Из окна спальни рассмотреть «кентавра» не получилось: мелькнул в промежутке между домами и скрылся. «Гранатомёта у него с собой нет», — приметил Волков, а через мгновение понял, что мотоциклист свернул к дому старосты. Двигатель мотоцикла чихнул и смолк. Загремел цепью, залаял сторожевой пёс, ему ответили соседские собаки, глухо стукнула дверь внизу, заскрипела под шагами лестница, голос Аксиньи проговорил встревожено: «Вставай батюшка, мытарь пожаловал», — её ответили сонно: «Слышу. Чтоб его, демона… В такую рань! Ты впусти его, Аксиньюшка, скажи, сойду сейчас. О-хо-хо, грехи наши тяжкие…»

«Мытарь? А как же Матвей собирался смыться до его появления?» — растерянно подумал Волков, прислушиваясь.

— Замолчи, оглоед, — ругнулась уже во дворе Аксинья. — Свои.

Но пёс и не подумал послушаться, хрипел в ошейнике, дёргал цепь и надрывно лаял, привечая раннего гостя, а все окрестные собаки ему вторили.

— Пожалуйте, — радушно встретила мытаря Аксинья, он ответил неразборчиво, а Саша решил, что самое время сообщить о его приезде Джокеру. Выскользнул из комнаты, поскрёбся в соседнюю дверь, не дождавшись ответа, несколько раз стукнул кулаком в филёнку. Наконец Матвеев заспанный голос отозвался: «Кто там ломится?»

— Это я, открой, — попросил вполголоса Саша. Прошлёпали за дверью шаги, встрёпанная голова Джокера высунулась наружу.

— Ну чего тебе? — недовольно осведомился он, щурясь на свет из-под отёкших век.

— Приехал сборщик податей, — сообщил Саша. — Мне казалось…

Джокер среагировал моментально — втянул Волкова в комнату, зашипел, приложив палец к губам и снова выглянул. Как выяснилось, — весьма своевременно, поскольку затылок мытаря, поднимавшегося по лестнице уже мелькал между балясинами галереи.

— Батюшка сказывал, что сейчас к вам спустится, — суетилась, сопровождая гостя, Аксинья.

— Некогда мне ждать, женщина, — строго проговорил молодой голос.

Матвей поспешно закрыл дверь и задвинул засов. Выяснилось, что и на этот раз он поступил правильно. Ручку задёргали и спросили: «Сюда идти?»

— Нет, не сюда, далее. Здесь гости обретаются. Спят они ещё, — с готовностью ответила Аксинья.

— Гости? — настороженно спросил за дверью молодой голос. — В доме чужие? Кто такие?

Матвей не стал дожидаться развития событий, зашептал Саше, подпихивая к окну: «Давай, быстренько».

— Куда? Зачем? — удивился Волков, но Джокер не дал ему времени сообразить что к чему, заставил вылезти через окно на крышу. Режим левитации включать не пришлось — прямо под скатом обнаружилась плоская крыша сарая.

— Не грохочи копытами, — прикрикнул грозным шёпотом Матвей и тут же спрятался. Саша услышал из окна его комнаты: «Сейчас открою, чего ломитесь ни свет ни заря», — поспешно спрыгнул в огромную кучу сена. Выбрался из неё на четвереньках, осмотрелся, отыскал дверь сарая и туда опрометью кинулся, чтобы сборщик податей не заметил, если решит выглянуть из окна. Зачем было от мытаря прятаться, так и не понял, но решил на всякий случай послушаться провожатого, поскольку не хотелось наломать дров по незнанию.

Чего-чего, а дров в сарае хватало. По правую руку от входа — поленница под самую потолочную балку. Верёвки какие-то и ремни по дальней стене развешаны. По левую руку здоровенный стог сена, к пухлому боку его приставлена корявая лестница. «А ничего тут у них», — подумал Волков, задрал голову к потолку и стал разглядывать звёздный узор из просвеченных насквозь дырок крыши.

В косых лучах танец пылинок, пахнет сеном и пилёным деревом, здорово…

«Ох-х!» — вскрикнул болезненно Саша и схватился за ушибленное колено.

