Глава третья

А вообще мне нравится лексикон, обычно принятый в спецназе ГРУ. Все без эмоций и без высокой патетики. Работать – это самое емкое понятие и одновременно самая объективная оценка сложности задачи. В любом другом роде войск для нейтрализации четверых готовых к убийству ментовских капитанов послали бы не меньше десятка спецназовцев. Может быть, даже больше. И давали бы серьезные указания, составляли бы подробнейшие, до секунды выверенные планы. У нас все проще. Я сказал, что намерен работать. Не стал уточнять, что действовать придется в одиночку против четверых, – начальник управления это и сам понимал. И принял соотношение сил как нормальное. Говорят, полковник Мочилов сам был когда-то боевым спецназовцем, а однажды даже использовал пассажирский самолет для тарана вместо танка. Не знаю, сколько правды в этой легенде. Но легенды просто так не складывают. И потому такой начальник понимает возможности своих офицеров.

Конечно, в основном все операции, проводимые спецназом ГРУ, проходят детальную проработку в оперативном отделе бригады или даже в оперативном отделе управления. В моем же случае действовало правило, когда работать следовало, что называется, «от ситуации». Не зная положения вещей, никто не мог мне подсказать, как и что лучше сделать. Решение в данном случае принимать только мне.

Изначально я думал поехать так, как и предполагал вначале, – по дороге, как меня приглашали. Сначала намеревался встретиться с тем капитаном, что оставлен на случай моего бегства. Но я ему убежать не позволил бы. Я слишком хорошо стреляю, да и бегаю неплохо, чтобы упустить противника, который способен поднять тревогу. Однако в последний момент я передумал. Карта давала мне наглядную картину местности, да и сам я еще помнил кое-что с того времени, когда мальчишкой-старшеклассником исследовал ближайшие луга. Мы тогда переехали жить из города в деревню, но я, парень не сильно урбанизированный, к деревенской жизни приспособился быстро. Со сверстниками сошелся легко, принеся им то, чего в деревне до моего приезда практически не было, – занятия спортом. Основой всего спорта, по моим понятиям, был именно бег. И я, собрав друзей, обежал все окрестные поля и леса. Это быстро стало модой, а мода, как известно, не терпит ограничений. Мы себя не ограничивали. Сейчас, задумываясь о тех днях, я ставлю себе в заслугу хотя бы то, что многие сверстники по моему примеру начали бегать и навсегда бросили курить. И до сих пор не курят, хотя большинство, в связи с повсеместным раздраем в российской деревне, разъехалось, и всех даже опросить трудно.

Но местность в пределах ближайших десяти-двадцати километров мне помнилась хорошо. Да и карта кое-что подсказывала. И я, сразу определив, где меня должны дожидаться три оставшихся капитана, выбрал путь, желая подойти к ним с другой стороны. Правда, там нет подъезда. Старая заброшенная дорога вела только до разваленной фермы, и дорога сохранилась лишь потому, что дома в деревне иногда ремонтируют, иногда что-то пристраивают, и стройматериалы берут, естественно, на развалинах фермы. Не будь этих стройматериалов, и дорога бы эта давно заросла. Тем не менее до фермы я добрался на машине и оставил свой «Фольксваген Тигуан» под прикрытием даже внешне шатких недоломанных стен. Здесь по прямой линии до места, где, предположительно, меня ждали, было не больше двух с половиной километров. Я даже сигнализацию в машине не включил, чтобы этот звук не добрался по траве до трех капитанов, поджидавших меня. Они-то считали, что встретят жертву, а я, как обычно, считал, что они смерть свою искали. То есть столкнутся не просто с Саней Валар, а неизбежно найдут именно собственную смерть.

Конечно, мои солдаты оценили то, как я научил их копать окопы. Я видел, какие недовольные были у них лица каждый раз, когда на учебных занятиях приходилось перелопачивать горы земли... Но в последнем бою мои нудные уроки получили наглядную оценку. Однако в том же самом бою мои солдаты не успели продемонстрировать еще одно качество, которое я в них особо старательно культивировал. В решающий момент они должны были сделать незаметный рывок, но задержались буквально на несколько секунд. Это чуть было не стоило всем нам жизни. Уж на что я, казалось бы, старательно тренируюсь в скрытном передвижении, в течение многих лет занимаюсь вместе с солдатами, солдаты меняются, а я тренируюсь уже с новыми, – а все равно недоволен собой. Но быть недовольным собой лучше, чем оставлять довольным противника. Значит, я допустил оплошность. Если он никакого беспокойства не проявляет, значит, я могу быть удовлетворен – я ни для кого не обнаружил себя, я остался незамеченным. А это для спецназовца, выполняющего боевую работу, жизни подобно. Если же он заметил тебя в самый неподходящий момент – все, имеешь шансы отправиться к праотцам.

