То, как я распорядился ситуацией, кажется, сильно расстроило Ризвана. Похоже, он рассчитывал обрести свободу уже после встречи с Кадимагомедом, но граната, приготовившаяся свалиться ему за шиворот, сильно ограничивала творческие возможности пленника, и Ризван так и не сумел сообразить, как же ему от меня вырваться. Он даже поговорить с Кадимагомедом не сумел, потому что инициативой прочно владел я. И я понимал, как это произошло, а Ризван не мог понять. Просто он заранее приготовился воспринимать меня в качестве просителя. Он рассчитывал, что я, спасая его, тем самым надеюсь спастись сам, только уже в ином качестве, нежели конвоир пленника. Ризван думал, что он обретет свободу и я буду тогда его просить о свободе для себя и своих товарищей. Но резкий поворот событий выбил Ризвана из колеи, и он растерялся. Но мне теряться было никак нельзя. Мне следовало воспользоваться и некоторой растерянностью Кадимагомеда тоже и уйти подальше. И потому я подтолкнул Ризвана, которого плохо слушались ноги, к движению. Кадимагомед провожал нас тяжелым недобрым взглядом. Рядом с ним стоял Исмаил, парень с физиономией деревенского дурачка, и смотрел на меня, раскрыв рот. Исмаил отдал мне трубку и тоже растерялся, потому что не сразу сообразил, что трубку я с собой забираю, а не для одного короткого звонка потребовал. Исмаил даже промычал что-то нам вслед, но Кадимагомед грозно цыкнул на него, и тот замолчал.

Но чужие глаза и уши преследовали нас со всех сторон. Здесь устроили плотную «гребенку», которую преодолеть с пленником было невозможно. А преодолевать ее без пленника – не в моих интересах. Первый встречный пост я увидел первым. Из-за слегка подломанного куста торчал автоматный ствол.

– Он тебя не застрелит? – насмешливо спросил я Ризвана.

– Если он кого-то и застрелит, то только тебя, – зло огрызнулся Ризван.

– Это было бы смешно. Жалко будет, если я не увижу, как ты корчишься, снимая штаны, чтобы гранату из-за шиворота вытряхнуть. Только все равно не успеешь. Впрочем, пока тебе это не грозит. Этот парень уже никого в своей жизни не застрелит.

– Почему? – не понял Ризван.

– Он станет пацифистом. У меня такое предчувствие. Топай быстрее.

Я не стал объяснять, что увидел часть лица, залитого кровью. Парень на посту был убит выстрелом в затылок, и пуля прошла навылет. Я только свой автомат левой рукой поднял в боевое положение, потому что правая была занята гранатой. В данном конкретном случае убили не просто бандита, а одного из моих защитников, но я тем не менее не понимал, кто это сделал. Группа эмира Асланбека Билимханова проехала на грузовике дальше. Кто же тогда атаковал с тыла посты группы Кадимагомеда? Значит, еще кто-то охотится за Ризваном?

– Мы прошли посты, можешь гранату убрать, а то она меня нервирует, – посоветовал Ризван. – Вдруг уронишь.

– Значит, судьба у тебя такая. А прошли мы наверняка не все и долго еще все не пройдем. Привыкай.

Он наверняка знал, что посты будут выставлены не в одну линию, а в две или даже в три, как минувшим днем. И хотел использовать свой последний шанс освободиться. Я на его страхи не купился. Но самого Ризвана новый страх охватил.

– Что это? – спросил он, замирая так резко, словно увидел привидение, а я при такой остановке в самом деле чуть не уронил ему за шиворот гранату.

Но остановка была вызвана реальными, а вовсе не мистическими причинами. Как я и предполагал, должна была существовать вторая линия постов. На пост второй линии мы как раз и вышли. Здесь в засаде лежал очень высокого роста бандит, который не мог уже своим ростом гордиться. Затылок у него был аккуратно разрублен. Так аккуратно, что, при всей глубине проруба, крови выступило немного. Так бывает от удара очень острым предметом. Но я знал, чем нанесен удар, потому что сам умел такие удары наносить и наносил много раз. Сейчас у меня чужая лопатка, и она оказалась плохо заточена. Нас же старший лейтенант Скорняков заставлял оттачивать свои лопатки так, чтобы мы могли нижней частью в каменной скале окоп копать, а боковой гранью без проблем и начисто побриться. Так и проверял заточку – бритьем. От удара острой лопаткой крови бывает минимум, как от удара бритвой.

– Кто-то его с тобой спутал, – успокоил я Ризвана.

Наличие остро отточенной лопатки – это первый намек на того, кто здесь орудовал. Здесь же налицо был и второй намек. Убитый бандит явно не сам принял позу, в которой мы с Ризваном его застали. Он лежал крестом, широко раскинув руки и ноги. Именно в такой позе нас учил отдыхать во время трудного затяжного марш-броска старший лейтенант Скорняков. Поза отдыха, принятая в спецназе. По крайней мере, у нас в отряде. Единственное отличие – мы ложились лицом вверх, этот лежал лицом вниз. Тем не менее кто-то его так положил, и положил с определенной целью. Какая это могла быть цель? Только одна: дать знак тому, кто его поймет. Такой знак понять мог только я. Но кто мог этот знак дать?

