Часть II

Я от природы человек не самой крупной комплекции, хотя спортом занимаюсь с раннего детства и до сих пор. И не в шахматы в основном играю, хотя шахматы тоже уважаю. Но удар у меня отработанный и поставленный. Обычно я попадаю точно туда, куда стараюсь попасть, а стараюсь я куда-то попасть с целью добиться определенного результата. Как в данном случае. Высокий человек, которому мой кулак опустился на затылок, чуть-чуть, на пару сантиметров правее центра, мешком с дерьмом осел на бетонированную площадку и даже умудрился скулой о распахнутую дверцу машины удариться. Пистолет из ослабевшей руки выпал. И я в первую очередь его поднял. Мало ли, придет человек в себя не вовремя.

Медвежий Заяц уже оказался рядом, перевернул жертву моего удара лицом вниз и вывернул за спину руки. Я тут же снял с поверженного противника ремень и захлестнул петлю на запястьях. И только после этого мы перевернули высокого пленника так, чтобы его можно было рассмотреть. Темнота не была такой густой, чтобы помешать этому.

Человек лет пятидесяти, светловолосый, ростом далеко за метр девяносто, на скуле кровоточащее рассечение, одет в черную униформу, которую обычно охранники носят. Близко посаженные маленькие глаза под густыми бровями уже открылись, и крепкие руки попытались обрести свободу. Но быстро убедились, что петля обхватывает запястья крепко.

– Сам встанешь, чтобы идти, или тебя пинками гнать? – спросил я.

Человек начал подниматься. Без суеты, спокойно. Со связанными руками это сделать непросто, тем не менее наш пленник легко подтянул ноги под себя и встал одним энергичным движением. Чувствовалось, что человек тренированный, и, окажись мой удар менее удачным, нам пришлось бы с ним, возможно, повозиться.

Он встал, и лейтенант сразу взял в руки свободный конец ремня, чтобы не пришлось за пленником бегать.

– Вперед, в помещение. Мне кажется, оно тебе уже знакомо.

Он пошел послушно и молча, понимая, что сопротивляться бесполезно, но робости не показывал, скорее, чуть надменное пренебрежение к нам. В общем-то достойно себя вел, если учесть, что мы с лейтенантом Зайцевым ростом были ненамного выше его плеча, и его, такого большого, положение побитого достаточно обижало.

В помещении мы сразу включили свет. Группа поднялась быстро, и все сообразили, что произошло нечто экстраординарное, хотя вопросов никто не задавал. Я посмотрел на пистолет пленника. Пока мне не приходилось держать такой в руках, но серьезность оружия чувствовалась. Ствол сразу показал десятимиллиметровый калибр, почти не используемый на территории Европы. Я посмотрел на маркировку. «Smith & Wesson M 1076». На занятиях нам что-то говорили про эту модель. Кажется, эти автоматические пистолеты делались специально по заказу ФБР для собственной агентуры. В любом случае, поскольку сотрудникам ФБР делать в нашей стране нечего, такой пистолет должен иметь свою биографию, и эту биографию хорошо было бы отследить.

– Миша, сначала обыщи, потом поговори с ним, – дал я указание Зайцеву, а сам снова вышел за дверь с тем, чтобы позвонить повторно подполковнику Ставрову и вызвать сюда следственную бригаду.

– Ты, капитан, кажется, никогда не спишь, – недовольно сказал Ставров, по определителю, видимо, сообразив, кто звонит.

– Рад бы, товарищ подполковник, да обстоятельства мешают.

Я коротко изложил суть происшествия.

– Десятого калибра, говоришь. Интересное оружие. Прибереги лично для меня, посмотреть хочу. Мы выезжаем через десять минут. Только соберемся. Обеспечь свободный проезд через КПП. У нас, кстати, уже есть ответ по тому маленькому отпечатку пальца. Любопытный ответ.

– Ждем вас, товарищ подполковник.

Я тут же позвонил и дежурному по танковому институту. Майор ответил сразу. Видимо, события сегодняшней ночи не дали и ему уснуть.

– Не спится, товарищ майор?

– Не спится, товарищ капитан. Разве уснешь тут. Все думаю, кто мог. Не курсанты же.

– Не курсанты.

– Определили?

– Поймали.

– Как? – не понял майор.

– Просто. Он пришел еще и в машинах поковыряться. Я снова вызвал нашу следственно-экспертную бригаду. Необходимо, чтобы ее на КПП пропустили.

– Я сейчас предупрежу. Машины те же самые?

– Думаю, да.

– Их пропустят. Мне нужно подойти?

– Не думаю. Можете отдыхать спокойно. Это посторонний человек, к вашему институту отношения не имеющий, я полагаю. По крайней мере, мне так кажется. Если у меня или у экспертов будут вопросы, вам позвонят. Впрочем, вы можете зайти к нам и посмотреть. Вдруг да знаете его. Тогда задача упростится.

