ГЛАВА 10

Они ехали по улице Президента Вильсона к площади Трокадеро. Левый берег реки ушел вниз и пропал, виднелась только Эйфелева башня. Вблизи она выглядела очень массивной; ажурная стальная конструкция, которую ни с чем не спутаешь, словно пронзала вечернее небо. На площади Прав человека собралась толпа — поглазеть на антикитайскую демонстрацию, устроенную экстремальной религиозной группировкой «Фалун Гун», лидер которой всерьез называл себя пришельцем из космоса. Интересно, где он припарковал свою летающую тарелку?

В кафе вокруг площади Трокадеро кипела работа. В «Карет» стояла очередь: люди непременно хотели столик на веранде. В конце концов, это Шестнадцатый округ, здесь есть на что посмотреть. Можно и подождать с любимой ши-тцу под мышкой.

Энцо будто утратил способность к восприятию — от него упорно ускользал смысл предметов, найденных в тулузском ящике. Правда, он и пяти минут не имел на размышления. Они с Раффином и Николь большую часть ночи провели на допросе в полиции, а утром его вызвали в Париж к Garde des Sceaux — министру юстиции, буквально — хранителю печатей, которому подчиняются две системы — полицейская и судебная, — это один из самых влиятельных и престижных постов в правительстве. Энцо предположил, что министру вздумалось поздравить его с успехом проведенного расследования, Раффин держался более циничного мнения.

— Они хотят отстранить тебя от дела.

— Если бы речь шла о моем отстранении, министр вызвала бы меня к себе в кабинет, а не пригласила домой на ужин.

Раффин покачал головой:

— Вызови она тебя в офис, дело примет официальный оборот, и ты побежишь от здания Министерства юстиции с криком «Укрывательство!». А ужин в домашней обстановке означает, что все приватно, попросту. Министерша воззовет к твоему чувству долга и настойчиво попросит — а не прикажет — прекратить расследование.

— Но почему? Что правительству скрывать?

— Они же сели в лужу! Десять лет назад исчез главный советник премьер-министра, и никто не смог объяснить, куда он делся. Газеты только об этом и кричали. Постепенно событие отошло на второй план, оставшись загадкой. С неопределенностью можно жить сколь угодно долго. А ты доказал, что он был убит, и не просто убит, но расчленен, а останки захоронены по всей Франции. Теперь люди захотят узнать причину. В прессе уже подняли эту тему. От моей статьи в завтрашней «Либерасьон» членов правительства пробьет холодный пот. Во всех передовицах будут спрашивать, почему при всей своей технической оснащенности полиция и правительство десять лет не могли разгадать тайну исчезновения Гейяра, а профессор биологии из Тулузы справился с этим за неделю, — ухмыльнулся Раффин. — Говорю тебе, Энцо, в Елисейском дворце тебя смешают с грязью.

— Ну что ж, по крайней мере место роскошное, — пожал плечами Маклеод.

Машина свернула на улицу Жоржа Манделя. Тенистая аллея между двумя полосами дороги носила имя Марии Каллас. Раффин подъехал к солидному дому тридцать три, напротив которого когда-то жила оперная дива. Энцо неловко выбрался из салона — его тяготили официальный костюм, белоснежная рубашка и новый галстук. Вечер после жаркого дня был мягким и теплым. Подростки с воплями катались на роликах. Молодая парочка обнималась и целовалась на глазах у прохожих. Велосипедист с маленькой пассажиркой на багажнике неторопливо крутил педали. Малышка обернулась и с любопытством уставилась на Энцо круглыми глазками.

Потянувшись закрыть пассажирскую дверцу, Раффин сказал:

— Не позволяй себя запугать. И дай мне знать о результатах.

Энцо проводил взглядом машину, уехавшую в направлении Трокадеро, и повернулся к пятиэтажному дому из бледного камня, добытого в парижских катакомбах. Внутренний дворик отражал и усиливал голоса, доносившиеся из открытых окон квартиры на первом этаже. Энцо видел фигуры в смокингах и вечерних платьях, расхаживавшие по просторной зале с узкими бокалами шампанского в руках. Но ему было не сюда. Он нажал кнопку интеркома. Через несколько секунд послышался женский голос:

— Энцо Маклеод к мадам Мари Окуан.

