она же в обморок упадет, если ты ей расскажешь историю пряничных свинок.

— Ну я-то, в отличие от некоторых, уж точно не безрассуден — изложу в лучшем виде. Умолчание не есть ложь. Попрошу ее отчитать Жозефа за то, что его частые отлучки вредят нашему общему книжному делу… Всё, милая, решено, едем на море — имеем же мы право немного пожить свободно! А я мечтаю побывать в краях Барбе д’Оревильи. Как только наши шалопаи прекратят играть в воров и полицейских — а они прекратят, уж я об этом позабочусь, — Котантен будет безраздельно принадлежать нам с тобой!

…Эфросинья отлучилась из столовой во время семейного обеда и беседовала по телефону с неизвестным абонентом. Жозефу было страшно любопытно, кто ее вызвал и зачем, но матушка плотно закрыла за собой дверь, а аппарат стоял на геридоне у входа, и возможности подслушать не предвиделось. Вернулась Эфросинья, когда супруги уже добрались до десерта, и выражение лица у нее было угрожающее.

— Матушка, кто звонил? — не выдержал Жозеф.

— Кое-кто по личному делу. Что это, вам не понравился мой английский крем?

— Очень понравился, но мы ждали тебя.

— Не ори так — Дафнэ разбудишь. Айрис, милая моя, может быть, вам прилечь на софе? Вы совсем бледненькая. А ты, бездельник, пойдешь со мной — поможешь маме вымыть посуду. Мне надо с тобой поговорить.

Из кухни Жозефа выпустили через полчаса, и вывалился он оттуда с видом маленького мальчика, которому только что устроили хорошую трепку. В довершение всех бед Айрис тотчас нежно ему улыбнулась — это было невыносимо, поскольку предстояло ей солгать, ведь Жозеф вопреки всему не собирался отказываться от вечернего похода в «Фоли-Бержер».

— Мне нужно сходить за покупками, это будет сюрприз! — заявил он. — Вот увидишь, тебе понравится! Ты хорошо себя чувствуешь? Малыш не толкается?

Айрис глубоко вздохнула, покачала головой и, направляясь к спальне, бросила через плечо:

— Нет, просто я немножко устала. Посплю.

— …Жозеф, вы гений! Ну и обалдели же продавщицы «Магазэн дю Прентан»! Еще бы — двое мужчин увлеченно выбирали игрушки-погремушки у них перед носом!

— Да уж, надеюсь, теперь у Кэндзи и моей неистовой матушки не будет ни малейшего повода для подозрений, если им вздумается проверить наше алиби.

Улица Фобур-Монмартр празднично сверкала в желтом свете фонарей. Полуночники, спешившие по тротуарам, замедляли шаг, сливаясь в плотный, бурлящий жизнью поток у входа в кабаре, на фасаде которого пылали огнем буквы: «Фоли-Бержер». Виктор и Жозеф, оба с набитыми свертками карманами, выскочили из фиакра и смешались с толпой, окружившей лотки торговцев лимонадом и сладостями. Жозеф задержался купить два миндальных пирожных и бросился догонять Виктора — тот уже ступил в зимний сад, разбитый под широким тентом. Под ногами заскрипели мелкие камушки, шум фонтана заглушили фанфары. Сыщики-любители начали лавировать между столиками, стульями и кадками с растениями. Вокруг на английском, немецком, испанском болтали кутилы. Солдат муниципальной гвардии неодобрительно косился на компанию молодых оболтусов в кепи и с сигаретами в зубах, готовый в любой момент призвать их к порядку. Сомнительное общество разбавляли добропорядочные семейства, пришедшие сюда поглазеть на клоунов, акробатов и борцов. Виктор и Жозеф следом за ними добрались до окошка кассы, купили билеты и вошли в зрительный зал, имеющий форму подковы. В нос сразу ударил резкий запах табака. На сцене тем временем заканчивался балет с сюжетом из древне-римской истории — патриции и сабинянки зажигательно отплясывали на Форуме.

— «Похищение сабинянок», — прочел Жозеф в программке. — Не думал, что здесь уделяют внимание просветительской деятельности.

— Только на предмет анатомии, Жозеф.

Служительница провела их в украшенную алым бархатом тесную ложу. Оттуда сыщики-любители попытались рассмотреть сцену сквозь клубы табачного дыма, поднимающиеся до потолка, — галерея вверху, над которой нависала витая, в форме купола люстра, показалась им облаком, населенным бледными призраками, и Виктор, несмотря на желание закурить, не стал доставать сигарету.

— Ты уже видела, как мисс Океана пляшет на железном тросе? Такое выделывает! — прозвучало из соседней ложи. Там тучная дама беседовала с тощей, не в меру напудренной соседкой.

— Нет еще, но я в восторге от человека-змеи: у него чешуйчатая кожа, и он умеет извиваться, как гадюка!

— Мерзость какая, даже подумать страшно, не то что посмотреть!