– Хорошо, сейчас, только позвоню на КПП, и к вам.

Я вернулся в барак. Там, похоже, ничего нового не произошло. Пленник сидел, прикованный наручниками к спинке кровати, в позе крайне неудобной для него, но удобной для допроса. Но допрос, судя по общему молчанию, не продвинулся вперед ни на шаг. В стороне от пленника было выложено содержимое его карманов – какие-то бумаги, деньги в рублях, в долларах и в евро, связки различных ключей и отмычек, пилка для ногтей, мобильный телефон и еще всякая мелочь. Со всем этим еще предстояло поработать.

– Не хочет говорить, – сообщил Медвежий Заяц вполне равнодушно, будто такое нежелание беседы его совершенно не касалось. – Бить будем или сразу повесим?

– За какую ногу? – спросил капитан Словакин.

– Подумать надо, – лейтенант затылок почесал.

– Потолок низкий, а у него лапы вон какие длинные, – показал старший прапорщик Топорков, самый низкорослый в нашей команде. – В пол упрется и будет так стоять.

Пленник вроде бы не слушал обычный спецназовский треп. По крайней мере, никак не показывал своего отношения к разговору.

– Не суетитесь, – сказал я устало и зевнул. – Сейчас следственная бригада приедет, сделают ему укол скополамина, начнет говорить.

Пленник коротко стрельнул взглядом в сторону двери. И снова вошел в полуспящее спокойствие. Но на упоминание скополамина среагировал, это я заметил. А далеко не каждый человек знает, что такое скополамин. Если знает, скорее всего это не простой грабитель. Да и у простого грабителя едва ли будет такой приметный пистолет. А если он не простой грабитель, то это меняет дело в корне, и оно напрямую переходит из ведения дежурного по танковому институту в наше ведение и ведение ФСБ.

Это уже радовало и оправдывало наше присутствие в городе.

Дежурный по танковому институту опять постеснялся прийти в одиночестве и взял в провожатые начальника караула. Хмурый старший лейтенант теперь выглядел более энергичным, чем прежде. Он подозревал, должно быть, что с него спросят, если посторонний проник мимо постов на территорию института. Но здесь я готов был поддержать старшего лейтенанта, поскольку штатное расписание караульной службы расписывал не он, и при любом раскладе проникнуть на охраняемую территорию подготовленному человеку возможно. Да и нет здесь, наверное, таких государственных тайн, которые следует охранять более строго. Даже я мельком видел местную старенькую технику, которая интересовать иностранные разведки не может. Более современные машины можно встретить только в войсках или, что вернее, на заводах и испытательных полигонах, а никак не в институте, где привычно готовят специалистов для вчерашнего дня. Став офицерами, курсанты переучиваются уже в войсках.

В дверь пришедшие постучали и вошли, не дождавшись разрешения, поскольку дверь была приоткрыта из-за жаркой ночной погоды. И сразу прошли к человеку в черной униформе. Почти не присматривались.

– Этот? – спросил майор то, что спрашивать и не надо было, поскольку больше никого в помещении в наручниках не было.

– Этот, – все же ответил я.

– Объясни-ка мне, как ты сюда пробрался, – с легкой угрозой в голосе спросил у пленника начальник караула.

Пленник ни спрашивающего не видел, ни вопроса не слышал. Он вообще на блаженного походил и даже взгляд имел соответствующий – спокойный и всепрощающий.

– Молчун? – спросил старший лейтенант у меня.

– Задумчивый, – охарактеризовал я нашего ночного гостя.

– К нашему институту он отношения не имеет, – категорично сказал дежурный майор.

– Я рад за ваш институт, – согласился я.

Сцена походила на классику дежавю. Те же действующие лица, за исключением одного нового, та же обстановка. И точно так же, не дожидаясь указующей просьбы, деликатно ушли дежурный с начальником караула.

– Наручники с него снимите, – сразу распорядился подполковник Ставров и кивнул одному из своих офицеров. Тот кивок понял как приказ к началу работы, устроился почти с удобствами на соседней кровати и раскрыл «дипломат». Следующую кровать облюбовал еще один офицер, выровнял одеяла, открыл ноутбук и сразу начал присоединять его к мобильному телефону. Похоже, собрался через GPRS в Интернет. За мобильником сразу же был подключен слайд-сканер.

Я тоже кивнул старшему лейтенанту Каширину и взглядом определил задачу капитану Словакину, лучшему спецу по «рукопашке» в нашей группе. Старший лейтенант снял наручники, а капитан занял позицию сбоку, чтобы пресечь любые незапланированные действия пленника. И тут же я убедился, что Словакина выставил в подстраховку не напрасно. Более того, подполковник Ставров тоже оказался предусмотрительным и сам выставил подстраховку.