Прежде чем двинуться напрямую через бугристое, никогда на моей памяти не обрабатывающееся поле и перелески, я забрался на верхнюю точку пошатывающейся кирпичной стены. Это было рисковое занятие, но я заранее просчитал вариант, при котором стена не выдержит и рассыплется. Я готов был в любую секунду спрыгнуть в одну из двух сторон, что показались мне наиболее подходящими для приземления. Но опасность представлял не момент приземления – прыжок, несмотря на высоту в четыре метра, я сумел бы сделать не хуже, чем в относительно спокойной обстановке полосы препятствий. А те самые кирпичи, что могли упасть мне на металлизированную и высоколегированную голову, не посыпались: стена, к счастью, выдержала.

Я поднял к глазам бинокль и сумел увидеть крышу белого «Порше Кайенн», стоящего прямо на сельской дороге среди высокой травы, поднимающейся выше капота довольно внушительной машины. В ней сидели два человека в цивильной одежде – один на водительском месте, второй на заднем сиденье. Передняя пассажирская дверца была распахнута, словно приглашала того, кто появится, присесть-отдохнуть. Третьего мента я нашел не сразу, но все же не позволил ему надолго потеряться. Он стоял в пяти метрах в стороне за кустами. Это на случай, что я вот-вот появлюсь, чтобы иметь возможность зайти ко мне сзади и подстраховать тех двоих. Ой, не люблю, когда ко мне сзади подкрадываются... Я в этом случае сам начинаю испытывать точно такое же желание. Значит, решено – к этому третьему я изначально и подберусь.

Спустившись до половины стены, я спрыгнул на камни, чтобы не оставлять следов. Потом двинулся сразу в поле, но убедился, что земля вокруг камней сырая и следы все же остаются. А я следов оставлять не люблю – это уже профессиональное. Значит, придется возвращаться позже и что-то придумывать. Но это после того, как дело будет завершено. Пока же я, будучи еще далеко, уже сосредоточился на скрытном передвижении, чтобы войти в ритм и потом не допустить ни звука – ни при перебежках от куста к кусту, ни при переползании от одного островка травы до другого, когда окажусь близко от противника.

Дистанция – два с половиной километра. Для пешего хода нормального человека – полчаса до места. У офицеров спецназа свои нормативы. И потому, сделав несколько перебежек по самым низким местам и пригибая голову там, где трава была недостаточно высокой, я старательно обходил открытое пространство и выбирал маршрут так, чтобы меня по прямой от машины не отделяли никакие кусты или лесочки. Однако чаще я выбирал места, чтобы между нами была преграда, лишающая обе стороны возможности заметить друг друга. Но я-то знал, куда мне смотреть, и в любой момент мог взять в сторону, чтобы увидеть то, что мне хотелось. Противнику я такого удовольствия не доставил. И уже через десять минут перебежал дорогу буквально в двадцати метрах позади «Кайенна». Там был поворот, но я миновал его, чтобы посмотреть на машину. Среагировать на мое передвижение, даже если кто-то в этот момент смотрел в зеркало заднего вида, было невозможно. Можно было только уловить движение. Но и ветки деревьев на ветру тоже неспокойны. И высокая трава колыхалась.

Здесь все было спокойно. Единственное неудобство заключалось в трубке «мобильника». Звонок я, разумеется, давно уже переключил на «виброрежим», и теперь трубка со скрипом подрагивала в кармане, приглашая меня ответить Но так близко от машины я говорить не рискнул, да и сам отвлекаться не пожелал, так что звонки проигнорировал. Я предполагал, что полковник Мочилов, зная, куда я пошел, звонить не станет. Наш начальник штаба батальона, через командира бригады передав меня начальнику управления, уже, наверное, умыл руки и звонить мне был не должен. Так полагается в спецназе ГРУ: если задание контролируется высшими органами, другие должностные лица, пусть и входящие в непосредственное руководство, в дело вмешиваться не могут и даже вопросы задавать не вправе. Василий Лукич знает, что во время работы звонок может помешать.

Выходило, что «товарищ генерал», носящий звание подполковника внутренней службы, снова начал нервничать после одного или нескольких звонков с места, где меня ждут. Но теперь, после моего молчания, должен сообразить, что я еду к месту встречи. Видимо, лжегенерал это и сделал, потому что я, уже находясь рядом с «Порше», услышал, как у одного из капитанов заголосила яркой восточной мелодией трубка. Разговаривали на своем языке, который я одинаково мог принять и за вайнахский, и за средневековый татаро-монгольский. Но кое-что полезное я для себя из этого диалога все же извлек. Тот, что разговаривал, убрал трубку и крикнул несколько фраз, не выходя из машины. Ему отозвались метров с пяти, из кустов, подтвердив мне, что я иду в верном направлении. Капитаны разговаривали между собой, а где-то рядом, как будто передразнивая их, каркали две вороны. Хорошо еще, что не надо мной каркали. Но вороны – это вообще-то не сороки. Вот если сорока привяжется, будет трещать над головой, пока ее не пристрелишь. Выдает вместе с потрохами. Вороны же не такие навязчивые. Они даже понимают, когда их шуганешь, в отличие от многих людей. В отличие от тех же четырех капитанов милиции... Только вчера я на МКАДе перепугал четверых молодых парней, теперь им на смену пожаловали четыре капитана. Ну, да это их беда. Смерть идет навстречу всем, кто ее ищет. Даже если это не старуха с косой, а просто Саня Смерть, капитан спецназа ГРУ...

