ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Майор Султанов по ментовской системе централизованной городской связи опросил все посты, потом связался и с комендатурой, чтобы выяснить обстановку и на армейских постах тоже. Сообщения удовлетворения и радости не принесли. В городе задержаны и проверены четыре «уазика» серого цвета. Ни в одном ни самого Джабраила Алхазурова, ни каких-то следов его не обнаружено. Водители подозрений не вызвали. Только у одного из них не было прав, но документы на машину оформлены на его старшего брата. На всякий случай, для профилактики, был остановлен серый «Ленд Ровер», водитель которого оказался пьян. Под сиденьем водителя обнаружено пять патронов от пистолета Макарова и две стреляные гильзы. Водитель доставлен в городской отдел ФСБ. За время поиска город покинуло девять машин. Восемь военных, одна частная, все проверены. Алхазуров не обнаружен. Режим особой внимательности, согласно приказу, будет соблюдаться вплоть до особого распоряжения.
Режим-то пусть соблюдается, только и майор Султанов, и полковник Согрин уже поняли, что если сразу задержать Джабраила не удалось, то уже, скорее всего, сегодня и не удастся. Он наверняка заметил особые меры и стал трижды осторожным. Может быть, машина вышла из города без него, а сам Алхазуров покинул Гудермес пешком с тем, чтобы сесть в нее на дороге, уже за постами, в надежде, что дальние посты не будут насторожены и внимательны. Может быть, вообще остался в городе, только после вчерашнего ночного инцидента со стрельбой из естественной осторожности сменил место проживания.
Теперь вся надежда связывалась только с возможностью разговорить капитана Хамкоева, который, конечно же, будет стоять на своем до тех пор, пока Джабраил не будет обнаружен и задержан, причем обязательно следует брать его живым, чтобы раскрыть всю сеть большого террористического плана. Если живым его взять не удастся, Хамкоев, который может быть в курсе многих событий, опять же ничего не скажет. Он выбрал единственную возможную для него и верную линию поведения, основанную на национальных чувствах и традициях горца, и против этого возразить невозможно. Самое большее, что грозит Хамкоеву, дисциплинарное взыскание. В худшем случае, увольнение из рядов милиции. Но уголовного дела на него не заведут. За это не заведут... Значит, следует искать что-то другое, за что уголовное дело завести можно.
Может быть, какой-то след Алхазурова могли дать запертые в подвале дома Джабраила боевики, о которых полковник Согрин майору Султанову уже успел рассказать.
На место выехали вместе и старались соблюдать правила маскировки. БТР медленно передвигался по городу, и сидящий на броне майор наблюдал за улицей. К счастью, действовать пришлось в районе развалин, свидетелей видно не было, и возле пролома в заборе Султанов трижды постучал по броне. Моментально восемь «альфовцев» и два спецназовца ГРУ оказались в саду, а еще через несколько секунд и в доме, где их встречал подполковник Сохно. БТР так же медленно проехал дальше, развернулся на перекрестке и поехал в обратную сторону. Никто момента высадки, кажется, не видел.
– Маркеры взял? – первое, чем поинтересовался Сохно у Кордебалета.
Подполковник Афанасьев маркеры уже держал зажатыми в ладони.
– Тогда я пошел, – сказал Сохно. – А вам всем в подвал, и направо последняя дверь. В угловой комнате они сидят. Похоже, еще не проснулись...
