Глава одиннадцатая
Пятница, 27 июля
Жозеф спрыгнул с омнибуса неподалеку от пассажа Вердо, заторопился к дому 40 по улице Гранж-Бательер, где располагалась редакция «Паспарту», поднялся на третий этаж и толкнул перед собой дверь.
В десять часов утра все сотрудники пребывали в полной боевой готовности.
Жозеф прошел по редакционному ковру, обошел стороной кучу французских и иностранных газет, наваленных рассыльными, поздоровался с двумя редакторами, которые внимательно их просматривали, вырезая ножницами свежие новости, которые нужно было перевести или воспроизвести в первозданном виде в очередном номере. В редакции царила лихорадочная атмосфера, все куда-то бежали, хохотали, то и дело рокотали размеренные голоса печатных машинок и раздавались телефонные звонки. Забаррикадировавшись в рабочих кабинетиках, крохотных, как душевые кабинки, хроникеры, вернувшиеся из Сената, Палаты депутатов, полицейских комиссариатов, с Выставки или биржи, строчили свои репортажи, соревнуясь друг с другом в скорости. Специалисты по сплетням вверяли бумаге более или менее достоверные сведения, почерпнутые у секретарш в приемных. Чтобы поразить читателя, они вплетали в повествование слова, услышанные мельком и изобретенные ими самими, описывая чьи-то досадные промахи, несчастные случаи, самоубийства, нападения.
Жозеф уже собрался постучаться к редактору, но тут его окликнула какая-то стажерка:
– Господина Антонена Клюзеля нет, из-за отключения воды у нас в типографии возникли проблемы. Грузовой подъемник, доставляющий печатные формы, не работает, и в цех по изготовлению клише их пришлось спускать вручную. А они, эти штуковины, весят добрую тонну.
В этот момент на них вихрем налетел холеный молодой человек в перчатках и с тростью в руке.
– Месье, этот господин спрашивает Антонена Клюзеля.
– Отошлите его к Сахарной Лапочке, мне надо бежать.
– К Сахарной Лапочке? – удивился Жозеф.
Молодой человек окинул его взглядом и засмеялся.
– Блондинка в теле по имени Элали, возлюбленная Вируса. Это такой псевдоним, внештатными сотрудниками ведает она… А вы, собственно, кто?
– Жозеф Пиньо, вношу посильный вклад в увеличение тиражей вашей газеты. Я пишу романы и поэтому с Антоненом Клюзелем, также известным как Вирус, вожу знакомство с незапамятных времен.
– Вот как? Пиньо… Ваши опусы читаются довольно легко.
– А еще меня публикует издательство «Шарпантье-Фаскель», – внес уточнение Жозеф.
– Вижу, вы принадлежите к когорте литераторов, мечтающих, чтобы их творения пачками продавались в отделах «Книги по 3,50 франка», причем перевязанные авторитетной ленточкой «Новинка».
– Почему бы и нет? С кем, собственно, имею честь?
– Рено Клюзель, племянник Вируса, репортер.
«Желторотый педант, ненавидящий прозу и питающий к ней презрение, – подумал Жозеф. – К тому же, минувшей осенью этот сопляк чуть было не сорвал нам расследование! Не переживай, дружок, я ничего не забыл и в долгу не останусь».
И решил придерживаться позиции «полнейшей искренности и простодушия», если воспользоваться его собственным выражением.
– Примите мои поздравления, держать в руке ручку в такую жару – настоящий подвиг, особенно в перчатках. Знаете, я тут испытал одно средство, позволяющее не так страдать от зноя.
– В самом деле? В чем же оно заключается?
– Нужно писать на охлажденной бумаге.
– Прекрасно, я обязательно им воспользуюсь.
– Господин Клюзель, я могу обратиться к вам за помощью?
– Можете, но не сейчас, я в цейтноте, нужно срочно проверить некоторые факты и тут же написать материал.
– Всего один телефонный звонок в лондонскую «Таймс» по неотложному делу.
– Сожалею, но я уже убежал, внизу ждет автомобиль, приходите завтра.
Наступив на горло своей гордости, Жозеф перешел на раболепный тон:
– Я обращаюсь к вам потому, что высоко ценю ваши передовые взгляды. Ясность мышления, проявленная вами во время расследования убийств в Часовом тупике1,произвела на меня неизгладимое впечатление, скажу даже больше – вдохновила. Можно мне с вами?
