Марихуана Андреевна, как Ширвани умышленно начинает про себя опять называть Марину – умышленно, чтобы пресечь в себе всякие поползновения к жалости и симпатии, – выглядит заметно посвежевшей по сравнению с тем состоянием, в котором попала в больницу. Она выглядит даже слегка загоревшей и румяной. И щеки округлились, хотя скулы остались по-прежнему острыми. Но скулы – это, похоже, от рождения. У ее матери такие же острые, словно в лице есть что-то азиатское. Наверное, и есть. Мать – из местных жителей, а в округе живет много татар, в том числе и правоверных мусульман. И даже мечеть стоит в недалеком татарском селе. Но Ширвани мечети и в родных краях не посещал. Тем более не посетил мечеть местную. Более того, он сейчас даже крест на серебряной цепочке носит, чтобы ни у кого не возникло сомнения в том, что он христианин. Он не знает, кто по вероисповеданию нагайбаки. На всякий случай решил, что будет изображать христианина. Не слишком верующего, но крест носящего, как носят его в нынешние времена многие совсем не верующие. Это хоть как-то отдаляет его от Кавказа и от откровенного кавказского имени. Ни к чему вызывать у людей ассоциацию с Чечней…

– Ты выглядишь лучше… – Ширвани треплет ее по щеке. Это не жест мужа, это жест старшего по отношению к младшему. Может быть, даже жест хозяина по отношению к рабу. И он сам чувствует это. Более того, он чувствует, что относится к Марихуане Андреевне так, как должен относиться в соответствии с отведенной ей ролью – как к жертве. Не к своей собственной жертве, а просто, как к жертве обстоятельств. И такая перемена в отношении радует Ширвани, потому что еще совсем недавно он жалел Марину.

– Тоскливо здесь… – она говорит тихо, подавленно. Совсем не так, как говорила раньше. Нет прокуренного хрипа в голосе, нет отчаянного порыва человека, который безразличен к тому, что будет с ним через час, лишь бы прожить настоящий момент так, как хочется.

И взгляд ее Ширвани не нравится. Короткий, но вопросительный и пытливый взгляд. Он давно ждал такого взгляда. И дождался… Марихуана Андреевна приходит в себя и начинает задавать себе вопросы. Пока, слава Аллаху, только себе… Другим она задать не решится, потому что боится разоблачения. Боится, что Ширвани, рассердившись, расскажет всем, где он подобрал ее. Она боится позора. Даже не своего позора, а позора своих родителей. Она именно потому и не ехала к ним так долго, что боялась позора для них, а не для себя. Это Ширвани понял с давних, первых разговоров с «женой»… На этом во многом и основаны его надежды на ее молчание… И еще для осуществления этих надежд ему необходимо определенное состояние Марихуаны Андреевны. И он этого состояния сумеет добиться.

– Кому за решеткой не тоскливо… – Ширвани смотрит на зарешеченное окно. В этом отделении городской психоневрологической больницы режим лечения не принудительный. Тем не менее окна все же зарешечены и двери постоянно закрыты. Хотя больных и выпускают погулять и подышать воздухом в огороженный сеткой-рабицей дворик. Наверное, во время этих прогулок Марихуана Андреевна и успела слегка загореть. Загар ей идет. Так она даже слегка симпатичная. Но лицо стало живее, взгляд неприятно для Ширвани осмысленным. И это его беспокоит. Иногда даже ночью он просыпается от недобрых мыслей.

– Недели через две обещали выписать… – говорит Марихуана Андреевна.

– Да… Я с врачом разговаривал… Через две недели… Месяц дома побудешь, потом опять сюда – повторный курс…

– Устала я… От всего устала…

Она не договаривает, отчего она устала. Но опять бросает на него короткий взгляд, исполненный мучительным вопросом. И он понимает гораздо больше, чем сказано словами. Он понимает, что она устала в первую очередь от своего недоумения, от постоянно сидящего в голове вопроса – зачем она понадобилась Ширвани, зачем он подобрал ее там, в пьяном Майами, зачем вернул домой…

Марихуана Андреевна слишком умна, чтобы не понимать – такое не делается без больших, далеко идущих планов. Но она не может понять, что это за планы. Она даже не знает, что Ширвани чеченец. Для нее он тоже – нагайбак. А нагайбаки не воюют с Россией. Сколько их всего по России – тысяч десять, двадцать, тридцать? Никто не должен заподозрить нагайбака в его истинных помыслах. И Марихуана Андреевна их не понимает. И потому мучается, терзает себя вопросами.