Так что, старший лейтенант здесь?

Верилось в это с трудом, но поверить очень хотелось.

– Ты не устал? – спросил я Ризвана и оглянулся. Метрах в десяти в глубине «зеленки» послышался треск. Кто-то кусты переломал, падая. И это тоже знак. Меня хотели обойти. Наверное, Кадимагомед послал. Но обойти не сумели. Кто-то пресек маневр. Если бы уничтожили боевика опять лопаткой, то придержали бы тело. Так обычно стараются делать все спецназовцы. Если не придержали, вывод напрашивается сам собой – выстрела слышно не было. Значит, стреляли издалека, и стрелял снайпер. Скорее всего, из «винтореза», потому что выстрел из другой винтовки все равно был бы слышен здесь, в ущелье. Выходит, меня не только чьи-то саперные лопатки страхуют, меня страхует еще и снайпер.

Если только я не сильно обольщаюсь, если только я не выдаю желаемое за действительное, потому что это могут действовать люди из команды эмира Асланбека Билимханова, охотящиеся за Ризваном Дидиговым и за какими-то там деньгами.

Но классический удар лопаткой~ Но поза «крестом»~ Это уже почерк спецназа ГРУ.

Повторный треск в кустах, теперь уже в другой стороне, показал, что страховка продолжается. И я допустил, что не каждый упавший извещал мир о своем падении таким треском. Должно быть, снайпер просто очищает поле деятельности для меня и Ризвана. Ризван тоже треск слышал. Я заметил это по его напряжению. Но теперь, при активной и жесткой страховке, я понимал уже, что никто из людей Кадимагомеда меня не подстрелит, чтобы освободить Ризвана, убрал гранату от его загривка и решил сразу проверить ситуацию.

– У меня граната активирована, – сказал я так громко, чтобы слышно было поблизости, но не слышно было Кадимагомеду, от которого мы уже удалились на приличное расстояние. – Куда бросать, товарищ старший лейтенант?

– Влево от тебя, – негромко ответил старший лейтенант Скорняков. – Можно подальше, в линию постов. Линия перпендикулярно ручью вытянута.

Он оказался, судя по голосу, совсем рядом.

Я размахнулся и бросил гранату. И тут же в ту же сторону дважды «плюнули» подствольные гранатометы. Это вдобавок к моей гранате. Наверняка кого-то мы накрыли, потому что взрывы вызвали беспокойство позади нас. С места, где остался Кадимагомед, раздались беспорядочные автоматные очереди.

– Кадочников, ко мне! – скомандовал старший лейтенант. – Вместе с балластом.

Я подтолкнул перепуганного происходящим Ризвана, и мы быстро двинулись на голос.

Буквально в десяти метрах среди редких кустов, прикрытая по бокам недавно срезанными, не успевшими даже подвять ветками, стояла машина Кадимагомеда. При нашем появлении заурчал двигатель. Откуда-то сбоку выскочил Геша Вологдин, парень из нашего взвода, и подхватил Ризвана под локоть с другой стороны.

– В машину.

Загрузились мы почти на бегу. Но я успел заметить двух бандитов, чьи ноги торчали из соседних невысоких кустов. Должно быть, они не хотели отдавать старшему лейтенанту машину. Но жадность никого до добра не доводит. Теперь машина им не понадобится. Правда, она может понадобиться Кадимагомеду, но если очень нужна, пусть бегом за нами бежит.

– Едем, – сказал Скорняков. – Для нас в машине даже ключи теперь оставляют. Чтобы панель не ломали. Спасибо.

– Едем, – согласился я. – Устал пешком ходить.

Правда, поехали мы чуть раньше и уже из «зеленки» в ручей начали по камням скатываться, когда прозвучала эта фраза.

– Опять «летучие мыши», – Ризван разобрал эмблему на рукаве ефрейтора и почти простонал: – За что вы меня преследуете?

– С возвращением, Денис, – сказал старший лейтенант, коротко оборачиваясь ко мне через плечо. Я устроился на заднем сиденье. То есть мы все трое на заднем сиденье устроились. По краям мы с Вологдиным, в центр Ризвана втиснули. Он между нами ребенком-подростком смотрелся при своем росте. Нас это, впрочем, не смущало. – Сразу вопрос на засыпку. Почему тебя Крещеным прозвали?

Все-таки хорошая машина «уазик». Не каждая бы с таким подъемом справилась. Но «уазик» легко преодолел скос и взобрался на дорожное полотно. Дальше ехать было проще. Правда, на разбитой дороге сильно трясло, и каждая выбоина отдавалась болью в боку. Но я не хотел на боль обращать внимание. Просто не хотел, потому что знал – при таком отношении к себе боль быстро отступает. И я даже не морщился.

– Авдорхан крест у меня на груди увидел и спросил, крещеный ли я. Я ответил, что крещеный. Думаю, от этого.

– Ладно, остальные вопросы потом решим. Что ты хотел делать с Ризваном?