Пленник потер освобожденные запястья, разгоняя в руках кровь, и тут же совершил рывок в сторону двери. И одновременно получил два удара. От нашего капитана ногой в живот и от подстраховки следственной группы локтем прямо в рассеченную скулу. Теперь уже никто не предложил пленнику сесть на кровать. Его просто придавили к полу, офицер-эксперт вытащил из «дипломата» рулон пленки, и на эту размотанную пленку просто силой наложили ладони сопротивляющегося пленника. Пленника так же держали придавленным к полу, пока эксперт пропускал пленку через термостат, откуда она выходила с явственно начертанными линиями дактилоскопической карты. Полная съемка. Дальше пленка перешла в руки офицера за ноутбуком. Слайд-сканер прошелся по изображению, и уже через минуту дактилоскопист смог сказать категорично:

– Это он.

– Ну что, господин Кальпиньш, будем беседовать. Теперь, когда мы знаем, кто вы, думаю, мы найдем общий язык.

– Эдвардас Кальпиньш? – переспросил я с удивлением.

– Он самый. И днем здесь тоже он был. Его мизинчик оставил размазанный отпечаток, – с удовольствием объяснил подполковник и хищно, но добро, по-кошачьи, улыбнулся.

– Все мы когда-то постареем, – таким утверждением я словно бы прощения за ситуацию попросил и за свой удар тоже.

Удивиться было чему. Не думал я, что когда-нибудь придется встретиться с человеком, на операциях которого нас обучали, что придется встретиться при таких вот обстоятельствах.

Эдвардас Кальпиньш, отставной подполковник спецназа ГРУ, некогда бывший самым молодым подполковником Советской армии. Кажется, он начал носить по две большие звездочки на каждом погоне в возрасте тридцати с небольшим лет. Тогда в этом возрасте максимум до капитана дорастали. По крайней мере, нам так говорили. Был командиром отдельной мобильной офицерской группы. В двадцать пять лет стал Героем Советского Союза. Воевал в каждой «горячей точке» планеты. Мудрый и хитрый, расчетливый и точный, дерзкий и бесстрашный. Проводил со своей группой операции, вошедшие в учебники для офицеров спецназа. С распадом Советского Союза вышел в отставку и уехал в Ригу. Больше о нем ничего известно не было.

– Ну так что, товарищ подполковник, будем говорить? – спросил подполковник Ставров.

– У нас принято обращение «господин», – поправил Кальпиньш с легким прибалтийским акцентом. – И не подполковник, а полковник. Полковник латвийского Генштаба. В отставке.

– Не совсем точно, господин полковник, – теперь уже поправил оппонента подполковник. – В настоящее время вы являетесь полковником центра планирования разведывательного управления латвийского Генштаба. Что касается вашей отставки, то у нас таких сведений нет.

– Добудете, – вяло пошевелил головой, разминая шею, пленник. – Это несложно. Ваши хакеры читают все данные управления личного состава нашего Министерства обороны. Мы многократно регистрировали их проникновение и не знали, как от них охраниться. Не помогли даже лучшие спецы союзников, которых мы многократно привлекали.

– Возможно, – Ставров и с этим согласился. – Наши хакеры умеют работать. Что-то они про вас находили, я полагаю. Были даже слухи, что вы переходите служить в разведуправление НАТО. Это тоже должно быть отражено в документах управления личного состава.

– Едва ли. В НАТО от моих услуг отказались. Они не поверили мне как раз потому, что я слишком хорошо служил во времена Советского Союза, и приняли за настоящего российского разведчика. Им не понравилась сама формулировка: Герой Советского Союза – сотрудник разведки НАТО. Там недоверчивые парни сидят... И не любят откровений... Считают, что откровенными могут быть только дураки.

– Зато мы откровения любим, – вмешался в разговор я. – И очень хотелось бы от вас их услышать. Не все, конечно, на все мы не претендуем, но хотя бы самое, грубо говоря, сокровенное. Личные впечатления, пожелания. Например, какое впечатление произвело на вас посещение нашего временного местопребывания здесь, в этом городе.

– Хорошо устроились, – ухмыльнулся полковник. – Со всеми удобствами. И даже туалет есть. Во времена, когда я служил, мы порой живали и похуже. Чаще всего живали похуже.

– Времена были другие, – согласился Ставров. – Решили проверить и сравнить?

– Человеческое любопытство когда-то и привело меня на службу в разведку. До сих пор от любопытства избавиться не могу.

– И от болтливости, несвойственной разведчику, – постарался я задеть полковника побольнее. – Болтаете о всякой ерунде. Давайте будем конкретнее. Разведчик тоже должен уметь проигрывать, и вы это знаете. Вы проиграли. И мы имеем право задавать вопросы. Вот потому нас и интересует цель вашего пребывания здесь. Что вам надо было в нашей казарме?

Кальпиньш улыбнулся.

– Исключительно желание сравнить нынешний спецназ со старым. Именно это и привело меня сюда. Не подумаете же вы, что меня всерьез заинтересовали ваши шприц-тюбики.

– А потом стало интересно, на каких машинах мы ездим.