Даже зная, что металлическая дверь в подвальную комнату закрыта, «альфовцы» не заспешили вперед толпой, а выдвигались организованно, выпустив вперед две тройки – плечо к плечу, ноги чуть согнуты в коленях, автоматы на изготовку, все пространство впереди разделено на три зоны обстрела, и каждая из зон захватывает десять процентов соседней. При таком передвижении кирпич мимо не пролетит, чтобы его не разбили в пыль очередями. Тактика проверенная и отработанная до автоматизма. В подвальном длинном коридоре первая тройка, определив безопасное пространство, перебежала больше половины расстояния под прикрытием второй тройки. Затем вторая тройка догнала товарищей уже под прикрытием первой. Два оставшихся «альфовца» вместе с двумя спецназовцами переглянулись и, не советуясь, оставили внизу шесть человек, а сами поднялись вслед за Сохно на чердак. Подполковник уже склонился над раскрытым «дипломатом» и соскабливал ножом красную краску с маркеров, чтобы не такой заметной была подмена. Впрочем, чтобы подмену определить, маркеры следует вытащить из обоймы. А снайпер будет делать это только в том, случае, если о подмене будет знать. Плохо другое, можно ждать неприятностей, если он принесет с собой новые патроны и добавит их в обойму сверху. Тогда маркеры останутся последними, и подмена своей роли не сыграет...
– А если он патроны все-таки принесет? – спросил обеспокоенный майор Султанов.
– На этот случай я попрошу выписать мне ордер на новую жилую площадь, – в обычной своей замысловатой манере предложил Сохно. – Вон в том шкафу.
И показал за спину майора. Там, прислоненный к подстропильной балке, стоял колченогий шкаф из расслоившейся фанеры.
– Буду следить. В любом случае я засяду здесь. Если новых патронов не будет, я дам снайперу выстрелить, и после этого скручу ему ноги на голове. Если дополнительные патроны будут, я сначала скручу ноги на голове, потом сам отстреляю маркеры, чтобы уважаемый мент почувствовал себя чрезвычайно болтливым парнем.
– Здесь у меня вопрос есть, который следует обсудить, – сказал Согрин, переходом к следующей теме показывая, что план Сохно одобрен.
– Я готов обсуждать, пока время позволяет, – согласился Сохно. – Когда оно не будет позволять, будем действовать...
– Даже если будет снайпер... А он будет, я уверен. – Согрин обращался за советом к майору Султанову. – Он сам нам сейчас очень нужен? Повлияет присутствие на допросе снайпера на поведение Ахмата Хамкоева?
– Все-таки очная ставка вещь полезная, – не понимая еще, о чем идет речь, сказал майор. – Как правило, это дает результат...
– Я не сомневаюсь в полезности очной ставки. Но полезной она будет только тогда, когда хотя бы один из ее участников сознается в причастности к террористической группировке. Хамкоеву невыгодно признаваться даже после того, как снайпер выстрелит в него и он еще раз убедится, что Джабраил Алхазуров его приговорил. Он сам предпочтет отомстить Джабраилу, но не выдаст его, потому что при выдаче он автоматически признает себя виновным. Снайперу тоже признаваться невыгодно...
– А что ему могут еще предъявить?
– Адат. Кровная месть за вчерашнее убийство Али Паленого.
– Да, – согласился Кордебалет. – Я сегодня слышал, что малолетний брат Паленого объявил себя «кровником» Хамкоева.
– Где есть один «кровник», там может быть и другой. И опять мы ничего не узнаем о местонахождении Джабраила Алхазурова. Именно это наша главная цель, а вовсе не защита ментовского капитана, которого давно пора бы расстрелять.
– И что вы, товарищ полковник, предлагаете? – спросил майор настороженно. – Я не совсем понимаю.
– Что уж тут понимать... Мы отпускаем снайпера, но фотографируем его, и отслеживаем передвижения по городу. У вас есть аппаратура для ночной съемки?
– К сожалению...
– Ладно. Просто отслеживаем и берем под контроль место его проживания. Сфотографировать успеем и завтра днем. Кроме того, не исключено, что Джабраил именно у снайпера и будет скрываться. Хотя и это не обязательно. Но на контакт с Джабраилом снайпер обязательно пойдет сам.
– Рисковое дело... – в сомнении покачал головой майор Султанов. – Как мы отследим его на пустынных улицах? Это, как мне видится, практически невозможно.
– Глупости, майор, – уверенно и безоговорочно поддержал командира Сохно. – Пустынны только неосвещенные улицы, и слава богу... А что проще, чем вести слежку там? На людных улицах работать гораздо сложнее. Но здесь с наступлением темноты людных улиц не бывает. А освещение горит только в самом центре.
