ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Майор Султанов, получивший очередное звание только накануне новой командировки в Чечню, еще не совсем привык к нему, но изо всех сил стремился доказать, что звания достоин вполне и даже того более. Желание естественное, если есть внутренняя готовность к работе и силы доказать то, что доказать желаешь. И потому себе майор выбрал, как ему показалось, самый ответственный участок в проводимой операции, если не брать во внимание участок работы спецназовцев, на который его просто не допустили. Султанов решил охранять ментовского капитана Ахмата Хамкоева. И охранять не столько от выстрелов снайпера, сколько от собственного желания капитана оказаться полностью свободным, то есть скрыться с глаз всех этих враждебно настроенных людей, что неожиданно, после коротких мгновений славы и почета, стали окружать его со всех сторон.
Ментовскую форму, чтобы не смущать военной формой снайпера, Султанову принесли в городской отдел ФСБ. И только после того как он, вместе с другим «альфовцем», старшим лейтенантом Старковым, которого взял с собой, переоделся, привели к ним и самого капитана Хамкоева.
– Вы хорошо, капитан, защищаетесь, – сразу признал Султанов свое и полковника Согрина поражение. Это должно было бы подействовать. По крайней мере должно притормозить возможное желание удариться в бега. – И нам ничего особого предъявить вам возможности, к сожалению, нет. Я повторю, чтобы вы слишком хорошо себя не чувствовали, что – к сожалению... Чувствую вот, что надо бы вам гораздо большее предъявить, а нечего... Думаю, ваше дело закончится просто дисциплинарным взысканием, но про повышение в звании придется на время забыть.
– Я правду говорил. – Ахмат, имевший возможность подумать в камере, времени зря, похоже, не терял, и теперь упрямо стоял на своем, и это, конечно же, не удивило майора. И тон его разговора был уже почти возмущенным. Еще немного, кажется, и сам обвинять противную сторону будет. – Так на моем месте любой бы горец поступил. У нас предатели не в почете.
Грозная гордость у маленького и круглолицего ментовского капитана с хитрой рожей получалась плохо – не впечатляла.
– А вы что?.. – Ахмат глазами показал на ментовскую форму. – В менты подались?
– Временно, – согласился майор и с таким статусом. – Чтобы вас охранять. Мы поедем с вами домой, к вам. А потом из бывшего дома Джабраила Алхазурова в вас будет стрелять снайпер... Тот самый... Вы, должно быть, знаете, о ком речь.
Глаза капитана беспокойно забегали.
– Не волнуйтесь. Ему подменили патроны, и выстрелит он в вас маркером с краской вместо пули. Почувствуете легкий удар, встрепенитесь, словно от боли, и падайте. Пусть они считают вас убитым. Это для вашей же безопасности. Иначе они с другого места выстрелят, а мы проконтролировать не сможем.
– Я так думаю, – решил Ахмат, подтверждая предположения полковника Согрина, – этот снайпер из тейпа Паленого или какой-то его друг. Это за Паленого месть. А где сейчас Паленый? Его родственникам выдали?
– Вы же как сотрудник милиции должны знать законы. Человека, обвиненного в бандитизме и в терроризме, не выдают для похорон родственникам. – Майор Султанов не стал сообщать, что тело бандита уже отправлено на вскрытие в Моздок, как просил подполковник Сохно, чтобы идентифицировать пулю, оставшуюся в теле. В Гудермесе выполнить экспертизу невозможно, и кроме того, здесь это дело не осталось бы тайным. – Его в Моздок отправили, похоронят на пустыре среди неопознанных трупов других бандитов и даже табличку на могиле не поставят. Без всяких почестей, вместе с бездомными бродягами. Только бродягам табличку с номером ставят, а террористам – нет, чтобы не было в народе памяти о них.
Хамкоев, как заметил майор, остался доволен сообщением, добавившим ему уверенности. Похоронят Али Паленого, а потом и сами, если вдруг возникнет необходимость в эксгумации, не найдут где.
– Ладно, едем, – решил Султанов. – Принимайте дорогих гостей. Чаем хоть угостите?
– Могу и водкой, – обрадовался ментовский капитан. – Запас есть.
– Водка у вас наверняка «паленая», – ответил майор двусмысленностью. – Чай надежнее. Не отравимся.