– Именно так.

– Пистолет где? – спросил подполковник.

Я вытащил оружие из кармана «разгрузки», которую успел надеть перед приездом следственно-экспертной бригады. Люблю одежду со множеством больших карманов. Главное здесь – запомнить, что и в какой карман положил.

– Одна пуля в стене. Он стрелял в лейтенанта Зайцева.

Ставров посмотрел на полковника с насмешливым укором.

– Не попали. Значит, и правда сильно постарели. Не тот уже уровень.

Кальпиньш по-кошачьи фыркнул. Ему откровенно не понравился укор и сомнения в его квалификации. Я бы тоже мог добавить масла в огонь, рассказав, как отслеживал его, оставаясь незамеченным, но тогда пришлось бы рассказать всем, как я молился в «Волге», а этого мне вовсе не хотелось. Молитва дело интимное, а повод к молитве вообще никого, кроме меня, не касается. Но я все же высказался по другому поводу:

– Это не он не попал. Это лейтенант правильно среагировал. Зайцев у нас никакому натовскому полковнику в подготовке не уступит. А уж престарелому-то тем более.

Мы вместе с подполковником успешно выполняли задачу – выводили противника из психического равновесия. Многое забудется, но сомнения в профессиональной квалификации некогда классного специалиста будут много дней будоражить его чувства. А нам только этого и надо. Неуравновешенным человеком проще управлять. Его проще заставить отвечать на вопросы, на которые он отвечать нам упорно не желал ни при каких обстоятельствах.

– Вы где остановились, господин полковник? – спросил Ставров, продолжая с интересом рассматривать пистолет. Ему, похоже, тоже не приходилось еще сталкиваться с десятимиллиметровыми моделями. Это я понял уже по тому, как он рассматривал патрон, вытащенный из обоймы, как заглядывал в ствол.

– То есть? По-моему, я остановился вот здесь, когда меня ударили и на пол повалили.

– Я спрашиваю, в гостинице или у друзей? Где ваши личные вещи, ваши документы, в конце концов? Не могли же вы без документов в нашу страну приехать.

– Мог, – усмехнулся полковник. – Я могу все, что захочу, вы же, наверное, знаете. А переночевать хотел в машине, но меня оттуда вытащили и избили. Что делается в России!

Наши уколы, видимо, оказались недостаточными, и я добавил:

– И это называется – избили? Ну, полковничек, вот если бы вы столкнулись в рукопашной с капитаном Словакиным, даже при всей вашей легендарной квалификации отставного разведчика вы бы иначе заговорили.

Я кивнул на капитана, Кальпиньш тоже на него посмотрел, но капитан, похоже, впечатления не произвел. Ростом он не больше ста семидесяти восьми – ста восьмидесяти. Крепок, но не ужасает шириной плеч. И полковник не поверил. А зря. Только тот, кто Словакина в деле видел, может его оценить, если сможет после встречи давать оценки...

– Даст бог.

– Уже не даст, – твердо сказал подполковник. – Он от вас отвернулся. Поднимайтесь, Кальпиньш, поедем разбираться с вами дальше. Наручники ему.

Полковника повели к выходу. Хотел и подполковник Ставров уйти, но я задержал его, отведя в сторону. Тихо объяснил ситуацию с Агентом 2007. И попросил поискать возможность сверить на совместимость надпись на кошельке с пластиковой карточкой «Visa».

– Можно по pin-коду отыскать карточку?

– Можно. Это уже интереснее. Попробуем поискать. Негласно. Сейчас же к банковским тайнам только после согласования с судом подпускают.

– Сережа верит, что здесь зацепка.

– Нам все зацепки надо проверять. Как мне напрямую связаться с Агентом 2007?

– Согласно приказу, только через меня, товарищ подполковник. Держите меня в курсе всех новостей, я буду передавать данные напрямую старшему лейтенанту Бравлинову.

Ставров посмотрел недобро и вышел, не попрощавшись. Мне показалось, что он слегка обиделся, считая мое следование приказу недоверием к себе. Хотя, может быть, подполковник поторопился потому, что очень хотел зевнуть.

Он зевнул звучно, но уже за дверью. Однако я услышал.

Жертвы моих недавних почти боевых действий долго и с видимым неудовольствием рассаживались в ментовские машины. Видимо, ребята остались сильно неудовлетворенными полученными побоями, потому что огрызались при посадке. Слов мне слышно не было, но кое-что увидеть сквозь легко тонированное стекло я все же мог, только лишь слегка высунувшись из-за заднего сиденья. Больше всего внимания досталось Василию – и слов, и косых взглядов, и угроз. Пришлось парню за меня отдуваться. Да и Хома тоже вниманием обижен не был. Но если Василий скромно усмехался, то Хома не оставался в долгу, пыхтел, как паровоз, и несколько раз, отодвинув животом ментов, приложился тяжелым кулаком к чужим физиономиям. Менты этому не слишком мешали, справедливо полагая, что и на их долю подобных развлечений хватит. По крайней мере, трое из задержанных шириной физиономии Хоме не уступали – бей, не промахнешься.