– Если вы берете это на себя... – сказал майор, но прозвучало это как «если вы берете на себя ответственность»...
Полковник понял то, что не было высказано, и ответил прямо:
– Я беру на себя ответственность.
– Тогда страховку из шкафа пусть проводит Кордебалет, – предложил Сохно. – А я буду ждать внизу, чтобы прогуляться со снайпером по городу.
– Капитан Хамкоев... – задумчиво сказал майор Султанов. – Капитан Хамкоев... А что от него толку, если он упрется. Пусть Аллах и решает его судьбу. Не надо наверху никакой страховки, если вы будете «вести» снайпера... Снайпер для нас важнее.
– У меня тоже появилась такая мысль, – согласился Согрин.
* * *
В подвал спустились вместе. «Альфовцы» блокировали металлическую дверь и ждали только своего командира, чтобы начать хоть какие-то действия. Совещались шепотом чуть в стороне, чтобы разговор не был слышен в комнате. Вариант виделся только один: осторожно вытащить кусок арматуры, который запирал дверь снаружи, и сильными ударами попытаться выбить упор, установленный с другой стороны.
– Осторожно, – предупредил Сохно. – Если не удастся выбить с первого удара, после второго или третьего, как распахнется, они будут уже готовы и могут успеть бросить в коридор гранату.
– Вспомню молодость. – Майор Султанов встал рядом с дверью в несколько странной позе с поднятыми руками.
– Что вы хотите? – поинтересовался полковник Согрин.
– Я в прежние времена в гандбольной команде вратарем был. Попробую гранату поймать и бросить назад. В этом случае все прячемся.
Согрин только головой в сомнении покачал. Ему еще не приходилось видеть таких гандбольных выступлений на войне.
– Не сомневайтесь, товарищ полковник, я в боевой обстановке гранатой с тридцати метров убегающему в голову попадаю. Я был хорошим вратарем и всегда отдавал точный первый пас. И пенальти хорошо брал. Семиметровые.
Двое бойцов «Альфы» приготовились, прислонившись для короткого разбега плечами к противоположной стене коридора. И даже ноги подняли для предстоящего длинного шага. Сохно жестом факира вытащил из замочного кольца кусок арматуры, который сам же недавно туда вставлял, и почти торжественно дал знак рукой.
Две ноги ударили в дверь одновременно, вызывая металлический грохот в коридоре, а уж в комнате без окон этот грохот должен быть еще более сильным.
– Я бы на их месте уже проснулся, – сказал Сохно после первого удара и перед тем, как «альфовцы» отступили и ударили снова.
Дверь и второй удар выдержала. Но перед третьим с обратной стороны раздались спаренные автоматные очереди. Однако металл был толстым, и хотя звон стоял оглушительный, пули пробить дверь не могли.
Третий удар все же состоялся, но тоже не принес результата.
– Бесполезно, – сказал майор Султанов и дал рукой знак, отменяющий подготовку к четвертому удару.
Очереди из комнаты прекратились. Должно быть, звон в ушах заставил боевиков отнестись к себе более бережно.
Сохно на правах первооткрывателя приблизился к двери вплотную.
– Как себя чувствуете, парни?
В ответ прозвучала короткая, в два патрона, очередь.
– Говорите, пожалуйста, помедленнее, я плохо понимаю, – сказал Сохно.
Металлический скрежет двери показал, что изнутри поправили подпирающую трубу. Значит, выходить не собираются. Следовательно, надо искать варианты...
2
Юрке Шкурнику приснилось, что ему надели на голову жестяное ведро и кувалдой по ведру ударили. От такого удара проснулся он сразу и в панике, обычно ему не свойственной. Ошарашенно огляделся, все еще слыша звон в ушах. Беслан сидел рядом с зажженным фонарем, положенным на вещмешок, уперев руки в пол, и так глаза таращил, словно они у него вылезти из глазниц намеревались, и Беслану стоило больших усилий удержать их на месте.