– Я тут принес тебе кое-что… – Ширвани распаковывает пакет с продуктами и выкладывает на тумбочку фрукты, купленные в ближайшем к дому магазине. В Столбове рынок бедный, на рынке даже фруктов приличных не купить. Это оттого, что город закрытый и сюда не пускают торговцев с Кавказа и из Средней Азии. А то, что привозят местные перекупщики, и похуже магазинного товара, и в два раза дороже.

Она равнодушно принимает то, что он принес, даже вздыхает, хотя сама просила принести продукты. А Ширвани вздыхает совсем по другому поводу. Он изображает человека, страдающего от жары, пару раз оттягивает, словно для вентиляции, воротник, потом вытаскивает из кармана платок, чтобы вытереть лоб. Вместе с платком «нечаянно» вытаскивается и стеклянная трубочка с таблетками. Падает на пол, звякает, привлекая взгляд Марихуаны Андреевны. Она смотрит на трубочку, а он смотрит на нее. Он внимательно изучает ее взгляд и с удовлетворением ловит в нем заинтересованность, нарастающую и нарастающую с каждой секундой.

– Что это?..

Ширвани лениво наклоняется и зажимает трубочку в кулак.

– Ты не знаешь, что это? – спрашивает он с усмешкой в голосе. Эта усмешка вполне естественная, ее даже изображать не надо, и она вполне здесь к месту, полностью попадая в тон разговора.

– Дай… – просит Марина едва слышно.

– Ты же лечишься…

– Это же только «экстази»… Что от этого будет…

Он качает головой, но трубочку в карман не убирает. Больше всего Ширвани боялся, что она не заинтересуется таблетками. Это означало бы полный провал всех его намерений и планов. Тогда пришлось бы принимать кардинальные меры. Но она заинтересовалась. И еще очень не хотелось, чтобы Марихуана Андреевна поинтересовалась, зачем Ширвани носит с собой таблетки «экстази». Он приготовил на этот случай оправдательный ответ, но этот ответ, если бы Марина отказалась от таблеток, прозвучал бы не слишком убедительно.

Однако все пошло так, как должно идти. И зажатый кулак Ширвани приковал все внимание Марихуаны Андреевны.

– Дай… – снова шепчет она. – Дай…

Повторение звучит уже чуть ли не с угрозой. По крайней мере, почти истерично, хотя и шепотом. И он медленно разжимает свои сильные волосатые пальцы. Словно поиграл и дарит… И понимает, что для него ситуация выглядит так – поиграл и дарит. А Марина обязана смотреть на нее иначе. Для нее он – сомневается…

Она выхватывает из ладони трубочку, испуганно оглядывается на дверь и вытаскивает одну таблетку. Пальцы дрожат…

– Не переусердствуй…

В ее ответном взгляде нет даже благодарности. Только лютая жадность какого-то голодного лесного зверька…

Ширвани выходит на крыльцо больничного корпуса, осматривается и шагает к воротам, где оставил машину. Выезжает, но на первом же перекрестке поворачивает и останавливается на тихой боковой улочке, где его никто не знает. Вытаскивает трубку спутникового телефона, вытягивает антенну. Перед тем как набрать номер, смотрит на часы. Казбек Ачилов уже должен прибыть в областной центр.

– Слушаю, – отвечает Ачилов. Имени он не называет, хотя, конечно же, посмотрел на табло определителя и знает, кто ему звонит.

– Как добрался?

– Благополучно, слава Аллаху!

– Я только что из больницы. Все получилось, как я и предполагал. «Клюнула» чуть не с разбегу… Можно быть спокойным…

– Я рад.

– Что нового у тебя?

– Есть новости. Интересные… Но это не телефонный разговор.

– Хорошие?