* * *
Майор Султанов сам держал дома кавказскую овчарку и Алана с первого взгляда одобрил:
– Хороший псища. Тяжеловат, правда. Наверное, не гуляете с ним?
– Что с ним гулять, он по саду ночью бегает.
– Все равно гулять надо. Час утром и час вечером. Иначе рыхлым будет.
– Некогда мне, – отмахнулся капитан.
Дома он приобрел большую уверенность и уже держал себя независимо.
– А что старший лейтенант? Не зайдет? – поинтересовался Ахмат заданием Старкова.
– Не зайдет. Он дом с улицы охраняет. Мало ли...
На улице темнело стремительно. Жена капитана накрыла стол в угловой комнате. Постелила чистую белую скатерть. Майор время от времени за окно поглядывал. А на стол рядом с собой положил трубку мобильника. Не успели допить первую чашку, когда мобильник на столе завибрировал.
– Я слушаю, – сказал майор. – Понял. Мы готовы.
Положив трубку теперь уже в чехол, Султанов посмотрел на Ахмата.
– Ну что, капитан, готовьтесь. Снайпер подходит к дому. Минут через пятнадцать мы с вами приступим. Позовите жену, стоит ее предупредить, чтобы вела себя соответствующим образом. Нельзя, чтобы снайпер заподозрил неладное. Это, как понимаете, в ваших же интересах.
– Вы же все равно его «возьмете».
– После того как он доложит, что дело сделано...
– А если он докладывать не будет? Если он за Паленого отвечает?
– Посмотрим. Полковник Согрин решил, что он должен после выстрела позвонить. Пусть позвонит. Если звонить не будет, его возьмут. – Султанов импровизировал на ходу, не желая показывать Хамкоеву настоящие цели и методы группы. – Позовите жену.
* * *
Расстояние было невелико. И Урусхан, слегка балуясь, наводил резкость на прицеле, радуясь, что ему в руки попала такая винтовка, как «винторез». Ночным прицелом пользоваться необходимости не было, потому что во дворе было светло – на террасе горели четыре лампочки, освещали не только двор, но даже часть сада, вплоть до забора. Другая часть сада, что лежала за углом и тоже хорошо просматривалась с чердака, слегка освещалась светом из окон. Даже туда стрелять можно было без ночного прицела. И зря Урусхан заряжал аккумуляторы батареи. Но винтовка все равно радовала. И мощность прицела тоже радовала. Сначала он навел резкость на дверную ручку – даже легкая вмятина на металле была различима, потом перевел на перила террасы и выделил места, на которые чаще всего кладут руки, там цвет некрашеного дерева совсем другой. Но и это скоро надоело, и Урусхан начал уже уставать ждать. Однако наконец-то началось...
Все происходило точно так, как рассказывал Урусхану Джабраил Алхазуров. Сначала на террасу вышла жена Ахмата. Вынесла средних размеров кастрюлю, в которой сварила что-то для Алана. Выставила на каменную дорожку у крыльца, чтобы остыло. Камни быстрее заберут тепло от кастрюли, чем дощатый пол террасы, потому что они сами гораздо холоднее. Неужели такому псу хватит этой кастрюли? Жадничает женщина, она всегда жадновата была. Ему в ведре варить следует. И то добавки попросит.
Женщина долго терла концом своего платка глаз – что-то туда попало. Потом все же ушла, и опять пришлось ждать. Но теперь уже Урусхан знал, что, когда дверь откроется в следующий раз, выйдет сам Ахмат.
Алан проявлял нетерпение. Потявкивал не грозно, но басовито и откровенно призывно. Хозяина звал, требовал, чтобы тот вышел кормить его. Но Урусхан опять ошибся. Дверь открылась, и он положил палец на спусковой крючок, но снова вышла женщина. Спустилась с крыльца, сунула в кастрюлю палец, проверяя температуру. И только после этого позвала Ахмата. Ахмат откликнулся из глубины дома. Урусхан услышал его голос.
