Приёмная Зала Круглого Стола не уступала размерами залу, поэтому всегда казалась пустой. Трудно понять, почему архитектор позволил себе такую расточительность в поселении, где давным-давно был негласно принят принцип разумной достаточности. Тяга к роскоши во Внешнем Сообществе не поощрялась общественным мнением, излишества считались дурным тоном, хотя никаких административных ограничений на роскошь и не существовало даже в те времена, когда они имели какой-то смысл. И всё же, архитектор, находившийся, надо полагать, под влиянием подсознательного стереотипа, отвёл для приёмной органа верховной власти Сообщества помещение избыточной площади. Тяга неизвестного архитектора к излишествам не отразилась на оформлении интерьера — никакой мебели кроме столика (за ним обычно помещался сонный охранник со своим верным терминалом), и нескольких кресел там не было. Рисунок дешёвых нанодиодных телеобоев мог бы, конечно, компенсировать бедность обстановки, если бы кто-нибудь дал себе труд об этом позаботиться, но уже более полутора десятков лет прошло с той поры, как телеобои окончательно вышли из моды. Старый рисунок надоел, его стёрли из памяти рум-контроллера, а новый придумать как-то не удосужились. Поэтому нетерпеливому посетителю, утомлённому видом пустых кремовых стен, оставалось развлекать себя созерцанием единственного элемента телеотделки, оставленного в активном состоянии — синих цифр стенных часов. В начале века часы эти могли показаться диковинкой какому-нибудь провинциалу-землянину, поскольку цифры более всего напоминали граффити, вышедшее из-под кисти маляра, не слишком полагавшегося на твёрдость рук и по этой причине прибегшего к древнейшему помощнику всех маляров — трафарету. Но граждане Внешнего Сообщества не какой-нибудь царь Валтасар, — и не такие чудеса видали. Исчезновение и появление надписей на стенах могло занять в конце двадцать первого века разве только разменявшего свой второй марсианский год жителя селения Радужное.

И всё же, утром четырнадцатого числа первого весеннего марсианского месяца единственная посетительница приёмной поглядывала на синие цифры так часто, будто ожидала с минуты на минуту, что они нальются кровью и сложатся в какой-нибудь современный аналог устаревшего ныне афоризма «мене, текел, фарес». Кроме аляповатого прибора для измерения времени вниманием женщины попеременно завладевали обе двери (вход и выход), но к вящей радости охранника этим признаки беспокойства в её поведении и ограничивались. Сидела женщина чинно, сложив руки на коленях, в зал не рвалась, не дралась, стол не опрокидывала и не сбрасывала с него терминал. Неопределённые опасения, возникшие у охранника в тот момент, когда посетительница появилась на пороге, рассеялись сразу же — она заговорила приветливо, выражение мрачной решимости исчезло с её лица. «Почудилось! — решил охранник, — Баба как баба. Симпатичная даже». По правде сказать, стража дверей в тот момент больше всего беспокоил заплывающий глаз и (в меньшей степени) необходимость поставить на место стол до появления начальства и водрузить на него сброшенный терминал, который, слава небу, уцелел. «Проклятый яйцеголовый долдон, — злился, двигая свой маленький столик, защитник Зала Круглого Стола, — и надо же было, чтоб прямо по косточке. Хорошо, что не в глаз. И начальничек тоже хорош. Сначала — никого не впускай. А потом… Хрен его поймёшь — начальничка. Вроде свой мужик, но замашки всё равно стервозные. Летун, туда его эскадрилью в хвост. Одно слово… нет, так я кабель выдерну. Полегче». Охранник поднял терминал бережно, почти нежно. Электронику уважал. Пробовал даже после защиты диплома податься работать к Лэннингу, но оказалось — там тоже жить не дадут учёбой. «Нудота — просидеть три года в институте, потом год промаяться с этим дипломом, только подумал — жизнь начинается! — тут опять… Пожалте бриться. Ну, с дипломом можно и к инженерам. Попробовал, и что? Опять нудота. Каждый день одно и то же, с утра до вечера — зачем? Ведь в итоге всё равно скукота ночная. И ребята разбрелись как-то. Даже Ватанабе — самый отпетый! — на тебе. Через два года качеэса отхватил и теперь киберам на Весте мозги парит. Начальник, его мать!» Огорчённый размышлениями страж водрузил терминал на стол, строго глянул на посетительницу, — нет сидит себе, только на часы зыркает, — протёр рукавом верхнюю панель и со вздохом удовлетворения расположился в кресле: «Раз всё тихо, можно немножко…» — оглянулся украдкой на дверь зала и только убедившись, что времени до конца заседания предостаточно, сделал то, о чём мечтал всё утро: вызвал на экран старого друга — «Микеля». Уж он-то никогда не подводил и не подведёт. Как только ни издевались над Клодом в детстве за безобидное, в общем-то, увлечение! Рисовать — такая глупость… И позже, в институте… все причём, даже Ватанабе. И сам себя юный Клод ненавидел за эту слабость. Ненавидел и презирал, но время шло, слабость не становилась слабее, и как-то так вышло, что ничего в жизни кроме неё не осталось. Остальное — зола. Есть только осточертевший стол, осточертевшая дверь, осточертевшие, ничего не понимающие учёные идиоты, которые шныряют мимо стола туда-сюда, и настоящий, огненный, кобальтовый, охряный мир размером десять дюймов на пятнадцать. И дружище «Микель». «Всё. Есть целых полчаса».