– Кажется… Ты присмотрись к фирмам, которые торгуют скандием… У меня здесь есть клиенты… Интересные ребята…

– Сейчас это рискованно… Проверка идет… Новая…

– А ты сбоку… Просто присмотрись… Проверке помоги… У нас намечается абсолютно чистая операция. Без всяких… Просто есть клиенты, которым нужен скандий… Вот и все… Это очень нужное дело… Если все получится…

Ширвани, наконец, догадывается, что в Казбеке Ачиловиче живет вовсе не коммерческий интерес, как ему показалось вначале.

– Я попробую… Думаю, что-то сумею придумать. У меня с одним из проверяющих хорошие отношения. Нормальный мужик… Правда, второй зануда, крючкотвор… Попробую… Что с посылкой?

– Как и договаривались. Изменений нет. В семнадцать ноль-ноль… На том же месте…

– Я буду… У меня сегодня выходной…

– Рыбкой угостишь?

– Была бы рыбка… Остальное приложится…

Ширвани убирает трубку и привычно посматривает во все зеркала машины. Никто за ним не смотрит. Это хорошо. Он не желает привлекать внимания. Стартер машины привычно почихивает при повороте ключа…

Казбек Ачилович убирает трубку и продолжает ходить по комнате. Сначала молча, осмысливая полученные известия. Потом оборачивается к человеку, сидящему в кресле:

– Что замолчал? Продолжай…

– Первого мы проверили. Раньше он был ментом, потом на него какие-то неприятности навалились, короче, уволили его со службы… Поговаривают, что он работал с Русланом Салдуевым, но остался не у дел, когда того арестовали… Кажется, сейчас работает с уголовкой… По слухам, за ним несколько серьезных дел и неплохие деньги…

– Если валяется такой человек, грех не подобрать его и не использовать… – соглашается Казбек Ачилович. – А что второй?

– Второй… Тут случай интереснее… Он выдает себя за чеченца по отцу… Мы проверяли… Все документы у него «липовые»…

– ФСБ? На нас вышли? – Ачилов поднимает вопросительно брови.

– Хуже… Он, как нам сказали, сам имеет основания прятаться от ФСБ… Что-то на нем висит серьезное и по линии ФСБ тоже, но основное – по линии ментовки… Он несколько лет назад в Самаре большую зачистку проводил. Сначала Таманец, был там такой крупный авторитет, нанял его против группы молодых парней, спортсменов-беспредельщиков… Может быть, вы читали, про это писали все газеты… «Массовый расстрел преступной группировки»… Этот самый парень сделал… Но, говорят, Таманец его кинул… И окружил себя такой охраной, что к нему не подобраться… Но он и Таманца обслужил… Через тещу как-то его заманил одного в только что купленную квартиру и там оставил… Очень серьезный человек…

– А нужен ли нам такой «очень серьезный»? – Ачилов фыркает. – Если за ним «хвост», он может и к нам прилипнуть…

– «Хвост» за каждым из нас… А этот… Очень даже нужен. Это не просто какой-то доморощенный мальчик-хулиганчик, который соседа побил, и в бега ударился… Это…

– Ну? – поторапливает Ачилов с ответом.

– Это профессиональный диверсант, отставной офицер спецназа ГРУ. Правда, инвалид… На инвалидность отправлен еще до перестройки после ранения… Один из лучших специалистов по боевым операциям…

– Против нас он не воевал?

– Я же говорю, его отправили на инвалидность до перестройки…

– Это уже интереснее…

– Сегодня после обеда обещали передать на него более полные данные, если сумеют добыть… Но на таких людей данные добывать трудно… Они всегда на виду, их никогда не видишь, пока они не выстрелят…

– А когда встречаетесь?

Собеседник смотрит на часы:

– Завтра в это же время.

– Хорошо… Только сюда их пока не водите. Поговорите, поспрашивайте… Если люди хотят заработать, отчего же не дать им заработать… Мы – им, они – нам…

Стас размышляет только в одном направлении – в другом он размышлять просто не может, потому что мысли в другое русло направляться никак не желают. Ему очень удобно сидеть на заднем сиденье «Ауди», и это заставляет его думать не только о деле. Откуда-то появляются мысли о собственной машине, и чтобы за рулем сидел не он, а нанятый шофер. Но к такой жизни с тем бизнесом, которым они сейчас занимаются, не прийти. Значит, надо все-таки для себя что-то путное придумывать.