– Видите ли… путь предстоит неблизкий.
– Неважно, для меня это было бы настоящим подарком.
– Ну хорошо, пойдемте, о том, что вас к нам привело, расскажете по дороге.
– Куда направляемся?
– В Буживаль. Со мной связался владелец кафе на берегу Сены и рассказал, что жалобы парижан на плохой запах из сточных канав – это цветочки по сравнению с тем, что приходится терпеть тем, кто живет на Сене. И посоветовал приехать, чтобы глотнуть воздуха, которым они дышат. «Сравнив, вы поймете до какой степени соседство с большим городом может отравить даже самый восхитительный пейзаж», – добавил он. Если его слова получат свое подтверждение, я позабочусь о том, чтобы представить всех этих господ из департамента водоснабжения в самом надлежащем свете.
Жозеф окатил репортера враждебным взглядом и двинулся за ним.
Автомобиль остановился в Марли-ла-Машин, где их встретил владелец кафе, попросивший журналиста приехать. Гостей тут же окутало облако зловонных миазмов. Каждый из них вытащил носовой платок и приложил его к носу.
Протекавшая перед ними Сена, которой полагалось отражать голубое небо, несла почерневшие от грязи воды. У каждого берега клубилась белая пена, покрытая омерзительным налетом, который лопался смрадными пузырями.
– Какая гадость! – воскликнул Жозеф.
– И давно у вас такая вонь? – поинтересовался Рено Клюзель.
– От этого смрадного окружения мы мучаемся вот уже три недели. Жители разъехались кто куда, а ведь здесь такой милый уголок. Взгляните, разложение идет вовсю.
Осаждаемые роившимися вокруг мухами, на склонах берегов гнили целые кучи рыб. Под палящим солнцем вверх брюхом плавали вздувшиеся трупы животных.
К мужчинам присоединился какой-то лодочник.
– И что теперь будет? Вчера я доплыл до Вернона. Повсюду дохлая рыба. В такой зной фекалии из канализации разлагаются и превращаются в яд для нее. Одна моя подруга, владелица купальни, обанкротилась. Кому захочется нырять с головой в эту клоаку? Вся эта малярия приходит к нам из Парижа. А идиоты-рыбаки, собирающие дохлых пескарей?
– Ты прав, Альбер, – поддержал его владелец кафе. – Послушайте, если бы я отдал свою одежку в Институт Пастера, а господа ученые провели бы ее анализ, выращивать культуры микробов, которыми она кишит, можно было бы аж до 2000 года, на этот счет у меня нет ни малейших сомнений.
– Интересные у вас расчеты, я запишу, – сказал Рено Клюзель.
Жозеф вовсю силился не потерять сознание, что, впрочем, совершенно не мешало ему записывать разговор. Влажность была невыносимая, а жужжание мух терзало слух. В зеленоватой пене неподвижно застыл огромный налим с прогнившим брюхом и вывалившимися наружу внутренностями. Жозеф в ужасе отпрянул. Его взгляд упал на облаченную в перчатку руку Рено Клюзеля, усиленно строчившего в своем блокноте.
– Пора возвращаться, – слабеющим голосом предложил он.
Плохо контролируя свои действия, он вновь посмотрел на налима. Теперь рыбина плыла по течению. Жозеф нагнулся вперед, положив руки на бедра, затаил дыхание, бросился к стоявшему в паре метров автомобилю, рухнул на подножку и сделал медленный выдох. Затем, словно во сне, стал ждать возвращения Рено Клюзеля, бесстрастно разговаривавшего с двумя местными жителями.
– И последний вопрос, господа: что вы можете посоветовать, чтобы исправить эту кошмарную ситуацию?
– Наше мнение выеденного яйца не стоит, – сказал лодочник, – но на мой взгляд инженерам было бы достаточно направить все стоки Парижа на поля аэрации в Ашере.
– Не тешь себя иллюзиями, Альбер, – возразил ему владелец кафе. – Жители Ашера ни за что на это не пойдут. Фекалии из столицы отравят им все источники питьевой воды, и господам инженерам вновь придется направить в Сену добрую часть канализационных стоков. И завидовать будет некому, мы все будем по уши в этом дерьме.