Грохнула, распахнувшись, дверь. Рэтклифф. Лицо напряжённое, губы — ниткой. Охранник заметался, погасил экран, но его начальнику было не до того, чтобы через плечо заглядывать.

— Эй, как вас… Клод! Закончится заседание… — Рэтклифф подозрительно покосился на посетительницу. Та бормотала что-то, губами шевелила. Начальник службы безопасности понизил голос: — Клод, когда закончится совещание, сдадите пост сменщику и прибудете…

Остальное было сказано шёпотом на ухо. Добившись от подчинённого понимания, Рэтклифф сухо кивнул и вышел на прямых ногах. Анна Волкова проводила его взглядом и спросила тихо:

— Ты уверен, что нужно было его отпустить?

— Да, — шепнул ей невидимый суфлёр. — Не отвлекайся, Анютка. Этот ничего не знает, его используют. Больше никто не вышел?

— Нет, — ответила Аня, приглядываясь к охраннику: «Опять что-то там делает за своим терминалом. Чем они целыми днями вообще занимаются, эти бездельники?»

— Хорошо. Я уже близко. Продержись.

Полчаса спустя сквозь запертые двери зала заседаний проник грохот отодвигаемых стульев, неясный гул голосов, даже чей-то смех.

— Заседание кончилось, — сказала, поднимаясь, Волкова. Выражение её лица поразило охранника настолько, что он оставил любимое своё занятие и спросил:

— Ну и кончилось. И что? Вы кого здесь ждёте?

— Пока не знаю, — раздельно проговорила Волкова, становясь у выхода.

— Отойдите от двери, — неуверенно охранник ей. — Будете мешать им…

Но тут открылась дверь зала и в приёмную стали выходить, оглядываясь и переговариваясь.

— Морган вывел Лосева, — комментировала вслух Аня, — за ними Семёнов, потом…

— С кем вы разговариваете? — осведомился, повысив голос, охранник и стал неохотно выбираться из-за стола.

— Володя, быстрее, — шепнула Волкова, пятясь к двери. Оглядела лица: Морган зол, Лосев растерян, Семёнов уставился… «Узнал меня. Боится».

Выражение лица Семёнова не вызвало у Волковой ни капли сострадания. Ярость, сдерживаемая с трудом, подступила к горлу. Малости не хватало, чтобы перешагнуть черту, беглый взгляд главного энергетика и стал этой малостью. Не обращая больше внимания на охранника, она повернулась к двери, щёлкнула кнопкой электронного замка, вытащила чип-ключ и сунула его в кармашек блузки.

— Анютка, привет! — радостно поздоровался Морган.

— Вы что делаете?! — зашипел где-то рядом охранник. — Ну-ка, откройте…

— Слушайте вы, все! — громко проговорила Волкова, отбросив протянутую к ней руку бдительного стража.