— Не переживай, сегодня программу изменили.

Свет сделался приглушенным, загремели барабаны, жалобно взвыли кларнеты. Прекрасная Миранда, королева диаболо, исполняя номер в луче прожектора, держала публику в напряжении до тех пор, пока ей на смену не пришла девица, которая принялась крутиться вокруг своей оси на трапеции, держась зубами за специальное приспособление.

— Лишь бы она всю челюсть на этой трапеции не оставила, — прокомментировала тощая соседка.

Далее боксирующий кенгуру, вальсирующий верблюд и петух, совершающий арифметические действия, убедительно продемонстрировали публике равенство между животными и человеком. Виктор и Жозеф уже ерзали от нетерпения в ожидании, когда на сцене появятся две обезьянки и гадалка с кофейником. Объявили антракт, а Королева Маб так и не выступила.

— Наверное, ее номер приберегают напоследок, — проворчал Жозеф.

Они вышли из ложи размять ноги. Ни один, ни другой не заметили человека в пальто из вигоневой шерсти и в шляпе, надвинутой до бровей, стоявшего возле уборной.

Инспектор Вальми с омерзением взирал на публику «Фоли-Бержер», то и дело вытирая платком лоб. Вокруг в избытке были представлены сводники в цилиндрах и лайковых перчатках, при всем респектабельном облике ничем не превосходившие своих подзаборных собратьев, а девицы легкого поведения ловили клиентов, не опасаясь полиции нравов. В действительности представления в этом кабаре были всего лишь прикрытием — главные спектакли здесь давали не на сцене, а в залах и коридорах, особенно на первом этаже, прозванном «мясным рынком», где вовсю шла торговля женским телом.

«Разодеты в шелка — так свиней на сельских праздниках украшают лентами, — мысленно высказался инспектор Вальми про местных барышень и снова перенес внимание на двоих книготорговцев. — Где же этот японец, что он себе думает? Я ему протелефонировал час назад! Надобно, чтобы он увидел воочию проделки своих родственничков. Да уж, вся она такая, буржуазия!» Охваченный приступом отвращения, он метнулся в уборную, достал пилочку и принялся яростно вычищать несуществующую грязь из-под ногтей. Брезгливо покосился на засаленное полотенце рядом с умывальником, протер руки одеколоном и вышел из уборной. Дверную ручку, открывая створку, он обернул туалетной бумагой и немедленно выбросил смятый комок в урну. Оглядевшись, замер: «О боже, куда они подевались?!» Но, взбежав по лестнице, вздохнул с облегчением: двое повес как раз возвращались в зрительный зал.

Тут к инспектору, покачивая обширными бедрами, подступила блондинистая девица с пурпурными губами и щедро выставленной напоказ грудью, повисла на руке:

— Угостишь даму стаканчиком, красавчик? Даме очень не хватает стаканчика лимонада и капельки любви!

Огюстен Вальми отшатнулся, воздел палец и взревел:

— Убирайся прочь, потаскушка!

— Разорался, недотрога, — фыркнула «дама». — Или ты жадина? А рожа-то у тебя такая, что сразу ясно: в твоей постельке разве только клопы частые гости!

За этой перепалкой с удовольствием наблюдал Кэндзи, прячась за спинами прожигателей жизни. Сделав каменное лицо, он приблизился к инспектору, когда «дама» отошла, и тот шепнул ему, проходя мимо:

— Они вернулись на свои места в зале. Мой человек глаз не спускает с их ложи.

Второе действие шло полным ходом. После номера на роликовых коньках публика освистала двух незадачливых клоунов, затем, отчаянно чихая, бисировала полуголой кавалерист-девице, которая, вздымая тучи опилок, отработала на славу. Апофеозом представления стал сиамский балет — танцовщицы в чем-то похожем на кимоно и в головных уборах в виде пагод выделывали замысловатые па вокруг шестирукой богини в трико и символическом бюстгальтере из двух морских раковин. Она грозно размахивала двумя трезубцами, потом демон, вымазанный гуталином, их отобрал и растоптал копытцами, а сиамские танцовщицы тотчас разоблачились, и полуголая труппа исполнила бесстыдную сарабанду под гром аплодисментов и какофонию оркестра.

— Эй, а где Королева Маб?! Королеву Маб давай! — не выдержав, заорал Жозеф.

— Королева Маб? Здесь вы ее нескоро увидите — она готовится к выступлениям на Тронной ярмарке, — просветила его тучная дама из соседней ложи. — Впрочем, невелика потеря для «Фоли-Бержер»: эта девка со своими мартышками только и умеет, что людям головы дурить. Мне она заявила, что я в этом году выйду замуж, да еще и за богача, потому что, дескать, ей привиделись на блюдце ровненькие кружочки из кофейной гущи — монеты, то бишь. И что в результате? Ни мужчины на горизонте, ни денег!