– Хотел обменять его на остальных пленных. Но Авдорхан, товарищ старший лейтенант, вынужден был не согласиться.

– То есть.

Мне пришлось объяснить, хотя для подробных рассказов я всегда предпочитаю более спокойную обстановку:

– Помимо нашей прокуратуры, Ризваном еще активно интересуется некий эмир Асланбек Билимханов~ И предъявляет на него права~

– И что?

Я вдруг почувствовал, как напрягся за рулем старший лейтенант Скорняков, и даже короткий вопрос прозвучал слегка хрипловато. И догадался почему – офицеры, конечно, располагают несравненно большей информацией, чем солдаты, и имя эмира, которое не произвело впечатления на меня, старшему лейтенанту Скорнякову говорит, видимо, многое.

– Авдорхан не посмел возразить Билимханову~ И теперь Асланбек со своей командой пытается «вытеснить» меня на Кадимагомеда~

Скорняков так резко затормозил, что сидящий посредине Ризван чуть не пролетел между передними сиденьями. Мы с Геной едва-едва успели ухватить его за локти.

– Это правда? – обернулся старший лейтенант не ко мне, а к Ризвану. – Тот сутулый, длиннобородый и есть Асланбек Билимханов?

– Да~ – заинтересованно подтвердил Ризван и сел прямее, почувствовав, что существует некий момент, на котором он может еще сыграть, но еще не сообразив, как это сделать.

«Уазик» снова тронулся, но сразу поехал быстрее, словно Скорняков вдруг заторопился. На ходу он приблизил ко рту наушник «подснежника».

– Ефрейтор, выдели свой «подснежник» младшему сержанту. Как только войдем в зону связи, он будет докладывать командиру существо вопроса.

Вологдин недовольно пожал плечами, тем не менее вытащил из кармана блок рации, из уха наушник, от воротника отстегнул микрофон и передал мне. Я быстро пристроил все оборудование связи – дело привычное. Старший лейтенант между тем сказал в микрофон:

– Страшилка, приближаемся к тебе. Как успехи?

– После засады первого ряда я снял четверых.

– Наши гранаты как, не видел?

– Смотрел. Двоих задели. Один убит, второй ранен.

– Посмотри, сколько их всего.

– Только что считал. Четверо без Кадимагомеда. Один рядом с ним, остальные на самых дальних постах.

– Начни с Кадимагомеда~ Оставь, если сможешь, двоих. Не забудь, что Кадимагомед в бронежилете.

– Это я вижу.

– Сможешь?

– Им некуда спрятаться. Дальние вообще не знают, кажется, что снайпер по ним работает. Обеспокоены «подствольником», оглядываются, но думают, что свои стреляли. Особого беспокойства пока нет.

– Работай. Двоих оставить не забудь. Они должны сообщить Билимханову, что Ризван прошел сквозь их строй.

– Зачем? – спросил Ризван, слушающий разговор только с одной стороны. – Не надо.

– Тебя не спросили, – невозмутимо, но строго ответил Гена Вологдин. – Тихо сиди и разговаривать не мешай~

Ризван с недовольным видом пошевелил плечами, но ничего сказать не посмел. И правильно сделал. В отличие от чеченцев Гена не бьет просто так, без причины, только чтобы себя почувствовать героем в момент, когда наносишь удар человеку, который не в состоянии ответить. Но если есть причина, бьет не задумываясь и жестко. И Ризвану следует поберечь свой нос, если он не хочет гнусавить при предстоящем вскоре разговоре с братом. Я как раз продумывал этот разговор и со своей стороны, и со стороны Ризвана, когда обнаружил следы спецназа на уничтоженных постах группы Кадимагомеда. Раздумья мои прервались, ситуация изменилась кардинально, но тем не менее мы вынуждены будем дать братьям возможность пообщаться. Это для дела необходимо.

Старший лейтенант на вопрос пленника даже не обернулся.

– Мы сейчас мимо тебя проедем. Как отработаешь, заводи машину и двигай за нами. Надо быстрее войти в зону связи с Радой.

– Вижу вас. Проезжайте, не задерживайтесь.

– Вон он, – кивнул вперед Вологдин.

Я увидел поднятую в приветствии руку, но лица разобрать не успел – мы проехали мимо слишком быстро. Снайперов в отряде несколько, и работать мог любой из них.

– Кто? – спросил я ефрейтора. – Кому «спасибо» говорить?

– Старший прапорщик Страшков.

Страшков, насколько я знал, не просто снайпер, он еще и инструктор в бригадной группе подготовки снайперов. А малоопытного человека не поставят учить других.

Машина набирала скорость.

– Я – Страшилка. Евген, докладываю. Задание выполнил. Остались двое, как заказывал. Оба в растерянности. Сначала метались, нашли в кармане у Кадимагомеда трубку, хотели позвонить. Я разбил трубку пулей. Опять заметались, потом спрятались, как страусы. Мог бы и их. Ноги из кустов торчат. Каждому бы по пуле в задницу.

– Добро. Машина как?

– Уже завел. Выезжаю.

– Догоняй.