Все протоколы были уже подписаны. Остатки бензина из четырех канистр слиты в бензобаки ментовских машин. Менты уехали, и только после этого, обменявшись с Хомой несколькими фразами, ушли и казаки местной охраны. Я все же на всякий случай переждал пару минут после того, как их криво надетые фуражки скрылись за поворотом, и вышел из машины. Утренняя свежесть не мешала чувствовать позывы ко сну, я потянулся и зевнул, на что Хома сердито фыркнул. Его агрессивность еще не ушла, и моя сонливость с такой агрессивностью сильно диссонировала, что казалось ему неестественным. Мне же неестественной казалась как раз его агрессивность, потому что со мной он вел себя иначе. В принципе нетрудно было догадаться, что действия сегодняшней ночи явились продолжением предыдущих встреч Хомы с оппонентами.

– Кто такие? – не мог я не поинтересоваться.

– Молодняк. Беспредельщики поганые. Уничтожать таких надо без жалости.

– Не переживай, – вмешался в разговор подполковник Сапожников, убирая в чехол на поясе трубку мобильника, по которой только что тихо разговаривал, и хлопая Хому по тяжелому плечу. Боевой подполковник рядом с хозяином сада выглядел пигмеем. – Я позвонил, все будет в порядке. Адреса известны. Наши парни выедут в течение получаса. Всех к утру соберем и объясним им их место в этом мире и в этом городе в частности.

– А где адреса взяли? – поинтересовался Хома.

– Олег Юрьевич расстарался. Из ментовского досье. Парни давно на примете. Начали наглеть, пора останавливать, пока из пеленок не выросли.

– И чего им надо было? – меня, самого малопосвященного в события, хотя и непосредственного их участника, этот вопрос все еще интересовал.

– Чего надо? Власти надо, денег надо. Хотя, если разобраться, это очень близкие понятия, – Владимир Викторович ко всему еще и философом оказался. Я вообще-то философов не люблю, потому что сам человек быстрого действия, но стараюсь им этого не показывать. – Слышали, как старшие их товарищи в свое время начинали, сами к тому же стремятся и не понимают, что сейчас времена другие. Но сюда они больше не сунутся, это могу гарантировать смело.

– А казак с ними, – заметил я.

– Купили, – спокойно прокомментировал подполковник.

– Бывший мент же, – добавил свое мнение Хома.

Василий подошел, покусывая травинку и морщась от вкуса. Я присмотрелся внимательнее. Со стороны и правда нас можно спутать, особенно в темноте. И Сапожников удачно и, что главное, очень быстро подыскал мне замену.

– Ну, надо сказать, ты мне авторитет сделал, – посмеивался Василий довольно. – Менты мою справку об освобождении и так, и так вертели. Спрашивают, где драться учился. Я говорю: там. Посадят, тоже научитесь. Спешите. Там, жить захочешь, научишься.

Хома между тем на часы уже в третий раз посмотрел. И стал прощаться, лапищу-лопату протянул, как экскаватор протягивает ковш:

– Я твой должник.

– Мы в расчете, – скромно ответил я.

Это Хому, кажется, еще больше устроило, потому что в долгу он оставаться не привык, судя по тому, за что садился оба раза.

Подполковник Сапожников тоже, кажется, собрался ехать.

– Часам к десяти меня жди, – предупредил, уже положив руку на калитку. – Выспишься до этого времени?

– Я птица ранняя, – ответил я и тем не менее опять зевнул так, что чуть челюсть себе не вывернул.

– Кстати, – напоследок спросил Владимир Викторович, – ты точно не помнишь, в какую урну выбросил кошелек Севастьянова?

Я пожал плечами.

– Я даже не помню, попал в урну или промахнулся. Просто бросил в сторону какой-то урны. Обыкновенная, бетонная, круглая. А что вас это интересует? Кошелек как кошелек, ничего особенного.

– Так, – подполковник сначала не хотел отвечать, а потом все же ответил: – Севастьянов не будет скрывать потерю того, что ему не нужно. Если он скрывает, этот кошелек имеет какое-то значение. Олег Юрьевич так считает. Подумай, может, вспомнишь.

– Там точно ничего нет. Я содержимое просмотрел.

Сапожников только плечами пожал.

– Подумай все же.

Разбудил меня, птицу раннюю, еще далекий звук автомобильного двигателя. В окружающей загородной тишине этот звук инородным кажется и сильно диссонирует с неспешными утренними мыслями. Точно так же диссонировал бы будильник.

