12
Цирк шапито, в котором мне доводилось бывать, меньше, чем шатер шейха.
Его поддерживает лес столбов, края шатра загнуты вверх для циркуляции воздуха. Справа поодаль оазис с деревьями и финиковыми пальмами вокруг пруда.
Безбрежное море песка, а посередине небольшое озеро, окруженное деревьями и травой, — чудо Божие, сказала бы моя матушка.
— Шейх — вождь бедуинского племени? — спрашиваю я.
Мой вопрос вызывает усмешку у фон Райха, а лорд Уортон фыркает.
— Фактически он князь и паша, — отвечает австриец, — потому что он брат Тауфика-паши, правителя Египта, называемого хедивом. У него дворцы в Каире и Александрии, но он ставит шатер в пустыне раз в году, чтобы напомнить людям о своих бедуинских корнях.
— У него нет бедуинской крови, — с презрением говорит лорд Уортон. — Правящая династия берет начало от турецких военачальников албанского происхождения, которые взяли верх в кровопролитной борьбе после ухода наполеоновской армии. В нем столько же бедуинских корней, сколько у моей собаки для охоты на птиц.
Из озера пьют воду арабские скакуны — верховые лошади пустынь, известные своим умом, быстротой и грацией, и вместе с ними удивительно неуклюжие и очаровательно уродливые верблюды. Чем не версия «Красавицы и Чудовища» из животного мира?
— Арабских лошадей и верблюдов относят к самым драгоценным созданиям Аллаха, — говорит нам фон Райх, словно прочитав мои мысли. — Лошадей — за их красоту, а верблюдов — за выносливость.
Войдя в шатер, мы замечаем, что над нашими головами висят сотни корзин с цветущими растениями. После раскаленного воздуха пустыни одно удовольствие окунуться в пропитанную их сладким ароматом и увлажненную атмосферу. Повсюду толстые персидские и турецкие ковры, а также золотые канделябры в человеческий рост.
— Боже, что это значит?! — восклицает леди Уортон, увидев круглые, по колено высотой, столы, обставленные седлами, и разложенные повсюду подушки.
— Когда бедуин приходит домой обедать, он приносите собой седло, чтобы облокачиваться на него, и сидит на ковре, — отвечает лорд Уортон. — Мы тоже так делали в Марокко, но только не во время обедов, на которых ты присутствовала.
— Значит, мы будем есть, сидя на полу? Как нецивилизованно, — ворчит она.
Я оглядываюсь по сторонам, очарованная роскошью убранства. Я не могу даже представить себе, сколько стоит эта «бедуинская палатка». Или сколько феллахов гнули спину на хлопковых полях, выращивая урожай, чтобы оплатить все это.
Белоснежные фарфоровые тарелки, расставленные на столах, бесподобной красоты. В центре каждого из них темно-синяя фигура фараона-воина на золотой колеснице, запряженной лошадью. В одной руке он держит копье, чтобы метнуть его в готового к прыжку тигра.
— Костяной фарфор, — перехватывает мой взгляд фон Райх. — Он изготавливается с добавлением золы обызвествленных костей буйволов, что придает ему особую белизну и прозрачность.
— А где же приборы?
— Будете есть пальцами, и только правой рукой, — поясняет фон Райх. — Левая — для личных нужд и считается нечистой.
— Естественно, у них нет цивилизованных удобств, чтобы облегчиться, — фыркает леди Уортон.
— Во дворце шейха стол сервируют золотыми и серебряными приборами, а здесь едят пальцами для поддержания имиджа воинов пустыни. — Фон Райх ближе наклоняется к нам и тихим голосом добавляет: — Ах да, когда вы сидите, не направляйте ноги в чью-нибудь сторону. Египтяне верят, что это приносит несчастье.
— Спасибо. Что еще нужно знать? — спрашиваю я.
— Здесь говорят только мужчины. — Он улыбается и подмигивает мне. — Женщины служат украшением.
После этих слов мужчины отходят в сторону. Я остаюсь с ее светлостью, с лица которой не сходит недовольная маска.
— Мне нужно утолить жажду, — объявляет она, направляясь к человеку с оголенным торсом, на котором надеты только широкие желтые шаровары и красный тюрбан. Он держит большой серебряный поднос со стаканами гранатового сока.
Ранее фон Райх сказал нам, что из иностранцев на обеде будут присутствовать в основном европейские бизнесмены и несколько офицеров. Среди гостей будут также жены некоторых бизнесменов. Незамужние женщины и мусульманки не приглашались.
Приглашенные дамы напоминают мне тех, что я встречала на великосветских чаепитиях, которые освещала для газеты «Питсбург диспетч», — разодетые и чересчур напудренные. На них, как и на леди Уортон, цветастые или с кружевами шелковые платья с мелкими, меньше кончика моего мизинца, пуговицами, пришитыми сзади, из-за чего помощь служанок просто необходима.