– Я – Колокол, я – Колокол, вызываю Скорняка~ Вызываю Скорняка! – внезапно раздался возглас в наушнике.

Старший лейтенант Скорняков начал притормаживать многочисленными короткими нажатиями на педаль тормоза. При нашей скорости тормозить резко было бы просто рискованно.

– Я – Скорняк. Наконец-то. Где командир?

– Сейчас приглашу, товарищ старший лейтенант, – обрадовался радист группы старший сержант Труханов. – У него «подснежник» отключен.

Вскоре объявился старший лейтенант Радченков.

– Я – Рада, как, Женя, дела?

– Стараемся. Сейчас я остановлюсь, выйдем, и Кадочников тебе доложит ситуацию. У нас пленный, не можем при нем открыто общаться. Есть хорошие новости. Очень хорошие.

– Давненько я таких не слышал. Ради этого могу и подождать. Только не долго.

Теперь уже можно было тормозить сильнее, что Скорняков и сделал. Мы остановились на спуске, и, почувствовав, видимо, ненадежность ручного тормоза, старший лейтенант уткнул машину бампером в скалу. Так она никуда не уедет, даже если тормоз сорвется или кто-то умышленно снимет с него. На всякий случай и приказ поступил:

– Вологдин, не стесняйся. Если что – знаешь, что делать. Только чтобы до вечера дожил. Денис, пойдем.

Мы вышли из машины, но далеко отходить не стали. Двигатель все равно работал и заглушал слова.

– Евген, вижу вас. Я вас догнал, – донес наушник голос старшего прапорщика Страшкова. – Беседу можете начинать без меня, я слышу.

– Пристраивайся рядом. Решать будем не на бегу.

«Нива», как и было приказано, аккуратно остановилась рядом с «уазиком». Страшков вышел, пожал мне руку.

– С возвращением, убийца невинных младенцев.

Мне никогда не нравились разговоры о войне как о массовом убийстве. Убийство, на мой взгляд, – это нечто другое~

– Грузовик там, товарищ старший прапорщик, не видно? – кивнул я в нужную сторону, переводя разговор на другие рельсы.

– Пока не видно. Взрывы гранат и стрельбу они наверняка слышали, но пока никак не отреагировали. Видимо, все же прочесывают все. На всякий случай.

– Может, Кадимагомед должен был позвонить, если возникнет надобность? – предположил я.

– Он уже не позвонит.

– О чем вы там! – старший лейтенант Радченков сказал даже сердито, и я сразу представил, как шевелятся его усы. Когда старший лейтенант сердится, усы у него всегда топорщатся и движутся – приятно посмотреть. – Докладывайте обстановку.

– Бандиты окрестили, как мы и предполагали, младшего сержанта Кадочникова~

– Я вообще-то без них, товарищ старший лейтенант, окрещен, – поправил я.

– Ладно, Крещеный. Рассказывай, что там произошло, – поторопил события Радченков.

Скорняков кивнул, предлагая докладывать мне.

– Я захватил Ризвана Дидигова. Он сейчас сидит в машине.

– Это я знаю.

– Цель захвата – обмен на пленных.

– Ты знаешь, где пленных держат?

– Нет, не знаю. Авдорхан сам их приведет.

– Хорошо бы так.

– Вячеслав, – вступил в разговор старший лейтенант Скорняков, – это надо сделать срочно. Сейчас Денис позвонит Авдорхану. Предложит вывести пленников на дорогу в нашу сторону. Твоя задача освободить пленников и захватить самого Авдорхана. Хватит сил?

– Я попробую. А почему спешка?

– Чтобы быстрее начать работать.

– Расшифруй.

– Знаешь, что за отряд прибыл к Авдорхану?

– Откуда я могу знать.

– Это Асланбек Билимханов.

– Сам?

– Без меня.

– Хорошенькие дела. Асланбека никак нельзя выпускать.

– Скоро Билимханов двинется в сторону села. Он на грузовике. Доедет быстро. До этого надо освободить пленных, потом будем по самому Билимханову работать~

– Сил мало. Обложить трудно.

– Попробуем не упустить. Надо в ущелье его запереть. За селом он сможет в горы вырваться.

– Я вызываю Волкотруба.

– Конечно. Вертолетами. Всем отрядом.

– Ладно, звоните Авдорхану. Где хотите произвести обмен?

– В нашу сторону от села на два километра, – подсказал я. – Там дорога к «зеленке» подходит. Я там сам был, знаю, что можно сверху атаковать.

– Звони, младший сержант. Не теряй время. «Подснежник» не отключай. Я подслушивать буду. Люблю подслушивать.

Я пошел к машине, чувствуя в боку страшную огненную боль. Все последнее время я не вспоминал о ране. Даже Ризван, с которым мы провели рядом уже немало часов, не подозревал о том, как я страдаю. Весь бок огнем горел, и этот огонь словно бы белесым дымом застилал глаза. Но я переборол себя. Стиснул зубы и переборол.

Время залечивать раны еще не пришло.

