Инспектор решил, что теперь он должен установить владельца чемодана. Это оказалось совсем нетрудно. Редси, которому предъявили инициалы кузена, признал, что чемоданом владел Руперт Сетлей, однако решительно отрицал свою осведомленность о том, каким образом чемодан оказался захороненным в лесу. Пятна крови внутри чемодана он тоже не мог объяснить.

– Последнее, что я помню об этом чемодане, – заявил Редси, – что Руперт одолжил его викарию, когда тот отправился в отпуск в мае, то есть месяц назад. Почему-то мне кажется, что это было давным-давно…

Инспектор Гринди поспешил к священнику. Преподобный Стивен, имея весьма глупый вид, согласился, что чемодан ему, возможно, одалживали, но все это он напрочь забыл. Пожаловался, что вообще страдает забывчивостью. А вот и его дочь, она наверняка помнит и расскажет гораздо больше.

Фелисити прекрасно помнила, как ее отец брал чемодан, однако полагала, что потом он его вернул. Он, впрочем, такой рассеянный, что вполне мог все забыть. Затем она поведала инспектору, где сама нашла чемодан и как они с Обри Харрингеем решили похоронить его в лесу.

– Странно, что у вас возникла такая блажь, мисс, – заметил инспектор, умолчав, что полиция обнаружила чемодан.

Фелисити покачала головой.

– Возникла, и все тут, – промолвила она.

Инспектор нашел Обри Харрингея.

– Итак, молодой человек, – сурово начал он, – откуда у вас взялась мысль зарыть чемодан?

– Я его не зарывал, инспектор.

– То есть как?

– Не зарывал. Я собирался. Но пока ходил за рыбой, какой-то браконьер успел стянуть чемодан.

– Рыба? Та, которую мы нашли в чемодане?

– Она самая. Только я ее туда не клал, клянусь! Я просто зарыл рыбу в яме – шутки ради, понимаете? Я понятия не имею, как она оказалась в чемодане. К той записке я тоже не имею никакого отношения.

– Гм…

После этого уклончивого заявления инспектор отправился к суперинтенданту.

– Я еще не проверял алиби Редси на вечер воскресенья, – сказал он. – Но вот какие улики против него я успел собрать.

Первое. Неоднократные ссоры с Сетлеем в присутствии многочисленных свидетелей.

Второе. Признал, что сбил Сетлея с ног, отчего тот ударился головой о дерево. Редси испугался, что убил его, в чем сознался мне.

Третье. Редси унаследовал бы дом, имение и почти все деньги Сетлея, если бы тот не успел перед смертью изменить завещание.

Четвертое. Окровавленный чемодан принадлежал Сетлею и помечен его инициалами. По показаниям Редси, Сетлей недавно одалживал его преподобному Стивену Бруму. Показания подтверждаются самим викарием и его дочерью. Редси утверждает, что чемодан не был возвращен, викарий ничего не помнит, его дочь полагает, что чемодан вернули владельцу. Викарий рассеян и забывчив, его дочь – полная противоположность.

– Чемодан – это не важно, – заявил суперинтендант. – Пока мы не видим ни малейшей связи между ним и убийством. Думаю, можно не обращать на него внимания.

– А пятна крови, сэр?

– Мы узнаем больше, когда выясним, человеческая это кровь или в чемодане несли с рынка плохо завернутое мясо. Но остается много необъясненного, такого, что легко могло бы вырасти в обвинение против Редси. У него был мотив, вот что самое главное.

– Да, сэр. Тем не менее отпечатки его пальцев не совпадают с отпечатками, оставленными на мясницком ноже и топорике. Они принадлежат дурачку-помощнику мясника, не уследившему за ключом, а его с убийством ничего не связывает.

– Нет. Но вернемся к Джеймсу Редси. Даже если мы считаем его убийцей, то не можем доказать, что это он расчленил тело. Что с отпечатками на чемодане?

– Там мешанина, сэр. После того, как кто-то отправил чемодан на свалку, к нему прикасались как минимум четверо людей.

– Четверо?

– Да. Юный Харрингей, мисс Брум, сержант и я. К тому же чемодан некоторое время пролежал в земле, а это все меняет.

– Понимаю… Но, повторяю, даже без чемодана дело кажется мне достаточно ясным.

– Да. Даже слишком, – поддакнул Гринди. – Это как сорвать яблоки с дерева. Слишком просто, даже неинтересно. Мне подобные улики не нравятся. Сами знаете, сэр, убийства так легко не раскрываются. Редси, конечно, готовый убийца – совсем как любой из нас. Необязательно быть закоренелым преступником, чтобы убить человека, когда больше ничего не остается. Говорите что хотите, но это чувство знакомо большинству людей. Но все равно, мистер Бидуэлл…

– Приглашаю вас к себе домой на ужин, Том, – радушно произнес суперинтендент. – Только чтобы без всякой помпезности! Да, вы взяли подозреваемого на мушку. Я с самого начала подозревал его. Видите ли, вокруг этой собственности с незапамятных времен идут дрязги. Отец лишил наследства одного из братьев, отца юного Харрингея, две сестры, матери Сетлея и Редси, постоянно судились, а судебная тяжба из-за собственности в семье – всегда грязное, а то и кровавое дело. Ссорой двух сестер оно ограничиться не может. Теперь все просочилось вниз, и молодой Редси не удержался… В конце концов, десятки людей оказываются под арестом на основании малой доли тех улик, какие у вас есть против него.