Помощник инспектора Вальми тихо отошел от ложи и бросился бегом к начальству передать сведения, любезно предоставленные толстой кумушкой.

Представление закончилось, Виктор и Жозеф побрели по коридору к выходу. Если бы они были повнимательнее и снизошли до того, чтобы приглядеться к веселой толпе, приумноженной зеркалами, непременно заметили бы среди кутил и добропорядочных семейств инспектора Вальми и следующего за ним тенью Кэндзи Мори. Но оба были погружены в свои мысли — беспокоились, какой прием им окажут дома, — и сосредоточенно работали локтями, пробираясь на улицу.

С ботинками в руках Жозеф бесшумно переступил порог квартиры.

— Ага! Явился-таки! — Эфросинья Пиньо, настроенная агрессивнее обычного, стояла в проеме кухонной двери.

— Матушка, ты еще здесь? — обомлел Жозеф.

Тут уж Эфросинья дала волю своему гневу, но при этом изо всех сил старалась говорить тихо, отчего было еще страшнее:

— Ты, значит, где-то шляешься, домой под утро возвращаешься, а твоя жена, между прочим, в обморок упала! Иисус-Мария-Иосиф, чем же я Господа так прогневала, что он послал мне такого сына?! Я дома была, спокойно себе спала, а тут прибегает соседка и кричит, что Айрис сделалось дурно! У меня чуть сердце не остановилось!

— Айрис дурно? Обморок? — Жозеф устремился было в спальню, но мать заступила ему дорогу:

— Бедняжка погибает, а ты шатаешься где ни попадя!

Совсем обезумев от тревоги за жену, Жозеф оттолкнул Эфросинью и ворвался в спальню. Айрис лежала на кровати, рядом сидел доктор Рейно со стетоскопом на шее и, глядя на часы, считал ее пульс. Закончив, он улыбнулся Жозефу:

— Ничего страшного не случилось, мальчик мой. Ну-ка вдохните-выдохните и успокойтесь, не то у меня станет пациентом больше, а мне и одного в такой час достаточно. Ну-с, как себя чувствуете, милочка?

— Хорошо, доктор, — тоже попыталась улыбнуться Айрис. — Просто голова закружилась.

— Прекрасно, прекрасно. Это ведь будет ваш второй ребенок? — обернулся врач к Жозефу.

Тот кивнул. Он был бледен, но, похоже, уже пришел в себя.

— Что ж, посмотрим, как у малыша дела. Месье Пиньо, извольте-ка выйти. Мадам, поднимите ноги.

— Но… — начал было Жозеф.

— Молчи и выметайся отсюда, — зашипела на него Эфросинья.

Молодой человек неохотно вышел в коридор и тотчас приник ухом к двери, которая захлопнулась у него перед носом. Но ему так и не удалось ничего услышать. Пришлось ждать, когда впустят обратно. Наконец дверь снова открылась.

— Нет никаких причин для беспокойства, — сообщил доктор, — срок еще не подошел. Сегодня семнадцатое апреля, а ваш наследник планирует появиться не раньше середины мая. Все, что вам нужно до тех пор, — покой, сон и здоровое питание. Вы собираетесь рожать дома или в больнице?

— Разумеется, дома, — влезла Эфросинья. — Ну вы придумали — в больнице! Там ужасные условия. Надеюсь, вы будете присутствовать при родах, доктор?

— Конечно. Как поживает малютка Дафнэ?

— Мы с ней уже подружки, доктор, — заулыбалась Айрис.

— Через шесть недель у вас будет еще одна подружка или дружок. Ну-с, месье Пиньо, кого вы на сей раз ждете — сына или дочку?

— Ему без разницы, — проворчала Эфросинья. — Он, видите ли, считает, что главное — чтобы ребеночек был хорошо сложен. Я вот никогда не слыхала про папаш, которых не волнует пол наследника…

— Матушка!

— …но мне-то главное, чтобы он не унаследовал твой скверный характер!

Жозеф не решился спорить — закусил губу и умолк.

— Я прописал пациентке полный покой, — напомнил доктор Рейно Эфросинье. — Идемте, оставим их.

— Любимая, обещаю: никогда больше тебя не брошу! — кинулся Жозеф к Айрис, как только дверь за матерью и врачом закрылась. — Завтра не пойду на работу! И вообще не пойду, если ты хочешь, — в лавке и без меня справятся!

— Ну что ты, — засмеялась Айрис, — так много от тебя я не требую. И не обижайся на матушку — она и в самом деле страшно перепугалась. Ты бы видел, как она врача вызывала по телефону — взяла аппарат приступом и одержала молниеносную победу! Ну же, перестань нервничать милый. Ты — лучший отец на свете! Кстати, Дафнэ мечтает посмотреть на медведей в Зоологическом саду. Сводишь ее завтра?

Жозеф обнял жену. Он уже забыл о погремушках и пеленках, купленных в «Магазэн дю Прентан».