Но оба не сразу поняли, что бьют с обратной стороны в дверь. Просто проснулись от испуга и от звона в ушах, ничего не понимая и не зная, что делать. И только после второго удара все встало на свои места.
– Накрыли, – мрачно и отчаянно, с болью прохрипел Шкурник.
Он не боялся погибнуть. Жизнь его была такой, что погибнуть он мог бы уже множество раз, хотя всегда умудрялся выбраться из самой тяжелой ситуации. Сейчас сам себя необдуманно загнал в действительно безвыходную, но страха не испытал. Испытал только горькую, невыносимо тоскливую обиду за то, что у него в вещмешке лежат сто тысяч баксов, а он не успел еще ни одной бумажки из этой суммы потратить. Жалко было деньги и противно было думать, что они кому-то другому достанутся. Невыносимо было так думать. И от того обида вызывала злую, неукротимую ярость.
– Не хочу... – будто бы даже на командира огрызнулся Беслан, но поднятый автомат, как и сам Табиб, направил в сторону двери.
Стреляли они синхронно, хотя еще при входе видели толщину листовой стали и предполагали, что пуля ее не одолеет. Тогда это радовало и казалось, что в этой комнате, закрывшись изнутри, они будут под надежной защитой. И не думали о том, что не будет возможности отсюда выйти. Пули оставляли, наверное, вмятины на металле, высекали искры, с радостью прочерчивающие темноту того угла глухой комнаты, куда луч фонаря не попадал, рикошетом били в бетонные стены и снова рикошетили, пролетая рядом с воробьиным чириканьем...
– Ой, – тихо вдруг сказал Беслан и упал лицом вниз, как раз под луч своего фонаря.
Шкурник посмотрел почти без сострадания. На войне быстро теряешь сострадание, потому что на всех его просто не хватает, а запасы сострадания, как и всего прочего в человеке, не бесконечны. Пуля рикошетом умудрилась попасть Беслану сбоку в шею. С такими ранами не живут. Любая новая пуля могла бы точно так же попасть в шею или в голову и самому Шкурнику. И он опустил автомат.
Беслан еще судорожно, с натугой и порывами шевелился, пытался туманную голову на ослабевшей шее поднять и на командира посмотреть. Должно быть, хотел попросить помощи. И кровь ручьем сбегала на бетонный пол, черная кровь, как их судьба. Но – зачем? Зачем нужна эта перевязка? Да, есть у каждого из них в вещмешке перевязочные пакеты, можно и перевязать. Только ни к чему. Жизнь-то кончилась уже. Жизнь кончилась, не успев превратиться в красивую и беспечную, которой так сильно хотелось попробовать на вкус и на ощупь. Она забуксовала на разбитых дорогах неверной военной судьбы и встала, не в силах дальше двинуться. Кончилась жизнь, и ни к чему теперь перевязки, ни к чему теперь помощь, поддержка, сочувствие... Все, что сопутствует жизни, теперь ни к чему...
И доллары ни к чему. Сто тысяч. Это очень много. Но на них не купишь жизнь, как не отвратишь смерть, которая стучит сейчас снаружи, стараясь войти. Ни к чему эти доллары, Беслан, неужели ты не понимаешь. Даже доллары ни к чему. Даже сто тысяч долларов.
– Как себя чувствуете, парни? – прозвучало насмешкой из-за двери.
Это смерть насмехается, спрашивает о самочувствии.
Юрка Шкурник поднял автомат и с одной руки выстрелил. Он хотел только раз выстрелить. Но не успел вовремя палец убрать со спускового крючка. Одеревенели пальцы перед смертью. Получилась очередь в два патрона. И пули срикошетили. Рядом с головой прочирикали...
– Говорите, пожалуйста, помедленнее, я плохо понимаю.
Смерть за дверью издевалась, радовалась своей безнаказанности и издевалась.
