Глава двенадцатая
Суббота, 28 июля
Канал с плеском нес свои воды. Губка плыла, отдавшись на волю течения. Над ней проплывали облака и ивы. Вдруг рядом села стрекоза с примятым крылышком. Она неумело держалась на поверхности, рискуя в любой момент пойти ко дну.
Айрис торопилась написать продолжение сказки, пребывая в полной уверенности, что ей вот-вот кто-нибудь помешает.
– Мама, я хочу взять моего медвежонка Клодена на Выставку, но папа говорит, что я его потеряю. А вот Артур берет своей клетчатый носовой платок, который засовывает в ухо каждый раз, когда сосет палец. Это несправедливо!
«Я так и знала, – подумала женщина. – Спокойно нельзя и строчки написать. Никакого уважения к моей работе, к тому же, они вообразили себе, что это всего лишь приятное времяпрепровождение, что-то вроде английской вышивки. Вот когда Жозеф строчит свои романы, чтобы потом публиковать их в газете, его нельзя беспокоить никому! Хотя если откровенно, то я не говорю им о своих творениях и показываю их только тогда, когда заканчиваю».
– Хватит хныкать, маленькая моя, а то мы опоздаем. Положи своего плюшевого друга вот в эту сумку. Если ты его потеряешь, то бюро находок тебе его не вернет – оно будет закрыто! – заявил Жозеф.
– Какая муха укусила Эфросинью, что она решила потащить их туда в тот момент, когда небо затянули свинцовые тучи! Вода хотя бы будет?
– Дорогая, Париж – не пустыня Гоби, и бьюсь об заклад, что матушка, опасаясь обезвоживания, притащит с собой добрый бидон муниципальной водички!
Они поцеловались. Как только за Жозефом и детьми закрылась дверь, Айрис достала из-под подушечки блокнот и открыла его.
– Садись на меня! – закричала губка.
Сделав над собой последнее усилие, стрекоза скользнула на ее шероховатую спину.
– Спасибо, ты меня спасла!
Айрис захлопнула бювар и завинтила крышечку чернильницы, охваченная горькими сожалениями. Ей вспомнилась юность и девичьи надежды. Она не собиралась следовать принятым в обществе условностям и хотела, как стрекоза, взлететь на собственных крыльях. Пылкая страсть – да, но брак – никогда. Свобода и богемная жизнь, наподобие той, что вел Морис Ломье, художник, когда-то за нею ухаживавший. Но ведь он тоже отрекся от прежних взглядов, остепенился, женился, стал отцом и торговцем картинами. Неужели это общий для всего человечества удел – отказываться от обещаний, которые ты лелеешь в течение долгих лет бунта против взрослых? Неужели люди безумны до такой степени, что убивают в себе ребенка, которым они когда-то были?
Айрис в который раз спросила себя, любила ли она мужа и детей или же была к ним безразлична. И вдруг представила себе, что они остались без еды в самом центре пустыни Сахара.
«Идиотка! Ты их обожаешь! Тебе просто нужно немного покоя!»
В утешение ей на подоконнике зачирикал воробей.
Даже под палящим солнцем улица Висконти оставалась мрачной и влажной. Обездоленный провинциальный уголок, в котором решили обосноваться только содержатели меблированных комнат, угольщики да печатники. В старом кабачке с коваными решетками землекопы и каменщики напивались белым пенистым вином из Лиму по десять сантимов за стакан. Слишком узкую дорогу перегородил осел, и у двери Эфросиньи остановилась повозка какого-то плетельщика соломенных стульев. На даме было платье из фая, темно-зеленое в черную полоску, и шляпа, едва выдерживавшая груз украшавших ее фруктов. В тени этого импозантного головного убора Мели Беллак, похудевшая, в слишком слабо затянутом корсаже с рукавами фонариком и белой тиковой юбке с обтрепавшейся бахромой внизу, отчаянно сражалась за то, чтобы сохранить свое достоинство.
– Ну, нам это не помеха!
Эфросинья гневным жестом отстранила плетельщика. Оскорбления, готовые вот-вот слететь с его уст, застряли в горле – из страха перед репрессиями.
– Но ведь это глупо, – возразил Жозеф, – в Париже сейчас полным-полно безумцев, собирающихся устроить овацию прибывающему на Северный вокзал шаху, которого будет встречать господин Лубе. На Выставке будет не продохнуть от простолюдинов. В довершение всего, бюро погоды обещает осадки.