На самом проходе, под траченной червями балкой сучковатый чурбан, установленный «на попа». «Сволочь такая. Как нарочно прямо под ногами поставили. Можно бы и на него присесть, но лучше прилечь вздремнуть, пока суд да дело. И спрятаться не мешает, но где? — раздумывал Саша, оглядываясь. — Ага, ведь недаром здесь лестница. На сене полежать приятно должно быть, если верить тому, что об этом написано. Только бы не подломилась лестница, очень уж хлипкая».

Но ступени выдержали вес капитана Волкова, он перебрался через последнюю перекладину и лёг на спину, а руки заложил за голову.

Ничего особенно приятного, оказывается, в лежании на сеновале нет, врали романисты. Колет спину, щекочет руки и шею, насекомые какие-то сразу накинулись. Пахнет, правда, приятно, успокоительно, и смотреть на пляску пылинок в игольных лучиках света тоже хорошо. Дворовая собака поворчала и затихла, дремота исподволь стала брать верх над Волковым, как вдруг опять поднялся на подворье батюшки Анастасия шум, заорали на четыре голоса:

— Ты куда?.. Ты чего, а? — покрикивал незнакомый мужской голос. — Стой, дура!

— Батюшка! Да что же это делается?! — вопила истошно Аксинья.

— Не противься установлениям, глупая! — увещевал, подвизгивая, староста. — Это дело княжье! Указ, понимаешь ты?! Заветы пращуров! Послушание!

— Не-е-е! — пищал с рыданием девичий голос, от звука его у Волкова поджались уши. — Не хо-о…

— Куда?!

Шаги быстрые вниз по лестнице, снова грохнул лаем дворовый пёс. Волков привстал, пытаясь понять, что происходит там, на крыльце.

— Догоню же всё равно, — сообщил молодой голос и вниз по лестнице забухали через ступеньку шаги.

Лёгкая тень мелькнула, заслонив свет, лившийся сквозь щелястую стену сарая, распахнулась дверь, и у Волкова перехватило дыхание, когда узнал Марию, гончарову дочь. Рубаха на плече разорвана, волосы рассыпались. В полутьму сарая бросилась, замерла у стены загнанным зверьком, прикрыв рот рукой, чтобы не дать вырваться крику. Не то что оглядываться, шевельнуться боялась и Волкова не заметила. Но таилась зря. Дверь широко распахнулась, на усыпанный щепками и соломой пол легла длинная тень.

— Говорил же, догоню, дурища, — сказал ломающимся молодым баском волкодав, вошёл и прикрыл за собой дверь. Волков всё ещё не понимая, что происходит, с места не двигался, поэтому и не был замечен мытарем. «Нескладный какой, сверху низкорослым кажется», — подумалось Волкову.

Мария ничего не ответила, лишь к стене прижалась плотнее, заслоняясь рукой.

— Тебе чего, на сене больше нравится? — усмехнулся волкодав и стал подходить, расставив в стороны руки, но тоже не разглядел чурбак: «Ах ты, с-сука…» Это его только раззадорило. Бросился, схватил Марию за руки, стал заводить за спину, бормоча с придыханием: «Куда ты, сука, денешься».

— Не… Хочу… — задыхалась Мария, кричала: — Нет!

Потом заплакала в голос, дёрнула головой, и…

— Ох ты! — охнул в нос волкодав и отскочил. — Бодаться, да? Коза драная, ну…

И он с размаху ударил Марию кулаком в лицо.

Волков не заметил, как оказался внизу, должно быть, скатился по лестнице. Контроль над собой потерял, когда увидел, как дёрнулась от удара голова девушки. Происходящее смялось в безобразный ком: звук удара, кровь на белой коже подбородка и на разорванной рубашке алое пятно, планки лестницы, спина взбесившегося не человека, а волкодава. Который не только не отпрянул в ужасе, заметив, что наделал, но кинулся вновь и снова схватил жертву за руки. «Бесноватый зверь», — мелькнуло у Волкова, он поймал злобного щенка за шкирку, потащил, и, развернувшись, швырнул в поленницу. На секунду увидел прямо перед собой трясущийся от немого плача, кроваво окрашенный подбородок Марии, и почувствовал, как всё смерзается внутри от дикого желания убивать. Предупреждение о самозапуске «Афины» оставил без внимания, надпись: «Внимание! Опасность!» тоже проигнорировал, развернувшись, нашёл противника: оказалось, тот успел выбраться из разваленной поленницы и теперь в руке его, почему-то отставленной в сторону, был пистолет. Ствол его выписывал кренделя.