Шкурник встал, шагнул к двери и подправил трубу, подпиравшую дверь. Все-таки удары ее чуть не выбили. Пусть теперь заново бьют. Пусть все ноги отмолотят. Он успеет сделать то, что должен сделать...
Сделать это необходимо, чтобы, умирая, не страдать от жадности и зависти, не мучиться мыслями о том, что его деньги сделали кого-то счастливым. Невыносимо так умирать...
Как долго он стремился к богатству, как мечтал о нем и лелеял свои сладкие мысли. Он даже подумывал сделать операцию где-то там, на Западе. Там, говорят, врачи все могут. Смогли бы, наверное, и глаз его выпрямить, нормальным сделать. И никто не звал бы его тогда Косым. А то ведь с детства дразнили. И никто не звал бы его тогда Шкурником, потому что он стал бы уважаемым человеком. Деньги способны любого сделать уважаемым. Деньги все способны сделать.
Сделать все? Нет. Не могут они его спасти. Тогда зачем они? Тогда – будь они прокляты. Пусть они умрут вместе с ним.
Шкурник сел спиной к двери. Вывалил все содержимое своего вещмешка на пол – запас одежды, перевязочные пакеты, бумаги, списки отряда, документы, но пачки с долларами отложил в сторону. Не отбросил, а отложил аккуратной стопкой. И даже края стопки с улыбкой подравнял двумя руками. Потом, не думая долго, добавил туда же содержимое тощего вещмешка Беслана. Полюбовавшись кучей, вытащил из кармана сигареты и зажигалку, закурил, поправил луч фонаря, чтобы хорошо помогал, разорвал первую пачку с долларами, и развернул банкноты веером. Он поджег самый нижний уголок самой нижней банкноты и любовался, глядя, как пламя начинает поедать зеленовато-белесое число 100, потом переходит на лицо американского президента. Он даже не знал, как этого президента зовут, и чуть-чуть пожалел об этом. Всегда приятно знать имя того, кого сжигаешь так безжалостно. Нет. Не безжалостно. Жалко деньги. Жалко эти сто тысяч баксов. Кошки на душе скребут от этого пламени. Тяжело уничтожать свою мечту. Но еще тяжелее думать о том, что эти баксы обрадуют кого-то другого. Это совсем невыносимо.
Шкурник потянулся за следующей пачкой, но подобрал с пола банковскую упаковочную ленту, на которой значилась сумма, содержащаяся в пачке. Хотел сжечь, но остановил себя. И ленту в сторону отбросил. Пусть поймут, какая сумма им не досталась. Пусть волосы на себе рвут от жадности. Сто тысяч пройдут мимо их рук. Все упаковки надо оставить.
В дверь опять ударили. Звон в уши вошел.
Юрка Шкурник даже не обернулся. Ему смешны были потуги этих людей, стремящихся войти сюда и завладеть его ста тысячами баксов. Его ста тысячами... Ведь именно ради этого они и пришли сюда. Им очень хочется хорошо жить, им очень хочется ездить на приличных машинах, но ничего у них не выйдет. Американские президенты горят адским пламенем, горят, чтобы никому уже не достаться, чтобы никому уже не сделать жизнь беспечной и веселой.
Новая пачка развернулась веером, легла с догорающими остатками первой пачки на бумаги и тряпки из вещмешков. Потом еще одна пачка... Вееры у Шкурника получаются красивые, в каждой банкноте видно лицо американского президента. И пусть он горит в этом пламени. Он обманул Табиба, поманив сладкой жизнью, и за это осужден на сожжение.
В дверь били и били. Раз за разом. С равными интервалами.
Противно завоняли горящие тряпки. Закашлялся уже не поднимающий голову Беслан. Пусть кашляет. От кашля у него изо рта кровь пошла. Это к лучшему, быстрее захлебнется и не будет долго мучиться. Не будет в дыму задыхаться, как задыхается Шкурник. В комнате никакой вентиляции нет. И дыму выйти некуда.