– Плевать на этого персидского кота! – возразила Эфросинья. – А если пойдет дождь, это нас освежит.
– Но малышка больна.
– Уже выздоровела. Ты говоришь, что я веду себя как мачеха! Иисус-Мария-Иосиф, да я берегу их как зеницу ока!
– Да-да, господин Пиньо, мы бережем их пуще цыпляток и отвращаем всякое зло, убаюкивая его, – добавила Мели. – Rainard que duerm pren pas las polas.
– А если на нормальном французском? – пролаяла Эфросинья.
– Спящая лиса цыплят не хватает.
– В таком случае просыпайтесь, следуйте за нами, да не разбейте бутылки для воды! – приказала Эфросинья, хватая каждой рукой по детской ладошке.
Особый интерес Дафны и Артура вызвал самодвижущийся тротуар. Напрасно Эфросинья предлагала им посетить другие аттракционы – они яростно протестовали, и ей не оставалось ничего другого, кроме как уступить, к ужасу Мели.
Они вышли на «улицу Будущего», направились к станции «Дом Инвалидов» и, оплатив билетеру единый тариф в размере пятидесяти сантимов, объехали Выставку по кругу протяженностью свыше трех километров.
– Несущая конструкция виадука, по которому мы движемся, располагается в семи метрах над землей! – важно надувшись, сказала Эфросинья. – Я уже была здесь с Мишлин Баллю.
– Лишь бы эта штуковина не рухнула, – заныла Мели, осеняя себя крестом.
– Нужно идти в ногу со временем, дочь моя. Если бы в те времена, когда я толкала перед собой тележку с овощами и фруктами, были подобные тротуары, у меня на ногах сейчас бы не было варикоза!
– Я предпочла бы воспользоваться не такой быстрой полосой, – робко возразила Мели, хватаясь свободной рукой за вертикальный прут с круглым набалдашником, позволяющий пассажирам сохранять равновесие.
– Какая же вы недалекая! Эта полоса вдвое у́же и движется в два раза медленнее, всего четыре километра в час вместо восьми. А нам нужна скорость, да, дети? Таким образом, чтобы вернуться в отправной пункт, нам понадобится каких-то полчаса!
– Бедное мое сердце, оно выпрыгивает из груди, и я уверена, что оно просто не выдержит! – скулила Мели, отчаиваясь все больше и больше.
– Если у вас морская болезнь, сойдите с этой змеи, кусающей себя за хвост, и воспользуйтесь железной дорогой Дековиль, которая следует тем же маршрутом, только в обратном направлении. Но предупреждаю вас: это даже хуже, чем американские горки – то в воздухе, то на земле, то под землей, – уточнила Эфросинья, демонстрируя мнимое сочувствие.
Они двигались по направлению против часовой стрелки. Пассажиров было много – дамы с раскрытыми зонтиками, господа в канотье, ребятишки в матросских костюмчиках. Многие стояли неподвижно, чтобы насладиться пейзажем, смельчаки то и дело перепрыгивали с одной ленты на другую.
– Ну что, дети, нравится? Хватайтесь за мою юбку, затеянное нами предприятие небезопасно, мы движемся по дощатому настилу, установленному на балках, так что нужно соблюдать осторожность.
– Бабушка, а как эта штука едет? – спросила Дафна.
– На колесиках, с помощью электричества. Мели, с вами все в порядке? Не расколотите бутылки в корзинке. Дети, взгляните, это павильон Соединенных Штатов, а это – Боснии и Герцеговины. Мели! Зачем вы затаили дыхание? Так и задохнуться недолго! Это Норвегия, за ней Испания! – менторским тоном объявляла Эфросинья.
– Бабушка, а что это за сосновая шишка с чешуйками?
– Швеция. Артур, вытащи из уха перо! Ты что, забыл свой клетчатый платок?
– Бабушка, а зачем здесь эти флаги?
– Они служат чем-то вроде магазинных вывесок.
Мели не знала, какому святому возносить молитвы. Пребывая на грани обморока, она время от времени выпускала из рук прут и хваталась за грудь.
– Кто боится промокнуть, никогда не поймает форель, – хлестко заметила Эфросинья, одаривая ее желчной улыбкой. – Вы что, боитесь подхватить насморк? Или опасаетесь, что на такой скорости ветер сорвет с вас одежду?