Но внезапно перед снайпером возникла дилемма – когда стрелять? Раньше он планировал выстрелить, когда Ахмат поставит кастрюлю перед собакой. Наклонится, и в это время выстрелить. Сейчас же подумалось, что получится нехорошо. Как ни суди, а Ахмат долго был верным соратником и не однажды подвергал опасности свою жизнь ради общего дела. Можно сказать, плечом к плечу с Урусханом стоял. Застрелишь его там, кто знает, как поведет себя собака при виде крови. Собака-то такая... Зверь, не простая овчарка... Почувствует кровь и чего доброго... Кроме того, даже если убитого не тронет, то уж точно беду почувствует и никого близко к телу не подпустит. Долго подпускать не будет, и жена Ахмата с псом не справится.
Нет, стрелять надо раньше... Урусхан пожалел Ахмата и от этого почувствовал себя лучше, ощутил некий прилив самоуважения, наступивший после благородного, с его точки зрения, решения.
Ахмат вышел на террасу с чашкой чая в руке. Поставил чашку на перила и потер спину. У него и раньше, помнится, спина побаливала. А сейчас погода сыроватая, осенняя, немудрено на сквозняке спину простудить. Беречь себя надо...
На эту спину, прямо на поясницу, и навел Урусхан прицел. Несколько секунд смотрел не дыша. Потом поднял его по позвоночному столбу до уровня лопаток. Когда пуля перебивает позвоночник – человек уже не жилец... Это ничуть не хуже выстрела в сердце. И попасть в позвоночник ничуть не сложнее, чем в сердце, если не легче. Большинство людей считает, что сердце находится у человека в левом боку. Но снайперу положено знать, что это неправда. Сердце только прослушивается в левом боку. А находится оно почти в середине груди. И влево смещено совсем немного. Но при умении, перебив позвоночник, можно попасть в сердце. Нужно только, чтобы Ахмат чуть боком повернулся, вот так...
Но Ахмат шагнул вперед. И как раз в это время Урусхан выстрелил. Он хорошо увидел в прицел, как разлилась кровь по домашнему пиджаку Ахмата. Сразу в большом количестве. Должно быть, какой-то крупный кровеносный сосуд задел. Однако Ахмат сразу не упал. Он сумел даже повернуться и посмотреть. И смотрел он, Урусхан был уверен в этом, именно в слуховое окна чердака, откуда в него стреляли. И только после этого стал медленно оседать на дощатый пол террасы. И так медленно оседал, что Урусхан успел выстрелить еще раз. Теперь в грудь... Этот выстрел оказался более удачным и сразу свалил и сломал ментовского капитана.
Выстрелов слышно не было. У «винтореза» хороший глушитель. И жена Ахмата не сразу все поняла. Она видела, как муж вышел, видела, как шагнул к ней, а потом упал... Может быть, когда Ахмат оборачивался, она видела и кровавое пятно, расплывающееся по спине... И только через минуту она шагнула к телу, остановилась на половине пути, потому что и второе пятно увидела, на груди, и вскинула руки...
Будь у Урусхана еще патроны, он выстрелил бы и в нее, чтобы не мучилась женщина. Тяжело ей будет одной четверых детей воспитывать...
Наконец, женщина закричала. Из дома выбежал откуда-то взявшийся там еще один мент, сразу вытащил пистолет и тоже посмотрел в сторону чердачного слухового окна.
Урусхан понял, что ему пора уходить, потому что и для мента у него не нашлось лишнего патрона. Он неторопливо вытащил из внутреннего кармана камуфлированной куртки идеально белый носовой платок, настолько белый, что в темноте чердака казалось, будто платок сияет, и вытер пот со лба. Несмотря на внешнее хладнокровие, Урусхан волновался, и на лбу выступила испарина. И начал неторопливо разбирать винтовку, чтобы уложить ее в «дипломат». Каждое движение его было выверенным и спокойным. Создавалось впечатление, что Урусхан любуется своим поведением и вообще очень собой доволен...
И никто бы в этот момент не посмел подумать, что перед ним человек с отклонениями в психике. И происходило это, наверное, потому, что Урусхан сейчас не перед кем-то изображал то, что привык изображать, чтобы выжить, а изображал нечто для самого себя. И это выглядело совсем иначе, чем тот Урусхан, которого знали все, включая Джабраила Алхазурова...