Я не претендую на звание красавицы, поэтому одеваюсь так, чтобы было удобно, предпочитая простую одежду, без излишних кружев, оборок и колючих нижних юбок, придающих платью пышность или, как мне сказал один портной, «женственность истинной леди».
Фон Райх и лорд Уортон сменили свои дорожные костюмы. Кое-кто из европейских мужчин пришел в черных или темно-серых костюмах для утренних приемов или их дневной версии — однобортных сюртуках с белыми галстуками, в полосатых серо-черных брюках и шелковых цилиндрах, однако большинство оказались в таких же белых полотняных костюмах, какие носят фон Райх и английский лорд.
Офицеры — в одинаковых тропических шлемах, армейских ботинках и сильно накрахмаленной военной форме, отличающейся только знаками различия.
Среди немногих присутствующих египтян и турок в европейских костюмах и фесках единственные мужчины, чувствовавшие себя комфортно в полуденную жару, — это те, на ком была национальная арабская одежда пустынь, позволяющая воздуху циркулировать: просторные белые туники и надетые поверх них плащи без рукавов из хлопка, льна или шелка синего, зеленого и желтого цветов, доходящие до лодыжек и опоясанные сплетенными из золотистого шелка кушаками с кисточками для украшения талии. Даже веревочные сандалии выглядели практичнее, чем прочая обувь.
Все мужчины, словно сговорились, пришли с оружием: англичане — с револьверами «уэбли», а французы — с офицерской версией их револьвера «шамело-дельвинь». На поясах у арабов висят ятаганы или кинжалы, украшенные всевозможными драгоценными камнями, — оружие с дистанцией поражения меньшей, чем у револьвера, но, несомненно, столь же эффективное в руках тех, кто с ним вырос.
Я не удивилась бы, если бы узнала, что и у женщин в сумочках есть маленькие пистолеты, в частности у француженок, более продвинутых среди представительниц своего пола, поскольку их страна находится на перекрестке всех мировых тенденций.
Забавно смотреть, как англичане и французы потягивают турецкий кофе из маленьких изящных кофейных чашечек, оттопырив мизинец, — это кажется так нелепо. Им бы пить бренди, но египтяне — трезвенники, по крайней мере на людях.
Слышится негромкий гул, который постепенно усиливается, а заканчивается глухим ударом в большой гонг, и медные трубы звонко возвещают о прибытии группы всадников на верблюдах.
Впереди всех скачет, очевидно, наш хозяин на единственном белом верблюде. Его бедуинская одежда из шелка, а не из хлопка или льна и усыпана драгоценными камнями — сверкающими рубинами, сапфирами и бриллиантами. Слуга становится на четвереньки рядом с опустившимся на колени верблюдом шейха, чтобы тот встал этому человеку на спину, когда будет спешиваться. Я морщусь при виде того, как он становится на живую подставку для ног, — шейх совсем не тщедушный мужчина, в нем фунтов двести.
Он идет по красному ковру, расстеленному от одного из столов, рядом с которым стоят сарацины с длинными саблями и пистолетами, заткнутыми за пояс.
— Боюсь, вам, леди, придется некоторое время позаботиться о себе самим, — предупреждает фон Райх. — Его светлость и меня удостоили чести сидеть за столом шейха. — В его голосе слышится гордость и мужское превосходство.
Когда они направляются к столу шейха, я с изумлением замечаю, кто садится рядом с шейхом — Фредерик Селус.
Не успела я справиться со своим удивлением, как еще один человек появляется из темноты позади шейха и садится за его стол — рыночный заклинатель змей, кого фон Райх назвал псиллом.
Я хочу сказать леди Уортон, что с воплем убегу из шатра, если еще и Джон Кливленд материализуется, но она куда-то подевалась — наверное, опять пошла за питьем. Когда леди Уортон возвращается, я спрашиваю, не являются ли фон Райх и ее муж друзьями шейха.
— Фон Райх встречался с ним в Каире. Мой муж незнаком с ним, но у них общие интересы — скачки. Мой муж выращивает скаковых лошадей, и шейх пригласил его, чтобы поговорить о них.
— Я люблю лошадей, и у меня когда-то была своя лошадь. Я участвовала в ярмарках округа в Штатах. Даже получила несколько наград.
— Как мило. — Она говорит так, словно мне достался утешительный приз на игровом автомате.
С вежливой улыбкой на лице я подавляю внутренний стон, внушая себе, что должна прекратить учтивые беседы с этой высокомерной особой и просто подавать ничего не значащие реплики на все, что она скажет.