Будто в подтверждение ее слов, порыв ветра подхватил юбки молодой девушки, которая успела прижать их лишь в самый последний момент.
На авеню Бурдонне, где от самодвижущегося тротуара отходила ветка в сторону Марсова поля, открывался вид на жилые кварталы. Какая-то матрона на втором этаже показала им язык и с шумом захлопнула окно.
– А ведь эта особа права! Я никогда не потерпела бы подобного дефиле у себя под окнами! – заверила Эфросинья. – Мели, что вы там замешкались?
– А что случилось с этой дамой? – Дафна вытянула указательный пальчик в сторону согнувшейся пополам женщины, вокруг которой уже стала собираться толпа.
– Перенесите ее на ленту средней скорости, она вот-вот произведет на свет ребенка! – вопила какая-то мещанка.
Какой-то господин, вооружившись зонтиком, принялся разгонять любопытных. Через брешь, которую ему удалось пробить, Эфросинья увидела лежавшую на тротуаре женщину.
– Ребенка? – переспросила Дафна, округлив глаза.
– Должно быть, ее клюнул своим огромным клювом аист, ведь мы движемся с огромной скоростью.
Ленты самодвижущегося тротуара остановились. Эфросинья, силы которой утроились, схватила детей в охапку и двинулась вперед, сметая все на своем пути.
– Хочу аиста! – орала Дафна. – И перо, это перо аиста!
– Какие перья? Вон небо заволокло черными тучами, так что даже не мечтай!
– Мадам, мадам, подождите! – завопила Мели.
Она отцепилась от своего прута и побежала за Эфросиньей к воротам Рапп.
– Мадам Эфросинья, отдайте мне малыша!
Они потащили детей, возмущенных тем, что им не достался аист, во Дворец тканей, ниток и одежды. Перед витриной с корсетами Мели резко остановилась. Колени ее подгибались, она поставила Артура на землю.
– Меня тошнит, – прошептала она.
– Так вам и надо! – дала ей суровый отпор Эфросинья. – У вас сегодня завтрак пригорел! Вы что, мужа через лейку кормили? От чего он умер? От несварения желудка?
Мели залилась слезами.
– Я… я… не замужем, – призналась она, всхлипывая.
– Я думала, вы вдова!
– Это все из-за аиста? – поинтересовалась Дафна, которую попросили вместе с Артуром полюбоваться витринами.
– Нет… в моем возрасте для хозяев приличнее быть вдовой, чем старой девой, – хлюпала носом Мели. – Я не знала куда деваться, в Коррезе у меня есть сестра, она кормилица, но у нее больной муж и забот без меня хватает. В Париже я одна, совершенно одна!
– Да будет вам, у вас есть друзья. Господин Кэндзи и мадам Джина относятся к вам очень тепло, да я и сама, по правде говоря, вас люблю!
В знак признательности Мели сквозь слезы улыбнулась.
– Бабушка, смотри, Артур вновь взялся за свое! – вскричала Дафна, расплющившая носик о стекло лотка, на котором всеми цветами радуги переливались птичьи перья, показывая пальчиком на брата. – Вот беда, он поранит ухо.
Эфросинья бросилась к Артуру и вырвала из его ручки длинное красное перо, которое он засунул себе в слуховой канал.
– Бабушка, у него тоже будет отит, как у меня? – спросила Дафна.
– Но где наш мальчишка подобрал эту грязь?
Артур расплакался – не столько от боли, сколько от криков бабушки.
– Он ни в чем не виноват. Перо было у папы в кармане, мы играли в апачей, а потом решили сохранить его для моего медвежонка Клодена. Это же перо красного аиста.
– Ну теперь Жозеф у меня получит. Господи, нельзя же быть таким невнимательным, он что, хочет, чтобы этот постреленок оглох? Ах, как же он тяжек, этот мой крест.
– Да-да, – слащавым тоном подлила масла в огонь Мели, обрадовавшись, что теперь у нее есть союзник.
«Цок-цок», – щелкали по мостовой копыта лошадей, запряженных в фиакр, кативший по улице Гранж-Бательер. Ливень барабанил по зонтам горожан и стекал ручьями по котелку Жозефа, которому не терпелось как можно быстрее оказаться в редакции «Паспарту». Когда он вошел внутрь, ему показалось, что интерьер окрашен в серые, чернильные и бумажно-белые тона. Люди, как истинные муравьи, сновали взад-вперед, не обращая на Жозефа, к его облегчению, ни малейшего внимания. Поэтому он, никем не замеченный, спустился на первый подземный этаж, где располагалось хранилище, и подошел к сонному служащему, тут же показавшему ему зал, в котором хранились запасные экземпляры иностранных газет.