– Ризван. – Я открыл дверцу. – Если Авдорхан поторопился и расстрелял пленников, тебе придется вернуться в СИЗО. Моли Аллаха, чтобы твой брат оказался предусмотрительным и осторожным человеком.

Я специально заговорил так, чтобы пленник не заподозрил с нашей стороны острый встречный ход. Вдруг возьмет и упрется, если поймет, что ему не на что надеяться. А надеяться ему, конечно же, уже не на что. Оставайся я по-прежнему один, я бы, без сомнения, пошел на обмен, обеспечив все возможные меры безопасности, чтобы не быть обманутым и не подставить под стволы бандитов себя и других пленников, потому что для Авдорхана разглашение всей информации будет означать конец легальной жизни, а он хотел бы, наверное, кое-что успеть ухватить здесь, прежде чем ему придется бежать с братом за границу.

Ризван испугался возможности провала переговоров.

– Нет. Он не расстрелял. Кадимагомед сказал же. Он не расстрелял, я уверен. Он всегда был осторожным. И он знает. Джабраил сказал же ему. Авдорхан знает. Конечно, не расстрелял. Звони.

– И не говори ему, что я не один. Иначе он может пожелать тебя бросить и убежать. Где нам тогда искать пленных.

– Я не скажу.

– Номер Авдорхана.

Я вытащил из кармана трубку, что презентовал мне, возможно, уже покойный Исмаил. Впрочем, Исмаил вполне мог оказаться в числе тех двоих, что пока остались живы. Но боюсь, что после встречи с Асланбеком Билимхановым их жизнь закончится. Билимханову ни к чему живые и вооруженные люди, подчиняющиеся Авдорхану. Асланбеку, по большому счету, и сам Авдорхан ни к чему. Как только в руки к нему попадет Ризван, Билимханов постарается и Авдорхана уничтожить, как единственную поддержку Ризвана.

Ризван назвал номер. Я набрал. Авдорхан ответил не сразу. Видимо, собственная значимость мешала ему поторопиться. Но все же ответил, естественно, со снисходительной важностью делового человека:

– Слушаю тебя, Исмаил~

– Это не Исмаил. Исмаил больше не позвонит тебе. Никогда не позвонит.

– А, Крещеный, – он узнал голос. – У меня откуда-то мелькнула, кстати, мысль, что это ты звонишь. Но я не поверил себе. А ведь говорить начал по-русски. Наверное, подспудно все же знал. Как дела у Ризвана?

– Ризван торопится. Веревки ему и руки, и ноги стерли. Кровообращение нарушается, особенно в руках. Я их крепко связал. Чего доброго, какие-нибудь мышцы атрофируются, он даже подпись свою правильно поставить не сможет. И еще неприятности. Скоро Билимханов сядет в грузовик и поедет в село. А до этого надо успеть обменять Ризвана на пленников. Иначе он в руки к эмиру Асланбеку попадет. Живы пленники-то, Авдорхан?

– Что им сделается. Их даже через день кормят. Я хочу с братом поговорить.

– Я дам ему трубку. Только учти, что я тебе не верю, поскольку к честным людям тебя отнести не могу. Поэтому первая же фраза на чеченском будет означать конец переговоров. Разговариваете только по-русски. Разговор я слушаю. Ты понял?

– Ладно уж.

Авдорхан сохранял некоторую важность манер. Ему, видимо, хотелось держать себя хозяином положения, хотя хозяином положения, по сути дела, давно уже стал я.

– Ризван, ты тоже понял?

Ризван за короткое время плена у меня уже отвык от манеры держаться «наполеончиком» и, сразу соглашаясь, кивнул. Я не стал развязывать ему руки, просто взял за плечо и пододвинул ближе к себе, с другой стороны Вологдин подтолкнул Ризвана плечом. В итоге я только прижался правым боком к сиденью, оберегая левый бок, и приложил трубку к голове Ризвана. И сам пододвинулся ближе, чтобы слышать слова Авдорхана.

– Ризван.

– Это я.

– Что скажешь?

Последовала пауза. Ни тому, ни другому сказать было нечего, просто Авдорхану хотелось удостовериться, что Ризван со мной. Они сказали бы многое, конечно, на своем родном языке, нам непонятном. Но сейчас только выдавливали из себя слова.

– А что я могу сказать? Гони ему пленников. Время дорого. Скоро Асланбек вернется.

– Кадимагомед его сразу не пустит.

– Кадимагомеда больше нет.

– Опять Крещеный?

– Он.

– Он детей всего села сиротами оставит.

– Он уже их оставил сиротами. И чем позже состоится обмен, тем больше будет сирот.

– Хорошо, я сразу позвоню, скажу, чтобы привели пленников. Как менять будем?

– Крещеный скажет.

Я перетянул трубку к своему уху.

– Я на машине Кадимагомеда. Пусть твои парни имеют это в виду и не пугаются. Скоро буду в селе. Ты должен вывести пленников на дорогу. Там мы и встретимся. В двух километрах от села.

– В какую сторону?

– Ты не знаешь, с какой стороны мы едем?

– Я сейчас же отправлю пленников. Когда ты прибудешь?