Шейх садится за стол и хлопает в ладоши — нам разрешается сесть.
Нежные звуки деревянных духовых инструментов наполняют шатер, и появляются босые девушки с закрытыми вуалью лицами. На девушках наряд из шелка богатого пурпурного цвета. Ткань прилегает к их телам, подчеркивая грациозные формы. Желтые платки, увешанные монетами, опоясывают их бедра.
Все во внешности этих девушек прелестно: у них длинные шелковистые черные волосы, золотистая кожа, полные груди и округлые бедра, все идеально сложены. Раскачиваясь под гипнотическую музыку, они вытягивают руки, приглашая нас к танцу. Верхняя часть их одежды слегка сползает с плеч, когда они в круговых движениях покачивают бедрами в такт музыке.
Небольшими цимбалами, зажатыми между пальцами, девушки издают легкий звенящий звук и демонстрируют невероятную гибкость мышц живота. Когда они постепенно выгибаются назад, так что их распущенные волосы касаются ковра, раздаются громкие возгласы мужчин. У меня тоже захватывает дух от темпераментного покачивания женских бедер, выразительных движений ими. Крики смолкают, и я тоже наконец начинаю дышать. Какое эротическое представление!
— Раке шарки, — шепчет леди Уортон. — Восточный танец. Считается, что он древнейший в мире.
— Потрясающе! — Это все, что я могу сказать.
Гонг снова сотрясает тишину, выводя нас из транса, и девушки уходят так же грациозно, как и пришли.
Слуги вносят серебряные подносы с овощами, деревянные миски с кускусом, хрустальные вазы с мелко нарезанным кокосовым орехом, медом, финиками, фигами, оливками, виноградом и гранатами.
Все это в большом изобилии и выглядит очень расточительно, потому что мы не в состоянии столько съесть. Я уверена, что в Порт-Саиде найдутся семьи, которым и нескольких подносов с едой, подаваемых здесь, хватило бы на целый месяц.
Двое слуг вносят блюдо с целым барашком и ставят перед шейхом. Он выковыривает у барашка глаза и отправляет в рот.
Я сдерживаю свою реакцию. Кажется, что он действительно с удовольствием жует их. Но моя бабушка часто повторяла: «„Каждому свое“, — сказала старая дама, целуя корову». Я уж точно не буду их есть.
Шейх отрезает кусок от ноги и правой рукой достает из живота барашка финики и фиги. Когда он заканчивает, барашка передают на другой стол, и один из гостей, сидящий за ним, отрезает бараний язык.
У меня тут же пропадает аппетит, но мое внимание сосредоточено не на еде. Я мельком посматриваю на людей за столом хозяина.
Не могу судить, о чем они говорят, но я не удивлюсь, если обо мне, ключе и Джоне Кливленде. И может быть, псилл говорит им, что мог бы положить кобру мне в постель.
— Вы съели что-то такое, что вам не по нутру? — спрашивает леди Уортон. — У вас странное выражение лица.
— Нет, все нормально. Я просто думаю, как тесен этот мир.
Она вскидывает брови:
— В каком смысле?
— Да все эти люди из разных мест, но собрались именно здесь. Посмотрите, тут даже заклинатель с рынка. — Не в силах удержаться перед искушением, я добавляю: — Я не удивилась бы, если бы и мистер Кливленд нанес нам визит.
Она недоверчиво улыбается мне:
— Будем надеяться, что так и произойдет, и тогда вы избавитесь от глупых мыслей, что он мертв.
Блюда убирают со столов, и снова звенит гонг. Десятки людей появляются снаружи шатра.
Они ложатся в ряд на песок, тесно прижавшись друг к другу, как сардины в банке. Получается что-то вроде настила из живых людей. По ним неспешно прогуливается некий человек.
Лорд Уортон и фон Райх присоединяются к нам, когда шейх встает из-за стола и уходит. Фредерик Селус и маг остаются на своих местах, увлеченные беседой.
— Почему тот человек ходит по телам? — спрашиваю я фон Райха.
— Чтобы убедиться, что опора надежная.
— Опора для чего?
— Они готовятся к обряду — досса, что значит «топтание».
— Топтание? — не перестаю я удивляться.
— Да, но лучше не говорить вам, что сейчас будет. Потом, если хотите, я объясню, почему совершается этот обряд.
Звучат трубы, и появляется шейх верхом на белом арабском скакуне, которого ведут два конюха. Густая грива ниспадает по шее, хвост поднят высоко вверх.
Шейх щелкает языком, и конюхи отпускают скакуна.
Высоко подняв копыта, он ступает на настил из человеческих тел. Вместе с седоком конь должен весить около тысячи четырехсот фунтов.
И он шагает по людям!