Пачка за пачкой разворачивалась веером и ложилась в пламя, чтобы уничтожить американского президента. Обманщиков следует уничтожать жестоко. До конца. Пачка за пачкой. Когда легла в костер последняя пачка, Шкурник услышал другой звук за спиной. Понял: это упала наконец-то труба, подпирающая дверь. Но сама дверь распахнулась не сразу. А когда она распахнулась, Шкурник сорвал с пояса две гранаты, кольца с них сдернул и радостно откинулся навзничь, чтобы встретить вошедших широкими объятиями. Он слишком поздно увидел, что в дверь никто не вошел. Только стволы просунулись, но тут же спрятались, потому что при свете костра гранаты в руках Шкурника было видно хорошо.
Шкурник хотел было подняться, чтобы обе гранаты за дверь бросить, но не успел... Взрыв грохнул...
* * *
Когда начали выбивать дверь, грохот поднялся основательный, способный повредить вечерней операции. И полковник Согрин, показав на глаза и уши, кивнул Кордебалету в сторону лестницы. Тот язык жестов отлично понял и сразу вышел из подвала. Из окон первого этажа контролировать улицу было трудно – мешали густые, вольготно и свободно разросшиеся без жестоких ножниц садовника декоративные кусты. Кордебалет поднялся на второй этаж. Оттуда всю улицу было видно хорошо в обе стороны. Но улица была пуста, как и заброшенные сады через дорогу. Удары снизу доносились, но здесь, в доме, они были не так слышны и вовсе не били по ушам и по мозгам вибрирующей волной. Все-таки подвал был достаточно глубокий и глухой, а подвальная лестница исполняла роль глушителя.
Чтобы проверить обстановку более основательно и исключить подозрения, Кордебалет даже в сад вышел и приблизился к забору дома Ахмата Хамкоева. Здесь звуки были едва-едва различимы, и невозможно было понять, откуда они идут.
Лаяла, грозно предупреждая о своем присутствии, собака. Наверное, та самая кавказская овчарка ментовского капитана. Но она от забора далеко. На цепи, похоже, у ворот сидит. Слышит все лучше людей, но сказать никому не может. Потом из подвала взрыв раздался. Глухой. Но тоже не все смогут понять, что это был взрыв, а главное, не смогут определить, где он раздался. Значит, особой тревоги в округе поднято не было. Снайпера, хочется надеяться, не спугнули...
3
Полковник Согрин категорически предупредил, что со снайпером работать будут только спецназовцы, имеющие опыт скрытного слежения несравненно гораздо более богатый, чем у «альфовцев».
– Не понял, отчего такое сомнение в наших способностях, – проворчал майор Султанов, впрочем, неуверенно.
– Мы же вам уступили право штурма подвала, – добродушно объяснил подполковник Сохно справедливое распределение ролей. – Там – вы опытнее и сильнее. А здесь – наша кровная деятельность, и вы можете нашего снайпера только спугнуть.
– Что-то я не заметил в подвале никакой уступки, – дополнительно проявил недовольство майор, желающий иметь возможность полностью включиться в работу, чтобы контролировать ее и в дальнейшем. Все сотрудники ФСБ любят осуществлять контроль, и от этого въевшегося в кровь принципа им бывает избавиться трудно, приходится порой через себя перешагивать.
– Как так? – не понял Сохно. – А кто ногами в дверь молотил? Я, что ли, или полковник Согрин. Там, простите, вы работали, громко и эффектно, здесь мы, тихо и эффективно – это решено.
Подполковник, похоже, слегка обижался, что хваленые «альфовцы» не сумели взять живым такую одиозную фигуру, как Юрка Шкурник, а он ведь им выложил его, как на блюдечке, готовенького.
– Если уж мы взяли на себя ответственность, то отвечать можем только за себя, – добавил полковник и тут же обосновал свое решение: – Подобные операции, как вы должны знать, выполняются обязательно малым числом сотрудников, потому что каждая лишняя тень способна объект спугнуть.