Раздался щелчок — открылся электронный замок входной двери. Маклеод пересек мозаичный пол, между мраморных колонн подошел к лестнице, покрытой красной ковровой дорожкой. Министр юстиции Франции жила на третьем этаже.

Хозяйка сама открыла дверь. Энцо много раз видел ее по телевизору и всегда считал привлекательной женщиной. В жизни она оказалась еще красивее. Мари Окуан было не больше сорока пяти — слишком молода, чтобы занимать столь ответственный пост. Длинные черные волосы падали на плечи, редкая филированная челка красиво обрамляла тонкое моложавое лицо. Полные губы были растянуты в широкой улыбке, а темно-синие глаза сияли непривычным радушием. Она была ниже ростом, чем представлял Энцо, в черном вечернем платье из легкой ткани, подчеркивавшем стройную фигуру, с узким V-образным вырезом, обнажавшим белоснежную кожу шеи, но пристойно заканчивавшимся у маленькой груди.

— Я очень рада, мсье Маклеод, что вы смогли прийти.

«Можно подумать, у меня был выбор», — подумал Энцо.

— Это большая честь для меня, мадам министр.

Она улыбнулась его неловкой вежливости и подала руку, которую Энцо довольно неуклюже пожал.

— Пожалуйста, проходите.

В холле окна с мелким переплетом давали достаточно света. Экзотические деревянные фигурки ручной работы стояли на туалетном столике с мраморной крышкой. Огромный старинный шкаф почти доставал до потолка с лепными карнизами.

— Лионский, — сказала Мари Окуан. — Людовика Четырнадцатого. — Она улыбнулась: — Вы знаете, в Тринадцатом округе есть склад бесценной старинной мебели, где государственные министры могут выбрать обстановку для своих кабинетов, но, к сожалению, дом приходится обставлять за собственные деньги. Весьма обидно, учитывая, что жалованье у нас невелико.

Через двойные двери она провела Энцо в классическую французскую столовую с лепным потолком, мраморным камином и зеркалом в позолоченной раме. На этом Франция заканчивалась и начинался Китай: длинный стол черного лака с восемью стульями и буфеты красного дерева с дверцами, отделанными бамбуком и инкрустированными перламутром, уставленные тщательно подобранными вазами и фарфоровыми фигурками династий Мин и Цин. Керамические драконы разевали пасти по обе стороны cheminée. Яркие коврики устилали паркетный пол, на кремовых стенах висели подлинные китайские свитки с изображением мостов, будд, розоволицых детей. Даже жалюзи были собраны из планок красного дерева в китайском стиле. Красный фонарь разливал над столом мягкий свет. Мелодичные звуки классического китайского оркестра, то резкие, то протяжные, создавали музыкальный фон.

— Я думал, Чайна-таун на левом берегу, — пошутил Маклеод.

Министр улыбнулась:

— Я училась в школе в Китае. Отец был послом в Сингапуре, а затем в Пекине. Я говорю по-китайски и на кантонском диалекте. — Она провела его в смежную гостиную, где двое мужчин и седовласая дама лет шестидесяти поднялись навстречу им из кресел. Более молодой из мужчин выступил вперед и протянул руку. Он был высоким, с редеющими каштановыми волосами, немного моложе Энцо.

— Кристиан Окуан, — представился он.

— Мой муж, — без всякой необходимости поспешила прибавить министр юстиции. — А это судья Жан-Пьер Лелон и его жена Жаклин.

Энцо пожал руку каждому:

— Enchanté.

Молодой человек в белом пиджаке хлопотал у двери. Мари Окуан сделала ему знак.

— Что вы будете пить? Кажется, шотландцы выбирают виски?

— Спасибо, с удовольствием.

— Какую марку предпочитаете?

— «Гленливет», если у вас есть. — Энцо почти не сомневался в отрицательном ответе.

Но министр невозмутимо кивнула официанту и провела Энцо к креслу.