2
Самая большая проблема для любого, кто сядет в шкаф на относительно длительное время, – это удержаться и не чихнуть, хотя чихнуть хочется невыносимо. Пыль здесь копилась на протяжении нескольких лет, улеглась добротными увесистыми слоями, и теперь, когда ее пошевелили и снаружи, и внутри, возмутилась, и, как следствие такого возмущения, проявила защитную реакцию. То есть стала забираться в нос и в рот. Пришлось основательно, до боли тереть себе двумя пальцами нос в самом основании прямого носового хряща, чтобы не чихнуть. А чихнуть хотелось все равно.
Удержала подполковника Афанасьева от чихания только жалость к снайперу. Иначе пришлось бы его убить, а убивать его не следовало, потому что это оборвало бы, может быть, единственный след, ведущий к Джабраилу Алхазурову. И подполковник терпел... То есть терпел его нос, уже начавший сильно болеть от постоянных блокирующих нажатий.
Кордебалету из шкафа было все видно прекрасно. Причем сам шкаф стоял в таком месте, куда вообще не достигал слабый свет, идущий с улицы через невеликое слуховое окно. При высоком росте подполковника ему пришлось в шкафу основательно сжаться. И обычное его оружие, точно такой же, как у неведомого снайпера, «винторез», пришлось вообще поставить за шкаф в самое темное место, чтобы он случайно на глаза не попал любителю такой техники. И, естественно, знатоку, потому что Кордебалет хорошо видел, как снайпер ловко, точными движениями разбирает винтовку и укладывает ее в «дипломат». Так укладывать может только тот, кто часто с таким оружием работает. Даже в полумраке – ни одного лишнего движения. О профессионализме это еще не говорит, потому что профессионализм у снайпера – это понятие особое, включающее в себя не только умение стрелять точно, но и выбрать нужную позицию, и умение добраться до этой позиции незамеченным, и обязательный просмотр места работы с противоположной стороны, чтобы не нарваться на другого снайпера, потому что снайперские дуэли, бывает, длятся несколько дней. И еще множество обязательных вещей, которые и делают снайпера профессионалом. Сам подполковник Афанасьев, хотя уже много лет назад сменил автомат Калашникова на снайперскую винтовку, профессионалом себя не считал. Он был профессиональным разведчиком, он был профессиональным шифровальщиком и радистом, но не снайпером. И ничего не мог пока сказать о человеке, стрелявшем сейчас в ментовского капитана Хамкоева, потому что имел слишком мало данных. И то, что он сам, как и другие, называл человека снайпером, говорило только о том, что таков у этого человека оперативный псевдоним.
* * *
Снайпер не торопился покинуть помещение.
Сначала Кордебалет не мог понять, почему тот не торопится, но сообразил быстро, когда тот повернулся к нему лицом. Снайпер привычными движениями, почти профессионально делал «растяжку» из гранаты. Осталось только закрепить ее, и тот, кто пожелает осмотреть место его работы, может устроить крупную неприятность для своей внезапно овдовевшей жены. Или же, наоборот, доставить ей радость, что тоже случается...
Мысленно Кордебалет подгонял снайпера, чтобы тот побыстрее дал подполковнику возможность чихнуть, и даже давал такие же мысленные советы по установке растяжки, поскольку обладал в этом деле достаточным опытом. Но снайпер справился с задачей сам, и довольно успешно. И только после этого осмотрелся, не увидев, естественно, подполковника, и ушел, прихватив с собой «дипломат». Таким образом, за весь рабочий сеанс снайпер допустил только три ошибки. Первая ошибка – он не обнаружил наблюдателя, сидящего в трех метрах от него. Вторая – пошел с места работы с оружием, рискуя при этом нарваться на патруль и таким образом попасться. Впрочем, вполне возможно, что он перепрячет «дипломат» где-то неподалеку, чтобы забрать его потом. Скорее всего, он так и сделает... Третья ошибка – он оставил стреляные гильзы под окном. Стреляные гильзы оставляют только в том случае, если пользуются одноразовым оружием. А теперь, отправив эти гильзы на экспертизу, можно будет сравнить их с другими гильзами, подобранными в местах проведения террористических актов и исследованными на «личностные характеристики». Все такие данные хранятся в компьютерах и позволяют порой сказать, какая банда провела определенную акцию. При внесении в базу данных новых характеристик компьютер автоматически проведет идентификацию и определит, где этот «винторез» успел «засветиться»...
Подполковник дождался, когда стихнут внизу шаги снайпера, и перешел ко второму слуховому окну, выходящему на улицу.