– Минут через тридцать-сорок, думаю~ Может быть, даже через час. Я плохо езжу и потому не рискую ехать быстро. У вас тут дорога дурная, свалиться с обрыва можно.

– Поезжай осторожнее. – Авдорхан не посоветовал, он попросил~

Я пододвинул Ризвана к середине сиденья, ефрейтор Вологдин помог мне, но сам я сесть в машину не поспешил, потому что на связь вышел старший лейтенант Радченков.

– Денис, твой позывной не помню.

– Давыдов.

– Что предполагаешь?

– Предполагаю, что Авдорхан не пожелает взять на себя лишнее. Даже брат говорит, что он слишком сильно любит деньги. Если он отдаст пленников, он ставит себя вне закона. Автоматически.

– Даже если не отдаст~ Его уже вычислили, и потому мы здесь.

– Но он-то, товарищ старший лейтенант, этого не знает. Он думает, что может еще в Грозный поехать и своими счетами в банке воспользоваться. И потому он не пожелает отпустить пленников. Он устроит засаду, чтобы сразу после обмена нас расстрелять. И Ризван это тоже знает. Я по физиономии его радостной вижу.

– Понял. Мы страхуем. Скорняк!

– Слушаю, Рада.

– Волкотруб уже вылетает. Сидели и ждали команды от нас. У него всего два вертолета. Поэтому одна группа высадится на дороге в районе поста. Я дал координаты поворота ущелья.

– Там, кажется, минное поле в «зеленке», – сказал старший прапорщик Страшков. – Группа Билимханова сначала на мину нарвалась, потом это минное поле обстреливала.

– Там минное поле, – подтвердил я. – Ризван говорит, что Авдорхан специально послал Асланбека Билимханова на минное поле.

– Сейчас позвоню, предупрежу. Хорошо, что вспомнили. Итак, одна группа, большая, высаживается на повороте ущелья, вторая, меньшая, там же, где мы высаживались. Заблокирует проход через пастбища на перевал. Нам ставится задача не допустить противника ни в село, ни за село. Там, в лесах, легко потеряться~ Значит, сразу после обмена перекрываем дорогу.

– Как будем проводить сам обмен?

– Нормально. Просто подъезжайте, и все. Можете сразу нацепить наручники Авдорхану. Мы «подчистим» место встречи. Я не думаю, что у него много людей в запасе. Не выведет же он в засаду все село. Семь человек с ним оставалось, насколько я помню. Ну, может, еще несколько человек с пленниками. Десяток с небольшим наберется от силы. Мы справимся.

Я слушал разговоры, и говорившие от меня как-то незаметно удалялись и удалялись. Голоса становились все глуше и глуше, а смысл как-то сам собой ускальзывал. Так бывает, когда засыпаешь под чужой разговор. А потом я вдруг ощутил в боку горячую вспышку боли, которая отдалась белым пламенем в глазах. И я упал.

Наверное, я долго пребывал без сознания. В себя я пришел, когда был уже раздет по пояс и старший прапорщик Страшков колдовал над моей раной, заклеивая ее кусками большого пластыря. Пальцы у старшего прапорщика оказались мягкими, и боли в боку не было.

– Напугал ты нас, – сказал старший лейтенант Скорняков, увидев, что я открыл глаза. – Ты что же не сказал, что ранен?

– Не успел. И~ Как-то~ Не до того было. Забыл.

Перед глазами по-прежнему все слегка плыло, мысли путались. Но тело боли почти не ощущало и казалось легким, словно горячим воздухом накачанным. Я узнал недавнее ощущение.

– Парамедол вкололи?

– Вкололи, – сказал старший прапорщик. – Ты уже колол себе? Когда?

– Кажется, ночью~ Или вечером~

– Тогда все нормально. Можешь работать.

– Можешь? – строго переспросил старший лейтенант Скорняков.

– Может? – в наушнике раздался не менее строгий голос старшего лейтенанта Радченкова.

– Смогу. Когда надо, я всегда смогу, – сказал я, пытаясь сесть. Провод от наушника тянулся к карману «разгрузки». Ее вместе с бронежилетом и курткой с одним рукавом с меня сняли. На воротнике куртки и микрофон остался. И потому Радченков не слышал моего ответа.

– Говорит, что сможет, – за меня ответил в свой микрофон Скорняков. – Надо – значит, сможет. Он парень и просто крепкий, и с характером.

– Что с бедром? – спросил старший прапорщик Страшков.

– По касательной. Мышцу разорвало, и все.

– Крови много потерял?

– В общей сложности прилично. – Я справился наконец-то с проводами и стал одеваться.

– Ногу перевязывать надо?

– Сегодня не надо. Не надо, пока не закончили.

Я собрался встать, Страшков протянул мне руку, но Скорняков отодвинул его.

– Сам вставай.

Он хотел посмотреть, как я вставать буду. Это, кстати, важный момент. Как человек встает, столько у него и запаса сил. Кто утром с кровати встает медленно и лениво, тот и в делах такой же. Проверено на многократных примерах.

Я встал легко и не поморщился. Конечно, это не столько моя заслуга, сколько парамедола. Это он боль притупляет.