Майор вынужден был согласиться. Внутренне он чувствовал правоту спецназовцев. Скрытое слежение – это прерогатива разведки. А, например, психологическая обработка террориста, захватившего заложников, это уже сфера интересов «Альфы». У каждого подразделения есть свои сильные стороны, и не считаться с этим невозможно.
– Ну, хоть какая-то помощь от нас нужна?
– Нужна, – согласился Согрин. – Два человека пусть переоденутся в милицейскую форму и охраняют Хамкоева, чтобы не заиграл у него в голове нежелательный нам сквозняк. Один пусть с ним в дом войдет – это снайпера спугнуть не должно, второй улицу пусть контролирует, но так, чтобы снайперу его видно не было. Впрочем, там забор высокий, прикроет без проблем. Остальные пусть ищут себе транспортное средство с обязательным обозначением на бортах принадлежности к силовым структурам. Милицейская машина, машина военной комендатуры, просто военная машина... После того как мы снайпера «отпустим», вы должны несколько раз ему на глаза попасться. Это его будет волновать, и помешает следить за «хвостом», и одновременно успокоит, что его не останавливают. Маленькое введение в психологическое заблуждение.
– Просто так ездить? – не понял майор.
– Просто на скорости проезжайте мимо. Я буду сообщать, куда он движется. Такие вещи сначала действуют на нервы, потом заставляют успокоиться, потом опять на нервы, потом опять успокаивают... Лодка качается... Кого-то от этого тошнит – «морская болезнь», и скорее гонит к дому...
Майор Султанов вздохнул:
– Это сделаем. Но нам и самим хочется.
Он привык, что «Альфа» обычно самостоятельно работает, в соответствии с собственными планами и привычками, а остальные ей только помогают. И сейчас, сам выступая в роли помощника, майор чувствовал себя неуютно. И оттого даже не сумел сформулировать фразу, что именно самим «альфовцам» хочется.
– Нет, если у вас есть серьезные возражения против наших предложений, я готов согласовать их с генералом Астаховым. – Согрин и такую готовность проявил, памятуя причины, по которым генерал не пожелал ввязывать свое подразделение в операцию на начальном ее этапе.
– Не надо, – у Султанова руки, которые, видимо, сильно чесались, опустились. – Товарищ генерал утром разговаривал со мной по телефону и приказал только помогать вам по мере надобности и ни во что не вмешиваться...
– Вот и прекрасно. Значит, мы нашли общий язык...
* * *
Настойчивость Согрина не была простым упрямством и нежеланием поделиться славой в случае удачи. Полковник отлично знал, что в условиях, когда улицы пусты, слежение за каким-то объектом имеет свои естественные особенности и очень напоминает точно такую же работу в лесу. Здесь следует уметь не только бесшумно и быстро передвигаться, но и вовремя спрятаться, и так спрятаться, что тебя могут в один момент за дерево принять, в другой за камень, а в третий за скамейку, на которую объекту захочется сесть и отдохнуть...
У «альфовцев», при всей их великолепной подготовке, нет именно таких навыков, которые есть у военной разведки, и это справедливо, иначе и не стоило бы даже разделять спецслужбы по профессиональной ориентации.
Отправив майора Султанова и его людей все на том же БТРе, что по вызову снова подъехал на пустынную улицу и слегка притормозил, даже не остановившись полностью, у проваленного забора, Согрин, посмотрев, как быстро и слаженно «альфовцы» загрузились, повернулся к своим офицерам.
– Насколько я понимаю, Толя уже имеет план действий.
– Без плана в нашем деле никак, – согласился Сохно. – Только все мои планы зависят от конкретной обстановки. И самый генеральный из них, даже при том, что он всегда самый гениальный – это дождаться прихода снайпера. Только дожидаться, я считаю, мы должны, уже распределившись по постам. Поэтому давайте сейчас обсудим посты и самих постовых.
– В какую сторону уходил снайпер отсюда в первый раз? – поинтересовался Кордебалет. – Исходить, я думаю, стоит из этого.