— Не подходи, нечистый, — предупредил неуверенно белоглазый и дёрнул пистолетом, нацеленным в божий свет.

— Нечистый, говоришь, — процедил сквозь зубы Волков (успел-таки до некоторой степени овладеть собой) и двинулся вперёд, ещё не совсем чётко представляя, что будет делать с насильником. Позади тоненько всхлипнула Мария, от этого звука Саша снова потерял голову и обнаружил вдруг, что выкручивает волкодаву руку, ту, в которой пистолет. Грохнул выстрел, в нос ударило кислой гарью, рука волкодава, показавшаяся удивительно податливой, завернулась, выронив оружие, а сам он обмяк и повалился под ноги. «Я его в стену головой приложил», — сообразил Саша, наклонился. Жив волкодав, шевелится: «Надо бы связать его чем-нибудь». На глаза попали ремешки, словно специально на стену повешенные, осталось только воспользоваться. Опыта в таком деле — руки ему скрутить, — не было у Волкова, — ноги тоже надо бы, — но кое-как справился, потом подобрал выпавший пистолет, осмотрел — нет, у фрилэндеров не такие были, — и сунул в карман. Затем поднял голову — куда он пальнул? — в доске разглядел отверстие, — ну, слава небу, обошлось на этот раз, — после этого выпрямился и глянул на девушку.

Та беззвучно плакала, вздрагивая плечами, слёзы и кровь по лицу размазывала.

— Всё, Маришка, — проговорил Волков, — больше он не тронет.

Девушка глянула сквозь пальцы на лежащего у ног насильника, но зрелище это нисколько её не успокоило.

— Ох, ма… атушка, — заикаясь простонала она, — ои-ох, что же бу-и-удет?! Что со мно…ох-ой сделают?

И тут уж дала себе волю, заревела в голос.

«Что будет? — соображал, капитан. — А и правда, господин эмиссар. Что будет с ней? Ведь слышали же вы, как у них здесь поступают с теми, кто не дал свершиться княжьим установлениям. Опять вы, господин эмиссар, влезли со своей помощью. Ну нет, хватит. С этой девчонкой я не дам никому больше ничего сделать, пусть катится миссия моя в тартарары вместе с князем их и властью княжеской. Показалось или действительно кузнец неравнодушен к ней?»

— О-о-о! — ревела Мария.

— Маша, — позвал её Волков, — А Осип как же…

— Ох-о-осип! — повторила девушка и бросилась наружу.

Саша растерялся на миг, — девчонку отпускать в таком состоянии не следовало, — но быстро нашёлся. Взял волкодава за шиворот и потащил из сарая волоком, как мешок. Несостоявшийся насильник всё ещё не очухался и претензий поэтому не предъявил.

Когда Волков открыл дверь сарая, понял, что опасался за судьбу девушки не зря, злоключения для неё не закончились.

— Ты что же содеяла! — театрально взвыл с высокого крыльца батюшка Анастасий, — Ты что ж, проклятая, не дала… Кх-м! Не дала свершиться установлениям?! И где господин сборщик податей?!

Саша подтащил волкодава к лестнице, вывалил в росистую траву и ответил за девушку:

— Вот, получай своего господина.

Разгибаясь, заметил за спиной старосты физиономию Джокера. Тот делал страшные глаза, подмигивал и совершал руками энергичные, но очень короткие движения, истолковать которые можно было единственным образом: «Скройся с глаз, уйди!»

«Дудки, любезный, — решил Александр. — На этот раз я не буду играть по твоим правилам».

И уходить не стал, чем причинил батюшке Анастасию нешуточное неудобство: попробуй-ка, сделай вид, что не замечаешь человека, если тот в десяти шагах и не прячется. Худо ли, хорошо ли, но староста с этим справился и снова напустился на работницу:

— Так что ж с тобой теперь делать, преступница? Поддался я на посулы твоей матери, в дом взял, принял тебя как родную дочь, и что же заместо благодарности?!