– Я напишу премилый репортаж и устрою настоящий скандал, – заявил Рено Клюзель.
– Даже не сомневаюсь, с вашим-то талантом…
– Что-то вы позеленели, Пиньо. Болеете?
– Не выношу скорости, – пробормотал Жозеф, с трудом сдерживая тошноту, – от нее у меня внутренности узлом завязываются.
Перед его мысленным взором по-прежнему проплывали разложившиеся останки налима.
– Но ведь мы делаем не больше двадцати пяти миль в час! Пиньо, а зачем вам звонить в «Таймс»?
– Я усиленно собираю документы о жизни Виктора Гюго на острове Гернси. Вынашиваю замысел романа… Если бы вы помогли мне раздобыть номера за май 1899 года, я был бы чрезвычайно признателен.
– Все?
– Я не располагаю сведениями о том, в какой точно день вышла та газета, но мне достоверно известно, что некий журналист написал на эту тему репортаж.
– Я займусь этим вечером. Приходите в «Паспарту» завтра. У нас в хранилище есть дополнительные экземпляры газет. Их хранят год, надеюсь, они никуда не девались, так что можете их взять. Где вас высадить?
– На улице Сены. Название в сложившихся обстоятельствах более чем уместное.
Подождав, когда автомобиль скроется из виду, Жозеф, вместо того чтобы пойти домой, поспешно направился к Эфросинье на улицу Висконти.
«Не хватало еще встретиться с Айрис, с детьми или маман. Смыть грязь, переодеться, полить себя с ног до головы дезинфицирующим раствором. Если, конечно, не поздно, а то я, вполне возможно, уже подхватил какую-то заразу».
Жозеф в панике пересек бегом двор, с третьей попытки вставил ключ в дверь первого этажа, бросился на кухню, сбросил с себя одежду, завернул ее в газету, встал в таз с холодной водой, вооружился мочалкой, намылил ее и стал остервенело тереть кожу до тех пор, пока она не покраснела. С той же энергией он вымыл голову, уши, прочистил ноздри, а в довершение этого яростного комплекса профилактических мер прополоскал горло сиропом от кашля.
Теперь шкаф! Бросившись на штурм вещей, оставшихся с тех пор, когда он был молодым холостяком, и благочестиво сохраненных Эфросиньей в нафталине, он даже не услышал, как на петлях повернулась дверь.
– Иисус-Мария-Иосиф! И не стыдно тебе демонстрировать перед матерью свою анатомию? Ты один или…
Она выронила две плетеные корзины, битком набитые провизией, и бросилась проверять спальни и сарай.
– Предупреждаю – если приведешь сюда потаскуху, я тебя убью!
– Маман! Пожалуйста!
С видом фараона, отдававшего Моисея на поругание, дама показала на сына пальцем.
– Поклянись мне памятью несчастного отца, который ныне в раю, что не изображал из себя зверя с двумя спинами с какой-нибудь, с какой-нибудь…
– Да клянусь я, клянусь! За кого ты меня принимаешь? Сядь, а то у тебя случится апоплексический удар, а тех, кто умер от зноя, уже и считать перестали. Выслушай меня.
– Сначала оденься, бесстыдник… Зачем тебе эта одежда?
– Маман, прошу тебя, хватит! Я сейчас все объясню.
Всячески исхитряясь натянуть брюки и рубашку, которые стали ему слишком узки, он рассказал о своей поездке в Марли-ла-Машин.
– Я позабочусь о твоих вещах. Неси бак для кипячения белья. В таких делах я знаю толк. Бог помогает только тем, кто помогает себе сам. Гляди.
И она широким жестом показала на ряды пачек с печеньем и армию бутылок с минеральной водой.
– Сухие галеты? Но почему?
– Воду отключают с одиннадцати вечера до шести утра. Булочники замешивают тесто и выпекают его ночью, и без нее им не обойтись. Итог: утром дефицит, многочасовое стояние в очереди, а когда подходит твой черед – шиш с маслом! Хлеба больше нет. Я сговорилась с мадам Бушарда, ты ее знаешь, она держит булочную «Маленький мавр». Ее сын служит в Пепиньере казарменным каптенармусом, поэтому она позволила и мне воспользоваться подвернувшимся случаем. Господа из водопроводной компании распространяют слухи о том, что в перебоях с водой виноваты сами жители, которые целыми днями держат краны открытыми, чтобы охладить свои жилища. Какая наглость! После установки счетчиков скромные потребители, такие, как я, не могут запастись водой в кафе, в банях или у соседей. Конечно, за это же надо платить, а счетчик теперь может установить каждый! К счастью, эти повелители жажды еще не берут деньги за воду из фонтанов! Только вот чтобы принести ее домой, эту воду из фонтанов, нужны ведра!