– Я так ситуацию понимаю, что они ребята торговые, деловые и привезли какой-то товар для реализации… Груз небольшой, но если ради него автобус гнали, значит, того стоит…

– И хрен с этим товаром… – решает Санек. – Нам бы до них самих быстрее добраться… А то у меня дел невпроворот…

– Не скажи… Если тебе – «хрен», то мне не совсем так… Давай договоримся в порядке товарищеской взаимовыручки… Посмотрим, что за товар – может, я тоже захочу свое дело открыть… Тоже имею желание на «Ауди» ездить…

Санек самодовольно хмыкает. Он такие речи воспринимает, как дань уважения собственным коммерческим способностям, а вовсе не как серьезное стремление Стаса к налаживанию собственных дел. И тут же эти коммерческие способности демонстрирует:

– Только в пределах доли от общего дохода. Мы берем наличкой, ты товаром. Я согласен!

– Это и называется товарищеской взаимовыручкой?.. – Стас невесело усмехается, опускает стекло чуть больше, чем оно было опущено до этого, и выбрасывает окурок. Он сейчас уже курит совсем не такие вонючие сигареты, какие курил зимой, и даже голос у него за это время стал не таким хриплым, каким был.

– Нет. Это называется деловым подходом. – Санек очень серьезен. Он сразу дает понять, что увеличение чьей-то доли в ущерб другим – и ему самому в первую очередь! – никак не входит в его планы.

Санек устает от наблюдения за тем, что не видно, и с «мобильника» набирает номер Валерьева. Трубку берут сразу.

– Тут к нашим подопечным автобус приехал. Товар какой-то выгружают…

– Что за товар?

– Я упаковку не вскрывал… Что они за народ, чем занимаются?

– Я так понял, что коммерсанты…

– Это лучше, чем боевики… Продолжаем…

– Если что будет, звони… Я из кабинета не выхожу… И лучше это дело в темпе провернуть…

– Стараемся…

Между тем автобус отъезжает от подъезда, и Стасу опять предоставляется возможность поднять к глазам бинокль. Тюлевая шторка за стеклом мешает рассмотреть лица, но все же бинокль позволяет что-то увидеть так, как увидеть невооруженным глазом невозможно.

– Так… Что мы имеем… Ага… Новый какой-то хрен ходит… – комментирует он увиденное. – Из приехавших… Что-то высказывает. Похоже, начальник или просто, может, старший по возрасту. У них, говорят, возраст много значит… Старейшины и прочие… Чем-то недоволен… Этого хорошо видно… Боюсь, этот на Лидку не клюнет. Не юнец…

– Если не импотент, клюнет… Никуда не денется… Лидку только помани деньгами – мертвого расшевелит… О чем они там базарят?

– А я знаю?..

– Я в кино видел… Есть какие-то лазерные звукосниматели… Трубу на стекло наводишь, и можно слушать… Нам бы такой достать…

– Такой три твоих машины, наверное, стоит…

– Это называется – «капитальные вложения», – Санек вдруг показывает знание основ экономики, и даже голос его, обычно слегка вибрирующий и не всегда уверенный, становится вдруг солидным. – Такие вложения, в конечном счете, всегда окупаются, если делать их с умом…

– Так… Ага… Двое собираются выйти…

– Значит, покатаемся…

Двое, действительно, скоро выходят из дома, осматриваются – в одну, в другую сторону, как люди, которым нечего делать, и они заняты только поисками себе занятия, и направляются вдоль дома. Неторопливо гуляют… На молодых женщин посматривают…

– Будем знакомы! – радостно ухмыляется Стас.

– Обязательно будем… – вторит ему Санек, но трогаться с места не спешит. Вполне можно дать возможность чеченам отойти подальше. Пусть они даже машину остановят, все равно «Ауди» с коробкой-автоматом способен взять с места предельную для города скорость и не отстать от любой другой машины.

