Глава 9

После совещания с высоким начальством полковник Гарин пригласил Сапогова в свой кабинет. Когда они вошли, он вынул из ящика своего стола странный пистолет, на ствол которого была накручена короткая толстая труба.

— Это люгер калибра девять миллиметров. Благодаря глушителю выстрел из него — бесшумный, как укус кобры. Не удивительно, что вы не слышали, как был убит Черпаков.

Гарин коротко взвесил пистолет в ладони и сразу положил на стол. После чего спрятал руки за спину.

— Так-то вот-с, — глубокомысленно произнес полковник, мрачно глядя на оружие, из которого был убит его сотрудник.

Сергей тоже испытал неприятное чувство при виде вещественной причины гибели человека, которого успел немного узнать. На войне смерть редко имеет столь персонифицированный, связанный с конкретной личностью вид.

После паузы полковник предупредил:

— У сообщника погибшего Гомбровича тоже наверняка подобные штуки в ходу, так что будьте очень осторожны. Никому не доверяйте полностью. Вы уже имели возможность убедиться, что враг может скрываться под разными масками. Любой из ваших попутчиков может оказаться предателем. Вы должны помнить об этом постоянно. Нам важно, чтобы наш человек все время находился поблизости от курьера. Наблюдайте и действуйте по обстановке. А для подстраховки с вами поедет ротмистр, он…

В этот момент Дураков, не сдержавшись, громко чихнул, невольно перебив шефа. Извинившись, он полез в карман за платком, но вместо него вытащил… женский чулок с металлической застежкой. Удивленно рассматривая пикантную находку, Николай озадаченно потирал подбородок и виновато поглядывал на шефа. В итоге полковник передумал заканчивать начатую фразу. Тогда ротмистр сделал это за него:

— Полагаю, шеф хотел сказать, что ваш покорный слуга хоть и дурак, но хитрый и удачливый, прям как Иванушка из русских сказок. С таким товарищем можно со спокойным сердцем хоть царскую дочь сватать, хоть тайного лазутчика ловить. В любом деле успех гарантирован.

Полковник усмехнулся, однако опровергать подчиненного не стал. Он только добавил, что хозяйка купе, в которое Сергей обязательно должен попасть, — известная певица, дружная с самой императрицей. Привыкшая к поклонению, она сама решает, кто удостоится чести составить ей в пути компанию, а кто получит от ворот поворот.

— Вы обязательно должны ей понравиться. А если не знаете, как это сделать, спросите вон Нику. Наш Жан-идиот большой специалист по дамам.

Примерно в двадцати километрах от поселка Брусилов, где (по странному совпадению) располагалась ставка Командующего фронтом Алексея Брусилова, находилась маленькая временная железнодорожная станция, представляющая собой длинный барак из теса, весьма холодный. Везде полнейшая темнота. Только в кабинете этапного коменданта тускло коптила керосиновая лампа и почти беспрерывно гудел полевой телефон. На эту станцию приходило большинство воинских эшелонов с пополнением и боеприпасами, и отсюда же отправлялись в Россию составы с ранеными и отпускниками. На этом маленьком, затерянном в степи полустанке Сапогов провел ночь, пока не выяснилось, что ему надо ехать на ближайшую железнодорожную станцию Скочище.

По сравнению с прежним местом ожидания одноэтажный белокаменный вокзальчик в Скочище показался Сергею чудом цивилизации. Здесь имелись электричество и даже станционный буфет, со стороны которого аппетитно пахло свежей выпечкой, котлетами и борщом.

Когда Сергей вошел, за окнами уже светало, но в воспаленном свете люстр было по-ночному уютно и тепло. По буфетной зале сновали неутомимые официанты с подносами и самоварами. Неудивительно, что никто из ожидающих своего поезда людей не спешил покидать сей гостеприимный приют. Кто-то из посетителей сонно хлопал глазами или, подперев хмельную голову рукой, дремал за столиком, а кто-то после сырых окопов с видимым удовольствием наслаждался почти довоенным комфортом и спокойствием.