– В сторону центра. – Подполковник даже рукой показал. – Хочется надеяться, что опять пойдет туда же. Хотя это вовсе и не обязательно.
– А почему тебе хочется на это надеяться?
– Потому что я уже проходил этой дорогой, пешим, замечу, ходом, в отличие от вас... И задним числом вспоминаю, что там есть где спрятаться, чтобы иметь возможность все видеть и оставаться невидимым.
– То есть ты готовишь для себя поле деятельности. – Полковник правильно понял намерения своего офицера.
– Точно так, командир.
– Давайте сразу решим, будем ли мы выставлять пост внутри дома? – предложил Кордебалет. – Я бы лично оставил.
– Зачем? – не понял Сохно. – Мы ведь уже решили подвергнуть жизнь ментовского капитана неизбежному риску.
– Чтобы не подвергнуть риску жизнь других ментов, может быть, более достойных, – сказал Кордебалет. – Если он, отстреляв цель, заминирует подходы к окну, то кто-то из следственной бригады, желая посмотреть, откуда стреляли, обязательно взорвется.
– Да, это общепринятая тактика во всех операциях отряда Алхазурова в прежние годы, – согласился Согрин.
– А следственная бригада выедет сюда? – поинтересовался Сохно.
– Надо, чтобы выехала. Мы не знаем, вдруг будет выставлен дополнительный наблюдатель, желающий проверить результат работы снайпера.
– Согласен. – Полковник Согрин достал трубку. – Надо предупредить Султанова, чтобы он организовал это дело.
– Они еще не доехали. В БТРе ничего не будет слышно.
Полковник кивнул, звонить не спешил, но трубку не убрал.
– Поэтому я выбираю себе место в шкафу на чердаке, – решил Кордебалет.
– Согласен.
– А я, – в свою очередь, сказал Сохно, – выбираю себе место в саду через два дома отсюда в сторону центра. Честно говоря, я уже ходил туда, посматривал. Там очень удобная скамейка в кустах, где можно вздремнуть в ожидании сигнала, и кусты не будут экранировать «подснежник».
– Согласен. В таком случае я выбираю только то, что вы мне оставили, – усмехнулся полковник. – Если только это можно назвать возможностью выбора. Двор соседнего дома, где забор такой же удобный.
– Лучше перейди дорогу. Там забор не хуже.
– Согласен и на это.
И полковник стал набирать на трубке номер мобильника майора Султанова...
* * *
Вечер пришел по-осеннему рано, пообещал мелкий моросящий дождь, но дальше обещания дело не пошло, и только не облетевшая полностью осенняя листва покрылась влагой, как росой. Листва поблескивала при всходящей луне, еще только поднимающейся над горизонтом и мало освещающей улицы.
– Я Бандит, – сообщил по «подснежнику» Сохно. – Он прошел мимо меня. Танцор, встречай гостя. Парень в камуфлированной куртке и в спортивных штанах.
– Жду его, – ответил Кордебалет коротко. – В окно смотрю.
– Чего смотреть. В шкаф лезь.
– Успею... Идет... Мимо... Мимо прошел... Это точно – он?
– Я глаза на базе не забыл. Рапсодия, встречай ты...
– Я в кусты залез, – отозвался полковник Согрин. – Мне только провал виден. Вот. Прошел кто-то мимо. Не торопится. Сейчас гляну.
Несколько секунд, что понадобились полковнику для преодоления расстояния от кустов до провала в заборе, длилось напряженное молчание.
– Вижу. Гуляет человек.
– Это любимое место прогулок местных жителей, – сказал Сохно. – Особенно, когда стемнеет.
– До угла добрался, остановился... – продолжал комментировать Согрин. – Ага... Я в кусты пошел. Он возвращается.
– Осторожный, – сказал Сохно.
– Хладнокровный, – добавил Согрин. – Я передаю Султанову «готовность».
– Да. И мне в шкаф пора, – решил Кордебалет.