Я дождался, когда разговор человека в машине и человека в кустах закончится. Я вообще-то от природы человек вежливый, и мама меня так воспитывала, чтобы я никогда не был хамом. Поэтому чужой разговор прерывать посчитал невежливым. Они поговорили и стали прислушиваться. Где-то в стороне слышался двигатель машины; мне показалось, что это шумит грузовик. Капитаны затихли.

Ехать в эту сторону грузовик не должен был. Здесь дорога никуда не ведет. Раньше вела в колхозную бригаду, но дома были полностью уничтожены во время лесного пожара, и жителей переселили на центральную усадьбу. Ментовские капитаны этого, возможно, и не знали. Но я не мешал им прислушиваться к грузовику, хотя шел он, скорее всего, по соседней параллельной дороге к лесной делянке, где пилят березы на дрова. Грузовиком, кстати, расколотые на две части колоды из леса и вывозят.

Я буквально скользил по траве, ставя ногу аккуратно и без звука. Мне, конечно, хотелось поговорить с этим капитаном, что желал подойти ко мне сзади, и объяснить ему, что мужчины, особенно когда имеют такой численный перевес, с другими мужчинами стараются встречаться лицом к лицу. Это я – один против четверых. Мне можно не только со спины, мне даже из-под земли можно появляться, и это будет нормально. По крайней мере, честно.

А потом последовал мой удар, нанесенный ближайшему из капитанов основанием ладони под затылок. Такой удар приводит к сложному и часто многооскольчатому перелому основания черепа, тяжелейшему сотрясению мозга и потере мозговой жидкости. При этом гарантирована последующая прогрессирующая умственная отсталость. Тяжелые последствия. Валар... Зря, что ли, я пожаловал сюда!

Но тело ментовского капитана, когда я поймал его после удара, чтобы не портил зелень и не ломал своей тушей кусты, ничем не выдавало, какие органические изменения произошли в его голове. Тело я опустил на землю. Что-то говорить ему было бесполезно. Он если будет что-то в состоянии понимать, то произойдет это не скоро. И говорить тоже будет не скоро, если вообще будет. Да и говорить с этим капитаном мне было, честно скажу, неинтересно. Я надеялся, что двое его коллег – люди более высокого интеллекта и смогут сказать хоть что-то. И я спокойно двинулся в сторону дороги, где меня так долго ждала шикарная машина.

Я вообще-то к хорошим автомобилям всегда отношусь трепетно. А уж к таким, какие позволить себе купить не смогу никогда, потому что не получаю таких сумм, – тем более. Я увидел «Порше Кайенн» в просвете между ветками молодого березняка, и – вот же мальчишество! – мне ужасно захотелось на этой машине хотя бы прокатиться. А в таких простых желаниях я привык себе не отказывать. Тем более считал, что люди, сидящие в машине, заставили меня потрудиться и еще заставят. Следовательно, я имею полное законное право требовать компенсацию. К деньгам я равнодушен, так пусть хоть таким образом расплатятся. Пусть дадут мне проехаться на машине.

Ничуть не сомневаясь в правомочности таких своих требований, я направился прямо к ним. И вышел как раз напротив капота. Похоже было, что эти ментовские капитаны меня не узнали. Во-первых, я появился пешком, тогда как капитан Смертин должен был приехать на «Тигуане». Во-вторых, заявился совсем не с той стороны, откуда меня ждали. Кроме того, мой камуфлированный костюм был больше похож на робу рабочего человека – не имел ни погон, ни нарукавной эмблемы, местами был испачкан краской и кирпичной пылью. Краска – маме по хозяйству помогал, пыль – сегодня на кирпичную стену забирался. Но вид боевым и опасным не казался.

– Привет, мужики, – сказал я, подходя со стороны распахнутой передней пассажирской двери. Для меня распахивали, я и подошел, чтобы не обмануть ожидания. – Машина классная! Ни разу на такой не ездил.

– Машина классная. И ни разу не поедешь... – хмуро заметил капитан на заднем сиденье.

– Что, зажались? – спросил я просто. – Дай прокатиться. Просто попробовать, как бегает.

– Ну, привет... – брезгливо сморщился водитель. – Ты откуда такой простой чудик вылез?

– Да здешний я, из деревни.

– Ну, так и гуляй в свою деревню. Не мешай нам, мужик. Тебя как зовут-то? – У водителя словно бы мелькнуло какое-то подозрение.

– Можете называть меня Саней Валаром. Или просто Саней Смертью. Вашей смертью...