Нижние чины в буфет не допускались. Только офицеры и посещавшие ставку командующего с деловыми целями штатские коммерсанты. Уже почти год Сергей не видел людей в нормальных городских костюмах. И он уже начал забывать, каково это — чувствовать себя свободным человеком, который волен идти, куда пожелает.

Сергей прошел мимо столика, за которым расположилась шумная офицерская компания, и попросил разрешения сесть на свободное место у мужчины средних лет, в мятом плаще-дождевике, с осунувшимся лицом и забинтованным горлом. Грудь незнакомца украшали ордена Святой Анны III степени и святого Владимира с мечами. Погон под плащом видно не было, но интуитивно Сергей почувствовал, что перед ним старший офицер — полковник или подполковник. Он так его про себя и определил — «полковник». Перед ним на застиранной скатерти стоял только стакан с недопитым чаем.

Полковник суровым взглядом окинул незнакомца, но все же молча убрал со стола видавшую виды фуражку с полевой кокардой защитного цвета, давая понять, что не возражает, чтобы молодой человек расположился напротив.

Сергей поблагодарил и сел. К нему тут же подлетел официант-татарин и принял заказ. С аппетитом уплетая наваристый украинский борщ, слушая, как перекликаются снаружи гудками маневровые паровозы, Сергей размышлял о том, что всего через несколько дней окажется дома. О порученном ему задании Сапогов на время забыл, ощущая себя обычным отпускником.

Постепенно Сергей начал прислушиваться к разговорам окружающих. И вскоре пришел к выводу, что фронтовиков, которым выпала огромная удача вырваться на недельку-две с передовой, здесь не так уж и много. Почти все столики были заняты разными штабными и тыловыми чиновниками в погонах и без них. И самое поразительное, что, похоже, война утомила эту канцелярскую публику гораздо больше, чем тех, кто по много месяцев почти безвылазно находился на передовой. Во всяком случае, те, чей разговор Сапогов невольно подслушал, говорили о войне с пессимизмом и раздражением, как о дурной вялотекущей болезни, которая не грозит смертью, однако трудно поддается лечению, и главное — мешает в полной мере воспользоваться теми удовольствиями, которые предлагает жизнь.

«Странно, почему мы-то тогда бодры душой, почему мы не ноем?! — удивленно спрашивал себя фронтовик. — И какое право имеют эти бумажные вояки высокомерно рассуждать о том, чего не знают?!»

Еще больше Сергей был возмущен и обескуражен нескрываемым пренебрежением, с каким некоторые его соседи говорили о фронтовиках. И, похоже, не только его одного это задело. Сидевший напротив Сапогова полковник в это время читал газету, однако изредка он вскидывал сузившиеся в ненависти глаза на лоснящихся от хорошей жизни болтунов. И Сергею начинало казаться, что вот сейчас терпение боевого офицера кончится, и он предложит тыловым критикам недельку погостить в своем полку, где наверняка, даже выходя вечерком из блиндажа справить нужду, никогда нельзя быть полностью уверенным в том, что вернешься обратно.

Вскоре от расположившейся по соседству офицерской компании отделился какой-то подвыпивший субъект. Он стал переходить от стола к столу, громко посвящая каждого в свое героическое недавнее прошлое, а также в свои внутренние переживания:

— Мне начальство давеча приказало высоту взять всего с полуротой солдат, и я ее взял! Пятьсот шагов до австрийских окопов было. Они по нам три ленты из пулемета успели выпустить. Но мы их на «ура!» выбили. И что же, я вас спрашиваю, в награду?.. Нет, мне орденов и чинов не надо. И благодарности ни к чему. Вы мне приличное женское общество обеспечьте. А то познакомился я тут с одной. Со спины полный ажур: стройна, фигуриста. А повернулась — так не лицо оказалось, а, извините за откровенность, обезьянья жопа! И представляете, она всем говорила, что по утрам принимает ванны из роз. Тоже мне, Клеопатра выискалась!