Я на часы глянул. Девять часов. Сапожникову рано. Да и двигатель вроде бы слишком шумный для «Мицубиси Паджеро» подполковника. Чтобы иметь обзор, я поднялся на второй этаж и оттуда стал смотреть на дорогу. Скоро из-за поворота, качнувшись при пересечении наезженной колеи, показался ментовский «уазик». Это мне совсем не понравилось, тем не менее суетиться я не стал и спокойно ждал продолжения, справедливо рассудив, что менты дом поджигать скорее всего не будут. Но оказалось, что они вовсе не ко мне на чай ехали. Машина прошла мимо и остановилась через три участка. Эта сторона со второго этажа хорошо просматривалась, и я видел, что из «уазика» выскочил только водитель, бегом помчался к домику, скрылся за углом, и через пару минут так же бегом вернулся, и тащил при этом на плече какой-то не слишком тяжелый узел. Снова заурчал двигатель «уазика», разворачиваться машина не стала и проехала дальше, чтобы объехать квартал по кругу. У «уазика» диаметр разворота большой, и не каждый водитель может развернуться на узкой дороге меж двух заборов. Наверное, проще и впрямь делать объезд.

Я подумал, что могу смело дать себе команду уснуть на полчаса, зная, что через полчаса обязательно проснусь и встречу подполковника Сапожникова уже умытым, но сонливость как-то сама собой уже улетучилась, и спать больше не хотелось. Организму хватило трех часов полноценного сна с лихвой. Это даже больше, чем приходилось спать на тренировках.

Утро было нежарким, хотя обещало жаркий день. И потому я даже окна пока решил не приоткрывать. И, выпив пару стаканов крепкого чая, сел, чтобы проанализировать все, что вчера произошло со мной и вокруг меня. Что произошло со мной, это и без размышлений ясно, но хотелось определить связь событий, если такая связь существует. При этом следовало определиться, как все эти происшествия вписываются в происходящее вокруг? В происходящее без меня и помимо меня – а там тоже что-то происходит не менее интересное. Однако полной информацией я пока не обладал, но у капитана Рустаева уже должны были появиться новости. Поэтому следовало сразу позвонить капитану, еще до приезда подполковника Сапожникова, чтобы знать, как и на каких нотах с Владимиром Викторовичем разговаривать.

Я набрал номер. Рустаев, не спавший, судя по всему, ночь, ответил на удивление быстро. Однако я все же посочувствовал:

– Вениамин, я тебя не разбудил?

– У меня подъем в нынешних условиях сразу после того, как усну. Если только уснуть удается. Так что не беспокойся, я к такому графику уже привык. И не ты первый сегодня с утра звонишь. Уже подполковник Ставров передал для тебя сведения. Ты же по этому, как я понимаю, поводу?

– И по этому тоже. И вообще по обстановке. В десять ко мне приедет подполковник Сапожников. Хотелось бы обладать полной информацией, чтобы случаем не попасть в неудобное положение.

– Понял, Сережа. Ладно, выкладываю коротко, чтобы тебя не задерживать. Вчера днем кто-то обыскивал наше помещение. Похищены были только шприц-тюбики с промедолом. Для маскировки. Маскировка примитивная. Чтобы на солдат подумали. Сам знаешь, у нас почти пропагандируется наркомания среди солдат. На гражданке родители не видят, что сын травку покуривает, и говорят, что в армии научили. Ладно. Но у нас все отпечатки были подтерты, чего солдаты делать бы не стали. Ночью во время попытки обыска машин был задержан бывший подполковник нашей службы Эдвардас Кальпиньш...

Капитан сделал паузу, позволяя мне удивиться. Я не просто удивился, но и присвистнул.

– Тот самый?.. Герой Советского Союза?..

– Да. Потом, уже после нас, он был полковником латвийской разведки. Утверждает, что сейчас он в отставке, хотя есть данные, что он должен был перейти в разведку НАТО. Но это данные не точные. Тем не менее интерес к нам со стороны такой легендарной личности случайным быть не может. На допросах, предварительном, сразу после задержания, и потом, уже в ФСБ, Кальпиньш ничего конкретного не сказал. На прямые вопросы отвечать отказывается. При нем была трубка мобильника, сейчас наши хакеры пытаются добыть распечатку всех последних разговоров полковника. Обещают, что скоро нас ознакомят с текстом. Еще интересная деталь. При обыске среди различных бумаг в карманах Кальпиньша была найдена ксерокопия инструкции-описания самолета «L-200» «Морава». Не вся инструкция, естественно, только несколько страниц. Знаком с «L-200»? Маленький такой пятиместный самолетик. Чешского производства. Летал когда-то и у нас, сейчас, кажется, все списали. Такой можно найти только в аэроклубах и, по большей части, в бывших республиках СССР. К обеду обещали дать точные данные, где такие самолеты в настоящее время еще есть.

– Зачем это? – не понял я.

– Ксерокопия абсолютно свежая. Листы сложены вчетверо, но на сгибах не обвалилась краска. Значит, Кальпиньш интересовался самолетом в последние дни.