«Должно быть, я выгляжу как репортер», – с гордостью заключил молодой человек.
Пиньо прошел вдоль столов, на которых была свалена пресса европейских государств: Berliner Zeitung, Hlas Navoola, Corriere della Sera, De Telegraaf, Diário de Notícias, Dagens Nyheter. Когда же он увидел кипу «Таймс», сердце его забилось быстрее. Он заставил себя степенно открыть подшивку за прошедший год, сосредоточился на весенних номерах и с деланным равнодушием стал их листать. В двух из них, датированных 14-м и 15-м мая, на третьей полосе упоминались Энтони Форестер и корабль «Эсмеральда». Жозеф свернул газеты трубочкой, засунул их под пиджак и смылся, как последний воришка. Он обзывал себя идиотом, но разве Рено Клюзель не предлагал «взять» их, эти номера?
На улице Друо Жозеф толкнул перед собой вращающуюся дверь небольшого ресторанчика, которому выставленные лотки с мясом придавали сходство с мясной лавкой. Его одежда тут же пропиталась стойким запахом сыра и пережаренной баранины. Молодому человеку удалось заполучить заляпанный пятнами и уставленный грязными тарелками круглый столик на одной ножке. Взмахнув тряпкой, юная девушка в желтой униформе с номерком протерла мрамор и сложила посуду на поднос. Жозеф изучил меню и выбрал комплексный обед за три франка – мидии с луковым соусом, рагу из молодого индюка, котлеты с кресс-салатом, бри, груша и бокал шабли. Жаркий, влажный воздух напоминал собой атмосферу джунглей, где клиентов за горло брали кофейные испарения.
Поглощая слишком плотный обед, Жозеф силился перевести заметки, одну из которых сопровождал рисунок человека в костюме моряка и фуражке, вторую – гравюра с изображением брига «Эсмеральда».
На десерт официантка предложила ему торт с лимонным безе, яблочный пирог из равного количества муки, сахара, масла и яиц или двойное заварное пирожное с шоколадом. Пиньо покачал головой – ему было нехорошо. Желудок с трудом переваривал пищу, влажность и шум были невыносимы, в довершение всего он не понимал ни единого слова из этих статей, написанных по-английски. Зачем же он тогда запоминал таблицу неправильных глаголов? Язык жителей Британии ему явно не давался. В который раз Жозеф был вынужден констатировать свою несостоятельность и понял, что придется обращаться к Виктору.
С помощью ножниц, захваченных специально для этой цели, он облегчил номера «Таймс» на две интересующие его вырезки. Уплатив по счету и толкнув по пути тучного господина с моноклем, Пиньо отважился отнести газеты обратно в хранилище. В редакции готовился специальный выпуск, приуроченный к визиту шаха, увешанного бриллиантами, поэтому суматоха царила такая, что второй набег Жозефа остался таким же незамеченным, как и первый.
По возвращении в лавку, воспользовавшись тем, что внимание Кэндзи отвлекла какая-то клиентка зрелого возраста, желавшая выторговать цену на королевские альманахи с гербами графа де Прованса, Жозеф отвел шурина в сторонку и встал с ним у камина. Виктор тут же схватил две вырезки и пробежал их глазами.
– В первой статье говорится о том, что неподалеку от Гибралтара Энтони Форестер, капитан «Эсмеральды», обнаружил корабль-призрак под названием «Комодо». Отбуксировав ничейное судно в Англию, он получил премию, оказавшуюся весьма внушительной. «Комодо» вышел из сенегальского порта Сен-Луи. Во второй заметке приводится дополнительная информация о том, что экипаж судна, по всей видимости, покинул его в большой спешке. Спасательные шлюпки так никто и не обнаружил, в живых не осталось ни одного человека. Как проверить, что отправным пунктом этого опасного похода был действительно сенегальский порт Сен-Луи? Откуда он шел, этот корабль? Кто им командовал? – проворчал Виктор.
– «Комодо»! Боже праведный!
– Что это с вами, Жозеф?
– Письмо! Письмо с угрозами, которое вам передал Даглан.