Говорить батюшке Анастасию приходилось громко, иначе за лаем дворового пса и всех остальных собак селения голос его просто не был бы слышен. Притом же и выглядел староста очень внушительно — живот колесом, рука левая бубликом, а правая выставлена была вперёд и перстом вниз указывала, прямо на несчастную грешницу. Бедной Марии деваться некуда: на крыльцо не поднимешься, там староста, а из будки, натянув цепь, рвётся оголтелая псина. В сарай схорониться? Так в стороне той чужой человек со своей страшной ношей, о которой и вспоминать-то не хочется. Дом обежать? Там Аксинья страшноглазая, и все они слушают и смотрят, смотрят! На позор выставили, а вчера ведь только жила себе девица у матушки беспечально, лепила из глины болванчиков… Ох, плохо было Марье, и от стыда деваться некуда. Бежать без оглядки! Калитка…

Но правду говорят, коль худо тебе, не думай, что хуже не будет. В калитку, в которой одной и виделось Маше спасение, чья-то голова сунулась, глаза вытаращила, за ней ещё: «Что тут за гвалт, праведные?» И повалил во дворик народ густо, сторонясь собаки, шеи вытягивая; ох, горе Марии! В одной рубашке рваной, пред толпой. А толки-то!

— Чего это она? Гуляща?

— Ты гляди, гляди, уходила мытаря!

— Да что вы говорите точно сослепу, уважаемый, в кровище она. Или не видите?

— Сами вы… уважаемый. То евоная кровь, вишь вон как валяется?

— Повязали охальника, вот и валяется.

— Поостерегись, женщина, какой же охальник, одёжа-то волкодавская.

— А кто ж его повязал, если он волкодав?

— Вишь, рядом с ей стоит, который в кузнецовой одёжке. Он хахаль её. Я признал, то ж гончарова дочь. Говорила моя старуха, что Машка-то с кузнецом снюхалась.

— Так то ж она с нашим, а этот…

— А по мне, отцы, так всё одно позор, что наш кузнец, что пришлый.

— Вот говорил я сразу, что гуляща!

Мария дрогнула, будто снова ударили, оглядела лица — пятна белые, всё плывёт в глазах, и казалось, куда уж хуже-то, ан нет. Продралась сквозь толпу матушка.

— А ну, пусти!

— А, Лизавета! — обрадовался староста. — Ты гляди, что беспутница твоя содеяла!

— Ма-ша?! — слогами выговорила мать страшным голосом.

От этого оборвалось что-то в душе Машеньки: «Всё равно теперь мне», — подумала и огляделась невидяще. Нет ни в ком жалости, один лишь чужак, что видал позорное самое, тянет руку.

Толпа, ропща, надвинулась. Передние и рады были назад пролезть, да слишком уж напирали задние.

— Это что вы со мной сделали? — подал голос очнувшийся волкодав. — Это кто ж такой осмелился?!

Он завозился, как червяк, поднял голову. Малости не хватало Волкову, чтобы вмешаться. Кровь бросилась в голову, перед глазами налились рубиновым цветом буквы «Афины», но предупреждение защитной программы не остановило капитана «Улисса».

— Молчи, сволочь, — проговорил он с ненавистью и отвесил волкодаву подзатыльник. — Тебя не спрашивают.

Он шагнул к толпе, загородив гончарову дочь, рука сама собой полезла в карман, где пистолет, но Саша вовремя одумался, да, в общем-то, угрозы оказались излишними. Хоть и лезли по-прежнему задние, но передние всё же посунулись.

— Чего вы набросились всей стаей на девушку, псы? — спросил Волков, глядя на зевак сквозь рдеющие буквы. — Дочь родную готовы зубами рвать? Упыря над собою поставили! Насильнику поклоняетесь!

Толпа притихла, охрипший пёс ворчал, готовясь вновь подать голос, и кто-то спросил явственно: «Упырь? Это о ком же он? О старосте?» И тут случилось последнее, самое страшное для Марии пришествие.

— Шо такое, шо вы сбежались, как на пожар? — спокойно спросил голос Осипа, без труда перекрыв шёпотный ропот. Толпа заволновалась, тех, кто давился в калитке, внесло во двор, они прыснули в народ окарачь. Послышались стоны придавленных, а во двор вступил, озираясь, кузнец Решетилов.