Они слишком поздно схватились за оружие. Я успел сделать два выстрела, потому что руку уже держал на пистолетной рукоятке и вдавил замок в кобуру – следовательно, сам пистолет уже освободил. Стрелял я оба раза без промаха. Только первому пуля попала в грудь, второму размозжила голову и забрызгала всю машину сзади кровью – и багажник, и стекло, и подголовники.

Но на заднее сиденье я садиться не хотел. Выбросил с переднего водителя, у которого голова оказалась удивительно крепкой, и пуля, пробив лоб, застряла где-то внутри. Проверять его состояние я не стал. Взял только трубку из его кармана, чтобы не пользоваться своей. Но потом передумал, стер тряпкой с дверцы «Порше» отпечатки пальцев и забросил трубку подальше в кусты. Кому-нибудь сгодится, если случайно найдут. В этих местах местные пацаны грибы собирают, могут наткнуться.

Я устроился за рулем, но пришлось выбраться и найти в кармане убитого ключи от машины. Вставить ключ, однако, было некуда. Слева от руля, как всегда в «Порше», вместо гнезда для ключа зажигания красовалась большая кнопка. О существовании этой системы я знал только теоретически, но сразу сообразил, что ключ можно держать в кармане, а зажигание включать и выключать только кнопкой. Что я и сделал. И поехал. Машина взяла с места резво, словно желала сразу выпрыгнуть на наших буераках за сотню километров в час. Пришлось притормозить. Тем более что из кустов к дороге вышел последний из четырех капитанов, ничего пока не подозревавший. Ему и подозревать сложно. Окна в машине сильно тонированы, и он не мог увидеть, что происходит внутри и кто там сидит. Я просто подъехал, остановился, раскрыл дверцу и сказал традиционное:

– Здравствуй, я твоя Смерть...

Капитан шарахнулся за машину, пытаясь на ходу вытащить пистолет. Это была его ошибка. Я знал, что он туда шарахнется. Мог бы и не успеть выстрелить, если бы он не лез за пистолетом и был бы быстрее. Но попытка достать пистолет обернулась для него пулей в шею. Уже по тому, как склонилась вбок голова, я понял, что перебил шейный позвонок. У «беретты» пуля тяжелая.

Больше мне разговаривать было не с кем и представляться некому. Я разогнался на «Порше», не жалея подвеску чужой машины, но она вела себя идеально – бортовой компьютер подстраивал ее под неровную дорогу и особой тряски не чувствовалось. У меня появилась мысль о том, чтобы сбросить машину куда-нибудь с обрыва в реку. Не хотелось, чтобы какие-то грабители ездили на таких машинах. А купить ее на честные деньги сложно, особенно менту на капитанскую зарплату. Но сам «Порше» стало жалко. Машины я люблю, признаюсь честно, больше, чем некоторых людей... И я просто вернулся назад, к месту, где шикарное авто стояло изначально и откуда мне было ближе добраться до своей машины. Осталось малое – подчистить отпечатки пальцев и проверить первого капитана. Он, конечно, даже если и жив, ничего не видел и ничего не помнил. Но на душе было как-то неспокойно, когда без помощи оставался человек. Пусть и зовут меня Саней Смертью, но я не слишком кровожаден.

Капитан оказался живым. Дышал, но был без сознания...

Назад я шел, все так же прикрываясь каждым кустом – теперь уже от всяких случайных свидетелей. Не хотелось, чтобы меня здесь видели и связывали это с убийством четверых капитанов милиции с Северного Кавказа. Пусть один и жив пока, тем не менее мне могут инкриминировать попытку убийства. А связать мою личность с произошедшим вполне можно, если кому-то очень захочется это сделать. И, чтобы создать себе хотя бы слабенькое алиби, я загрузил в багажник своей машины несколько больших кусков стены. Когда кто-то что-то строит, такие куски разбивают на щебень и делают бетон. Мама давно просила меня сменить просевший столбик под верандой. Вот я, выходит, и надумал заняться хозяйственными делами. Съездил, привез эти камни. Если кто и видел меня здесь, то причина оказаться неподалеку от места четверного убийства у меня была. Хотя два с половиной километра тоже трудно рассматривать как короткую дистанцию. Тем не менее я хотя бы таким образом слегка себя обезопасил. И только после этого, сев в машину, позвонил по номеру, оставшемуся в памяти моей трубки.

– Товарищ генерал...

– Да-да, Александр Викторович. Вы где?

– Домой еду...

– Откуда едете?

– С места свидания, где я вас, к сожалению, не нашел. Стоит там «Порше Кайенн». На заднем сиденье труп. Рядом с машиной тоже один труп, чуть подальше еще один – в кустах. Хотя тот, может быть, и живой... При мне, по крайней мере, был жив. Если кто-то к нему поторопится, может, еще и спасет. И по дороге, когда ехал, еще один труп видел... Похоже, Смерть в тех местах порезвилась, товарищ подполковник. Смерть, если резвиться начнет, никому не поздоровится...

Я назвал его подполковником словно бы нечаянно, но собеседник мой сразу издал какой-то нечленораздельный звук и прекратил разговор.