Большинство посетителей буфета слушали его назойливую болтовню со снисходительным добродушием. Многие даже предлагали обиженному жизнью фронтовику выпить рюмку водки да закусить осетриной с хреном или куском мясной кулебяки. И тот ни разу не отказался.

— Кто это? — подозвав официанта, сердито ткнул пальцем в сторону оратора сосед Сергея.

Официант пожал плечами. Зато сидящий позади подполковника кудрявый толстолицый господин, похожий на купца — в расстегнутом черном долгополом сюртуке, из под которого выглядывал штучный серый сюртук, добродушно пояснил:

— Так это Вася Медников, корреспондент «Киевской мысли». Знаменитый репортер! Я только из-за него газету и читаю. Хотя начинал он простым бутербродным журналистом.

— Это как? — удивился офицер.

— Сочинял всякие ерундовые заметки о мелких городских происшествиях, о которых приличные журналисты брезговали писать; помогал владельцам пропавших собак правильно составить объявление. За это редактор рассчитывался с ним не монетой, а давал вечно голодному пареньку бутерброд с чаем. Но постепенно Вася сделал себе имя. Теперь его фронтовые очерки весь Киев читает. В ставке Брусилова он свой человек. Говорят, в Москву собирается переезжать, будто бы «Русское слово» его пригласило.

— Так он газетчик? — понимающе протянул подполковник, и щека его начала слегка подергиваться. — Писатель!

Через какое-то время ничего не подозревающий журналист подошел к их столику и продолжил бравировать боевыми заслугами. Сергей с интересом разглядывал беззастенчивого враля. Это был хрупкий блондинчик лет 30–32 с редкими волосами и востроносым, вытянутым вперед лицом. У него были красные глаза альбиноса с почти отсутствующими ресницами. Толстые губы репортера напоминали лепешки.

Одет писака был по последней военной моде. Костюм его напоминал форму знаменитых «Бессмертных гусар», только без погон и знаков различия. Его черная кожаная куртка имела такой же покрой, как и офицерский китель. Тонкую талию охватывал широкий офицерский ремень коричневой кожи с наплечными портупейными ремнями. Правда, кобура на ремне «фронтовика» отсутствовала.

Между тем, увлекшись, губошлеп начал выбалтывать информацию, которой наслушался в штабе у Брусилова, — стал сыпать известными ему номерами воинских частей, бравировать знакомством с их командирами; рассказывать, где какой полк расположен и каково его вооружение.

Как раз в это время прибывшие на русско-австрийский фронт германские дирижабли начали совершать рейды по нашим тылам. И совершенно не умеющий держать язык за зубами журналист вначале рассказал тревожную новость, что цеппелины долетают якобы аж до Киева и даже дальше. Но затем «под большим секретом» успокоил, что, по его сведениям, вскоре с воздушными пиратами будет покончено, и стал рассказывать, где расположены зенитные батареи, сколько орудий они имеют, какого калибра, как ведется управление огнем и т. д.

«Полковник» слушал его молча. Он не проронил ни звука с того момента, как журналист подошел к нему. Только с каждой минутой молчание его все больше напоминало клокочущий вулкан накануне извержения. В конце концов, когда журналист начал трепаться о готовящемся наступлении и хвалиться, что собирается быть в авангарде событий, терпение фронтовика закончилось. Он вскочил с перекошенным лицом и севшим хриплым голосом заорал на болтуна:

— Ради Бога ни слова больше, если не желаете попасть под суд! Если вы сейчас же не заткнетесь, я сдам вас в контрразведку!

Журналист смешался и даже как будто протрезвел. Лепеча слова оправданий, он торопливо выскользнул из буфета. Однако полковник еще долго не мог успокоиться. Больше всего он теперь сожалел, что не схватил опасного болтуна за шиворот и не отвел его к коменданту вокзала, чтобы тот передал трепача в контрразведку.

— Он на вас жаловаться будет, — сказал полковнику купец.

— Кому? Кто? Этот болтун?! — развеселился полковник. — Да его уже, я полагаю, след простыл. Бежит теперь где-нибудь, не разбирая пути, да радуется, что счастливо отделался.