– Да. – Инспектор уставился на мыски своих ботинок. – А если все объясняется совсем просто? Вдруг падение всего лишь оглушило Сетлея? Похоже, Редси не расчленял тело – во всяком случае, пока мы не можем доказать, что это его работа, сообщника тоже не нашли. И потом, в понедельник вечером, причем очень поздно, Редси искал тело. Есть свидетели.

– Что?

– Мы не можем доказать, что он искал именно его, но предполагаем. Из этого следует, что Редси не знал, что труп расчленен и находится в Боссбери. Думал, что он все еще в кустах, там, где он его оставил вечером в воскресенье.

– Теперь понимаю… Но учитывая ваши улики против него…

– А завещание? По словам Редси, он не знал о намерении кузена лишить его наследства, и мы не может доказать, что это не так.

– Да, вы правы. Но я полагаю, что Редси все же знал. Собственно, из-за этого и вспыхнула, наверное, их последняя ссора. Он сам признает, что дело было в деньгах. Дальше остается сделать всего один шаг. В конце концов, лишиться наследства – это…

– Да, конечно, но все-таки знал ли Редси про завещание? Об изменении условий? Потому что если нет, то…

– А если да, Гринди? Не понимаю, почему бы ему пребывать в неведении…

– Да, сэр, в этом все дело. Но доказательство…

– Доказательство? Оно у вас в руках. Убийство Сетлея – вот доказательство. Чего вы еще хотите?

– Данный аргумент не бесспорен, – упрямо произнес Гринди, качая головой.

– Ужин – вот что поможет вам лучше ворочать мозгами, – изрек суперинтендант. – На вас плохо повлияло копание в земле.

Обри, озадаченный обнаружением чемодана с чучелом форели внутри, вернулся в Мэнор-Хаус и поднялся в свою комнату. Там он, взяв бейсбольную биту, стал разучивать правильные движения, но тут раздался гонг к чаю. Всегда готовый подкрепиться, Обри поспешно вымыл руки и пригладил волосы, после чего бросился вниз по лестнице, преодолел последние восемь ступенек одним прыжком и чуть не сбил с ног миссис Брэдли. Не дав ему извиниться, она схватила его за руку и прошипела в самое ухо:

– Ступай наверх, принеси мне вставные зубы!

Обри долго таращился на нее в недоумении, затем помчался наверх и вскоре вернулся с картонной коробочкой.

– Спасибо, – кивнула миссис Брэдли, забирая коробочку. – За клад с мусорной кучи следует платить звонкой монетой?

Обри засунул руки в карманы и склонил голову набок.

– Нет. Просто позвольте мне угадать, миссис Брэдли. Вы затеваете розыгрыш?

– Завтра в шесть часов вечера, – ответила она, со смехом тыча в него желтым пальцем. – Приведи Фелисити Брум и Джеймса Редси. Мне необходим Джеймс Редси, ясно?

– Нет! – со смехом признался Обри. – Но звучит заманчиво. Сразу после чая я схожу и предупрежу Фелисити.

– Джеймса Редси я приглашу сама. Тогда ему не хватит духу отказаться от приглашения. Этот молодой человек меня боится! При моем приближении прячется за кадками с пальмами, я сама видела! Ничего, на сей раз ему не скрыться!

Ее пророчество сбылось: бесхребетный Джеймс сразу пал жертвой приглашения, хотя остаток вечера чертыхался по его поводу, не найдя отваги отказать миссис Брэдли.

После чая Обри отправился на поиски Фелисити Брум и заметил ее лежащей в траве за отцовским садом. Она горько рыдала. Сначала он стоял над ней – высокий, худой, смуглый, полный сочувствия к ее горю. Потом, не выдержав, кашлянул. Фелисити приподнялась на локте, огляделась, медленно села и, повинуясь женскому инстинкту, стала приводить в порядок растрепанные волосы. Ресницы у нее были мокрые, щеки горели. Все это ей очень шло.

– Дело в том, что… – начал Обри, но зрелище ее слез сбило его с толку. – Ты, наверное, знаешь, что полиция никак не угомонится?

Фелисити кивнула, всхлипнула и сердито стиснула зубы. Не хватало еще, чтобы молокосос Обри увидел ее слезы! Виноват в них был мужчина, о существовании которого она узнала всего два с половиной месяца назад.