Я положил свою трубку на переднее сиденье, справедливо ожидая еще одного звонка и предполагая, что начальник управления ГРУ полковник Мочилов, которому я пусть и обещал позвонить сам, сделает упреждающий звонок. Мочилову наверняка принесут распечатку моего разговора с подполковником внутренней службы. Тогда мне и говорить много не придется. И я стал неторопливо выезжать по скверной дороге к деревне. Руль на ней приходилось крутить не переставая, чтобы не разбить подвеску. Мне не хотелось, чтобы полковник позвонил до того, как я доберусь до лучшей дороги. Но добраться я так и не успел. На развилке дорог телефон дал о себе знать. Я поднес трубку к уху, даже не посмотрев на определитель.

– Капитан Смертин. Слушаю...

– Здравствуй, Александр Викторович. Я – генерал Лукьянов Николай Владимирович. Я настоящий генерал, а не подполковник внутренней службы, с которым ты только что говорил. Ты, Саня Смерть, все правильно сделал. Я тебя поздравляю. Можешь позвонить своему начальнику управления. Он скажет тебе, что со мной можно иметь дело. А потом перезвони мне и, если это не доставит лишних хлопот, пригласи меня в гости. Хочу с тобой поговорить. Я располагаюсь неподалеку от тебя. За час доберусь. Так что, пригласишь?

– Я позвоню полковнику Мочилову, – ответил я сдержанно, ничего пока не пообещав...

Звонок начальнику был, естественно, простой формальностью. Сработала привычка с уважением относиться к своим командирам, о которых знаешь только хорошее или просто не знаешь ничего плохого. Тем более что Юрий Петрович просил доложить, когда все закончится. Еще до этого звонка, до подтверждения со стороны начальника, я понимал, что скоро позвоню, как он того и просил, генералу Лукьянову. По всему выходило, что он пытается заполучить меня в свою команду и работать предстоит конкретно под него. И еще я догадался, что Мочилов в курсе стараний Лукьянова и не возражает против них. Наверное, внутренне не возражал и я. Скажу без ложной скромности, мало кто способен к такой работе лучше меня. Потому что у меня от природы сильно развит инстинкт самосохранения. Это на генетическом уровне. Защищая кого-то, я защищал и себя. Даже те самые четыре капитана и один подполковник внутренней службы, не окажись я втянутым во всю эту историю, могли бы потихонечку до меня добраться, как добрался кто-то до бывшего полковника Буданова. И хотя я вовсе не бывший офицер танковых войск, а капитан спецназа ГРУ, следовательно, человек в несколько раз более опасный, меня тоже могли уничтожить выстрелом в затылок и я не успел бы среагировать. Просто был бы не готов к сопротивлению. А сейчас я и сам во всеоружии, и других способен прикрыть – тех, кто оказался в такой же ситуации, как я.

– Я уже в курсе происшедшего, Александр Викторович, – сразу сказал в ответ на мое приветствие полковник Мочилов. – Можешь не докладывать. С генералом Лукьяновым я только недавно пообщался. Думаю, ему можно доверять. Хотя он сам из спецназа внутренних войск, но служил когда-то и в десантуре, и вообще боевую подготовку имеет отменную. Я рекомендую тебе договориться с ним. Это одинаково выгодно всем, кто имеет касательство к событиям на Северном Кавказе. Список, как я понимаю, тебе переслали. Так вот, в нем есть представители разных силовых структур, в том числе и наши офицеры. Если создавать большую систему, она не останется незаметной. А несколько человек вполне могут стать сильной оперативной группой. Один или два исполнителя и несколько человек обеспечения. При этом прикрытие будет осуществляться опять же с разных сторон. Оно не ограничится только страховкой, как ты понимаешь. Еще и по этой причине тебя отправляют на инвалидность. Но в заработной плате ты только выиграешь, так Лукьянов обещал. Встречайся с ним. Если будут вопросы ко мне, звони, не стесняйся...

Беседа с начальником управления вылилась в его монолог. Мне осталось только сказать несколько слов о своем согласии. После этого, уже поставив машину у ворот двора мамы, я нашел в перечне звонков номер генерала Лукьянова и нажал кнопку вызова.

– Пообщались с Юрием Петровичем? – спросил генерал так, словно мы минуту назад с ним расстались.

– Так точно, товарищ генерал.

– И что, надумали пригласить меня в гости?

– Вы сумеете меня найти?

– Вне всякого сомнения. Я и теперь вижу вас на мониторе своего ноутбука. Причем в режиме реального времени. Вижу, что вы распахиваете ворота, а теперь открываете багажник машины. Надеюсь, там не те капитаны?

– Капитан здесь один – я, товарищ генерал. А выгружать буду камни, за которыми ездил на старую ферму. Под верандой нужно новые столбики залить. Камни в бетон привез, на забутовку. В деревенских условиях приходится обходиться подручными средствами.

– Так вы сейчас за этими камнями ездили?

– Так точно, товарищ генерал.