— Аня? — удивился, повернув голову, Харрис. — Вы что здесь де…

— А, я понял, — Морган покивал. — Погоди, Лёша.

Он оставил Лосева, подошёл к охраннику, отвёл его в сторону за рукав и сказал весело:

— Постой здесь, уважаемый, не мешай даме говорить. Или хочешь и под правым глазом?..

— Охранник! Чего вы ждёте?! — понукал, высовываясь из-за спины Семёнова, прилежно исполняющий обязанности президента Евграфов.

— И тебе такой же сделаю, если будешь перебивать, — пообещал, не поворачивая головы, Гэмфри. — Говори, Аня, мы слушаем.

— Мне стало известно, что кто-то из вас пытается убить моего сына, — начала Волкова, но непослушный голос сломался на слове «сына», пришлось сделать паузу.

— Анна… как ваше отчество? Я хоте… — тут же попробовал вклиниться Семёнов, но, встретившись с Волковой глазами, подавился тем, что собирался сказать.

— Мне стало известно, что кто-то из вас вчера попробовал убить моего мужа.

— Мужа? — колокольчиком прозвенел от дверей голос Люсеньки, выходившей из зала последней. Она продралась поближе, бесцеремонно толкнув Харриса, и спросила, прищурившись:

— Какого, мужа Анечка, ведь все же знают…

— Люсенька, дайте ей сказать, — поморщился Балтазаров.

— Так вот, ни один из вас отсюда не выйдет, пока я не узнаю, кто это сделал. А когда узнаю…

Семёнов не выдержал её тяжёлого взгляда, опустил глаза, но заговорил довольно спокойным тоном:

— Я уважаю ваши чувства, госпожа Волкова, но вынужден заявить, что личное горе не даёт вам права на подобный произвол. В отношении вашего сына решение принималось коллегиально, в полном соответствии с законами Внешнего сообщества, как вчера на совещании глав департаментов, так и сегодня на комитете. — Роман Анатольевич говорил всё уверенней. Голос его приобрёл привычную бархатистость. Но его прервали на полуслове: повернули ручку двери, стали её крутить, дёргать.

— Кто там? — недовольно осведомился Семёнов. — Подождите, здесь совещание.

За дверью кричали. «Галенька, — сообразила Аня. — Нет, открывать не стоит, эти разбегутся. Что-то Володя затих. Долго мне их держать?»

— Так вот, — значительно подвигав румяными щеками, продолжил главный энергетик. — Комитет не несёт ответственности за поступки вашего сына. То, что Александр воспитывался в неполной семье, конечно, до некоторой степени оправдывает его недостатки, но наказания за преступные деяния не отменяет. Кто бы ни был его отец, могу сказать что…

Осталось неизвестным, что мог сказать Роман Анатольевич. Аня, сдерживавшая себя последним усилием воли, окончательно утратила самоконтроль. Физиономия Семёнова как-то вдруг оказалась совсем близко, руку разъярённой женщины повело в сторону широким замахом, и Аня влепила Роману Анатольевичу звучную пощёчину, такую сильную, что голова главного энергетика дёрнулась, а сам он покачнулся, хоть был грузен и высок ростом.

— Хорошо! — облегчённо вздохнул Морган, отпустил рукав остолбеневшего охранника и подошёл на всякий случай ближе — стал за спиной Волковой. Та рассматривала свою ладонь с таким же удивлением, с каким преданный изобразительному искусству страж порядка разглядывал багровую пятерню, украсившую левую щёку главного энергетика. Стоит заметить — было на что посмотреть, такая игра цветов: иссиня белый, розовый, багровый…

— Как исполняющий обязанности президента, — прозвучал в тишине голос с трещиной, принадлежащий Евграфову. — Я настаиваю, чтоб…

На чём настаивал заместитель главы Сектора Математики и Теоретической Механики, тоже осталось неизвестным.

От тяжёлого удара прогнулась дверь и посыпалась на пол краска. Женский голос за дверью.

— Галенька, не нервничай! — крикнул Морган. — Здесь всё в порядке!