– Я Прыгун! Снайпер вышел из дома с «дипломатом». Бандит, пошел в твою сторону. Будь осторожен, он может пожелать спрятать «дипломат» под твоим носом.
– Я человек отзывчивый и услужливый, я помогу ему, – отозвался Сохно.
Только после этого Кордебалет набрал в рот воздух и чихнул, едва-едва успев прикрыть ладонью микрофон «подснежника». Тем не менее звук до коллег донесся.
– Прыгун! Прыгун! – обеспокоенно позвал полковник Согрин. – Я Рапсодия. Что случилось?
– Пыль! – переведя дыхание, ответил Кордебалет. – Полный шкаф пыли. С великим, командир, трудом держался. Только сейчас чихнул.
– Я думал, граната взорвалась, – облегченно сказал Сохно. – Молчу, снайпер ко мне лезет. С «дипломатом».
– Граната взорвется чуть позже, – сообщил Афанасьев.
– Какая граната? – не понял Согрин.
– Снайпер растяжку оставил. Когда отойдет чуть дальше, я взорву ее. Пусть считает, что кто-то сюда уже добежал, и он следы замел.
– Понял. Работай. Будь осторожен.
Предупреждение об осторожности звучит уже многие годы, что они вместе служат, и всегда как ненужная фраза. Кордебалет и так осторожность и аккуратность в работе уважает. Он подобрал стреляные гильзы, положил их в целлофановый пакетик, чтобы лишних царапин не заработали в планшете, и убрал. После этого вытащил из кармана разгрузки шнур, сделал большую петлю, которую осторожно повесил на «растяжку» снайпера, и стал спускаться с чердака, разматывая шнур вплоть до первого этажа и избегая малейшего натяжения.
– Я Бандит! «Дипломат» на ночь уложили спать под кустом. Снайпер выбрался на улицу. Иду за ним. Как дела, Шурик?
– Я уже на первом этаже. Через тридцать секунд снайпер начнет торопиться.
– Почему?
– Я «растяжку» зацеплю.
– Значит, буду догонять.
Взрыв в самом деле грохнул через тридцать секунд. Загрохотала кровля, осколки продырявили листы оцинкованного железа...
* * *
Сохно высунул голову в провал забора как раз в тот момент, когда грохнул взрыв и затрепетала кровля над бывшим домом Джабраила Алхазурова. И успел заметить, как оглянулся снайпер, удовлетворенно кивнув на дело своих рук. Доволен, похоже, остался. И заторопился, как и предупреждал Кордебалет. Пошел быстрым шагом, похожим на бег. Подполковника Сохно он, конечно же, заметить не мог, потому что смотрел поверх забора на крышу дома, да и в темноте голова подполковника с разваленным забором сливалась.
– Поскакал, родимый.
– Я Рапсодия! Бандит, если куда-то свернет, предупреждай сразу. Я вызываю первую машину. Мне как раз Султанов звонит. Его, наверное, взрыв испугал!
– Сообщу. А этот... Быстро бегает... Не хватало мне еще на стайера нарваться.
И Сохно бегом заспешил через внутреннее пространство двора к соседнему забору. Он уже знал, что здесь до самого угла нет ни одного жилого дома, более того, и за перекрестком три первых дома стоят в развалинах...
Заборы здесь делались как раз для того, чтобы загородиться. То есть чтобы не мог каждый человек перескочить через него. Сохно справедливо не считал себя «каждым». Перескочить забор для него было нетрудно, и он выполнял свой стипль-чез на такой высокой скорости, что вскоре обогнал снайпера, который все же не бежал, а шел, хотя и быстро шел. И при этом старался ступать неслышно, как привык ступать на боевой операции всегда.
Добравшись до углового дома, Сохно выглянул уже в другую сторону. Снайпер приближался к нему, но на то, что впереди, он внимания обращал мало, и подполковника боевик не заметил, хотя тот почти минуту стоял, высунувшись из-за забора. И спрятался только тогда, когда расстояние сократилось до опасной близости.