– По дороге вам белый «Порше Кайенн» не встречался?

– У нас народ небогатый, таких машин не держит. Моя-то – не самая дорогая машина – королевской каретой смотрится. Здесь больше к «уазикам» и тракторам привыкли. Может, кто-то моего «Тигуана» увидел и по малограмотности за «Кайенн» принял? Нет?

– Ой, не знаю... Ну, так я примерно через час подъеду. Ждите. Темно-серый внедорожник «Тойота Хайлендер».

– Жду, товарищ генерал...

Разбирать и рассматривать стоящие за печкой разнокалиберные чугунки – вид посуды для приготовления пищи в русской печи – никто, естественно, не будет. Но если, скажем, устроят серьезный обыск и с металлоискателем осмотрят дом, то чугунки наверняка вытащат, увидев, что стоят они на полках, а полки держатся на металлических уголках, заложенных между кирпичей печки. Глиняная обмазка вся потрескалась, кирпичи вообще выглядят так, словно печку можно разобрать руками, безо всякого инструмента. Пусть попробует, кто желает обломать себе пальцы. Из всей печи вынимается только один кирпич, как раз между двух металлических уголков. Там, за кирпичом, – тайник-ниша, куда легко убирается оружие. При желании туда даже можно поместить еще кое-что, если размеры не слишком велики.

Главное в том, что если «прозванивать» печку с металлоискателем, то он будет звенеть беспрестанно. Это потому, что при строительстве печи металлические уголки используются практически везде, особенно при устройстве дымохода. Точно так же в печи будет звенеть оружие. И потому за общим фоном на оружие внимания никто не обратит. С другой стороны, кто подумает, что тайник для оружия будут устраивать в печке? Патроны-то могут и взорваться! И мало кто поймет, что печку в доме топят только зимой, а готовят на газовой плите. Но до зимы я намеревался оружие из дома мамы забрать. Она все эти штучки не любит и применять их, разумеется, не умеет. Впрочем, гарантии я дать не могу. Папа, наверное, оружие в доме держал; может быть, и маму учил стрелять. Я вот свою бывшую жену учил...

Спрятав «беретту» вместе с глушителем в тайник, я вышел во двор и кувалдой стал разбивать те самые куски стены, что привез с развалин фермы. И уже почти закончил свою пыльную работу, когда около калитки остановился Толик Сазонов, местный участковый. Я его знаю с детства, хотя он на пару лет младше. Сейчас Толик ходит в старших лейтенантах, но недавно говорил, что скоро догонит меня по звездочкам, потому что капитанское звание ему уже точно обещали. Наверное, догонит, потому что мне майорская звездочка пока не светит в связи с предстоящей медицинской комиссией. Впрочем, перед выходом на инвалидность могут и майора «бросить», чтобы пенсия была побольше. Но за себя, впрочем, я просить не умею. Если только командование догадается. Правда, должность у меня только капитанская, перевести на штабную должность, как обещали, не успели. А сейчас, пока я числюсь в команде выздоравливающих, трогать меня не имеют права. Получается замкнутый круг. Впрочем, пенсионерам тоже иногда звездочки дают. Но Сазонов имеет все шансы меня догнать и обогнать.

Участковый заходил ко мне, когда я только выписался из госпиталя, – поговорить о жизни, об армии, о ситуации на Северном Кавказе, куда он собирался через несколько месяцев в командировку. Однако, как я догадался, ни сегодня, ни завтра он туда не уезжал и пожаловал ко мне не по этому поводу. Я вообще-то предполагал, что он появится, хотя и думал, что не один, а с компанией районных следаков. И потому поторопился убрать оружие в тайник. Успел вовремя, как стало понятно после разговора с участковым.

– Саша, у тебя оружие есть?

– Конечно.

– При себе?

– Ну, во дворе я его с собой не ношу.

– Пистолет?

– Пистолет.

– Наградной?

– Нет. Не удостоился пока. Штатный. Если на пенсию отправят, может быть, наградной дадут. Но я наградные не люблю; у нас же они, сам знаешь, какие...

– Какие? Обыкновенные. «Макаровы».

– Это, наверное, у вас. У нас «ПСМ» дают. Не пистолет, а «пукалка».

– А у тебя «макаров» или «стечкин»?

– «Макаров» – вчерашний день. У нас уже несколько лет как его с вооружения сняли. «Стечкина» тоже сняли, хотя это был хороший пистолет.

– А что у вас сейчас?

– «Грач». Не встречался с таким?

– Слышал только.

– Показать?

– Если не трудно.

Мне не трудно. Я отложил в сторону кувалду, сходил в дом и вернулся с кобурой в руках. Пистолет штатный, кобура нештатная, наполовину открытая и с нестандартно расположенным кармашком для запасной обоймы. Кармашек с торца расположен, чтобы не утолщать и без того большой объем оружия.

– Осторожно, заряжен, – предупредил я, передавая пистолет старшему лейтенанту. – Но в патроннике патрона нет.