– Если бы это было важно, он не носил бы бумаги с собой, – предположил я не потому, что был против такого направления поиска, а просто в качестве обсуждения вариантов. У нас так принято – любой вопрос пробуждает поиск аргументов для ответа.

– Он слишком уверен в себе и в своем прошлом, чтобы верить в провал. Потому и попался. Был бы осторожнее, мы до сих пор ничего про него не знали бы.

– Какое отношение к нашим вопросам имеет старый самолет?

– Зачем-то он ему понадобился. Больше ничего интересного по нашему герою нет. Обещают поискать что-то по его современной деятельности, но данные тоже будут позже.

– Кошелек, – напомнил я.

– Да. Это я помню. Если «2749» обозначает pin-код банковской пластиковой карточки «Visa», то такая карточка есть, и принадлежит она Садоеву Алиахмету Хамитовичу. Четыре дня назад на счет Садоева поступил платеж на сумму, эквивалентную пятидесяти тысячам долларов. Почему определили доллары. Сумма слишком неровная, с копейками. По дате платежа просчитали в соответствии с курсом Центробанка, получилось ровно пятьдесят тысяч баксов. Адрес плательщика пока выяснить не удалось. Все эти данные добыты тоже только хакерами ГРУ. Дополнительные сведения попробуют добыть через официальные каналы чуть позже. Но для этого требуется санкция суда. В военной прокуратуре подготовят документы.

– Кто такой Садоев? – задал я естественный вопрос. – Национальность, место проживания, род занятий.

– Выясняют. «2749» проверяли также как pin-код телефонной мобильной трубки. По трем основным операторам сотовой связи России, так называемым «трем китам», такого pin-кода нет, сегодня проверят по мелким операторам, это сложнее, поскольку мелких операторов полно в каждом регионе. Если рассматривать «2749» как код ящика камеры хранения, то найти этот ящик представляется нереальным. Вокзал или даже вокзалы, аэровокзалы, автовокзалы. Автоматических камер хранения множество, код выставляется на срок до трех дней, все проверить – не хватит людей, да и невозможно это физически.

– Можно ли прилепить «хвост» к Севастьянову?

– Обоснование? – По спокойствию ответа я понял, что капитан сам продумывал этот вариант. – Нет пока обоснования. В нашей ситуации такая простая работа перерастает в сложную, поскольку задействовать сотрудников местных органов нам запрещено и необходимо будет вызывать «наружку» из Москвы. «Наружка», которая не знает город, – это уже только наполовину «наружка». Не знаю. Сам предложи оперативному штабу. Я думаю, они не поддержат. Кошелек и четыре цифры – это еще не повод. Повод надо искать другой. Более весомый.

– Меня ночью Сапожников опять о кошельке спрашивал.

– Значит, он что-то знает.

– Скорее, знает Олег Юрьевич.

– Но это не обязательно должно иметь отношение к нашему делу.

– Сумма в пятьдесят тысяч баксов впечатляет.

– А кто тебе сказал, что эта сумма к нашему делу имеет отношение? Пока никакой связи не нахожу. Я даже не нахожу связи между этими деньгами и ментовским капитаном Севастьяновым. Только совпадение цифр, которое еще ничего не говорит. Счет-то открыт не на имя Севастьянова. И потому мы не можем мента даже подозревать. На банковской карточке должно быть проставлено имя. Ты, естественно, не посмотрел на имя.

– Естественно, не посмотрел, – ответил я. – На имя смотрят в том случае, если подозревают чужую банковскую карточку. Я принял ее за карточку капитана и до сих пор не вполне уверен, что это карточка чужая. Но ведь по чужой карточке, зная pin-код, можно снять деньги в банкомате. Удобный вид оплаты, когда никак не «засвечивается» имя конечного получателя. Я слышал, московские чиновники сейчас взятки берут таким способом.

– Способ действительно удобный. Будем надеяться, что-то прояснят поиски Садоева и плательщика. Попробуем отследить возможность получения наличных денег или крупной покупки по карточке. Если Садоев карточкой воспользуется, значит, Севастьянов не имеет к ней отношения. Но пока со счета не снято ни копейки... Это дает нам надежду на результат. У меня пока все. У тебя новости есть?

Я рассказал то, что не успел рассказать ночью.

– Добро. Не забудь про звонок с трубки Сапожникова. Дубликат sim-карты сделать нетрудно. Моя трубка уже на контроле. Надо будет проверить твою.

На этом мы разговор закончили.

В пунктуальности отставному подполковнику Сапожникову отказать было трудно. Он обещал быть только «часам к десяти», а появился точно в десять, словно ехал, сверяясь в пути с секундной стрелкой. Качество завидное.

Не знаю, каким образом, но дежурные казаки пропустили машину Сапожникова беспрепятственно. Может быть, Хома оформил на Владимира Викторовича пропуск, может быть, авторитет Изота и здесь работал, может быть, еще что-то. Да и сам Сапожников личность незаурядная, способная найти собственный оригинальный ход.