– Он в порядке, – сказал Скорняков в микрофон. – Мы едем. Авдорхан уже заждался.

Он глянул на часы и покачал головой.

– Ведут пленников. Я вижу их. Ведут не через село, в обход, – сообщил командир. – Четверо конвоиров~ Дистанцию соблюдают, стволы наготове. Грамотно ведут. При любой попытке неповиновения могут всех расстрелять. Так~ Из села идет вторая группа. Пятеро бандитов и сам Авдорхан. Он безоружный. Эти на место раньше прибудут. Минут на двадцать. Знать бы только точное место. Все. Мы работаем. Теперь можете не слишком торопиться. Главное, вам прибыть раньше Билимханова.

Я сел в машину. Гена Вологдин, охранявший пленника, из машины так и не выходил. Сам пленник, похоже, вел себя образцово-показательно, поскольку синяков под его глазами заметно не было и нос не распух от нелегкого кулака ефрейтора.

Ризван посмотрел вдруг на меня чуть ли не с сочувствием.

– Ты что, раненый?

– Ножевое. Ваша врачиха меня ножом пырнула. Хирургическую операцию решила провести, да неудачно. Ты же говорил, она терапевт. Вот и~

– Это она может, – усмехнулся Ризван. – Я раз слегка приласкал ее, меня тоже чуть не пырнула. Еле отскочить успел. Она никогда с ножом не расставалась. Говорили, когда училась, в общежитии жила, нож под подушку ночью клала~ Такая баба.

– Больше никого не пырнет, – заметил я. – Ее уже черти в аду ласкают, а нож она с собой не взяла. Чертям безопаснее.

– Крещеный, – скривился Ризван, осуждая мои слова то ли с точки зрения мусульманина, то ли еще с какой-то другой точки зрения, – я не понял, с какой именно. – Как это она тебя? Тоже, похоже, захотел приласкать?

– Их двое было. Я со спины подобрался. Я не видел, что это девка. Разбираться некогда было, когда уже прыгал. Ей ногой в затылок, напарнику лопаткой в затылок. Она упала, тогда только и увидел, что девка. Наклонился, думал, «в отрубе», она и ударила. А я помочь хотел. Пожалел. Опасное чувство – жалость.

Старший лейтенант Скорняков громко хлопнул плохо закрывающейся дверцей, машина все-таки очень старая, известно, чьей сборки, и потому дверцы закрывать приходится звучно, завел двигатель и включил заднюю передачу, чтобы отъехать от скалы, в которую он бампером упирал «уазик».

Дорога показалась мне очень долгой, хотя совсем недавно я всю ее прошел пешком, да еще раненный, да еще не по дорожному полотну, а сначала по не слишком утоптанной тропе, а потом и вообще просто по склону хребта, вроде бы довольно быстро. Хотя как быстро~ Это сейчас показалось, что быстро. А я ведь целый день практически шел. Но тогда у меня было только касательное ранение в бедре, беспокоящее лишь неостанавливающимся кровотечением, но не болью, способной довести до потери сознания. Кроме того, я изначально настраивался на несколько дней такой ходьбы, следовательно, эти первые километры первого дня пути казались мне только началом, коротким началом, и потому я расстояние не ощущал. Сейчас же, когда ехали быстро, машину сильно трясло, и эта тряска отдавалась в моем боку, и уже даже парамедол не так хорошо помогал, как раньше. Теоретически я знал, что в самой ране боль не страшна. Гораздо сильнее ощущается та боль, которая через нервную систему, как сигнал, в голову уходит. Вот от такой боли сознание и теряют. А парамедол нарушает какие-то связи нервной системы. Он совсем боль не глушит, но до мозга ее не допускает. И потому боль быстро становится привычным состоянием, совсем не угнетающим сознание. Через десять минут тряски я уже привык к боли и не особенно на нее реагировал. И потому уже стал следить за дорогой, чтобы не упустить момент последнего подъема.

– Ты же не обманешь меня, – сказал Ризван.

Он не спросил, он утвердительно сказал, словно что-то почувствовал. Он меня уверял, что я не могу его обмануть. Говоря честно, мне было как-то не по себе от этого утверждения, потому что я уже знал, что свободы Ризвану теперь долго не видеть. И получалось, что я использую его, чтобы обмануть, чтобы заманить в ловушку и его, и его старшего брата. Это было неприятное чувство. И я не нашел что сказать ему в ответ, кроме:

– Сколько лет тебе грозит?

– Каких лет? – не понял Ризван.

– Если посадят.

– Пожизненное, – за него решил ефрейтор Вологдин.

– Нет, на пожизненное не тяну, – не согласился молодой террорист. – Адвокат мне говорил, что максимум – пятнадцать по совокупности, но если хорошо дело повернется, если не все доказать смогут, то могут двенадцать или даже десять дать.

– А тебе сейчас сколько?

– Двадцать три.

Надо же, он всего-то на год меня старше, а мне казалось, что минимум лет на пять. Но, наверное, жизнь «лесного волка» никого не делает молодым и цветущим.