Толик достаточно ловко, ни секунды не сомневаясь, нажал на кнопочную защелку магазина, расположенную под спусковой скобой, и поймал вывалившийся магазин. Глянул, убедившись, что магазин полный.

– Девять миллиметров?

– Девять на девятнадцать парабеллум, – дал я характеристику патрону.

– Как у «беретты», – испытующе глянул на меня старлей.

Я легко выдержал паузу. Не через такие испытания проходил.

– У «девяносто второй» и у «девяносто шестой», – подтвердил, не моргнув.

– А что лучше, «Грач» или «беретта»? – Вопрос вроде бы исключительно профессиональный, но с подтекстом, и многое может прояснить.

– У меня была «беретта» трофейная. Ничего машинка. Чуть подлиннее «Грача», а так – похожи по характеристикам.

– А куда дел? Трофейную...

– А куда трофейное оружие уходит? Не знаешь? У нас с этим строго. Во время операции захватишь, пару дней еще поиграть можешь, потом все описывается и сдается местным ментам для уничтожения. А они после составления и подписания акта об уничтожении номера сбивают и снова бандитам продают. У нас таким вот образом снайперская винтовка трижды в руки одного стрелка попадала. После третьего раза ее уже ментам отдавать не стали. Просто раскурочили сами – и механизм, и прицел – и выбросили. Менты нашли, долго ругались. Снайперские винтовки там на вес золота ценятся. Законного заработка их лишили...

– А как там вообще взаимоотношения с местными ментами? – Сазонов вернул мне пистолет с кобурой.

– Лучше их не видеть ни до, ни во время операции. Могут и сдать, и даже пулю в спину послать. Слышал, наверное, такие истории? О них много говорили. А после операции можно и пообщаться, хотя тем для общения у нас мало.

– У нас тут неприятность сегодня произошла, – глядя в сторону, сказал старлей. – Неподалеку от вашей деревни убили трех ментов из Чечни. А одного покалечили. Ни самих, ни их машину не ограбили. Причина убийства непонятна. Нет очевидного мотива. Ты, Александр, сегодня куда ездил?

Он положил руку на капот машины, словно пытаясь рукой ощутить, насколько прогрелся двигатель моей машины.

– На развалины фермы. Камушков вот привез... – И я, положив пистолет с кобурой на переднее сиденье машины, снова взялся за кувалду.

– Ничего подозрительного не видел?

– И не слышал. Я подозрительные вещи обычно выделяю сразу. Привычка. А что этим ментам около нашей деревни нужно было?

– Трудно сказать. Они долго стояли. Там грузовик неподалеку проезжал, видели их машину. Как будто бы дожидались кого-то. Тебя на свидание никто не приглашал?

– Это я приглашал, – сказал я. – Вон, уже гости ко мне едут...

Темно-серая «Тойота Хайлендер» остановилась напротив моих ворот. Генерал Лукьянов вышел в полевой форме, в «краповом» берете. И хотя его погоны издали видны не были, все же генеральские лампасы, пусть и не традиционно красные, как на повседневной или на парадной форме, а, как и положено на полевой, зеленые, сразу показали старшему лейтенанту милиции, что перед ним генерал МВД. Участковый вытянулся по стойке «смирно». Он, наверное, никогда в жизни генералов не видел и потому почувствовал себя неуютно.

– Здравствуй, Александр Викторович, – сказал Лукьянов, протягивая мне руку, потом так же за руку поздоровался и с Сазоновым. – Ты, старлей, ко мне?

– Никак нет, товарищ генерал, я к товарищу капитану забежал. У нас тут ЧП неподалеку произошло. Интересуюсь, не видел ли кто чего. Извините, я дальше побежал...

– Дуй, – коротко сказал, как распорядился, генерал.

Николай Владимирович Лукьянов показался мне очень умным человеком, совсем не похожим на классического генерала МВД, какими они мне представлялись после эпизодических встреч. Впрочем, с высшими офицерами МВД я чаи гонял не часто. И не многие из них носят «краповые» береты. Я знаю, как сложно получить этот берет, являющийся не просто элементом формы спецназа МВД, но и символом высокого профессионализма, доблести и мужества. Мне неоднократно приходилось принимать участие вместе с командами «краповых» в совместных операциях на Северном Кавказе, и могу сказать, что по уровню своей подготовки они во многом соответствуют спецназу ГРУ. На пятки еще не наступают, но тем не менее стоят многого. Я дважды участвовал в международных антитеррористических учениях: один раз с французами, второй – с американцами и украинцами. Ну, у украинцев школа наша, и о них можно говорить только отдельно. А американский и французский спецназы не идут ни в какое сравнение со спецназом ГРУ или внутренних войск и даже со спецназом ВДВ. Вооружением и оснащением и американцы, и французы нас превосходят. А вот подготовкой, умением, самоотдачей – даже сравнивать нельзя. В простом марш-броске на пятьдесят километров мы сначала вынуждены были остановиться на отдых по просьбе французской стороны, из-за чего выбились из графика, а потом и вовсе бросили французов и продолжали учения без них.