— Судья Лелон — один из лучших juges d’instruction в Париже. Вы знаете, что juge d’instruction?

— Судья, ведущий полицейское расследование.

— Значит, вы знакомы с нашей правовой системой?

— Я живу во Франции двадцать лет, министр.

— О, конечно-конечно! Вы оставили жену и семью в Шотландии, предпочтя Кагор и concubinage с молодой дамой, которая умерла, дав жизнь вашей дочери. Софи, кажется?

Мари Окуан ничуть не скрывала, что о нем специально собирались сведения. Энцо словно холодной водой окатило.

— Да.

— Скажите мне, — подалась вперед министр, отодвинувшись на краешек кресла, — что заставляет мужчину бросать семью и успешную карьеру ради переезда в другую страну, где он преподает биологию в заштатном вузе?

Энцо посмотрел на министра юстиции и решил, что не очень-то она ему и нравится — слишком покровительственно и высокомерно держится.

— На это может сподвигнуть только секс, министр, — ответил он самым серьезным тоном.

Не подавая виду, Маклеод насладился немым шоком — словно в комнату внесли что-то нечистое, а затем Мари Окуан расхохоталась и захлопала в ладоши, как ребенок. На лицах гостей появились вежливые улыбки, хотя присутствующих явно оскорбила вульгарность Энцо.

— Браво, мсье Маклеод, браво. Думаю, мы с вами отлично поладим.

Энцо, напротив, был уверен в обратном. Ему принесли виски. Первый официальный тост подняли за здоровье. Завязалась светская беседа. Кристиан Окуан рассказал, что является директором Сельскохозяйственного банка. Это объясняло, как они смогли себе позволить шкаф Людовика XIV и квартиру на улице Жоржа Манделя. Из газет Энцо знал об отсутствии у четы Окуан детей и заметил, что они не смотрят друг другу в глаза. Язык телодвижений свидетельствовал о непоправимом крахе отношений этой пары, но они оставались вместе, сохраняя лицо. Судья Лелон хранил молчание, настороженно поглядывая на Энцо из-под густых бровей, зато его жена, не закрывая рта, трещала о тяготах подготовки к августовскому переезду в летний коттедж в Бретани. Судья на секунду оторвал взгляд от Энцо, посмотрел на жену и довольно зловеще изрек:

— Пожалуй, в этом году ты прекрасно съездишь одна, Жаки.

Наконец они перешли за стол, устеленный бамбуковыми ковриками, на которых лежали палочки. Принесли жасминовый чай в тонких фарфоровых чашках, и потянулась череда китайских блюд, вовремя подносимых из кухни двумя официантами. Еда оказалась превосходной, и Энцо не заставил себя упрашивать.

Министр юстиции отлично владела искусством вести беседу — задавала умные вопросы, делала тонкие замечания. Выяснив, что Энцо любит музыку, она призналась в своей горячей любви к спелеологии.

— Я часто бываю в ваших краях, — говорила Мари Окуан. — Однажды спускалась по веревке в gouffre в Падираке. — Вино текло рекой. Энцо немного расслабился, и министр не упустила этого момента: — Насколько я знаю, ваша шотландская дочка сейчас работает в Париже?

Он поднял глаза от тарелки, ощущая, как краснеет.

— Да.

— Письменный и устный перевод — перспективная профессия в расширяющейся Европе. У нее практика?

— Да, по-моему.

Министр поставила локти на стол.

— Могу устроить ее на хорошую должность в одном из министерств.

— Вряд ли она захочет.

— Но отчего же? — изумилась Мари Окуан.

— Она не слишком расположена к своему отцу. Думаю, отвергнет любую помощь, как-то связанную со мной.

Министр пожала плечами.

— Глупышка, — бросила она и резко сменила тему: — Так что вы думаете о заседании нового парламента в Эдинбурге?

— Считаю правильным все, что приближает процесс принятия решений к народу.

— Вот как? Некоторые политические обозреватели считают «народ» недостаточно квалифицированным или информированным, чтобы принимать решения.