— Машенька? — удивился он, завидев любимую. Разом приметил: и рубашку рваную, и кровь на губе, и пятно на белом алое.

Всё равно казалось Марии до этого, но вышло, что не всё равно. Держал её Саша за руку, но не удержал — вырвалась. Страшнее смерти показался стыд, укрыться от него некуда, один путь остался девушке.

«Куда она? — подумалось Волкову. — В сарай?»

Кольнуло Сашу нехорошее предчувствие, но нужно было следить за Осипом, чтобы сгоряча не пришиб виновника, а кроме того и за толпой смотреть, чтобы со страху в толчее не передавили друг друга, как те на пароме, и чтоб над старостой самосуд не устроили.

— Кто? — спросил с нажимом Осип, под взглядом его передние стали разворачиваться и кое-кто ухитрился ввинтиться вглубь.

Саша сначала подошёл ближе к Решетилову, крепко взял за локоть и указал на повязанного волкодава: «Вот этот». Удержать Осипа оказалось непросто, но Саша справился, пришлось, правда, схватиться обеими руками. Мытарь, до сих пор полагавший себя вне опасности, за развитием событий следил с умеренным интересом, но, увидев лицо Осипа, стал проявлять признаки лёгкой обеспокоенности. Снова заёрзал, пытаясь привалиться спиной к лестнице, забормотал: «Согласно указу княжьему. Я не просто так. Я денег заплатил старосте».

— Денег?! — страшно заорал Осип и вырвался.

— Стой! — только и успел выкрикнуть Саша, но услышан не был.

Осип взлетел на крыльцо, походя отбросив волкодава с дороги пинком. Затем батюшка Анастасий проворно покинул веранду своего дома, а проще сказать, скатился с крыльца кубарем, даже не охнув. Увидев, что Осип спускается с явным и вполне понятным намерением, Волков остерёг:

— Подумай о Маше! Слышишь, Осип? Что с Марией будет?

Это подействовало. Кузнец остановился, словно перед ним возникло препятствие. «Машенька? — спросил он, оглядываясь. — Где она?»

Саша глянул — дверь сарая распахнута настежь.

Тлевшее подспудно предчувствие шевельнулось, подняло голову. Спряталась она. Но дверь не закрыла. Девчонка глупая. Без вины себя виноватой чувствует. Спряталась. Но от стыда же не спрячешься! Не зароешься в сено, за чурбаком не схоронишься. Чурбак. Над ним балка трухлявая. Под ногами верёвки набросаны. Верёвки?!

— Маша, — обмирая, негромко позвал Волков и, не чуя ног, кинулся к сараю. Карминовый крестик целеуказателя прыгал с предмета на предмет. «Машенька!» — кричал где-то позади, за углом дома кузнец.

Дверь висит на петлях криво. Внутрь. Сумрак, плохо видно. Что-то белое, длинное, словно парит во тьме. Рубашка её, ноги голые. Верёвка стрункой натянута. Не успел? Сорвать её!

Саша ткнул курсором, не целясь, в натянутую струну, потянулся, сжал в кулаке красную отметину и рванул. Зло, отчаянно, не соразмеряя усилия, потому что показалось ему — всё кончено. Не успел.

Треснула гнилая балка, сверху посыпался сор, Мария Петровна услышала — кто-то вошёл! — пискнула, взмахнула руками по-птичьему и прыгнула. Петля натянулась, царапнула шею, но тут же ослабла. Земля больно ударила по босым ногам, подломились колени и сознание покинуло Марию, гончарову дочь.

Повезло, что крепкая на вид верёвка тоже оказалась гнилой, иначе балке никак бы не выдержать. Крыша просела, на голову Волкову и за шиворот насыпало какой-то трухи, но плевать на это. Главное — успел. Упала, конечно, ушиблась, потеряла сознание, осела бесчувственно, однако жива. «Ох ты, дурочка несчастная», — подумал, испытывая ни с чем не сравнимое облегчение, Саша. Пришлось посторониться — кто-то оттёр плечом. После водопада происшествий наступила реакция, стоило схлынуть напряжению. Волков даже не сразу понял, кто и зачем склонился к девушке, и только увидав, как бережно человек этот поднимает её с земли, узнал Решетилова. «Теперь-то она в надёжных руках, можно больше не беспокоиться, — отстранённо подумал он и потащился следом за кузнецом. — Что с ней будет, не моя печаль. Этот оградит от псов лающих. Как? Не моя забота. У него пусть живёт просто-напросто».