Но там мы были условными союзниками. На вторых учениях мы были условными противниками американцев и украинцев. И сумели большими силами замаскироваться так, что американцы прошли буквально по нашим спинам и нас не заметили. Американский сержант курил и топтался у меня на плече, а я терпел и ждал, когда он устанет смотреть по сторонам и найдет направление, в котором ему следует двигаться. Украинский спецназ мы намеренно оставили в стороне, потому что с теми подобные шутки не прошли бы. Они знают наши методы маскировки и сами умеют их применять. Украинский армейский спецназ по уровню подготовки, пожалуй, тянет на равноценную роль с нашими «краповыми».

Генерала в «краповом» берете я встретил во второй раз в жизни. Говорят, есть такие, хотя судьба как-то не сводила меня с ними. Мне довелось познакомиться с таким типусом только однажды, и он так задыхался от быстрого передвижения от штаба до наблюдательного пункта, что можно было догадаться, как он получил этот берет. Лукьянов же производил хорошее впечатление, выглядел спортивно и при общей сухости тела был довольно крепким физически человеком с цепкими пальцами, что чувствовалось уже при первом рукопожатии. Думается, что этот генерал свой берет заработал честно.

Разговаривать с ним было легко, потому что Лукьянов отличался конкретностью и, как я сразу понял, не любил замысловатых блужданий вокруг да около темы. Сразу выяснилось, что я правильно просчитал ситуацию и верно понял роль, которую мне собирались предложить. Пока прокол произошел только там, на самом верху, где был задействован чеченский полковник из аппарата республиканского управления МВД. Выяснилось это только после моего звонка подполковнику внутренней службы, которого вдруг объяла паника, и он сразу бросился звонить своему осведомителю.

– Что с подполковником? – сразу спросил я. – Он лично не желает с Саней Смертью встретиться? Изначально, при первом звонке, он именно такое намерение и декларировал. И с моей стороны не будет нескромностью ему об этом напомнить.

– Насколько я понимаю ситуацию, этому подполковнику никогда не быть генералом. Впрочем, и полковником уже не быть. Он завалил простейшую, как кому-то казалось, операцию, причем уже вторую. В первой человека расстреляли на Комсомольской площади из проезжавшей машины, но убить не сумели. Однако в тот раз сами обошлись без потерь. А в этот только один подполковник в живых и остался.

– Еще один из капитанов, – напомнил я. – Смерть сломала ему основание черепа, но он попытался выжить. Кажется, получилось.

– Безуспешно. Еще жив, но врач говорит, что в сознание прийти не сможет. Предполагают, что его ударили под затылок торцом бревна.

Я посмотрел на свою раскрытую ладонь, которая на торец бревна совсем не походила, но ничего не сказал.

– Основанием ладони? – спросил генерал.

– Так точно, – ответил я. – Чтобы пальцы себе не повредить. Обычная история. Резкость удара хорошая, а кости слабые, чтобы выдержать сам удар. Ломаются часто. У меня на руках ни одного пальца нет, чтобы без перелома.

– Вчера на дороге тоже? Основанием ладони?

– И вчера тоже. Говорю же, слишком часто я себе руки травмирую при ударах простым кулаком. Жалко. Может, на что-нибудь путное сгодятся...

– Жалко, – согласился Николай Владимирович. – А с тем подполковником все без нас завершат. Секретная операция полностью провалена. Этого ему не простят. Я думаю, он до дома не доедет. Билет взял, сегодня вечером на поезд садится. Упадет с поезда, или в окно на ходу выскочит, или еще что-нибудь подобное случится... Самолетом лететь – мог бы из самолета на высоте выйти... Это в их службе частое явление. И он уже чувствует себя приговоренным.

– Сдался бы московским ментам. Чистосердечное признание...

– Ничего не даст. Скажут, что-то «крутит» этот подполковник. Или с головой у него не в порядке, или какую-то гадость против начальства задумал. И сразу найдется несколько случаев его обращений к психиатру. Все будет задокументировано и вклеено в медицинскую карту в данные за прошлый год. А потом он сам в камере повесится. Сам, потому что камера будет одиночная. А кто там к нему войдет, это уже дело второстепенное. Этот вариант тоже давно апробирован: для соблюдения приличий специально одиночную камеру в СИЗО выделят.

– Ну и пусть, – милостиво разрешил я. – Мне же работы меньше. Только я так полагаю, что без работы все равно не останусь. Так?

– Правильно мыслишь. При этом, перефразируя мудрость Корана, скажу: если они не идут к тебе, то ты сам должен к ним прийти.

– Каким образом?

– Мы тебе в этом поможем.

– Извините, товарищ генерал, «мы» звучит слишком многообещающе. Раз уж пошла совместная деятельность, я хотел бы знать, кто такие «мы», которые мне помогают. Для меня это вопрос весьма важный. Я понимаю, что не на каждый вопрос можно ответить прямо. Тем не менее, если можно...