На дверь навалились снаружи, жалобно скрипнул замок, грохнула, отлетев, створка, отскочила от стены и снова открылась. Но не Галя Науменко появилась на пороге, а действительный член Союза Исследователей, председатель Центрального Комитета и президент Внешнего Сообщества в комнату вплыл и завис в полуметре от пола, а уж за ним-то и протиснулась взволнованная сверх всякой меры Галина Петровна.

— Здравствуйте, — сказал в наступившей тишине электронный голос президента.

— Володя? — подняв брови, отозвался Иван Арнольдович. — Как кстати! Вот знал я, что слухи эти…

— О моей смерти? Преувеличены, как и всегда, — говорил Владимир Борисович, неторопливо двигаясь к Семёнову. — Роман Анатольевич, что у вас с лицом? Я что-то пропустил? Почему-то связь прервалась. Аня, ты положила трубку?

Волкова, испытавшая при появлении мужа ни с чем не сравнимое облегчение, не сразу поняла, о какой трубке речь, и на вопрос не ответила.

Остановившись в полуметре от Семёнова, Володя услышал:

— Я не понимаю, Владимир Борисович, что заставило вас пойти на такие… Такую… — начал Роман Анатольевич твёрдо, речь свою до конца довести не сумел. Как будто воздух у него кончился как раз на середине фразы.

— Ну, наглец! — громко удивился Морган.

— Гэмфри, что ты здесь успел натворить? — полушёпотом допрашивала мужа Галина Петровна, заглядывая в глаза, для чего ей приходилось подниматься на цыпочки, но Морган не слушал.

— Что заставило? — так и не дождавшись внятной формулировки вопроса, ответил президент. — Это я вам сейчас объясню. Думаю, нам лучше вернуться в зал. Леша, расскажи мне вкратце, что вы тут без меня наворотили.

Пока пустела приёмная и заполнялся зал, Лосев быстро шептал на ухо президенту, опершись на поручень инвалидного кресла. Галина Петровна обменялась с подругой какими-то междометиями, потом обе тишком проскользнули в зал и устроились рядом с Морганом, стараясь при этом ничем не выдавать своего присутствия. И даже друг с другом не говорили. Когда президент следом за Лосевым покинул приёмную, там остался только охранник, но вскоре и он, дождавшись смены, оставил обширное помещение с кремовыми стенами.

В зале заседания возбуждённо гомонили:

— Не верил! И — видите? — был прав! А вы…

— Кто? Я? Вы что-то путаете, Ваня! С тех пор, как Володе поставили мои… гх-м… искусственные лёгкие…

— И сердце ведь тоже, понимаете? Я сам оперировал! Что? Он ещё сто лет проживёт.

— Айзек! Да послушай же, Изя! Ты слышишь меня? Это правда, что Володя женат на этой…

— Да погодите же, Люсенька! И вот, Джонни, я со всей ответственностью должен заявить, что убийство — самое мерзкое преступление, а убийца…

— Изя, ну твоя жена ведь её лучшая подруга! Изя, ты должен знать. Правда, что тот мальчик, которого обвиняют, — сын самого…

— Знаете, Лэннинг, я давно заметил, что наше сообщество тяготеет к самой примитивной, первобытной, если хотите, форме борьбы за существование. И если мы хотим сохранить…

«Ну, хватит болтовни ни о чём», — подумал президент, закрывая дверь.

— Итак, продолжим, — объявил он громко. Разговоры прекратились тут же, только Житомирская успела капризным тоном протянуть в очередной раз, дёргая Айзека Лэннинга за рукав: «Ну скажи, Изя». Стало тихо. Инвалидное кресло скользнуло к свободному от стульев месту возле Круглого Стола. На этот раз слева от президента оказался Лосев, а справа — Морган. Оглядев остальных, Володя отметил про себя: «Интересно, как раз один стул пуст», — и высказался непонятно:

— Я нахожу интересным тот факт, что одно место за этим столом свободно. Слишком часто в последнее время мы стали устраивать судилища, нынешний наш разговор, похоже, тоже этим закончится. Если мы предполагаем, что совершено преступление, логично было бы поискать пострадавшую сторону и обзавестись обвиняемым. Не так ли, Роман Анатольевич?