– И постараемся познакомиться поближе… – добавляет Стас.

Чеченцы, словно мысли Санька читают, так и делают – вдруг неожиданно перебрасываются словами, ленивая походка сменяется торопливой деловой, словно они с тротуара подняли какую-то ценную мысль и решили сразу же ее воплотить в жизнь, выходят к дороге и поднимают руку, чтобы остановить очередного «лохмача», желающего заработать. В жару гулять по раскаленному, плавящемуся асфальту им уже не слишком хочется. Но «Ауди» не сразу трогается с места, чтобы отправиться в преследование.

– За ними… – привычно командует Стас.

– Не боись, не отстанем…

Санек дожидается момента, когда скрипучая «копейка» с пассажирами, почти такая же, как была у него самого недавно, доберется почти до перекрестка – по крайней мере, высматривает, в какой ряд «копейка» встанет, будет поворачивать или поедет прямо, и только после этого с места набирает скорость и догоняет преследуемых меньше, чем за минуту. В такую погоду не слишком много желающих кататься по улицам, как и гулять пешком – движение в середине дня не интенсивное, и «Ауди» пристраивается через две машины от «копейки». Можно было бы и еще подождать, чтобы дистанция была более отдаленной.

Чеченцы направляются в центр города. Останавливаются на центральной улице, расплачиваются с водилой и выходят. Но и здесь не спешат. Курят, стоя на углу, около аптеки, и на часы посматривают. Дурак догадается, кого-то ждут.

Стас не отпускает бинокля от глаз.

– Странно они как-то себя ведут… То не торопятся, то торопятся, то снова не торопятся…

Наконец, из автобуса на недалекой остановке выходят еще два чеченца. Сразу направляются к первым двум. Пожимают руки. Разговаривают. Видно, встречаются не как старые друзья, а просто как знакомые.

Разговор надолго не затягивается. Как только подходит следующий автобус, вторая пара переглядывается, что-то говорит первым и быстрым шагом направляется к остановке. Но рядом с автобусом обмениваются парой фраз и не садятся в транспорт, а переходят на другую сторону улицы. И сворачивают во двор. Тоже, как и первые, ведут себя странно. И Стаса это раздражает:

– Козлы черные… Не знают сами, чего хотят…

Оставшиеся провожают их взглядами и разговаривают между собой, словно обсуждая что-то. Видно, что они в сомнении. Но их сомнение долго не длится. Опять следует взгляд на часы, и чеченцы направляются к подземному переходу.

– Куда они! – возмущается Санек. – Я по лесенкам, маму вашу, кататься не умею… На какую улицу ехать? Спроси у них…

Из подземного перехода можно выйти на три улицы и на городскую площадь. Через дорогу стоит машина ГИБДД и два патрульных рядом. У них на глазах не будешь куролесить и ехать туда, куда тебе надо, нарушая правила. Кроме того, из перехода можно войти в подземный торговый центр и выйти вообще через целый квартал.

– Смотри, откуда выйдут…

– И так не в небо смотрю… Шагай за ними… Упустим…

Стас собирается выйти из машины, даже дверцу открывает и ногу ставит на асфальт, но вовремя соображает и останавливается.

– А что, собственно говоря, суетиться? Все равно у дома их перехватим…

– Туда, что ли, ехать?

– Подожди…

Они стоят еще минуту.

– Вон они… Разворачивайся…

Чеченцы вышли из перехода и двинулись по улице. Не торопятся.

– Здесь я не развернусь. Сейчас… Дальше проеду… Там…

Санек газует и проезжает по улице до следующего перекрестка. Там задерживается из-за большого потока машин. Все-таки в центре города ездить совсем не то, что на окраине. Нет такой возможности для маневра. Но, проехав в обратном направлении пару минут, они снова видят преследуемых чеченцев.

– Никуда от нас не денутся.