– И что?
– Оно подписано «Омодо»! Вы понимаете?
– Да понимаю я, понимаю. Успокойтесь.
– Я спокоен! Все сходится! Омодо, «Комодо»!
– Потише, Жозеф! – тихо приказал Виктор, показывая глазами на Кэндзи.
– В ваших мессах без песнопения нет никакой необходимости, я и так в этом гиблом деле по самую шею. А все потому, что вы приютили в этом доме Ихиро, не спросясь у меня совета, и тем самым спровоцировали целый ряд неприятностей, нарушивших привычное течение моей повседневной жизни. Так что давайте вести расследование вместе.
Виктор вздрогнул и поднял голову в тот самый момент, когда пожилая дама потянула на себя ручку двери. Кэндзи разложил на прилавке королевские альманахи в красном сафьяновом переплете. Довольный своим вмешательством в их разговор, он продолжил:
– «Комодо»? Quomodo? Это же латинский союз и наречие «как». «Как!» Странное название для корабля. Я бы сказал, что «Quo Vadis» было бы куда уместнее.
– Почему «Quo Vadis»? – спросил сбитый с толку Пиньо.
– Мой дорогой Жозеф, Вы торгуете книгами, но даже не можете расшифровать их названия. В переводе с латыни «Quo Vadis?» означает «Куда идешь?».
– Я учился по ходу дела. А пошел работать, когда мне было двенадцать лет! И потом, слово, о котором вы говорите, при написании латинскими буквами начинается с Q, а наше – с К. Уверен, что вы не знаете ровным счетом ничего о его происхождении.
– «Комодо» с первой К? Вы заблуждаетесь. Так называется неизвестный европейцам индонезийский остров. Он населен гигантскими ящерицами, достигающими в длину двух метров – плотоядными варанами. Его называют «островом драконов». Кстати, насчет «Камо грядеши», он же «Quo Vadis». Я что-то не видел этого романа на витрине. Чего вы ждете, Жозеф?
– Еще никто и ни разу не спрашивал опус этого поляка с непроизносимым именем. Как его там?
– Генрик Сенкевич.
– Будьте здоровы.
– Подумать только – он был переведен на двадцать два языка мира, а Франция опубликовала его одной из последних, – недовольно проворчал Кэндзи.
Зазвенел колокольчик.
– О нет, – заскулил Кэндзи, – сжальтесь надо мной!
К его ногам бросился Ихиро.
– Бесценный мой друг! Умоляю вас – не бросайте меня. Мне так страшно! Этим вечером вы должны меня заменить! Стрелы! Целая лавина стрел!
– Вы несколько преувеличиваете, – заметил Жозеф.
Кэндзи, напуская на себя безразличный вид, изучал свое приобретение.
– Заклинаю вас – не оставляйте меня в беде! Вы обещали…
– Ничего я вам не обещал, вы сами…
Протесты Кэндзи прервало появление Эфросиньи, Мели, Артура и Дафны, с которых ручьями стекала вода.
– Недостойный отец! Ты хоть понимаешь, что твой сын чуть не оглох? И надо было ему засовывать в ухо это красное перо!
– Что за намеки? Какое еще красное перо? – ответил не на шутку обеспокоенный Жозеф, ища глазами пиджак, который он повесил на стуле.
– Это не намек, это утверждение! Дафна умыкнула его из твоего кармана и отдала брату. Тебе что, пришла в голову мысль коллекционировать подобные ужасы?
Эфросинья в ярости демонстрировала предмет ссоры, на который все боялись бросить взгляд. Жозеф укрылся за прилавком, где к нему тут же присоединился Виктор.
– Очень умно, вы постоянно делаете промахи!
Ихиро Ватанабе заламывал руки.
– Какой ужас! Это уже слишком! Красное перо! Точно из такого же было сделано оперение стрелы, вонзившейся в грудь Исаму! И жертве из «Отеля Трокадеро»! Там тоже фигурирует красное перо, о нем растрезвонили все газеты! В сложившихся обстоятельствах – я пропал! Не будет у меня больше ни работы, ни денег! И я умру с голоду в вашей мансарде, господин Легри! Или сделаю себе харакири, а это болезненно, да и грязи останется много.
– Не путайте вершки и корешки, господин Ватанабе, мое перо не имеет никакого отношения к тем, что замешаны в убийствах. Грешен, каюсь – я купил его у одного торговца писчебумажной продукцией, чтобы быть похожим на писателя былых времен.