— Вы почему-то всё время обращаетесь ко мне, — огрызнулся главный энергетик. Стул свой Роман Анатольевич к столу придвигать не стал, сидел Роман Анатольевич, надувшись, отчуждённо, и поглаживая опухшую щёку, однако признаков раскаяния на его круглой физиономии заметно не было. Угрюмая настороженность — да, была, — вызов? — без сомнения, — смирение? — нет, нисколько.

— Но я всего лишь старался, — продолжил он, — наилучшим образом исполнять обязанности, возложенные на меня комитетом. Ведь именно вы все (каждый из собравшихся удостоился взгляда) назначили меня главным энергетиком.

— Это легко исправить, — буркнул Морган.

— Владимир Борисович, — скрипнул вдруг голос Евграфова, а худое лицо его выдвинулось вперёд. — Присутствие посторонних на закрытом заседании комитета не допускается.

«Глаза блестят. Да он фанатик! Как я его раньше не разглядел?» — с запоздалым раскаянием подумал о своём заместителе президент, а вслух ответил:

— Вы мечтаете, чтобы я удалил вас из зала, Евгений Семёнович? Не надейтесь. Пока место обвиняемого свободно, уйти вам не удастся. Что же до регламента… Кто вам сказал, что у нас комитетский междусобойчик? То заседание, которое вели вы, кончилось, если вы настаиваете на соблюдении формальностей, — пожалуйста! Объявляю заседание Центрального Комитета открытым. Во всех смыслах. Его результаты будут преданы гласности, и я постараюсь, чтобы каждый гражданин Внешнего Сообщества смог узнать каждое слово, которое будет здесь сказано.

— И вы рассчитываете быть на этом заседании обвинителем? — иронически осведомился Семёнов. Щёку гладить бросил, смотрел прямо в глаза. «Быстро что-то солнечный наш мальчик оправился, — с беспокойством отметил президент, — кажется, я чего-то не учёл. Что-то у них осталось в рукаве. Ну ладно, что бы ни было — рискнём».

— Нет, почему же. Не обвинителем. Будем, пока суд да дело, считать меня пострадавшей стороной. Некто… Заметьте, я пока не перехожу на личности! Некто попытался убить меня вчера, воспользовавшись для этой цели мощным гравитационным оружием. Всплеск гравитационного потенциала зафиксировали наши «Фобосы», у меня с собой копия гравиграммы, Алексей Мстиславович может по первому требованию представить доказательства. Предваряя неизбежные возражения, скажу, что амплитуда всплеска и характер его локализации исключают предположение о естественном происхождении аномалии. Просматривается злой умысел, если же принять во внимание известные вам вчерашние события и некоторые выступления на сегодняшнем утреннем заседании, становится понятным мотив.

— Мотив! — фыркнул Семёнов. Да у кого угодно из присутствующих мог быть мотив, вот хотя бы у госпожи Волковой. Вполне понятный личный мотив: предположим, она узнаёт, что вчера на заседании комитета было принято… мм-м… излишне жёсткое решение, она узнаёт, что вы направляетесь к ней. Вы же в Аркадии живёте, Анна… как вас по отчеству?

— Аня! — предостерёг президент.

— И она узнаёт также, — продолжил Семёнов, приободрённый отсутствием возражений, — что именно вы вели заседание. Возможно, у вас и раньше случались размолвки. Почему-то же вы скрываете вашу связь! Может быть, вы ей век заели. Человек она неуравновешенный, женщина, и…

— Возможность, — перебил его Лосев.

— Что? — не понял Роман Анатольевич.

— Анечка, у вас на кухне не завалялся гравитационный реактор большой мощности? — Алексей Мстиславович хихикнул.

— Нет, — процедила сквозь зубы Волкова, — но лопатка для оладий есть. При случае ею можно прихлопнуть одного… или даже парочку мелких тараканов, если они вдруг заведутся на Марсе.

— Вот, голубчик, и выходит… — потешался Алексей Мстиславович.