– В тридцать три человек еще молод, – заметил старший лейтенант Скорняков. – Десять лет получишь, в тридцать три выйдешь. Возраст учителя, возраст Христа. Еще сможешь заново жизнь начать.

– Сдадите? – переспросил Ризван.

– Денис, ты слово ему давал? – спросил старший лейтенант.

– Я говорил ему, что хочу обменять его на наших пленных. С этим условием он шел со мной. Я не тащил его, он сам шел.

– В таком случае, Ризван, твоя свобода зависит от твоего брата.

Скорняков нашел хороший и верный ход.

– Как так? Если вы захотите его захватить, то вы захватите.

– Мы не будем захватывать, если он поведет себя честно. А если он поведет себя нечестно, это не только его беда, но и твоя. И винить ты будешь должен только его. Младший сержант Кадочников своего слова не нарушал. Он везет тебя для обмена~ То есть пока я везу. Денис, пора местами меняться.

Старший лейтенант остановил машину и вышел. Он правильно определил последний подъем. За ним начнется спуск напрямую к месту встречи.

– Сможешь доехать?

– Смогу, – сказал я твердо.

Мы поменялись местами. Вернее, я занял его место, а старший лейтенант место Ризвана, посадив самого Ризвана к дверце, чтобы я мог выпустить его, не показывая, кто еще едет в машине. Но с места тронуться я еще не успел.

– Как Авдорхан может обмануть вас? Я не понимаю. Он приведет пленных. Вы издали увидите. Он их отпустит, вы отпустите меня. И все.

Я, сидя на водительском сиденье, обернулся.

– А над дорогой полоса «зеленки»~

– И что?

– А что, если Авдорхан выставит там засаду, чтобы нас уничтожить.

Ризван молчал, понимая, насколько я прав в своих предположениях.

– Что скажешь? – настаивал я.

– Не знаю. Я не понимаю, зачем ему это. Авдорхану только я нужен.

– Ему еще нужно пока, до поры до времени, не иметь неприятностей с законом, чтобы вернуться в Грозный и снять со счетов все деньги, какие можно снять, продать все, что можно продать. Ты сам говорил, что твой старший брат жадноватый парень. Может он так сделать?

Ризван не ответил на вопрос, но встречный задал:

– И что, значит, вы пленных заберете, а меня пока в заложниках оставите?

– Нет. Этого мы делать не будем. Нам заложники не нужны. Мы попробуем поверить, а дальше видно будет. Но подстраховаться мы тоже имеем право~ Так что, если что, ты не обижайся на нас. Брата вини, исключительно его.

* * ** * *

Старший лейтенант Скорняков словно бы знал мои водительские способности. Хотя, наверное, он знал способности всех новичков за рулем. И потому остановился в самом начале подъема, когда горка была еще не крутой. Здесь и ручник машину держал нормально. Скорняков начал командовать:

– Отжимаешь сцепление. Включаешь первую передачу.

Я выполнил то, что и без команды знал.

– Теперь одновременно медленно газуешь, так же медленно отпускаешь сцепление и опускаешь ручник. Ручник можно даже в последнюю очередь отпустить, он слабый.

Я слышал, что упражнение «горка» входит в комплекс нормативов при сдаче на права. Этому специально учатся. «Уазик» вроде бы и попытался назад скатиться, но я вовремя добавил газу, и машина поехала.

– Талантливый водила пропадает в спецназе, – сказал старший лейтенант. – Я думал, ты тронуться не сможешь.

Мы медленно начали одолевать подъем.

– Чуть-чуть разгонись и на вторую скорость переключи~ Переключай без напряга, нежно, как женщину ласкаешь.

Переключение скоростей мне всегда с трудом давалось, но я попробовал именно без напряга, с нежностью, и это получилось. Простые слова прозвучали кстати. Машина даже не задержалась при переключении.

– Так на второй и поезжай до конца. На третью не переключайся. Движок старый и слабый, подъем долгий. Третья скорость не потянет.

– Скорняк, я – Страшилка. Мои действия? – запросил команду старший прапорщик.

– Я – Рада. Засада уничтожена. Без звука. Пять человек готовы были вас расстрелять. Страшилка. Останавливаешься не доезжая до верхней точки, – принял командование старший лейтенант Радченков. – Поднимаешься пехом. Занимаешь позицию, страхуешь.

– Понял. Работаю.

Машина между тем взбиралась к высшей точке вполне уверенно, и мне даже понравилось, что я еду так уверенно. А на верхней точке прозвучала новая команда:

– Теперь просто сцепление отожми и притормаживай. Так до них и спустимся.

Мне трудно было оторвать взгляд от дороги, чтобы посмотреть вдаль. Но я отжал сцепление, притормозил сильнее и посмотрел.

Внизу на самом краю дороги стояли в одной шеренге наши парни – спиной к обрыву, все десять человек. По другую сторону дороги четверо бандитов наставили на них автоматы. Стрелять могли начать в любой момент. Неподалеку, поставив ногу на камень, как Наполеон ставил ее на барабан, стоял еще один человек. Из-за расстояния узнать Авдорхана я, конечно, не мог, но больше так стоять было некому.