– Не стенай, маман, ведро у тебя есть, во дворе.
– Ну вот, ты уже защищаешь этих кровососов! Вот увидишь, до чего доведет этот твой прогресс – скоро нужно будет платить за воздух, которым мы дышим! Как бы там ни было, после того, что ты мне рассказал, я теперь поостерегусь покупать рыбу.
– Маман, помолчи, мне нужно подумать.
– Подумать, подумать – от этого думания одна лишь неврастения. Лично я только то и делаю, что думаю. Ну уж нет! Я запрещаю тебе надевать фуражку отца! Это реликвия!
«Фуражка, фуражка…» Это слово тонуло в потоке лихорадочных мыслей. Фуражка владельца кафе из Марли-ла-Машин вновь предстала перед мысленным взором Жозефа и бросила его в дрожь. Совершенно выбившись из сил, он был не в состоянии сделать самые элементарные выводы.
Он отложил в сторону траченный молью головной убор отца и надел пиджак, рукава которого были ему слишком коротки.
– Бедный мой малыш, ты сам-то себя видел? Впечатление такое, что эти вещи ты выпросил у кого-то слезными мольбами. В них ты похож на клоуна.
– Вы меня за китайского болванчика держите? – Кэндзи вернул Виктору записку и злобно оскалился. – Не знаю, какими окольными путями к вам в руки попал этот балаганный фарс, но если вы вообразили, что будете манипулировать мной, как вам вздумается, то я бы на вашем месте не стал обольщаться.
– На кону ваша жизнь.
Виктор был взвинчен, растерян и отвратителен самому себе. В довершение ко всему, все его естество постепенно заполняла паника. Квартира, в которой жили Джина и Кэндзи, располагалась над лавкой. В нее можно было попасть либо по парадной лестнице дома 18-бис, либо по винтовой лестнице из торгового зала. Кэндзи сохранил свою старую спальню, превратив ее в кабинет в стиле Людовика XIII. Эротические гравюры на стенах живописали парочки, предающиеся занятию, которое не вписывалось в рамки благопристойности. Но лишь внимательный взгляд мог разглядеть в складках кимоно атрибуты их женской или мужской принадлежности.
– Что, нравятся мои последние приобретения?
– Такое ощущение, что наш разговор позаимствован из какого-нибудь водевиля.
У Виктора не было другого выхода, кроме как убедить Кэндзи, поэтому он стал вновь приводить свои аргументы. Партнер нахмурил брови.
– И чего вы от меня хотите? Чтобы я спрятался под кроватью? Или поселился на одиноком рифе? А может, мне эмигрировать в Карпаты и зажить там в компании бурых медведей?
– Почему это в Карпаты?
– Потому что там не так жарко, – угрюмо ответил Кэндзи.
Виктор не удержался от улыбки.
– Кэндзи, все, что я рассказал, – правда. Я не вытащил эту историю из своей собственной шляпы.
– Но теперь я должен составить о ней свое мнение.
Кэндзи на мгновение задумался, не сводя глаз с Виктора, затем черты его лица расслабились.
– Я должен рассказать обо всем Джине.
– Это так необходимо?
– Да, она прекрасный советчик. Очень сожалею, но я не наделен вашими способностями врать супруге. Для реализации моего плана требуется ее согласие.
– Что вы задумали?
– Обещаю – буду действовать так, чтобы ни я, ни господин Ватанабе не подвергались ни малейшей опасности. Вы довольны? Ну же, Виктор, вы ведете себя как мальчишка, стащивший из шкафа варенье. Если бы мы не предоставили этому зануде кров, то не оказались бы во всем этом замешаны, но его, по всей видимости, постигла бы та же участь, что и кузена. Так что терзаться чувством вины нет никакого смысла.
Кндзи откатил в сторону переднюю стенку книжного шкафа и поставил на стол кувшинчик саке и две маленькие чашечки.