Но чеченцы делись… Если они и не вошли в подземный торговый центр с одной стороны, то заходят туда же с другой. Через отдельный вход, минуя подземный переход. Но перед входом останавливаются, снова разговаривают. И Стас, все еще не опускающий бинокля, вдруг понимает, что один из чеченцев издали смотрит прямо к нему в окуляры. Взгляд хорошо видно. И он испуганно переводит бинокль в сторону. Мало ли человек кого-то ищет. На одних посмотрел, на других, теперь на третьих смотрит… В центре города народа много…

Но Саньку, чтобы не пугать, он не говорит, что его заметили. Еще побоится за свой тарантас и решит отказаться от слежки. Все-таки чеченцы – это не азеры… Валерьев предупреждал, что это дело серьезное…

Они ждут еще двадцать минут, разделившись. Санек из машины контролирует выход из одного перехода, Стас, прислонившись к столбу, ждет у другого. И тому и другому через площадь видно друг друга, и видно срединный выход, которым чеченцы воспользовались.

Проходит полчаса, и Стас видит их. Но они идут уже вчетвером. С теми самыми двумя знакомыми, с которыми встретились на углу. Значит, расставшись ненадолго, встретились снова. Теперь они проходят мимо Стаса, не замечая его. В метре проходят. Так, что он может их хорошо рассмотреть и сделать вывод, что эти обязательно на Лидку клюнут…

Наблюдение прерывает звонок мобильника. Определитель показывает номер Валерьева.

– Что там у вас?

– Таскаемся за ними…

– Договорились же, чтобы докладывали…

– А докладывать пока нечего… Работаем…

Сохно разводит руки и забрасывает ногу на ногу.

– Мне что рассказывать… Только два слова… У меня задача была простая и скучная до безобразия – провести повторную проверку системы внутренней охраны. Той самой, через которую я собираюсь вскоре негласно проникнуть на территорию центра. Правда, в этот раз я вел себя, признаюсь, до отвращения скромно. Выделили мне толкового человека – начальник смены тамошней охраны. Бывший офицер милиции Ширвани Андреев… Серьезный такой, красивый мужик… Женщины на него с тоскливой любовью смотрят и тихо жене завидуют… Я к нему присмотрелся. В самом деле, деловой, стоящий кадр. Правда, Ширвани голову бреет, ухватить его не за что… Потому, наверное, проверяющие до меня за него и не ухватились. Он, кстати, зять бывшего главного инженера ядерного центра, очень уважаемого в городе человека и ученого… Иван Александрович… Тоже – Андреев… Его дочери, таким образом, когда замуж выходила, и фамилию менять не пришлось…

– Почему – бывшего? – спрашивает Пулат. – Сняли?

– Не все, но многие из нас до пенсии доживают и становятся бывшими… Так и тесть Ширвани… Пенсионер, но еще работает. Правда, уже в другой должности, но тоже в ядерном центре, и тоже при большой ответственности находится…

– Ширвани – имя чеченское… – говорит Зураб.

– Только чеченское? – спрашивает Сохатый. – Я знавал афганского узбека Ширвани… Служил такой в ХАДе… И слышал про Ширвани пакистанца, кажется, пакистанского пуштуна… Был такой полевой командир в Афгане, водил караваны с оружием из Пакистана в Афган. Наши его отряд накрыли из засады… Но сам командир с парой человек ушел…

– По крайней мере, имя мусульманское…

– Нет… – не соглашается Сохно. – Мой Ширвани – православный христианин, и даже нательный крест носит…

– Крест может быть просто данью моде. И вовсе не говорит о вере…

– Если бы крест был данью моде, то его носили бы на солиднейшей золотой цепище, – Сохно наглядно прикидывает открытой ладонью вес предполагаемой золотой цепищи, – и сам крест был бы тяжелым и золотым. А этот скромняга носит на тоненькой серебряной цепочке маленький серебряный крест… И особо не выставляет всем напоказ. Я случайно рассмотрел, когда мы переодевались после похода в машинный зал реактора. Туда же в простой одежде не пускают… Даже в проклятом прокурорском мундире… Что касается имени… У нас Ангел по папочке болгарин, но папа назвал его Алексеем, а не Стояном… Это дело, мне думается, только вкуса…

– Меня мама так назвала, – уточняет Ангел. – В честь своего отца… А мой отец во время моего рождения был военным советником в Корее… Во времена корейской войны… Не успел к моему рождению вернуться. А то быть бы мне точно Стояном, потому что отца звали Виктор Стоянович…