Но не так-то просто оказалось на деле.

Она была жива, её на руках вынесли, но на шее-то верёвка по-прежнему.

— Гляди, руки на себя наложила, — услышал Саша свистящий шёпот.

— Да что вы, праведный! — рассудительно из толпы ответили. — Шевелится она. Рукой за шею держится. Беспутница.

— А и не убилась насмерть, так попытку сделала. Велика ли разница? Уж лучше бы…

— Вот и я говорю. То-то Лизавете радости. Гляди, гляди, как кузнец-то зыркает. Как бы не прибил кого.

— Добром сие не кончится, — проговорил рассудительный голос. — Дела-то не шуточны. Мытарь связанный, на старосту нападение.

«И правда, господин эмиссар. Куда теперь волкодава девать? Что делать с Анастасием?»

— Ой, смотрите, праведные, оклемалась девчонка-то!

Мария зашевелилась, глянула вокруг, тихо ойкнула, с кузнецовых рук спрыгнула и к Лизавете: «Мама!» — но, встретившись глазами с матерью, остановилась, вспомнила и стала оглядываться. Взоры отовсюду недобрые, кое-кто отворачивается. Горе самоубийце, нет ему нигде пристанища, и Маша к Осипу: «Увези!» — кинулась, лицо на груди его спрятала.

— Увези отсюда, слышишь? Куда-нибудь.

— Хорошо, милая, — спокойно ответил Решетилов, растянул петлю, стащил и отшвырнул в сторону верёвку. Саша вздохнул свободнее.

— Пойдём, Машенька. Соберёмся скоро и отправимся. Барахла брать не будем, новое наживём, — говорил Осип, уводя Марию к выходу. На расступавшихся перед ними односельчан не обращал внимания, будто их и не было. Отпустить его так не годилось.

— Постой, Осип! — позвал Саша и догнал парочку, обнявшуюся, как на гулянии. — Подожди, мне нужно…

— Шо ещё? — удивился кузнец. — С машиной я вчера закончил, забирайте. Ворота найдёте открытыми.

— Вот, держи, — Волков протянул отобранный у волкодава пистолет. — Может понадобиться.

— Да? — с сомнением оглядывая подарок сказал кузнец. Передвинул какой-то рычажок, пробормотал: «Таскаешь без предохранителя. Как знать, может и понадобится. На дорогах всякое случается».

— Куда же вы поедете?

— На юг отправимся, — громко ответил Осип, обернувшись к зевакам, что жадно тянули шеи, но для Саши добавил вполголоса:

— Вообще-то не решил ещё. А времени на раздумья мало. Если, скажем, автокраном поехать, так догонят же. Он медленный, и проехать на нём не везде можно. Этот, когда вы его развяжете, первым делом к окружному помчится с жалобой.

«Он прав. Как же быть?» — подумал Волков, глядя на невесту кузнеца. Ту била крупная дрожь. Спасти её, увезти подальше от этих мест. И побыстрее желательно. «Побыстрее», — повторил Александр и на глаза ему как нарочно попался мотоцикл мытаря.

— Послушай, а с мотоциклом ты управишься? — спросил он.

— Я с чем хошь управлюсь, — ответил кузнец. — А шо с ним?

И тут до Осипа дошла суть предложения.

— Ага, я понял, — просиял он. — Спасибо, шо надоумил. Сейчас, Машка, погоди-ка, поедем с удобством. Ну, шо смотрите, праведные?

Последний вопрос относился к зевакам, которые интересовались, что преступник собирается делать с мотоциклом господина сборщика податей. Осип взял оставленного у ворот зверя за рога, перебросил через седло ногу, наступил на рычаг, мотоцикл ответил рокотом.

— Запрыгивай сзади, Машка, — распорядился, лихо подкатывая к невесте, кузнец. И добавил громко, чтоб зеваки слышали: — На юг с тобой махнём, к морю.