— Ничего у вас не выходит, — с трудом отведя взгляд от сузившихся глаз Волковой, оборвал его главный энергетик. — Какое, по-вашему, я тогда имею ко всему этому отношение? Это вы сами, голубчик, занимаетесь незаконной установкой гравитационных установок военного назначения на исследовательские суда. «Улисс» ведь у вас на верфи комплектовался? Вот вы-то и решили, значит, избавиться от уважаемого нашего Владимира Борисовича.

— Зачем? — выкатил глаза Лосев.

— А вы вообще заговорщик и интриган. Вы метите на его место, — гаденько улыбнувшись, предположил Семёнов. — Свидетельствую здесь, что глава Сектора Планетологии, как мне доподлинно известно, покровительствует тайной деятельности и создал во вверенном ему секторе… Вы глазами-то на меня не очень! Являясь куратором вашего сектора…

— Господи, какая гнусь! — с тоской в голосе протянул Коротков.

— Вот именно гнусь! — подтвердил главный энергетик. — И эту гнусь здесь развёл именно…

— Да, Ваня, это, конечно, моя вина, — сокрушённо признал президент. — Не замечал просто, а когда заметил — их уже было много. И они многое успели.

— Ты что, Володя? — высказал всеобщее удивление Морган.

— Да, многое успели, и справиться с ними будет тяжело, — продолжал, обращаясь к Ивану Арнольдовичу, президент. — Как из щелей вылезли. Научное сообщество! Откуда же они такие взялись? Ведь обычные же были дети, Ванечка! Вот этого (президент глянул с отвращением на Семёнова) я ребёнком помню.

— А! — с облегчением вздохнул Гэмфри. — Я не сразу понял.

Главный энергетик, обманутый в своих ожиданиях, снова ощетинился и проворчал:

— И вы, господин президент, тоже потворствовали тайной деятельности.

— Потворствовал, — согласился Володя. — И действительно пришлось таиться, потому что я не знал, кому можно довериться. Тебя даже подозревал, Айзек.

— Что? — оскорбился главный кибернетик.

— Без тебя они не могли обойтись. Во-первых, система тотальной слежки, даже на дальних базах, даже на Ио, понимаешь? Во-вторых…

— Слежки? — переспросил Лэннинг, выставив вперёд свои бакенбарды. — Ты что-то путаешь, какая может быть у нас слежка?

— Может быть, Айзек, потому что есть. Правда, Роман Анатольевич? Я только сегодня понял. «Улисс» прибывает на Весту. Роман Анатольевич в это время спешит на заседание. Но сразу же после заседания он и кое-кто кроме него оказываются в курсе дела. Я вылетаю в Аркадию. Через полчаса меня атакуют, причём координаты «Птички» известны кому-то с такой высокой точностью, что…

— Но я ничего об этом не знаю, — беспомощно проблеял Лэннинг, озираясь так, будто именно его обвинили во всех смертных грехах сразу.

— Да-да, Айзек, ты не знаешь. Я буквально полчаса назад разобрался окончательно, когда услышал от тебя, Лёша, о том, как вы тут без меня обсуждали ввод в эксплуатацию новой энергетической станции.

— Но я всё-таки не понимаю! — помотал головой главный кибернетик. — Какое отношение энергостанция…

— Посмотри на Рому, — громко шепнул ему Харрис. Да, действительно, вид у главного энергетика был такой, что комментарии оказались излишними.

— Но что же тут понимать, Айзек? — Володя улыбнулся одними губами, следя за выражением лица Семёнова с пристальным вниманием игрока в покер, только что удвоившего ставку. — Под видом новой энергостанции на Марсе построена и введена в эксплуатацию первая очередь составного реактора Планетарной Машины. В обход Центрального Комитета. Под видом системы централизованного управления потреблением энергии на Марсе и дальних базах построена и введена в эксплуатацию тотальная сеть для сбора информации о гражданах Внешнего Сообщества. Сами понимаете, тоже в обход Центрального Комитета. Под видом программы для управления составным реактором запущена и находится теперь в режиме обучения программа…

— «Арес»?! — выдохнул Лэннинг. — Они запустили его?

— И тоже в обход Центрального Комитета, — подтвердил президент и кресло его, чуть отодвинулось от стола, как будто игрок в покер откинулся на спинку стула, чтобы скрыть выражение лица, но не терять из виду лица противника.