Однако стоило полковнику уйти, как журналист вернулся. Он осторожно прокрался на свое прежнее место и первый час просидел там смирно, но постепенно его страх прошел, и неисправимый краснобай вновь завел прежнюю шарманку, продолжив рассказывать свои небылицы.

В конце концов он оказался за одним столиком с Сергеем, сев на место своего обидчика. Из всех свидетелей его недавнего унижения журналист выбрал именно Сапогова, чтобы оправдаться:

— Каков сатрап! — имел он в виду полковника. — Для него люди что пешки.

Сергею в принципе было все равно, как коротать время ожидания поезда, а журналист, при всех своих недостатках, был остроумным парнем. Оказалось, что он знает тысячу анекдотов, разных забавных случаев и никому не дал бы заскучать.

Они выпили на двоих бутылку «зубровки» под ветчину и ростбиф. В конце концов репортер так захмелел и распоясался, что начал опасно шалить. Он подозвал официанта, чтобы расплатиться. Тот подал счет, Медников пробежал его глазами и гневно воскликнул:

— Ты что за счет принес! Петра Кирилыча мне вздумал заправлять?! Я вот возьму сейчас, да пристрелю тебя, каналью, за обман.

Журналист вытащил из кармана маленький изящный пистолетик и направил его на официанта, чье лицо стало таким же белым, как его фартук.

— Да по-м-милуйте, господин х-хороший! За ч-что же губите?! — начал заикаться официант. — Н-ник-когда н-не брал л-лиш-ш-него. Мо-ж-жете хоть у хозяина с-спросить.

— И хозяин твой шельма! — зло хохотал шутник, заметив, как владелец заведения сразу нырнул под стойку.

Поглумившись над перетрусившим официантом, журналист направил изящную игрушку себе в голову и нажал на курок. Но вместо выстрела из дула пистолетика выскочило маленькое пламя. Вещица оказалась трофейной зажигалкой, которую корреспонденту подарил знакомый офицер.

Благодаря общению с Медниковым к поезду Сапогов отправился в легком веселом расположении духа. Чтобы попасть на пассажирский перрон, требовалось миновать контрольно-пропускной пункт, к которому выстроилась длинная очередь. На КПП всем заправлял военный комендант станции — колоритный кавказец, очень темпераментный и подвижный, несмотря на плотное телосложение, с длиннющими усами и бакенбардами.

Сергей дождался своей очереди и предъявил коменданту свои документы. Однако тот, едва взглянув на них, сразу вернул бумаги обратно Сапогову.

— У вас ошибка в посадочном предписании, отсутствует штамп транспортной экспедиции, — равнодушно пояснил комендант и довольно бесцеремонным жестом дал понять Сергею, чтобы он отошел в сторону и не задерживал очередь.

— Это же полный бред! — возмутился Сергей, спьяну не выбирая выражений. — У меня все оформлено правильно. А если вы, любезный, не можете отличить настоящий документ от липы, то попросите себе другого места службы.

Вспыльчивый комендант в считаные мгновения рассвирепел и гаркнул на нарушителя:

— Пшел вон, мэрзавец! Убэрите его отсюда!

Тут же к возмутителю спокойствия подскочили двое подчиненных коменданту солдат. Они попытались оттащить бузотера в сторону. Но он начал активно отбиваться от них — одному сразу дал хорошую затрещину, второго оттолкнул. Возникла потасовка. Сергею начали закручивать руки за спину. Но тут за него вступился какой-то штатский господин из очереди.

— Может, человек контуженый, зачем же на него орать и руки ему ломать!

— Если он больной, то пусть обратно в госпиталь возвращается и долечивается, — выпучив глаза на заступника и энергично жестикулируя, заявил кавказец.

После некоторой борьбы солдаты все-таки сумели оттащить Сергея подальше от КПП и отпустили. Еще не зная, что ему теперь делать, Сапогов стоял и смотрел на неприступную преграду, где хозяйничал строгий комендант.

— Здравствуй, Сережа! — вдруг раздался у него за спиной удивительно знакомый женский голос.