— Туда не добраться сейчас. Паром со вчерашнего дня не работает, — сказал, подойдя ближе, Волков. И услышал в ответ:

— Да я и не собираюсь. Это для них сказано (кузнец кивнул туда, где сбились в кучку местные жители). Тебе врать не стану, но и правды всей не скажу. Соскучился я что-то по родным местам. Понятно?

— Понятно. Денег возьмёшь на дорогу?

— Этого добра у меня самого навалом. Но спасибо за предложение, и за то, шо напомнил, а то бы я сейчас рванул к трассе на радостях. Заскочу, возьму. Прощай.

Саша пожал жёсткую, похожую на лопату руку, сказал:

— Прощай, Маришка. Счастья тебе.

И получил в награду неуверенную и, без сомнения, первую за неудачно начатое утро улыбку. Мария Петровна оглядывалась до тех пор, пока мотоцикл не выкатился на площадь, но, когда взревел волчий двигатель, крепко обхватила Осипа и прижала голову к его широкой спине.

Всё это и двух минут не заняло. Подойдя к лестнице, Волков не нашёл особых перемен в положении дел. Поспешное отбытие кузнеца, хоть и было замечено и послужило почвой для многочисленных шепотных пересудов, но не разогнало зрителей. Ждали продолжения. Саша отыскал Матвея — тот упорно делал вид, что лично он к происходящему никакого касательства не имеет. Что вы, праведные? Как можно? Уважаемый человек, знахарь. Но пришлось ему всё-таки выйти к рампе.

— Матвей! — позвал капитан, косясь на старосту. Тот сидел в пыли, одурело вертя головой. — Иди-ка сюда.

Хочешь не хочешь, а пришлось Матвею послушаться.

— Этого мы заберём с собой, — сказал ему Волков, кивая на заскучавшего волкодава.

— Зачем он нам? — изумился Джокер, таращась на Сашу, как на сумасшедшего.

— Потом расскажу, — ответил Александр. Не хотелось раскрывать при свидетелях обдуманный наспех план. — Ноги ему развяжи. Слишком много чести, на руках к машине нести.

— Вот-вот, — благосклонно встретил старания Матвея приободрившийся после ухода кузнеца представитель власти. — Развязывай. Это тебе зачтётся, когда господин окружной комиссар будет разбирать дело. И вяжи этого преступника.

Не имея возможности поднять руку, волкодав указал на Волкова носом.

— Престуни… ступни… ступника! — прокатилось по толпе испуганное эхо.

Ни слова не говоря, Саша подошёл к господину мытарю и отвесил ему затрещину с таким прицелом, чтобы направить в калитку. Это удалось не в полной мере — парень недостаточно твёрдо держался на ногах. Его пронесло по кривой мимо отпрянувшей толпы и привело к столбу.

— Штанга, — заметил Александр, следуя за пленным. Засим поймал волкодава за шиворот и протолкнул в калитку. Скороспелый план нуждался в обдумывании, поэтому часть пути к кузнице Волков проделал молча, не обращая внимания на воркотню Джокера, и лишь изредка отвлекаясь, чтобы дать подопечному очередной направляющий тычок.

— Скоро ли его хватятся? — спросил он наконец у провожатого.

— Осипа?

— Нет, вот этого.

— Волкодава? Где? В окружном управлении? А чего о нём беспокоиться? Когда-то же он попадёт… А! Вон, что ты собираешься!.. Толково. Сам придумал, или подсказал кто?

«Что я такого придумал? Отвезти волкодава подальше, чтоб у Осипа было больше времени».

— Мысль хорошая, — нахваливал Джокер с таким апломбом, что Волков снова заподозрил его в неискренности. — Но я всё равно не пойму, зачем это нам. Бабки-то все… О! Хо-хо! Мы с тобой дураки. Бабки-то, бабки! Все достанутся старосте! Ах, он старый жук!

«О чём это он? О каких деньгах? А! Понятно. Дань купальская вся теперь достанется старосте. Но как же… Волкодава же мы убивать не собираемся».

— Но этот же всё помнит, — попробовал возразить Саша.