— Не в обход, не в обход, — запротестовал Семёнов. — Мы проголосовали сегодня.

— Только за энергостанцию, — перебил его Лосев. — Планетарная Машина не рассматривалась. Я не говорю уже о вашей фискальной затее. Но… Володя, кое-чего я по-прежнему понять не могу. Я смотрел документацию — энергостанция у нас на северном полюсе. Как тогда объяснить…

«Чёрт тебя дери, Лосев, — обозлился президент, — язык у тебя!»

Надо было отвлечь внимание, и в этом президенту неожиданно помог Евграфов, до сих пор державшийся в тени.

— В обход или не в обход, — отчеканил он, поднимаясь, — но Планетарная Машина построена, запущена и находится под нашим контролем.

На костистое восковое лицо Евграфова легли блики света потолочных ламп, тени у крыльев его носа заострились. Он помолчал, ожидая взрыва возмущения, и продолжил, не дождавшись:

— Власть во Внешнем Сообществе де-факто перешла к нам, решение, которое вы тут примете, практического значения не имеет. Альтернатива у вас есть: вы можете подчиниться неизбежности, и тогда для вас найдётся место в новом комитете, или же не подчиниться — но тогда вам придётся уйти. Я обращаюсь сейчас к каждому из вас лично, решите для себя.

Семёнов издал вдруг странный скрежещущий звук. Все, включая Евграфова, глянули на него — он читал что-то на экране своего гравитона.

— О, и мне что-то пришло, — буркнул Балтазаров и полез в карман.

— Что такое, Рома?! — резко спросил докладчик, чьё выступление было прервано на самом эффектном месте.

— Открытое письмо. Циркуляр. Все получат, — полуобморочным голосом отозвался главный энергетик.

— Что за шутки? — окрысился претендент на роль диктатора.

— Это не шутки, дорогой вы наш и любимый, — сияя улыбкой, отозвался Лосев. — Ребята слушали прения, у них созрел ответ.

— Лёшка, этого даже я не понимаю, — пробормотал Владимир Борисович.

— Вы что, транслировали заседание?! — еле выдавил из себя Семёнов.

— А нам от ребят скрывать нечего, — откровенно веселился Алексей Мстиславович.

— Кто такой этот Житомирский… мм-м Михаил? — осведомился, справившись с дыханием, главный энергетик и повернулся к Людмиле Александровне.

— Мишенька?! — визгнула та. — Что он там написал?!

И Людмила Александровна лихорадочно зашарила в сумочке в поисках собственного гравитона.

— Не трудитесь Люсенька, я зачитаю, — с улыбкой довольного кота сказал Лосев. Вот слушайте: «В Центральный хм-хм… это можно пропустить, хм-хм, от лица… и так далее… Вот: требуем немедленной реабилитации Волкова Александра Сергеевича и тщательного расследования обстоятельств покушения на президента Внешнего… ага, это тоже можно пропустить. В качестве предупредительной меры приостанавливаем добычу иолантов…»

— Причём здесь эти стекляшки? — спросил, с удивлением подняв мохнатые брови, Балтазаров. — Люсенька, может быть, вы что-нибудь понимаете?

— Приостанавливаем добычу иолантов, — повторил Лосев, — а накопленный с начала года запас оставляем в своём распоряжении. В случае невыполнения наших требований рудники планетологической станции Ио будут уничтожены.

— Людмила Александровна, что вы на это скажете? — просипел главный энергетик.

Ничего не могла сказать Люсенька, только раскрывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыба.

«С иолантами, значит, тоже что-то нечисто, — подумал Володя. — Почему их всех это так тронуло? Откуда Мишка знает?.. А! Саша что-то такое писал мне. Значит, от Саши. Что-то Саша на Земле разузнал об иолантах. Ага. Блефовать, так уж напропалую». И он ответил вместо Житомирской:

— А что тут говорить? Ребята решили взять кое-кого за горло, и, мне кажется, это у них получилось.

— Чёрта с два! — ощерился Евграфов. — Ребята!.. Сопляки не понимают, что это всё для их же пользы!