– К делу… – прекращает полковник посторонние разговоры. – Продолжай, Толя…

– Мы вместе с Ширвани Андреевым проверили весь периметр на возможность постороннего проникновения. Вроде бы, с ментовской точки зрения, все толком организовано. Я, как человек принципиально честный и не дающий себе поблажки, показал три места, где проникнуть на территорию, имея определенные навыки, все же возможно. Он со мной согласился, хотя удивился моим способностям, не соответствующим прокурорскому мундиру. Я вынужден был сослаться на свой огромный опыт следственной работы… Кажется, его это убедило. Одно место проникновения я все же оставил для себя… Чтобы воспользоваться, когда возникнет необходимость…

– Какое место? – интересуется Согрин.

– Там здание административного корпуса и кирпичная стена примыкают друг к другу не заподлицо, а с выступом здания на шестьдесят сантиметров. Наверху стены стоит видеокамера наблюдения. Ближайшая камера прямо над входом в административный корпус, и эти шестьдесят сантиметров дают возможность спрятаться, чтобы остаться для соседней камеры невидимым. Остальное – дело техники. Завтра подбираюсь туда, но даже не лезу на стену, чтобы не порвать прокурорские штаны, поднимаю на штативе фотоаппарат и делаю снимок примерно с той же позиции, где находится сама камера. А в момент «перехода через Альпы», то бишь перелаза через стену, я выставляю статичную фотографию перед камерой. И на мониторе стоит все та же картинка. Никто ничего не заподозрит. Единственный момент… В то время когда я буду ставить фотографию, кто-то должен отвлечь дежурного своим появлением перед другой камерой, чтобы на мой монитор не слишком обращали внимание. В итоге я уже там…

– Стена контролируется только камерами? – недоверчиво переспрашивает Сохатый.

– Не только… – хитро жмурится Сохно. – По всему периметру стены установлены на прерывание инфракрасного луча охранные фотоэлементы…

– И что?

– И ничего… Для чего же я потел в прокурорском мундире, как неприлично трезвый хвост ходил за непьющим Ширвани, если не для того, чтобы определить, где эти фотоэлементы установлены. Определил, естественно… И фотографию следует устанавливать так, чтобы инфракрасный луч не прерывать. Само собой, я с детства помню, когда через соседские заборы за яблоками лазил, что и самому, когда через забор перебираешься, лучше в этот луч не попадать…

– А для чего тебе это? – наивно спрашивает Пулат, выглядывая в окно.

– Чтобы передать данные генералу Астахову, – категорично говорит полковник Согрин.

– Вот уж, командир, не скажи… – вздыхает Сохно несогласно. – Конечно, если приказ будет, передам. Но самому тогда придется попотеть и найти дополнительную возможность пробраться за забор…

– Зачем? – повторяет Пулат.

– Астахов – человек простой и сердечный, но при этом бессовестно хитрый… – объясняет Сохно. – Ему что надо? Ему надо поднять авторитет «Альфы». Поймать или уничтожить террористов, и этим, как я говорю, поднять авторитет «Альфы» на небывалую высоту, хотя они и без того уже высоко летают. Международный, кстати, авторитет… Может быть, ему достаточно будет того, что он террористов поймает или, в худшем случае, – для террористов в худшем! – уничтожит. После завершения всей операции об этом уже можно будет сказать громко, как кирпичом в лоб всем этим американцам и англичанам, которые террористов и привели за собой… Вернее, протолкнули перед собой… А кто в учениях победит – «синие» или «зеленые»? «Синие» намерены стать победителями, а я с этим не согласен, потому что они работают благодаря нашей наводке, и их победа будет являться самой глубокой несправедливостью современности. Я вот, скажу честно, тоже хочу слегка поднять авторитет спецназа ГРУ, хотя сам в результате этого и не рассчитываю на генеральские погоны. На них даже мой командир не рассчитывает… Но если я с компанией условных террористов в назначенный час выполню свою задачу, это будет международная слава, а следовательно, и уважение со стороны всех коллег и противников… В первую очередь, противников… Чтобы в очередной раз побаивались связываться… Я их так пугаю… Резонно?