— Ну да! Ха-ха! — веселился Джокер и хлопал Волкова по плечу от возбуждения. — Это ты в точку. Всё помнит строго, но часа через три… Ха-ха! Как я сам не додумался? Как начнёт его ломать… О-о! Ха-ха! Не могу я…

«Нет, ничего я не понял. Что же, через три часа этот всё забудет? И чему Матвей радуется? Кто начнёт ломать белоглазого?»

— Но всё равно всё это без толку, потому как бабки достанутся Анастасию, — резюмировал, успокаиваясь, сатир.

— Зато Осип успеет отъехать подальше.

— Чихать мне на твоего Осипа. Главное, чтоб до нас не добрались, — презрительно бросил Матвей и повернул в открытые ворота кузницы.

— Вы за это перед княжьим судом ответите! — решился выразить протест волкодав. — Пытать вас, страдников, будут, со спины ремни резать!

Он остановился у ворот, замотал головой и завопил истерически: «Сожгут, повесят, а прежде кишки выпустят! И на кол вас…»

Хоть и наскучило подгонять пленника пинками, но тут уж Саша не выдержал, отвесил ещё одну затрещину. Волкодав прикусил язык и захныкал: «На кол вас, на кол», — пришлось взять его опять за шиворот и повести к машине.

— На заднее, — подсказал Джокер. Хнычущий волкодав едва успел пригнуть голову. Пока не захлопнулась за ним дверца слышны были его причитания о страшных казнях, ожидающих преступников.

— Вот какие муки нам точно уготованы, так это голод и жажда, — заметил сатир. — Я, князь, по твоей милости (Джокер глянул хитро) не успел сегодня позавтракать.

— Схожу, возьму чего-нибудь у Осипа, — сказал Волков.

— Ага. Какого-нибудь силоса, — фыркнул сатир, выразив таким образом неуважение к растительной пище.

Пропустив мимо ушей критическое замечание, Волков взбежал по лестнице, обнаружил дверь открытой, прошёл через прихожую в комнату, но первым делом не к рефрижератору направился, а к полке, на которой видел глиняных болванчиков — любопытно было рассмотреть вблизи гончаровой дочери изделия. Однако полка оказалась пуста. Саша нисколько не огорчился, наоборот, покивал, улыбаясь своим собственным мыслям, и занялся делами насущными. Стал набирать в дорогу провизию. Хлеб, сыр, остатки варёного картофеля в глиняном горшке, какие-то незнакомые овощи собрал, увязал в скатерть, думая: — «Ничего, много нам не нужно. Если верить рассказам Джокера, сегодня же будем в Кий-городе». И вышел, походя глянув на стенные часы (семь тридцать четыре), и удивился ещё раз такому раннему визиту мытаря: «И ведь начал он не с Манихеевки, прежде обобрал Осипа».

— Ну, что ты долго так? — нервно осведомился Матвей. Медвежий двигатель урчал вполне благодушно.

— Поехали, — вместо ответа скомандовал Саша и полез на заднее сиденье. Во-первых, нужно было следить, чтобы пленный по дороге не выкинул какой-нибудь глупости и не вздумал из машины выкинуться, а во-вторых, расспросить его кое о чём не мешало бы.

— Ну, слава Неназываемому, — выругался Джокер и медведь рванул с места, будто стоять ему порядком прискучило. Выпрыгнул на дорогу, скатился с холма, повернул к тракту, но далеко не отъехал.

— Стой! Стой! — крикнул водителю Волков. Кое-кого увидал позади.

— Да что ж такое?! — возмутился Матвей.

— Останови, — приказал Саша, вышел из машины и глянул в сторону Манихеевки. Двое на дороге. Первым широко вышагивал на прямых ногах мальчишка. Щуплый, сутулый, руки в карманах. А догоняла его женщина. Догонит, за рукав схватит, потянет обратно, но мальчишка… «Да, я так и думал. Ванька. Иван Петрович». Дёрнет Иван Петрович локтем, вырвется и дальше себе идёт, не оборачиваясь.

— Ванечка! Не ходи… — в голос взмолилась, приотстав, Лизавета и отёрла лоб.

Новый кузнец так и не обернулся. Саша дождался, пока он вошёл во двор, проследил, как съехались створки ворот, и только после этого вернулся в машину.