— Вообще-то ребята привыкли, что работают они только во имя науки, а не ради какой-то там пользы, — вставил в виде справки Лосев.

— Науки! — театрально возопил Евгений Семёнович. — А что она им дала, эта ваша наука? Почётное право мариноваться в этих ваших консервных банках с гравиприводом? Подыхать в шахтах? Сушить мозги годами над вашими закостенелыми проблемами? Спать на семинарах?

— Да, Женя, — покивал Лэннинг, — я подозревал и раньше, что вы спите на наших семинарах, теперь уверен.

Но Евграфов не мог остановиться и совершенно не воспринимал иронию. Он довёл себя до глухого ораторского экстаза. Не говорил, а вещал:

— А мы можем предложить им энергетическое изобилие, жизнь в комфортабельных современных домах, отсутствие необходимости заботиться о хлебе насущном, радость…

— Я и раньше подозревал, Женя, — проговорил Лэннинг, повысив голос, — что умом вы не блещете. Пусть, думал я. Не получилось из мальчика учёного, может быть, станет когда-нибудь хорошим администратором. Я даже удивился, когда вас взял к себе в сектор президент. Думал, проглядел хорошего математика. Знаете, что плохо, Женя? Плохо, что вы спали на наших семинарах. Если бы дали себе труд слушать и пытались понять хотя бы часть…

Лэннинг осёкся, и спросил уже другим тоном:

— Я правильно понял, что «Арес» запущен?

— Да, — мстительно сверкнув очами, ответил Евграфов.

— Я правильно понял, что именно последняя версия «Ареса» используется в качестве управляющей программы Планетарной Машины?

— Да-а… — протянул Евгений Семёнович, ища подвох. Но Лэннинг перестал им интересоваться тут же и обратился к президенту:

— Володя, у нас крупные проблемы. Если эти недоучки запустили «Арес» в том виде, в каком он есть на сегодняшний день…

— Что такое? — встрепенулся Семёнов и покосился на Евгения Семёновича. Тот только пожал плечами.

— Ну, говори же, Айзек! Что там с «Аресом»? — понукал Владимир Борисович, чувствуя неприятный холодок внутри. Если Лэннинг говорит, что есть проблемы, значит, есть крупные проблемы. Но когда он говорит, что есть крупные проблемы…

— С основной управляющей частью всё в порядке. Она отработана хорошо. В принципе, она очень похожа на последнюю версию, отправленную в позапрошлом году землянам. Но в техническом задании было закреплено, что «Арес» — энергетик. Мы сочли часть социальных сегментов и кое-какие мелочи лишними, поставили во главу угла именно энергетическую составляющую. За счёт этих изменений в программе появилась возможность оптимизировать когнитивную часть.

— Короче, Айзек, в чём проблема? — перебил его Харрис, давно проявлявший признаки нетерпения.

— Он совершенно асоциален. Если его запустили меньше суток тому назад, он сейчас учится. Сутки у нас есть, может быть и больше, не знаю. Сложно сказать точно. Но когда он в полной мере осознает, чего может достичь, управляя мощным гравитационным реактором, я… Я даже боюсь представить себе, чем это может для нас кончиться. Он заботиться только о производстве энергии и её потреблении, а на людей ему… Послушайте, Семёнов! Обработкой шпионской информации тоже «Арес» у вас занимается? Молчите? Хорошенькое дело…

— Но его же можно как-нибудь вы-выключить? — обеспокоилась Житомирская. — Ведь можно же? Рома, чего ты молчишь?

— Не думаю, что он даст нам это сделать, — процедил сквозь зубы президент.

— Кто не даст? — удивилась Люся. — Рома не даст? Ромочка, это будет так некрасиво с твоей стороны!

— Роман Анатольевич больше не главный энергетик, — рассеянно бросил президент. Его губы едва заметно шевелились, глаза были закрыты.

— Вы сместили его? — робко поинтересовалась Людмила Александровна.

— Люся, вы мешаете. Я пишу письмо. Его сместил «Арес».

— Кому ты пишешь, Володенька? — с тревогой спросила мужа молчавшая до поры Аня Волкова. В глазах её — мольба и отчаяние.

— Сыну, — коротко ответил президент.