– Есть в сказанном высокая сермяжная правда! – решает Кордебалет.

– Подумаем… – все же сомневается Согрин. – Нам бы настоящих террористов по этому пути не пропустить… Если так, то можно и поиграть…

– А если их именно там и пустить? – предлагает Ангел.

– То есть? – не спрашивает, а возмущенно фыркает подполковник Сохно.

– Я сначала в своей голове мысль переварю, а потом, если общество не будет возражать, доложу всем…

– Тогда у меня все… – говорит Сохно.

– А в машинном зале ты что делал? – интересуется Сохатый.

– Как и везде… Смотрел, как обеспечивается безопасность.

– И как она там обеспечивается?

– Там все в порядке. Я даже подсказать не успел, господин Ширвани Андреев сам сообразил за пару дней до нашего приезда… Там в подсобных помещениях окна были вполне удобные для проникновения. А через подсобки тоже беспрепятственно можно проникнуть и в сам машинный зал. Правда, там ходы запутанные, но если знаешь их или имеешь проводника, то проблем не возникнет. По предложению Ширвани, окна начали закладывать кирпичом. Оставляют только узкие бойницы, через которые ребенок не пролезет. Ширвани активно включился в учения на стороне «Альфы». И старается, как только может стараться бывший мент.

– Ширвани, Ширвани… – говорит Ангел. – Я так и не понял, кто он по национальности…

– Он назвал какую-то малую народность… – пожимает плечами Сохно. – Честно говоря, я не запомнил. Есть где-то на Урале райцентр Париж…

– Нагайбакский район? – вдруг интересуется Кордебалет.

– Точно! – вспоминает Сохно. – Нагайбакский район. И национальность – нагайбак… И районный центр у них называется Париж… Ширвани рассказывал. Нагайбакские казаки в Отечественную восемьсот двенадцатого года вернулись домой после взятия Парижа и так назвали свой хутор… Ширвани из-под этого самого Парижа… Почти парижанин то есть…

Кордебалет встает, наливает себе чашку остывшего зеленого чая, выпивает залпом, морщится, как от водки, и окидывает взглядом собравшихся.

– Что? – спрашивает полковник Согрин, уже по одному этому взгляду понимающий, что подполковнику есть что сказать.

– Я видел этого Ширвани… Толя… Очень важный вопрос… Как давно он работает в ядерном центре?

– Больше полугода, – говорит Сохно, тоже понимая, что совпадение срока дает мыслям Кордебалета еще одно подтверждение. Только он еще не понимает, подтверждение чего…

– Тогда, господа офицеры, я имею честь представить вам одного из главных террористов… По всей видимости, Ширвани Андреев, выполняя такую непростую задачу, не является простым боевиком… Он один из организаторов теракта…

– А-а-ага… – произносит Пулат свою любимую фразу, всегда соответствующую моменту, когда бы он ни произнес ее. – Так оно, наверное, и есть… Только я не понял, почему ты при встрече его сразу не узнал… Или узнал, но не захотел связываться? Настроение было не то…

Кордебалет отрицательно качает головой, он почти возмущен, что его не понимают.

– Он говорит, что нагайбак… Нагайбакский район… Это моя область… Понимаешь? Я знаю тамошние места хорошо. Бывал несколько раз в молодости и в Нагайбакском районе. Да, есть там село Париж… Совсем небольшое степное село, в котором не растет ни одного каштана, в отличие от Парижа настоящего… Красивая легенда, и производит впечатление… Только районный центр в Нагайбакском районе не Париж, а Фершампенуаз… Ширвани прокололся на легенде, которую от кого-то слышал… Он никогда не жил там…

– Зря, значит, генерал Астахов так волновался… – говорит Согрин сосредоточенно. – Сразу отправим запрос или сначала выслушаем остальных?

– Придется выслушать, чтобы не отправлять данные частями… – говорит Сохатый. – Данных будет много, и все они любопытные…

Пулат кивает, поддерживая напарника.

– Я чувствую, что данных будет столько, что генералу придется всю ночь читать, как роман… – смеется Ангел.

Его напарник – Зураб – согласно улыбается…