– Тонизирующее средство пойдет нам на пользу.
Медленно шагая вперед, Мэтью Уолтер сделал последний глоток алкоголя из оплетенной бутылки с узким горлышком. Его одолевало упорное желание выйти на морской простор.
Дремавшие на якоре барки, грузовые суда и баржи воскрешали в душе ностальгию по морю. Мимо проплывали капитанские мостики, пакгаузы, высокие трубы. Страстно стремясь к бескрайним горизонтам, Уолтер ощущал в груди пустоту. Согласившись участвовать в этом деле, он сказал себе, что из жизни куда-то ушли все ее восторги. Здесь ему было тесно. Город? Грязная пещера, от которой исходили тошнотворные эманации. Эта Выставка, битком набитая прекрасными созданиями, щеголяющими в мехах и перьях, которые самым жестоким образом были отняты у других живых существ? Паутина, от которой его охватывал паралич.
Уолтер был невысокого мнения о ближнем своем. Убогое детство сделало его недоверчивым и подозрительным. Он не выносил ни работяг, любивших привалиться к стойке в кафе, ни смазливых кокеток, ни дам, не скрывающих своего возраста и больше похожих на упитанных птиц, ни амбициозных молодых людей. Мэтью терпеть не мог буржуа, сотканных из спеси и принципов, но больше всего он ненавидел самого себя.
Когда ему определили в этом деле роль, она показалась ему детской забавой. Теперь же он без конца упрекал себя в том, что согласился на подобную сделку. Ожидание давило на него тяжким грузом, развязка затягивалась, нервы могли в любую минуту не выдержать, и успокоить его могло единственно созерцание воды. Променять свободу на значительный куш – разве игра стоила свеч? Может, тайком подняться на эту внушительную баржу и затеряться в конюшнях? Через открытые двери он видел крупы лошадей, которые волоком, миля за милей, тащили суда по большим и малым рекам вплоть до их устья.
«Лови удачу».
Мэтью сдержался. Он знал, что сможет преодолеть эту минутную слабость.
Порыв ветра принес с собой зловоние. На небе, в окружении звезд, висела луна. По всему кварталу раздавался грохот – это двигалась вперед вереница повозок золотарей, подпрыгивавших на ухабах и запряженных бесчисленными клячами. В сопровождении традиционного эскорта прожигателей жизни, под звук ритмично поскрипывавших осей она каждый вечер вываливала свой зловонный груз в тупике Депотуар, в самом конце высохшего канала Урк. А прожигатели жизни при этом обнажали головы, как на карнавальных похоронах.
Чуть дальше он увидел перевалку бочек с нечистотами, которые грузчики складировали на палубах суденышек, следовавших в Бонди. Удобрений земледельцам теперь хватит до конца жизни.
Вышагивая по набережной, Мэтью мурлыкал под нос старую матросскую песенку. Среди гор гипсового камня и угля большие зеленоватые пятна с белым налетом превращались в медленно текущую массу. Когда до улицы Тионвиль оставалась всего пара сотен метров, до слуха Уолтера донесся подозрительный звук. Он застыл как вкопанный.
Тихо.
Он пошел дальше, опять остановился и прислушался. Ничего.
Внимательно вглядевшись в окрестности, он сказал себе, что для ловушки место представляется просто идеальным и относится к числу тех, которые он выбрал бы и сам. Мэтью уже собрался было спрятаться под сенью крохотного островка зелени в небольшом садике смотрителя шлюза, освещенного молочным светом уличных фонарей, но тут звук повторился. Уолтер, как дикарь, не раздумывая бросился на силуэт, притаившийся меж двух пакгаузов, занес руку и ударил. Раздался крик, силуэт рухнул на землю. Мэтью зарычал и увидел в переплетении света и тени окровавленное женское лицо. В нос ударил запах дешевого одеколона. Он оттащил тело от кучи нечистот, в которую оно упало. Женщина была оглушена, но дышала. Он прислонил ее к груде ящиков. Кричащий макияж и одежда не оставляли ни малейших сомнений касательно ее профессии – уличная проститутка.
Справа послышалось какое-то царапанье. Мэтью молниеносно обернулся. На него в ужасе смотрела еще одна публичная девка. Уолтер повернулся и бросился прочь от канала.