— О, совсем забыл! — съязвил Энцо. — Вы, французы, полагаете, что государством должна управлять интеллектуальная элита. Президент, премьер и половина кабинета министров во Франции традиционно заканчивают Национальную школу управления — ЕНА. «Енархи», так вы себя называете? Префекты провинций, руководящие упомянутым необразованным простонародьем, тоже назначаются вами, а не избираются жителями, верно?

Министр осталась невозмутимой.

— Интересная точка зрения, мсье Маклеод. Позвольте обратить ваше внимание, что, согласно вашим же меркам, половина членов правительства не являются выпускниками ЕНА. А «енархи» попадают в органы власти благодаря своим способностям и служебному соответствию.

Обед подходил к концу, и Энцо чувствовал, что с него достаточно. Вино придало ему смелости, усталость подточила терпение. Он смял салфетку и бросил ее на стол.

— Министр, почему я здесь?

Глаза Мари Окуан сделали почти неуловимое движение в направлении мужа. Тот немедленно поднялся на ноги:

— Жаклин, я нашел те гравюры. Пойдемте в кабинет, выбирайте, какие захотите. А потом мы присоединимся к остальным за кофе с ликером.

— Конечно. — Мадам Лелон поднялась из-за стола с застывшей любезной улыбкой.

— Извините нас, — произнес Кристиан.

Когда они вышли, Энцо оказался наедине с Мари Окуан и сидевшим напротив судьей Лелоном. Неожиданно для себя Маклеод ощутил груз неясной ответственности.

— Готовы результаты экспертизы ДНК рук, найденных в Тулузе, — произнесла министр. — Это действительно останки Жака Гейяра.

— Я в этом не сомневался.

— Осталось дождаться отчета патологоанатома.

— А он вряд ли много вам скажет. Разве что напишет: повреждения в виде зарубок и бороздок на костях возникли, когда Гейяр пытался закрыться руками от ножей убийц.

— Убийц? — переспросил судья. — Почему не убийцы?

— Слишком много повреждений на обеих руках. Либо нападал настоящий безумец, либо убийц было несколько.

Мари Окуан задумалась.

— Почему вы думаете, что убийца или убийцы оставили подсказки, которые приведут к следующей части тела?

— Как все это странно, не правда ли? — сказал судья, прежде чем Энцо успел ответить. Он был явно заинтригован. — Обнаружение одной части тела обязательно приведет к остальным.

— Это если разгадать подсказки, — поправил Энцо. — Но по-моему, совершенно ясно — убийцы не рассчитывали, что череп или фрагменты останков будут найдены.

— Это несколько подрывает вашу теорию, Жан-Пьер, — взглянув на судью, сказала министр. Сложив руки на столе, она пристально смотрела на Энцо темно-синими глазами без тени теплоты и любезности. — Мсье Маклеод, от имени правительства и полиции я хочу поблагодарить вас за проделанную работу по расследованию убийства Жака Гейяра. Ваша помощь была для нас весьма ценной, и завтра на пресс-конференции я публично объявлю вам благодарность… — Она сделала паузу.

— Но?..

— Теперь, когда обстоятельства убийства попали в сферу нашего внимания, я поручила расследование особой следственной бригаде под руководством судьи Лелона. — Энцо взглянул на судью, сидевшего с самым бесстрастным видом. — Ваша помощь нам больше не нужна.

— Более того, — добавил Лелон, — если вы попытаетесь участвовать в дальнейшем расследовании, это будет расценено как вмешательство в дела полиции.

— Хотя, разумеется, учитывая ваше знакомство с делом, любые ваши логические выводы будут выслушаны с благодарностью, — быстро добавила Мари Окуан и сладко улыбнулась. Долгая пауза повисла над столом, освещенным мягким светом красного фонаря. — Итак?

— Что — итак?

Судья раздельно произнес, подчеркивая каждое слово:

— У вас есть какие-либо соображения по делу Гейяра?

— Нет, — ответил Энцо, думая, что из Раффина мог бы выйти неплохой пророк.

— Вот и хорошо. — Покончив с делами, Мари Окуан уселась поудобнее и позвонила в стоявший на столе колокольчик. — Теперь можно выпить кофе.