– Уверена, они думают, что Джим… – выдавила она.

Обри угрюмо кивнул:

– Я тоже этого боюсь. Сегодня они нашли этот чертов чемодан.

– Как? – удивилась Фелисити. – Инспектор приходил сюда и расспрашивал про чемодан, но я не знала, что они его нашли. Где?

– В яме, вырытой самим стариной Джимом, там, где мы сами собирались спрятать его. Смешно, да? Но ты не беспокойся, Фелисити, – поспешно добавил он. – Они не могут ничего доказать. Старина Джим был с ними честен. Признался, что ударил Руперта, и так далее. Это наверняка ему поможет. Вот бы выяснить, кто стянул чертов чемодан и кто потом его закопал!

– Зачем? – Фелисити вытерла глаза и откинула волосы со лба.

– Не понимаешь? Это же сделал настоящий убийца! Если тело разрубил не старина Джим – а он клянется, что не он, полиция тоже не верит, что это его рук дело. Я спросил инспектора, и он ответил, что проверит алиби Джима на понедельник, когда, как они считают, это было совершено, если не в воскресенье, когда Джим тем более не мог этого сделать, – то и убить Руперта Джим не мог, а только оглушил его, в чем сам признается. А затем Руперт встал, слабый от сотрясения мозга или что там еще с ним стряслось, но тут вмешался еще кто-то и прикончил его.

Фелисити поежилась.

– Однако полиция все равно подозревает Джимси. Я вижу это по глазам инспектора! – Она снова всхлипнула.

– Послушай, – сказал Обри, садясь рядом с ней и любуясь двумя совсем молодыми телятами, пасшимися рядом, – давай разберемся. Ты веришь, что Джим Редси убил Руперта? Да или нет?

– Обри! Я верю Джиму! Ведь что он говорит? Что решил, будто убил кузена! Он сам так подумал!

Обри вздохнул:

– Я обязательно найду того, кто – как называет это полиция? – расчленил тело. Так часто поступают, стараясь избежать наказания и помешать опознанию трупа. А мне кажется, что убийцы делают это потому, что им невыносим вид их бездыханной жертвы.

– Тихо! – прикрикнула Фелисити. – Послушай, Обри, я знаю, ты умница. И смельчак. Если тебе нужна помощь, то я сделаю все, что смогу.

– Молодец! Вот тебе первое задание. Пойдешь со мной к старухе, которую так ненавидит моя мать?

– К миссис Брэдли?

– Да, она ждет нас завтра в шесть.

– Конечно, пойду. Ты знаешь, что она дала отцу пятьсот фунтов?

– Зачем?

– На фонд реставрации. Но в церковь она не ходит.

– Почему?

Фелисити невольно хихикнула:

– Считает церковный катехизис аморальным.

– Я тоже! Не могу заставить себя учить его наизусть. Что вызывает у нее возражения?

– Вот это место: «те, кто лучше вас». По ее словам, деревенских детей учат, что это сквайр, охотники на лис и владельцы фабрик, платящие женщинам половину того, что платят мужчинам за ту же самую работу.

– Понятно.

– И насчет нашего места в жизни… Она говорит, что все это реакционные мысли. Дети учатся думать, что нечего пытаться как-то изменить свою жизнь. Плутократы пользуются такими фразами, чтобы рабочие жили, втянув головы в плечи, «знали свое место», не возмущались плохими условиями, считая их порядком, спущенным свыше. Она уверена, что церковь понимает это иначе, чем консерваторы и ханжи. Видит многообещающий признак в том, что мало кто из умных людей ходит в церковь. Говорит, что если на политическом митинге прозвучат речи, которые священники называют проповедями, то большинство разбежалось бы, а грубияны забросали бы оратора помидорами и осыпали грубыми шутками.

– Твой отец слышал ее разговоры?

– Еще бы! Они с отцом часами сидят в саду и спорят. Я только рада: это вносит в его жизнь разнообразие, и он не путается у меня под ногами. Миссис Брэдли часто приглашает нас к себе, поесть и вообще. Чаще всего – на ужин. У нее кухарка-француженка. Отец любит ходить к ней, я тоже, хотя побаиваюсь ее.

– Да уж, всегда такое впечатление, что она тебя осуждает, – согласился Обри. – Ты когда-нибудь играла с ней в бильярд?

– Нет.

– Она неподражаема! Что ж, навестим ее завтра. Я зайду за тобой без четверти шесть, хорошо?

Фелисити кивнула:

– Я буду готова. А теперь мне надо умыться. У меня, наверное, ужасный вид? – Она ослепила его улыбкой.

– Ты отлично выглядишь! – воскликнул Обри. Он был сражен ее красотой, сознавал, что никакие слова не передадут то, что он чувствует, и отказывался хоть что-то добавить. Оставалось подать ей худую смуглую руку, чтобы помочь встать.