Первая машина – милицейский «уазик», стояла, должно быть, «под парами», и только команды ждала, чтобы светом своих фар напугать снайпера. Хорошо еще, что Сохно вовремя сориентировался и сумел представить, что может предпринять человек в таком состоянии. А предпринял снайпер естественное действие. Пока не попал в свет фар, он постарался их избежать, и перемахнул через забор в тот самый сад, где с нетерпением дожидался его прихода подполковник Сохно. Но дожидался подполковник по-своему, отнюдь не с раскрытыми объятиями, и потому ловко поместился между стеной и кустами, и его камуфлированный костюм давал возможность оставаться незамеченным. Даже днем заметить его, неподвижного, было бы трудно, а уж ночью, когда машина проехала, снайпер стал выбираться в другом месте и бедром задел плечо подполковника. Сохно удержался и не выматерился, и потому снайпер благополучно остался в живых...
3
Майор Султанов сумел себя перебороть и не побежал к забору, чтобы добраться до чердака, где засел снайпер, как поступил бы в другой остановке. В другой обстановке и из хорошего пистолета он смог бы, пожалуй, и в само слуховое окно попасть, поскольку стрелком был отличным, но сейчас и вооружен майор был только пистолетом Макарова, для таких действий не созданным, и знал, что снайпера следует «отпустить». И потому он «комедию ломал», делал вид, что прячется от возможных выстрелов за косяком и за дверью, зная, что таких выстрелов не последует, и показывал, что пытается все же «из-под огня» тело вытащить. Жена Хамкоева от выстрелов не пряталась, и помогала майору. Вместе они смогли перетащить капитана через порог, где он благополучно поднялся на ноги.
– Чем вы таким здесь питаетесь? – сурово спросил Султанов Ахмата.
– Что? – не понял тот и растерянно заморгал хитрыми глазками, будто ему предъявили новое обвинение.
– Чем питаетесь, говорю. – Майор демонстративно осмотрел ментовского капитана с головы до ног. – Никогда бы не подумал, что вы такой тяжелый. И откуда только вес берется. Наверное, все карманы гранатами забили до отказа.
– Нет... – начал оправдываться Хамкоев. – У меня гранат нет...
В это время на чердаке грохнул взрыв, разрывая осколками жесть и оттого увеличивая шумовой эффект. Майор Султанов незапланированного действия не ожидал и сразу стал набирать номер полковника Согрина.
– Что там случилось? Снайпер жив?
– По доброму-то, надо было бы спросить, жив ли подполковник Афанасьев, – укорил майора Игорь Алексеевич. – Все живы. Снайпер уже в пути. Он оставил растяжку – видимо, для вас лично, и Афанасьев ее активизировал. Звоните своим, пусть посылают первую машину. Объект идет прежним маршрутом.
Султанов позвонил. И даже проявил инициативу, позвав в дом старшего лейтенанта Старкова, а машину затребовал к себе. Естественно, после того как она по маршруту проедет. Машина пришла вскоре.
– Не видели мы его, – доложили майору. – Может, маршрут сменил?
Обеспокоенный майор Султанов сразу позвонил полковнику.
– Товарищ полковник, машина проконтролировала предложенный вами маршрут, из машины снайпера не увидели. Вы его, случаем, не потеряли?
Полковник, судя по тону, возмутился предположением, считая его чуть ли не обвинением в непрофессионализме.
– Мы, майор, не растеряхи с дырявыми карманами. А вашим людям скажите, что смотреть надо не только туда, куда свет фар падает. На свет только мотыльки летят. Сейчас снайпер идет через следующий квартал, где-то посредине или даже уже ближе к концу. Через пару минут высылайте вторую машину.
– Следующим у нас БТР на очереди. Там два человека будут прямо на броне сидеть. Им все будет видно хорошо.
– Высылайте БТР. А потом первая пусть возвращается тем же маршрутом, еще раз, для профилактики, пугнет.
– Я с первой машиной сам поеду, – доложил Султанов.
– Вместо себя с Хамкоевым кого-то оставьте. Вот его терять из вида никак нельзя. Сбежит, жена с собакой не справится.
– Старший лейтенант Старков остается. Он раньше с улицы дверь блокировал.
– Еще кого-то второго желательно.
– Понял, товарищ полковник. – Майор Султанов уже не напрашивался на самостоятельные действия, но хотя бы поездкой по маршруту стремился принять в операции непосредственное участие. Новые звездочки на его погонах, хотя и зеленого маскировочного цвета, горели огнем и требовали проявления активности.