«Паджеро» остановился там же, где обычно останавливался черный «мерин» Хомы. Сапожников выбрался с заднего сиденья, и я успел заметить из окна, что там же сидит еще один человек, который не поспешил со мной встретиться. Но если сидит там, то человек, несомненно, прибыл именно для встречи со мной.

Выходить в сад я не стал демонстративно. Только дверь открыл, когда раздались шаги на крыльце, и запустил Владимира Викторовича в дом.

– Холодный чай и пиво в холодильнике, – распорядился я за Хому. – Если есть желание, могу угостить горячим чаем, товарищ подполковник.

– Я уже кофе упился, – отмахнулся он, но мое гостеприимство, судя по довольной физиономии, оценил. Хотя довольная физиономия могла означать и что-то другое. Например, удачное завершение всех ночных хлопот.

– Как ночь завершилась? – поинтересовался я, оставаясь стоять, когда подполковник на диване устроился. В принципе я мог бы и не соблюдать с отставным подполковником субординационные отношения. Но ему это, как я заметил, нравится – своего рода ностальгия по армии, а мне Сапожников был нужен, и, чтобы использовать подполковника до конца, я вынужден был показывать наглядно, что он старший по званию.

– Благополучно. Всех основных фигурантов собрали. Слегка помяли некоторым бока, но втолковали им достаточно серьезно, что Мамона ушел, да здравствует Мамона, но нового Мамоны в городе не будет. А если кто попытается рыпнуться, против них одновременно и менты поднимутся, и уголовный мир. Серьезный уголовный мир, который рэкет вести научился качественно. Против такого двойного давления только спецназ ГРУ может устоять. Во всей стране. Как ты стоишь, – и после паузы добавил: – Садись, кстати...

Я сел за стол, но строго, даже руки на столешницу не положил.

– Давай обсудим твое сегодняшнее положение. Я понимаю, что тебе, старлей, надо выпутываться, и верю, что ты выпутаешься. Не в таких мы положениях бывали. И менты тебе в этом деле не помощники. Их сыскари ищут самый простой путь, а тебе предстоит пройти путь гораздо более сложный, с преодолением препятствий и сопротивления. И это при том, что у тебя нет навыков сыскаря и нет поддержки государственной машины управления. Так что готовься к работе в тылу врага. Так, по сути дела, получается... Но на то мы с тобой и спецназ ГРУ, чтобы в тылу врага работать. Кроме нас, этому никто не обучен.

Он признал родство, и это радовало. Значит, мои усилия в мелком подхалимаже увенчались успехом, и я могу рассчитывать на большее.

– Я готов, товарищ подполковник, и в тылу врага.

– Вот и отлично. Я привез тебе одного человека из парней Мамоны. Сам он не из крутых. Только юрист, специалист по экономическим делам. Но Мамона ему доверял, и он был в курсе всего. Сам Мамона в последнее время рейдерством занялся. И этот юристишка ему материалы готовил. Но он не только в отношении рейдерства в курсе. Генрих Юзефович Иванов, хитрый жук. Рядышком с Мамоной шесть лет работал, значит, в курсе других дел должен быть. Но тут есть одно большое «но». Это не наш человек и быть нашим не желает. Этот парень вообще не желает при мне разговаривать. Будете беседовать с ним наедине. Я в машине подожду. Потом с тобой побеседуем дополнительно. Но есть к тебе еще просьба. Даже две.

Он выдержал впечатляющую паузу.

– Слушаю, товарищ подполковник, – неназойливо поторопил я, понимая, что Владимир Викторович именно такого вопроса ждет.

– Первое. Олега Юрьевича интересуют взаимоотношения Мамоны и капитана Севастьянова из уголовного розыска. Открыто об этом, понятно, спрашивать нельзя. Только наводящими вопросами.

– Вы думаете... – начал было я.

– Пока мы ничего не думаем, но у нас есть основания думать, что в этом вопросе не все так просто. Нас интересуют их взаимоотношения. Это только, повторяю, пока.

– Я постараюсь узнать. У меня у самого есть подозрения, что меня пытались подставить именно менты, – я продолжал играть в ту самую игру, которую начал в первую нашу встречу. Может быть, и Изот в эту игру включился только потому, что я дал направление его мысли, а какие-то собственные маленькие подозрения мысль развили.

– Второе. Олега Юрьевича интересуют отношения Мамоны с одним из парней местной чеченской мафии. Некий Алиахмет Садоев. Вот эта информация очень важна для тебя лично. Потому что и Олег Юрьевич, и я тоже склоняемся к мысли, что Садоев имеет какое-то отношение к смерти Мамоны.

Я, естественно, вида не подал, что мне эта фамилия нечто говорит.

– Алиахмет Садоев, – повторил я, словно постарался запомнить.

– А теперь я приведу тебе юриста. Представлю и уйду. Работай, старлей. Потом я отвезу его и вернусь к тебе для уточнения деталей.

– Понял, товарищ подполковник.