– Хорошо еще, что оно не отточено, а то твой отпрыск проткнул бы им барабанную перепонку, – пробурчала Эфросинья.
– Кому-нибудь другому рассказывайте! – прошипел Виктор. – Равняетесь на Флобера, считавшего, что хороший стиль дается исключительно с помощью гусиного пера? Вещественное доказательство, браво!
Кэндзи деликатно взял королевские альманахи и, не говоря ни слова, поднялся на второй этаж.
Ихиро, согнувшись в три погибели, выскользнул на улицу, пересек двор и взобрался к себе по лестнице черного хода. Виктор, в свою очередь, тоже исчез.
– А перо? – возопила Дафна. – Где аистиное перо?
– Ах, не волнуйся! У тебя еще будут другие перья, ведь твой папа жалкий бумагомаратель! – ответила Эфросинья, грозя кулаком сыну, который еще больше скрючился за прилавком. – Взгляни на дочь, она промокла, у нее опять начнется отит!
– Но, маман, ты же сама… – запротестовал было Жозеф.
– Молчи, негодный отец! И домой сегодня чтоб явился загодя, я должна буду накормить малышей пораньше, а то вечером у Мишлин Баллю турнир по «желтому карлику».
Оставшись наконец один, Жозеф встал коленкой на свою любимую табуретку. И хотя его живот был плотно набит, он выудил из-под книги записей яблоко и нервно вонзил в него зубы.
«Все объединились против меня, даже плоть плоти моей! Дома никакого покоя. За мной шпионят, тащат все, что мне принадлежит, это невыносимо. Сниму квартиру! Нет, слишком дорого. Всего лишь чуланчик под самой крышей, лишь бы только без клопов, чтобы не пили мою кровь».
От этого видения Жозефа затошнило. Он с отвращением вспомнил день, проведенный в Буживале, вновь увидел владельца кафе из Марли-ла-Машин, теребившего во время разговора с Рено Клюзелем свою фуражку, которая напомнила ему совсем другой головной убор.
«Фуражка, которую мне отдал Виктор! Лишь бы Дафна не добралась и до нее!»
Он стал лихорадочно рыться в карманах пиджака. Уф! Бумажный пакет был на месте.
Жозеф приоткрыл его и потрогал ткань. Когда он вытащил руку обратно, пальцы были покрыты каким-то мелким серым порошком. Он схватил пакет с фуражкой и вывалил его содержимое на газету, которую предварительно постелил на прилавке. В ноздри тут же хлынуло небольшое плотное облачко. Пыль. Пиньо попробовал ее на язык и тут же выплюнул.
В голове стала формироваться какая-то мысль. Он усиленно за нее цеплялся, но она никак не давалась и все ускользала. Когда речь заходила о предположениях, он всегда прибегал к хитрости. Как только Жозеф пытался на них сосредоточиться, они всегда прятались в потайных закоулках мозга, но стоило ему сделать вид, что он потерял к ним всякий интерес, тут же начинали бесстрашно кружить, подобно мышам, резвящимся, когда кошке надоедает играть со своей корзиной.
В голове замерцала крохотная искорка.
Жозеф открыл блокнот и прочитал слова ресторатора из Марли-ла-Машин, нацарапанные накануне дрожащей рукой:
…если бы я отдал свою одежку в Институт Пастера, а господа ученые провели бы ее анализ, выращивать культуры микробов, которыми она кишит, можно было бы аж до 2000 года, на этот счет у меня нет ни малейших сомнений.
Искорка превратилась в точку и начала мигать.
Пиньо знал, что если слишком долго будет на ней сосредоточиваться, она погаснет.
Надо придумать отвлекающий маневр.
Он схватил метелку из перьев и стал смахивать пыль с выставленных на полках книг, мурлыча под нос арию герцога Мантуанского из оперы «Риголетто»:
Женщина непостоянна,
Как перышко на ветру.
Точка раскалилась добела.
Жозеф вновь схватил блокнот, полистал его и нашел страницу с фразой Виктора касательно свидетельства Эмабля Курсона о незнакомце, незаконно вторгшемся в двадцать шестой номер.
Он все чесал лопатки, будто хотел выбить из них пыль.
И вдруг вспомнил.