– Через несколько минут прибудет следственная бригада. И увезут «раненого» Хамкоева в госпиталь. Он в тяжелом состоянии. Утром его вертолетом «отправят» в Ханкалу. Мы все реально обставляем. Декорации настоящие, лучше, чем в Большом театре.
– Вот и хорошо. Действуйте, только снайпера не спугните. Секунду... Сохно сообщает... Понял... Майор, передайте на БТР – снайпер свернул направо. Через два квартала от нас – направо. Посмотрите по карте, какая это улица... Он, кажется, желает идти среди разрушенных заборов и нежилых домов, чтобы прятаться по мере необходимости.
– Понял... Отмечаю на карте... Снайпер делает все правильно и облегчает задачу не только себе, но и вам. Там за ним и следить будет легче.
Во дворе залаяла собака. Очень активно, как не лаяла даже на старшего лейтенанта Старкова, когда тот прогуливался за воротами, как не лаяла на подъехавший «уазик». И только потом уже сквозь лай донесся звук двигателя грузовика. Помощники майора Султанова из местного отдела ФСБ, кажется, старались изо всех сил, и пригнали целый взвод солдат для оцепления бывшего дома Джабраила Алхазурова. Но подъехали почему-то к дому ментовского капитана. Пришлось Султанову самому проводить солдат и командующего ими офицера через двор до калитки и дать инструктаж. Алан в это время давал свой инструктаж, заставляя солдат идти по полукругу, огибая зону, ограниченную цепью.
* * *
– Может, мне ехать никуда не надо? – хитро и виновато улыбаясь, спросил, как попросил, капитан Хамкоев, когда прибыла медицинская машина и в дом принесли носилки. – Тут сейчас столько народа собралось, что все наблюдатели разбегутся. А я из комнаты выходить не буду. И к окну не подойду.
– Если бы мы знали, где может сидеть наблюдатель. А тут еще снайпер...
– Что с ним? – спросил капитан.
– Поставил на чердаке «растяжку». Взорвались сотрудники, которые должны были его взять. Снайпер ушел. И может повторить попытку. А вы говорите, «кровник». Это матерый и опытный боевик.
Этот довод на Ахмата Хамкоева подействовал. Маленькие глазки забегали в легком испуге, и, кажется, пропало желание дома остаться.
– А надолго это?
– Думаю, дня три вам придется отсидеться в Ханкале.
Ахмат переглянулся с женой.
– Собаку кормить не забывай, – наказал капитан строго.
И добровольно лег на носилки, застеленные грязной простыней. Второй простыней его закрыли до груди, и по простыне сразу расплылось пятно плохо высыхающей краски, очень похожее на кровавое пятно.
Два солдата, вздохнув перед усилием, взялись за ручки носилок.
Собака во дворе была явно возмущена способом передвижения хозяина и громко высказывала свое неодобрение, но хозяин, войдя в роль, даже рукой не пошевелил, чтобы успокоить верное животное...
* * *
Вся дальнейшая операция не вызвала ни особых трудностей, ни осложнений. Несколько раз снайпер, чтобы не попасть в свет фар машин, вынужден был перепрыгивать через заборы и прятаться неподалеку от Сохно, который дистанцию держал наиболее возможно короткую. Эти же машины заставили снайпера выбрать путь, где есть возможность прятаться. Это Сохно устраивало больше всего, потому что он сам прятаться любил и умел. Только на заключительном участке пути пришлось идти не просто среди жилого квартала, но и по освещенной улице, где не было никакой возможности спрятаться за забором, потому что все дома здесь были заселены, и почти в каждом дворе имелась собака. Но Сохно умело использовал газоны, засаженные кустами. Таким образом он и довел снайпера до дома, дверь которого тот открыл своим ключом. А потом в одном из окон зажегся свет.
Местными сотрудниками ФСБ были выставлены скрытые посты вокруг дома. Сохно забрали проезжающей машиной и отвезли в городской отдел ФСБ, где уже сидели Согрин с Кордебалетом. И вскоре выяснили, кому дом принадлежит.
– Это бывший боевик Алхазурова. Вернулся в город после первой амнистии. Зовут его Урусхан Датуев. – Офицер положил перед спецназовцами несколько фотографий.
– Он, – сразу узнал Сохно.