«Моего сына назвали Артуром не просто так. Как же называется эта книга? Она должна быть в каталоге. На букву К. Нашел! “Этюд в красном” Артура Конан Дойля. Именно этот писатель основал дедуктивный метод на основе научных данных… Как можно определить, откуда в пакете с фуражкой взялась эта пыль? Я знаю! Господин Шодре! Три года назад он нас уже консультировал».
Он тихонько поднялся на второй этаж, прокрался на цыпочках на кухню и похлопал по плечу Мели. Та тут же в испуге выронила деревянную ложку, которой помешивала белый соус. Жозеф лишь в самый последний момент поймал кастрюлю, чуть было не сверзившуюся на пол.
– Я уж думала, мне конец! Очень умно с вашей стороны! Теперь у меня будет расстройство желудка!
– Простите меня, Мели. Мне нужно отойти минут на пятнадцать, вы не будете так любезны присмотреть за лавкой? А то беспокоить Джину я не осмеливаюсь.
И ушел.
– То поднимись, то спустись, то постой у плиты, то за прилавок встань, и все это после безрассудной гонки на самодвижущемся тротуаре по этой безумной Выставке! Если так будет продолжаться и дальше, сниму с себя передник и уйду в монастырь, – злобно проворчала Мели.
Проливной дождь, гонимый бурей, заставлял Жозефа идти, прижимаясь к стене, до самой улицы Жакоб.
На примыкавшей к аптеке каморке провизора красовалась вывеска:
ЗДЕСЬ В ТОЧНОСТИ ВЫПОЛНЯЮТ
ПРЕДПИСАНИЯ ВРАЧА
Жозефу пришлось подождать, пока какой-то клиент, по виду страдающий от диспепсии, не вышел с целым запасом питьевой соды.
– Ну, господин Пиньо, что это вы там прижимаете к груди? – спросил господин Шодре.
– Пакет, испачканный каким-то веществом, точный характер которого мне очень хотелось бы выяснить.
– Эге! Здесь нужно быть осторожным, когда вы в прошлый раз завели со мной подобный разговор, оказалось, что это всего лишь злая шутка.
– Обращаясь к ученым мужам, я никогда не шучу.
Господин Шодре вздохнул.
– Ну хорошо, хорошо, презренный вы льстец. Но результат будет только завтра, я завален работой по горло.
– Завтра будет воскресенье.
– Молодой человек, Наука не знает, что такое отдых!
Дождь прекратился.
На улице Сены какой-то человек, попыхивавший трубкой под навесом балкона, дружески помахал Жозефу рукой.
– Посвежело! – сказал он. – Это восхитительно!
Усатый шофер протирал и без того сияющий кузов новенького автомобиля «Панар-Левассор», стоявшего перед тесной парфюмерной лавкой с закрытой дверью. Он тоже лучился счастьем от того, что вдыхаемый воздух стал хоть немного прохладнее.
Торговец картинами предлагал редким прохожим фамильные портреты и патриотические литографии. С верхних этажей дома по всей округе разносились гаммы в исполнении начинающего исполнителя, извлекаемые из расстроенного пианино.
К своему удовольствию, Жозеф застал Айрис в шелковом дезабилье.
– Дети спят?
– Они так устали. Твоя мать накормила их ужином, словно это был вопрос жизни и смерти, и тут же уложила в постель. Эфросинья будто конины объелась и пребывала в прескверном расположении духа!
– Шутка ли, в такую жару провести на Выставке день с двумя дьяволятами!
Айрис окинула его скептическим взглядом.
– Да нет, тут другое, она постоянно твердила, что перья опасны и что их лучше не собирать, а выбрасывать в корзину.
– Должно быть, она присутствовала при сцене, которая ей совсем не понравилась. Ты же знаешь, чтобы она завелась, как кукушка, нужно совсем немного.
И Жозеф нежно сжал жену в своих объятиях.
– Ты очаровательна.
– А ужин? Эфросинья приготовила нам сардельки с сельдереем.
– Не рановато для такого пира, а? Давай-ка, моя дорогая, сначала нагуляем аппетит.
– Будь благоразумен, третий ребенок нам ни к чему, – прошептала она, безропотно подходя к кровати и напрочь забывая о своих стенаниях по поводу супружеской жизни.
– Не волнуйся, я буду внимателен, любовь моя.
«Не хватало заиметь еще одного отпрыска! Мои вещи и так есть кому таскать!» – подумал Жозеф.
